Принц-странник - В Ночь Седьмой Луны

По воскресеньям после вечерни я отправлялась на воскресный ужин к Гревиллям, оставляя тетю Каролину на попечение тети Матильды или Амелии. Тетя Каролина теперь еще больше нуждалась в постоянном уходе, и вот в один из таких воскресных летних вечеров, после завершения ужина, Энтони пригласил меня на прогулку. Был чудесный вечер, и мы шли к полям за городом, и Энтони говорил на любимую тему – о величии Оксфорда. Он любил копаться в истории достопримечательностей и, подобно отцу, знал об основании всех колледжей. В то воскресенье он рассказывал мне легенду о святой Фридесвайде, она, по его словам, была более чем легендой. Фридесвайда действительно жила в VIII веке, в 727 году основала женский монастырь. Когда влюбленный в нее до безумия король Лейсестера попытался ее соблазнить, он ослеп. Она жила такой благочестивой жизнью, что после смерти в ее память воздвигли часовню. Вскоре около часовни выросло поселение, затем деревня, и так возник город Оксфорд. К этому месту, через брод при слиянии Темзы и Черуэлла, местные крестьяне гнали скот, и поэтому поселение получило название Оксфорда, или Бычьего брода. Энтони очень оживлялся во время таких бесед, что совсем не походило на его обычную манеру разговора, и его неожиданный вопрос застал меня врасплох:

– Елена, вы выйдете за меня замуж?

От удивления я потеряла дар речи. Даже если у меня были сомнения на этот счет, в данный момент я полагала себя замужней женщиной. Прошло столько времени, когда я в последний раз видела доброе лицо Ильзы, и ее образ погас в моей памяти, а вместе с ним исчезли страхи Б ее правоте, правоте Эрнста и доктора Карлсберга. Чем больше я отдалялась во времени от происшедшего, тем явственнее представало передо мной мое приключение в лесу и расплывалась их версия о потерянных днях моей жизни.

Но выйти замуж! Я уже замужем.

– Елена, неужели эта мысль так неприятна вам?

– О, нет, совсем нет! Я просто не готова к ней.

Я умолкла. Наверное, это выглядит глупо. Несомненно намерения Энтони были очевидны для всех в последнее время. Точно так же и отношение к ним мистера и миссис Гревиллей. Только теперь я в смятении осознала, что они рассчитывают, что с прогулки мы вернемся, договорившись о помолвке.

– Конечно, Энтони. Вы мне очень нравитесь...

Да, я говорила правду, Энтони действительно мне нравился. Но он нравился мне не больше, чем любой другой в Оксфорде. Мне нравилось общение с ним, его рассказы. Мне стало очень одиноко, если бы он ушел моей жизни. Но мне хотелось сохранить существующие отношения, дружеские, не более. Только одного человек, я могла считать своим мужем, и я верила в то, что он мой муж, вопреки усилиям убедить меня в любви к призраку.

– Я просто не думала о замужестве, – закончила неуверенно.

– Мне, наверное, нужно было бы подготовить вас этому разговору, – сказал он удрученно. – Мои родители очень любят вас, и я тоже.

Я промямлила:

– Это было бы очень здорово, конечно, но...

– Елена, – сказал он, – попытайтесь привыкнуть этой мысли. Обдумайте мое предложение.

– Но тетя Каролина? Я не могу оставить ее. Она нуждается в постоянном уходе.

– Мы могли бы перевезти ее в приход, и моя мать помогала бы ухаживать за ней.

– Я не могу навязывать ее вам. Она подорвет все ваше хозяйство.

Я ходила вокруг да около, лишь бы не говорить правду, Этот разговор не на шутку взволновал меня, он напомнил комнату в охотничьем домике, священника с книгой, обручальное кольцо, Максимилиана, ждущего с нетерпением мгновения, когда мы останемся вдвоем.

Я заставила себя вспомнить об Энтони. Он был добр ко мне, нас ждала приятная совместная жизнь. Я могла бы помогать ему в работе, возможно, у нас были бы дети. Я почувствовала вспышку боли, представив маленькое личико в чепчике. Как я могла выйти за Энтони замуж, не рассказав, что произошло со мной, теперь уже шесть лет тому назад?

Я сказала торопливо:

– Мне нужно время подумать...

Он взял мою руку, крепко сжал ее:

– Ну, конечно.

Мы молчали всю дорогу до дома. Я не могла оторваться от прошлого. Перед моими глазами стоял Максимилиан с горящим от страсти взором. У меня не было тогда сомнений: мне не надо было искать оправданий, мне следовало отмести их сразу. А мой ребенок? Это было невыносимо. Мне следует сдерживать свои чувства.

Вернувшись к Гревиллям, я сразу же заметила ожидание во взгляде матери Энтони, сменившееся разочарованием.

Энтони теперь дали новый приход, с прелестным домом в поместье Квин Энн, окаймленным с двух сторон просторными элегантными газонами. Южная стена была старше дома, она осталась с времен Тюдоров. На ней могли расти персиковые деревца. В саду были яблони и груши, на солнечных часах в глубине сада виднелось старинное изречение «Считаем только солнечные часы».

– Только их и следует считать, – сказал Энтони. Его родители тоже переехали на новое место.

– Чтобы заботиться о нем, – объяснила мне миссис Гревилль.

– Конечно, после женитьбы Энтони мы отойдем на задний план.

Она говорила многозначительно. Я знала ее мысли: колебания колебаниями, а в конце концов я выйду замуж за Энтони. В конце концов, что ждет меня в противном случае?

– Это несправедливо, – заявила миссис Гревилль, – держать взаперти молодых женщин и привязывать их к старухам. Она добавила, что тете Каролине не будет хуже в их доме, где она сможет помочь в уходе.

Они были так добры, так хорошо относились ко мне, я очень любила их. Почему же я колебалась? Ответ напрашивался сам собой: мои сны не оставляли меня.

Во сне или наяву я познала совершенный союз и изголодалась по нему. Я знала, Энтони – прекрасный человек, вполне похоже, что Максимилиан уступал ему кое в чем, но мы любим людей не всегда за их достоинства.

Однажды, гуляя по саду вдвоем с Энтони, я выпалила:

– Энтони, я хочу быть совершенно откровенна с вами: у меня был ребенок.

Он изумился и не поверил.

– Помните, меня не было почти год? Со мной произошла очень странная история, и самое странное в ней, что я сих пор не знаю, где правда, а где выдумка.

Я рассказала ему обо всем, начиная с приключения тумане, и о тех сильных чувствах, которые проснулись мне в ту ночь. Я не хотела ничего утаивать. Потом перешла к другому приключению, в Ночь Седьмой луны.

– До него все было обычно, а потом... я не уверена, Энтони.

Он слушал с напряженным вниманием.

– Невероятно, мне хотелось бы встретиться с ваш кузиной.

– Она была так добра ко мне, она чувствовала свою вину. Она делала, что могла, ухаживала за мной все эти месяцы. А потом вдруг прекратила писать.

– Некоторые люди не любят писать письма.

– Но я полагала, она должна была выслать свой новый адрес. Энтони, что вы думаете о случившемся?

– Я знаю о больших достижениях в этой области медицины и о проводимых экспериментах. Должно быть, доктор Карлсберг поставил такой опыт на вас, и вот с какими результатами.

– Неужели возможно забыть целых шесть дней жизни?

– Думаю, возможно.

– Но тогда со мной произошла эта страшная вещь, и я не могу ее вспомнить.

– Хорошо, что не можете. Вероятно, он счел необходимым избавить вас от боли унижения и, быть может, от большого умственного стресса, опасного для вашего здоровья.

– Я вижу, вы верите, что мое замужество – миф.

– В противном случае, где этот мужчина? Почему он не появился? Почему он назвался не своим именем, а именем одного из герцогских титулов? А потом, зачем вашей кузине обманывать вас? Зачем лгать доктору? Почему же? Все говорит об одном. И вы, как практичный человек, не можете этого не видеть.

– Бедняжка Елена, – сказал Энтони. – Это было ужасно, но теперь все позади. Ребенок умер, и все осложнения с его рождением исчезли.

Я закрыла глаза. Невыносимо было слышать, что смерть ребенка – счастливая развязка моей драмы.

– Я хотела ребенка, – сказала я в ярости. – И плевать на эти осложнения.

– У вас будут другие дети, Елена. Это лучшее средство залечить вашу рану.

Как спокоен, добр был он ко мне, как непоколебим в своей любви. Я рассказала Энтони о своем прошлом потому, что перспектива выйти за него замуж не была невероятной.

Я испытала радость, рассказав ему обо всем. Для меня это было большим облегчением. Я подумала, каким утешением в будущем будет доверять ему свои заботы.

ГЛАВА 7

Чем больше я думала о замужестве с Энтони, тем целесообразнее оно мне представлялось. Спокойная реакция Энтони на мое откровение показала мне, что на него можно рассчитывать в трудную минуту. Выйти за него замуж означало для меня укрыться в безопасной гавани после борьбы со штормами в открытом море. В проповеди на следующее воскресенье он красноречиво призывал к преодолению прошлых неудач, никогда не возвращаться к тому, чего не изменишь, и пытаться сделать правильные выводы из опыта лет, а не сожалеть с случившемся. Его проповедь основывалась на притче с домах, построенных на песке и скале. Перемещение песка романтических мечтаний приводит к разрушению дома, то время как дом на скальном основании действительности не развалится. Меня так тронула эта проповедь, что почти решила выйти за него замуж, но в ту же ночь мои сны были так же явственны, как всегда, и, проснувшись я поняла, что зову Максимилиана.

Я обнаружила, что могу говорить с Энтони о моем печальном опыте более откровенно, чем мне это казалось. Я находила удовольствие в таких открытых беседах, пространном обсуждении всех подробностей. Энтони не упускал ничего, но оставался твердым в своем мнении, что я – жертва эксперимента доктора Карлсберга, и одобрял его метод лечения.

Миссис Гревилль была вся в заботах и делах прихода.

– Господи, – говорила она, – человек в положений Энтони не может обойтись без женской помощи в приходских делах.

Она чуть-чуть была не сдержанна со мной. Однажды она напомнила мне, что я уже не юная девушка. Мне было почти двадцать шесть лет. Совсем не юная. Скоро про меня будут говорить, что она вышла в тираж.

Как мне нравилось доставлять удовольствие Гревиллям, помогать миссис Гревилль. Я была неистощима в организации продаж рукоделий, вечеров помощи бедным, приготовляла чай на встречах матерей.

– У вас призвание к такой работе, – сказала мисси! Гревилль многозначительно.

В постоянных поездках в приход и приходских делах, в посещениях книжной лавки, уходе за тетей Каролиной незаметно летело время.

Тетя Каролина ворчала при каждом моем уходе из дому.

– Бегаешь за викарием, – говорила она постоянно. Не понимаю тех, кто сходит с ума по мужчинам.

Тетя Мэтти поддерживала мои поездки к Гревиллям. Ее очень волновали мои отношения с Энтони. Она была так счастлива в замужестве, что хотела видеть всех вокруг в том же блаженном состоянии: меня, Амелию и даже тетю Каролину.

Тетя Мэтти всегда заменяла меня в моих отлучках.

– Отправляйся и развлекись немного, – напутствовала она меня.

Она считала приятными для меня посещения книжной лавки.

– Альберт находит, что лучше тебя никто не справляется в разделе иностранных книг, и диву даешься, сколько к нам приходит иностранцев.

Свободных минут практически не было, и все это время в глубине мозга, и зачастую очень остро, вставал вопрос, буду ли я счастлива с Энтони, будет ли он счастлив со мной? Если я выйду замуж, закончатся ли мои ностальгические видения.

Я предвидела счастливую семейную жизнь. Спокойное обаяние Энтони, мой энтузиазм, возвращенная былая жизнерадостность служили тому порукой. О да, говорила я себе снова и снова, все будет идеально.

Тетя Каролина не уставала ворчать:

– Слоняться без дела! Бегать за Энтони Гревиллем в надежде женить его на себе! Выставлять себя на посмешище!

Мне хотелось крикнуть ей: «Он просил меня выйти за него замуж, но я не согласилась». И что-то всегда препятствовало мне пойти на этот шаг.

Мне предстояло торговать со столика предметами рукоделия, и я неделями собирала вещи для продажи. Прихожане приносили пожертвования. В одной из посылок находилось с полдюжины стеганых чехольчиков для чайников от мисс Эдит и Роуз Элкингтон.

Я смотрела на ярлычок несколько секунд и вновь вернулась на узкую улочку, покрытую булыжником, со свисающими вывесками – я стояла у дверей клиники Доктора Кляйна, и во мне ворочался живой, еще не рожденный ребенок.

В тот раз я разговаривала с двумя женщинами; да, их звали Элкингтон. Они торговали чаем и кофе, пирогами домашнего изготовления и домашними безделушка типа чехольчиков для чайников и яиц.

Я вздрогнула и почувствовала легкое смятение.

Мои опасения подтвердились. В первый же день распродажи они появились у столика. Две пары блестящих глаз уставились на меня. Они напоминали обезьяньи: темные, любопытные, подвижные.

– Как?! Мисс Елена Трант.

– Да, это я.

– Мы посылали чехольчики для яиц.

– Благодарю вас, они очень пригодились.

– Надеюсь, вам нравится сочетание красного с зеленым, – сказала младшая девица.

Я выразила убеждение, что такое сочетание очень удачно.

– Мы могли вас видеть в Германии? – спросила старшая.

– Полагаю, что да.

– Вы уехали с кузиной и оставались там достаточно долго.

– Вы правы.

– Интересно, – сказала девица постарше, и в ее глаз загорелся огонек.

Мне стало не по себе.

Тетя Каролина довела себя до ярости той ночью. Тетя Матильда заскочила на минутку и убежала, беспокоясь Альберта. С одной почкой надо быть осторожным, любила она говорить.

Я припозднилась. Моя торговля была успешной, И пока я подсчитала деньги и убрала непроданные товары, уже было поздно.

Тетя Каролина, увидев меня, подняла крик. Она действительно казалась ополоумевшей: лицо пылали волосы растрепались.

Она стучала палкой по полу последние полчаса. Никто не отзывался. Наша служанка Элен – лентяйка и ни на что не годится; Матильда одурманена соседним мужчиной; Амелия на каком-то концерте, а я, конечно, занята охотой на Энтони Гревилля. Никто не думает о ней, когда вы больны, вы никому не нужны. Все люди эгоисты.

Она говорила и говорила, и я стала бояться за нее, так как, по словам врача, волнение ей было противопоказано. Он оставил мне несколько успокоительных таблеток, и когда я предложила тете Каролине принять одну, она закричала:

– Я так и думала, я во всем виновата, меня надо успокаивать. Мне надо молчать, нельзя сказать ни слова. Вы все услаждаете себя охотой за мужчинами, сначала Матильда... Мэтти, так она теперь себя называет. Мэтти, ну-ну. Она впала в детство. А ты! Бесстыжая девчонка! Удивляюсь, как викарий не видит тебя насквозь. Ты уже не девица, и ты забеспокоилась. Если не подсуетишься, останешься не у дел. Но ты суетишься, рыщешь по следу.

– Замолчите, тетя Каролина, вы несете ерунду.

– Ерунду? Все так же просто, как нос на лице. Ерунда! Слепому видно, за кем ты гоняешься.

Я была доведена до предела и выпалила:

– Если хотите знать правду – Энтони просил выйти за него замуж.

Я увидела, как изменилось выражение ее лица и поняла, что это то, чего она боялась. Я вдруг представила себе ее жизнь. По своему характеру она отличалась от чистосердечной Матильды с ее интересом и сочувствием к остальным. Сочувствие было чуждо тете Каролине. Внешностью она уступала своей сестре. Она была старшей в семье, отец родился вторым. Ей пришлось посторониться, и зависть съедала ее душу. Зависть отражалась на ее лице: зависть к отцу, для которого семье пришлось пойти на кертвы; к Матильде, избравшей чужие недуги целью своей жизни, а теперь нашедшей свое счастье в замужестве. И вот теперь я, ей думалось, выхожу замуж. Бедняжка тетя Каролина; лишенная всего: образования, отданного отцу, мужа, который был у Матильды, и в дополнение телесная немощь. Я глубоко сочувствовала ей: зависть, смертельнейший из семи грехов, наложила глубокие складки вокруг рта, иссушила ее и зажгла презрительный блеск в ее взгляде. Бедная, бедная тетя Каролина.

Мне не следует терять терпения с ней, подумала я поспешно сказала:

– Тетя Каролина, я...

Но она уже ощупью искала таблетки. Я взяла одну положила ей в рот.

– Вам лучше отдохнуть немного. Я буду здесь, если что-то понадобится.

Она кивнула, ночью она умерла.

Никто не скорбел по ней. Ее смерть была из тех, когда говорят: «Слава Богу, избавились!»

Доктор сказал, что ее состояние только ухудшалось.

Тетя Матильда была в своей тарелке и непрерывно говорила о сердечных недомоганиях, которые так несерьезны, но доводят человека до конца. Она предложила мне остаться у нее до похорон. Миссис Гревилль пригласила меня к себе, но я уже согласилась на предложение тети и провела ночь в своей детской комнате, над книжно лавкой.

В доме стояла суматоха, свойственная приготовлениям; к похоронам. Тетя Матильда чувствовала себя как рыба в воде. Похороны как окончательная развязка болезни вызывали у нее живейший интерес. Все следовало сделать «как принято». Были заказаны и мгновенно пошиты черные платья, как главная носительница траура, тетя Матильда преисполнилась большой важности. Второй по траурной иерархии стояла я, и мы должны были идти рядом. Ей следовало опираться на мою руку, а мне поддерживать ее. По такому случаю следовало плакать, И ее очень удивляет, что некоторые не всегда льют слезы на похоронах. Не допускалось говорить плохое о покойнике (один из важных пунктов траурного этикета), но тетя Каролина была очень больна, и вряд ли кто будет оплакивать ее смерть. Если со слезами будет туго, а она знала, что не из плакс, то вполне сгодится хорошо очищенный лук, спонтанный в носовом платке. Я слушала ее болтовню и думала, как изменилась ее жизнь с приездом мистера Клиса, и что она оказалась гораздо более симпатичным человеком, чем была под влиянием тети Каролины участницей вечных перебранок.

Замужество стало для нее благословением Божьим.

А для меня? Я надеялась, что и для меня тоже. Прибыли черные одеяния. Тетю Матильду не устроила шляпка для Амелии, ее собственная с черной брошью и иссиня черными лентами из сатина была шедевром искусства. Были заказаны также венки, запаздывание которых могло вызвать серьезные затруднения. Тетя Матильда не допускала даже мысли, что ее сестру понесут к месту последнего упокоения без пения псалма «Небесные врата приоткрыты» в исполнении ее и Альберта. Гроб стоял на подставке в нашей маленькой гостиной, и запах, присущий похоронам, царил в доме. Во всех комнатах были задернуты шторы, и наша служанка Элен отпросилась домой к матери, потому что боялась оставаться с покойницей по ночам. Наконец наступил день похорон. Торжественные, в черных одеждах и высоких черных шляпах мужчины из похоронного бюро, медленно сопровождающие катафалк с лошадьми под чепраками из черного бархата, создавали траурную торжественность и подобающее состояние печали, устроившие всех и даже взыскательную тетю Матильду.

Затем вернулись в комнаты над лавкой, где состоялись поминки, непременным атрибутом которых, по мнению тети Матильды, была холодная ветчина. На одних похоронах подавали холодных цыплят, что, по ее убеждению, было неуместным отклонением – от церемониала.

Пришел вечер.

– Останься здесь еще на одну ночь, – сказала тетя Матильда.

Я осталась, и в ту ночь, в моей бывшей детской, решила выйти замуж за Энтони.

Едва я почти определилась в этом вопросе, случилось нечто, поколебавшее мое решение.

Элен возвратилась с похорон в глубокой задумчивости. Она выглядела рассеянной, и на второй день я поинтересовалась, все ли в порядке.

– Ох, мисс Елена, – сказала она. – Даже не знаю, говорить ли вам.

– Ну, если ты считаешь, что это тебе на пользу...

– Нет, не мне, мисс. Речь идет о вас.

– Что ты имеешь в виду?

– Вы и священник... я не верю этому и, может быть, не стоит говорить. Но, возможно, вам надо знать. Уверена, что это просто злые сплетни.

– Прошу, расскажи мне.

– Ну, моя мать услышала их как-то в их лавке, там было много народу, и все они говорили, что это отвратительно и следует все рассказать викарию.

– Но что, Элен?

– Мне совсем не хочется повторять, мисс. Они говорят, что когда вас не было здесь, вы попали в беду и родили ребенка.

Я уставилась на нее.

– Кто это сказал, Элен?

– Началось все с девиц Элкингтон. Они говорят, что видели вас там и все было заметно, и выходили вы из какой-то больницы.

Я вспомнила тот день: маленькую улочку, волнение предвкушении скорого рождения ребенка и две пар обезьяньих глазок, внимательно изучающих меня.

– Я знаю, это ерунда, мисс. Но я думала, вы должны знать.

– Да, да, – сказала я. – Должна знать. Ты правильно сделала, рассказав мне.

– Ну, это всего лишь сплетни. Я знаю, мисс. Те, кто знают, в это не поверят. Эти девицы Элкингтон страшные сплетницы. Моя мать говорит, что они этого завели лавку. Мисс, когда вы выйдете замуж, вам потребуется прислуга, а я знаю ваши привычки...

– Я не забуду, Элен.

Мне хотелось подняться к себе и подумать. Конечно, сказала я себе, мне нельзя выходить замуж за Энтони. Элкингтоны всегда будут сплетничать. Что за отвратительная история! Я отправилась за границу рожать. Нет, им так не пройдет. Супруга Цезаря, как и супруга священника, должна быть выше подозрений.

Я передала Энтони рассказ Элен.

Он отмахнулся.

– Моя дорогая, как-нибудь переживем.

– Но это правда. Они видели меня беременной, и это было заметно. У меня действительно был ребенок.

– Милая Елена, все это в прошлом.

– Знаю, и с тобой мы построим дом на скале. Но это несправедливо в отношении тебя. Такой скандал может загубить твою карьеру, помешает твоему продвижению.

– Я предпочитаю жену сану епископа.

– Возможно, я не оправдаю твоих ожиданий.

Я нахмурилась, вспомнив чувства, пробужденные Максимилианом в ту ночь в тумане. Я вспомнила медленно поворачивающуюся ручку двери. Если бы она открылась, что тогда? Думаю, ему нельзя было противостоять. А что, если чудесным образом он вернется? Я боялась, что мои чувства к нему настолько сильны, что домик на скале не устоит.

И снова я прибегла к отсрочке:

– Мне надо подумать. Эти сплетни несколько изменили положение дел.

Он был против, но я настаивала.

Примерно в это время я решила записать случившееся со мной, чтобы прийти к какому-то выводу, что же Действительно произошло в Ночь Седьмой луны. Должна признаться, что, когда я пришла к этому решению, я была так же далека от правды, как и прежде.

Я спрятала написанное, чтобы иметь документ, с тем чтобы по мере лет восстанавливать в памяти все подробности того периода моей жизни.

Это случилось незадолго до того, как я вновь погрузилась в этот фантастический мир, и тогда я решила описать мои приключения в их последовательности, сделать их ясными и точными. Мне нужна правда, не искаженная временем. Поэтому, вновь прибыв в Локенвальд, я начала записывать мои приключения день за днем.

ГЛАВА 8

После смерти тети Каролины жизнь потекла поспокойнее, что давало возможность собраться с мыслями. Кругом царил мир. Я слышала пение Элен, работавшей на кухне. Дни были заполнены. Я регулярно работала в книжной лавке, и находила это занятие очень интересным. Когда я была свободна от дел в лавке, я помогала в приходе, но Элкингтоны испортили радость от этого занятия, и я всегда опасалась встречи с ними. Поэтому я переключилась в основном на книжную лавку, и именно здесь произошла встреча с фрау Грабен.

Она появилась в один прекрасный день, уравновешенная, полноватая, средних лет женщина с проседью в редких волосах, выбивавшихся из-под простой фетровой шляпки. Она была одета в довольно безвкусное дорожное пальто в серо-коричневую клетку поверх юбки из того же материала. Я разговаривала с Амелией, и она направилась прямо к нам.

Она заговорила на сбивчивом английском с акцентом, от которого сильнее забилось мое сердце.

– Вы должны мне помочь. Мне надо...

Я немедленно заговорила на немецком, и эффект был удивительный. Ее полноватое лицо осветилось улыбкой, глаза засверкали, и она ответила на полновесном родном языке. На протяжении нескольких минут она рассказывала мне, что путешествует по Англии, плохо говорит по-английски, что можно было не объяснять, и нуждается книжке типа разговорника.

Я подвела ее к немецкой секции в иностранном отдел объяснив, что ей нужен разговорник и не помешал бы хороший словарь.

Она сделала покупки и поблагодарила меня, но казалось, не торопилась уходить. Покупателей было немного, и я была счастлива поболтать с ней.

Фрау Грабен прибыла в Англию всего несколько дней тому назад и поехала в Оксфорд встретиться с подругой, проходившей здесь обучение. Ей хотелось увидеть место, о котором так много слышала. Нравится ли ей Англия? Да, но языковый барьер мешает. Она чувствовала себя одинокой и поэтому была так рада найти человека, с которым можно было общаться.

Я вдруг обнаружила, что рассказывала ей о матери-баварке и о том, что она любила говорить со мной на родном языке и я обучалась в Даменштифте неподалеку от Лейхенкина.

Радость на ее лице была очевидной. Это было чудесно. Она хорошо знала Даменштифт и жила неподалеку от этого заведения. И это было самое удивительное. Через полчаса она ушла, но вернулась на следующий день за новыми покупками. И снова осталась поговорить.

Она выглядела такой одинокой, что, когда она собралась уходить из лавки, я пригласила ее на чай на следующий день.

Фрау Грабен явилась в назначенное время, и я привела ее в маленькую гостиную, выглядевшую намного веселее после смерти тети Каролины. Элен принесла чай и пирожные собственного приготовления. Они не соответствовали требованиям тети Каролины, но нам было на это плевать.

Разговор был очень занимательным, потому что фрау Грабен хорошо знала лес. По ее словам, она жила в Маленьком замке, прилепившемся к склону горы, и там она служила матерью-экономкой. Она отвечала за ведение хозяйства и была главной нянькой у детей. Она действительно была матерью в замке и с гордостью рассказывала о хозяйстве.

Детей, о которых она рассказывала с любовью, звали Дагоберт, Фрицци и Лизель. Чьи это дети?

– Графа.

Я почувствовала легкое головокружение от волнения, усилившегося как никогда при разговоре с фрау Грабен.

– Графа?.. – повторила я.

– Понимаете, он племянник и очень веселый молодой джентльмен. Многие считают, что он был замешан в заговоре своего отца. Но теперь, когда нет графа Людвига, остался мой господин граф, и никому не известно, что с ним будет дальше.

– А графиня?

– Она удобная для него жена, у них есть сын.

– Мне показалось, что вы говорили о троих детях?

– Я служу не совсем в хозяйстве графа и не имею никакого отношения к его сыну. Она пожала плечами. Вы знаете, как это бывает... А, может быть, не знаете. Мой хозяин всегда волочился за женщинами, его отец Людвиг был такой же. Это семейная черта. Говорят, Людвиг был отцом гораздо большего числа детей, чем считалось. И, бог мой, сколько малышей, похожих на графа и его отпрысков, играют в деревушках герцогства!

– А эти трое?

– Он признает свое отцовство. Он отличал их матерей среди других любовниц. И граф любит, чтобы все его потомство получило надлежащее содержание, заботится о его будущем. И так как наше государство Кобург-Саксония породнилось с королевской семьей Англии, он хочет, чтобы они изучали английский.

– Этот граф, как он выглядит?

– Он похож на всех остальных: высокого роста, симпатичный и очень самоуверен. Ни одна женщина не может считать себя в безопасности, если приглянется ему. Он такой же, как все члены его семьи. Я была их нянькой и думаю, что управлять детской было не легче, чем герцогством. А передряги, в которые они попадали. Еще подростками они стали гоняться за женщинами. Но скажу одно: он заботится о детях. Думаю, что многие девчонки прибегают к нему за помощью. Он легкомыслен и не дает их в обиду. Он любит развлечения, по его словам, но не расплачивается за них. Дети его боготворят. Юный Дагоберт вырастет похожим на отца. Во Фрицци я не уверена, он не такой. Я беспокоюсь за его судьбу. Ему нужна мать, а ее у него нет.

– Где же она?

– Говорят, что умерла. Но матери в любом случае не допускаются в замок. Бросив женщину, он забывает о ней. Но дети – другое дело. Ему не понравилось, что его отпрыски не смогли говорить по-английски, когда королева со свитой приехала к нам из Англии после смерти мужа.

«Я хочу, чтобы дети учили английский, – сказал он. – И теперь у нас будет новый учитель. Учитель из Англии. Он должен говорить по-английски без немецкого акцента».

– А граф говорит по-английски?

– Он получил образование здесь, в Оксфорде. Его говор не отличается от вашего. И он хочет, чтоб дети говорили не хуже.

– Им придется нанять учителя-англичанина.

– Да, и он так думает. – Она продолжала рассказывать о детях. – Дагоберт – самый старший, ему двенадцать; затем идет Фрицци, или Фриц, у него нет матери.

Мне подумалось, что он на год старше моей дочки, и уныние снова охватило меня.

– Затем идет Лизель. Маленькая гордячка пяти лет и очень большого мнения о своем происхождении. Хотя ее мать была маленькой портнихой, обшивавшей герцогский двор.

Меня снова охватила такая сказочная атмосфера. Возбуждение с новой силой обрушилось на меня. Мне хотелось, чтобы эта беседа о замке на склоне горы с видом на долину, где лежал город Рохенберг, главный город Рохенштейна, которым владели герцог Карл, граф Локенбургский, длилась бесконечно.