– Могу я увидеть принца и принцессу?
Выражение ее лица вдруг стало загадочным, казалось, она с трудом сдерживает тайную радость.
– О, наших правителей легко увидеть. Не то что королевскую семью. Мы прослышаны про Англию. Ведь мы очень близки к англичанам, с тех пор как королева вышла замуж за одного из наших принцев. Я слышала, она стала затворницей после его смерти. Она носит вдовью одежду и не бросает траура, хотя прошло... сколько лет прошло с его смерти?
– Девять лет, – сказала я. – Она очень любила его.
– Ну, нашему герцогу не разрешат затворничать. Он спускается из замка в город и выполняет всякие обязанности; он охотится в лесах. Принца сейчас нет в герцогстве. Он в Берлине, при Прусском дворе, представляет своего отца на конференции. Граф Бисмарк все время вызывает глав государств в Берлин. Мне думается, он считает нас всех вассалами великой Пруссии. Он забывает, что мы независимые государства, и именно об этом наш принц, несомненно, ему напомнит.
– Вы хорошо знаете принца, я думаю.
– Еще бы его не знать. Я нянчила его. Он и местный граф воспитывались вместе. И держать их в узде было очень трудно. Столько энергии! Они все время дрались, эти два мальчика. Ну и пара. Самоуверенный принц, сызмальства считающий себя Великим герцогом, и граф Фредерик, не желающий ни в чем от него отставать. Они и сейчас ведут себя точно так же. Но мне наплевать на их распри, сказала я им. Для меня они все еще мальчишки, и как бы они ни пыжились перед другими, они просто мои мальчики.
Я спросила, похожи ли дети на отца.
– Какое-то сходство есть. Дагоберт похож на него. Та связь была посерьезней других. Лизель – дочка швеи, которая приглянулась графу.
– А Фриц? – спросила я.
– Фрицу было два с половиной года, когда его привезли сюда. Они говорили, что его мать умерла. Она была знатной дамой и, родив ребенка, скрылась. Граф рвал и метал, но вы же знаете мужчин. Вскоре он нашел другую. Потом приемная мать Фрица умерла, я знала ее – она была нянькой под моим началом. Я привезла Фрица сюда для совместного воспитания с Дагобертом. Но Фрицци был уже большой, и он помнит, что не всегда жил здесь, и мне думается, что он от этого страдает. Женщина, ухаживающая, за ним, была для него вроде матери, и он скучает по ней.
– Этот граф, видимо, неразборчив в связях.
– Милая мисс Трант. Он только следует традиции. Все они всегда были бабниками. Они видят женщину, влюбляются в нее и действуют без удержу. Последствия их не волнуют, так же, как и женщин. Возьмите Лизель. За ней хорошо присматривают, дают образование, потом подберут хорошего жениха. Все было бы иначе, если бы ее мать вышла замуж, скажем, за дровосека. Ребенок скитался бы по лесу, собирая хворост, и не знал бы, когда поест в следующий раз.
Помолчав, я сказала:
– Я думаю, что смогу их чему-то научить. Мне бы хотелось проводить с ними побольше времени. Я уже предвкушаю тот момент, когда мы будем общаться по-английски.
– Так и будет. У вас получится: Уверена, что граф будет доволен.
– В противном случае я вернусь в Англию.
Я представила себе лавку, работу в приходе, постепенное привыкание к комфорту, предлагаемому Энтони. Но сейчас я восстала против всего этого, ибо что-то подсказывало мне, что я на пороге открытия, что жизнь принесет мне волнующие события, хотя необязательно счастливые, ибо волнение и счастье не всегда идут вместе.
Еще не время, Энтони, думала я и поняла, чтов глубине души мне было приятно думать и вспоминать его.
– Вы только приехали, и не надо об этом говорить. Как вы нашли Клоксбург?
– Он восхитителен. Я видела немало замков, когда была здесь, но никогда не мечтала жить в замке.
– Я надеюсь, дети вам все показали?
– Да, мы побывали повсюду, за исключением одного места. Кажется, оно закрыто.
– О, комната с привидениями. Такие комнаты есть в каждом замке.
– Расскажите мне о местном привидении.
Она была в нерешительности.
– Да ничего необычного. Любовь, закончившаяся трагедией. Молодая женщина выбросилась из окна и разбилась насмерть.
– Вот как!
– Это было много лет назад. Прапрадедушка нынешнего герцога, так мне кажется, привез ее сюда. Она считала себя его женой.
– А она не была?
– Была устроена фальшивая свадьба, так часто делали, да и сейчас. Девушка не покорялась, тогда устраивали свадьбу. Так называемый священник, выполнявший обряд, был вовсе не священник, а кто-нибудь из придворных, и, конечно, свадьба была ненастоящей, и девушку обманывали. Она же успокаивалась и безмятежно проводила медовый месяц. Когда девушка наскучивала мужу, он уезжал, и она узнавала правду. Так делали не один раз.
– Понятно, а эта девушка?
Ее возлюбленный увлёкся ею не на шутку. Возможно, он даже женился бы на ней, если бы не был уже женат на женщине его положения.
– Так он обманул ее?
– Обманы девушек из простонародья были любимым времяпрепровождением этих господ, более занятным, чем управление своими владениями. Но его увлечение той девушкой было более глубоким, чем обычно. Он привез ее в Клоксбург, и она считала себя графиней. Сначала он часто навещал ее, а потом его посещения стали редкими. Из комнаты в башне, той, что закрыта, она любила смотреть, едет ли муж. Из окна видна дорога, спускающаяся к городу. День за днем она сидела там в ожидании, глядя на дорогу. А потом в один прекрасный день он приехал, но не один, а с супругой, захотевшей сопровождать его. Бедняжка не знала, кто эта леди, а граф, приехав в Клоксбург, первым делом поднялся к ней и рассказал всю правду. Она не поверила, но граф потребовал от нее не говорить супруге об их связи. Ей следовало спуститься в Рандхаусбург и представиться экономкой замка. Когда граф вышел, она задержалась в комнате, открыла окно и выпрыгнула, разбившись насмерть. Теперь вы понимаете, откуда берутся рассказы о привидениях.
– Бедняжка.
– Дурочка, – сказала фрау Грабен, поджав губы. – Она могла прожить без забот всю жизнь. Принцы обычно заботятся о своих любовницах.
– Могу представить себе отчаяние девушки, узнавшей, что ее обманули с замужеством.
– Говорят, она бродит по замку. Утверждают, что даже видели ее. Если она здесь, она понимает, что совершила глупость, выпрыгнув из окна. Могла бы жить да поживать без хлопот.
– Я понимаю ее чувства.
– Ну, я держу дверь закрытой. Не хочу, чтобы служанки впадали в истерику. Каждую неделю я хожу с одной из них стереть пыль и убраться, а потом слежу, чтобы ее снова закрыли.
Я не могла избавиться от мысли о той девушке, ждавшей своего возлюбленного и узнавшей, как ее обманули. Рассказывая эту историю, фрау Грабен, казалось, в душе чуть-чуть посмеивалась, даже с ехидством. И в первый раз мне пришло в голову, что она не так проста, как мне показалось. Нелепым было бы утверждать, что в ее поведении было что-то дурное, но впечатление недоговоренности возникало.
Я быстро прогнала из головы эту мысль. Мне представлялась та девушка. Я прекрасно понимала ее чувства. В моих сновидениях, как всегда во снах, все перемешивалось, и я становилась той девушкой, а в человеке, поднимавшемся в гору, видела Максимилиана. Дети заволновались, узнав, что пастор Крац собирается показать мне процессионный крест. Дорога в город была примерно длиной с милю, но туда можно было попасть и кратчайшим путем, по тропе пешком или верхом на лошади. В конюшне нашли небольшую кобылку с уверенной поступью, которую предоставили в мое распоряжение, у детей были пони. По мнению фрау Грабен, Лизель не следовало ехать всю дорогу верхом, потому что у нее не было достаточной практики. Малышка решила, что ее хотят оставить дома и подняла такой крик, что ее обещали отвезти вниз в коляске, пока мы с мальчиками будем спускаться верхом.
Мы выступили в прекрасное утро, солнце сияло сквозь зелень деревьев, среди скал сверкали серебром потоки, воды. Дагоберт ехал впереди, ему нравилось чувствовать себя первым, а Фриц держался рядом со мной, как бы оберегая меня. Он опережал Дагоберта в английском и проявлял удивительные способности. У него быстро накопился небольшой запас слов, и меня это очень радовало.
По мере спуска деревья росли реже, и мы различали отдаленные вершины, мой взгляд, как всегда, обратился к герцогскому замку, и я представила себе фрау Грабен – молодой женщиной в детской с двумя мальчиками, на которых она до сих пор имела заметное влияние. Город внизу приобретал все более четкие очертания – сказочный город с башнями и башенками, с крышами из красной черепицы, резко выделяющимися на фоне зелени деревьев.
Хотя основная часть города располагалась в долине, часть домов разместилась на склоне, и мы проехали вначале через верхнюю городскую площадь, своим фонтаном, сводами, магазинами напомнившую Локенбург в Ночь Седьмой луны. Был месяц июнь, очень скоро наступит девятая годовщина с той ночи. Нужно спросить фрау Грабен, отмечают ли здесь этот праздник.
Проехав по узким улочкам, спускавшимся на нижнюю городскую площадь, мы очутились перед церковью с куполом в стиле барокко и готическими стенами.
Дагоберт сказал нам, что лошадей нужно оставить в конюшне постоялого двора принца Карла, рядом с церковью. Гордый, он повел нас туда. Хозяин принял нас с должным почтением – мальчики были ему известны. Дагоберт принял подобное отношение как должное, наших лошадей отвели в конюшню, и мы пешком отправились к церкви, где нас уже ждали фрау Грабен с Лизель.
Пастор Крац сказал, что будет счастлив показать мне крест. Два солдата из дворца уже стояли на страже в подземной часовне, где хранился дубовый сундучок.
– Боюсь, что причинила вам массу затруднений, – сказала я.
– Нет, нет, – запротестовал пастор. – Нам нравится показывать крест людям. Обычно для этого собирают группу любителей достопримечательностей, но вам, как принадлежащей ко Двору, нет нужды ждать оказии. Я покажу вам вначале церковь.
С этого и начали. Церковь была очень старой, постройки XII века, а ее цветные витражи считались гордостью города, о чем весело поведал пастор. На них золотом, синим и красным изображена была сцена Распятия и, освещенная солнцем, представляла воистину удивительное зрелище. На стенах висели памятные таблички, напоминавшие об отпрысках старинных фамилий города и округи.
– Здесь, кажется, не представлена герцогская фамилия?
– У них в замке есть своя часовня, – сказала фрау Грабен.
– Они приходят сюда, однако, по большим праздникам, – вставил пастор. – При коронациях, крещении герцогских отпрысков и подобных событиях.
– Должно быть, эти события очень привлекательны для простых людей, – сказала я.
– Да, конечно. Как и повсюду, нам очень нравятся наши церемонии.
– «Семью» – так мы называем их, – не хоронят здесь. У них есть специальное место для погребения, на острове.
– Мне бы хотелось показать фройляйн Трант Могильный остров, – сказал Дагоберт.
– Мне он не очень нравится, – признался Фриц.
– Ты боишься, – обвинил его Дагоберт.
– Ну, ну, – вступилась фрау Грабен. – Если кто не хочет поехать на Могильный остров, то не потащат силой.
– Что за странное название.
– Вы, дети, побегайте, – сказала фрау Грабен. – Выйдите из церкви и посмотрите на надгробия.
– Здесь не так, как на острове, – сказал Дагоберт.
– Здесь не может быть как на острове, ведь это не остров.
Мальчики кончили осматривать изображение на камне, и Дагоберт прочел надпись. Фрау Грабен отвела меня в сторону, и я спросила, что такое «Могильный остров».
– Вам следует посетить его. Мне думается, вас он заинтересует. Но я бы не хотела брать с собой Лизель. Она еще слишком маленькая. Это довольно мрачное место. Там хоронят только фамилию. Остров находится посредине озера, и там есть лодочник, живущий на острове, который перевозит людей туда и обратно. Он ухаживает за могилами.
– И там хоронят членов герцогской семьи?
– Да, фамилию и всех, кто с ней связан.
– Вы говорите о слугах?
– Нет, нет. Более близких людей.
– Более близких?
– Видите ли, у герцогов, графов, у них есть друзья, иногда их дети. Часть острова отведена для таких захоронений, рядом с фамилией, и не совсем.
Синий отсвет из витражного окна отразился на ее лице при этих словах, и опять меня в нем поразило нечто лукавое.
– Вам следует посетить Могильный остров. Я сама поеду с вами.
– Мне хотелось бы увидеть его.
– Мы это устроим.
Мы пошли к спуску в часовню, и меня удивила небольшая церемония.
В часовне было сыро, Фриц держался рядом со мной, то ли для моей зашиты, то ли для своей безопасности; самонадеянность Дагоберта казалась здесь мало убедительной. Несомненно, что-то мрачное довлело над этим местом, возможно, тому способствовали запах сырости и тусклость освещения. Наши шаги по каменному полу гулким эхом отдавались в помещении, а затем я увидела большой дубовый сундук, по бокам которого стояли солдаты в синих с золотом мундирах гвардейцев герцога.
Они стояли по стойке «смирно», а трое других солдат, один из них с ключами, приближались к нашей группе.
Меня удивило и даже несколько испугало, что вся эта церемония происходит по моей вине. Пастор взял тяжелую связку ключей и, недолго повозившись, открыл сундук. В нем находились сокровища церкви: серебряные кубки, чаша и кресты из золота и серебра, усыпанные полудрагоценными каменьями. Но их нельзя было сравнить с прецессионным крестом, который хранился отдельно в тяжелом деревянном футляре, закрытом на ключ. И наконец он появился на свет.
Дети ахнули, взглянув на него. Лежащий на черном бархате, отделанный серебром, золотом и драгоценными Камнями, он, казалось, сиял сверхъестественным светом. Каждый крупный камень, как мне сказали, имел свою историю. Каждый был завоеван в битве. В те времена общая дикость царила в стране, и маленькие герцогства и владения непрерывно воевали друге другом. Центральный алмаз и два рубина по краям служили символом непобедимости герцогов Рохенштейнских. Существовало поверье, что исчезновение креста приведет к прекращению династии. Вот почему, а не только из-за ценности, крест так тщательно охраняли, считая его легендарным символом целостности государства.
Я вздохнула облегченно, когда крест вернули в футляр и закрыли сундук, те же чувства владели, несомненно, и солдатами. Они расслабились и перестали походить на каменные статуи. Дети также переменились, они заговорили громко, во весь голос, хотя до этого только перешептывались.
Мне показалось, что они хорошо знакомы с солдатами. Один из них, сержант Франк, оказался на редкость разбитным парнем.
Мы вышли из часовни на солнце.
– Ну вот, – сказала фрау Грабен, – теперь вы виде прецессионный крест. Со временем вы увидите все наши достопримечательности.
Казалось, она внутренне усмехнулась, и опять я поймала себя на мысли, что в действительности я знаю ее совсем мало.
ГЛАВА 10
Вначале на Могильный остров меня привезли все же мальчики. Каждый день первой недели в Клоксбурге мы отправлялись в лес, они – на пони, а я – на кобылке. Я любила эти прогулки, они помогали получше узнать детей, еще больше, чем прежде, меня притягивал лес, всякий раз; мне казалось, я стою на пороге приключения. Стояло лето, и склоны гор окутывала легкая сине-розовая дымка: это цвели горечавки и орхидеи. На фоне зелени от них просто захватывало дух.
В тот день мальчики привели меня на холмы. Мы подъехали к небольшому очень густому лесу, под сводами которого было трудно пробираться на лошади. Некоторое время мы выехали на поляну, где, к моему удивлению, я увидела озеро с островом посредине. На берегу – две лодки с веслами.
Они решили привезти меня сюда, догадалась я, чтобы показать кое-что, чем гордились.
Мы привязали лошадей к одному из деревьев, и мальчики стали собирать листья и цветы, росшие у воды.
Затем Дагоберт, сложив руки рупором, крикнул:
– Франц! Франц!
Я спросила, кого они зовут, и они обменялись таинственными взглядами. Дагоберт ответил:
– Подождите и все увидите, мисс.
Повторив, что хочу знать, что они задумали, я обратилась к Фрицу.
Он показал на остров посреди озера, и я увидела лодку, спускаемую на воду. В нее вскочил человек и начал грести к нам.
– Это Франц, – сказал Фриц.
Дагоберт поспешил первым раскрыть тайну.
– Франц – смотритель Гребер Ицзел – Могильного острова. Он плывет, чтобы перевезти нас, и мы положим цветы на могилы наших мам. Можно взять лодку самим, но Франц любит, чтобы звали его.
Расстояние до Могильного острова не превышало, я думаю, четверти мили. Человек в лодке был очень стар и сгорблен, седая борода почти полностью закрывала лицо, были видны только глаза в глубоких морщинках.
– Франц, – крикнул Дагоберт, – мы хотим показать мисс Трант остров. Старик подогнал лодку к берегу.
– Ну, молодые господа, – сказал он, – я ждал вас. У него был глухой голос, он был одет в длинную черную рубаху, голову прикрывала маленькая черная шапочка. Маленькие глазки уставились на меня.
– Я слышал о вашем приезде, фройляйн. Вы должны побывать на моем острове.
– Она хочет видеть могилы, – сказал Дагоберт.
Я не высказывала подобного желания, но сочла неприличным заявлять это в присутствии хранителя.
– Вы приехали вовремя, молодые господа, – сказал Франц.
Он взял меня за руку, чтобы помочь сесть в лодку. Его рука была холодна, шершава и суха. Что-то в его облике заставило меня вздрогнуть. Мне он напомнил мифического Харона, перевозчика мертвых через подземную реку Стикс. Фриц был сзади меня, готовый, как мне казалось, прийти мне на помощь, и меня это тронуло.
Дагоберт прыгнул в лодку.
– Вам страшно, мисс? – спросил он весело, явно надеясь на мой испуг.
– С чего ты взял?
– Франц живет на Могильном острове совсем один, правда, Франц? Многие боятся идти сюда, потому здесь никого нет, кроме мертвых и, конечно, Франца.
– Интересно, вы испугались? Франц не боится. Он живет здесь совсем один с мертвыми, правда, Франц?
– Семьдесят лет, – сказал он. – Семьдесят лет на острове. До меня смотрителем был мой отец, и я знал, что сменю его. – Он печально покачал головой. – У меня нет сына сменить меня.
– Что же они будут делать, когда ты умрешь, Франц? – спросил Дагоберт.
Старик покачал головой.
– Привезут кого-нибудь еще. Раньше это место передавалось от отца к сыну.
– О, Франц, мертвым это может не понравиться. Клянусь, они будут преследовать его и прогонят.
– Это очень печальная тема, – сказала я. – Уверена, что Франц останется смотрителем еще на многие годы.
Франц одобрительно взглянул на меня.
– Мой дед жил до девяноста, мой отец – до девяноста трех. Говорят, мертвые обладают даром продлевать жизнь своим смотрителям.
– Но у тебя нет сына наследовать тебе, Франц? Напомнил ему Дагоберт. – Им это не понравится.
– Дагоберт, почему это тебя так радует? – спросила я.
– Ну, они вылезут и начнут охотиться за следующим, вот почему.
Весла мягко ложились на воду. Я видела остров теперь очень отчетливо. Там были аллеи деревьев и цветущих кустарников. Все было очень красиво, а среди деревьев стоял маленький домик, напомнивший мне избушку из имбиря Ханселя и Гретель. Мне показалось, что я снова попала в сказочную страну.
Лодка остановилась и мы вышли на берег.
– Вначале покажи нам герцогские могилы, – потребовал Дагоберт.
– Пойдемте сюда, – сказал Франц.
Мальчики побежали положить цветы на могилы своих матерей, а я пошла за Францем в одну из аллей между деревьями и цветами. Вдоль аллеи располагались могилы. Они были в удивительном порядке и сверкали яркими красками цветов. Мраморные надгробия поражали своей красотой, великолепны были фигуры ангелов-хранителей могил, на некоторых скульптурах были надеты позолоченные шлемики и их украшали позолоченные орнаменты и ажурный металл.
– Это могилы фамилии, – сказал мне Франц. – После панихид и похоронных церемоний их привозят сюда к месту последнего упокоения. Я ухаживаю за кустами и слежу за могилами. Члены фамилии временами наведываются сюда, молодые – пореже. Молодые не думают о смерти. Хотя эти мальчики приходят сюда часто. Здесь лежат их матери, хотя не на герцогских аллеях. На острове две площадки для захоронений: одна для герцогов и законнорожденных членов их семей и почетных граждан, как они их называют. Мальчики приходят сюда потому, что им нравится быть причисленными к фамилии. Вот могила Людвига. Это брат герцога Карла и предатель. Его убили друзья герцога, и вовремя. Если б его не убили, он убил бы герцога.
– Я кое-что слышала о Людвиге.
– Его не так просто забыть. А потом у него есть сын, граф Фредерик, его наследник. Ждите неприятностей...
– Почему же возможны неприятности между герцогом и графом Фредериком?
– В семьях, в особенности, в старых немецких семьях, часто возникают осложнения. В стародавние времена, когда поместья были так бедны, братья бросали жребий на право владения. Дележ поместья принес бы братьям очень мало, особенно в семьях с большим числом сыновей, а так часто бывало. Поэтому оставался жребий, и победитель получат все. Это вызывало вражду и распри на долгие годы. Те, кто остались без наследства, считают, что их нынешнее положение – результат злого рока их предков в прошлом. Многие хотят взять реванш и идут на предательство, если удача им изменяет. Людвиг был таким. Он захотел сместить Карла и сам править Рохенштейном.
– И отец мальчиков – его сын?
– Да, графу Фредерику надо быть осторожным. Ему придется отвечать перед принцем. Но Фредерик – не дурак. Он будет ждать своего времени.
– Здесь лежат мертвые, – сказала я. – Если они страдали при жизни, здесь они получили должное уважение. Могилы ухожены великолепно.
– Я горжусь их состоянием, – сказал Франц, и его лицо осветилось улыбкой. – Готов поклясться, что нигде в Европе нет более прекрасного кладбища.
Я шла вдоль могил и читала надписи на надгробиях. Здесь лежали герцоги Рохенштейнские и Дорренигские, графы Локенбургские.
– Их фамильные титулы, – пробормотал Франц. Как и всегда, когда я читала этот титул, я вспоминала; о церемонии в охотничьем домике, когда Максимилиан надел мне кольцо на палец... кольцо, исчезнувшее с моилш сновидениями... и ставшую нематериальной запись о бракосочетании, в которой я объявлялась его женой...
Я услышала, как мальчики зовут меня, и старый Франц повел меня к ним. Я прошла через ворота и оказалась на кладбище, огороженном стенами. Здесь захоронения представляли собой простые могилы с небольшими серыми камнями вместо надгробий. Я обратила внимание, что на некоторый холмиках вообще не было камней.
– Здесь могилы тех, кто похоронен с разрешения членов герцогской семьи, – объяснил Франц. Я последовала за ним, ступая осторожно между захоронениями, к могиле, на которой был установлен более изысканный надгробный камень, чем на остальных. «Графиня фон Плиншен, скончалась в 1858 году» – гласила надпись на этой могиле. Дагоберт сказал, что она умерла при его рождении... во время родов.
Очень печально, – пробормотала я, тронутая почтительным благоговением, с которым он положил розовые орхидеи на ее могилу. Фриц сказал, что его мама тоже умерла, и предложил показать ее могилу. Он взял меня за руку и повел. Я ощущала на себе взгляд Франца, думала об этом печальном месте и сожалела, что фамилия, как они себя называют, не хоронит своих близких на обычных кладбищах, как это везде принято.
Меня глубоко тронул вид Фрица на коленях у этой могилы.. Простая надпись на ней гласила: «Луиза Фрондсберг», и более ничего.
– Она меня очень любила, – сказал Фриц, – но, конечно, я доставлял ей кучу неприятностей.
– Мой дорогой, – сказала я, – наоборот, ты был для нее огромной радостью.
В его глазах вдруг отразилась боль.
– Я не помню ее. Помню только фрау Лихен и потом здесь фрау Грабен.
– Поверь мне, они очень любили тебя.
– Да, – признался он застенчиво, – но это не так, как любит мама.
Еще будут другие в твоей жизни люди, которые полюбят тебя, – уверила я его, и мне показалось, что это его успокоило.
Мы вернулись обратно.
Франц предложил что-нибудь выпить прохладительного, и мы пошли в его имбироподобный домик. В комнате в горшках стояли цветы с почти удушающим запахом. Мы сели за стол, а он налил из бочонка в кружки какого-то напитка, по вкусу похожего на пиво. Мне было все равно, но мальчики пили с удовольствием.
По их словам, Франц сам готовил его. Он делал все сам. Никогда не ездил на материк. Припасы посылали еженедельно, и иногда по несколько недель он оставался совершенно один. Мальчики навещали остров регулярно раз в месяц, и время от времени происходили похороны.
Он был садовником и каменщиком. В старое время было легче. Он помогал отцу, мать умерла, когда он бьл маленьким мальчиком. Женщинам не нравился Могильный остров. Однажды он женился. Но сына не было. Жену от острова бросало в дрожь. Она не ужилась здесь, и однажды ночью, когда он спал, украдкой выбралась из дома и на лодке бежала. Утром, когда он проснулся, ее не было. Он никогда о ней больше не слышал с тех пор и не посмел взять другую жену, даже если бы нашел женщину, захотевшую разделить с ним одинокую жизнь на Могильном острове.
Я с радостью села обратно в лодку. Какой-то жуткостью веяло от Гребер Инзел, и я не могла отделаться от мысли, что старик – Харон, перевозчик мертвых.
Той ночью я проснулась как от толчка. У меня было много сновидений в последние восемь лет, но никогда еще таких отчетливых.
На этот раз мне привиделся Могильный остров: я нашла надпись с именем – Максимилиан, граф Локенбургский, и вдруг надгробная плита приподнялась, и из могилы вышел Максимилиан. Он подошел ко мне, взял меня за руки и обнял. От его объятия несло холодом, я закричала: «Ты умер!» – и проснулась.
Я отбросила одеяло, меня всю трясло. Окно было настежь открыто навстречу горному воздуху. Я зажгла свечу, зная, что не смогу сразу заснуть.
Все возвращалось так отчетливо, как всегда после сновидений, и с этими картинами приходила хорошо известная мне ноющая печаль. Вместе с печалью возвращалось горькое чувство утраты, от которой, я думала, мне никогда не оправиться. Никто не мог мне заменить Максимилиана.
Вдруг я услышала шаги на площадке около мoeй комнаты. Я взглянула на часы, пошел второй час. Кто мог ходить в это время? В крепости находились только дети л две служанки, остальные жили в Рандхаусбурге. Кто-то украдкой пробирался к моей комнате. У двери шаги затихли. Я увидела медленное вращение дверной ручки. Я помнила, что заперла дверь. После приключения в тумане у меня вошло в привычку так делать, и даже дома я запирала дверь.
– Кто там? – спросила я.
Ответа не было. Я прислушалась и услышала удаляющиеся шаги. Кто-то теперь поднимался по лестнице. У меня побежали мурашки на коже; если я права и кто-то поднимался по лестнице, он шел только туда – в комнату в башне – в комнату с привидениями.
Обе служанки в крепости и дети боялись заходить в нее.
Кто же тогда, так крадучись, поднимается туда?
Любопытство победило страх. С момента моего приезда во мне крепло убеждение, что я стою на пороге большого открытия. Я была непонятна сама себе, ибо не знала, действительно ли я прожила то огромнейшее приключение в моей жизни или оно мне приснилось. Я знала, что до тех пор, пока я не узнаю точно что со мной случилось в Ночь Седьмой луны, я не смогу понять себя и не найду душевного равновесия.
Этот лес был свидетелем шести потерянных дней моей жизни, и где-то здесь хранится тайна этих дней. Поэтому мне следует исследовать все неизвестное, пусть это даже не имеет ко мне прямого отношения. Завернувшись в халат, я взяла свечу и отперла дверь. Теперь я ясно слышала шаги по винтовой лестнице.
Я побежала туда, крепко сжимая свечу в трясущейся руке. Кто-то был там. Был ли это быть призрак женщины, обманутой возлюбленным и выбросившейся из окна башни? Отблеск свечи дрожал на каменных ступенях винтовой лестницы. Я была почти у башни. Там была дверь. Мое сердце прыгало от страха, свеча наклонилась в сторону и едва не погасла. У двери в комнату с привидениями стояла фигурка. Она подняла руку к дверной ручке. И тут я поняла, кто это.
– Фрицци, – прошептала я, назвав его ласкательным именем.
Он не обернулся.
Я подошла к нему, забыв все страхи.
– Мама, – прошептал он и повернулся ко мне, но, казалось, меня не видел. Тогда я поняла, что он ходит во сне.
Крепко взяв его за руку, я повела его вниз по лестнице в его комнату. Положила в постель, укутала одеялом и поцеловала в лоб.
– Все в порядке, Фрицци, – прошептала я. – Я здесь, с тобой.
Он прошептал:
– Мама? Моя мама...
Я села у постели. Он затих и мирно спал. Я вернула к себе совсем озябшей и легла в постель, пытаясь согреться.
Я не спала остаток этой ночи, прислушиваясь к звука шагов. К утру я решила переговорить о Фрице с фрау Грабен.
– Он всегда был нервным ребенком, – сказала она мне, приветливо улыбаясь. В ее гостиной почти всегда горел огонь, и непременно кипел чайник. Она всегда держала под рукой кастрюльку и варила суп с очень аппетитным запахом.
Фрау Грабен заварила мне чай. Она всегда делала это чуть показным радушием – вот, мол, как я забочусь о вас. Попивая чай, я рассказывала ей о ночном происшествии!
– Он ходит во сне уже не первый раз, – сказала она.
– Я думаю, это опасно.
– Говорят, что лунатики редко ушибаются. У нас служанка, так рассказывают, которая вылезла в окно, гуляла по парапету башни без всякого вреда.
Я содрогнулась.
– Нет, Фрицци не ушибется во сне. Говорят, что они переступают через любое препятствие.