— Ты не была в Индии, дитя мое. Там происходят странные вещи. Там, на базаре, я видела людей, которые заколдовывали ядовитых змей и делали их послушными. Я видела то, что называется трюком с веревкой, когда провидец заставлял веревку стоять вертикально без всякой поддержки, а мальчик взбирался по ней. Если бы ты побывала в Индии, ты бы поверила в такие вещи. Люди здесь слишком материалистичны; они не в ладах с мистикой. Если бы у меня не было этого веера, я стала бы счастливой женой и матерью.

— Почему вы следили за мной? Почему вы послали за мной и рассказываете все это!

— Потому что ты некоторое время владела этим веером. Несчастье могло коснуться тебя. Я хочу, чтобы ты была осторожна.

— Я ни на минуту не думала, что он мой. Я только ненадолго взяла его, потому что Фабиан приказал мне сделать это. Это была всего лишь игра.

Я подумала: "Она сумасшедшая. Как может веер приносить несчастье? Как может кто-то превратить женщину в белую корову? Но мой отец, казалось, верит в это, по крайней мере он рассказывал об этом так, будто верит. Но ведь греки были для него большей реальностью, чем его собственные прихожане.

— Как вы можете быть уверенной, что этот веер несчастливый? — спросила я.

— Из-за того, что случилось со мной. — Она повернулась ко мне, и ее трагические глаза остановились, казалось, на мне, но на самом деле ее взгляд был устремлен куда-то за меня, как будто она смотрела на что-то, что находилось за пределами этой комнаты.

— Я была счастлива, — сказала она. — Возможно, это было противоестественно — быть такой счастливой. Это было испытанием судьбы. Джеральд был восхитителен. Я встретила его в Дели. Наши семьи имели там свои интересы. Считалось, что для меня будет хорошо вскоре выйти за него замуж. Англичане и члены Компании — это была Ост-Индская компания — вели оживленную светскую жизнь, и мы, также как и семья Джеральда, участвовали в ней. Он был таким симпатичным, таким очаровательным… не было никого похожего на него. Мы были влюблены друг в друга с первой встречи. — Повернувшись, она улыбнулась мне. — Дитя мое, ты слишком молода, чтобы понять. Это было… прекрасно. Его семья была довольна… как и моя. Не было причин, мешавших нам вступить в брак. Мы объявили о нашей помолвке, к всеобщему удовольствию. Моя семья устроила бал, чтобы отметить это событие. Он был действительно великолепен. Моя дорогая, мне хотелось бы описать тебе Индию. Мы вели великолепную жизнь. Кто бы мог угадать, что нас ожидала трагедия? Она пришла внезапно… как вор в ночи.

— Она произошла из-за веера? — с дрожью спросила я.

— Ах, веер. Как мы были молоды! Как простодушны! Мы пошли на базар вместе. Это разрешалось, поскольку мы были официально помолвлены. Это было чудесно. Базары были такими восхитительными, хотя я всегда немного боялась их, но, конечно, не с Джеральдом. Это было так захватывающе… заклинатели змей… улицы, странная музыка… этот острый запах — это и есть Индия. Прекрасные шелка, слоновая кость… и странная кухня. Все было волнующим. И вдруг мы увидели человека, торгующего веерами. Я была мгновенно потрясена ими. «Как они красивы!» — воскликнула я. Джеральд подтвердил: «Они очень хороши. Ты должна взять один». Я помню продававшего их человека. Он был сильно искалечен и не мог стоять. Он сидел на циновке. Я помню, как он улыбался, глядя на нас. Тогда я не обратила на это внимания, но потом я вспомнила эту улыбку. Она была… злой. Джеральд раскрыл веер, и я взяла его. Он был дорог мне вдвойне, потому что мне дал его он. Джеральд смеялся над моим восхищением веером. Он крепко взял меня за руку. Когда мы шли, все кругом смотрели на нас. Я думаю потому, что мы выглядели такими счастливыми. Вернувшись к себе в комнату, я открыла веер. Я поставила его на стол, так чтобы все время видеть его. Когда моя служанка-индианка вошла, она в ужасе уставилась на него. Она сказала: «Веер из павлиньих перьев… О нет, нет, мисс Люси… они приносят зло… Вы не должны его держать здесь». Но я возразила: «Не глупи. Мне дал его мой жених, и поэтому он всегда будет мне дорог. Это первый его подарок мне». Покачав головой и закрыв лицо руками, будто закрываясь от веера, она сказала: «Я отнесу его обратно тому мужчине, который продал его вам… Хотя сейчас он ваш… в нем находится зло… но, возможно, небольшое зло». Я подумала, что она сумасшедшая и что я не должна разрешать ей дотронуться до него.

Она остановилась, и по ее щекам побежали слезы.

— Мне был дорог этот веер, — продолжала она через некоторое время. — Это была первая вещь, которую он подарил мне после помолвки. Когда я проснулась утром, то сразу увидела его. Я поклялась, что всегда буду помнить тот момент, когда Джеральд купил мне его на базаре. Он смеялся над моей одержимостью в отношении этого веера. Тогда я этого не понимала, но теперь знаю. Он уже тогда околдовал меня. «Это всего лишь веер, — сказал Джеральд. — Почему ты питаешь к нему такую любовь?» Я объяснила ему, почему, и он продолжал: «Тогда я сделаю его еще более достойным твоего внимания. Я вложу в него что-нибудь драгоценное, и каждый раз, когда ты будешь смотреть на него, он будет напоминать, как сильно я люблю тебя». Он сказал, что отнесет его к знакомому ювелиру в Дели. Этот человек большой мастер. Когда я получу его обратно, он будет чем-то особенным, чем можно гордиться. Я была счастлива. Я должна была догадаться, что такое счастье не может быть продолжительным. Он взял веер и отправился в центр города. Мне никогда не забыть тот день. Каждая его секунда навсегда отпечаталась у меня в памяти. Он зашел в ювелирную лавку и находился там достаточно долго. А когда вышел… они ждали его. Неприятности были часто. Компания держала их под контролем, но всегда находились какие-то сумасшедшие. Они не понимали, какое благо мы приносили их стране. Они хотели избавиться от нас. Семья Джеральда была влиятельной… как и моя. Среди них он был хорошо известен. Они убили его, когда он выходил из ювелирной лавки. Он умер там же, на улице.

— Какая грустная история. Мне очень жаль, мисс Люси, — сказала я.

— Я это вижу, мое дорогое дитя. Ты добрый ребенок. Мне жаль, что ты брала веер.

— Вы верите, что все это случилось из-за веера?

— Он оказался в том месте именно из-за веера. Мне никогда не забыть взгляда моей служанки. Каким-то образом эти люди обладают мудростью, которой мы лишены. Как бы мне хотелось, чтобы я никогда не видела этого веера… не ходила в то утро на базар. Какой я была беспечной и веселой… и мой глупый порыв унес его жизнь и разрушил мою.

— Это могло случиться где-то и в другом месте.

— Нет. Причиной тому был именно веер. Понимаешь, он понес его в ювелирную лавку. Они последовали за ним и ждали его на улице.

— Я думаю, что это могло случиться и без веера. Она покачала головой.

— Со временем он вернулся ко мне. Я покажу тебе, что было сделано. — Некоторое время она сидела, и слезы струились у нее по щекам. Вошла Айша.

— Тихо, тихо, — сказала она. — Вы не должны вновь возвращаться ко всему этому. Дорогая, моя дорогая, это нехорошо… маленькая хозяйка… нехорошо.

— Айша, — сказала она. — Принеси мне веер.

Айша сказала:

— Нет, забудьте о нем… Не расстраивайтесь.

— Айша, принеси его, пожалуйста.

Ей пришлось подчиниться.

— Посмотри, детка, вот что он сделал для меня. Надо знать, как выдвинуть эту панель. Видишь. Здесь есть маленькое приспособление. Ювелир был большим мастером. — Она отодвинула панель на оправе веера, открывая сияющий изумруд, окруженный маленькими бриллиантами. У меня перехватило дыхание. Это было так великолепно.

— Здесь заключено целое состояние, сказали мне как бы в утешение. Как будто меня могло что-то утешить. Это было его подарком мне. Вот почему этот веер драгоценен.

— Но если он будет приносить вам несчастья…

— Он уже сделал это. Он больше не сможет мне причинить вреда. Айша, положи его обратно. Туда. Я тебе рассказала, потому что на непродолжительное время этот веер был твоим. Ты должна быть осторожнее. Ты хорошая девочка. А теперь иди к Лавинии. Я выполнила свой долг. Будь настороже… с Фабианом. Понимаешь, он взял часть вины на себя. Возможно, поскольку ты владела им такое короткое время, тебя это минует. А он также не может считаться невиновным…

— А теперь время уходить, — напомнила мне Айша. Она проводила меня к двери и пошла рядом по коридору.

— Не надо придавать большого значения ее словам, — сказала она мне. — Она очень страдает, и ее мысли блуждают. Это был ужасный удар, ты понимаешь. Не беспокойся о том, что услышала. Возможно, мне не следовало приводить тебя к ней, но она этого хотела. Она не могла успокоиться, пока не поговорит с тобой. Теперь она освободилась от этих мыслей. Понимаешь?

— Да, понимаю.

И я успокоила себя: «То, что произошло, помутило ее разум».

И мысли о монахине-призраке в восточном крыле и о сумасшедшей женщине в западном делали для меня Дом все более и более завораживающим.

С течением времени я перестала думать о веере из павлиньих перьев и страшиться, что что-то ужасное может произойти со мной из-за того, что я однажды владела им. Я по-прежнему посещала Дом. Гувернантки оставались в дружеских отношениях со мной, а мои отношения с Лавинией немного изменились. Я по-прежнему была некрасивой и меня приглашали лишь потому, что в округе я была единственной девочкой — ровесницей Лавинии и мое социальное положение не было настолько низким, чтобы меня можно было игнорировать. Я добилась некоторого превосходства над Лавинией, поскольку была умнее ее, хотя она была исключительно хорошенькой. Мисс Йорк испытывала некоторое чувство гордости за меня. Когда случилось так, что мисс Эзертон заболела, мисс Йорк перешла в Дом, чтобы заменить ее до выздоровления. Тогда и обнаружился разрыв между мной и Лавинией. Это многое дало мне и не прошло незамеченным для Лавинии.

Я становилась взрослой. Меня нельзя было больше дурачить. Я даже угрожала перестать посещать Дом, если Лавиния не будет вести себя лучше, и было очевидным, что она этого не хотела. Мы становились ближе — даже союзниками, когда этого требовали обстоятельства. Я была некрасивой, но зато умной. Она же была красивой, но не умела, как я, думать и изобретать; и она полагалась во всем на меня, принимая мое лидерство — хотя и не признавая этого.

Временами я видела Фабиана. Он приезжал домой на каникулы и иногда прихватывал с собой друзей. Обычно они не обращали на нас внимания, но я начала понимать, что он не столько не замечает моего присутствия, сколько хотел бы заставить меня так думать. Иногда я ловила на себе его незаметный взгляд. Связывала я это с тем давнишним приключением, когда я была маленькой и он меня украл.

Теперь все шептались о том, что мисс Люси сошла с ума. Миссис Янсон была очень дружна с поваром из Дома, поэтому, как она сказала, у нее это было «прямо из первых уст». Полли была как галка. Она схватывала малейший намек, слух и накапливала их, с тем чтобы, по ее словам, «собрать удовольствие».

Мы часто говорили о Доме, потому что он завораживал Полли так же, как и меня.

— Старая леди сошла с ума, — сказала она. — В этом нет ни малейшего сомнения. У нее с головой не все в порядке с тех пор, как она потеряла в Индии свою любовь. Человек должен понимать, что с ним может случиться беда, если он едет в такие диковинные края. Так и произошло с мисс Люси. Миссис Брент говорит, что теперь она взялась бродить по дому… приказывая всем вокруг, словно они черные слуги. Это все из-за того, что она ездила в Индию. Почему люди не могут оставаться дома, не понимаю. Она думает, что все еще в Индии. Все, что Айша может сделать, это присматривать за ней. И у нее там есть еще один темный слуга.

— Это Имам. Он тоже приехал из Индии. Я думаю, что она взяла его с собой, когда поехала домой… вместе с Айшей, конечно.

— Меня бросает в дрожь. Эти заморские одежды и черные глаза и какой-то тарабарский разговор.

— Это не тарабарщина, Полли. Это их родной язык.

— Почему для того, чтобы ухаживать за собой, она не держит какую-нибудь приятную британскую пару? И потом, эта комната с призраками и что-то, связанное с монахиней. И любовные страдания. Не понимаю. По-моему, любовь — это то, от чего надо держаться подальше.

— Ты так не думала, когда у тебя был Том.

— Я должна сказать, что тебе не найти человека, как две капли воды похожего на Тома.

— Но каждый надеется на это. Именно поэтому и влюбляются.

— Девочка моя, ты становишься слишком умной. Посмотри на нашу Эфф.

— Он все так же плох?

Полли только прищелкнула языком. Очень странно, но после этого разговора появились новости о «нем». Как сказала Полли, его в течение некоторого времени мучила грудь. Я помню день, когда он умер.

Полли была глубоко потрясена. Она не знала, как это отразится на Эфф.

— Я должна поехать на похороны, — сказала она. — В конце концов, надо проявить немного уважения.

— Ты не слишком уважала его, пока он был жив, — заметила я.

— Когда человек умирает, другое дело.

— Почему?

— Ох, ты со своими «что» и «почему». Это… просто это так.

— Полли, — спросила я. — Не могла бы я поехать с тобой на похороны?

Она в изумлении воззрилась на меня.

— Ты? Для Эфф это будет неожиданностью.

— Посмотрим…

Полли молчала. Я видела, что она обдумывает эту идею.

— Хорошо, — сказала она наконец. — Это было бы проявлением уважения.

Я уяснила, что выразить уважение совершенно необходимо в такой ситуации.

— Мы должны спросить твоего отца, — сказала она в конце концов.

— Он бы не заметил, уехала я или нет.

— Не следует говорить так о своем отце.

— Почему, если это правда? И мне так нравится. Я не хотела бы, чтобы он действительно интересовался мною. Я скажу ему сама.

Когда я сообщила об этом, он показался мне несколько встревоженным.

Он поднял руку, думая, что очки на голове. Их там, конечно, не было, и он беспомощно искал, как будто не мог решить этот вопрос, пока не найдет их. К счастью, очки лежали у него на письменном столе, и я быстро принесла их ему.

— Это сестра Полли, и это будет выражением уважения и сочувствия.

— Я надеюсь, это не означает, что она захочет нас покинуть?

— Покинуть нас! — У меня не возникало таких мыслей. — Конечно, не захочет.

— Она может остаться жить со своей сестрой.

— О нет, — воскликнула я. — Но я думаю, что должна поехать на эти похороны.

— Они могут быть ужасными. Простые люди придают им большое значение… тратя больше денег, чем могут себе позволить.

— Я хочу поехать, папа. Мне хочется увидеть ее сестру. Она всегда рассказывает о ней.

Он кивнул.

— Ну что ж, тогда тебе следует поехать.

— Мы пробудем там несколько дней.

— Я надеюсь, что все будет хорошо. Полли будет с тобой.

Полли была довольна, что я еду с ней. Она сказала, что Эфф это будет приятно.

Я приняла участие в похоронном обряде и нашла его очень поучительным.

Меня поразили размеры дома Эфф. Он смотрел на общинные земли, окруженные четырехэтажными домами, стоявшими как часовые.

— Эфф всегда любила зелень, — сказала мне Полли. — И здесь все это есть. Кусочек сельской местности и стук копыт, чтобы чувствовать, что она не в дебрях.

— Это то, что ты называешь лучшим из двух миров, — заметила я.

— Что же, я не хочу с этим спорить, — согласилась она.

Эфф была примерно на четыре года старше Полли, но выглядела еще старше. Когда я это заметила, Полли ответила:

— Это все жизнь, которую она вела.

Она не упомянула «его», поскольку он умер, и я поняла, что когда люди умирают, их грехи забываются и остается только уважение; но я знала, что жизнь с «ним» состарила Эфф на несколько лет. Я была удивлена, потому что она не производила впечатления женщины, которую даже «он» мог бы легко запугать. Она была во многом похожа на Полли: тот же трезвый взгляд на жизнь и та же уверенность, что никто ее не перехитрит, даже если кто-то попытается это сделать. Во время моего короткого пребывания я поняла, что так же думают и другие. Это было характерно для кокни и несомненно является порождением лондонских улиц.

Этот визит стал для меня большим откровением. Я попала в другой мир, который взволновал меня. Полли была его частью, и я хотела узнать о нем побольше.

Вначале Эфф из-за меня немного нервничала. Она за все извинялась.

— Уверена, что это не то, к чему вы привыкли. Но Полли успокоила ее:

— Эфф, не беспокойся о Друзилле. Мы с ней быстро и легко подружились, не так ли?

Я уверила Эфф, что это так и есть.

Полли и Эфф часто начинали смеяться и тут же вспоминали, что «он» лежит в передней гостиной, выставленный для торжественного прощания.

— Он прекрасно выглядит, — сказала Эфф. — Миссис Грин пришла и убрала покойного, она хорошо сделала свое дело.

Мы сидели на кухне и разговаривали о «нем». Я не узнавала в «нем» бывшее чудовище; я собиралась напомнить об этом Полли, но при первой же попытке она слегка толкнула меня под столом, вовремя напомнив об уважении, которое следует оказывать мертвым.

Меня поселили в одной комнате с Полли. В ту первую ночь мы лежали в постелях и разговаривали о похоронах и о «его» болезни, которую «он» тщательно скрывал, пока Господь внезапно не призвал «его». Мне было спокойно в этом странном доме рядом с Полли. Внизу в гостиной лежал покойник.

Великий день наступил. Теперь я смутно помню тех торжественных служащих похоронного бюро в их цилиндрах и черных костюмах, лошадей с плюмажами, «настоящий дубовый с настоящей латунной гарнитурой», как гордо объяснила Эфф, гроб.

Он был завален цветами. Эфф торжественно провозгласила:

— Небесные Ворота приоткрылись.

Мы с Полли поспешили в цветочный магазин и купили венок в форме лиры, который вряд ли соответствовал случаю. Но я поняла, что смерть все меняет.

Состоялась торжественная служба, на которой Эфф поддерживали с одной стороны Полли, а с другой — мистер Бренчли, которому она сдавала комнаты в своем доме. Она наклонялась и прикладывала к глазам носовой платок с черной каймой. Я подумала, что Полли говорила мне о нем не правду.

В гостиной нам подали сандвичи с ветчиной и шерри. Теперь шторы были подняты, и без гроба комната выглядела совсем по-иному — немного строгой и нежилой, но без траурного оттенка.

Я поняла, что между Полли и Эфф существовали очень тесные узы, хотя они были немного критичны по отношению друг к другу — Полли к Эфф из-за замужества с «ним», и Эфф к Полли — поскольку последняя «пошла в услужение». Эфф постоянно напоминала, что их отец никогда бы этого не одобрил.

Я поняла, что Эфф не испытывала финансовых затруднений. Полли рассказывала мне, что именно Эфф вела все дела в доме. «Он» не работал годами из-за своей груди. Эфф вынуждена была пустить жильцов. Семья Бренчли жила у них уже два года, и они стали, скорее друзьями, чем арендаторами. Конечно, когда-нибудь, когда мальчуган вырастет, они подумают о приобретении своего дома с собственным садом, но пока что Бренчли были постоянными жильцами.

Я осознала, что привязанность Эфф к Бренчли связана главным образом с мальчуганом. Малышу было шесть месяцев, и он пускал слюни и вопил без всякой причины. Эфф разрешила им держать детскую коляску в холле — большая уступка, которую отец никогда бы не одобрил — и миссис Бренчли выносила его вниз, так что он мог подышать воздухом в саду. Эфф это нравилось, и я пришла к выводу, что и Полли тоже. Когда он лежал в коляске, Эфф находила повод выйти в сад и взглянуть на него. Если он плакал — что случалось нередко — они бормотали ему всякую бессмыслицу типа: «Хочет Дидумс свою Мумумс?» — или что-нибудь в таком же роде. Но так странно это звучало из их уст, потому что они обе слыли «особами с острым язычком». Этот ребенок полностью изменял их.

Я решила, что в жизни Полли и Эфф больше всего не хватало собственных детей. Оказалось, что дети были очень желанной мечтой — даже Фабиану хотелось ребенка.

Я очень хорошо помню случай, произошедший через два дня после похорон. На следующий день после этого события мы с Полли собирались возвращаться домой. Полли старалась как можно интереснее провести наш последний день и взяла меня в «Вест», что означало Уэст-Энд Лондона.

Вечером мы сидели на кухне. Меня усадили у огня, но я так хотела спать, что клевала носом.

Я смутно слышала, как Полли сказала:

— Посмотри на Друзиллу. Она совсем уже спит. Что ж, могу сказать, что мы много побродили. — Затем я действительно задремала.

Внезапно я проснулась. Эфф и Полли сидели за столом с большим коричневым керамическим чайником.

Эфф говорила:

— Я считаю, что могу взять сюда еще двоих.

— Не знаю, что подумал бы отец об этом.

— Они называют себя «платящими» гостями… за пользование моим помещением. Знаешь, Полл, Мартенсы по соседству выезжают, и я думаю, что могла бы приобрести их дом.

— Это еще зачем?

— Конечно, чтобы больше было «платящих» гостей. Полл, я думаю, что могла бы неплохо на этом заработать.

— Я считаю, что могла бы.

— Подумай, мне нужна помощь.

— Что тебе надо… взять кого-то в компаньоны?

— Я хочу кого-то, кого я знаю, кому я могла бы доверять.

— Хорошее дело.

— Как насчет тебя, Полл?

Последовало долгое молчание. Теперь я уже окончательно проснулась.

— Вдвоем мы могли бы это легализовать, — сказала Эфф. — Это было бы прекрасное небольшое предприятие. Ты в услужении… ну, ты знаешь, что отцу это никогда бы не понравилось.

— Я не хотела бы оставлять Друзиллу. Этот ребенок… она много для меня значит.

— Милая крошка. Не красавица… но сообразительная, и я думаю, что она своего добьется.

— Тише! — сказала Полли.

Она посмотрела в мою сторону, и я сразу же закрыла глаза.

— Полл, ведь так не будет продолжаться вечно. Я считаю, что сестры должны держаться вместе.

— Если бы не Друзилла, я не раздумывая приняла бы твое предложение, Эфф.

— Тебе там нравится, да?

— Мне здесь нравится. Сельская местность смертельно скучная. Я люблю небольшое оживление.

— Разве я не знаю! Ты всегда это любила и всегда будешь любить. Ты такая, Полл.

— Я буду с ней, пока она нуждается во мне.

— Подумай. Ведь ты не хочешь всю жизнь быть у кого-то на побегушках. Ты никогда не была такой.

— О, нельзя сказать, чтобы я была на побегушках. Он мягкий… и она как мой собственный ребенок.

— А это была бы прекрасная жизнь. Мы работали бы вместе.

— Эфф, прекрасно сознавать, что ты есть.

Так в мою жизнь вошел новый страх. Я поняла, что может наступить день, когда я потеряю Полли.

— Полли, — сказала я ей в тот же вечер, — ты не собираешься уйти от меня, ведь правда?

— О чем ты говоришь?

— Ты можешь войти в дело к Эфф.

— Вот что! Кто слушает то, что ему не предназначалось? Притворялась спящей?! Я знаю. Вижу тебя насквозь.

— Но ведь ты не уйдешь, правда, Полли? — почти прокричала я.

— Нет. Я буду с тобой, пока буду нужна тебе. Обняв, я крепко прижалась к ней, боясь, как бы она не убежала.

И должно было пройти много времени, прежде чем я забыла брошенную Эфф наживку свободы для Полли.