— Отнесу, — коротко ответила Доротка, вставая с места.

Яцек с трудом удержался от того, чтобы не броситься следом за девушкой, чтобы хоть словечком перекинуться наедине, но сдержался.

А за столом становилось все интереснее. Фелиция нашла своевременным припомнить Меланье и присутствующим год рождения сестры, Сильвия, не выдержав, принялась примерять перед зеркалом драгоценное колье, Павел Дронжкевич пытался как-то подипломатичнее разузнать о завещании — причине званого вечера, Меланья всеми силами старалась принизить значимость завещания и уж во всяком случае — свою долю наследства. Вернулась Доротка. Поскольку присутствующие тоже пожелали чаю, Мартинек вызвался приготовить его и поплёлся в кухню. Сильвия вернула племяннице колье и поспешила следом за парнем, пробурчав, что того только за смертью посылать, не дождаться им чаю во веки веков. И тут же выскочила из кухни, визгливо жалуясь на Мартинека, который за немыслимо короткое время успел доесть оставшуюся на завтра утку.

Фелиция отправилась на кухню наводить порядок. Меланья воспользовалась передышкой и попросила Павла на минутку подняться к ней в комнату. Яцек, которому ещё не доводилось присутствовать на столь интересном торжественном ужине, наконец получил возможность пообщаться с Дороткой, поскольку они за столом оказались одни. Пересев на стул рядом с девушкой, он произнёс лишь «Это же надо!» И столько невысказанного заключалось в этом кратком эмоциональном возгласе, что Доротка отлично его поняла.

— Ну вот, сам видишь, — вздохнула она. — Правда, сегодня день не совсем обычный, а в общем одно и то же. Понятия не имею, что делать с этим колье.

— Она что, и в самом деле все эти драгоценности привезла с собой, как носовые платки, в сумочке?

— Наверное. И таможенники её не трясли. Но мы только сегодня узнали, что у неё такое богатство, и она держит его при себе.

— Тебе надо все-таки её уговорить держать побрякушки в банковском сейфе. И не из-за таких людям горло перерезали. И вот ещё, чтобы не было недоразумений, — я готов и впредь возить старушку…

— Так ведь она же не заплатит!

— До сих пор мне жаловаться не приходилось. Почему вдруг не заплатит?

— Она ещё ни разу ни за что не платила! Платила я и тётка Фелиция, она злится, как сто чертей, сам видел. Боюсь, больше платить не станет, и придётся опять мне… А где деньги раздобыть? Впрочем, подумаю об этом завтра. Сегодня все это меня как-то оглушило, плохо соображаю.

Тут в комнате появилась неизвестно откуда взявшаяся Сильвия, а сверху спустился Павел Дронжкевич. Подталкиваемый в спину Фелицией, на пороге кухни показался Мартинек с подносом, уставленным стаканами с чаем, с лестницы сошла Меланья. Похоже, приём ещё не кончался. Инстинктивно почувствовав это, Мартинек по простоте душевной принёс себе из кухни тарелочку с остатками недоеденной ветчины и принялся сосредоточенно её приканчивать. Меланья откуда-то извлекла ещё одну бутылку вина. Фелиция отметила — четвёртая. На шестерых. Хотя нет, Вандзя в алкоголе себя не ограничивала, так что, считай, на семерых. А ещё шампанское… Ага, ещё и коктейли были в самом начале. Ну да ладно, поскольку крепкие напитки не были пущены в ход, оргией такое мероприятие не назовёшь, но вот влетело оно в копеечку, факт…

В половине одиннадцатого отпала Сильвия — для неё время было просто непристойно позднее. Через час Меланье удалось вытащить из-за стола Павла Дронжкевича, совершенно напрасно внимавшего красочным рассказам Фелиции о разных перипетиях в жизни младшей сестры. В полночь разошлись и остальные гости. Раскалённая от ярости Меланья поднялась к себе поостыть. В гостиной остались Доротка с Фелицией.

— Убери со стола! — распорядилась Фелиция. — Потом тебе придётся позвонить…

Изумлённая Доротка не успела выяснить, куда ей придётся звонить в такую пору, — Фелиция вышла из комнаты. Пожав плечами, девушка принялась собирать со стола посуду и выносить её в кухню. Вскоре там появилась Фелиция и принялась складывать грязную посуду в моечную машину.

— Позвонишь в справочное Нью-Йорка, — сказала она племяннице, и та сразу перестала удивляться. — Надо раздобыть номер телефона Войцеховского, полагаю, с ними придётся говорить по-английски, ведь сумеешь? С Войцеховским я и сама смогу пообщаться. Вот его адрес. Оставь посуду и принимайся за дело.

Вновь удивившись — на сей раз тому, что Фелиции удалось не потерять конверт с адресом Войцеховского, и совсем не удивившись желанию тётки пообщаться с поверенным бабули, Доротка села за телефон. До справочного Нью-Йорка дозвониться удалось без проблем, во всяком случае легче, чем до справочного Варшавы. И тут выяснилось: номер телефона пана Войцеховского не подлежит оглашению, абонент специально это оговорил, запретив сообщать его кому бы то ни было. Доротка не растерялась и попросила телефонистку связаться с абонентом и испросить разрешения в виде исключения сообщить номер таким-то в Варшаве, а если не пожелает, может, сам будет так любезен и позвонит им. Вот фамилия и номер варшавского телефона.

Пан Войцеховский не пожелал ни для кого делать исключения, он предпочёл позвонить.

— Разорюсь я на этих разговорах! — шипела Фелиция, возвышаясь над Дороткой.

— Что поделаешь, телефонистке надо было спросить у абонента разрешения. Ведь вы, тётя, сами пожелали пообщаться с ним. Радуйтесь, что он оказался дома.

Зазвонила международная. При первом же звонке Фелиция жестом удалила Доротку из комнаты. Доротка пожала плечами, невольно подумав, что сегодня только и делает, что пожимает плечами, того и гляди, это станет дурной привычкой. Закрывшись в кухне, она принялась за прерванное занятие.

— Нет, это не Доротка, это Фелиция, — сказала Фелиция в трубку. — Последний раз мы виделись, когда мне было двенадцать лет, а вы отправлялись на войну.

— А, та самая девочка! — расчувствовался Войцеховский по ту сторону провода. — Ну, что там у вас слышно? Вандзя благополучно доехала?

— Доехала-то благополучно. Но я не терплю недомолвок. Не стану темнить, беру быка за рога. Почему вы ей не дали номера своего телефона, проше пана?

Войцеховский не сразу ответил. Помолчал, испустил тяжкий вздох, а потом уже заговорил.

— Ладно, я тоже не стану темнить. С милой Вандзей не так уж легко общаться, а я далеко не молод. Мне хочется отдохнуть от неё.

— Понятно. Теперь второй вопрос. Известно, что Ванда богата, а мы нет. Как заставить её платить? Не потому что мне жаль для неё куска хлеба, но, знаете ли, шампанское, постоянные такси, личное обслуживание, а тут ещё грандиозные строительные планы. Нам это не по средствам. Что следует сделать? Вы знаете способ заставить её платить?

И опять Войцеховский помолчал, и опять вздохнул.

— Нет никакого способа. Платить Ванда просто не умеет. Я даже не знаю, чем это объяснить. То она удержу не знает в своих расходах, то впадает в истерику от того, что приходится платить пару долларов наличными. Возможно, все дело в том… да, всего вероятнее, — ведь она никогда, сколько я её знаю, не носила с собой денег. За все расплачивались уполномоченные, перечисляя деньги с её счётов. В последнее время завелись кредитные карточки… Вот она и не привыкла немедленно оплачивать свои расходы.

— Так что же нам делать? — растерялась Фелиция.

— Мне трудно что-либо посоветовать. Лучше всего получить от неё доверенность, по которой можно снимать деньги с её счета в варшавском банке. Счёт у неё имеется в Национальном банке, я сам его открыл по её просьбе. Но предупреждаю, договориться с нею будет не просто. А эта девочка… Доротка… Ванда полюбила её?

— Она всех нас полюбила, — угрюмо отозвалась Фелиция. — А Доротка учится и работает, она не может постоянно крутиться вокруг старухи. Проше пана, вы лучше знаете Ванду, и я надеялась на ваш совет. Кроме того, Ванда подарила Доротке бриллиантовое ожерелье, и я не знаю, можно ли всерьёз считать это подарком…

— В принципе можно, но Ванда будет без конца просить дать ей его поносить, так что не дай Бог его продать… Ну что ж, должен сознаться, я знал, что Ванда забирает с собой свои драгоценности, у меня на голове волосы встали дыбом, а что я мог сделать? Её собственность, её воля. Ты уж меня извини, дорогая девочка, но номера своего телефона я тебе не сообщу, напористость Ванды мне слишком хорошо известна. Но она так стремилась вернуться на родину, может, все-таки как-нибудь выдержите её?

— А что нам остаётся, проше пана? Тесновато у нас. Правда, она говорила, вроде бы собирается купить себе квартиру…

— Голову даю на отсечение — сама по себе ни в жизнь не купит. Кому-то надо заняться этим и все за неё сделать.

— Бесплатно?

— Так я же говорю — оформить доверенность и снимать с её счета нужные суммы. Ведь есть же у неё в Варшаве нотариус, я сам по её просьбе связался с ним. И даже пытался в разговоре дать понять, что в общении Ванда очень нелёгкий человек. Правда, может слишком деликатно дал понять, надо было подоходчивее… Ну ладно, позвоню ему завтра же или лучше в понедельник… у вас завтра ведь понедельник?

— Нет, у нас завтра воскресенье. Впрочем, у вас тоже.

— А… В воскресенье не выйдет, тогда позвоню послезавтра, в понедельник. Это я сделать могу. Хотя очень надеялся…

— Надеялся, что сплавил её нам на вечные времена! — со злобой бросила Фелиция входящей Доротке, швырнув трубку. — Ну поздравляю с крёстной, моя милая, ну удружил нам этот Войцеховский, чтоб ему…

— Да в чем дело? — растерялась Доротка.

Фелиция так рассвирипела, что выболтала больше, чем хотела.

— А то, что спихнул со своей шеи на нашу это сокровище — больше не мог выдержать. Не удивительно, что Ванда богата, — ведь она не в состоянии и гроша потратить, так я поняла Войцеховского. Учти. И знай, у неё никогда не окажется при себе денег, она ни за что не станет платить, так что сама решай. И вечно станет требовать от нас внимания и заботы. Странно, что сегодня не слишком барабанила. Гостей постеснялась или просто хватила лишнего и заснула мёртвым сном? Однако каждый день поставлять ей шампанское я не в состоянии.

— Я тоже.

— И она останется у нас. Сама квартиру не купит, разве что ты ей купишь.

— Вы шутите? На какие шиши?

— Не знаю, дело твоё. Слышала, что Войцеховский сказал?

— Как я могла слышать?

— Надо было слушать, тебя касается.

— Вы же сами велели мне выйти из комнаты.

— Не надо было выходить. Ну ни капли ума в этой дурацкой голове! Нет у меня терпения больше объясняться с тобой. А с Вандой разбирайся, как знаешь. Нашлась мне наследница…

— Да ведь и вы, тётя…

— Что? Она ещё огрызается! Слыханное ли дело? И сколько можно твердить — убери со стола.

— Вы же сами велели выйти…

— Хватит препираться! Салфетки и скатерть выстирать надо, замызгали гости дорогие…

— Включить стиральную машину?

— Сама включу. А брильянты свои спрячь куда подальше, нечего им на столе валяться. Ещё увидит кто…

«Должно быть этот Войцеховский много неприятностей сообщил тётке», — подумала девушка. Она взяла в руки драгоценное колье, немного испачканное фисташковым мороженым, раздумывая, куда бы его спрятать. Но ничего не придумала и уединилась в ванной, оставив Фелицию ворчать и бушевать в кухне. По опыту знала: в таком настроении тётка ещё не скоро ляжет спать.

Доротка собиралась поработать над норвежской детективной поделкой, но почувствовала — глаза сами закрываются. Махнув рукой на работу, постелила себе на диване в гостиной, колье сунула под подушку и сладко заснула.

— Плевать я хотела на эту гангрену! — сердито говорила Меланья в кухне, намазывая маслом поджаренную булочку. — Пусть дрыхнет до посинения. Я хочу есть, и намерена спокойно позавтракать, а потом сесть за работу. А то что тебе вчера сказал по телефону Антось, я и сама могла сказать. Бесплатно.

Занятая яйцом всмятку, Фелиция проворчала:

— Я надеялась — хоть что-нибудь скажет.

— Ну хоть что-нибудь же он и сказал? — безмятежно поинтересовалась Сильвия, как всегда по утрам пребывавшая в превосходном настроении.

— Идиотка! — только и ответила Фелиция.

Три сестры завтракали в кухне, по обыкновению препираясь. Доротка пожертвовала завтраком, лишь бы пораньше сбежать из дома. В качестве уважительной причины назвала важную встречу с каким-то иностранцем. Сама же намеревалась поработать над редактурой книги в издательстве ещё до прихода сотрудников.

Перед уходом металась в поисках подходящего места для хранения драгоценного колье и быстро нашла: треснувшая фарфоровая ваза, с незапамятных времён стоявшая на старинном буфете-монстре. Вазой никогда не пользовались. И можно было не опасаться, что её выбросят — в этом доме ничего не выбрасывали. О колье Доротка и не вспомнила бы, не выпади оно на пол, когда сворачивала постель с дивана.

— А ведь я с самого начала догадывалась, — продолжала Меланья, положив на булочку ещё и кусок сыра. — Уж больно подозрительными казались мне и отсутствие у Ванды друзей-приятелей, и вся эта история с Войцеховским. Бедолага уже далеко не молод, у него семья, а Ванда впилась в него, что клещ. Вот и не выдержал, подбросил нам это… кукушкино яйцо.

— Ума палата! — насмешливо похвалила её старшая сестра. — Раз ты такая умная, может, ты и станешь это яйцо высиживать?

— Почему я? Кто у нас главная наследница? Вот пусть Доротка и высиживает.

— Интересно, налгала Вандзя или правду сказала?

— В чем налгала? — заинтересовалась Сильвия, обжаривая на огне остальные булочки. — В чем она могла соврать? Мы же собственными глазами видели сокровища!

Фелиция соизволила пояснить:

— Да в том, что касается оформления завещания! Кто может поручиться, что такая безответственная особа и в самом деле оформила все как следует, и сделала нас наследницами? Я собираюсь ещё сегодня позвонить нотариусу. Раз Антось отказался помочь, ничего другого не остаётся.

Меланья задумчиво откусила кусок булки. Большая капля растаявшего масла упала ей на халат.

— Холера!… А что ты суетишься? Ведь главная наследница Доротка, значит, на неё и надо оформлять доверенность. Не даром Войцеховский интересовался, полюбила ли она Доротку.

— Что?! Молоко на губах не обсохло!

— Она совершеннолетняя.

— Ну и что? Совершеннолетняя, да глупая!

— Не такая уж она и глупая. Что нам друг перед дружкой притворяться?

— А Ванда на лестнице подслушивает! Сильвия, взгляни-ка!

— Не подслушивает! — успокоила Сильвия сестру, выглянув за дверь. — Да и сами знаете, утро у неё начинается с бабаханья молотком.

— Заспалась, — пробурчала Меланья, пытаясь ножом соскоблить масло с халата. — Шампанское на пользу пошло.

— Выманишь волка из лесу! — прикрикнула на сестру Фелиция. — Не буди лихо. Ты что, всерьёз думаешь, что будут сложности с оформлением доверенности?

— Доротка — не сложность. Неужели тебе самой хочется по банкам таскаться?

— Не хочется. Может, ты и права.

Сильвия наконец села за стол и налила себе в чай немного молока.

— Ведь и мы получаем свою часть наследства, — напомнила она. — Если о Доротке не соврала, значит, и о нас тоже. Я лично очень рада.

Сестры не упустили случая.

Меланья:

— Ты уже заготовила мышьяк или цианистый калий?

Фелиция:

— И по такому случаю собираешься устраивать торжественный обед?

— Дуры вы обе. Не будет же она жить вечно.

— Мы тоже, — сказала Меланья.

— А если ей разонравится — изменит завещание, — сказала Фелиция.

— Да перестаньте каркать! С чего вдруг не понравится? Для меня не составит труда, например, готовить то, что она любит. Да и не захочется ей ещё раз заниматься формальностями.

Завтрак прошёл спокойно, гостья не тревожила сестёр стуком и бесконечными требованиями услуг. На всякий случай Меланья мимо двери её комнаты прошла к себе на цыпочках. Не дай Бог разбудить — поработать не даст. И впервые пожалела, что не обзавелась компьютером, не пришлось бы стучать на машинке. Может, пока воздержаться? Не ровен час, разбудишь эту язву, а под рукой нет ни Доротки, ни даже Мартинека, придётся самой обслуживать старуху. Ну уж нет, пусть этим займутся Фелиция или Сильвия. И Меланья занялась работой.

В полвторого появился Мартинек. Его потрясли вчерашние сокровища и вызвали даже что-то вроде трудового энтузиазма. Теперь этой семейке есть чем расплачиваться за его труд. Парень очень огорчился, когда спросив о работе, услышал о проклятой раковине. Ведь чтобы её как следует закрепить, нужно бы размонтировать старую, сменить трубы, выложить новое кирпичное основание, как следует зацементировать, подождать, пока цемент схватится… В общем, работы невпроворот. Фелиция желает, чтобы все было сделано мигом, и воду отключили не более чем на один день. Мартинек же заявил: так и быть, станет вкалывать, позабыв про сон и отдых, и уложится в полгода.

К работе все-таки приступил, так и не согласовав с хозяйкой сроки, потому что из кухни завлекательно запахло лучком. На всякий случай предпринял обречённую на провал попытку подпереть раковину чурбачком. Разыскал в садике подходящий, приволок, и ему удалось совсем своротить мойку. В панике водрузил её на место, но теперь стала протекать прокладка, вода струйкой текла на пол. Теперь у парня не оставалось иного выхода, кроме капитального ремонта. Мартинек даже представлял, что именно требуется делать, да уж больно не хотелось копаться. А главное, он органически не выносил спешки, просто руки опускались. Тут из кухни опять повеяло чем-то невыносимо вкусным, и парень приступил к делу. Где-то у Фелиции оставался цемент, битый кирпич валялся у задней стены дома. Не было песка, причина уважительная… И ещё нужен угломер для установки нового кронштейна, как же без угломера? Подготовительные работы удалось растянуть до обеда.

— Обедать не будем, пока не проснётся пани Ванда? — вежливо поинтересовался Мартинек у Фелиции, помогая ей разыскивать в подвале подходящую для кронштейна железку. И привычно демонстрируя перед хозяйкой готовность трудиться не покладая рук, добавил: — А то я мог бы пока снять раковину.

— Снимешь, когда подготовишь кронштейн, кирпичи и раствор, — проворчала в ответ Фелиция.

И вдруг до неё дошло.

— О Езус-Мария!

В прихожей Фелиция, задрав голову, прислушалась. Сверху доносился лишь не очень громкий стук меланьиной машинки. Звучал монотонно и успокаивающе, под него, возможно, неплохо спится, но сколько же можно? Пятый час…

Из кухни выглянула Сильвия.

— Обед готов. Скромный, но хороший. Соус получился удачный. Наверное, Вандзю пора будить? Или позволишь ей спать до утра?

Именно этот вопрос Фелиция задала Меланье, заглянув в её комнату.

Меланья оторвалась от машинки:

— Если она всегда так спит после шампанского, я готова ей лично покупать по бутылке. Тишина и спокойствие. Только теперь понимаешь, чего мы лишились. Не стоит будить, мне надо статью закончить.

— Надо бы заглянуть, вдруг она там померла.

— Тогда тем более нет смысла заглядывать: если померла, ничем не поможешь.

— И все-таки загляну. Погоди немного, я в её дверь загляну.

Осторожно нажав на ручку, Фелиция приоткрыла дверь. Меланья со своего места за столом вытянула шею, чтобы видеть сестру. Та на мгновение застыла в дверях, потом широко их распахнула и шагнула в комнату. И сразу вышла с крокетным молотком в руке.

— Вот он! Наконец-то смогла забрать его. Пойду спрячу куда подальше.

— Не проснулась?

— Спит, как убитая.

— Послушай, а она хотя бы дышит?

— Не знаю. Не прислушивалась. Сразу на молоток накинулась.

— Давай на всякий случай проверим.

Сунув молоток под кровать Меланьи, Фелиция опять вошла в комнату, где спала гостья, уже не соблюдая особой осторожности. Подошла к кровати, поглядела. Потом отошла к окну и раздвинула шторы. В комнате стало светлее. Опять подошла к постели и внимательно вгляделась в старуху. Дотронулась до её руки. Не выдержав, Меланья встала из-за стола и остановилась в дверях соседней комнаты.

— Что случилось?

Ещё раз потрогав руку гостьи, Фелиция выпрямилась и оглянулась на сестру.

— Насколько я разбираюсь в медицине…

— Шутить вздумала! — сурово перебила сестру Меланья и тоже подошла к кровати. — О, она какого-то странного цвета!

— Потрогай, — попросила Фелиция, — может, мне только кажется…

Меланья бестрепетно потрогала неподвижно лежащее тело и недовольно поглядела на сестру:

— Тебе кажется?! Да ведь она просто ледяная! Живой человек не может быть таким холодным!

— Обычный человек — да, но ведь это Вандзя… Померяем ей температуру?

— Тогда тем термометром, который за окном висит. Наверняка ниже нуля. Думаю, нам самое время встревожиться.

— И не только. Надо куда-то позвонить. Куда? В «Скорую» или Малику?

Доктор Малик уже долгие годы был семейным врачом сестёр, главным образом потому, что проживал по соседству и брал недорого. Доктор уважал и даже любил своих немолодых пациенток — ведь они изо всех сил скрывали в его присутствии свою истинную натуру, демонстрируя по отношению к заболевшей поистине ангельские заботу и внимание. Правда, болели они не так часто, как бы хотелось эскулапу…

— Малику! — уверенно сказала Меланья. — Во-первых, его может не оказаться дома, и тогда мы выигрываем время…

— А зачем тебе время?

— Пока не знаю. На всякий случай. А во-вторых, пусть он посоветует, что в таких случаях положено делать, и мы сделаем. Звонить будешь ты, как самая старшая из нас. Имеешь право быть склеротичкой…

— Имею не только право, но и склероз. Ты права, иногда склероз очень полезен. А я собиралась звонить нотариусу. Теперь и не знаю, надо ли звонить.

— Думаю, теперь тебе нет надобности звонить, отпала проблема. Вряд ли в таком состоянии Вандзя подпишет доверенность. Зато возникла новая проблема.

— Новая проблема? Какая же?

— Мы уже обнаружили, что наша Вандзя… того, отдала концы, или обнаружим это позднее, скажем, после обеда?

Какое-то время Фелиция раздумывала над проблемой.

— Лично я предпочла бы после обеда. Есть хочется, да и Сильвия психует, обед перестоится.

Меланья не упустила случая съехидничать:

— А бедный Мартинек помрёт с голода. Ты права, с нас и одного трупа достаточно. А как ты думаешь, отчего она умерла? Сердце? Лицо у неё какое-то странное.

— И вовсе не странное, мне таким не кажется.

— Цвет! Я же сразу сказала — цвет какой-то неестественный. Приглядись получше — вот здесь вроде бы желтоватое, а тут синюшное…

— Если даже и жёлтое, то может быть печень, хотя мне оно кажется скорее кремовым. Синего почти и не нет, это ты придумала. А что, у неё было больное сердце?

— Откуда мне знать? Ты разговаривала с Войцеховским, надо было спросить.

— Представь себе, когда я разговаривала с Войцеховским, Вандзя ещё не была в таком состоянии.

— А может, летаргический сон?

— Ну, Малик разберётся. Не зароем же мы её ещё сегодня вечером.

— Особенно, если копать могилу примется Мартинек…

— И что привязалась к парню? Он сейчас занимается раковиной в ванной, работы хватает. Хотя теперь вроде бы уже и торопиться не к чему…

Снизу донёсся раздражённый вопль Сильвии, у которой переварились макароны. Это решило проблему. Вандзя, в отличие от макарон, могла и подождать. Закрыв дверь в её комнату, сестры пустились в столовую. Обе жутко проголодалась, ведь сегодня обед задержался, а сделанное открытие как-то не сказалось на аппетите.

Мартинек живо интересовался пани Вандой — с чего бы это? Его вывели из заблуждения: нет, пани Ванда не уехала по делам, она просто ещё спит.

Мартинек немного удивился, но ему объяснили, что таково воздействие шампанского на организм пожилых людей.

— Так мне потом придётся для неё специально разогревать обед? — возмутилась Сильвия. — И без того перестоялся. Ну да ладно, на пару разогрею. Надеюсь, она проснётся лишь к ужину, тогда покормлю их с Дороткой вместе. А если до Дороткиного возвращения пробудится, устрою для неё лёгкий завтрак. А если проспит целые сутки…

Сутки исключались. После обеда заловили доктора Малика, и он прибыл в знакомый дом через пять минут. Тут ему сообщили о появлении в доме престарелой родственницы и о её подозрительном состоянии, только что обнаруженном. Доктор Малик поднялся наверх, его сопровождали Фелиция и Меланья. Сильвия, уже информированная о случившемся, осталась за столом, не проявляя особого желания взглянуть на бедную Вандзю. Мартинек — тем более, ведь сегодня никто не мешал ему прикончить все блюда, что остались на столе.

Доктор Малик был доктором не только опытным, но и старомодным, с хорошими манерами.

— Я очень сожалею, — прочувствованно сказал он, — но ваша родственница, уважаемые дамы, скончалась уже несколько часов назад. Окно в комнате было открыто?

— Приоткрыто, — ответила Фелиция. — Она любила спать на свежем воздухе.

— В таком случае я бы предположил, что кончина наступила ещё вчера вечером, скажем, между десятью часами и часом ночи. Она болела?

— Да нет…

— А хронические заболевания?

— О них нам ничего не известно. Видите ли, пан доктор, Ванда приехала к нам совсем недавно, и недели не прошло. Казалась вполне здоровой. Вернулась из Штатов насовсем…

— Пожилые люди, особенно приехавшие из западных стран, обычно располагают подробнейшей медицинской документацией и возят её с собой. Судя по внешнему виду покойной, мне трудно назвать причину смерти, так что я не могу дать свидетельства о смерти. Вы видели у неё какие-нибудь бумаги?

— Бумаги-то у неё есть, — со вздохом сказала Фелиция. — Целая папка. Доротка ей подавала каждый вечер перед сном или утром.

— Да, я слышала из своей комнаты, — подтвердила Меланья. — Где-то на столике лежала.

— А, вон на столике лежит, — увидела Фелиция. — И даже две папки.

— Мне не стоит тут ничего трогать, прошу вас, уважаемые пани, загляните в них сами.

Фелиция заглянула в одну папку, Меланья в другую.

— Вот! — сказала Фелиция. — Похоже на кардиограмму.

— А в моей, кажется, лишь финансовые документы.

— Финансовые мне ни к чему! — отказался доктор. — А вот эти посмотрим, посмотрим… Минутку.

Обе сестры молча наблюдали за тем, как доктор, озабоченно нахмурив брови, изучал выписки из истории болезни, анализы, заключения и прочую медицинскую документацию. Знание латыни очень облегчало изучение. Наконец доктор Малик поднял голову, и сестры увидели, что выражение лица у него чрезвычайно озабоченное.

— Увы, вынужден вас огорчить, — сказал доктор Малик. — Просто на редкость здоровая женщина! Сердце без изъяна, жёлчный пузырь с протоками — идеальны, сахар в норме, никаких воспалительных процессов в организме; в лёгких ни малейших изменений, давление как у молоденькой девушки. Судя по датам на справках, пациентка находилась под постоянным медицинским наблюдением. Позавидовать можно…

— Заботилась о своём здоровье наша Вандзя, — пробурчала Меланья, стараясь, чтобы её замечание не прозвучало ехидно.

— Так что я ума не приложу, что же стало причиной летального исхода. Вот здесь и здесь наблюдается небольшое посинение… Трудности с дыханием? Одышка? Не замечали? В документации ни слова об этом.

— Придётся опять звонить Войцеховскому, — мрачно заключила Фелиция. — Может, он о чем знает. Куда подевалась Доротка? Мне по-английски не договориться с телефонистками!

Добрый доктор Малик и тут пришёл на выручку. Он прекрасно понимал, какие неприятности ожидают его пациенток, и очень им сочувствовал. К тому же ему, как медику, самому было интересно узнать, отчего умерла эта старушка. Возможно, не захотела, чтобы какая-то болезнь была отмечена в документации? Тогда лишь вскрытие её выявит.

— Что касается языка, то я к вашим услугам, милые пани. Английским я владею свободно. Что надо сделать?

Вторичные поиски Войцеховского выявили, что, во-первых, английский Доротка знает лучше доктора, а во-вторых, идти проторённым путём оказалось легче. Войцеховского попросили позвонить по известному ему варшавскому телефону, что тот и сделал.

— Вы сядьте, проше пана, — начала Фелиция. — Сели? Ванда померла.

Донёсшиеся с того конца провода звуки свидетельствовали, что Войцеховский, наоборот, вскочил и при этом что-то разбил.

— Как это померла? Что произошло? Несчастный случай?

— Нет, скончалась сама по себе этой ночью, в своей постели. Отчего умерла — не знаем. И наш доктор не понимает, хотя с её медицинскими бумагами ознакомился. Может, у неё была какая-то болезнь, о которой не упоминается в документации?

— Боже! Боже! Вандзя умерла! Наконец… то есть, я хотел сказать, какое несчастье!

— Не волнуйтесь, я вас понимаю, — чуть ли не ласково произнесла в трубку Фелиция. — Вы знали её долгие годы, можете нам сказать, чем она болела?

— Болела?! — пришёл в себя Войцеховский. — Да она ничем не болела! Дай Бог всем нам такое здоровье! Здорова была как бык, до сотни бы запросто дотянула.

— А шампанское?

— При чем тут шампанское?

— Вчера за ужином она так налегала на шампанское… любо-дорого смотреть. От шампанского ей не становилось плохо?

— Напротив, от шампанского ей становилось очень хорошо! Воодушевлялась, приходила в замечательное настроение и потом отлично спала. Умерла скоропостижно? Может, у вас там, в Варшаве, какие вирусы свирепствуют? К вирусам она была излишне чувствительна, поэтому они её избегали. То есть, она избегала, то есть… ох, совсем запутался.

— И я им не удивляюсь! — пробормотала Фелиция вполголоса и громко закончила: — Значит, никакими болезнями она не страдала, и, причин для смерти у неё не было. Благодарю вас.

— Я позвоню! — пролепетал взволнованный Войцеховский. — Хотел бы знать, что покажет… гм… специальное обследование…

Положив трубку, Фелиция с надеждой взглянула на доктора Малика. Разговор с Войцеховским он слышал, на сей раз слышимость была отличная, Войцеховский гремел на всю гостиную. Доктор в свою очередь взглянул на Фелицию, и в его взгляде выразилось ещё больше сочувствия.

— Ничего не поделаешь. Даже учитывая возраст усопшей, не имею права дать справку о смерти. Придётся-таки позвонить в полицию, увы, это является моим долгом…