Гарпии

Убегая с любимым, Доротка предусмотрительно оставила окно чулана приоткрытым, и теперь сразу заметила, как из него тянется полоска дыма. Голова немного кружилась, это верно, и от выпитого, и от обилия нахлынувших чувств, но не до такой степени. Девушка пригляделась повнимательней, потом повернулась и со всех ног бросилась вдогонку за Яцеком, с которым только что распрощалась.

Тот уже садился в машину, но при виде Доротки выскочил обратно.

— Дым идёт! — задыхаясь, сообщила девушка.

— Откуда?!

— Из дома. Точнее, из моего чулана. Езус-Мария, неужто пожар? Как думаешь, стоит в дверь войти? Тётки проснутся, ну да ладно.

— Я с тобой!

Доротка сунула ключ в замок входной двери, тот, как всегда, громко лязгнул, но в комнате Фелиции никто не отозвался. Доротка осторожно открыла дверь в кухню, и оттуда повалили клубы удушающего дыма. И в самом деле, что-то горело, а может, только тлело, потому валил только дым, огня не было видно. Стараясь не вдыхать дым, Яцек, оттолкнув Доротку, бросился к кухонному окну, а Доротка поспешила в соседний чуланчик и тоже распахнула окошко, теперь уже настежь. А так как входная дверь осталась открытой, сквозняком потянуло чёрный, густой дым на улицу.

Яцек выволок девушку из дома.

— Задохнёшься! Подождём, пусть дым выйдет. Не догадываешься, что там могло загореться?

Теперь дым выходил интенсивно, сразу в две стороны.

— Тётка Фелиция спит внизу, может задохнуться, — с беспокойством проговорила Доротка. — Надо её разбудить. А что горит — ума не приложу. У нас в кухне хранилась с давних пор старая плита, когда-то её топили углём. Неужели Сильвия совсем спятила и развела в ней огонь? Да нет, когда я уходила, она уже спала.

— Загорелись электроприборы? Оставили чайник включённым, — предположил Яцек. — или горит электропроводка. Да нет, что-то слишком много дыма.

Доротка потянула носом.

— Какая-то гарь… Слушай, точно так пахло в детстве, когда топили «козу».

— Что ещё за коза?

— Маленькая железная печурка. Была с железной трубой, давно уже стоит в кухне без трубы, ею целый век не пользовались. Все собирались выбросить, да Фелиция не позволяла. Я не ошибаюсь, точно такой шёл чад, но не понимаю, кому пришло в голову её теперь разжигать?

— Вызываем пожарных? Хотя, вроде бы дыма стало поменьше. Пойду-ка погляжу.

Доротка не стала кричать — только через мой труп и нечего подвергать опасности жизнь. Она просто пошла следом за парнем. Теперь уже можно было разглядеть, что происходит на кухне. А происходили ужасные вещи. Огонь бушевал как в «козе», так и в большой старой плите, которую уже сто лет не топили. Не удивительно, что не столько бушевал огонь, сколько валил дым. И не только потому, что дымоход давно забился. Горела какая-то непонятная, но очень вонючая субстанция.

— Немедленно разбуди тёток! Живы ли? А я попытаюсь тут погасить.

И он попытался вывалить на железную плиту у топки вонючую субстанцию из печки. Ему помог прибежавший водитель такси, почуявший несчастье. Вдвоём удалось тлеющую гадость выбросить в окно.

Доротка меж тем трясла за плечо крепко спавшую Фелицию. Та всегда отличалась здоровым, крепким сном, хотя безустанно жаловалась на бессонницу. Вот и теперь спала без задних ног, и Доротка могла бы принять её за мёртвую, если бы не довольно громкий храп. Наконец Фелиция открыла глаза.

— Ты что? — хриплым со сна голосом спросила она. — Спятила? Зачем меня разбудила?

— Тётя, вставайте же, дом горит! — кричала перепутанная Доротка.

Фелиция проснулась наконец полностью, села и принялась оглядываться. Оставив её, Доротка помчалась наверх. Разбудила Меланью, потом, с гораздо большим трудом, Сильвию. Удостоверившись, что обе тётки живы и не задохнулись от дыма, девушка сбежала вниз. Фелиция к этому времени начала неловко натягивать халат.

— Наконец-то тебе удалось дом поджечь! — проворчала тётка. — Который час?

Не отвечая, Доротка устремилась в кухню. Там Яцек с шофёром-таксистом выбросили за окно остатки дымящейся ветоши.

Яцек мрачно изрёк:

— Сдаётся мне, что, если бы ты спала здесь, в своей каморке, в вашей семье состоялись бы ещё одни похороны. Попался бы мне этот поджигатель! Поджог налицо, кроме деревяшек и угля подложили какую-то гадость. На редкость вонючий дым, может, и подмешаны отравляющие вещества. Ушла бы ты отсюда. Тётки живы?

Фелиция выползла наконец в прихожую, Меланья с Сильвией спустились сверху, все ещё не вполне проснувшиеся и не до конца осознавшие случившееся. В ответ на вопрос Яцека, Меланья без особой уверенности произнесла:

— Вроде бы живы. А что случилось? Кто-то поджёг дом?

Пытаясь застегнуть халат, Фелиция гнула свою линию:

— Это Доротка. Зачем ты это сделала?

— Когда я уходила, в доме все было в порядке, — решительно заявила Доротка, не считая нужным опровергать глупые инсинуации. — А когда вернулась, в кухне все горело. Это я вас должна спросить, что случилось!

Тётки, похоже, совсем оклемались, потому что дружно напустились на племянницу.

Меланья:

— А где ты была?

Фелиция, сурово:

— Вернулась, говоришь? Откуда вернулась?

Сильвия, осуждающе:

— Глядите, она нормально одета! Выходит, и не ложилась? Что это значит?

Яцек грудью встал на защиту любимой девушки:

— А это значит, что мы отправились в ресторан, отметить обручение. С Дороткой решили пожениться. Надеюсь, вы ничего против не имеете? Впрочем, если даже и имеете, так мы совершеннолетние.

Доротка, до сей поры ничего не знавшая о своём обручении, прошептала в ужасе и упоении:

— Ты что, спятил?

Тётки, ошарашенные, молча уставились на молодую пару. Наконец Сильвия осуждающе отозвалась:

— Я знала, что этим все и закончится!

И с достоинством направилась к лестнице, всем видом показывая, что хоть гори все огнём, а она намерена отоспаться.

— Скажите, какая Пифия нашлась! — бросила ей вслед Меланья. — Я, может, тоже догадывалась, да молчу. Любой дурак бы догадался!

— Пусть женятся, — милостиво согласилась Фелиция, — но мне бы хотелось знать, что же тут произошло? Голова раскалывается, никак в себя не приду, тут чем-то воняет по-страшному, и дыму полно, это что, так у теперешней молодёжи принято отмечать обручение? Неужели нельзя было обойтись без таких эффектов?

Тут уж Яцек с Дороткой потеряли дар речи. Доротка была готова услышать привычные насмешки, Яцек — намёки насчёт того, что женится на деньгах. Реакция тёток оказалась неожиданной. Переглянувшись, они не знали, что и сказать.

— Я бы позвонил в полицию, — наконец сказал Яцек.

— Зачем? — немедленно отозвалась Фелиция. — От них требуется разрешение на брак?

— Зачем в полицию? Жениться даже преступникам не возбраняется, — информировала молодых Меланья.

— Да нет же! — в отчаянье крикнула Доротка. — Ну как вы не понимаете? Яцек прав. О пожаре надо сообщить. Если, конечно, это не тётя Сильвия развела огонь в печке и «козе».

— Ты в самом деле глупа, я всегда это говорила! — с удовлетворением заявила Фелиция. — Сильвия первой отправилась спать, как всегда, и спала бы без задних ног до утра. Уж и не знаю, как тебе удалось её добудиться. Или у тебя оказалась под рукой труба иерихонская? Никто из нас никакого огня в печах не разжигал, мы ещё не спятили. Ведь не Рождество же…

Увидев недоумение на лице Яцека. Доротка поспешила пояснить:

— Большую плиту иногда топят для того, чтобы запечь рождественскую индейку. В духовке газовой плиты она целиком не помещается.

Вот почему Бежана разбудил звонок в пять часов утра. Он благородно не стал будить Роберта, дал парню отоспаться, на улицу Йодловую поехал один. Позаботился о том, чтобы отправить в лабораторию остатки ядовитой субстанции, выброшенные за окно, констатировал, что все тётки немного не в себе и головы у них кружатся, уточнил приблизительное время возгорания с Дороткой и Яцеком и заодно позавтракал, ибо ранняя пташка Сильвия обожала ранние завтраки. Теперь старший комиссар уголовной полиции уже знал, что думать о случившемся и как поступать. Пришло время решительных действий…

* * *

Роберт Гурский себя не помнил от возмущения.

— Подонок! Скотина! Надо же, собственную дочь…

— Ты что, так уверен, что у Павляковского маленькие ручки? — возражал скептик Бежан. — Погоди с возмущением хотя бы до тех пор, пока мы с тобой не увидим наконец Павляковского собственными глазами. На работе его нет, где-то шляется. Но сегодня я уже его отловлю, клянусь! И ордер оформляю…

После того как поздним вечером удалось отловить пана Петшака, выяснилось, что в качестве советчиков при выборе облицовочной плитки он захватил с собой специалиста, инженера-электрика, некоего Павляковского, большого знатока в области строительства современных особняков, а специалиста сопровождала жена, просто потому что той было по дороге на работу. Да она с ними и пробыла всего ничего, спешила, так что она ни при чем, а они с Павляковским пробыли на Партицкой довольно долго, отбирая плитку, уехали оттуда не раньше полдесятого, он так считает, потому что к десяти успел на конференцию, которую сам же назначил в своей фирме.

Вот так неуловимый доселе Павляковский возглавил список подозреваемых.

У Петшака оказались и номера телефонов специалиста-строителя Павляковского. Для полиции достаточно и телефонов, ибо в принципе с ними всегда идут в паре адреса. Выяснилось, что один из телефонов установлен на Черноморской. Бежан кусал себе локти, что недостаточно серьёзно отнёсся к той Веронике. Мало ли что её не застать в квартире, надо было там установить постоянное наблюдение, прочно обосноваться, даже припрятать наблюдателя в квартире сестры Мартинека, пусть дежурит при дверном глазке, пусть не спускает глаз с квартиры этой Вероники, черт бы её побрал! Как он мог так опростоволоситься? Ну и что, если не хватает людей, для такого дела должно хватить!

Роберт Гурский тоже нашёл, в чем себя упрекнуть. Ведь они с Бежаном были одного мнения, шли одним путём, мог бы сам посидеть в том доме, так нет, спать ему захотелось в собственной кроватке, дураку несчастному, мог бы подремать и на лестничной клетке! Две ночи запросто бы выдержал, и поймали бы Павляковского с его Вероникой. И все бы разъяснилось наконец. Ведь до сих пор нет уверенности, что данный Павляковский — отец Доротки. Мог оказаться просто однофамильцем.

— Лучше поздно, чем никогда, — с горечью произнёс аспирант, и Бежан без объяснений понял, что тот имел в виду.

Открывшая им дверь сестра Мартинека себя не помнила от волнения.

— Вы уже знаете? — крикнула она, увидев полицейских. — В такое трудно поверить, да я бы и не поверила, если бы сама не позвонила. Этот кретин, мой братец, ни с того ни с сего вдруг получил грандиозное наследство совсем от чужой американской миллионерши. Правду говорят, дуракам везёт. Я не поверила, сама позвонила тем женщинам, в доме которых он иногда подрабатывает. Все правда! Сто тысяч долларов, Езус-Мария! А я уж решила, совсем малый спятил, никак не могу прийти в себя… Что? Вероника? Я её уже два дня не видела, но в принципе они тут бывают, слышала, как дверью хлопали. Не позвонила… и впрямь, совсем забыла о вашей просьбе, пан полицейский, обо всем позабыла, только о ста тысячах долларов и думаю, это же надо, как в сказке!

Муж сестры Мартинека оказался дома, редкое явление. Пан Прухник производил впечатление человека спокойного, уравновешенного, но в настоящее время несколько выведенного из равновесия излишне эмоциональной женой. От природы неразговорчивый, он только покашливал сконфуженно, да жестами приглашал полицейских пройти в комнату, деликатно пытаясь устранить с порога загораживающую вход жену. Наверняка он слышал от жены о них и воспринимал, как добрых знакомых, с которыми приятно поделиться и последним. А поделиться было чем. Стол выглядел весьма завлекательно — полный набор крепких напитков и блюдо аппетитно поджаренной колбасы.

— Домашняя, из деревни привезли, на торжественный случай, — кивнув на колбасу пояснила сестра Мартинека. — Муж считает — надо отметить наследство Мартинека, да не знает как, вот мы и вытащили все, что дома было. Вообще-то мы непьющие, но по такому случаю выпить надо непременно, правда, как вы считаете? Очень кстати панове к нам заглянули. А если не выпить, так и свихнуться недолго. Езус-Мария! Приехала совершенно посторонняя старушка из Америки, приехала, померла, и оставила нашему дураку сто тысяч долларов, ну как в такое поверить? Вот мы с мужем и решили обмыть наследство, и очень рады, что вы к нам присоединитесь. Видите, какая прорва всего, можно хоть до утра сидеть!

Немного посомневавшись, Бежан решил такое стечение обстоятельств считать подарком судьбы, а она не столь уж часто преподносит их полицейским. Опять же, их так дружески пригласили, так непритворно им обрадовались, что такое приглашение можно рассматривать их личным делом, не служебным, отчего и не выпить? Вот почему Бежан с Робертом Гурским приняли участие в очередном обмывании старушкиного наследства, оговорив за собой право вставать из-за стола по служебной надобности. То один, то другой торчали в прихожей, не отрываясь от глазка в дверях. И дождались-таки!

Какой-то мужчина вошёл в квартиру напротив.

Вынув из кармана мобильный телефон, Бежан настучал номер. В квартире напротив мужчина поднял трубку.

— Павляковский, слушаю вас! — послышался довольно приятный мужской голос.

Всеми силами стараясь скрыть охватившую его радость — наконец-то настигнут неуловимый Павляковский, Бежан официально ответил:

— Говорит старший комиссар полиции Эдвард Бежан. Нам необходимо с вами поговорить. Разрешите зайти? Или предпочитаете беседовать у нас в комендатуре?

— О чем нам с вами разговаривать? — удивился голос.

— Есть о чем! — заверил его комиссар. — Мы сейчас…

И отключился, хотя Павляковский продолжал что-то говорить. Роберт тоже поднялся из-за стола. Поскольку полицейские гости с самого начала упомянули о служебной надобности, хозяева не обиделись, что они их покидают в разгар пиршества.

Распрощавшись с гостеприимными Прухняками, оба полицейских подошли к двери их соседей. Подошли и остановились, выжидая.

Выяснилось, поступили они правильно. Дверь распахнулась через минуту, и Павляковский выскочил из квартиры. Промедли полицейские хоть немного — не видать бы им голубчика.

— Добрый вечер, — поздоровался Бежан. — Старший комиссар Бежан, это я звонил пану. У вас какое-то срочное дело? Жаль, но у нас к пану тоже.

Роберт жадно разглядывал неуловимого Павляковского. Выглядел он почти так же, как и на фотографиях, разве что немного старше. По-прежнему очень красив, неудивительно, что бабы по нему сохли.

Смирившись, Павляковский не стал настаивать на срочном деле, и вместе с полицейскими вошёл обратно в квартиру.

— Что ж, заходите, раз уж так получилось. В конце концов, преступлением это не назовёшь, за решётку, надеюсь, меня не посадите, тем более что, по слухам, тюрьмы переполнены.

— А за что вас можно посадить? — поинтересовался Бежан.

— Полагаю, пану лучше знать, — махнув рукой, ответил Павляковский, — иначе вы бы не пришли ко мне. Сам старший комиссар, надо же! Не думал, что старшие комиссары полиции занимаются такими глупостями? В нашем кодексе пока нет статьи, запрещающей посещать даму и даже, извините, спать с ней. Нет статьи, которая обязывала бы делать это лишь с законной супругой. Прошли времена произвола, не так ли?

— Если я вас правильно понял, вы даёте понять, что находитесь в близких интимных отношениях с пани Вонсяк? — уточнил Бежан.

— С кем вы сказали?

— С пани Вонсяк. Проживающей в данной квартире.

Павляковский очень искренне изумился.

— Что за пани Вонсяк? Не знаю я такой.

— Отрицаете знакомство, потому что недавно женились на пани Шидлинской? Полиции все известно.

С Павляковского слетело благодушие. Подойдя к письменному столу, он открыл красивую деревянную шкатулку, извлёк из неё сигарету и нервно закурил. Отодвинул стул, но раздумал садиться.

— Будьте любезны, старший комиссар, поясните, какое полиции дело до того, на ком я женюсь и когда? Полагаю, её это не касается. Бигамия же в моем случае исключается.

Бежан не сразу ответил. Он тоже внимательно рассматривал стоящего перед ним мужчину. Руки нормальные, вполне мужского размера. Симпатичный. Раздражён, но, кажется, не испуган.

— Итак, женаты на одной, а с другой женщиной находитесь в близких отношениях…

— Да хоть бы и не с одной! Холера! Даже если бы я спал со всеми бабами в городе, вы обязаны сказать, в чем конкретно полиция меня обвиняет!

Бежан намеренно тянул время:

— И даже иногда проживаете в квартире пани Вонсяк.

— Да отвяжись пан от этой Вонсяк! — разъярился Павляковский. — Не знаю такой! Хотя… может, какая-нибудь из баб и была Вонсяк, кто их там знает…

Павляковский внезапно обмяк, похоже, устыдился своей вспышки, и сел. Бежан счёл возможным тоже сесть и сделал знак Роберту. Тот вышел в прихожую и что-то сказал в трубку своего сотового телефона, после чего вернулся в комнату и уселся рядом с начальством.

— Странно, — спокойно рассуждал вслух Бежан. — Как вы можете не знать пани Вонсяк, если в данный момент мы находимся в её квартире? А ключи от неё у вас имеются.

По всей видимости Павляковский изо всех сил старался вспомнить инкриминируемую ему пани Вонсяк, поскольку явно воспрянул духом.

— А, теперь понятно! Эта квартира и в самом деле принадлежит родственнице моей жены, я как-то позабыл об этом, а фамилии родственницы никогда не знал. Может, и Вонсяк.

— А где эта родственница находится? Почему здесь проживаете вы с женой?

— Родственница вроде бы надолго легла в санаторий подлечиться. И сама попросила, чтобы мы с женой присмотрели за квартирой. Это ведь тоже не запрещается законом? Или вы из-за прописки явились? Ну что за идиотизм, такими вещами должен интересоваться обыкновенный участковый, зачем аж старшему комиссару терять время? А не прописывались потому, что не собираемся здесь оставаться навсегда, неизвестно, когда хозяйка квартиры вернётся из санатория. Ну уж если полиция поднята на ноги, так и быть пропишемся. Сейчас у нас с пропиской такая свистопляска, что обычному человеку не разобраться во всех постановлениях, полиции лучше знать, может, мы и в самом деле что нарушили. Ладно, я готов заплатить штраф, надеюсь, этим все и ограничится?

Бежану надоело ходить вокруг да около, и он взял быка за рога.

— У пана есть дочь! — веско произнёс он.

— У меня? Дочь? — удивился Павляковский. — А, вспомнил. Факт, вроде бы должна быть. А что?

— Как её фамилия, где она живёт и как живёт?

Павляковский вдруг словно бы внутренне напрягся и стал отвечать, взвешивая каждое слово.

— Если не ошибаюсь, дочь зовут Дорота. Павляковская. А где и как она живёт — меня не интересует. Это была всецело идея её матери. Дела давно минувших дней, знаете ли. Если не ошибаюсь, тогда я все оформил самым достойным образом, так что ко мне никаких претензий быть не может. В настоящее время она девица совершеннолетняя и не может требовать, чтобы я заботился о ней. Так что давайте не будем…

— А ещё дети у вас имеются?

— Нет, я детей не выношу, и мне не стыдно в этом признаться. Не до такой степени, чтобы тайком душить их в тёмных закоулках или давить колёсами машины, просто я стараюсь, когда это от меня зависит, избегать деток. Раздражают они меня, понимаете? Мне и притронуться-то к детёнышу противно. Есть люди, которые не выносят пауков, другие мышей, третьи змей, а у меня отвращение к детям. Хотела тогда она рожать — её дело, я честно предупредил, только без меня! Так мы с ней договорились, так и поступили. В чем же полиция видит здесь нарушение …или даже преступление? С вас станется! Я знаю, мать моей дочери умерла, так если бы ребёнок… ну, я не знаю, от голоду помирал или ещё что, тогда я бы о ней как-то позаботился, не такая уж я распоследняя сволочь, но я знаю — дочка осталась у родных жены, они бездетные, живётся ей сносно. И привет. Больше меня ничего не колышет. Так чего вы ко мне привязались?

Бежан и Роберт чуть ли не с восхищением взирали на Павляковского. Ну артист, хоть Оскара присваивай! Так естественно, непосредственно изобразить любое чувство, гамму чувств, причём каждому своё время. Неприязнь к полиции — но не более того, никакого страха, ведь за собой не чувствует вины. Искренне признается в своих маленьких прегрешениях. Затем изображает раздражение, дескать, чего пристали. Морочат голову, сами не знают, чего хотят. При чем здесь дочь, эта проблема давным-давно решена, и он о ней и думать перестал. Неохотно говорил на эту тему — тоже понятно. А полиции из-за этого нет оснований придираться, ведь не бросил же он беспомощного ребёнка на произвол судьбы. И вообще чист, как кристалл.

Убедившись, что имеет дело с отцом Дороты, комиссар Бежан обрадовался, перестал нервничать и уверенно продолжал допрос.

— Прошу принять к сведению, — веско заметил он, — что ни прописка, ни брошенные родителями дети не входят в нашу компетенцию. Я веду расследование убийства, а пан может оказаться важным свидетелем. И надеюсь, — это слово комиссар подчеркнул особо, — надеюсь получить ответ на несколько вопросов.

Павляковский опять изумился и опять чрезвычайно естественно.

— Какого такого убийства? — подозрительно переспросил он.

— Сейчас вопросы задаю я, — твёрдо произнёс Бежан. — Итак, пан какое-то время пребывал в Соединённых Штатах?

— Да. Почти шестнадцать лет. Работал там. И ни о каком убийстве ничего не знаю.

— Отвечайте на вопросы. Где вы познакомились с Вероникой Шидлинской?

— Как раз в Штатах. Под конец моего пребывания там. Мы вместе вернулись в Польшу.

— А где вы познакомились с Вандой Паркер?

— Что за Паркер? — опять психанул Павляковский, но взял себя в руки и спокойнее продолжал: — Послушайте, пан комиссар, раз речь идёт об убийстве, я готов ответить на все ваши вопросы, только кончайте морочить мне голову неизвестными бабами. Может, это опять из тех, что сдают комнаты, откуда мне знать их фамилии? С меня достаточно и тех, с которыми я имел дело. А Ванды Паркер я не знаю.

Вздохнув, Бежан извлёк из кармана две фотографии и сунул их под нос Павляковскому.

— Теперь узнаете?

— Себя узнаю, факт. Вот это мои знакомые, в Америке познакомился. Снято во время поездки на природу, кактусы посмотреть, они меня пригласили. Как же их фамилия? Давно это было… Гизлеры, Гилеры… Что-то в этом роде. Точно не помню, давно потерял их из виду.

— А женщина, которую вы под руку держите?

— Это их знакомая. Кто такая — не знаю, да кажется, и тогда не знал.

— Она и есть Ванда Паркер.

— Что вы говорите! Выходит, я знал Ванду Паркер, никуда не денешься, хотя вряд ли это можно назвать знакомством. После этой загородной поездки я больше не встречался с Вандой Паркер. И если бы вы подсунули мне сейчас её фотографию без меня, наверняка отрёкся бы от знакомства с ней.

— При каких обстоятельствах вы познакомились с пани Шидлинской?

— Через знакомых, её родственников. Она приехала в Штаты к этим родственникам, а я как раз работал вместе с её двоюродным братом.

— Фамилия брата?

— Хубек. Миколай Хубек.

Бежану удалось скрыть волнение. Его голос не дрогнул, когда он задал следующий вопрос:

— А где сейчас этот Хубек?

— Откуда мне знать? Должно быть, там, где и раньше был. Во всяком случае ещё полгода назад по-прежнему ошивался в Бостоне. Работа у него хорошая, вряд ли стал бы менять. Послушайте, пан комиссар, я честно отвечаю на все ваши вопросы, как вы потребовали, но признаюсь — никак не пойму, к чему вы клоните. Странные какие-то вопросы.

— Сейчас услышите ещё более странный. Где вы были в позапрошлую пятницу? Не в последнюю, а ещё на той неделе?

Пожав плечами, Павляковский достал записную книжку и принялся листать страницы. Нашёл нужную запись и спокойно сообщил:

— В Седльцах. Там под моим присмотром проводили электропроводку на вилле одного местного богатея. Ага, ведь опять потребуете фамилию? Пожалуйста, Грабовский, ветеринар, неплохо заплатил.

— Во сколько вы вернулись в Варшаву?

— В два часа ночи, только это была уже не пятница, а суббота.

— Сколько же дней вы провели в Седльцах?

— Если быть точным, одни сутки. Электропроводкой занимались электрики, я им заранее все показал, поехал принимать работу. Явился утром и собирался вернуться засветло, но электрики напартачили, заставил их переделывать. Ветеринар просил все закончить к уик-энду, на субботу уже пригласил гостей, вот и пришлось вкалывать вместе с рабочими всю ночь. К утру закончили, я часа два вздремнул и отправился в Варшаву. К двум, то есть к четырнадцати, уже вернулся. Но стоило потрудиться, говорю, хозяин виллы заплатил щедро. Адрес нужен?

— Да, назовите.

В этот момент в замке заскрежетал ключ — кто-то отпирал входную дверь. Послышались шаги. Полицейские замерли. В дверях комнаты появилась молодая и очень красивая женщина в непромокаемой куртке и брюках, заправленных в сапоги. Большая сумка на длинном ремне свисала с плеча. От неожиданности женщина замерла в дверях. И тут кто-то позвонил в дверь. Женщина дёрнулась, но Роберт опередил её.

— Позвольте, я сам открою.

— Вы Вероника Павляковская? — одновременно спросил Бежан.

Не отвечая, женщина недовольно поинтересовалась, неизвестно к кому обращаясь:

— Что все это значит?

Встав со стула, Павляковский подошёл к жене, помог ей снять куртку. Вероника выглянула в прихожую.

— У нас гости? Ты меня не предупредил.

— Гости незваные. Панове из полиции.

— Все?

— Не знаю, кто там, в прихожей. Я могу повесить куртку на вешалку?

Бежан представился:

— Старший комиссар уголовной полиции Эдвард Бежан. Меня сопровождают два сотрудника. Разумеется, пан Павляковский, вы можете повесить куртку на вешалку. Мы пришли задать вам несколько вопросов.

— Мне эти господа уже задали достаточно вопросов, — мимоходом бросил жене Павляковский, проходя с курткой в прихожую. — Теперь, похоже, твоя очередь. Главное, все про каких-то незнакомых расспрашивают.

Вероника смиренно поинтересовалась:

— А можно сначала чай заварить? Я страшно устала и намёрзлась. В кухню имею право пройти?

— Пожалуйста, — разрешил Бежан. — Нам не к спеху.

Вслед за Вероникой в кухню отправился молчаливый Роберт. Оглянувшись на него, Вероника пожала плечами. Поставила на газ чайник, вынула из шкафчика один стакан, налила в него заварку из заварочного чайника и опять поглядела через плечо на Роберта.

— А теперь мне нужно в ванную. Если можно, я хотела бы туда пойти самостоятельно.

— Никаких возражений! — разрешил Роберт.

К этому времени он успел как следует рассмотреть женщину. Узкие брюки и обтягивающий тело свитер не оставляли возможности что-то спрятать под одеждой. Заглянув на всякий случай в ванную и отметив царящий в ней образцовый порядок, Роберт попятился, освобождая вход в так называемый совмещённый санузел.

Бежан в гостиной поднял с пола небрежно брошенную сумку хозяйки. Она оказалась незапертой, потому что была слишком набита. Постаравшись незаметно заглянуть в неё, Бежан положил сумку на свободный стул.

Но вот после того как пани Вероника, приведя себя в порядок, села за стол со стаканом горячего чаю, Бежан задал свой первый вопрос.

— Насколько нам известно, пани какое-то время находилась в Соединённых Штатах у своих родственников Хубеков. Меня интересуют сведения об этом семействе. С каких пор они находятся в Штатах?

Резким контрастом со сладким голосом полицейского прозвучал встречный вопрос, заданный хозяйкой холодным, неприязненным тоном:

— На каком основании вы меня допрашиваете? Полиция меня в чем-то подозревает?

— Пока нет. Подозрительным покажется нежелание отвечать на наши вопросы.

— Не лезь в бутылку! — примирительно заметил Павляковский. — Какое тебе дело? Они ведут расследование, это их право задавать вопросы.

Похоже, супруга приняла к сведению совет мужа. Подумав, она кивнула.

— Ладно, спрашивайте. Что вас интересует?

— Меня интересуют ваши американские родственники. Конкретно Хубяки. Как давно они проживают в Штатах?

— Да уж лет двадцать будет. Могу подсчитать, если желаете точно знать. Когда я была у них семь или восемь лет назад, уже лет пятнадцать там проживали. Выходит, больше двадцати.

— Кем конкретно они вам приходятся?

— Ох, сразу и не скажу. Пан Хубяк двоюродный брат моей матери, выходит, дядюшка. С женой.

— А другие родичи, носящие ту же фамилию, имеются?

— Кажется, имеются, но я не уверена.

— Где? В Польше или в Штатах?

— Тоже не знаю.

— Когда последний раз пани встречалась или общалась по телефону с кем-нибудь из Хубяков?

Кинув на полицейского презрительный взгляд, яснее ясного выражающий мнение женщины о тупоголовом представителе властей, женщина процедила сквозь зубы:

— Я же только что сказала — в Штатах, шесть лет назад. Больше я туда не ездила. Или я недостаточно понятно выразилась?

Бежан мог бы ответить — выразилась-то она понятно, да только солгала. Вместо этого он задумчиво поинтересовался:

— А такой адрес — улица Хожа, восемнадцать, квартира двадцать два пани ни о чем не говорит? В квартире проживает некий Дариуш Хубек.

— Говорит, — сухо ответила женщина. — Говорит о том, что какой-то тип по фамилии Хубек проживал в той квартире. И что из этого следует?

— Почему вы полагаете, что проживал, а не проживает?

— Делаю вывод из ваших расспросов. Если бы проживал до сих пор, вы бы стали терзать его, а не меня. Если вы его разыскиваете, мне о нем ничего не известно.

Предоставив Веронику комиссару, Роберт Гурский по своему обыкновению сосредоточился на другом подозреваемом, не сводя с Павляковского бдительного взгляда. И заметил, тот как-то вроде бы внутренне напрягся. До сих пор сидел раскованный, а тут внутренне напрягся. И прежнее спокойствие сменилось тревогой. Роберт взял это на заметку. Бежан продолжал «терзать» Веронику:

— Будучи в Штатах пани познакомилась также с Вандой Паркер…