Гарпии

Доротка оказалась права — и в самом деле, все отлично поместилось. Два деревянных ящика и шесть огромных коробок, аккуратно оклеенных разноцветными клейкими лентами. Правда, свободного места на полу, считай, совсем не осталось, пробираться по комнате приходилось по стеночке. Фургон уехал, Доротка и Бежан вернулись в гостиную.

— Вот видишь, все прекрасно поместилось, — съехидничала Меланья, обратясь к старшей сестре, — ничего не пришлось привязывать к трубе на крыше.

Фелиция всегда оставляла последнее слово за собой.

— Вот только где они теперь будут спать?

Вошёл Яцек. Отправив таможенников и вручив их бригадиру солидные чаевые из собственного кармана, он хотел все-таки понять, что же случилось с его престарелой клиенткой, столь скоропостижно скончавшейся. А сердце его щемила тревога за Доротку, хотя в этом он пока не отдавал себе отчёта.

У Доротки же легче стало на душе — Яцек не уехал! — в чем она тоже пока не отдавала себе отчёта.

Мартинек активно участвовал в переносе тяжестей: указывал, какие именно коробки кому нести, забегал на лестнице вперёд и заботливо проверял, пройдут ли носильщики с их габаритным грузом и т.п. И теперь, наработавшись, парень с чистой совестью рассчитывал на сытный ужин. И не ошибся в своих ожиданиях. Сильвия спохватилась — ведь пропадёт же наготовленная еда. Она бросилась в кухню, крикнув, чтобы никто не уходил из столовой.

Бежан взглянул на часы, автоматически сравнил их показания со стенными, никакой разницы не обнаружил, подумал о жене на дежурстве и не знал, на что решиться. Если бы в этом доме произошло убийство, он бы не сомневался — надо торчать здесь до упора, наблюдать, слушать, присматриваться к людям, отмечая малейшие детали взаимоотношений. В данном же случае забежал сюда просто по дороге, так, на всякий случай, не зная ещё результатов экспертизы. И застрял надолго. Неприятно беспокоила какая-то необычная атмосфера, царящая в этом доме. Нетипичная какая-то, нет, наверняка не преступная, это он своим полицейским нюхом понял сразу, но вот… никакого сожаления о только что скончавшейся родственнице. Ладно, пускай не родственнице, но близком человеке, и вот такое ощущение, что о ней все эти люди просто забыли, хотя из-за неё весь сыр-бор загорелся.

На него никто не обращал внимания, никто не обхаживал, всем явно было на полицию наплевать! Нет на свете такого преступника, которому было бы наплевать на полицию, которого бы она так совершенно не волновала. А тут… И было ещё одно обстоятельство. Бежан не мог отделаться от ощущения — он о чем-то забыл. О чем-то очень важном, чего-то не сделал, или проглядел, или не успел проверить. Как ни старался припомнить — не получалось.

Бежан уже открыл рот, чтобы попрощаться, — не хватало ещё оставаться нахально на ужин! — как раздался голос Мартинека. Парня так вдохновила перспектива сытно поесть, что он по собственной инициативе проявил трудовой энтузиазм.

— А не надо ли распаковать вещички? — спросил Мартинек. — Чего им запакованными лежать. А я мог бы… хоть завтра…

— Завтра! — проворчала Фелиция. — А мойка так и останется незаконченной?

— Нельзя мойкой заниматься в воскресенье, — солидно, как знающий себе цену мастер, возразил Мартинек. — Вдруг понадобится чего прикупить? А ящики распаковывать и в выходные можно.

— Тогда я бы смогла свой столик вытащить из комнаты, — размечталась Доротка. — А сейчас он из-за горы ящиков не пролезет…

Бежан закрыл рот и решил остаться.

— А вот я так не уверена, что мы имеем право распаковывать Вандины вещи, — заявила вдруг Меланья. — Пока ещё нам никто официально не объявил последнюю волю усопшей, — ехидно прибавила она. — Кто знает, вдруг Вандзя демонстрировала нам лишь часть своих драгоценностей, а остальные отправила малой скоростью?

У вошедшей с хлебом и приборами Сильвии ножи и вилки с бряканьем рассыпались по полу, у остальных тоже от столь блестящей перспективы перехватило дыхание. В одной лишь Фелиции верх взяла застарелая привычка поступать наперекор Меланье.

— Плевать я хотела на драгоценности! — крикнула она. — Не позволю, чтобы мой дом превратился в таможню! Впрочем, пусть распаковывает Доротка, она ведь законная наследница.

— Ну, не скажи, пока неизвестно…

— А ты вот лучше скажи, куда подевались вчерашние драгоценности? Куда она могла их запрятать? В этом доме все теряется!

— Теряется лишь то, что к тебе в руки попадает!

— Идиотка! Надо было вчера подглядеть! Доротка!…

— Нет, проше тёти, я не подсматривала, извините.

— По крайней мере, хоть колье осталось, поскольку принцесса получила его в подарок и сама спрятала. Доротка!…

— Доротка!!! — одновременно донёсся из кухни призыв Сильвии.

Уже несколько минут Эдик Бежан, навостривший свои полицейские уши при слове «драгоценности», безуспешно пытался задать вопрос. Над столом гремела и бушевала перепалка, которую обе сестры вели с блеском и наслаждением. Полицейский благоразумно отказался от мысли вмешиваться, решив слушать. И ещё чисто по-человечески пожалел Доротку. Как она терпит все это? На её месте он бы давно сбежал из дому. Понятным стало стремление девушки заполучить для себя хотя бы чуланчик.

Доротка встала и направилась в кухню. Проходя мимо Фелиции, бросила:

— На буфете, в вазочке.

— Мартинек! — распорядилась Фелиция.

Реакция Мартинека была хоть и не молниеносной, но в принципе правильной. Не торопясь поднялся, не торопясь подошёл к старинному буфету, не торопясь принялся осматривать наваленные на его верхней крышке предметы. Под определение «вазочка» здесь подходили лишь высокая, узкая и прозрачная ваза и низкий пузатый кувшин с отбитым горлышком. Однако обстоятельный молодой человек не пропустил ничего: ни шляпной коробки, ни цветочного горшка с цветком, ни подсвечника на три свечи, ни маленького глобуса на высокой подставке, ни декоративной резной штучки, невесть что изображавшего болгарского сувенира, ни проволочного скелета абажура. Сжав зубы, Бежан молча переждал все!

Наконец Мартинек снял с буфета пузатый кувшин, заглянул в него и опрокинул перед Фелицией вверх дном. И сразу на столе засверкало и заискрилось. Бежан с трудом сдержал восхищённый возглас.

— Надо же, не свистнули! — скривилась Меланья. — И удивительное дело, не затерялось.

— Возможно, — отозвалась Фелиция с сомнением, в данном случае явно неуместным. — А где же остальное? Я не очень разбираюсь в наследствах, но возможно, нам велят все собрать в одном месте…

— Ах, бедняжка, она не разбирается!

— Да, не разбираюсь. Где остальное?

Бежану удалось наконец спросить:

— Если я правильно понял, эту вещь панна Дорота получила в подарок от покойной пани Паркер?

Меланья с готовностью переключилась на гостя:

— Да, вчера вечером. В присутствии многочисленных свидетелей.

— И вчера таких драгоценностей была прорва! — горячо подтвердил Мартинек, вроде бы непосредственно к драгоценностям не причастный. — Пани Ванда показывала нам. Блеск! Экстра-класс! И она уверяла — настоящие.

— А где остальные? — заладила своё Фелиция.

Меланья не упустила возможности вцепиться в сестрицу.

— Что ты твердишь «где остальное, где остальное»? Откуда нам, черт возьми, знать, где остальное? Может, если хорошо попросишь, Вандзя тебе с того света и ответит.

Тут в столовую вплыла Сильвия с кастрюлей сосисок в укропном соусе, за ней Доротка с чаем и фруктовым рулетом.

Эдик Бежан плотно поужинал, внимательно проследил за тем, как невероятной ценности бриллиантовое колье опять запрятали в треснувший старый кувшин и поставили на верх буфета, после чего распрощался и покинул этот необыкновенный дом.

Вернувшуюся с дежурства жену порадовало сообщение, что муж не голоден, — очень уж она уставала в своей больнице. Супруги посидели немного перед телевизором и рано легли. Комиссар не мог заснуть, мешало неприятное ощущение — что-то он забыл сделать, но как ни старался, так и не вспомнил.

Яцек пересидел всех и добился своего: удалось перекинуться парой слов с Дороткой, незаметно забравшись в машину.

* * *

Без четверти двенадцать в понедельник Бежан уже мог ознакомиться с полученным от патологоанатома документом. Он на всякий случай позвонил коллеге.

— Хотел бы окончательно уточнить, — извинился он. — В переводе на человеческий язык её стукнули неким тупым предметом по правому виску, что могло лишить её сознания… могло, но не обязательно лишило…

— Я и не сомневался, что ты позвонишь, — перебил комиссара доктор, знакомство с которым уже насчитывало добрый десяток лет. — Женщине было восемьдесят восемь лет. Когда достигнешь такого возраста, поймёшь, что для твоего здоровья вредно, если даже помашут перед носом тряпкой. Но все равно от этого не помрёшь. А она померла. Организм у неё был на редкость здоровый. Одно лишь исключение: в начальной стадии рак матки, она бы продержалась максимум два года, разве что удачная операция…

— Но ведь не от того же…

— Я тебе написал ясно: убить её удар не мог. Яд выбей из своей дурацкой башки, содержимому желудка старушки любой из нас мог бы позавидовать. Отличные деликатесы, обильно политые отличным же вином. Помолчи, и без того знаю, о чем спросишь. Так вот, другой возможности, как удушение подушкой, я не вижу. А говорю тебе об этом по дружески, в частном порядке, исходя из личного многолетнего опыта. Воздух в лёгких сохранился, но столько, что мне, скажем, не хватило бы. Тебе тоже. Полагаю, и ей.

Бежан помолчал, переваривая услышанное.

— Значит, если бы я решил утверждать, что некто её тюкнул…оглушил, а затем воспользовавшись потерей сознания подержал, сколько требуется, подушку, ты бы не стал возражать? — уточнил осторожный комиссар.

— Не стал бы.

— И другой возможности не видишь?

— Я не нашёл. Конкретной причины летального исхода не обнаружено. Года через два — пожалуйста, но тогда уж никто бы не назвал смерть старушки скоропостижной.

— И мотивы имеются. Холера!

— Примите и прочее, — закончил разговор медик и положил трубку.

Несколько минут Бежан просидел, обдумывая услышанное. Недостатка в делах у него не было, но это казалось ему ни на что не похожим. С некоторым трудом удержав себя от поспешных выводов, которые принялся было делать, Бежан начал со звонка нотариусу.

Нотариус проявил профессиональную выдержку и ангельское терпение, третий раз за день отвечая на один и тот вопрос. Впрочем, с полицией нотариус всегда был предельно вежлив и откровенен, и не только потому что перед полицией был чист, аки младенец, просто это предписывалось правилами.

— Пан старший комиссар, известно, о мёртвых не принято говорить плохо, но честно признаюсь — это была не старушка, а просто чудовище, — изливался нотариус спустя час, когда комиссар пригласил его для дачи официальных показаний. — В документах вы, разумеется, не найдёте всех подробностей, что я вам сообщал, сам проследил, чтобы лишнее не фиксировать, нет в этом необходимости, но поскольку вам придётся вести расследование, считаю долгом поставить полицию в известность, либо я лично против убийств, даже если… ну да Бог с ней. Да, она действительно оформила завещание по всем правилам, половину всего состояния оставив своей, как она выражается, крёстной внучке, и это вполне законно, тем более что никаких родственников у покойной не имеется. Оставшуюся половину состояния пани Паркер оставила сёстрам своей крёстной дочери, однако эта часть наследия оговорена особыми завещательными распоряжениями для третьих лиц. Завещательница оставила по сто тысяч долларов, а иначе она считать не умела, только такими крупными суммами, и мне пришлось подчиниться её воле, итак по сто тысяч долларов она завещала двум женихам Дороты Павляковской, некому Мартину Янчаку и некому Яцеку Волинскому, обязав одного из них непременно жениться на её крёстной внучке. Ну не идиотизм ли, я вас спрашиваю, пан комиссар, извините, пан старший комиссар? Ведь не бывает же двух женихов одновременно и к тому же друзей-приятелей, но пани Паркер утверждала — ей лучше знать, и не слушала моих возражений. Вы не представляете, какого труда стоило мне убедить свою клиентку отказаться от особого параграфа в завещании о том, что один из женихов должен непременно на Дороте жениться! Ну не идиотизм ли? Ведь панна Дорота — молодая девушка, может, она вовсе не хочет выходить замуж ни за одного из этих молодых людей, да и были у меня основания сомневаться в правильности суждений моей клиентки. Два битых часа заняла у меня процедура оформления завещания пани Паркер, и все эти два часа клиентка не умолкала ни на минуту, так что я чувствовал себя совсем оглушённым, и уже не знал, как скорее отделаться от клиентки. А ведь когда мне звонили о её приезде из США, я уже тогда понял — видимо, нелёгкий характер у человека. Ведь знающий пани Ванду со времени её молодости американский поверенный пан Войцеховский неспроста запретил мне называть ей номер его телефона, признавшись, что из-за этой особы чуть было не развёлся с женой, нет, не из эротических и даже меркантильных соображений, просто из-за того, что клиентка вцепилась в него мёртвой хваткой и совершенно замучила бесконечными поручениями, с утра до вечера, изо дня в день, из года в год. Бедняга был счастлив, когда та решила вернуться на свою историческую родину. Она из тех, которые нуждаются в куче прислуги — горничных, секретарях, курьерах и прочих, причём ей в голову не приходит, что за услуги людям надо платить, ведь это так утомительно — иметь дело с живыми деньгами. Кошмарная старушка! На вид добрая и ласковая, даже заботливая и бескорыстная, на деле же эгоистичная беспредельно, говорю вам — сущая гарпия! Извините, я излишне разговорился, но уж очень она меня завела, до сих пор не успокоюсь.

— И выходит, её наследниками официально оформлены перечисленные вами лица? Я правильно понял?

— Совершенно правильно, пан старший комиссар.

— И вы не предвидите каких-либо осложнений с получением наследства?

— Абсолютно никаких. Сорок миллионов долларов, оформленных должным образом, помещённым в акциях. Актуальные денежные поступления перечисляются на банковский счёт, тоже оформленный должным образом. Поделены между наследниками по состоянию на момент смерти завещательницы. С гордостью могу заверить — оформлено на высшем уровне! Так что если возникнут какие препятствия, то лишь с вашей стороны, пан старший комиссар.

Бежан тяжко вздохнул.

— Да, с моей стороны возникнут. Смерть наступила неожиданно и, тоже честно признаюсь, носила насильственный характер. Короче, речь идёт об убийстве.

Трепетный нотариус был потрясён так, что чуть сам не отдал Богу душу. Прошло немало времени, прежде чем он произнёс все ещё дрожащим голосом:

— Тогда, боюсь, я оказался излишне болтлив…

— Нет, нет, отнюдь не излишне. Мне придётся вести расследование, и чем я больше буду знать, тем скорее выяснится правда. Какие у покойной были ещё контакты и встречи? Кроме вас и родных?

— Это мне неизвестно. Может, имеет смысл опять связаться с паном Войцеховским в Нью-Йорке? Тем более, что пани Ванда ведь американская гражданка, возможно, придётся вам снять с него официальные показания? Не исключено, что кроме меня пан Войцеховский ещё с кем-то связывался.

— Вы имеете в виду розыск Дороты Павляковской?

— До этого её матери, Кристины Вуйчицкой. Фамилии у них разные, у матери девичья, а Дорота взяла отцовскую фамилию, хотя её родители официально в браке не состояли. Насколько мне известно, поиски тянулись несколько лет, сначала Войцеховский пытался найти Кристину через своих знакомых, потом подключил частное детективное агентство, а меня разыскали через адвокатскую фирму «Braun and Matschek» просто-напросто Браун и Мачек, поляк, наверное, поэтому пани Паркер и выбрала данную фирму, она ведь только по-польски и говорит, простите, говорила. И вот ещё вспомнилось, только сейчас вспомнил, ну да раньше меня об этом не спрашивали. Мне трижды звонили, интересовались, не приехала ли уже пани Паркер, какая-то женщина, сказала, давнишняя приятельница пани Ванды, даже фамилию сообщила, да я тут же позабыл, не придал значения. В третий раз я сказал — да, пани Паркер приехала, и мы даже условились с ней о встрече в моей конторе…

Эдик Бежан все ещё воздерживался от поспешных выводов, хотя некоторые просто нахально лезли в голову. Надо будет обстоятельно переговорить с нью-йоркским Войцеховским, пока же ещё раз пообщаться с подозрительной семейкой. Он уже вспомнил, что именно забыл уточнить в прошлый раз. Да и как не вспомнить, если в протоколе вскрытия чёрным по белому написано — старушку стукнули по голове тупым тяжёлым предметом. Куда же подевался проклятый крокетный молоток, о котором ему все уши прожужжали? Что-то он там никакого молотка не приметил…

* * *

А за два дня до описываемых событий, в пятницу вечером, некая Ханя Выстшик, надомная уборщица, делилась с хозяйкой квартиры своими проблемами:

— Уж я так вам благодарна, пани Вероника, так благодарна, что вы мне этого адвоката посоветовали, то есть нотариуса, хороший нотариус, мне в его конторе все сказали. И если он правильную бумагу напишет, моё дело мигом решат, так что получу я свой клочок земли. И знаете что, проше пани, вот ведь везёт некоторым, там аккурат одна старушка была, оформляла завещание, в другой комнате, да так уж кричала, так на все помещение разорялась, все слышали, ну и я тоже, все своим наследникам записала, как есть все, и теперь никто не придерётся, все честь-честью оформила, не то что моя дура тётка, теперь вот сколько сил и денежек потратишь, пока своё кровное получишь, уж такая дурёха, да будет ей земля пухом… А уж эта старушка аж с самой Америки приехала и столько отстегнула своей родне, даже язык не поворачивается назвать, а что удивительно, если она американка, американцы все миллионеры…

— Американская миллионерша? — переспросила пани Вероника. — Была и у нас в родне одна такая, может, она и есть. Приехала, говорите?

— Приехала. Ванда Паркер её зовут.

— А, нет, это не наша родня. И что же?

Ханя Выстшик так была разобижена на свою глупую усопшую тётку, не составившую нормального завещания, что все дела о завещаниях её живо интересовали, особенно некой Ванды Паркер, проявившей столь похвальную заботу о наследниках.

— Ну и она, Ванда Паркер, какие-то свои бешеные миллионы так поделила, чтобы никого не обидеть, а половину заставила приписать своей крёстной внученьке. Говорю же, проше пани, слушала и горючими слезами заливалась, есть ведь такие порядочные родственники, не то, что моя тётка. И не отпиши эта миллионерша правильного завещания, шиш бы её крёстная внученька получила, уж вы извините, но вышло бы точь-в-точь, как со мной. Мало что человек обещал, все должно быть на бумаге у адвоката прописано, тогда никто не придерётся. Мне даже потом, проше пани, ни о чем не пришлось своего адвоката выспрашивать, я пока эту американку слушала, так сама по себе всему научилась, такие уж они американцы башковитые. И по гроб жизни буду признательна пани за то, что пани меня аккурат к этому адвокату направила, правильно пани посоветовала. Но сдаётся мне, одну глупость эта башковитая американка все-таки отколола. Все своё движущееся имущество она…

— Движимое! — автоматически поправила свою домработницу пани Вероника.

— Правильно, они так и говорили — движимое, что значит пани женщина учёная, так вот своё движимое имущество, я так поняла — личные вещи, она не стала записывать в завещание, пусть, кричит, они сами между собой поделят, это ведь одна семья, кричит, не подерутся, чать. А я скажу — непременно подерутся, как это можно не подраться и по… полюбовно поделить, когда там такие брильянты и прочие драгоценности? Нешто такое возможно? Хотя, может, как миллионы цапнут, на камешки и не позарятся? Там ведь такие миллионы, такие миллионы, сказать страшно…

— Ну, бывает, драгоценности и миллионы перетянут, — заметила хозяйка. — Все зависит от того, что за драгоценности.

— А этого я не слышала, — с искренним сожалением призналась пани Ханя. — Мне и самой было интересно, уж я так прислушивалась, но тут меня вызвал в свой кабинет мой адвокат, что мне его пани посоветовала, и пришлось прямо разрываться. И о своём деле говорить, и про те миллионы хотелось дослушать, а у американской старушки адвокат все ж таки похуже моего будет, спасибо пани, так он не давал той подробно обо всем рассказать, все велел к завещанию возвращаться, ну и я одно поняла твёрдо — её крёстная внученька… хотя, скажите на милость, кто слышал о каких-то крёстных внучках? Выдумают же иностранцы! Так вот, её крёстная внученька получит большую половину, и это, почитай, уже у внученьки в кармане, никто не оттяпает…

Пани Вероника, секретарша проектного бюро, в каменном спокойствии выслушала взволнованную речь чрезвычайно разговорчивой Хани Выстшик о какой-то неизвестной американской миллионерше и её миллионах, к ней, Веронике, никакого отношения не имеющих…

* * *

— Так куда же она, черт побери, подевалась? — допытывалась разъярённая Фелиция. — Кому она могла понадобиться? Или мешала кому? Да признавайтесь же!

Стоявшие полукругом Сильвия, Меланья и Мартинек молчали. Им и самим хотелось знать, куда могла подеваться грубо сработанная деревянная лестница, обычно прислонённая к торцовой стене дома. Ведь не иголка же, довольно крупный предмет — и с концами. Исчезла как мираж в пустыне, и даже следов не осталось. Следы смыл ночной дождь.

Дождь лил все воскресенье, как зарядил в полдень, так до ночи и лил. Льющаяся с крыши вода успела вырыть порядочную канаву под домом. Водосточная труба не действовала, и все знали почему.

Какая-то птичка ещё весной свила в ней себе гнёздышко. Птичка, похоже, была не маленькая. Гнёзд не ликвидировали в зародыше, сначала из-за яичек, потом из-за птенчиков, а потом о нем все забыли. Вспоминали лишь во время очередного дождя, когда карабкаться на крышу по приставной лестнице представлялось невозможным, ибо почему-то никогда не оказывалось в подходящий момент под рукой ни Доротки, ни даже Мартинека, а немолодым женщинам ликвидировать пробку под проливным дождём — это, знаете ли… Но на сей раз Фелиция решительно взялась за дело и уже утром в понедельник поручила Мартинеку во что бы то ни было проткнуть трубу. И вот нате вам, исчезла лестница!

Никто из присутствующих не признавался, что пользовался лестницей. Более того, Меланья тут же намекнула, что пользовалась ею сама Фелиция, которая по склеротичности затащила её потом в несусветное место и, естественно, забыла куда именно. Фелиция разъярилась ещё сильнее и распорядилась немедленно обыскать весь садик.

Присутствующие не успели и шагу ступить, как в садике появилась Доротка, а за ней следовал комиссар Бежан. Им не пришлось ни звонить, ни стучать, ибо калитка была распахнута настежь.

— Это ты брала лестницу? — набросилась Фелиция на племянницу. — Когда я тебя научу класть вещи на свои места?

— Не брала я лестницы! — решительно отмежевалась Доротка. — Не прикасалась я к ней с той поры, когда ты заперла тётю Сильвию в подвале, и замок захлопнулся. Понятия не имею, где она.

— Не имеешь, так ищи! Шевелись! Вряд, ли она самостоятельно отправилась на прогулку.

Доротка растерянно огляделась. Мартинек не торопясь двинулся куда-то в неопределённом направлении. Садик у дома был совсем маленьким, но так густо зарос кустами и прочими растениями, что под их пожухлой листвой могли незаметно покоиться и десять лестниц. Взяв в руку мокрую палку, Меланья принялась без энтузиазма раскапывать слежавшуюся кучу листьев и веток. Сильвия, подумав, последовала его примеру.

До Фелиции дошло, что появился Бежан, и она восприняла его как специально ниспосланную небесами полицейскую помощь.

— О, хорошо, что пан появился! Кто-то украл нашу лестницу. Займитесь этим.

Бежан прибыл для того, чтобы заняться другим делом, но очень скоро понял — лестницы ему не перебороть. Пришлось выслушать несколько хаотичный рассказ о птичке и её гнёздышке, убедиться собственными глазами, какие разрушения производит дождевая вода и прийти к выводу о необходимости прочистить водосточную трубу. Правда, по его мнению, это следовало сделать бы сверху, со стороны крыши.

Учитывая небольшие размеры садика, отсутствие в нем лестницы удалось установить довольно скоро. Фелицию уже трясло. К счастью, пропажу отыскала Меланья. Ей надоело рыться в мокрой земле и она отправилась домой, обойдя дом с другой стороны, где было не так мокро. На лестницу напоролась, больно ударившись голенью.

— Слепая команда! — крикнула она Фелиции. — Зачем искать по всему саду, если она тут лежит? Тащите, если надо.

И, растирая лодыжку, отправилась домой. Тащить лестницу взялась мужская часть присутствующих с эфемерной помощью Доротки.

Фелиция неотступно следовала за лестницей, ворча:

— Интересно, кто же её сюда положил? Не я, это уж точно. Ещё три дня назад лежала на месте, помню, я ещё споткнулась об неё, кому же это понадобилось…

— Заткнись! — прикрикнула на сестру Меланья. — Неважно, кто положил, во всяком случае, поступил умно, здесь ни куч хвороста, ни досок. А до верхнего края водосточной трубы она все равно не дотянется, и слетит твой Мартинек как пить дать. Нужно с крыши подлезть…

— Не с крыши, а тогда лучше с балкона. До балкона лестницы хватает. А потом её на балконе поставить…

— И что? В карниз упрётся. Тогда уж Мартинек точно слетит…

— Пусть делает что хочет, а трубу прочистит! С меня достаточно этого потопа, того и гляди до самого фундамента пробьётся вода.

Длинная, четырехметровая лестница оказалась удивительно лёгкой. В этом убедился Бежан, который в конце концов нёс её один, и, последовав указаниям Фелиции, приставил её к стене у балкона. Мартинек взобрался по ней. В самом деле, до водосточной трубы оставалось совсем немного, но до гнёздышка не меньше метра по горизонтали. Можно было переставить лестницу, но тогда мешал выступающий карниз.

Проклятое гнёздышко оставалось недоступным.

— Я же говорила — надо вызвать пожарных, — сказала Сильвия.

— Я же говорила — надо подобраться с крыши, — сказала Меланья.

— А Мартинека за ногу к трубе привязать? — огрызнулась Фелиция. — Втащи лестницу на балкон! — приказала она парню.

— Так ведь все равно до слива не дотянуться! — возразила Доротка. — А в нем ещё и покопаться надо.

Бежан снизу наблюдал за спектаклем. Вот интересно, когда же хоть одна из эти баб сообразит — своими силами им не справиться, тем более, что упомянутое гнёздышко наверняка уже давно проскочило внутрь сливной трубы и её надо прочистить как следует, а это под силу лишь специалистам-кровельщикам. Теперь не проблема вызвать двух ловких парней с соответствующими инструментами. А этот их Мартинек ни ловкостью, ни сообразительностью явно не отличался.

— А в какую комнату выходит балкон? — вдруг спросил полицейский. — Что-то я его не заметил, когда осматривал внутренние помещения.

— Он выходит в верхний холл, — ответила стоящая с задранной головой Доротка. — Вы не заметили, потому что частично закрывает его шкаф. А он наверняка свалится с трубы и убьётся насмерть…

— Мартинек, а ну слезай! — крикнула снизу Меланья. — Не слушай эту идиотку, мою сестру. Да не так, не так, зачем же по лестнице, раз ты уже на балконе? Через дом пройди!

Уже занёсший ногу через перила Мартинек послушно опустил её, послушался умного совета, толкнул балконную дверь, оказавшуюся незапертой и исчез из виду.

Фелиция в ярости напустилась на Меланью.

— Раскомандовалась, дубина! А теперь что же, так все и останется? Зима идёт, вода замёрзнет в трубе и все обрушится!

— От дубины слышу! Пусть уж лучше водосток обрушится, чем этот придурок. Надо вызвать кровельщиков.

«Наконец-то слышу умное слово», — подумал Бежан.

— А платить ты будешь? Они ведь задарма работать не станут!

— И заплачу! Хотя нет, с чего это я стану платить? Ты оплачиваешь все расходы по дому, ты и плати. И хватит нести чепуху. Ты вечно остатки ума теряешь, когда приходится платить. Вот и в тот раз, когда ты заперла Сильвию в подвале и захлопнула входную дверь. Сколько тогда было крика из-за выбитого стекла, а я до сих пор не понимаю, на кой Доротке понадобилось его выбивать, если балконная дверь сроду не запирается…

— Так ведь все думали — она заперта! — примирительно заметила Доротка. — А меня торопили, я и проверять не стала…

— Тебя поторопишь, как же? И где я возьму этого… как его… кровельщика?

— Да с любой стройки, вон их сколько вокруг, а мужики всегда охотно заработают на бутылку.

— Доротка! Найди такого специалиста по крыше или водосточным трубам! Мартинек, отнеси лестницу туда, где всегда лежит. На место! И поступайте как знаете, а я пойду чайку выпью.

Присоединившийся к собравшимся Мартинек поволок лестницу на место, а Бежан последовал вслед за хозяйкой, хотя его не приглашали, одновременно подумав, что Меланья права: проще было прислонить лестницу к дому с другой стороны, а не тащить её через кучи досок и хвороста «на место». И ещё подумал: если бы он смог вот так спокойно послушать перебранку всех этих баб, без официальных допросов узнал бы все, что его интересует.

— Сейчас приготовлю яичные крокетики! — радостно делилась планами Сильвия, потрясая букетиком какой-то грязноватой зелени в руке и входя в дом вслед за Фелицией и Бежаном. — Глядите, сколько укропчика удалось собрать. Ещё сохранился! Самосейка, успел до зимы вырасти. И петрушки немного.

— Сначала чай приготовь! — распорядилась Фелиция и наконец обратила внимание на полицейского комиссара. — Вы тут по служебной надобности? Вам это не помешает напиться чаю?

— Нет, но… — замялся Бежан.

Его не слушали.

— Тогда нечего переться в кухню! — заявила Сельвия. — Слишком нас много для кухни, все не поместимся. Отправляйтесь в гостиную.

— Правильно! — поддержала Сильвию Меланья, появляясь в дверях гостиной. — А кроме водосточной трубы у нас какой-то обед на сегодня предусмотрен?

— Обед ещё со вчерашнего дня остался, — ответила из кухни Сильвия, осторожно складывая яйца в кастрюльку с водой. — Только разогреть. А чай наверняка все захотят…

Следственный метод старшего комиссара полиции Эдика Бежана заключался в установлении с преступниками дружеских, доверительных отношений.