Гарпии

Молодые люди, сняв куртки, прошли в гостиную. Там за столом сидели Меланья и Павел Дронжкевич. Сильвия дремала на диване. Яцек при входе сделал общий полупоклон, здороваясь, и произнёс оправдываясь:

— Я понимаю, для визитов время позднее, но, боюсь, придётся задержаться. Без перчаток я не уйду, разве что… могу подождать и в машине.

— Долго придётся ждать, не исключено, до утра, — неожиданно заявила Меланья. — Нет, нет, никаких вопросов, я сама ничего не понимаю, а полиция не соизволила ничего объяснить. Если вас это утешит, сообщаю, что перчатки отобрали не только у вас, сейчас собирают их по всему дому, уж и не знаю, даже в самые жесточайшие коммунистические времена перчатки никогда не считались предметом роскоши.

— Даже при Гомулке их не отбирали, — очнувшись, подала Сильвия голос с дивана.

— И налогом их никогда не облагали, — добавил Дронжкевич.

— Может, вышел указ нового Сейма, запрещающий гражданам иметь перчатки? — высказала предположения Меланья. — Кто читал сегодняшние газеты?

— И как долго они ищут? — поинтересовалась Доротка.

— Уже не меньше часа. Во всяком случае, Фелиция вызвала меня домой к девяти.

— Так, может, мне пока чай заварить?

— Завари. Я с удовольствием выпью. А для Павла завари кофе. А как Яцек, не знаю.

— Если можно, то мне тоже чаю, — ответил Яцек, присаживаясь к столу, хотя ему очень хотелось отправиться следом за Дороткой в кухню. — И у меня создалось впечатление, что в вашем доме проводят официальный обыск. Интересно, чего они ищут?

— Да перчатки же! — захихикала Меланья. — Сначала пытались скрыть этот факт, ну да у нас есть глаза. Не поверили небось, что мы им отдали все, вот теперь и ищут по всему дому. Не исключено, и в самом деле найдут какие-нибудь прабабкины, ведь мы сами не знаем, какое тряпьё у нас завалялось. Павла уже осчастливили сообщением, что потом отправятся и к нему искать.

— А как думаете, те, что отобрали, возвратят, или теперь придётся покупать новые?

— Сказали, отдадут.

— Хорошо бы…

Комиссар Бежан с трудом скрывал под напускным весельем раздражение и даже ярость. Он отнюдь не собирался сообщать, чего именно ищет в доме. Придя, честно и откровенно заявил, что собирается сделать обыск в их доме, хотя официального разрешения прокурора не имеет и все зависит от доброй воли хозяек. Согласие хозяек он получил немедленно, хозяйки, представленные Фелицией и Сильвией, даже обрадовались новому развлечению. Комиссар приказал своим людям приступать к обыску и в виде любезности за добровольное согласие хозяек не очень нарушать порядок в доме. Были вызваны Меланья с хахалем, и вот не прошло и четверти часа, как эти проклятые бабы обо всем догадались. Громко и бесцеремонно делились эти гарпии своими соображениями об умственном развитии нашей кожаной полиции, которая дурью мучается, вместо того, чтобы раскрывать преступления и ловить бандитов, ищет идиотские перчатки, и зачем они ей понадобились, да какой с дураков спрос, небось начальство велело, а этим надо отчитаться. Стараясь не слушать и заниматься своим делом, а главное, поддерживая сломленный дух своей бригады, Бежан с содроганием ждал, когда же бабы сообразят, почему именно полиция ищет перчатки, и уже жалел, что не посадил их всех в предварительное заключение. Ведь подозреваемые же!

Фелиция тоже была в ярости, не меньшей, чем полицейский. Сначала, когда испросили её согласия на добровольное проведение обыска, она охотно согласилась, радуясь очередному развлечению, и только потом сообразила, что ведь обыску подвергнется и её комната. Зная, где в данный момент обретает Меланья, она позвонила домой Павлу Дронжкевичу и вызвала сестру, хотя ей это не очень помогло. Скрежеща зубами, наблюдала Фелиция за обыском в своей комнате, не спуская глаз с сотрудников полиции, и у тех просто руки тряслись от её злобного горгоньего взгляда, хотя они и старались не производить беспорядка, к очень старым вещам вообще же боялись прикоснуться. К сожалению, в комнате старых вещей было большинство. Перчатки, черт с ними, перчатками, Меланья вмиг догадалась, чего именно ищут полицейские, но она, Фелиция, вовсе не желала, чтобы перетряхивали её личные памятные вещи, даже если шкатулки не запирались, а у статуэток мейсенского фарфора были отбиты уши, руки и ноги. Что хочет, то и хранит.

К счастью, эти мужланы почти не прикасались к её дряхлым сувенирам. Мужланы знали своё дело. Их не интересовали предметы, покрытые многолетней пылью и паутиной в ненарушенном состоянии. Поскольку перчатками пользовались три дня назад, следовало осматривать лишь те предметы, которые были более-менее чистые, те, которые явно сдвигали с места, те, которые брали в руки если не каждый день, то хотя бы раз в неделю. Очень скоро Фелиция убедилась, к своему невыразимому облегчению, что чердак, бросив на него взгляд, полиция оставила в покое, не тронув сокровищ Фелиции. Так же полиция поступила и с подвалом. В одиннадцать следственная группа обыск закончила, с чистой совестью информируя Бежана — в этом доме больше перчаток не имеется, во всяком случае таких, какими пользовались бы до первой мировой войны.

Роберт Гурский ещё раньше был отослан в комендатуру с поручением связаться с Войцеховским в Нью-Йорке. За время пребывания в квартире подозреваемых молодой аспирант рта не раскрывал, а на лице его застыло ожесточённое выражение — такое впечатление произвели на него подозреваемые бабы. Он же захватил с собой все реквизированные в доме перчатки для передачи на экспертизу некоему Адасю. Не только, впрочем, перчатки; переданы были фотографии наиболее интересных фрагментов дома, множество отпечатков пальцев и прочих интересных для расследования материалов.

В пол-одиннадцатого Сильвия уже спала в своём чулане, попросив полицию покончить с ним в первую очередь. В гостиной сидели Фелиция, Меланья, Павел Дронжкевич, Доротка и Яцек. Мартинеку как всегда повезло: он избежал катаклизма, покинув дом Фелиции за пять минут до прихода следственной группы.

Бежан вошёл в гостиную, тоже сел за стол, автоматически придвинул к себе чей-то стакан с чаем, и по-прежнему радостно, но довольно официально заявил:

— Не буду темнить, уважаемые дамы и господа, поскольку в принципе полагаю, что имею дело с приличными людьми. Поэтому буду искренним. Некто убил пани Ванду Паркер. В вашем доме. Ваше право огорчаться по этому поводу или радоваться, но полагаю, никто из вас не горит желанием стать подозреваемым номер один. Я прав?

— Пан прав, — дуэтом ответили Фелиция и Меланья, после чего обменялись злым взглядом и отвернулись друг от друга.

— Отлично! — ещё более обрадовался комиссар Бежан. — Пока мы не найдём убийцу, все вы будете считаться подозреваемыми, поскольку у всех вас имеется очень подходящий мотив убийства. Я выражаюсь понятно?

Меланья процедила сквозь зубы:

— Не скажу за всех, но что касается меня, очень прошу, пан комиссар, не обращаться со мной, как с недоразвитой идиоткой.

— В виде исключения, на сей раз я целиком и полностью согласна с сестрой, — поддержала Меланью Фелиция.

И тут Бежан вдруг почувствовал, что его терпение кончилось, а вместе с ним и запасы вежливости.

— Я сыт по горло вашими саркастическими замечаниями, уважаемые пани, и предупреждаю: хватит болтать попусту! Кто заинтересован в обнаружении убийцы, пусть помолчит, не треплется направо и налево о том, что тут происходило сегодня, ни слова больше о перчатках, независимо от вашего мнения о действиях полиции. Никому ни слова, я понятно говорю? Никому. Мне лично плевать, недоразвитые вы или вполне дееспособные, это в данном случае неважно, но требование моё вы должны выполнить — молчать! Или я вынужден буду посадить вас в камеры предварительного заключения, поскольку, — тут Бежан обратился непосредственно к Меланье, — коллективные убийства явление не столь уж редкое, а сама идея не такая уж глупая, как кажется. Когда речь идёт о сорока миллионах долларов, а мы все прекрасно отдаём себе в этом отчёт, убийцы пойдут на все. Не из-за таких денег случалось убивать, так что помолчите, ладно? И предупреждаю: впредь каждая ваша реплика будет мною взята на заметку и может свидетельствовать против вас. Отныне рты на замок!

Все бабы послушно заткнулись, мужчины тоже молчали, потрясённые решительностью комиссара.

А тот выпил неизвестно чей чай и встал.

— Пошли! — кивнул он Павлу Дронжкевичу. — И поверьте, если в вашем доме имеется хоть одна-единственная хорошо запрятанная перчатка, мы её непременно обнаружим!

Дрожащий пан Дронжкевич послушно поднялся с места. Был он смертельно бледен, ибо вдруг вспомнил: не так давно он потерял одну перчатку. Очень может быть, вторая где-то завалялась в доме, и что теперь будет? Полиция её непременно обнаружит.

Сам по себе факт потери перчатки не был уж таким ужасным, но старшему комиссару Бежану, доведённому до крайности бесконечными издевательскими замечаниями проклятых баб, удалось создать гнетущую атмосферу ужаса, прямо-таки ощутимо нависшую в гостиной.

Сказалась она и на Яцеке.

— А я? — крикнул парень, тоже срываясь с места. — А меня забыли? Ведь дома у меня тоже найдутся кое-какие перчатки, не вожу же я всех с собой в машине!

Холодным, как лёд, голосом комиссар бросил:

— Надеюсь, пан не забыл, что у него имеется мамаша? Благоразумная и спокойная женщина, не то что некоторые… Все ваши перчатки уже давно находятся в нашем распоряжении, так что попрошу не морочить полиции голову. Разве что пан намерен сразу добровольно признаться в совершении убийства?

Яцек застыл.

— Нет, — слабым голосом отозвался он, осмыслив услышанное, и повалился на стул. — Нет, спасибо, не намерен… То есть, не то я хотел сказать… О Боже, ничего не соображаю. В жизни я никого не убивал!

— Вот пока и все на сегодня, — подвёл итог комиссар, сухо попрощался и вышел, уводя с собой явно струхнувшего Павла Дронжкевича.

* * *

После ухода комиссара надолго воцарилась тишина в гостиной.

— О Езус-Мария! — простонала Доротка.

Фелиция тоже ожила и взглянула на сестру.

— Ты хорошо расслышала? Выходит, у Вандзи было аж сорок миллионов долларов? Я не ослышалась?

И опять воцарилась тишина, видимо, все осмысливали потрясающую новость. Теперь отозвался Яцек, которому явно придало бодрости упоминание комиссара о его благоразумной матери.

— Я так понял, что пани Паркер оставила наследство в размере сорока миллионов долларов, — откашлявшись, сказал он. — Лакомый кусочек, очень даже лакомый, хотя налоги порядочно откусят от него. И все равно. Но вы являетесь наследницами, уважаемые пани, так что хочешь не хочешь — просто не можете оказаться вне подозрений.

Меланью наконец прорвало.

— Главная наследница Доротка, — немного хриплым голосом заметила она. — Надеюсь, не ты придушила Вандзю? А ну-ка, завари свежего чайку. Хотя нет, какой чаек? Я привезла бутылку красного, у меня в комнате, слетай-ка за ней, надеюсь, эти Пинкертоны не выхлестали. Поскольку никогда в жизни мне ещё не доводилось быть даже свидетельницей такого события, не говоря уже о непосредственном причастии к нему, считаю — надо отметить. Даже если завтра нас всех посадят в эти самые камеры…

— Тогда тем более! — на редкость разумно отозвалась Фелиция. — Может, потом уже не будет такой возможности.

Доротка бросила на тёток взгляд раненой лани и, как лунатик, потащилась наверх. Вино нашла сразу, прихватила с кухни бокалы и штопор и вернулась на место, сунула Яцеку штопор с бутылкой.

— Только теперь я поверила, что Вандзя и в самом деле была набита деньгами, — раздражённо заговорила Фелиция. — Можно было предположить, что она богата, но не в такой же степени! Ну, миллион долларов, ну два, на худой конец, даже пусть целых пять, но не сорок же! Такое в голову не приходило. Если половина из этого достанется Доротке, то как нам быть?

— Сильвия заявила, что они вдвоём сидели здесь и с места не сдвинулись, — нервно заговорила Меланья. — Вы и в самом деле тут сидели? Тогда не понимаю, каким чудом Доротке удалось её убить? К тому же Мартинек слышал после возвращения Доротки ещё один удар.

— Мне кажется, я тоже слышал, — произнёс Яцек, сражаясь с бутылкой. — А Доротка уже сидела за столом…

— Стукнуть мог любой, чтобы обеспечить Доротке алиби, — заметила эрудированная Фелиция.

— Пани предполагает наличие сообщника? — поднял голову Яцек. — И кто это мог быть?

— Любой из нас, — окончательно оправившись от долларового потрясения заявила Меланья. — Вот я попыталась припомнить, как оно все происходило в пятницу, для себя припомнить, не для полиции, и у меня получается — каждая из нас на какое-то время исчезала из поля зрения остальных. Уж не знаю, сколько времени ушло на то, чтобы убить Вандзю, но, полагаю, немного. Наш полицейский не глуп, у него получится тот же вывод. Интересно, что он тогда сделает?

— Лично мне интереснее знать, которая же из нас это сделала!

— Надеюсь, у тебя хоть по отношению к себе самой имеется определённое мнение? — съехидничала Меланья.

— Не уверена, — задумчиво ответила Фелиция. — А вдруг у меня на короткое время память отшибло? Я ведь тоже порядочно выпила.

— Да нет, пьяной ты не была.

— Ну и что? Нашло умственное затмение, ну я и…

— Вы серьёзно намерены сознаться в совершении преступления? — официально, совсем как комиссар, сухо поинтересовался Яцек.

Полицейский тон подействовал, Фелиция опомнилась. Её настолько потрясла оставленная крёстной бабулей сумма, что она чисто автоматически, по многолетней привычке, вступила в перепалку с сестрой, думая в то же время лишь об огромном наследстве, пытаясь устно подсчитать, сколько же составит её третья часть.

— Нет, что вы, я не намерена! — возразила она. — Ладно, вы правы, это не я. Не буду настаивать. Тогда что мне делать?

— Окстись, кретинка, и успокойся со своими умственным затмением, которого никто из нас не отрицает в данный момент. Лично меня интересуют перчатки, с чего это они так ими заинтересовались?

— Следы! — высказал предположение Яцек. — Отпечатки перчаток! Оказывается, даже то отрывочное образование, которое я получил, приносит пользу. Мне известно, что в настоящее время криминалистика в состоянии выявить не только отпечатки пальцев и идентифицировать их, но и выявить отпечатки человека, действующего в перчатках, и в таком случае устанавливается не конкретный человек, а конкретные перчатки. Понимаете, лабораторный анализ выявляет микроследы ткани, кожи, любых синтетических материалов. Так что, по-моему, в своих изысканиях полиция напала на какие-то перчатки, должно быть, молотком стукнул старушку кто-то в перчатках. Найдут перчатки — найдут и преступника. Разве что она сама перед тем, как дубасить молотком, надевала перчатки.

— Доротка?… — спросила Меланья.

Девушка отрицательно покачала головой.

— Нет, я ни разу не видела бабули в перчатках. Молоток она держала в голой руке.

— Ну, тогда они живо поймают убийцу! — высказала предположение Фелиция.

Меланья, разумеется, не согласилась с сестрой.

— Ты бы живо поймала, как же! Знаете, вот теперь я начинаю сопоставлять… Балконная дверь… и перчатки… и лестница в садике…

Она замолчала, уставясь куда-то в пространство.

Остальные уставились на неё, и постепенно на всех лицах стало проявляться понимание…

* * *

Своего ассистента комиссар Бежан обнаружил в комендатуре. Роберт Гурский сидел за факсом.

Увидев начальство, он удовлетворённо произнёс:

— Этот Войцеховский — чистое золото! Сохранил всю переписку по розыскам крестницы пани Паркер, вот теперь её мне выплёвывает. Телефонные разговоры отлично помнит, их было не так уж много, я все записал на магнитофон с его слов. Хочешь ознакомиться? Могу попросить немедленно перепечатать.

— Подождём до утра, дашь мне завтра. И какой-то вывод ты уже можешь сделать из полученных от Войцеховского сведений?

— Кое-какие соображения возникают. О приезде Ванды Паркер знало множество людей, в том числе и совсем посторонних. Разыскивать её крестницу Войцеховский начал почти пять лет назад. Писал сначала своим знакомым, потом в официальные учреждения. Сначала разыскивал только Кристину Вуйчицкую, мать Дороты. Вот это письма первых двух лет. Вот письма Войцеховского, вот официальные ответы бюро учёта населения. Слишком мало данных, требуются дополнительные сведения.

Бежан сел за стол, положил перед собой кипу бумаг и принялся их просматривать, а Роберт тем временем продолжал говорить.

— Войцеховский договорился тут с одним таким, чтобы тот поискал по кладбищам, вот он, Дариуш Хубек. Тот и разыскал могилы Вуйчицких, в том числе и Кристины, та самая, с датой рождения, имена матери и отца, все честь честью. Вообще фамилия Вуйчицкая у нас не редкость, но в данном случае совпали все прочие данные. И тогда Войцеховский стал плясать от этой могилы, так он мне по телефону объяснил. По его поручению Хубек вышел на больницу, в которой умерла Кристина Вуйчицкая, и там узнал, что у неё родилась дочка. Велел Хубеку раздобыть метрику девочки, и теперь уже принялся разыскивать Дороту Павляковскую.

— Труды его окупились, заработал столько, что смог эмигрировать в Канаду, и теперь живёт там припеваючи…

— А этот самый Хубек знал, зачем ищет Дорогу?

— Прекрасно знал. Войцеховский ему обо всем рассказал, чтобы облегчить поиски. Сначала тот нашёл другую Павляковскую, некую Веронику, но оказалось — не та. Она Павляковская по мужу и ни о каких Вуйчицких никогда не слышала.

— А её муж?

— С мужем Хубек не беседовал, жена сказала, что муж и вовсе не знает. В бумагах есть их адрес и телефон, на всякий случай. А потом Хубек эмигрировал в Канаду, Войцеховский обещал ему помочь в этом и слово сдержал, а сам начал переговоры с варшавским нотариусом. Пани Паркер ему покоя не давала, вот и старался поскорее от неё освободиться. Что же касается знакомых, через которых разыскивал Кристину, то их фамилии и адреса у меня записаны на плёнке, завтра расшифруем. Из них лично никто Ванды Паркер не знал, только слышали о ней от своих родных и знакомых, и, сдаётся, много, много чего услышали и от Войцеховского. Пока все.

— Ладно. Выпиши ещё из переписки фамилии и адреса и отправляйся домой. Результаты лабораторных анализов получим завтра.

В самый час пик Доротка остановилась в густой толпе пешеходов на переходе у трамвайных путей.

Толпа пережидала не столько красный свет, который, как известно, у варшавян особого почтения не вызывает, сколько очередной мчащийся трамвай. И второй, встречный, который как раз отъехал от остановки и набирал скорость.

Все последующее заняло не больше двух секунд.

Сначала Доротка краем глаза заметила, как рядом с ней застыл какой-то громадный парень, не менее двух метров ростом и соответствующего богатырского телосложения, сплошные мускулы, нахально пялится на неё, но ей такие не нравятся, слишком уж велик. И тут же сильный удар в спину бросил её прямо под колёса мчащегося трамвая. В ту же долю секунды перед самым Дороткиным носом вдруг возникла рука парня, словно тот ею выстрелил, настолько стремительно она появилась, и на неё навалилась всем телом уже падающая на рельсы Доротка.

— Ты что, девка? — раздался сверху мощный бас. — Жизнь надоела?

Ответить Доротка сумела не сразу — после того, как трамвай проехал. Все ещё не отпуская спасительную, словно чугунную, руку, Доротка с трудом выдавила:

— Нет, меня кто-то в спину толкнул.

И совсем придя в себя, уже нормальным голосом вскричала:

— О Боже, что за, люди! Ведь ещё секунда… Спасибо пану, вы спасли мне жизнь. Спасибо огромное!

— Да не за что, чего там. А люди и в самом деле стали как скотина. Кто же там сзади стоял?

Оба с Дороткой одновременно оглянулись, но разве разберёшь? Люди ничего не заметили, каждый спешил перейти трамвайные пути, пока свободны, все торопились, никто ничего не заметил. Вот если бы человек попал под трамвай, тогда, может, и заметили бы. А так… никакой сенсации.

— Я Владек, — пробасил спаситель. — А тебя как?

— Дорота.

— Давай телефон, да побыстрее, спешу я.

— Нет у меня телефона, — солгала Доротка, совершенно не желая того. Просто из-за тёток уже привыкла так отвечать всем молодым людям, желающим с ней познакомиться. Но теперь ведь особый случай. Девушке стало стыдно. Она ещё не решила, как поступить, богатырь решил за неё. Похоже, и в самом деле торопился.

— Я в «Легии» тренируюсь, там меня найдёшь! — крикнул он и в два прыжка исчез из виду.

Только теперь Доротка почувствовала, что вся дрожит, а ноги её не держат. И совершенно забыла, куда шла. А, вспомнила, в «Хербаполь» за целебными травками для Сильвии.

Полчаса просидела бедная Доротка в каком-то маленьком кафетерии за столиком, будучи не в состоянии успокоить дрожь в коленках и лёгкое головокружение. Перед глазами все стояла ужасная сцена — вот она валится на рельсы под мчащийся трамвай, вся заледенев от ужаса, вот появляется спасительная рука этого, как его, Владека, вот она мёртвой хваткой вцепляется в эту руку, как в железные перила, ограждающие кое-где опасные переходы. Кстати, рука покрепче железа будет, надо же, какая молниеносная реакция, что значит спортсмен, не окажись там этого парня, она как пить дать попала бы под колёса трамвая… двух трамваев, ведь, второй шёл по соседним рельсам. Как хорошо, что рядом оказался этот потрясающий спортсмен из «Легии», это такая сказочная удача, а ведь мог оказаться вместо него какой хлюпик… И все равно, не любит она таких громил, не в её вкусе. Так и бросится разыскивать его в «Легии», как же, разбежалась! А сейчас домой, скорее домой, нет у неё сил тащиться за травками для Сильвии. Но как она пойдёт, если ноги не держат? Нет, пешком не доберётся, придётся подождать автобуса. Да и страшно ходить пешком, вон сколько с ней неприятностей случилось за последнее время. Полоса, что ли, чёрная настала в её жизни или проклятие какое над нею нависло? Ну вот, расклеилась, нельзя так, а ну возьми себя в руки!

Доротка выполнила собственный приказ, собралась с силами и, покинув безопасный кафетерий, продолжила свой путь.

* * *

— Ну что ж, вот следы перчатки! — воскликнул Роберт Гурский, знакомясь утром с заключением экспертизы. — Вот они, проклятые. Перехватил лестницу поудобней, как раз в том месте, где и твои пальчики обнаружились…

При том криминальном беспределе, что царил в стране, при наличии бесчисленных мафиозных структур, торговцев оружием и наркотиками, дикого хаоса с кражей и заменой автомашин, набившими оскомины мошенничествами на всех уровнях власти, ежедневными убийствами и бессмысленными актами насилия, это конкретное преступление с конкретными следами преступников и конкретными подозреваемыми были чуть ли отдохновением в работе Отдела по особо тяжким преступлениям, и оба его сотрудника занялись им с жаром. К тому же в них взыграл патриотизм, ибо погибла американская гражданка и посольство США настырно интересовалось ходом расследования. Прекрасный случай показать, что наша полиция ничуть не хуже американской, если не лучше, и чихать нам на их достижения науки и техники, пусть подавятся ими. Похоже, такие же чувства испытывали и эксперты, их заключение было на редкость обстоятельным и красноречивым.

— Не совсем в том же месте, рядышком, — поправил Бежан младшего коллегу. — Так что не наложились на следы перчатки, иначе я бы себе этого не простил. Хорошо ещё, что лестница из шлифованной древесины, на неошкуренных досках фиг бы они что обнаружили.

— Теперь дверь, балконная. Толкнул её с балкона ладонью, изо всех сил, растопырил пальцы, вот ручка преступника во всей красе. Неудивительно, что старушка почувствовала сквозняк. И что, только там?… О, вот и ещё, на перилах балкона. Значит, он влез на балкончик, так, так… Удивляюсь я твоим бабам, как они не боятся оставлять балконную дверь незапертой? Влез, значит, на балкон, о, вот следы на ручке двери, сначала попытался просто нажать на ручку, потом изо всех сил толкнул дверь. Стукнул женщину молотком, аккуратно додушил подушкой. Искал чего-то?

— Видимо, нет, больше нигде в комнате его следов не обнаружено… Если и искал, так только глазами, осматривался. Времени у него не было.

— Понятно, и без того здорово рисковал, дом полон народу, в любой момент кто-то мог войти в комнату к гостье, никто ещё не спал.

— Они к гостье не очень торопились, без причины ни одна к ней не заходила. Если сама не звала их. Все на редкость единодушно показали — в доме царил покой, лишь пока эта язва спала.

Подняв голову от бумаг и фотографий, Роберт задумчиво уставился в потолок.

— В таком случае злоумышленником был тип, который знал о порядках в доме, — пришёл он к выводу. — Обо всех. В том числе и о двери, которая не запиралась. И не исключено, не собирался убивать старушку, а только ограбить её. Вот как мне это представляется: засел этот тип в садике и наблюдает через окно. Бабуля носится по дому, вот взбежала к себе и спустилась с ювелирными изделиями, вот раскидывает их по столу, вот все накинулись на них, восхищаются, примеряют, ахают. Тип выжидает. Наконец видит — старушка угомонилась, опять собрала драгоценности в мешочек и удалилась в свою комнату. Спать, наверное, зачем же ещё? Тип наблюдает. Возможно, бабуля легла и погасила свет. Время! Тип подставляет лестницу, взбирается на балкон, толкает балконную дверь, ветер врывается в комнату, как раз дул с той стороны, бабуля вмиг почувствовала сквозняк, она ещё не заснула, почувствовала, значит, сквозняк, зажигает лампу и хватает свой молоток. Ну и тут ему уже ничего не оставалось, как её пришить. Всего один раз и успел стукнуть, а потом духу не хватило разыскивать драгоценности, да и опасно, вдруг все-таки кто услышал стук…

— Ты, конечно, парень неглупый, но несёшь чушь. Если бы тип намеревался только ограбить старушку, выбрал бы более удобный момент. Раз он так хорошо знаком с порядками в доме, должен знать, что все вечера бабы до поздней ночи торчали внизу, в их гостиной-столовой. И не каждый день у них были гости, и не всегда засиживались до полуночи. Так что разумней было дождаться, пока старуха совсем не заснёт, потом забраться, зажечь свет и спокойненько обыскать комнату. И сделать это можно было не обязательно тогда, когда столько гостей было в доме.

— А если он боялся, что она на следующий день отдаст драгоценности в банк, на хранение? А если он намеревался прикончить старуху, специально выбрал день, когда в доме полно народу, чтобы было больше подозреваемых? В таком случае следует принять — явился для того, чтобы убить!

— Вот это уже звучит умнее, — похвалил аспиранта Бежан.

Окрылённый похвалой, Роберт дал волю воображению.

— Не следует исключать и возможности того, что номер отколол кто-то из своих. Следы в перчатке специально пооставлял, чтобы нас ввести в заблуждение, чтобы подозрение пало на кого-то постороннего. Тогда ему пришлось бы инсценировать все представление, включая перенос лестницы, балконные перила, дверь и прочее. Ведь следов только на молотке было бы недостаточно. Нет, слишком это сложно.

— С экспертизой перчаток ты уже ознакомился? — спросил Бежан.

Роберт ознакомился.

— С ума сойти! Тридцать четыре пары и семь разрозненных. И ни одна не подходит! Ну тогда тем более… Хотя… одну из семи разрозненных могли сразу выбросить в мусорный бак.

— Все окрестные мусорные баки тщательно проверены. Мусор тут вывозят раз в неделю, так что с мусором нам повезло.

— Думаю, ребята, что в них копались, были другого мнения… И вот ещё соображение. Зачем понадобилось столь демонстративно приканчивать старушку? Если уж твои бабы собирались от неё избавиться, а ты уверял — они соображают неплохо, не проще ли было все обставить так, будто престарелая родственница сама окочурилась? Ведь ей под девяносто, много ли надо? Запросто могла слететь с лестницы, или наесться чего вредного для здоровья, ведь все самые вкусные вещи для здоровья вредны…

— Начинаешь склоняться к мысли, что её прикончил все-таки некто посторонний?

— Пожалуй, склоняюсь. А среди посторонних надо искать такого, который хорошо знаком с порядками в доме и которого на приёме в пятницу не было среди гостей. У них есть какая приходящая домработница?

— Ты невнимательно ознакомился с бумагами. Вот протокол. Уборщица со всеми детьми и мужем сидела дома, показания соседей не вызывают сомнений. Соседи вместе с семейством уборщицы смотрели очередную серию популярного сериала, у них свой телевизор испортился, вот они и направились к соседям. Ушли только после одиннадцати. Железное алиби и у уборщицы, и у её мужа.

— Но уборщица могла кому-нибудь разболтать!

— Могла, любой мог разболтать. Придётся опросить чуть ли не весь город. Где у тебя фамилии?

— Вот, и адреса.

Благодаря показаниям Войцеховского было выявлено шестнадцать человек, так или иначе причастных к поискам родичей пани Паркер. В их числе и нотариус. Каждый из этих шестнадцати мог кому-нибудь рассказать о поисках, предпринятых миллионершей-американкой. И не обязательно каждый из шестнадцати помнил о том, кому рассказывал, а если и помнил, захотел бы об этом информировать полицию. Роберт Гурский по молодости и недостаточной опытности был преисполнен желанием действовать и уверенностью в успехе, а у опытного старшего комиссара волосы встали дыбом, когда он представил ожидающую их работу. Это если игнорировать проклятого эмигранта Хубека, который до своего отъезда в Канаду мог болтать о богатой американке направо и налево, совсем не считая нужды ставить Войцеховского об этом в известность. А попробуй теперь доберись до него…

Тут позвонили снизу из бюро пропусков. Оказывается, к ним просится на приём некий Яцек Волинский. Облегчённо выбросив из головы тысячные толпы людей, которых предстоит им опросить, Бежан приказал немедленно парня пропустить. В комиссаре затеплилась надежда…

* * *

— Да нет, я вовсе его не подозреваю, — решительно заявил Яцек. — А если вы подозреваете, пан комиссар, то ошибаетесь, прямо говорю. Однако размечтался не в меру, и кто знает, с кем делился своими мечтами. Тогда, в разговоре со мной в кафе, сболтнул лишнее, мы ведь совсем незнакомы, ну, допустим, разболтался под впечатлением случившегося. Вряд ли убийца прикончил старушку в угоду Мартинеку, ради того, чтобы его доходы увеличились, и тот смог съездить за границу. Наверняка убийца сделал это для себя, возможно, хотел ограничиться лишь кражей, да переборщил.