— Больше никого из близких у меня не осталось на всем белом свете, а я ведь не захвачу с собой денег в могилу. Дом бы купила, но мне так хорошо у них, наконец-то семейная обстановка, есть теперь кому подать стакан воды, а здоровье у меня уже не то, врачи чего только не находят — и косорукость, и плоскоглазие, и лихостопие. А моя Мирабелька из Порто-Рико уж такая была ленивая, такая привередливая — все по ней не так. И представляешь, коханый, требовала от меня денег, чтобы за все мелочи платить! Причём каждый день, транжирила почём зря. Как что у неё попрошу — так глухой прикидывается, а как денег требовать — ну ровно смола! Не понимала, дурёха, что таких денег никто в доме не держит, для того и существуют поверенные и счета в банке, а что я намучилась, выпрашивая у неё всякую малость, что накричалась, что настучалась — здоровье подорвала. А тут, а здесь моя дорогая внученька уж такая отзывчивая девочка, и тебе с ней будет хорошо, а на свадьбу подарю ей своё любимое ожерелье, мне не жалко, в крайнем случае, если надумаю на какой приём пойти в посольство, она мне даст поносить. Как думаешь, даст?

Спохватившись, заслушавшийся Яцек горячо подтвердил — даст непременно, она, Доротка, добрая, а уж для крёстной бабушки и вовсе ничего не пожалеет. Ну комедия, такой и по телеку не увидишь!

Довольная пассажирка снова затрещала:

— Оформила все в наилучшем виде. Темнить не стану, сразу им и скажу, зачем делать тайну, лучше устроим торжественный ужин по случаю отмывания — ведь документ оформлен по всем правилам, в лучшем виде. И ты непременно приходи, как же без тебя, считай, свой человек, а отмывать лучше всего шампанским, ты как считаешь? Вот только не знаю, найдётся ли у них шампанское, надо бы самой позаботиться, у них и без того много хлопот. Не знаешь, можно по телефону заказать шампанское?

Яцек знал наверняка, что по телефону можно заказать пиццу и пиво, насчёт же шампанского не был уверен. Ему ничего не стоило отвезти клиентку в самый лучший винный магазин на Солидарности, после чего выяснилось — за шампанское надо платить ему. К счастью, выручки хватило, расходы не испортили настроения, парень по-прежнему с удовольствием слушал бесконечное повествование о недобросовестных служанках из Центральной Америки, о распределении наследства между «девочками», а также о некоторых эгоистичных личностях, которые лишь притворяются друзьями, а сами рады отправить её не только за океан, но вообще на край земли, к тому же…

На устрицы Яцек предусмотрительно не клюнул, но икру купил, а затем мужественно принял очередное поручение — поинтересоваться о фрахте, то есть багаже, отправленном из Нью-Йорка малой скоростью, — уже, наверное, прибыл…

На этот раз по счётчику платила Меланья.

— Я, конечно, прошу извинить, но меня пригласили сегодня на отмывание…

— На ЧТО?

— Я так понял, вечером намечается приём по случаю свежеоформленного у нотариуса завещания. Во сколько он состоится?

— А пану не сообщили, во сколько? — съехидничала по своему обыкновению Меланья. — Впрочем, если по поводу завещания, то придётся отметить.

— Мне не сказали, во сколько. Но шампанское надо заморозить, не то пропадёт, а я сам за него платил. Я не намекаю, избави Бог…

— …и правильно делаешь! — отрезала Меланья. — Кто тебя просил платить? Ну да уж ладно, приплюсуй к счёту, сколько там с меня? И приходи вечером в любое время, придётся устроить приём, ничего не поделаешь…

Приём безошибочно учуял Мартинек, призванный подпереть покосившуюся мойку. Зато Доротка опоздала. Понимая, что дома ей теперь нет никакой возможности работать, упросила издательство выделить ей угол, где почти закончила редактуру норвежской тягомотины. Закончила бы и без «почти», да последний сотрудник издательства уже уходил, и помещение требовалось запереть. Пришлось уйти и Доротке.

Крёстная Ванда лично помогала накрывать на стол, отдавая распоряжения и ценные указания.

— Нет, нет, дорогуша, салфетки непременно разложи веером. И свечи поставь, ни одно торжество не обходится без свечей. Ложки ближе к тарелкам… а приправы где? Под бокалы положи подставки. Как это нету? А я видела — есть. Так не ленись, дитя моё, принеси. Тарелки неровно расставлены, поправь. Ну и где приправы?

Меланью это только смешило, зато Фелиция кипела от возмущения. Она не привыкла, чтобы ею командовали, — всегда распоряжалась сама; к тому же никак не могла смириться с потерей шпорника. Сильвия заблаговременно укрылась в кухне, предоставив сёстрам накрывать на стол и тем самым избежав утомительного общения с Вандзей.

Вот и получилось, что под обстрел угодил Мартинек. Правда, после того как подпёр раковину, он часа два мыл руки, но более тянуть уже было нельзя, парень был вынужден завершить гигиеническую процедуру. Но вместо того, чтобы наконец спокойно сесть за стол, ему пришлось опять потрудиться.

Прибыл Яцек с букетом. После того как ему возместили оплату шампанского, он мог за свой счёт купить не только икру, но и цветы, весьма милостиво воспринятые бабулей. Собрались все, кроме Доротки. Спиртное Меланья взяла на себя и накрыла столик с дринками отдельно от главного, это придало мероприятию особую торжественность. Американская крёстная была почти довольна.

— Ничего получилось, но я недаром говорила — надо пристроить ещё помещение, вам явно не хватает ливинг-рума. А где же моя внученька, почему её нет? Всегда так поздно возвращается? А хлопцы ждут не дождутся, оба женишка на загляденье, я понимаю, уважающая себя паненка так и должна себя вести, ну да могла бы уже и прийти. Мелюня, дитя моё, ты прекрасно готовишь коктейли, дай-ка мне ещё бокальчик…

— Не очень старайся! — прошипела Фелиция слишком разыгравшейся сестре. — Вандзя упьётся.

— Вот и ладненько! Может, заснёт и не станет дубасить молотком.

— Да, но перед этим забудет, о чем хотела рассказать. Спаивай её на здоровье, но потом…

— Так тебе не терпится узнать о завещании?

— А тебе на него наплевать?

— Ну уж я от любопытства не лопну.

Пожав плечами, Фелиция отступилась. Её мучила ещё одна проблема: как заставить беззаботную старушку тряхнуть мошной. За шампанское заплатила Меланья, можно сделать вид, что икры не замечаешь, даже пожирая её, но ведь и завтра будет день! Что придёт завтра в бесшабашную голову Вандзи? А уже понятно — с расходами гостья не считается.

В ожидании Доротки присутствующие налегли на выпивку, но больше тянуть было неприлично.

Девушка пришла, когда все садились за стол.

Подвыпившая крёстная бабуля так темпераментно приветствовала свою обожаемую внученьку, что той с трудом удалось вырваться, чтобы хоть руки вымыть. Проведённые ею в ванной две минуты показались крёстной просто невыносимыми.

— Открыть шампанское! — распоряжалась старушка. — И непременно выпьем за здоровье Доротки, потому как она моя наследница, и сейчас я вам все расскажу.

Фелиция передала заиндевевшую бутылку Мартинеку. Меланья решительно отобрала её у него и воткнула в руки Яцека. Тем самым обе сестры продемонстрировали как свои чувства, так и умение соображать в ответственные минуты. Мартинек вовсе не обиделся, напротив, а Яцеку было не впервой открывать шампанское. Ни капли не пролил и выстрелил умеренно, в люстру не угодил.

— За твоё здоровье, Вандзюня! — провозгласила тост Фелиция, по всей вероятности, из элементарной вежливости.

Видимо, руководствуясь тем же, Ванда вскричала:

— Да нет же, ваше здоровье, дорогие мои! И Доротки!

Доротке, ошеломлённой неожиданным торжеством, обеспокоенной присутствием Яцека и не успевшей узнать, расплатились ли с ним за сегодняшние безумства крёстной бабули, а также ещё не совсем пришедшей в себя после работы над норвежским детективом, было абсолютно безразлично, за чьё здоровье пить. Бабуля пьёт за её, тогда она выпьем за бабулино, проше бардзо.

Бабуле не терпелось перейти к делу, и она затараторила:

— Побывала я у нотариуса и написала завещание, чтобы все оформить, как положено. Поделила пополам, одна половина будет Дороткина, а вторая для вас, дорогие девочки, вы уж разделите их по справедливости между собой. Денег много, всем хватит…

— Сколько именно? — бестактно перебил старушку Мартинек.

— Да откуда же мне знать, дитя моё? — удивилась миллионерша. — Знаю только — страшно много…

— Как ты можешь не знать, сколько у тебя денег? — в свою очередь удивилась Сильвия, для которой, никогда не имевшей ни гроша собственных денег, вопрос был более чем актуальным.

— Так ведь сумма каждый день меняется, дорогуша, от курса зависит и ещё от чего-то, у Антося все было высчитано, а мне это ни к чему, и у нотариуса тоже нет телефона Антося, а он, сами видите, хорош индюк, мог бы позвонить, хоть поинтересоваться, как я тут, а может, и приболел, но скорее всего опять встревает эта подлюка Жейна, уж такая она нехорошая, сама бы хотела все заграбастать…

— И свидетели были? — не унималась Сильвия.

— Что свидетели? Какие свидетели? Да я и без свидетелей знаю ей цену.

— Две штуки свидетелей необходимы! — важно заявила Сильвия. — Я слышала: для того чтобы завещание имело полную силу, нужны свидетели.

— Интересно, кто такая Жейна? — шепнула Меланья сидящему рядом Яцеку. — Никогда не слышала такого имени.

Немного уже привыкший к бабуле Яцек предложил:

— Думаю, имеется в виду Джейн.

— О свидетелях, дорогуша, нотариус сам позаботился, уж он все оформил в лучшем виде, так что не беспокойся. И тебе посоветую: такие дела предоставь решать нотариусу, уж он лучше знает. У нас в Нью-Йорке недавно, лет тридцать назад, уж такой скандал разразился, когда умер этот, как его… Кулас, ой нет, Пайка или ещё кто, ну да неважно, так его дети от двух браков чуть не подрались, и ещё три жены, и все говорили, надо было ему у нотариуса составлять завещание, и до суда бы не дошло…

Не привыкшая долго сосредотачиваться на чем-то, Фелиция отключилась. Теперь надо решить, с кем и о чем говорить, разумеется, потом, когда все уснут. Интересно, какая здесь разница во времени с Нью-Йорком? На сколько часов и в какую сторону, прибавлять или отнимать? И каким образом обезвредить Меланью? Эта язва обязательно поднимет трубку. Надо как-то незаметно отключить её аппарат, утром так же незаметно включить.

Меланью же, в свою очередь, заинтересовала Сильвия. С чего это вдруг так осмелела, что это её так заботит, имеет ли завещание Ванды законную силу? А удивляться нечему — до Сильвии постепенно доходило, что гостья их и в самом деле богата и, если ей, Сильвии, перепадёт хоть самая малость, для неё начнётся совсем другая жизнь. Она станет независимой от Фелиции, не придётся больше отчитываться в каждой злотувке, можно будет купить себе то, о чем давно мечталось, как о несбыточном счастье…

Мартинек, очень довольный жизнью, методично работал челюстями, пожирая все, находящееся на расстоянии вытянутой руки. Его очень обрадовало сообщение старухи о том, что Доротка унаследует не все её деньги, — перепадёт и старым грымзам, может, не только Фелиция станет платить более щедро, но, глядишь, даже Сильвия тоже будет давать поручения и платить за них, так что из старухиного наследства и ему обломится; только вот не придётся ли слишком долго ждать? Чем скорее, тем лучше. И уже с особым интересом поглядывал на завещательницу, которая уминала яства не хуже его самого, загребая все подряд — и икорку, и маринованную селёдочку, и жареную уточку с яблоками, и панированные котлетки телячьи, и вино, и шампанское… Ведь человеку в её возрасте это наверняка вредно, несварение желудка или что-то в этом роде, кто знает, может, и помрёт? И добрый Мартинек порадовался за старушку — ведь той будет приятно умереть после такого ужина.

Яцек тоже внимательно слушал все, о чем говорилось за столом, и делал свои выводы. С Дороткой говорить он не мог, их разделяла Меланья. А пообщаться с девушкой очень хотелось — уж больно она хороша. А Доротка и впрямь, хотя усталая и совершенно неподготовленная к званому вечеру, выглядела на редкость привлекательно: волосы прелестно растрепались, после бокала шампанского глаза заблестели и щёчки зарумянились, так что смотреть на неё — одно удовольствие. Парень не отрывал от неё глаз и радовался за девушку, которая получит от крёстной наследство. Обладавший достаточным жизненным опытом, Яцек не верил в миллионы американки, но пусть даже тысячи… Правда, судя по всему, миллионерша отличалась железным здоровьем и неиссякаемой жизненной силой.

Доротка постепенно приходила в себя. Всю болтовню о наследстве, хотя та касалась её непосредственно, она пропускала мимо ушей, не придавая ей никакого значения. Честно говоря, даже миллионному наследству она предпочла бы пусть небольшую сумму, но наличными — такой маленький сувенирчик в двадцать-тридцать тысяч долларов. И старушке никакого вреда для здоровья, и ей, Доротке, возможность приобрести хоть крохотную квартирку для себя. Ну да что об этом мечтать, пока бабуля щедра лишь на обещания да на траты не скупится.

Дойдя до трат, девушка сразу вспомнила о Яцеке и с беспокойством взглянула на парня. Нет, не похоже, что сердит, напротив, производит впечатление человека, всецело довольного жизнью. Вон, перехватив её взгляд, улыбнулся от уха до уха и весело подмигнул. Нравится ей этот парень, нечего притворяться. Надо бы с ним переговорить с глазу на глаз — для выяснения финансовых вопросов, разумеется, — да разве в этом доме дадут спокойно пообщаться? Придётся договориться о встрече в другом месте. О чем это бабуля?

— …и ты наверняка помнишь, дитя моё, Сокольских, — обратилась гостья к задумавшейся Фелиции, — или нет, Ястшембских, нет, другая фамилия, ага, вспомнила, Вронские[2], они ещё собирались разводиться из-за вашей бабки, хотя та была намного старше их. Страшной красоты женщина, у меня есть её фотография в альбоме, идёт малой скоростью, непременно вам покажу, когда получу багаж, фрахт уже должен прийти, кстати, не мешало бы узнать… так я спрашиваю, детка, ты их помнишь?

Меланья попыталась незаметно под столом пнуть Фелицию, потому что та не слышала обращённого к ней настойчивого вопроса гостьи, да угодила в Мартинека. Вздрогнув, юноша поспешил проглотить то, что было во рту. Поскольку было много, всего проглотить не удалось.

— Мепому, — вежливо, но нечленораздельно ответил Мартинек и извиняющимся тоном прибавил: — Увы!

Что-что, а уж слух у престарелой гостьи был отменный, соображала она отлично и реагировала молниеносно.

— Да нет, не ты, мой дорогой, ты ещё слишком молод, а это до войны было. Я к Фелюне обращаюсь. А говорить с набитым ртом некультурно, да и не всякий поймёт, не все же такие умные… неужели больше не найдётся шампанского?

Со второго раза Меланье удалось попасть в сестру. Та очнулась как раз вовремя, чтобы услышать вопрос о шампанском.

— Как это не найдётся? — возмутилась она. — Конечно, найдётся… Сильвия…

Сильвия не отключалась, слушала гостью и отреагировала сразу.

— Как же, стоит в холодильнике. Или лежит. Доротка!…

Доротка молча встала и вышла в кухню. Крёстная вернулась к прерванному монологу:

— Так помнишь Вронских или нет? У неё ещё были длинные чёрные косы, вокруг головы заматывала…

— Каких ещё Вронских? — проворчала Фелиция, да спохватилась. В конце концов, к ней обращается миллионерша, которая и ей что-то завещала. — Ах, Вронских… И чёрные косы…

— Они же были на крестинах.

Пришлось Фелиции поднапрячься, хотя какие-то Вронские были ей до лампочки.

— А, на крестинах… Припоминаю… Минутку, такая толстая баба с косами, закрученными вокруг головы? А муж у неё худой и жутко высокий, во всяком случае, таким мне казался…

— Потому что ты была ребёнком.

— Так они Вронские? Внешне помню, а фамилию забыла…

— А может, Ястшембские…

— О, Ястшембские, конечно же, я отлично помню! — обрадовалась Фелиция. — И что ты хочешь сказать об этих Ястшембских?

— Да ничего. Просто были.

— Ну и что?

— Да ничего, были и все тут.

Фелиция потеряла дар речи. Заставить её с таким трудом вспомнить происходившее в незапамятные времена — и оказывается, это никому не нужно! За человека её эта Ванда не считает, такой удар по самолюбию. Давно её никто так не оскорблял!

Глядя на старшую сестру, Меланья не смогла удержаться от ехидного хихиканья. Без последствий это сошло ей лишь потому, что пришла Доротка с бутылкой замороженного шампанского и через стол подала её Яцеку. Любая женщина инстинктивно даёт откупорить бутылку тому мужчине, который ей больше по сердцу. В данном случае выбор был небольшим, Мартинек вообще исключался. Не думала Доротка ни о каком предпочтении, просто порадовалась, что наконец-то не ей откупоривать бутылку — до сих пор это входило в её обязанности и не очень хорошо получалось.

Шампанское спутало нить рассуждений гостьи и направило их в другое русло.

— …и когда мой Стасик второй миллион положил в банк, пригласил меня на ужин с шампанским и сказал: миллионером человек имеет право называться лишь тогда, когда у него их минимум два! Один — ещё не миллионер, минимум два. А при пятом миллионе подарил мне колье, которое я вам уже показывала… или ещё не показывала? Ну так покажу, сейчас…

Сорвавшись со стула, шустрая старушка резво взбежала по лестнице. За столом ошеломлённо молчали.

— В неплохой форме пожилая леди, — уважительно прокомментировал Яцек.

— Вы что, верите, что она и в самом деле принесёт колье? — недоверчиво произнесла Меланья.

— Может, бриллиантовое? — с надеждой выдохнула Сильвия. — Ни разу в жизни не видела настоящего бриллиантового колье…

— Вот интересно, те пять миллионов у них сохранились? — тоже с надеждой произнёс Мартинек. — А вдруг ещё столько же сэкономили?

— Или растранжирили! — насмешливо бросила Доротка, явно не проявлявшая по отношению к наследству ни малейшего оптимизма. — Могли на бирже спустить.

Сверху донеслись мощные удары, но не такие, как при стуке молотком.

— Езус-Мария, что она там делает? — вздрогнула Фелиция. — Доротка!

— Не пойду! — решительно отказалась Доротка. — Подумает, меня её колье волнует. Нехорошо подглядывать!

— Я могу сбегать! — неожиданно проявил инициативу Мартинек и с готовностью приподнялся со стула.

— А ну сядь! — прикрикнул на него Яцек.

Мартинек вопросительно глянул на Фелицию.

Та, в свою очередь, вопросительно глянула на Меланью. Меланья пожала плечами, не отрывая уважительного взгляда от племянницы.

— Ну так как? — волновалась Сильвия.

Ответ дала сама Ванда, легко, как девчонка, сбежав с лестницы. В руке она держала нечто сверкающее.

— Вот оно! — сказала миллионерша, с нежностью глядя на ювелирное изделие и осторожно положив его на стол. — Вот, смотрите, именно его подарил мне Стасик на пятом миллионе, любил меня мой дорогой Стасик, больше никто никогда не любил. И на память от него остались мне подарки: покупал он мне изумруды и сапфиры, но уже когда попало, на именины или ещё на какой праздник. А это — это памятное колье, самый дорогой подарок. Антось так на меня сердился, так накричал, когда я надела его на бардак — ведь надо же было что-то надеть…

— На бардак! — вполголоса повторила Меланья. — Что она хотела сказать?

— Наверно, барбекю, — ответила Доротка, тоже не сводя глаз с сияния на столе. — Ну, пикник.

Видимо, у крёстной бабули и в самом деле просто антиталант к языкам.

— …ведь противная Марта понацепляла на себя все свои драгоценности, пусть не думает, я тоже не из-под сорокиного хвоста вывалилась, в поле не обсевок и ей не чета…

Американскую гостью уже никто не слушал, все впились глазами в удивительное колье, которое сверкало и переливалось невиданным блеском. Какие могут быть сомнения — настоящее бриллиантовое ожерелье! Причём бриллианты размером с хороший лесной орех. Никто из присутствующих ничего подобного не видел.

Сильвия первой протянула руку и осторожно поднесла сокровище к глазам, чтобы рассмотреть как следует. У неё колье отобрала Меланья, а потом оно по очереди обошло всех. Фелиция сочла долгом высказать сомнение:

— Вряд ли оно настоящее — уж больно крупны камни. Небось, чешская бижутерия, «Яблонекс».

Мартинек опять проявил не свойственные ему инициативность и энергию. Вежливо вытащив из кулака Фелиции ювелирное изделие, он подошёл к окну и с размаху, широким жестом провёл по стеклу одним из камешков. На стекле проступила глубокая полоса, ясно различимая в электрическом свете, усиленном огнём свечей.

— Настоящие! — удовлетворённо констатировал парень.

— Совсем обалдел! — пробурчал Яцек.

— Стекольщика оплатишь из собственного кармана! — осадила триумфатора Фелиция.

— …потому как не позволял мне надевать его по любому поводу, вот только если какой важный приём, а так велел держать в банковском сейфе, — прорвалась Ванда, — а на что мне в сейфе — ни полюбоваться, ни покрасоваться, но покоя не было от Антося, и тогда я велела сделать имитацию. Так эта имитация до сих пор и лежит в банке Нью-Йорка и пусть себе лежит, у нас там, в Америке, уверены, что ношу я имитацию, а настоящие бриллианты — в сейфе. А рубин Стасик подарил всего один, зато очень большой и с бриллиантиками вокруг, кулончик такой, я вам его тоже покажу…

— Гляди, она и вправду окосела, — шепнула Меланья Фелиции.

— А спать и не собирается.

— Зачем стекольщика? Окну ведь ничего не сделалось, — переживал Мартинек, глядя то, на колье, то на полоску на окне.

Доротка отобрала у него колье и последней стала его рассматривать. Бесподобная, неземная красота! Девушка с грустью подумала, что если бы даже получали его в подарок, ни за что не продала бы, скорее уж с голоду бы померла. И если наследство старушки выглядит таким образом, то пусть она, бабуля, живёт вечно, потому как Доротка пользы от наследства не получит. Разве что моральное удовлетворение от обладания прекрасными вещами…

Меж тем крёстная бабуля уже в полной эйфории опять выскочила из-за стола и опять помчалась наверх. На этот раз ничем там не стучала и почти сразу спустилась с маленьким замшевым мешочком в руках. Высыпала его содержимое на середину стола, потеснив салатницу и вазу с фруктами. И опять у всех замерло дыхание.

Нет, не преувеличивала старушка, расхваливая свои изумруды, сапфиры и рубин. По всей видимости, Стасик и в самом деле любил свою Вандзю и материальных трудностей не испытывал. Даже Яцека проняло, а уж он изо всех сил старался сохранить невозмутимость; и вообще держаться от всех этих сокровищ подальше, блюдя своё мужское достоинство. Бабы — другое дело. Меланья уверовала наконец в богатство их гостьи. Фелиция, подобно Доротке, подумала, не превращено ли все состояние дорогой Вандзи в такие вот побрякушки и тогда от неё действительно не дождёшься ни гроша на расходы. Нельзя же в самом деле расплачиваться в магазине рубиновым кулоном! Сильвия же совершенно потеряла самообладание, она не отводила взора от сверкающего великолепия и жалобным голосом словно жалуясь кому-то, повторяла:

— Ах, я вся так и затрепещала, так и затрепещала…

Миллионерша продолжала тараторить:

— И все это будет вашим, мои девочки. Доротка сразу получит своё колье, твой жених пообещал, что если мне захочется поносить, ты не откажешь, ведь правда? А остальное вы получите после моей смерти, вы все, девочки мои. Ведь правда, красиво? И этот дурак велел мне такую красоту в банковский сейф прятать, там её держать…

Звонок у калитки услышала одна Доротка, и то лишь потому, что её отправили на кухню заваривать чай. Шампанское — это, конечно, хорошо, но без чаю все равно не обойтись, тётки без него не могут. Выглянув в окно, девушка разглядела за калиткой фигуру Меланьиного хахаля и впустила его.

Павел Дронжкевич прибыл с намерением забрать Меланью на какую-то встречу с неким второстепенным общественным деятелем, а после встречи хотел повести её на ужин в ресторан. Как уже говорилось, Меланья старалась держать поклонника на дистанции от сестёр, никогда не оставляла на ночь и делала вид, что никакое сильное чувство их не связывает. Похоже, Доротка тоже унаследовала малую толику фамильного стремления поиздеваться над ближним. Она сообщила гостю, что тот очень кстати явился, у них как раз в разгаре небольшое семейное торжество, и горячо пригласила его пройти в гостиную. Пусть Меланья на своей шкуре почувствует, как издеваться над людьми, уж Фелиция такой оказии не упустит.

Раздевшись в прихожей, Павел Дронжкевич вошёл в салон никем не замеченный и не услышанный за общим шумом и ажиотажем, с улыбкой подошёл к столу… и улыбка замерла на губах, а сам прибывший обратился в соляной столп. То, что лежало на столе, то, что мерцало и переливалось в руках сидящих за столом, просто не имело права на существование! Павел Дронжкевич разбирался неплохо в ювелирном деле, большую часть жизни, до того как стал журналистом, провёл в крупном ювелирном магазине оценщиком и теперь подумал — галлюцинация, быть такого не может!

Первой заметила вновь прибывшего неугомонная, сияющая Ванда Паркер, урождённая Ройкувна.

— А вот к нам ещё гость пришёл, кто он? Милый хлопец, представьте мне этого пана, неужели тоже родня? Ах, как славно, я так люблю родных, проходите, садитесь, к сожалению, шампанское все вышло, припоздали, припоздали, ну да ничего, вино ещё осталось. Пусть кто-нибудь из мальчиков сбегает и принесёт чистый бокал, очень, очень рада, какой у нас хороший приём получился, правда, мои девочки, мои дорогие Фелюня, Мелюня, Сильфуня…

Что касается Сильфуни, то войди в комнату семь носорогов или старых жираф, она не заметила бы их, даже пробей они головами потолок. Её вниманием безраздельно завладели Вандины драгоценности, больше на свете ничего не существовало. Фелиция же и Меланья живо отреагировали на появление нового гостя, причём чувства испытали прямо противоположные.

Фелиция вовсе не желала, чтобы их, можно сказать, фамильные драгоценности узрела ещё одна посторонняя особа — чужие и без того прознали о них. Это с одной стороны. С другой — она сразу поняла, что сможет теперь вволю поиздеваться над младшей сестрицей — ведь та буквально прятала от сестёр своего любовника, и вот он предстал во всей красе, а на лице его, на лице яснее ясного отпечаталась алчность. Ну, теперь она своего не упустит, отыграется на Меланье за все её ехидства!

Меланью же чуть кондрашка не хватила, когда она увидела этого кретина в гостиной. Вошёл, идиот, уже сняв верхнюю одежду, в костюмчике, с гвоздикой в петлице, словно специально готовился к званому вечеру; выставить за дверь теперь, когда американская гостья так его приветствовала, никак нельзя, придётся делать хорошую мину при плохой игре, а уж Фелиция не откажет себе в удовольствии… Хорошо, хоть Сильвия ничего не соображает.

Услышав горячие приветствия пожилой незнакомой дамы, Павел Дронжкевич стряхнул оцепенение и подошёл к её ручке. Гостя представили даме и каким-то двум тоже незнакомым молодым людям и усадили за стол. Не сразу до Павла дошло, что происходит, ибо говорили сразу три человека. Сделав над собой усилие, он попытался сосредоточиться на информации, которую ему прямо в ухо выкрикивала Меланья, — и потому что информация была чёткая и ясная, и потому что исходила от любимой женщины. Однако этой попытке мешало второе ухо, нещадно эксплуатируемое излишне живой и говорливой старушкой, а также сказочные сокровища из «Тысячи и одной ночи», сверкающие внушительной горкой посередине стола. Глаз не отвести! Ошеломлённый пан Дронжкевич напрочь забыл, зачем он сюда явился.

На столе появилась очередная порция свежего чая, Мартинек под шумок эгоистично приканчивал сырник размером с полстола, а Яцек откупоривал очередную бутылку. И вот тут разошедшаяся американская миллионерша наконец скисла.

— Ну ладно, хорошенького понемножку, мне пора на покой. Соберите, девочки, все безделушки в мешочек. Сильвуня, колечко тоже отдай, ещё успеешь налюбоваться, вы тут развлекайтесь, ваше дело молодое, только не слишком шумите. Нет, колье не кладите, пусть Доротка сразу и возьмёт, а там под тарелочкой что осталось, за блюдом из-под сырника не видать, ага, вот теперь все. Нет, нет, не беспокойтесь, я сама управлюсь, ещё, слава Господу, сил хватает, только потом пусть кто-нибудь из вас принесёт мне на ночь термос с горячим чаем, но это немного погодя, не сразу…

После ухода старушки целых две минуты в гостиной царила тишина. А потом все заговорили одновременно.

Сильвия, все ещё трепеща:

— Бывают же среди женщин счастливицы! Всю жизнь среди сокровищ прожила!

Фелиция:

— Наконец можно будет спокойно поговорить.

Мартинек:

— Оценщики по десяти процентов сдирают, а у меня есть кореш, так что, если понадобится…

Доротка (недоверчиво):

— Крёстная бабуля и в самом деле это мне подарила?

Мартинек:

— А вот мой кореш…

Яцек:

— Будь я на месте почтённой дамы, немедленно все бы пораздавал, чтобы никто не дожидался моей смерти. Слушай, парень, заткнись со своим корешем!

Павел:

— Откуда у вас такая необыкновенная родственница появилась?

Сильвия (немного оклемавшись) — Доротке:

— Интересно, куда это ты собираешься надевать колье? На дискотеку? Так там первый попавшийся бандит сорвёт его с тебя вместе с головой! Дай взглянуть!

Меланья:

— Того и гляди у тебя, сестрица, глаза на лоб совсем вылезут, как бы не пришлось обратно запихивать.

Мартинек:

— Кореш и за пять процентов согласится.

Доротка (передавая колье Сильвии через Яцека) — Павлу:

— Да она нам даже не родственница, просто крёстная мать моей матери, мне приходится крёстной бабушкой, во всяком случае, так велит называть себя. Вернулась на родину из Штатов, а никаких родных у неё здесь не осталось…

Яцек — Мартинеку:

— Опомнись, парень, говорю — кончай с корешем! И вообще не болтай, кому не след, о таких вещах надо помалкивать.

Фелиция (задрав голову к потолку):

— Глядите-ка, не тарабанит. Я была права.

Меланья уже открыла рот, чтобы возразить: не Фелиция, а именно она, Меланья, высказала умную мысль, что упившись, старушка будет крепче стать, как тут же сверху послышались уже знакомые мощные удары.

— Холера, легка на помине! — вздрогнула Фелиция. — Принцесса, отнеси ей термос с чаем. Впрочем, теперь, в таком ожерелье, тебя следует величать королевой.