Тупо уставившись на пустые тарелки, Сильвия мысленно прикидывала возможность приготовить завтрашний обед в старом котле для кипячения белья, который давно пропадал без дела. Сварить в нем, скажем, луковый суп или густую похлёбку, которая удовлетворит аппетиты целого взвода оголодавших десантников. Придя к такому решению, Сильвия совершенно успокоилась.

Остаток вечера прошёл в приятной, тёплой атмосфере, в дружеской беседе. В ней не принимала участия одна Доротка, которой предстояла ещё редактура перевода венгерского детектива. Сытный обед с капелькой вина положительно сказался на творческих способностях редакторши, и шпионский детектив засверкал всеми цветами радуги.

На седьмой день, в полдень, Мартинек торжественно приступил наконец к покраске оконной рамы. До двенадцати готовил краску, по капельке добавляя растворитель и без конца пробуя получившийся раствор, затем долго выбирал кисточку.

Но вот все готово, больше тянуть нельзя. И парень в отчаянии мазнул кистью по раме.

Мартинек не был совсем уж кретином, кое-какими познаниями в данной области обладал и понимал, что покраску одной рамы непременно следует закончить за один раз, ну, хотя бы с одной стороны.

Сосредоточенно нахмурившись, он осторожно поводил несколько раз по одному и тому же месту, чтобы покрыть дерево толстым, ровным слоем краски. Наблюдавшая за парнем Фелиция постояла, посмотрела, сделала попытку заставить работника немного живее водить кистью, но это было не в её власти. Тут зазвонил телефон, пришлось переключиться на другие дела.

До обеда Мартинеку удалось окрасить целых три четверти рамы с одной стороны! Потом он тщательно, как хирург, с полчаса мыл руки, хотя не очень их запачкал. Кончил мыть как раз в тот момент, когда на стол в столовой въехал суп. Не в котле, конечно, но все-таки в самой большой кастрюле, какая была в доме.

Луковый суп в исполнении Сильвии был классическим луковым супом в самой популярной его версий, то есть в его состав входили, кроме заглавного лука, бульон, чудовищное количество наструганного сыра и такое же количество гренок. В кастрюле помещалось шестнадцать порций, если считать на обычные глубокие тарелки. Сестры очень любили луковый суп, каждая съела по две порции. Весь остальной суп слопал Мартинек. Все десять тарелок, поскольку Доротки не было.

И вот тогда Сильвия возненавидела прожорливого юнца. Она уже не замечала его милой, добродушной физиономии, позабыла о его услужливости и готовности помогать всегда и во всем, из её памяти улетучились вежливость и воспитанность молодого человека, которые приводили сестёр в восторг. Теперь она видела перед собой прожорливое чудище, от которого надо было спасаться. Мысля поварскими категориями, Сильвия подумала о приготовлении чего-то такого, чего этот обжора был бы не в состоянии умять. В сознании смутно замаячил бык, целиком запечённый на чудовищном вертеле, даже не бык, а слон, мамонт! Сильвия не знала, каков слон на вкус, тем более мамонт, и годятся ли они в пищу. Да и деньги кончились, спохватилась она. Выданные Фелицией на неделю средства были угроханы за три дня. Что же теперь делать? Фелиция очень не любила, когда у неё просили дополнительные суммы на питание.

И опять заметила Сильвия взгляд, каким Меланья наблюдала за пожирателем супа. Было что-то такое в этом взгляде… и ужас, и восхищение. И Сильвия преисполнилась надежды, что младшая сестра, пожалуй, её поймёт. Фелиция же ничего не замечала.

На второе приготовлены были деликатесные филейчики из свиной вырезки, а к ним куча овощей: цветная капуста, брокколи, кукуруза, зелёный горошек и морковка. Мрачно наблюдая за исчезновением деликатесов, Сильвия невольно возвращалась мысленно к целиком зажаренному мамонту. Мелькнувшую было мысль о куриной печеночке — её много продаётся в магазине, тесно спрессованной и замороженной, — тут же пришлось отогнать. Ни в одном магазине не найдётся нужного ей количества; разве что закупить прямо на ферме, специализирующейся на экспортных поставках, да где взять деньги? Что же ей, несчастной, приготовить такое, чтобы насытился этот прожорливый дракон, эта бездонная бочка?

Вечером Сильвия поплакалась Меланьи, и та решила:

— Выдам тебе денег из своего кошелька, просто из любопытства. Хочу знать, сколько он способен сожрать? Ведь внешне совсем не похож на обжору. А что, действительно не осталось у тебя ни гроша?

— Вчера потратила последние, собственные, — захлюпала Сильвия.

— Все записала?

— Разумеется.

— Не помешало бы показать счета Фелиции. Непонятно, почему она ничего не замечает? Впрочем, мальчик довольно милый…

На восьмой день Сильвия поднатужилась и нажарила двести блинчиков с мясом. А Мартинек закончил покраску рамы с одной стороны. Вторую красить было нельзя, потому как он вовремя не соскрёб со второй стороны старую краску, теперь же приходилось ждать, пока подсохнет свежая. Фелиция нашла парню занятие на весь оставшийся день: собрать с их небольшого садика засохшие ветки и сложить в кучу. Хотя садик был крохотный, с нескольких растущих там деревьев сухих веток нападало достаточно.

Разумеется, к работе парень приступил только после обеда. За обедом Сильвия с Меланьей внимательно глядели ему в рот, считая исчезающие там блинчики. Слопал шестьдесят восемь штук. У Сильвии немного отлегло от сердца: наконец-то что-то осталось на завтра.

— Маленькая собачка… — задумчиво проговорила Меланья, глядя в окно на парня, который неторопливо волочил за собой первую веточку.

— Что ты сказала? — не поняла Сильвия.

— Да ничего особенного. Слышала от кого-то или где-то читала, что у маленьких собачек желудки обладают свойствами растягиваться.

— Ты о каких собачках? — рассеянно поинтересовалась Фелиция.

— О маленьких.

— При чем здесь собачки? Что-то не понимаю.

— Неважно. Может, тебе стоит обратиться к окулисту?

— Зачем? Зрение у меня в порядке.

— А мне сдаётся, ты страдаешь близорукостью. Даже на близком расстоянии плохо видишь, — упорствовала Меланья.

— Отвяжись! Я прекрасно вижу на все расстояния, не морочь голову.

— Ну как знаешь…

До вечера трудяга Мартинек собрал в кучу четырнадцать больших веток и тридцать семь сухих прутиков. А главное, сложил аккуратно, даже изящно: основаниями в одну сторону, развилками — в другую. Просто загляденье!

На девятый день с утра Мартинек принялся за свою основную работу по окраске рам, и весь день, с завтрака до ужина, не торопясь шуровал наждачной бумагой другую сторону рамы. Сильвия же приготовила сытную пищу: сварила полтора килограмма риса и к нему гуляш с густым соусом, таким густым, что ложка стояла. И мстительно планировала другие блюда, обильные, сытные и не такие трудоёмкие, как блинчики. Теперь продукты закупались на личные средства Меланьи, дотаций от Фелиции Сильвия просить не осмелилась.

На десятый день Матинек приступил к окраске, а Меланья напустилась на сестру:

— Ну и глупа же ты! Зачем столько готовишь? На этого обжору не напасёшься, а я отказываюсь его кормить!

— Так что же делать? — растерялась Сильвия. — Раз он столько ест.

— Сделаешь меньше — так и съест меньше. Как все это в нем помещается? Не волнуйся, с голоду не помрёт.

Сильвия послушалась сестры и прекратила безнадёжную войну с желудочно-кишечным трактом их работника. А вечером собралась с духом и предъявила Фелиции счета на продукты. Естественно, та была оскорблена в своих лучших чувствах.

— Ведь до конца месяца ещё целых четыре дня, почему же все деньги вышли?

— Ты что, не заметила, что у нас одним ртом стало больше? И как этот рот жрёт!

— Да ничего особенного. Парень молодой, растущий организм требует…

— Какой растущий, ты что? Да он давно вырос. Впрочем, если растёт — его дело, пусть растёт хоть до старости, но на него пошли все наши деньги! НАШИ! Потому как я и свои тратила, и Меланьины.

— А зачем такую прорву готовишь? Сколько раз тебя учила — готовь столько, чтобы съедалось, а не выбрасывалось! Вот тебе пятьдесят злотых, надеюсь, до первого хватит.

Сильвия рассердилась.

— Хватит, если станете питаться картошкой и макаронами! А о мясе позабудь!

— Я и не настаиваю на мясе, мне вполне хватит яиц. А к хлебу можешь подать творожок с укропчиком. Укропчик бесплатный, свой, нарви в огороде.

Сильвия пожала плечами и прекратила бесполезный спор. Желая облегчить себе жизнь, на следующий день нажарила прорву котлет, причём в фарше хлеб значительно превалировал над мясом. И на стол предусмотрительно подала лишь половину, остальные спрятав в глубинах холодильника.

Уже шёл одиннадцатый день, Мартинек закончил красить оконную раму.

На двенадцатый день он с утра занялся выполнением нового задания Фелиции и до обеда вбивал два гвоздя в чулане, чтобы можно было растянуть дополнительную верёвку для сушки белья, а после обеда стал сдирать со стекла рамы предохранительные полосы клейкой ленты. К вечеру эта сложнейшая операция была закончена, но мыть стекло было уже поздно. Мытьём Мартинек занялся на тринадцатый день своего подряда.

Поскольку это совпало с первым числом следующего месяца, а обычно в эти дни происходит выплата зарплаты, Фелиция сочла своим долгом произвести расчёт с работником. Расчёт производился подённый, и только тут Фелиция сообразила, наскоро перемножив в уме стоимость покраски одной рамы на количество окон в доме, что, пожалуй, получается дороговато. В то же время ей не хотелось лишаться всегда готового к услугам миловидного пажа, привыкла она к нему… Ладно, пусть остаётся, но на других условиях.

— Впредь буду платить тебе за сделанную работу. Покрасил окно — получай. А там уж твоё дело, сколько времени потратишь на окно, хоть год, я не тороплюсь. Учти это!

— Надо же, как мне не везёт! — огорчился Мартинек. — Кого ни возьми, все норовят платить аккордно, прямо мания какая-то. Я бы предпочёл все-таки подённую плату, проше пани… Деньги мне страсть как нужны, послезавтра начинаются занятия, так что работа затянется. И придётся мне вернуться домой, ведь у меня все вещи там. А может, сюда принести?

— Что принести?

— Ну, мои вещи… Книжки, одежду…

— Как ты себе это представляешь? Ведь в доме — все забито до отказа.

Мартинек беспомощно огляделся, словно первый раз оказался в этом доме.

— И правда, — печально констатировал он. — Факт. А жаль. Выходит, завтра мне возвращаться домой? После обеда, ладно? Суббота и воскресенье у меня свободны. Так я приду?

— Очень хорошо, можешь приходить. Начнёшь второе окно…

Таким вот образом Мартинек прочно обосновался в доме трех сестёр и их племянницы. В выходные дни он по-прежнему спал на полу в кухне, и продолжалось это до тех пор, пока в его родном доме шёл ремонт. После этого он перестал ночевать в гостеприимном доме, но появлялся там довольно часто, берясь за любую работу, которую ему поручали.

А недостатка в работе не было. Да вот хотя бы то, первое окно, покрашенное им. Оказалось, старую краску юноша соскрёб недостаточно старательно, в тех местах, где он не уделил ей должного внимания, новая краска вздыбилась пузырями и слезала целыми полосами. Фелиция потребовала устранить брак, безжалостно отказавшись платить за дополнительную работу. Однако бедняга Мартинек так ныл, причитал и канючил, что она пошла на некоторые уступки, а именно: начав бесплатно устранять брак на первом окне, Мартинек получил аванс под второе и обязался приступить к работе немедленно и сразу над двумя окнами. Понял — надо постараться, приложил максимум усилий, и не прошло и двух лет, как все окна оказались покрашенными, а довольная Фелиция оплатила парню двухдневную экскурсию в Данию.

Фелиция явно питала к парню слабость, в которой ни за что не хотела признаться. Что это было? Нерастраченные материнские чувства или запоздалая любовь пожилой женщины — неизвестно, да это и неважно, важен факт; к парню она относилась со снисходительностью, которой тот явно не заслуживал. Не лыком шитый, Мартинек сразу смекнул, какие выгоды это ему сулит, и, пригревшись на груди почтённой матроны, всячески старался упрочить своё положение.

Остальные сестры со временем тоже привыкли к Мартинеку. Меланья изредка давала ему кое-какие поручения, не требующие спешки, — спешка и Мартинек — вещи несовместимые — и даже иногда выручала его небольшими суммами.

Сильвия долго не могла ему простить расходов, которые совершила по его вине, и на её симпатию Мартинеку рассчитывать не приходилось. Неприязнь и даже презрение — вот какие чувства питала к парню средняя сестра, а если изредка и общалась с ним, то не иначе, как им помыкала. Будучи кроткого нрава, Мартинек и на помыкание был согласен, быстренько сообразив, что чем больше Сильвия им помыкала, тем больше Фелиция ему платила. Заполучив и стол, и дом, Мартинек всей душой искренне желал всем бабам в нем всяческого благосостояния и богатства, тогда в этом теплом гнёздышке и ему обломится.

Доротка не выносила Мартинека и не скрывала этого. Поскольку они были представителями одного поколения, девушка сразу поняла, что имеет дело с расхлябанным кретином, чудовищно прожорливым и в высшей степени эгоистичным. Она одна не поверила ни в жестокосердного отца, ни в подлую мать, ни в жестокость замужней сестры, выгнавшей брата из своего дома. Ей было ясно, что, не выгони она вовремя брата, тот сожрал бы весь дом с её семьёй впридачу и глазом не моргнул. Опять же Доротка понимала — единственное тёплое и хорошо оплачиваемое местечко такой бездельник мог найти лишь у тётки Фелиции, явно питавшей к парню слабость, ибо считать его добросовестным работником мог лишь человек, утративший способность вообще что-то соображать.

Девушка старалась избегать Мартинека и ни разу не обращалась к нему ни с просьбой, ни просто так. Кстати, примирившись с аккордной оплатой его услуг, Мартинек завёл бухгалтерию и тщательно записывал в особую книжечку все, что делал по дому, настоятельно требуя оплаты малейшей услуги.

К счастью для Доротки, днём её почти никогда не было дома, так что она редко встречалась с Мартинеком. Понятно, что теперь, решив встречать крёстную бабушку в аэропорту, Доротка не желала иметь на шее ещё и Мартинека…

Два дня потратила Доротка на поиски нотариуса, фамилию которого, к счастью, Войцеховский назвал в своём письме. Отсидев в нотариальной конторе несколько часов и дождавшись ухода последнего клиента, девушка вошла наконец в кабинет юриста.

— Могу я надеяться на то, что о визите к вам не узнают мои родные? — задала она вопрос в лоб.

— Нотариус — что ксёндз, проше пани, — был ответ. — Мы свято блюдём тайны наших клиентов.

— Очень хорошо. Надеюсь, пан заметил — я совершеннолетняя, мне двадцать два года, вот мой паспорт, если желаете. Мои тётки этого как-то не заметили, я для них все ещё пребываю в детском возрасте. Совершенно случайно я узнала, что вы разыскивали мою мать по поручению её американской крёстной и нашли меня, а теперь выясняется — эта крёстная приезжает. Вот все, что мне известно. А поскольку, если не ошибаюсь, в деле фигурирую я, не могли бы вы информировать меня о нем подробнее?

— А разве три пани… урождённые Вуйчицкие, вас не информировали?

— Говорю же — нет! Даже об адресованном мне письме я узнала случайно, из их разговора, довольно бестолкового. Да нет, я не подслушивала. Хотя наверняка следовало бы. Просто они совершенно не считаются со мной, и за обедом заговорили о приезде американской крёстной. Разумеется, я попыталась их расспрашивать. В ответ услышала: не твоего ума это дело, не доросла ещё, отвяжись. А то что я уже работаю и тоже участвую в расходах на дом, — это не считается. Как вы думаете, имею я какое-то право?

Нотариус явно огорчился.

— Разумеется, имеете. И я не предполагал… И в принципе, вам все известно, остаются мелочи. Вкратце дело обстоит так: ко мне обратилась одна адвокатская фирма из Нью-Йорка…

И за пятнадцать минут внимательно слушавшая Доротка узнала, что крёстная мать её матери с начала войны застряла в Штатах: там вышла замуж за богатого американца польского происхождения, сколотившего своё состояние на разного рода изобретениях и совершенствованиях. Богач оказался круглым сиротой — просто редкостная удача, и когда помер, упомянутое солидное состояние унаследовала целиком жена, то есть уже вдова, Ванда Паркер.

Потеряв супруга, госпожа Паркер почувствовала себя совсем одинокой. Из знакомых был некий Войцеховский, которого она знала ещё с довоенных польских времён, — он и взял на себя заботу о старушке. Но человек тоже чрезвычайно занятый, у него семья, жена, дети, внуки, не может он заниматься одной Вандой Паркер. И вот она затосковала по давно покинутой родине, хотя там тоже не осталось никого из близких и родных, время и война выкосили всех, так что единственным близким человеком, кого она могла надеяться застать в живых, была её крёстная дочь. Пани Ванда не знала, что последняя тоже умерла, и весьма огорчилась, узнав об этом, но вспомнила, что вроде бы у крестницы была дочь, — так может хоть она жива?

И по просьбе пани Ванды американский нотариус мистер Войцеховский обратился с официальной просьбой разыскать родственников покойной крестницы Ванды Паркер. К сожалению, почти никаких данных о разыскиваемых лицах он сообщить не смог, вот почему поиски продолжались так долго. Наконец Войцеховского и миссис Паркер известили — обнаружена дочь крестницы и три сестры покойной. Пани Паркер очень обрадовалась: пусть не родня, но все-таки близкие люди, они заменят ей родню. Она решила навсегда вернуться на родину. В восемьдесят восемь лет трудно начинать новую жизнь, но американка очень надеется на помощь обретённых близких. Да и на кого ещё ей надеяться? Ванда Паркер бережно хранит фотографию с крестин, на которой она, ещё молодая девушка, стоит перед домом Вуйчицких, бережно держа на руках окрещённого младенца, а рядом девочка — старшая дочь Вуйчицких — Фелиция.

Фотографию пани Ванда непременно покажет по приезде.

Смешанные чувства испытала Доротка, слушая рассказ нотариуса. И тревогу, и смутное беспокойство, и растерянность. Но возобладало сочувствие к одинокой старушке. Богатая — но что с того, если ни одной близкой души в целом мире? Впрочем, хорошо, что богата, заплатит за такси и носильщика, можно будет обойтись без помощи Мартинека. Надо купить небольшой, но красивый букет. Красные и белые цветы — цвета национального флага.

— Так когда точно приезжает эта самая Вандзя Райкувна? — спросила за ужином Меланья. — Письма от Войцеховского ты так и не нашла?

Фелиция не выносила, когда с ней говорили в таком тоне, и немедленно бросилась в атаку:

— Лучше сама вспомни, куда его задевала! Наверняка лежало на столике, но ведь тебе все мешает, вот и сунула его куда-то. Вспомни, как запрятала счёт за телефонные разговоры, — до сих пор удивляюсь, как нам тогда телефон не отключили. А где альбом со старыми фотографиями? Видите ли, Сильвии захотелось полюбоваться на них, и — пожалуйста! — альбом как корова языком слизала.

— Да в кухне он! — крикнула Сильвия. — В кухне на буфете лежит. Всю жизнь провожу в кухне — вот и фотографии там смотрю. Что, законом запрещено?

— Всю жизнь! Ха, ха! — не утерпела Меланья.

В общем, скандал бушевал, как торнадо. Доротка подумала, не сказать ли тёткам, что письмо Войцеховского она нашла. В настоящее время оно спрятано за бачком — там они его не обнаружат, можно не беспокоиться. Пролежит до генеральной уборки, которую раз в две недели производит приходящая уборщица пани Стефча. Она должна прийти через два дня, тогда письмо обнаружат, и все поймут — Фелиция занималась чтением во время… в туалете, короче говоря. А можно перепрятать письмо так, что его никогда не найдут, но тогда как объяснить поездку в аэропорт в нужное время? Однако если о сроке прибытия тётки сейчас узнают, непременно отрядят встречать американку идиота Мартинека, а тот не только помешает вовремя приехать в аэропорт, но ещё что-нибудь непременно выдоит у старушки для себя.

Так ни к какому решению Доротка и не пришла. Впрочем, хорошенько подумать ей не давали, заставили непрестанно курсировать между столовой и кухней, обслуживая тёток. Раздражённые ссорой, они принялась за пиво, а поскольку пиво было в маленьких банках, приходилось то и дело отправляться за новой порцией.

Меланья вдруг вспомнила, что Фелиция уже раз уточняла дату прибытия Ванды с помощью записи в своём календарике, потому как в тот же день вызывали Мартинека для какой-то работы. Фелиция аккуратно записывала все. Может, посмотрит, когда именно вызывали Мартинека?

— Посмотрю, если скажете, какую работу он делал, — проворчала Фелиция. — Парня вызывали неоднократно.

— Прибить полку в чулане, — вспомнила Сильвия.

— А, минутку… Вот… И снова на четырнадцатое, а какое сегодня? Значит, Вандзя прилетает через пять дней. Хорошо, Стефча успеет прибраться. А во сколько прилетает самолёт?

— Этого никто не знает.

— Пусть принцесса выяснит, — распорядилась Меланья. — В конце концов, именно к ней приезжает эта американская развалина, а она и не почешется! Узнать ничего не стоит, наверняка старушенция полетит прямым рейсом, а не с пересадками.

— Ты так в этом уверена?

— А ты нет? Думаешь, божьему одуванчику захотелось поразвлечься? Вот, к примеру, ты бы полетела вокруг света?

— Может, и полетела бы…

— С таким огромным багажом? Ослица!

— Багаж можно отправить отдельно, малой скоростью или, как теперь это называют, фрахтом, грузовым рейсом.

— Кажется, Войцеховский не упоминал о турпоездке по странам Европы. Сильвия!

— А? — очнулась Сильвия. — Нет, ни словечком не упоминал. Экскурсию я бы запомнила. Да о чем спорить! Пусть Доротка узнает обо всех самолётах, которые прилетают четырнадцатого, и дело с концом.

— Не забудь о рейсе из Сингапура! — язвительно напомнила племяннице Меланья. — И об Иоганнесбурге.

— Сингапур и Иоганнесбург находятся не в Европе, — поправила сестру Фелиция.

— Что ты говоришь? — издевательски отозвалась Меланья. — Так ведь наш божий одуванчик может закатить экскурсию на всю железку. Захочет — и через Японию махнёт.

Доротка уже три раза открывала рот, собираясь что-то сказать, да ведь словечка не вставишь. Так тому и быть — ничего не скажет тёткам, спрячет письмо, причём так, чтобы в случае его обнаружения подозрение пало на Фелицию. А она, Доротка, уже давно знает время прибытия нужного самолёта, потом, в последний момент сообщит его тёткам, скажет — только что узнала. И тем самым избавит несчастную американскую старуху, которая ещё не знает, что её ожидает от встречи с милыми соотечественницами. По пути к дому Доротка немного её подготовит — пусть хоть первые минуты пребывания на родине ничто не омрачает. Ещё успеет познать характеры трех сестриц.

— Хорошо, о самолёте из Токио тоже узнаю, — покорно согласилась Доротка. — А сейчас мне надо ещё поработать — ждёт редактура. Сами же учили: не откладывай на завтра…

— Тогда уж и о Шанхае разузнай, — уже из-за двери донёсся до неё голос Фелиции.

У Доротки и в самом деле была срочная работа, хотя она вряд ли назвала бы работой такое приятное занятие. Издательство вручило ей несколько кубинских детективов и попросило ознакомиться с ними для возможного перевода — с мнением Доротки уже считались. Заглянув в один из них, Доротка заинтересовалась и согласилась работать над переводом. Теперь она взяла первую попавшую книжечку в яркой обложке, перо и бумагу, чтобы записывать замечания и светлые мысли, и со вздохом облегчения улеглась на своей постели. По крайней мере, хоть немного побудет одна, вдали от тёток.

Проблема транспорта трудноразрешима для тех, у кого нет собственной машины. Доротка слышала, что варшавские такси находятся в руках мафии. Впрочем, кто об этом не слышал? Наверняка таксисты-мафиози обосновались и в международном аэропорту — лакомый кусочек. Как договариваться с мафией? Да и не хотелось бы подвергать почтённую старушку, едва ступившую на родную землю, возможным опасностям, связанным с захваченным преступниками транспортом, за который ей же и придётся платить чудовищные деньги. Может, попытаться арендовать машину? Права девушка получила уже два года назад самым что ни есть честным образом — сдав экзамены, ибо на взятку денег у неё не было. Но и опыта вождения машины — кот наплакал. Поискать среди знакомых — может, и найдётся кто-то с приличной машиной, который согласится привезти из аэропорта крёстную бабулю задарма и с шиком?

Вся беда в том, что проживая в столице, Доротка вела почти отшельнический образ жизни. У неё практически не было ни друзей, ни хороших знакомых. Тётки дружно препятствовали установлению нормальных человеческих контактов. Если при жизни бабушки к Доротке ещё время от времени забегали подружки, да и она сама бывала у них, вместе готовились к урокам и экзаменам, то в последние годы все это стало невозможным. За каждую минуту пребывания вне дома племянница должна была отчитываться перед тётками, а если к ней ненароком заходили подруга или сослуживец, тут уж во время их визита гарантировано было присутствие минимум одной из этих гарпий. И не по злобе — просто потому, что Сильвия скучала по-страшному, вечно сидя в одиночестве, Меланья же с Фелицией обожали молодёжь. Любовь без взаимности… Вот и торчали настырно в гостиной, не давая девушке словом перекинуться с гостем. Бедняжка делала отчаянные попытки завлечь к себе одноклассников, позднее сокурсников, пока один из них, в которого Доротка втайне была влюблена, не сказал ей со всей откровенностью:

— Да пойми же, эти твои ископаемые просто за горло хватают! — И к экзаменам стал готовиться у некой Гражинки. А на курсах иностранных языков большого выбора не было, аудитория в основном женская…

Правда, как-то забежал к Доротке знакомый швед со своей польской девушкой, так ещё хуже получилось. Меланья прямо-таки впилась в племянницу: уж она потешалась над ней, уж наиздевалась вволю! Глядите, наша принцесса завела поклонника, который в гости приходит со своей невестой, а наша-то считала, что ей нет равных; да ей достаточно в зеркало глянуть — перестанет обольщаться, кто в такую влюбится? И хотя Доротке чихать было на шведа — нужен он ей, как прошлогодний снег! — и в зеркале она видела себя ежедневно и ничего противного не замечала, а шведская девушка была её хорошей подружкой, тем не менее тёткины шуточки попортили ей нервы основательно.

Последнего случайно забежавшего потенциального ухажёра Доротки спугнула Фелиция, небрежно заметив, что не узнала его, ведь в доме толкутся сотни поклонников её племянницы. Возможно, Фелиция просто неловко пошутила, намекая на полную изоляцию девушки от сверстников, однако та лишь величайшим усилием воли удержалась от слез в присутствии молодого человека. Да, тактичность и деликатность тёток превосходили всякое понятие.

И вот теперь оказалось — среди её знакомых нет никого с машиной. Вернее, никого из хороших знакомых, которого можно попросить поехать с ней в аэропорт, там ждать неизвестно сколько, потом таскать тяжести, потом доставить крёстную бабушку домой или, того хуже, в отель «Форум», где никогда не найдёшь места для парковки. И зачем этот проклятый Войцеховский заказал для крёстной номер именно в «Форуме»?

В угрюмой отрешённости Доротка решила — станет вкалывать, как вол, а накопит денег на хоть маленькую, подержанную машину… В общем, пока придётся обратиться все-таки к такси, закажет радио-такси, другого выхода нет, не брать же мафиозную машину в аэропорту. Дорого, конечно, обойдётся, но ведь заплатит крёстная бабушка…

В доме Фелиции Мартинек неосмотрительно появился одиннадцатого, вскоре после прихода пани Стефчи. И как забыл, что именно сегодня приходит уборщица? Надо было потерпеть хотя бы до вечера, прийти уже после окончания уборки. Ведь имелся печальный опыт: Фелиция непременно поручала ему в таких случаях перетаскивать всякие тяжести, да и сама пани Стефча, женщина энергичная, безжалостно гоняла парня. И требовала немедленного исполнения поручений, а спешка для Мартинека была просто убийственной. Несчастный чувствовал себя рабом на плантациях, каторжником на галерах, а вредная баба, в отличие от хозяйки дома, не питала слабости к долговязому лоботрясу, её соколиное око сразу же замечало малейшую симуляцию и выводило парня на чистую воду.

А пришёл Мартинек потому, что все деньги кончились, до последнего гроша. Правда, были в Сбербанке на счёту, но счёт он завёл специально такой, что с него нельзя было снимать деньги, копил на экскурсию по Европе. А деньги нужны позарез, вот и отправился к Фелиции с тайной надеждой взять аванс под полку в чулане, решив в крайнем случае даже начать прибивать проклятую полку, во всяком случае поискать на чердаке подходящую доску. Там столько барахла, что на поиски не грех потратить и несколько дней. Завтраком же накормят наверняка, а возможно, и вторым тоже…

Завтраки сразу же выбила из его головы пани Стефча, она как раз бесчинствовала в кухне.

— О, хорошо, что пришёл! — обрадовалась Фелиция, открывая дверь Мартинеку. — Поможешь Стефче освободить чуланчик. Вещи там тяжёлые, ей не управиться одной. Вынесешь на чердак.

— А не лучше ли в подвал? — предложила Стефча. — А ещё лучше — сразу на помойку. Та панина машинка никогда шить не будет, а холодильник — металлолом, так мне сказал племянник, он в холодильниках разбирается, я его спрашивала. По вызовам ездит, ремонтирует холодильники, уж он знает. Сказал — если старше тридцати, смело выбрасывай. К ним запчастей не найдёшь.

— А раз не найдёшь, так может мой как раз на части и пригодится, — подхватила Фелиция. — От одного старого поставят другому.

— Нет, такие старые не ремонтируют, — упорствовала Стефча, — потому…

— …потому что нет запчастей, знаю. А в этом холодильнике их полно.

Пожав плечами, пани Стефча вернулась к уборке кухни, уж она знала — Фелицию не переспоришь. Мартинек мог вмешаться, он знал — в холодильниках такого, типа чаще всего выходит из строя агрегат, сейчас таких агрегатов не производят, а ставить вместо испорченного другой испорченный — дохлый номер. Однако предусмотрительно оставил при себе свои познания, не желая раздражать источник финансирования. И все-таки не испытывал ни малейшего желания тащить на чердак такую тяжесть, лучше в подвал.