Она ходила убираться к тем людям, была у них на постоянной работе, но сначала только с хозяйкой имела дело, а как дом уже был готов, должен был и хозяин из Америки приехать. И так получилось, что однажды у Елены был выходной и она собиралась поехать к родным, но как вышла через чёрный ход из дому, так и разбила колено, сильно разбила, кровь шла. Ну Елена и вернулась обратно, и не знала, что делать, и ждала, может, колено перестанет болеть, ей ведь до автобуса далеко идти. А её хозяйка думала, что домработница ушла, как и собиралась. И тут видит — похоже, хозяин приехал. Елена удивилась, вроде бы раньше, чем ожидали, ну да чего не бывает. Хозяйка встретила его как мужа, а у него всего один чемодан при себе, и то небольшой, не похоже, что аж из самой Америки прибыл. И Елена хорошенько его тогда рассмотрела.

А на другой день, как Елена уже от родни вернулась, выяснилось, что хозяина ещё нет, не вернулся, и выходит, тот мужчина был не хозяин. Но Елена ничего не стала говорить, не её дело и нечего встревать. И вскоре, дня через два, хозяин и в самом деле приехал и багажа привёз прорву, даже какой-то мужчина помогал носить. Елена очень удивлялась, потому как страшно был этот хозяин похож на того самого мужчину, но немного другой. И опять никто не знал, что Елена осталась в доме, хозяйка отпустила её до вечера, и она даже пришла ко мне, но меня не было дома, и Елена вернулась. И сидела в саду. Хозяева вскоре уехали на хозяйкиной машине, и хозяин ещё ходил вокруг этой машины и головой качал, и носом крутил, и было чего крутить. Елена тоже заметила, что это была другая машина, не та, что вчера у хозяйки была, потому как вчерашняя была белая, а эта серая. А как хозяева вернулись вечером, машина опять была белая, это во-первых, а во-вторых, хозяин был тоже прежний, тот, что раньше приехал. И так получилось, что Елена ещё раз пришла ко мне, а меня все не было, и, когда возвращалась, хозяева видели её. И хозяйка думала, что Елены весь день не было дома.

Ну и тогда Елена сразу на следующий день пришла ко мне и обо всем рассказала, потому как сама не могла ничего понять И ещё говорила — может, у неё в глазах двоится, потому как и две машины, и два хозяина, и все друг на дружку похожи, и она совсем запуталась и не знает, который из них был настоящим и из Америки вернулся. Мы с ней судили да рядили, а потом рукой махнули — не наше дело, пусть хозяйка голову ломает, ей разбираться с двумя мужьями, пусть сама решает.

Вот с этого все началось, уже добрых несколько лет назад. Потом ничего не происходило, только хозяин проворачивал какие-то большие дела, а хозяйка то и дело в Америку выезжала. Только вот какие-то неприятности у них были, хозяйка вечно в плохом настроении, и как-то раз Елена подглядела, как они с мужем искали в бумагах какую-то подпись и пытались её подделать. И хозяйка пробовала, и хозяин, вроде бы у них был образец, а из разговора Елена поняла, что подделывают подпись. Елена была девушка любопытная и просто для себя хотела все выяснить, вот и стала потом специально подслушивать. И из разговоров хозяев поняла, будто хозяин какого-то человека боится, а когда зашёл разговор о том, где этот человек живёт, Елена и догадалась, кто он. Знала она этого человека, её знакомые с ним на одном этаже жили, дверь в дверь, и ей приходилось часто у этих знакомых бывать, вот они с тем человеком и познакомились, ещё до того, как она стала у этих хозяев работать.

А к своим хозяевам она попала потому, что мать Елены ещё до войны у этих людей кухаркой служила, а потом и свою дочь устроила к дочке своих довоенных господ. Ну да не о том речь. Тот человек, что жил на одном этаже со знакомыми Елены, был очень порядочный мужчина, хотя его в своё время и преследовали наши органы, даже отсидеть пришлось за свою порядочность, но он не сдался и, как видел несправедливость, всегда людей защищал, и Елена готова была за него в огонь и в воду кинуться. И этот человек собирал разные бумаги, чтобы потом на всяких мошенников, на всякую сволочь, как он говорил, управу найти. И на хозяина Елены у него тоже что-то было.

Потом Елена узнала, что этот благородный человек долгое время жил с одной женщиной как с женой, и этой женщиной были как раз вы, пани Иоанна. И Елена подслушала, как хозяева говорили — пани у него украла бумаги, потому как пани им что-то напортила в делах. Это уже недавно было, в последнее время. А может, пани не крала, он сам оставил вам бумаги, вот вы и воспользовались, хотели помешать им в нечистых делах. И они очень на пани злились. А потом Елена, прибираясь в их доме, сама нашла какие-то важные бумаги и тому человеку отдала. К этому времени её знакомые, что жили дверь в дверь с тем благородным человеком, уехали куда-то и временно Елена поселилась у них, ну не то чтобы совсем поселилась, они квартиру оставили на её попечение, и Елена часто в той квартире бывала и с тем человеком виделась.

А хозяева ни о чем не догадывались, не остерегались Елены, и ей удалось ещё много чего узнать и подсмотреть. Видела, как-то раз под вечер к её хозяину пришёл один подозрительный тип, о чем-то они с хозяином шептались, но так, что Елене жутко стало, и хозяин ему платил деньги. Потом этот тип ушёл, дверью хлопнул, а хозяин за ним выскочил и догнал, потом хозяин вернулся довольный, и те самые деньги из кармана вынул, а из их разговора с хозяйкой Елена догадалась, что того типа хозяин убил.

А о пани, пани Иоанне, они часто говорили между собой, что пани слишком много знает и что надо вам, извините, заткнуть рот. Елена знала вас, вы для неё — что кость в горле, а все из-за того хорошего человека, Елена на него имела виды, а тут вы подвернулись. Она даже специально ездила на вас посмотреть и переживала, но он потом от пани ушёл, так что она к вам претензий не имела.

К хозяевам Елены приходил один такой неприятный тип, вроде как подчинённый хозяина. Это все мне Елена под большим секретом рассказывала, надо же было ей с кем-то поделиться, не могла все в себе держать, мучилась и очень боялась, ну как заглянут в тайник, а она оттуда ихние бумаги забрала. Пошла исповедаться ксёндзу, и ксёндз велел ей пойти в полицию, но она боялась и пришла опять ко мне. Сказала — собирается сбежать.

А больше я ничего не знаю, но здесь не останусь, потому как тоже боюсь. Они убьют любого, кто им поперёк дороги станет, а многие знают, что со мной Елена делилась и даже плакала, рассказывая о своих несчастьях. Сами знаете: её убили, ксёндза тоже пытались застрелить, вот и меня им убить — раз плюнуть. Может, и вас тоже собираются пристукнуть. Я не имею понятия, в чем там у них дело, и знать не желаю. Вот и все. И не вернусь, пока тут такие бандиты и сволочи всем заправляют и никого не боятся, живут как им нравится. С уважением.

Иоланта Хмелевская».

Закончив чтение, мы с Гжегожем переглянулись и долго молчали.

— Дух захватывает, — произнёс наконец Гжегож. — Только вот немного непонятно. Может, переведёшь?

— В принципе достаточно расставить по местам всех этих панов и пани. Особенно много пань, вот и путаются. Жаль, что эта Иоланта не привела никаких дат. Вырисовывается весьма завлекательная концепция, но без дат не разберёшься. Без водки тоже.

Вслед за Гжегожем я поковыляла к бару и ознакомилась с его содержимым. Бутылок много, но что бы такое выбрать полегче? Решили соорудить коктейлик, составными частями которого на восемьдесят процентов были апельсиновый сок и минеральная вода. Спокойно можно хоть литр выпить.

— А обедать будем?

— Обязательно, та роскошная забегаловка очень мне понравилась. После работы и отправимся.

Попивая коктейлик, мы второй раз, не спеша, прочли послание Иоланты, останавливаясь на отдельных фрагментах и комментируя их. Я понимала, что письмо нужно как можно скорее передать полиции, но это отнюдь не мешало предварительно сделать кое-какие выводы для себя.

— Первая история описана правильно, — сказал Гжегож, — от Анджея знаю: Мизюня выехала раньше, Ренусь позже.

— А мне он почему-то этого прямо не сказал, — обиженно процедила я.

— Мне тоже лишь упомянул, да я взял на заметку, а потом проверил, расспрашивая других. Сто двадцать международных телефонных разговоров, помнишь? Наблюдать за реконструкцией своей резиденции Мизюня поручила кому-то, сама приехала, когда все практически было закончено, а Ренусь вернулся через пару недель.

— И его заменили, ксёндз прав. Елена этого не поняла, ксёндз сам пришёл к такому выводу и мог поделиться им со мною. Мы ведь тоже пришли к такому выводу?

Кивнув, Гжегож принялся подчёркивать прозрачным фломастером отдельные фрагменты письма Иолаигы.

— Меня заинтересовала комбинация с автомашинами. Тут особенно пригодилась бы конкретная дата, полиция наверняка зафиксировала в своих протоколах о происшествиях. Готов спорить на что угодно — они организовали автокатастрофу с пожаром. И очень хотелось бы знать, кто погиб в этой катастрофе. Да нет, я уверен — Ренусь, но под чьей фамилией?

— Ты прав. И машина его. Погоди, приблизительно можно установить день, кто-то же знает, когда Ренусь вылетел из Штатов, и у нас, наверное, отмечено, когда прибыл. Ведь у него иностранное гражданство, на улице Вспульной наверняка регистрируют таких, что прибывают к нам на временное жительство или на постоянное…

— На Вспульной встал на учёт уже двойник?

— Несомненно. Мизюня явилась и зарегистрировалась раньше, ей ещё требовалось оформить документы на дом.

— Все это должна выяснить полиция, её работа, но мне тоже интересно знать.

— Я бы это и без полиции разузнала, по блату, если бы не дурацкая нога. Там пришлось бы по этажам мотаться, а лестницы у них страшно неудобные. Знаешь, я начинаю понимать причину покушения на меня, если это и в самом деле было покушение. Ведь стреляли же?

Гжегож поднял голову.

— Вот именно, я ещё не успел тебе сообщить. Пошёл я на ту площадь и внимательнейшим образом осмотрел деревцо. Ты знаешь, я в состоянии воссоздать полную объёмную картину случившегося. И картина такая: стреляли откуда-то сверху, наверняка снайпер. Целился в чугунную решётку рядом с твоей ногой, в тебя угодил кусочек чугуна, а пуля ушла в землю. Я не стал её выколупывать, и, возможно, напрасно. Боюсь, этот самый снайпер и выколупал.

— Ты думаешь, он бы стал этим заниматься?

— Я бы на его месте стал. На всякий случай.

Недовольно пожав плечами, я прокомментировала:

— Во всяком случае, они своего добились, ограничив мои возможности передвижения. Может, им вообще плевать на полицию, опасаются только частного расследования. Сам знаешь, прокуратура!… Полиция ничего им не сделает, потому что прокуратура немедленно прекратит производство, а я не сомневаюсь — у них свои люди наверху.

Гжегож задумчиво произнёс:

— А что, если попробовать с другой стороны? Ведь не исключено, в Штатах остались какие-то следы Ренуся, скажем, отпечатки пальцев или группа крови…

— Гениально! — встрепенулась я. — Группа крови и прочее… А вдруг это то самое, что Елена стянула у них? Ведь были же в их распоряжении бумаги Ренуся, а этот мой… бывшенький, ну, тот самый, которого обожала Елена, раздобыл копии документов или ещё что…

— Тоже неплохо! — похвалил меня Гжегож. — И если ими воспользоваться…

— Что ж, вот мы и потянули за ниточку, с которой можно начинать.

— Да нет же, это не только конец ниточки, это та самая концепция, о которой я упомянул. И строится она как раз на совпадении дат. Ренусь прилетел и его сразу шлёпнули. А дядюшка Ренуся умер через несколько месяцев после этого. Улавливаешь, к чему клоню? Наследник расстался с этим миром раньше завещателя, пахнет крупным мошенничеством…

— И Мизюню посадят за решётку? — обрадовалась я.

— Не очень-то надейся на это, если даже и арестуют, через час выпустят под залог. Но и денежки потерять достаточно неприятно. И вот гляди, похоже, в письме довольно чётко сказано как раз об этом: «…хозяйка с мужем искали в бумагах какую-то подпись и пытались её подделать. И хозяйка пробовала, и хозяин, вроде бы у них был образец». Наверное, у Мизюни вышли все подписи покойного «in blanko»[9]. Понятно, что именно ей приходилось мотаться по странам и континентам и заниматься делами фирмы. Адвокаты её знали, подозрений у них не возникало, поэтому подписи Ренуся не отдавали на графологическую экспертизу.

— В таком случае, чего же эта идиотка боится? — недовольно спросила я. — Что я и в самом деле немедленно помчусь с доносом?

— Так ведь каждый судит по себе. А ты вполне могла это сделать из мести.

— Не стала бы делать, но не огорчусь, если все раскроется само собой. Скрывать это письмо от полиции, чтобы доставить ей, Мизюне, удовольствие — не собираюсь. Выходит, она знала, что делала, устраивая обыск в моем чулане. Иоланта поступила правильно, сбежав куда подальше.

— Правильно, — подтвердил Гжегож, переворачивая на другую сторону густо исписанную страницу письма Иоланты. — Читаешь, и мурашки по телу ползают. Из него ясно, что шантажист оскандалился со своим шантажом, тот пан, что шептался с хозяином. И ясно также, что хозяин не брезгует лично заниматься мокрым делом, хотя не исключено, где-то поблизости на всякий случай припрятал свою гориллу. Не стану утверждать, что пришил шантажиста собственными руками.

Отобрав у Гжегожа третий листок письма, я продолжила его рассуждения:

— А я возьмусь утверждать, вот в этом месте речь идёт о Новаковском: «…один такой неприятный тип, вроде как подчинённый хозяина». Значит, совместно с Либашем обделывали делишки, все к этому ведёт.

Отодвинувшись с креслом от стола, Гжегож удобнее развалился в нем и уставился в большое окно, выходящее на террасу.

— Мне не хватает последнего кусочка этой увлекательнейшей головоломки-мозаики. Очень хотелось бы знать, где находится и чем занимается уважаемый пан Сшпенгель. Новаковский достаточно чётко указывает на его след, можно сказать, говорит сам за себя. Возможно, слишком смело с моей стороны, но я все же рискну предположить, что именно «Сшпенгель» погиб в автомобильной катастрофе несколько лет назад.

Капитану я позвонила только вечером, когда мы вернулись из кафе. Очень надеялась, что ему сейчас не до того, чтобы немедленно выяснять, откуда я звоню. Мне нужна была только одна ночь, до утра я твёрдо решила прервать все связи с миром. Поскольку приятель Гжегожа, владелец виллы, установил в доме несколько телефонных аппаратов, Гжегож смог в другой комнате снять трубку ещё до того, как я позвонила в полицию.

— Не вздумай чихнуть, — попросила я, — не то раскроешь себя.

Капитан оказался на работе, в своём кабинете, и очень обрадовался моему звонку.

— Наконец-то! — воскликнул он, облегчённо вздохнув, словно гора с его плеч свалилась. Может, беспокоился за меня? С него станется, хороший он человек.

А капитан радостно продолжал:

— С утра вас разыскиваю, пани Иоанна. Должен сознаться, вы не преувеличивали, описывая свой чуланчик, скорее даже преуменьшили. Похоже, мы все-таки нашли там интересные вещи, и нам требуются ваши разъяснения. Вы из дому звоните?

На последний вопрос я и ответила в последнюю очередь.

— У меня для вас много чего интересного, — сказала я. — Та Иоланта, что сбежала в Канаду, прислала мне письмо. Нет, не из Канады, перед отлётом кинула в почтовый ящик. Правда, перечисленные ею в письме преступления носят частный характер, но это тоже неплохо. Завтра я вам передам это письмо.

— Какое завтра! — невежливо перебил капитан. — Сегодня, немедленно!

— Нет, завтра, не горит. Ведь вы же сами сказали, пан капитан, что испытываете угрызения совести за гипсовую голову, которая меня чуть не убила, так что должны для меня что-то сделать. Поэтому говорите, что вы там такое обнаружили в моем чулане?

— Легче сказать, чего там не было. Например, вам очень дороги были сотни пустых бутылок устаревшего образца?

— Нет, не очень.

— Слава Богу, потому что мы их вынесли на помойку. Но я бы…

— Минутку, когда-то в Министерстве внутренних дел работал человек по фамилии Спшенгель, имени не знаю. Он должен был погибнуть в автокатастрофе несколько лет назад, приблизительно в те дни, когда из Штатов в Варшаву прибыл некий Иреней Либаш. У вас есть возможности проверить все данные в ваших служебных архивах, и я очень вам советую, пан капитан, проверьте. Для меня ваши архивы недоступны.

Похоже, мой совет заинтересовал капитана, поскольку он какое-то время молчал. Потом произнёс:

— Мне бы очень хотелось увидеться с вами немедленно. Вы дома?

— Нет. Дома я буду завтра с четырнадцати часов. И приглашаю, приходите в удобное для вас время. А сейчас я занимаюсь лечением ноги и прервать лечебный процесс не могу. Прекрасно отдаю себе отчёт в том, что пан хотел бы сказать, но ничего не поделаешь. До завтра.

И поспешила поскорее положить трубку, потому что ясно представила, как капитан набросился на связь и электронику. Гжегож успел свою трубку положить раньше меня.

— На его месте я бы задушил тебя голыми руками, — проговорил он, входя в гостиную. — Очень надеюсь, ты сообщишь мне, что же стало с той эмвэдэшной гнидой. Надеюсь, им удастся его разыскать.

— Очень на это надеюсь, даже если та самая автокатастрофа представляет служебную тайну.

В нашем последующем разговоре на первый план выдвинулась Мизюня. В том, что место убитого Ренуся занял её бывший возлюбленный, мы оба уже не сомневались, очень многое говорило об этом. Но мог ли этот возлюбленный быть Спшенгелем?

— Надо же принять во внимание её возраст, — рассуждала я вслух, с глубоким удовлетворением любуясь на дождь за окном. Он полился уже после того, как мы вернулись из кафе, и, следовательно, моей голове не повредил. — Мизюне было в ту пору семнадцать вёсен, сколько же могло быть парню? Ну, девятнадцать, от силы двадцать, не мог столь молодой человек занимать видный пост в органах. Может, тогда он ещё в них не служил, а только собирался? И для этого ему пришлось с ней расстаться, знаю, тогда от работников специальных служб требовались чистые анкеты.

— А с Галиночкой связался, — напомнил мне Гжегож.

— И сделал это из-за тебя, а не из-за Галиночки, — ядовито предположила я. — Ты его интересовал, так что не исключено, он просто выполнял служебное задание, связавшись с твоей красавицей. Очень сомневаюсь, что представился ей своим настоящим именем и званием. Мизюня тоже могла знать его как какого-нибудь обыкновенного студента и полюбила как обыкновенного, а потом ей пришлось расстаться с ним. Может, её родные настояли, узнав, кто её ухажёр.

— Не знаю, все возможно, — не очень уверенно согласился Гжегож.

— Но согласись, он мог понравиться, — отстаивала я свою концепцию, — внешность вполне подходящая и манеры тоже, ведь только вчера видели, если это, конечно, Сшпенгель. И как только позволили обстоятельства, Мизюня вернулась к своей старой любви.

— Значит, наши предположения остаются в силе. И я останусь при своём мнении, разве что узнаю, что Спшенгель жив и здоров, с Либашом не имеет ничего общего, а двойником Ренуся является другой человек. Надеюсь, тебе удастся получить сведения из полицейского досье. А сейчас, скажу откровенно, я сыт по горло Мизюней и её проделками, давай-ка займёмся собственными делами…

На следующий день я не поехала в аэропорт, чтобы проводить Гжегожа, проследить, как улетает его самолёт. Того первого отлёта мне хватило на всю оставшуюся жизнь. А кроме того, на этот раз самолёт улетал не столь далеко, и никто не помешал бы мне, если я того захочу, хоть завтра отправиться следом за ним в Париж. Не было уже той безнадёги, как в прежние времена, мы обеими ногами стояли в цивилизованной Европе.

Вернувшись домой, я смогла заняться общественными обязанностями.

Капитан Борковский позвонил у моей двери пунктуально в четырнадцать ноль-ноль и набросился на письмо Иоланты, как изголодавшаяся гарпия. Прочитал раз, прочитал второй, а подчёркнутые фломастером фрагменты сказали ему, что положено.

— Надо полагать, пани уже имела возможность обдумать это послание, — сказал он, поднимая голову и проницательно — или с подозрением? — глядя на меня. — Автокатастрофа не может не обратить на себя внимание, намерения преступников тоже. Они и в самом деле так похожи? Близнецы-братья?

Мой ответ был деловым и исчерпывающим.

— Похожие черты лица. Та же форма головы. Одинаково хмурили брови. Носы очень похожи. Борода и усы — точь-в-точь. Не знаю, как насчёт формы рта и зубов, возможно, в этом различие, коль скоро теперешний супруг Мизюни ходит только в бороде и усах. Рост одинаковый, очень похожие фигуры, плечистые и худощавые, цвет волос одинаковый, насчёт цвета глаз — не скажу, потому что не знаю. Так что принять одного за другого можно свободно, вот разве что если ежедневно видеть близко… Да нет, разобраться могла бы только мать или жена. Женщина, о которой говорится в письме, вышла за Ренуся лишь потому, что он так походил на её первого возлюбленного.

— А почему вы так подробно смогли рассказать мне о сходстве этих мужчин? Вы знали обоих?

— Если быть точной — ни одного.

И я безжалостно, не считаясь со временем капитана, во всех подробностях поведала ему и о бабах перед витриной парижского магазина с нижним дамским бельём, и о двух мужчинах перед зеркалом в варшавском кафе.

Капитан все терпеливо выслушал.

— Понятно. А откуда у вас взялся Спшенгель?

— Из того же источника, что и Новаковский, — ответила я и опять безжалостно пересказала все сплетни минувших времён. Осчастливила, так сказать. Ничего, раз уж следственные органы столь ценят искренние ответы — пожалуйста, пусть слушают искренний ответ, мне не жалко.

— Не могла пани сразу все это рассказать?

— Я вам что, Святой Дух? Сразу я ещё ничего не знала. Узнавала постепенно, по кусочку, с помощью дедукции и т.п. и до сих пор не уверена, правильно ли все разгадала. Вам удалось найти Спшенгеля?

— Он умер. Погиб в автомобильной катастрофе.

— Значит, все-таки! — вырвалось у меня.

— Выходит — все-таки, — подтвердил капитан, как-то странно глядя на меня. — Никакой тайны из этого не делали, протоколы хранятся в архиве. Сгорел!

Эмоции бушевали во мне, но кое-что я ещё соображала.

— Постойте. Если человек сгорел, его вряд ли удалось опознать по лицу. Откуда известно, что сгорел именно Спшенгель? Знаете, есть такой способ — зубы проверить…

— Представьте себе, знаем. Если, к примеру, вообразить — взорвалась та ваша гипсовая голова, взорвалась так, как и было задумано — в тот момент, когда вы вошли в прихожую, и у нас возникли бы трудности с идентификацией трупа…

— Ох, хватит! Жуткую картину вы тут мне нарисовали, но убедительную. И в самом деле, вряд ли кто при таких обстоятельствах стал бы заниматься зубами, и без того ясно, кто погиб. Если я вас правильно поняла, тогда не возникло никаких сомнений — поехал куда-то на своей машине, сам её вёл, к тому же был у него какой-нибудь этакий необычный портсигар или ещё что…

— Часы.

— Вот, пожалуйста, и никаких сообщников, разве что Новаковский…

Капитан невежливо перебил меня.

— В вашем чулане мы много чего нашли. Надо признать, работки вы нам доставили вдоволь, четыре человека шуровали сутки…

— Жаль мне их. Целые сутки, без перерыва?

— Посменно. Я уже сказал, что бутылки мы повыбрасывали, то же сделали с частью макулатуры, но все остальное осталось. Меня заинтересовали три вида документов.

Меня тоже заинтересовали.

— О, покажите! Или только устно?

— Посмотрим. Итак, первый вид: написанный от руки вроде бы реестр всевозможных преступлений. Начинается с подделки денежных знаков. Видимо, довольно старая история, ибо говорится о фальшивых банкнотах по пятьсот злотых. Вслед за фальшивыми купюрами следуют, по пунктам, кражи автомобилей, кражи со взломом и убийства.

— А в этот реестр не входит ли потеря почтового мешка с деньгами?

— Как же, входит.

— Тогда этот документ можете оставить в покое, вы отыскали черновик сценария. По нему так и не был поставлен фильм, мне казалось, я выбросила черновик.

— Я так и думал, но на всякий случай решил проверить. Второе: прокурорские акты в жутком состоянии, собственно, фрагменты, можно понять, что речь шла об убийстве, совершённом двумя братьями.

— Это тоже можно выбросить. Акты принадлежали моему второму мужу, сами видите, в каком они состоянии, потому что опрокинулся стол, и на бумаги вылились кофе, томатный сок и растительное масло, но потом муж сделал копию. Не спрашивайте, зачем я их хранила, сама скажу: собирала макулатуру, чтобы в обмен на неё получить туалетную бумагу. Правильно, это было ещё в те, незапамятные времена, вы, наверное, не помните, молоды ещё.

Капитан возразил:

— Нет, очень хорошо помню, мама тогда за макулатуру купила чайник.

И он почему-то вздохнул, но, спохватившись, с суровым видом продолжил перечень.

— Ну и, в-третьих, чёрная пластиковая обложка папки, очень потрёпанная. В папке ничего не было, но за одной из корочек было спрятано вот это.

Вынув из кармана несколько листов бумаги, капитан положил их на стол. Это оказались анализы крови. Я подняла голову и торжествующе заявила:

— Ну, знаете ли! Сама собой восхищаюсь, ведь я догадалась, что у него могло это быть.

— У кого?

— У моего третьего, ну, скажем так — мужа. Должно быть, это те самые бумаги, о которых только и говорят. Значит, вот это анализ крови. А это что? Никак отпечаток большого пальца, лопнуть мне на этом месте! И тоже Сшпенгеля? И опять анализ крови, группа, подгруппа… Копия допроса по делу…

— Вот это и требуется! — обрадовался капитан. — С чего вы взяли, что это «копия допроса» и «по делу»?

Действительно, совершенно неразборчивые каракули невозможно было расшифровать, но мне очень хорошо знакомы эти угловатые червячки.

— Как же, сколько раз приходилось иметь дело с этими каракулями. Он разработал свою собственную стенографию и пользовался ею, меня научил, приходилось иногда помогать. Но теперь я уже многое подзабыла, если у вас много таких записей, придётся, пан капитан, к какому-нибудь аптекарю обратиться, они мастера расшифровывать совершенно неразборчивые рецепты.

— Не беспокойтесь, у нас найдутся свои специалисты, но я подумал, вам легче прочесть ваши же бумаги. Вот эта буква игрек?

— Правильно, а вот та восьмёрка с оборочками — зет. И значит, тут написано: «Убил Фордокса». Ой, нет, извините, не Фордокса… никак не разберу, может, Фанфана?

— Ладно, мы уточним. Так вот, из-за этого они и преследовали вас. Думаю, что имею право сказать вам правду. Из досье Спшенгеля пропало несколько документов, очень важных, и они оказались в вашем чулане. Отпечаток пальца и группа крови. Как он раздобыл эти документы, ваш так называемый муж?

— А его вы спросить не можете?

— Не только могу, но даже и спрашивал. И не только я.

— И что?

— А ничего. Амнезия. Потеря памяти. Правда, не сразу. После первого разговора пообещал предоставить нам некоторые чрезвычайно важные документы. Но не предоставил и ничего не помнит.

Мне не было необходимости раздумывать над таким феноменом.

— Все понятно. Пообещал, потому что думал — легко найдёт в своём архиве эти бумаги. А оказалось — шиш, ничего в архиве не нашёл. Подумал, что оставил бумаги у меня, вот почему перерыл чулан соседа. Откуда ему было знать, что мы с соседом с самого начала обменялись чуланами? А признаться, что у него что-то пропало — свыше его сил, позор на все джунгли. Нет, ни за какие сокровища не признается в потере вещественных доказательств, и даже если вы, пан капитан, на голову встанете, память к нему не вернётся.

— А пани не догадывается?

— О чем?

— О том, откуда у него эти документы?

— Только догадываюсь, уверенности нет. Анализ крови, к примеру, мог получить от той лаборантки, которая некогда делала его для Спшенгеля. Бабу охмурить для него — раз плюнуть. Отпечаток пальца мог кто-нибудь для него свистнуть из досье Спшенгеля, возможно, в обмен за какую-нибудь услугу, или какой хитростью достал. Да вы такие вещи должны знать лучше меня. У вас для этого имеются специальные отделы.

Капитан не отреагировал, старательно собирая со стола и складывая драгоценные бумажки. Потом, видимо, решился.

— А, что я там буду пани лапшу на уши вешать! Получить данные через наши отделы — все равно, что сквозь колючую проволоку продираться. От вас я их получу и скорее, и… в более полном объёме, не сухие отписки, а, так сказать, живые, яркие образы. Вы не представляете, чего мне стоило получить данные по Либашу, из-за отпечатков его пальцев на служебное преступление пошёл. Ну, не совсем преступление, так, нарушение…

— Наверное, отпечатки пальцев Либаша легче было получить из Штатов, там их навалом, — посочувствовала я. — Итак, даты! Когда так называемый Сшпенгель сгорел в автокатастрофе?

— Пять лет назад, в июне. А что?

— А ничего. У Либаша все ещё американское гражданство?

— Ясно. И у жены тоже. Минутку, кажется, уловил. Либаш обогатился после получения дядюшкиного наследства… Если это был уже не Либаш, а Сшпенгель… А вы, пани Иоанна, случайно не знаете, когда дядюшка скончался?

Я была шокирована.

— Мне это ни к чему, а вот вы бы должны знать!

Капитан принялся сконфуженно оправдываться:

— Ведь это не имело никакого значения, раз мы имели дело с настоящим Либашем. Теперь я, разумеется, немедленно исправлю наше упущение.

Сжалившись над полицией, я пообещала, свято веря в Гжегожа.

— Эту дату я узнаю завтра в полдень. Могу позвонить вам. Так и думала, что стоит. А если не застану вас на месте, кому передать?

— Что вы, буду ждать, как соловей лета. Вот что значит взаимодействие с общественностью! Не правда ли, у нас с вами так хорошо идёт сотрудничество? Полное доверие и взаимопонимание.

— Раз уж у нас все на доверии, поясните мне, пан капитан, почему они меня до сих пор не убили? Согласитесь, странно это.

Капитан серьёзно покачал головой.

— Нет, не думаю, как раз мне представляется закономерным. Подумайте сами, пани Иоанна, ведь убей они вас, полиция примется за повальный обыск в вашей квартире, перероет все бумаги и найдёт те самые… Этого они боятся больше всего на свете! Так что в их интересах оставить вас в живых.