Граф, её супруг, ни в чем жене не перечил, он давно привык к своему месту под её каблуком.

По отношению же к библиотеке намерения Каролины были самые лучшие. Молодая женщина с энтузиазмом принялась за дело, но в самом начале возникли непредвиденные трудности. Оказалось, книга — очень тяжёлая вещь, особенно если это старинный фолиант, а поднимать тяжести Каролине в её положении не рекомендовалось.

Учитывая сокращённый штат замка, помощников не предвиделось, и Каролина попыталась приспособить мужа к роли носильщика. Виконт на такую роль явно не годился. О потрясающих достижениях виконта в области ничегонеделания уже упоминалось, он уклонялся от работы в библиотеке всеми правдами и неправдами, делая это, надо признать, мастерски, и не только отлынивал сам, но ещё всячески старался и жену убедить отказаться от этого нестоящего занятия. Нет, любил он её по-прежнему, о чем убедительно свидетельствовал факт, что трудолюбие проявлял в единственном случае в жизни, а именно доказывая супруге свою великую любовь. В этих доказательствах он бывал неутомим, проявляя прямо-таки трудовой энтузиазм. Только тут, и нигде более.

Ну и в результате Каролина успела привести в порядок лишь две полки книг, причём самых современных, ибо они были полегче, их она могла поднимать и перекладывать. На этом библиотечные подвиги Каролины закончились, так как вскоре она серьёзно поцапалась со свекровью.

Причина ссоры была нетипичной для аристократического графского семейства. Причина крылась в питании.

Будучи в интересном положении, Каролина отличалась прямо-таки бешеным аппетитом. Она не ела блюда, а просто пожирала их со слезами счастья на глазах от наслаждения едой. Съеденное в громадных количествах куда-то в ней девалось, потому что Каролина при всем своём обжорстве совершенно не толстела. Когда подходило время приёма пищи, бедняжка испытывала такой голод, словно неделю ничего не ела. И при этом высказывала ещё какие-то несусветные, экстравагантные пожелания. Например, в апреле она требовала виноградика, а без польского борща с ушками и красной икры просто не представляла себе жизни. При виде паштета с трюфелями и бочковой селёдки делалась просто невменяемой. Всегда была весёлой, ласковой, живой и энергичной, теперь же была готова плакать от голода, сделалась раздражительной и легко выходила из себя.

По всему замку воняли разнокалиберные сыры, ибо Каролиночка желала, чтобы в любое время суток они были под рукой, ведь случалось, была не в состоянии дождаться обеденного часа. И ничего с собой не могла поделать. Так, варениками с капустой дезорганизовала всю работу замковой кухни, ибо французские кухарки не умели их как следует приготовлять. А потом три дня сряду питалась исключительно фаршированными яйцами и артишоками. И дважды в неделю вынь да положь ей устрицы, молодая виконтесса так и тряслась при виде этого лакомства.

Разумеется, все эти яства не были такими уж разорительными для бюджета графской семьи, не говоря о том, что прожорливая дама внесла в этот бюджет весьма солидный вклад в виде своего приданого, но патологически скупая свекровь выдержать такого не могла. И пришёл день, когда она чуть ли не вырвала изо рта невестки бифштекс по-английски. Не понятно, почему её добил именно бифштекс, а, скажем, не икра или лосось в сметане, наверное, бифштекс по-английски явился последней каплей. Каролина пришла в ярость, старая графиня была вне себя, и наутро после инцидента молодая пара отбыла в Польшу. Не описать пером того, что пришлось пережить виконту во время путешествия, кормя жену. Во всяком случае, виконт не раз говаривал, что подобные кошмары не забываются до смертного часа. Хорошо, что у виконта ещё хватило ума телеграфировать с дороги экономке варшавской виллы, чтобы та устроила к их приезду приём на семь персон, иначе не избежать бы бедняге страшных сцен дома.

И вот благодаря такому стечению обстоятельств дочь Каролины Людвика родилась в Варшаве, автоматически обретая тем самым польское гражданство, нуармонская же библиотека опять была забыта.

Смертельная обида поутихла лишь по прошествии нескольких лет, возможно, в связи с возникшей проблемой учёбы девочки. Людвика с рождения была двуязычной, Каролина весьма разумно хотела сохранить двуязычность ребёнка, с тем чтобы вскоре присоединить ещё и третий язык, английский. Вот и встала проблема, как это сделать. Выяснилось, что, редкий случай, свекровь вполне согласна с невесткой по данному вопросу, так что Каролина с ребёнком стала снова приезжать в замок Нуармон.

Туда же, после долгого отсутствия, приехала как-то и Юстина.

Юстина никогда не испытывала тёплых чувств к теперешней хозяйке замка, которая, впрочем, отвечала ей полной взаимностью, и антипатия ещё усилилась после того, как Юстина узнала об измывательствах сватьи над беременной Каролиной. Измывательствах, закончившихся изгнанием дочери из замка на несколько лет. Правда, Юстина оценила комизм ситуации, даже смеялась, слушая рассказ дочери, тоже со смехом вспоминавшей свои страдания, тем не менее для Юстины поведение старой графини означало издевательство над её девочкой, а такое не забывается. Так что любить владелицу замка у Юстины не было причин, она просто её терпела, так как нужно было побывать в Нуармоне.

Вдвоём с дочерью ринулась Юстина на покорение нуармонской библиотеки. В первую очередь совместными усилиями обе женщины одолели тот угол со шкафами, за который Юстина принялась много лет назад. Теперь им удалось просмотреть целых два шкафа. Не так уж много, но дело в том, что несколько книг в этих шкафах оказалось соответствующего содержания, то есть были посвящены природе, и на полях страниц то и дело встречались записи, которыми следовало непременно заняться.

Именно то, что следовало искать. Записи были сделаны давно, от времени стёрлись и выцвели, разбирать их приходилось с трудом. Юстина наткнулась на рецепт травяного настоя, которым некогда бабушка лечила её от ветрянки, и была жутко растрогана. Вот и решила — все эти рецепты следует расшифровать и переписать в отдельную тетрадку. Каролина охотно согласилась с матерью. Ещё бы, ведь это ей приходилось взбираться по стремянкам, доставая с полок тяжеленные тома, Каролина уже рук и ног не чуяла. Спокойную работу за письменным столом молодая женщина восприняла как благословенный отдых.

Юстина с дочерью сели за стол, Каролина делала записи в тетради, Юстина диктовала, с трудом разбирая неразборчивые каракули в старых книгах.

Управились с этими книгами и уже надеялись, что работа пойдёт живее, да не тут-то было. Сразу же наткнулись на три огромных фолианта, которые представляли собой самые настоящие травники.

Буквально на каждой странице были вложены засушенные цветы, листья и даже веточки, сохранившие свой неповторимый аромат, чем-то непонятным прилепленные к страницам книги и описанные частично прекрасным чётким почерком Клементины, а частично какими-то каракулями, явно намного старшими.

Растерянно стояли обе женщины над этими бесценными сокровищами, не зная, что с ними делать и как теперь им поступить. В конце концов решили просто все переписать. Это заняло три недели, а просмотрены были всего два шкафа. Все говорило о том, что приведение в порядок фамильной библиотеки Нуармонов растянется на долгие годы.

— Жалости прабабушка не знала, — с горечью промолвила Каролина. — Может, Людвике удастся добраться до конца, я лично не в силах, тем более что со свекровью трудно выдержать. Из-за Людвики мучаюсь, в замке торчу, но, пожалуй, смотаюсь ненадолго хотя бы в Париж, свежего воздуха глотнуть.

Мать попыталась подбодрить дочку.

— Сейчас пришла мода на тощих женщин, утешайся мыслью, что здесь, на тётушкиных хлебах, мы отощаем до нужной кондиции. О, погоди-ка, мне вспомнилось, встретился тут один потрясающий рецепт на похудание. Разумеется, тоже травки. Бабушка его знала и очень ценила, благодаря ему можно было есть досыта и ни капельки не растолстеть. Немолодые толстые женщины очень уважали. И втайне поили отваром и своих мужей, ведь в старину очень любили поесть.

Информация о потрясающем рецепте чрезвычайно заинтересовала Каролину, хотя толстых мужчин в родне не было. Оказывается, Каролина предусмотрительно заботилась о себе.

— Правда, я давно потеряла тот зверский аппетит, но кто знает… — рассуждала благоразумная молодая женщина. — Имело бы смысл рецепт переписать. Где он?

— Я встретила только кусочек этого рецепта, — сказала Юстина. — И кажется, где-то попадался ещё один. А бабушка помнила его наизусть. Вот только не знаю, где искать.

Разговор происходил, ясное дело, в библиотеке. Мать с дочерью проводили там большую часть дня. И не только ради работы, но и по той причине, что в библиотеку графиня Нуармон никогда не заглядывала. Ни с того ни с сего по прошествии стольких лет она только сейчас вдруг почувствовала себя глубоко оскорблённой завещанием Клементины, отписавшей библиотеку внучке, старалась всячески демонстрировать гостям своё неудовольствие, и библиотеку обходила широкой дугой. Так что в этом помещении можно было говорить спокойно обо всем.

С тяжким вздохом оглядела Юстина стены большого помещения, сплошь покрытые книгами. И вспомнились ей кое-какие находки, на которые она наткнулась в своих поисках.

— Травы — оно, конечно, хорошо, — задумчиво произнесла Юстина. — Разумеется, раз я пообещала бабушке, слово должна сдержать и делаю что могу, тем более что старинные рецепты часто оказываются просто бесценными. Нисколько не потеряли своего значения, несмотря на все успехи современной медицины. Но знаешь, тут может встретиться ещё кое-что чрезвычайно полезное. Я сама когда-то наткнулась на письмо, в котором говорилось о фамильной тайне…

Не закончив фразы, Юстина замолчала. До сих пор она никогда не говорила дочери об алмазе, как-то не представлялось случая. Сейчас засомневалась, стоит ли все говорить.

Каролина, заинтригованная, не дожидаясь продолжения, сама спросила:

— А что за тайна? Случайно не та, о которой Флорек рассказал?

— А что тебе Флорек рассказал? — вскинулась Юстина.

Поскольку последние годы были заполнены очень важными событиями личного порядка, Каролина при встречах с матерью не упоминала о старой истории с Антосей, французской женой Мартина Кацперского, и о затерянном сокровище. С рождением дочери столько было своих проблем, их не успевали обсуждать, тут уж не до событий давно минувших дней. И только сейчас Каролина пересказала матери услышанную от Флорека историю алмаза.

Юстина выслушала дочь со вниманием.

— В этом что-то есть, — сказала она, когда Каролина закончила рассказ. — Там, в Кале, разыгралась драма. А этого несуразного помощника ювелира, этого болвана, я видела всего какую-то секунду, но узнала. Крупный, сильный парень, только не очень умный. Работал у нашего ювелира помощником, так что я на него пару раз натыкалась. Да, когда я влезла в окно, со страху сбежал, было дело. И знаешь, мне припоминается, что какая-то кожаная сумка, жёлтой кожи, лежала там в комнате на столике, а может, на комоде, помню только — лежала.

Я ведь потом в той комнате пробыла довольно долго, успокаивала Антуанетту, разговаривала с ней.

— Помню Антуанетту, — вставила свои воспоминания Каролина, — худая была и жутко нервная.

— Просто она по-страшному ревновала Мартина, хотя, насколько мне известно, повода не было. А у неё это приняло просто болезненные формы, своего рода патология. Довелось мне как-то видеть лицо Ангоси, когда панна Барская заигрывала с красавцем поверенным…

Тут Юстина спохватилась — негоже при ребёнке говорить о таких вещах — и опять не докончила фразы.

Каролина рассмеялась.

— Мамочка, я уже давно взрослая! Представь, помню и панну Барскую, мне уже было шестнадцать лет, если не ошибаюсь. Только я тогда была целиком занята собой, своими переживаниями, и на её заигрывания с Мартином внимания не обращала. Так ты думаешь, что несчастная Антуанетта из-за таких глупостей очень переживала?

И обе дамы с удовольствием принялись обсуждать сплетни тех далёких дней. Это заняло довольно много времени. Наконец вспомнили, с чего все началось, и вернулись к жёлтому саквояжику.

Не перед ними каялся помощник ювелира, не им клялся в своей невиновности, не им излагал историю алмаза и его исчезновения, а Клементине.

Юстина с дочерью не видели несчастного, растерянного молодого человека, так что у них не было причин верить в правдивость его слов. Обе единодушно пришли к выводу — парень мог и соврать, мог и не обронить алмаз в море. Может, не забрал с собой в Америку, может, во Франции оставил, во всяком случае предполагать такое дают основания попытки Антуанетты. Признаться в чем-то перед смертью.

Определённо остаётся надежда, и саквояжик следует непременно попытаться разыскать. Просто на всякий случай хотя бы…

Каролина была готова немедленно приступить к делу.

— Ну как, начинаем? — живо спросила дочка.

Мать отрицательно покачала головой.

— Нет, не сейчас. Не в силах я оставаться здесь. Откровенно говоря, видеть не могу тётушку и не удивляюсь, что тебе необходимо подышать свежим воздухом в Париже. А кроме того, мне нужно поспешить домой. Знаешь, твой брат стал излишне самостоятельным, его так и тянет в неподходящее общество.

— Но он же уже взрослый! — удивилась Каролина.

— Что с того? Взрослый, но глупый. Неизвестно, что может выкинуть, на всякий случай надо быть к нему поближе. Ничего не поделаешь, придётся оставить тебя здесь одну. Сделай, что сможешь. Поищи этот дурацкий саквояжик, а вдруг Флорек окажется прав…

После отъезда матери Каролина принялась искать жёлтый саквояжик. Искала по всему замку.

Поиски велись с большими перерывами. Во-первых, Каролине и в самом деле приходилось уезжать, чтобы хоть немного отдохнуть от свекрови. Во-вторых, она пыталась выполнить свой долг в библиотеке Как первое, так и второе у неё не очень хорошо получалось.

Библиотека, правда, не сопротивлялась руками и ногами, но очень уж жалкий вид представляла собой очередная полка, за которую принялась Каролина, самая нижняя. Когда-то, очень давно, полкой заинтересовались мыши. В настоящее время в замке ни одной мыши не осталось, Каролина даже непроизвольно задумалась над тем, каким образом удалось справиться с такой напастью. Никто не знал, возможно, в своё время в замке развели на редкость способных кошек. Как бы то ни было, а по прошествии года Каролина все ещё клеила и складывала в книгах пострадавшие страницы, а даже и половины полки не обработала. Как назло, один фолиант представлял собою сплошь рецепты разного рода.

А вот свекровь, та и руками и ногами, а точнее, всеми силами отравляла существование невестке. Старуха заметила, что невестка ищет что-то по всему замку, и принялась активно ей мешать. Сказывалась, видимо, прогрессирующая паранойя, во всяком случае графиня стала назло Каролине запирать все, имеющее хоть какие-то замки: комнаты, коридоры, шкафы, комоды, секретеры и т.п. Даже пустые, веками пылившиеся ненужные чемоданы и сундуки — и те позапирала. Мало того, графиня приказала своей немногочисленной прислуге переносить мебель из одной комнаты в другую. Войдя в раж, графиня даже собственного мужа заперла как то в ванной, причём сразу же потеряла ключ. Наконец-то прислуга могла повеселиться, очень уж комичной оказалась операция по извлечению графа из ванной комнаты.

Новые причуды свекрови доводили бедную Каролину до белого каления. Не было у неё сил выносить эту ужасную бабу, которая никогда не отличалась умом, а под старость и последние его остатки растеряла. И помочь Каролине не могли ни свёкор, ни муж. Свёкор боялся супруги, а у мужа на все стенания жены был один ответ: «Сокровище моё, зачем нам тут торчать, поехали в Париж».

Наконец, к счастью, страшная графиня умерла.

Причиной смерти явилась её собственная патологическая скупость. Из экономии графиня запретила топить камины, а морозы в ту зиму во Франции стояли страшные, простудилась, схватила воспаление лёгких и скончалась. Поскольку остальные обитатели замка отделались лишь сильной простудой и долго ещё сопливились, смерть графини от воспаления лёгких признали карой господней.

Каролина наконец-то обрела свободу действий, но недолго ею тешилась…

Едва новая хозяйка замка Нуармон навела кое-какой порядок и восполнила нехватку обслуживающего персонала, расчистила многолетние завалы рухляди и разыскала спрятанные или затерявшиеся многочисленные ключи, как из Польши пришла весть о том, что Доминика тяжело занемогла. Естественно, Каролина все бросила и помчалась в Польшу ухаживать за бабкой, уже не встававшей с постели. Юстина не могла этим заняться, поскольку вместе с мужем находилась в Японии, в погоне за легкомысленном сыном.

Брат Каролины, очередной Джордж в роду Блэкхиллов и будущий лорд, был весёлым, беззаботным юношей, обожавшим путешествия, особенно в экзотические страны. И где бы он ни оказывался, с ним непременно случались всякие неприятные происшествия. Не первый раз приходилось родителям легкомысленного отпрыска мчаться на конец света вызволять его из передряг. Хорошо ещё, что родители любили путешествовать и не драматизировали случившееся, относясь по возможности к неприятностям с юмором, и делали упор на туристическую сторону вояжей. Хотя они и недёшево обходились. Во всех отношениях.

Доминика успела помереть до возвращения Юстины, так что дочь приехала лишь на похороны матери. На похороны, разумеется, съехалась вся родня. Присутствовала и дочь Каролины Людвика. Девочка училась в престижной французской школе для благородных девиц, а поскольку как раз пришла пора летних каникул, после похорон осталась в Польше под опекой все того же Флорека, то есть практически на полной свободе.

Одиннадцатилетняя Людвика была непосредственным, живым ребёнком, наверняка унаследовавшим неординарные качества своих предков по женской линии, хотя они, эти качества, пока что ещё дремали в ней. Судьба её складывалась счастливо. С рождения получила возможность изъездить полсвета, знала и европейские страны, и глухие польские деревеньки, пользовалась всеми видами транспорта начиная со скрипящей телеги и кончая аэропланом.

Однако всегда находилась под присмотром — матери, бабушки или гувернантки и лакея, и только вот теперь могла пользоваться полной свободой. Правда, поначалу девочка не была уверена, что это хорошо, и даже склонялась к мнению, что она несчастна, позабыта-позаброшена, не до неё теперь родителям.

Школа благородных девиц сказывалась… Однако вскоре победил здравый рассудок и Людвика решила — напротив, ей грандиозно повезло и надо вовсю использовать редкую возможность оказаться предоставленной самой себе.

Шёл 1939 год. Как уже упоминалось, для Юстины год был очень хлопотным, ибо сынок, весьма гордый собой, умчался в Японию. Гордый потому, что проиграл очередное идиотское пари и, как пристало истинному аристократу, не задумываясь ринулся выполнять условия. Положение усугублялось тем, что незадолго до этого неугомонный юноша обольстил некую девицу из хорошей семьи, и, как выяснилось, весьма успешно, так что теперь ему, как честному человеку, оставалось лишь жениться на ней. Отчаянное письмо обольщённой девицы настигло Джорджа над свежей могилой бабки, поскольку родители приволокли его на похороны из Японии прямиком в польское поместье.

Джордж так и не научился скрывать от родителей свои похождения, поэтому сразу с поминок английская часть семейства в спешке укатила в Лондон, где пришлось заниматься очень непростым делом: успокаивать рыдающую девицу и её разъярённого папочку, у которого все-таки хватило ума предпочесть свадьбу поединку, хотя при этом и было много крику о фамильном гоноре и прочих глупостях.

Впрочем, нежданная, скоропалительная женитьба легкомысленного Джорджа имела и положительные стороны. Юстина полагала — самое время остепениться её взбалмошному сыночку. Но и тут легкомысленный юнец оказался верен себе: эта его очередная выходка опять потребовала от родителей немалых расходов, ибо девица из хорошей семьи ломаного шиллинга не имела за душой.

Каролина задержалась в Пшилесье для улаживания формальностей с наследством. Немного Доминика оставила своим наследникам: большой дом весьма почтённого возраста и значительно поубавившиеся земельные владения, дававшие столько дохода, сколько Флореку удавалось из них выжать.

Ну и разумеется, драгоценности, их было порядочно, но в последнем завещании Доминика их все оставляла правнучке, так что должны были лежать до исполнения Людвике шестнадцати лет. В завещании не уточнялось, где именно должны лежать.

Когда в Пшилесье пришла весть о тяжкой болезни графа де Нуармона, наверняка грозившей уже недалёкой смертью, во-первых, наступил август 1939, а во-вторых, Людвика слегла у Флорека со свежесломанной ногой, основательно закутанной в гипс. Отправляться в дальний путь не было никакой возможности. Однако на плохой уход девочка пожаловаться никак не могла. Так уж жизнь устроена, что несчастье одного человека для другого оборачивается счастьем.

Флорековы сестры, как известно, в своё время довольно удачно повыходили замуж, однако впоследствии их судьбы складывались по-разному. Одна из племянниц Флорека, некая Андзя из-под Ченстоховы, уже несколько лет назад перебралась к дядюшке. С ней случилась неприятность, которая довольно часто приключается с девицами, и Флорек нашёл нужным забрать её из родительского дома.

Впрочем, племянница оказалась милой и работящей, а хозяйка в доме давно требовалась. Неприятность же в возрасте четырех лет и отличном цветущем состоянии бегала по дому на радость молодой маме и одинокому старому Флореку. Тот постепенно, ненавязчиво заразил племянницу любовью и верностью ко всем паненкам из рода их бывших господ Пшилесских, и, когда появилась Людвика, она сразу же стала кумиром и любимицей дяди и племянницы. Так что Каролина могла спокойно оставить дочь и уехать во Францию к умирающему свёкру. А через десять дней началась вторая мировая война.

Поскольку в роду никто политикой особо не интересовался, войны как-то не предвидели, и для всех она явилась большой неожиданностью.

Торопясь во Францию, Каролина по дороге заскочила в собственный подваршавский особняк и оставила там наследство Доминики, завещанное дочке. Хотела попросить Мартинека поместить драгоценности в одном из варшавских банков, но встретиться лично со своим поверенным не могла, очень торопилась. Мартин жил и работал в Варшаве, встретиться с ним не было времени, поэтому Каролина изложила свою просьбу в письме, которое и отправила по варшавскому адресу Мартина.

Благодаря такому незначительному, случайному обстоятельству Людвика и ещё несколько человек во время войны не померли с голоду, так как Мартин письма не получил и просьбу графини исполнишь не успел.

Старшее поколение покинуло сей бренный мир всего за год. Граф де Нуармон скончался под конец сентября, и Юстине пришлось покинуть Англию и прибыть во Францию на похороны дяди, ибо Каролина была не в состоянии чем-либо заняться. Она места себе не находила от страшного беспокойства за судьбу единственной дочери, брошенной в Польше на арене военных действий, совсем пала духом и норовила забиться куда-нибудь в угол, от людей подальше, где и сидела неподвижно целыми днями, стиснув зубы и ломая руки. Её муж и отец Людвики, Филипп, теперь граф де Нуармон, совсем потерял голову, ибо заниматься конкретными делами никогда не умел и не любил, а тут на него вдруг свалилось все сразу: смерть отца, невменяемая жена, дочка в оккупированной Польше и замок Нуармон.

Впрочем, Юстина, всегда энергичная и деятельная, теперь тоже неспособна была заняться делами, ибо и её чрезвычайно тревожила судьба внучки, так что единственным человеком, занявшимся конкретными делами, оказался её муж, лорд Блэкхилл. И хотя бедный лорд из кожи лез, все равно съехавшаяся на похороны графа де Нуармона французская родня была шокирована отсутствием должной пышности и прежнего размаха.

После того как Польша целиком оказалась под немцем и военные действия прекратились, с помощью писем удалось выяснить, что Людвика, Флорек и Андзя живы, гипс с ноги Людвики давно сняли, девочка не осталась хромой и вместе с Андзей перебралась из деревни в дом под Варшавой, в Урсинов.

На этом ещё очень настаивал Мартин. Настаивал, разумеется, пока был жив, потому как потом, к сожалению, умер. Разболелся ещё в сентябре, болел в доме Флорека, в деревне, там и умер, но перед этим настойчиво внушал Людвике, что та должна перебраться в дом матери. И преуспел в том. Получив письмо, в котором содержались все эти известия, Каролина воспряла духом. Настолько воспряла, что даже собралась с силами, чтобы отправиться в Англию на крестины племянника. А вот вернуться во Францию уже не успела, потому как вторая мировая воина опять оживилась.

Остаток второй мировой Каролина провела в Англии, снова обуреваемая тревогами и беспокойством за судьбы близких. Её муж Филипп Нуармон остался во Франции и как-то естественно стал участником движения Сопротивления, ибо борьба с оккупантами для него не была работой, и он проявил себя очень энергичным борцом. Ещё бы, ведь мстил оккупантам и за Францию, и за терзаемую тем же врагом несчастную Польшу, где осталась его единственная дочка. Младший Каролины, тот самый некогда легкомысленный юнец, радостно отправился на фронт сражаться с общим врагом в качестве пилота истребителя, оставив молодую супругу и новорождённого сына под опекой старшего поколения. С фронта он уже не вернулся, пал смертью храбрых.

Таким образом единственным наследником состояния Блэкхиллов, все ещё солидного, несмотря ни на что, и лордовского титула стал новорождённый младенец, названный, разумеется, Джорджем. Если бы с этим младенцем, не дай Бог, что случилось, тогда наследников майората пришлось бы искать у корней генеалогического древа среди потомков лорда Тремейна. К счастью, младенец рос здоровеньким и лишних проблем не создавал, единственное утешение среди неприятностей и горестей военного времени.

Юстина держалась стойко. Хотя и ей бывало несладко, она находила в себе силы поддерживать дочку и невестку и все чаще поговаривала о том, что свалившиеся на них несчастья это Господня кара. Не выполнили волю покойной бабки, не сдержали данное ей слово, и вот пожалуйста, чем это оборачивается. Библиотека замка Нуармон брошена на произвол судьбы и если, не дай Боже, погибнет, им всем грозит смерть неминучая.

Сначала Каролина лишь вежливо просила дорогую мамочку не каркать и не нести чепуху, но постепенно поддалась силе убеждённости Юстины и почти поверила в тяготеющее над ними проклятие. И в результате вся вторая мировая война для неё свелась к трём элементам, которые она молила Господа уберечь и сохранить, ибо без них не мыслила себе дальнейшей жизни: к её мужу, дочери и проклятой библиотеке в замке Нуармон. Остальное перестало её интересовать.

Оказавшись в военное лихолетье предоставленной самой себе, одиннадцатилетняя Людвика, ещё недавно беззаботное, легкомысленное создание, как-то сразу вдруг повзрослела не по годам. Умной и энергичной она всегда была, а теперь вдруг стала очень походить на свою прапрабабушку Клементину. Мартин передал ей письмо матери, и из него девочка узнала, где Каролина спрятала завещанные дочери драгоценности Доминики. Поскольку Людвика не располагала никакими доходами, исключая ту малость, которую удалось взрастить, собрать и скрыть от оккупантов старому Флореку, прабабкино наследство стало для неё единственным источником существования.

Дожидаться, пока ей стукнет шестнадцать, Людвика просто не могла, пришлось нарушить условия завещания, ну да война её оправдывала. А продаваемых по штучке ювелирных изделий хватило на то, чтобы прожить все пять военных лет, и ещё много осталось.

Не одна Людвика пользовалась деньгами, вырученными за прабабкины драгоценности. Соседи Мартина, что проживали на улице Пулавской у самой площади Унии, лишились крыши над головой в ту самую минуту, когда бомба разрушила и дом Мартина, а его самого тяжело ранило. Соседи отвезли Мартина к Флореку в деревню, а поскольку им некуда было возвращаться, Людвика пригласила их жить в свой дом, в Урсинов. Нет, они не были нахлебниками, старались как могли. Отец семейства вкалывал на полях Урсинова, сын крал уголь из проезжавших составов, мать вязала шерстяные кофты и перешивала старую одежду. И даже пятилетний сынок Андзи очень успешно разводил кроликов. Каждый вносил свою лепту, и все очень подружились.

Трудные времена сближают.

Дом Людвики становился временным приютом для «лесных хлопцев», в нем же было несколько тайников с оружием. Немецкие оккупационные власти никак не могли заподозрить владелицу аристократической виллы в сочувствии партизанам, ведь она французская аристократка, к тому же совсем девчонка. Удалённостью от города и близостью к опасным лесам объясняется тот факт, что вилла Людвики не была реквизирована.

Связь с городом обитатели виллы поддерживали с помощью велосипедов, а также урсиновской брички из образцового загородного хозяйства, возглавляемого немцами. Бричкой пользовались нелегально, но тот факт, что она принадлежала немецким властям, во многом облегчал жизнь обитателям виллы. Флорек благополучно дожил до конца войны. В семьдесят два года он был ещё полон сил и философски воспринял экспроприацию земельных угодий господ Пшилесских. За свои владения Флорек не боялся, ему было далеко до роковых пятидесяти гектаров. Всегда отличавшийся ясным умом и рассудительностью, Флорек правильно оценил наступившие после войны перемены в стране, осознал принципы нового государственного устройства Польши и принял единственно верное решение относительно своих земельных владений.

А именно: составил дарственную в пользу Ендруся. Правда, сынишке Андзи, племянницы, было всего одиннадцать лет, но Флорек надеялся ещё немного пожить и дождаться его совершеннолетия.