Пани Иоанна (№15) - Алмазная история [Великий алмаз, Большой алмаз]

— Чем? — с невольным интересом спросила я.

— Пищевое отравление. Пойди докажи, что нет! Если надо, могу хоть целый день просидеть в сортире. Запасусь интересным чтением и просижу.

— Ладно, поспим немного. Эльжуня все равно разбудит на завтрак.

* * *

На пятый день две трети чердака были приведены в образцовый порядок. Сжав зубы, мы с сестрой так налегли на работу, словно кто платил нам поденно золотыми долларами. И проделали её с величайшей тщательностью. Не обошли ни одного предмета, превышающего размерами спичечный коробок. Ничего не упустили. Отломанные мебельные ножки и ручки, а также прочие куски дерева рассматривали сквозь лупу, поскольку было логичным предположить, что если Антуанетта и нашла похищенный бывшим женихом алмаз, то укрыла его там, где прожила большую часть жизни. А если не так… ну что ж, все наши каторжные труды — псу под хвост. Крыська полетит вслед за Анджеем на Тибет, а я быстренько разведусь с Павлом, потому как моя душа не вынесет финансовой зависимости от него.

Итак, осталось нам обработать одну треть чердака. И тут я услышала исполненный надежды Крыськин возглас:

— О! Шляпная коробка! Может, ещё какой шедевр обнаружится?

Я бросилась к сестре, тоже преисполнившись надеждами. Ведь так долго нам не попадалось ничего интересного!

Старинная шляпная коробка была густо оплетена бечёвкой. Последняя оказалась вся в узелках, Крыська тщетно пыталась их развязать и, потеряв терпение, прибегла к помощи перочинного ножа. Вот, наконец, отброшена крышка. Затаив дыхание, я глядела из-за плеча сестры на содержимое картонки. В картонке оказались очень красивые вещи. Шёлковый веер, расписанный от руки, в прекрасном состоянии. Очень красивые бусы из морских раковинок, тоже хорошо сохранившиеся. Две пары длинных бальных перчаток, украшенный жемчужинами гребень и красная бархатная подушечка для иголок и булавок, отделанная по краям ракушечками. А шляпы никакой не было.

Кристина ухватилась за веер и принялась его раскладывать, я же взяла в одну руку игольник, во вторую — ракушечные бусы. Где-то я уже такие видела…

— Слушай, не в них ли Антуанетта изображена на портрете? — вдруг вспомнила я.

— Точно, в них, — подтвердила Крыська, помахав сначала веером на себя, а потом и на меня. — И сомневаться нечего! А вот и знаменитая подушечка, о которой столько раз упоминали Кацперские в письмах. Ничего себе подушечка для иголок. О, да она размером с думку! Спать на такой можно.

И тут ещё какое-то смутное воспоминание промелькнуло в голове. Ну конечно же!

Я ткнула подушечку сестре под нос.

— Внимательно гляди, ни о чем тебе она не напоминает?

— Ещё как напоминает! Ведь мы удивлялись, чего это о ней столько понаписано в корреспонденции Кацперских.

— И больше ни о чем она тебе не говорит? Вспомни, что мы обнаружили в злополучном саквояжике!

Веер замер в руке Кристины.

— О, лопнуть мне на этом месте, ты права!

Слава богу, склерозом мы пока не страдали и обе без труда припомнили обрывки вот такого же бархата и вот такие же ракушечки в выцветшем саквояжике помощника ювелира Шарля Трепона, незадачливого жениха мадемуазель Антуанетты. Значит, вот эту подушечку собственноручно изготовила француженка. А оставшиеся материалы неизвестно почему не выбросила, а заботливо собрала и сложила в сумку, принадлежавшую сбежавшему жениху, сумку же запрятала куда подальше. Зачем она так сделала? И имеет ли это обстоятельство вообще какое-то значение? Даже если девица действительно была чрезвычайно хозяйственной, как это всячески подчёркивал в письмах к родным её жених Мартинек Кацперский, то можно допустить, что из экономии приберегла лоскутки бархата (могут для заплаток пригодиться) и ракушки, в самом деле очень красивые и, возможно, привезённые из экзотических стран. Но на кой черт сохранять ошмётки губки и конского волоса? Даже если бы подушечку потребовалось отремонтировать, внутрь можно запихать что угодно. Остаются сентиментальные чувства к экс-жениху. Сохранила на память?

Бусы перестали занимать моё внимание, я их бросила в картонку. Кристина отложила веер в сторону, вырвала у меня из рук бархатную подушечку и принялась её вертеть.

— Символ хозяйственности француженки Антоси, — пробормотала она, со вниманием рассматривая пузатенькое рукоделие. — А что ты думаешь по этому поводу?

— Ничего. В четыре часа утра я вообще не могу думать. Почему они так с ней носились? Почему она сама так её ценила? А вдруг это единственное законченное ею произведение ручной работы? Или на редкость удачное, другие были похуже…

Кристина принялась выдвигать свои версии:

— А может, возлюбленный, отдыхая, клал на эту подушечку уставшую голову? Разумеется, предварительно повытащив из неё иголки и булавки. Размер вполне подходящий… А вдруг…

Выхватив у Кристины подушечку, я принялась вертеть её в руках.

— Если бы не остатки материалов, из которых подушка сшита, её вполне можно принять за фабричную. Поразительно аккуратно сделана! Можно подумать — куплена в магазине. Наверное, шила на машинке, швейные машинки изобретены в конце прошлого века.

— Небось были страшно дорогие, не по карману Антуанетте.

— Кто её знает. А вот ракушки пришивала иголкой. Да я вовсе не настаиваю на машинке, женщины в ту пору были искусными рукодельницами, шили просто изумительно. Куда там машинке!

— А может, это произведение её матушки! — оживилась Кристина, выдав свежую версию. — И она так бережно хранила её в память о покойной маман.

Что ж, версия неплохая, тогда понятны и забота о подушечке, и желание сохранить даже обрывки и остатки материалов, из которых матушка её мастерила. И прекрасное состояние самой подушки, её не использовали в домашнем хозяйстве, она сохранялась как память.

И в самом деле подушечка выглядела как новенькая. Отнимая её друг у дружки, мы с сестрой никак не могли на неё наглядеться, что-то заставляло нас снова и снова её рассматривать. Мягонькая и эластичная, но пополам не перегнёшь. Ракушечки по краям поблёскивали таинственно.

— И в самом деле ею не пользовались по назначению, — задумчиво произнесла Кристина. — Совсем не выцвела от времени, значит, хранилась где-то в шкафу. И никаких дырочек от иголок и булавок. Никаких следов!

— И все-таки Антося могла сшить игольницу сама, а поскольку получилось прекрасное изделие, считалось, что является частью приданого невесты. А потом, в замужестве, больше ничего не шила. Детей у них с Мартином не было, пеленочки и распашоночки отпадали… Нет, тогда зачем сохранять ошмётки? И почему именно в саквояжике бывшего жениха?

— Да, непонятно. И странно. Такие вещи обычно держат в рабочей шкатулке с нитками. Разве что подушечку смастерил сам бывший жених, этим и объясняется наличие ошмётков в его сумке.

— О, новая версия!

Я вновь принялась вертеть в руках изделие, которое правильнее было бы назвать подушкой, а никак не подушечкой. При необходимости на такой и переспать можно. Правда, мешали бы ракушки, острые, как пить дать, вопьются в ухо.

Я никак не могла ухватить мысли, промелькнувшей в мозгу и скрывшейся, прежде чем я успела сообразить, с какими ассоциациями она связана. Саквояжик и подушечка, подушечка и саквояжик… Ведь не будь ошмётков от подушечки в саквояжике, я бы давно отложила её в сторону, не стала бы напрягать мой бедный ум.

Кристина ни с того ни с сего вдруг сказала:

— Подушечка являлась предметом особой заботы Антоси… Над этой подушечкой Антося тряслась, словно над золотом… В саквояжик спрятала остатки материалов… Перед смертью ни в чем не призналась, но ведь, наверное, думала, раз так поступала?

И я решилась.

— Даже если это память о матушке или первой любви, делать нечего — распорем! Только как можно осторожнее…

— А почему осторожно?

— Ведь это же собственность Кацперских, не наша. Могла бы сообразить сама! И к тому же памятник старины, без малого сто лет, уважать надо, а не изничтожать семейные реликвии Кацперских. Распорем так, чтобы потом можно было незаметно зашить.

— Незаметно! — простонала Крыська. — Куда нам до их мастерства! Я тоже было подумала распотрошить, да как вспомнила, что потом придётся приводить в порядок, — сразу расхотелось.

— Спокойно! Завтра раздобудем красную нитку и аккуратненько зашьём. Скажем — так и было. Как бы это поаккуратнее…

— В таком случае — сбоку, — посоветовала Кристина. — Вот тут, где ракушки. Даже самый твой топорный шов прикроют, авось сойдёт.

— Почему именно мой? — взвилась я.

— Не я же буду зашивать, — отрезала Кристина. — Тогда никакие ракушки не спасут. Чем бы таким, острым?

На чердаке ничего острого не нашлось, пришлось спуститься в свою комнату за маникюрными ножничками. Вернулась на чердак и осторожно принялась разрезать красный бархат, стараясь не задеть ниток, которыми были пришиты ракушки. Поскольку подушечка была круглой, то я не успела проехаться и по трети окружности, как из неё полезли губка и конский волос. Крыська дышала мне в плечо и тыкалась носом в руки, мешая работать. Её тоже удивило то, что губка была затолкана в подушечку не целиком, а мелкими кусочками.

— Вот странно! — вслух удивилась сестра. — Ведь легче было бы обшить бархатом целый кусок губки.

И, не выдержав, бесцеремонно выхватила у меня недорезанный исторический экспонат, сунула в него пальцы и замерла.

— Господи Иисусе! — только и сумела прошептать она.

Оттолкнув сестру, я сама запустила пальцы внутрь подушечки. Нащупала что-то твёрдое и извлекла наружу. Что-то твёрдое оказалось завёрнутым в кусочек тончайшего шелка. Шёлк соскользнул и…

И у нас перехватило дыхание.

Чудовищных размеров алмаз сиял, искрился и переливался в свете слабой электрической лампочки, которая сразу ещё больше потускнела. Он был умопомрачительным! Два соединённых вместе, совершенно одинаковых куриных яйца идеальной формы, полыхающие в месте соединения живым огнём, сверкали так, что глазам было больно. Безупречная чистота, безукоризненная форма, ошеломляющий блеск.

Не скоро мы пришли в себя.

— Беру обратно все нехорошие слова, которыми я его обзывала! — охрипшим от волнения голосом торжественно произнесла Кристина. — Ни в жизнь бы не поверила, что такое может быть на свете!

Почувствовав, что ко мне возвратилась способность говорить, я высказала ту же мысль другими словами — значит, мы испытывали одинаковые чувства:

— Не будь он настоящим, непременно бы решила — поддельный!

Вздрогнув, Крыська бросила на меня всполошённый взгляд, схватила сверкающую глыбу и, осмотревшись, устремилась к старому шкафу, в дверце которого ещё сохранился кусок стекла. С силой проехалась по стеклу алмазом.

Глубокая царапина подтвердила — алмаз настоящий.

Сразу воспрянув духом, Крыська повернулась ко мне. Её глаза сияли не хуже алмаза.

— Сейчас я стану рассуждать логично, а ты не смей мне мешать! Пыль на данном чердаке ясно свидетельствует… нет, будем точны, свидетельствовала о том… нет, пыль — доказательство того, что камню не меньше пятидесяти. Нога человеческая за полвека не ступала на сей чердак, и рука человеческая не могла сюда ничего подбросить. Подбросила, а потом опять покрыла толстенным слоем пыли? Такие штучки отпадают. А пятьдесят лет назад не было материала твёрже алмаза и не умели его искусственно производить. Теперь, в эру космических путешествий, не стану столь же категорически утверждать, но сдаётся мне, алмаз по-прежнему побивает все рекорды…

Я предложила ещё один тест на подлинность алмаза:

— Можно бросить его в огонь, посмотрим, превратится ли в уголь.

— Сейчас же сплюнь через левое плечо, не хватает ещё, чтобы тут вспыхнул пожар! Не забывай — мы на чердаке. Не сбивай меня, я продолжаю рассуждать. Значит, он настоящий, раз режет стекло. Кстати, стекло тоже настоящее, полвека назад ещё не было плексигласа.

— Ладно, ты меня успокоила. Пошли к себе, там побольше света…

— …и в случае пожара выскочить легче. Со второго этажа я уж рискну выпрыгнуть в окно.

— А кроме того, по пути сюда меня как что вдруг толкнуло, и я купила бутылочку Chateau Neuf du Pape. Красного.

Кристина явно растрогалась.

— О, кажется, первый раз в жизни совершенно искренне поверила, что ты не такая глупая, какой кажешься…

С чердака мы спустились спокойно. Не приплясывали, не испускали диких криков восторга, не лишились от счастья рассудка и не принялись будить весь дом. Думаю, лишь потому, что находка нас порядком-таки оглушила. Мы знали, что где-то когда-то существовал наш фамильный алмаз, даже питали слабую надежду его отыскать и, пожалуй, могли в конце концов предположить, что найдём. Но когда воочию узрели алмаз, он нас просто ошеломил. Да и любого бы потрясли размер и идеальная чистота этой сверкающей громадины. Даже в кинофильме «Сокровища царя Соломона» показывали алмаз поменьше нашего, даже «Кохинор» в подмётки не годился нашему, хотя огранён был получше.

Мы уселись в кресла с бокалами в руках. На столе стояла откупоренная бутылка благородного вина. И лежал, ослепительно сияя, Великий Алмаз. Мы забыли о вине, будучи не в силах отвести глаз от этого сияния.

— Кажется, то, что там, в серёдке, просто огнём горит, и есть изъян, — не очень уверенно предположила Кристина. — И если пилить на две части, то аккурат в этом месте.

— Ну, не знаю! — возразила я. — Разделим его на две части, и он сразу утратит половину своей привлекательности. И вообще, это варварство — такую красоту рушить!

— Точно, варварство! Наверняка варварство. Но ведь по-другому камень не поделишь.

— Ладно, поделим, и что дальше? Ты продашь свой кусок?

— Да ты что! Ведь обе половинки идентичны, и ценность его как раз в том и заключается, что состоит из двух совершенно одинаковых половинок. Уверена, второго такого на свете нет. И никогда не было! Нет, одна я бы продавать не стала.

— Значит, если бы решилась продать, то обязательно вместе? Чтобы покупатель офонарел, увидев две одинаковые уникальные глыбы?

— Вот именно. А для этого необязательно камень разделять на две части. Продавать — так целый. Наверняка это выгоднее всего.

Какое-то время я раздумывала над выгодой, а потом заявила честно и твёрдо.

— Нет. Мне жалко.

— Мне тоже жалко, — как эхо отозвалась сестра.

Мы все ещё были ошеломлены и не очень хорошо соображали, но до сознания уже смутно добиралась потрясающая правда: мы нашли Великий Алмаз, самый большой алмаз мира, который к тому же законно являлся нашей фамильной собственностью и теперь по наследству достался нам. Был наш! И мы могли это доказать с помощью официальных документов.

— Ущипни меня, — попросила Крыська, поставив на стол бокал с недопитым вином. — Уж не снится ли мне сон?

— Не люблю я щипаться. Не выношу и даже тебя не стану щипать. Хочешь, уколю?

— Ну так уколи.

Сделала это я с помощью штопора, благо оказался под рукой. Крыська дёрнулась.

— Почувствовала! А ты уж не могла поосторожнее, обрадовалась! Значит, я не сплю. И алмаз в самом деле есть?

— Есть. Можешь пощупать, — великодушно предложила я.

Крыська воспользовалась разрешением. Схватила алмаз, ощупала его, подбросила и поймала, потом даже полизала. Трудно поверить, что это правда. Отыскали фамильное сокровище, и это в наше-то время! И в собственном доме, можно сказать! И как раз тогда, когда оно нам было просто жизненно необходимо!

— А теперь ты! — попросила я сестру, отобрав у неё алмаз. — Уколи меня, мне тоже не верится.

— С превеликим удовольствием!

Крыська охотно оказала мне эту услугу. Боюсь, дырку в бедре провертела до кости, зато я сразу почувствовала — нет, не сплю. И в голове как-то вдруг прояснилось.

Положив алмаз на стол, где он опять неимоверно рассверкался, я задала деловой вопрос:

— Так что же будем делать?

— А ничего. Сиди и смотри. Наслаждайся. Такого больше нигде не увидишь. Гляди во все глаза, наслаждайся этим потрясающим зрелищем, чтобы на всю жизнь хватило. Знаешь, он с каждой секундой кажется мне все прекраснее, я даже стараюсь не мигнуть, чтобы не потерять ни мгновения…

Молча сидели мы за столом, попивая вино и не сводя глаз с чудесного алмаза. А он словно притягивал к себе, отвести глаза уже просто было невозможно. Время от времени одна из нас протягивала руку, чтобы прикоснуться к сокровищу, убедиться, что оно на самом деле существует.

Кристина, похоже, как и я, обрела способность мыслить, ибо вдруг спросила:

— Слушай, а как же ключик?

Я не поняла.

— Какой ключик?

— Ну, точнее, замочек и ключик. Те, что мы обнаружили в саквояжике, ещё собирались поискать, что бы такое было заперто, а мы смогли бы найти и спилить замок. Помнишь?

— Тебе так хочется ещё поработать? — удивилась я. — Так что же мешает? Тут полно старых бебехов, запертых и незапертых, найди подходящий и принимайся за работу. Я не возражаю.

— Балда! Ну как ты не понимаешь? Просто тут что-то не сходится. Не правильно получилось. Замочек с ключиком непременно должны были что-то запирать. Ну, скажем, какая-нибудь шкатулка, нет, старинный ларец, запертый на висячий замочек, а внутри — алмаз! На кой черт этот придурок носил в своём саквояжике замочек с ключиком и на кой черт Антося так старательно их сохранила?

Долго думала я, но ничего путного так и не пришло в голову.

— Боюсь, этого мы так никогда и не узнаем, Как видишь, с алмазом это не имело ничего общего. И очень хорошо, что я насмерть забыла о замочке с ключиком, иначе, как знать, и впрямь принялась бы спиливать подряд все замки. А могло случиться и так, что замочек и ключик были как раз от жёлтого саквояжика. Может, Шарль Трепон имел обыкновение постоянно его запирать, а перед тем как войти к злополучному виконту, отпер и сунул в сумку? Чтобы не потерять. По-моему, самое простое объяснение.

— И все-таки меня оно не удовлетворяет. Уж слишком просто. Никакой роли не сыграли…

— Господи, она ещё недовольна! Этого тебе недостаточно? — ткнула я в алмаз. — Ну ты прямо как старуха из сказки о золотой рыбке. Помнишь, чем там закончилось?

— Ну ладно. Может, ты и права.

И мы опять замолчали, не отрывая глаз от пылающего живым огнём камня, в который трудно было поверить…

* * *

Проснувшись около полудня, я сразу вспомнила об алмазе. Неужели мы и в самом деле нашли его? Езус-Мария, нашли наконец этот холерный алмаз! Да нет, такое могло только присниться. Выпила немного, вот и… Хотя нет, полбутылки вина, даже натощак, от этого пьяной не станешь. Значит, мы действительно нашли его, а потом сидели и до утра любовались этой сказочной красотой. И можем снова любоваться, хотя бы до вечера… Минутку, а где он?

Вряд ли оставили посередине стола, наверняка спрятали. Кто прятал, я или Кристина? И где? Места назывались разные, это я помню, а вот на чем же остановились?

Сев на кровати и спустив ноги на пол, я задумалась, подперев подбородок. Так куда же мы спрятали этого сверкающего паршивца? Помню, я предложила запереть в ящичек секретера, но не было ключа. Кристина придумала сунуть в цветочную вазочку, но он не проходил в горлышко. Под подушку? Её или мою?

Посмотрела под своей подушкой, даже как следует прощупала под ней простыню — а вдруг закатился. Нет, не было. И на остальной части постели тоже не было, впрочем, спать на алмазе я бы не смогла. Господи, неужели теперь придётся по новой начинать поиски?!

Тут дверь комнаты распахнулась и влетела Крыська.

— Слушай, где он?! Что мы с ним сделали?

— Видишь же — сижу и думаю! — недовольно отозвалась я. — Под моей подушкой его не оказалось…

— Под моей тоже. Мне помнится, ты упоминала о каких-то яслях в коровнике?

— Упоминала, но в коровник не ходила, это точно помню. И сдаётся мне, мы с тобой вообще никуда не выходили.

— Выходили, в туалет и ванную. А больше и в самом деле никуда. Разве что ты все-таки отправилась к яслям, когда я пошла спать?

— А что, разве он остался у меня?

— Ну конечно, ведь мы же бросали жребий! Ты что, забыла?

Ага, вспомнила! И в самом деле бросали жребий, у кого алмаз останется на ночь, и вышло — у меня. Но насчёт места мы обе решали, а вот насчёт коровника…

Вскочив с места, я набросила халат и спустилась вниз. Обнаружила в кухне Эльжуню и обрадовалась — значит, будет завтрак.

— Кто сегодня доил коров? — задала я вопрос в лоб.

— Я, как всегда, — удивилась Эльжуня. — А что?

— Когда вы доили коров, мы уже спали?

— Какое спали? И свет горел, и шаги слышались. А что?

— А вы, Эльжуня, в коровнике были все время? Без перерыва?

— Без перерыва, по-другому доить нельзя. А что?

— А я туда не приходила?

Эльжуня так удивилась, что чуть было не выронила из рук чайник. Хорошо, я подхватила вовремя.

— Это как же понимать? Разве вы, Иоася… или, минутку, вы Крыся?

— Иоанна я!

— Так вы что же, Иоася, сами не знаете, были в коровнике или нет? Могу, могу сказать, конечно, зачем сразу сердиться. Не приходили вы в коровник. Ни одна из вас не приходила, значит, Крыся тоже. А когда я с молоком вернулась, то вы уже обе спали. А что?

— Да ничего особенного, — со вздохом отвечала я. — Просто мы с Крыськой опять поссорились. Она уверяет, что я попёрлась в коровник, а мне кажется — не была я там.

— Правильно кажется, не была. А сейчас давайте завтракать. Сделаю вам на завтрак яичницу с сыром, так, как вы любите.

— Только немного, кажется, у нас нет аппетита.

Я поднялась к себе. На моей кровати сидела Крыська в точно такой позе, как я перед этим, и тоже напряжённо над чем-то раздумывала. Во всяком случае такое производила впечатление. И брови нахмурены.

— Все твои чемоданы перетрясла и проверила карманы во всех твоих одёжках, — сообщила она. — Нигде его нет. Что же, черт возьми, мы с ним сделали?

— Коровник отпадает, — в свою очередь информировала я. — Меня там не было. Из этого следует, пространство поисков сужается. Приступим?

— А как же иначе? Если вещи не найти сразу, она потеряется навсегда.

— Ладно, тогда давай действовать методически…

* * *

На этот раз мы по крайней мере знали точно размеры разыскиваемого предмета. Разделили комнату и в угрюмом молчании принялись исследовать все места, где могли поместиться два куриных яйца. Эльжуня внизу, в кухне, нервничала и торопила с завтраком, мы крикнули сверху, что просим немного подождать. Какой завтрак в этой ситуации? Да нам кусок в горло не полезет, так и погибнем голодной смертью.

— А перчатку ты тоже потеряла? — ехидно поинтересовалась Крыська, копаясь в моей сумочке, ибо она оказалась в её квадрате. — Здесь только одна. Где вторая?

Оторвавшись от прощупывания верха шкафа — шкаф пришёлся на мой квадрат, — я слезла со стула и тупо уставилась на Крыську с моей перчаткой в руке. И тут меня осенило. Хорошо, что со стула я успела слезть до того! Пав на колени перед шкафом, из-за его задней правой ножки я вытащила недостающую перчатку с засунутым в неё алмазом. Сама же его туда сунула всего несколько часов назад!

— Эльжуня! — тут же победно заорала Крыська громовым голосом. — Мы идём! И умоляем приготовить двойную порцию яичницы! Из ста яиц и килограмма сыра!!!

Немного успокоившись, я решительно заявила:

— Ну, знаешь, таких потрясений мне долго не выдержать. Не знаю, как ты, а я не согласна изо дня в день думать, куда прятать наше сокровище, а потом ломать голову над тем, куда спрятали. Так и свихнуться недолго. С этим паршивцем надо решить вопрос раз и навсегда.

— А согласись, он все-таки хорош! — ответила сестра, любуясь алмазом, из осторожности не вынимая его из перчатки, а заглядывая в неё. — Раз уж жребий пал на тебя, держи алмаз там, где держишь, например, загранпаспорт. Или чековую книжку. Их ты ещё ни разу не теряла.

— Или деньги, — предложила я. — Деньгами я пользуюсь чаще, чем загранпаспортом или чековой книжкой, и в принципе тоже не теряю.

Приняв такое решение, мы вложили сокровище в мою сумку, достаточно вместительную, туда вошла бы ещё дюжина таких алмазов, и спустились наконец на завтрак. Выходя, Кристина на всякий случай проверила, хорошо ли закрыто окно, чтобы кто снаружи не забрался.

Выведенная из равновесия нашим поведением и оглушительными криками сверху, Эльжуня всерьёз восприняла заказ на плотный завтрак. Кроме чудовищных размеров яичницы она на всякий случай поставила на стол ещё колбасы, домашнюю ветчину и феноменально вкусный паштет собственного приготовления. И ещё маринованные грибочки, и ещё аппетитные корнишончики, и ещё салат из помидоров. Я было открыла рот, чтобы попросить убрать все эти излишние яства, как вдруг почувствовала — и вовсе они не излишние, аппетит разыгрался прямо-таки волчий и я готова съесть все это одна без помощи Кристины. И вообще я какая-то пропасть бездонная, а не человек.

— Стрессы несомненно жизнь укорачивают, зато чрезвычайно возбуждают аппетит, — только и сумела я произнести до того, как принялась набивать рот.

Кристина отозвалась с уже набитым:

— Так оно и есть, а на хорошие манеры мне…

И дальше уже нечто совсем нечленораздельное.

С умилением и чуть ли не со слезами на глазах наблюдала Эльжуня за тем, как мы поглощаем все это богатство. Кристина попыталась что-то сказать, чуть не подавилась, закашлялась и все-таки героически довела начатое до конца, проговорив сквозь кашель:

— Наши родные… польские… отечественные поллитра… на ужин. Позавтракаем и поедем купим…

Удивлённая такими алкогольными наклонностями благородных паненок, Эльжуня тем не менее спокойно и с достоинством возразила:

— Зачем же за ними куда-то ехать? В холодильнике всегда найдётся парочка-другая бутылок. А что? Ведь вы же никогда такого не пьёте.

Я-то Кристину поняла с полуслова. Наученная её горьким опытом, предварительно проглотила то, что оказалось во рту, и пояснила:

— Надо обмыть событие. А для этого случая с нашей польской ничего не сравнится.

Добрая и заботливая Эльжуня была не только отличной хозяйкой. Она ещё и соображала.

— Так вы нашли сокровище? — обрадовалась она. — Какое оно? Где нашли? Как выглядит? Покажете всем?

— Нет, не всем! — отрезала Кристина, успев к этому времени откашляться. — Только особо доверенным лицам. Не так уж много того, на что смотреть, зато впечатляет.

— А пока, Эльжуня, никому ни слова! — добавила я. — За ужином расскажем и покажем, но только Кацперским.

— За ужином! — ещё больше обрадовалась гостеприимная хозяйка. — Ну так я приготовлю такой ужин, что не скоро забудете!

* * *

До торжественного ужина мы с Кристиной успели всесторонне обсудить проблему.

Баснословный фамильный алмаз нравился нам с каждой минутой все больше и больше. Просто смотреть на него — и то ни с чем не сравнимое наслаждение. А когда ещё при этом осознаешь, что такое уникальное сокровище твоё — ну, это, знаете ли, даже и описать невозможно. Разделить его на две части? Наверняка в таком случае стоимость его возрастёт, но тогда исчезнет живой огонь в середине камня, сверкание, от которого дух захватывает и сжимается сердце. Жалко…

Как-то сразу стало понятно, что алмазы можно любить. Тому в истории есть множество примеров. Поняли мы также и то, почему никто до сих пор не разделил наш алмаз на две части. В основном в нашем роду алмазом владели женщины, а у какой бы из них поднялась на него рука, какая решилась бы уничтожить такую красоту…

— Да никакая! — подтвердила вслух Кристина, нимало не сомневаясь, что мы думаем об одном и том же. — И знаешь, мне кажется…

— Правильно тебе кажется. Так что посмотри ещё раз свои марки.

— Ты ведь сама говорила, они не мои, а Кацперских.

— Не все. И откровенно говоря, Кацперским на них… скажем, наплевать. Не стану при алмазе выражаться. А тебе полагаются десять процентов за оценку и продажу. Деньги получишь неплохие.

— Жаль мне марок.

— Мало ли что. Мне, может, тоже жаль комодика маркизы де Помпадур, а я же ничего не говорю. Предков распродавать не станем, а вот те часы в холле…

— И если Кацперские не проболтаются, может, Хьюстон и купит наше родовое имение со всем содержимым?

— Сомневаюсь, не такой уж он дурак, догадается. И покупать не станет, а вот нас может поодиночке прикончить, чтобы похитить алмаз.

— Господи! Сколько сразу новых проблем! Слушай, давай все-таки решать: идём по стопам предков или придумываем что-то новенькое?

Я понимала Кристину. Она хотела знать, будем ли мы поступать, как все очередные владельцы алмаза, то есть прятать его куда подальше, возможно, вытаскивая время от времени и любуясь на него? Мы находились как раз в начале очередного этапа. Алмаз сменил владельца и ждал, что мы с ним сделаем. Продаём и получаем какие-то бешеные деньги или оставляем, чтобы изредка наслаждаться потрясающей красотой камня, отказавшись от первоначального стремления разбогатеть и устроить свои личные судьбы?

Настроение стремительно падало. Две идиотки, такое счастье привалило, а они чуть ли не в отчаяние пришли.

— Хорошо ещё, — мрачно заметила Кристина, — что над нашим алмазом никакое проклятие не тяготеет и мы располагаем свободой действий, не опасаясь, что нас ждёт лютая смерть. Хотя от этого не легче. И все равно. Поскольку с самого начала мы с тобой были настроены на изыскание больших денег, давай подумаем, не выдоим ли их из доставшегося нам наследства, оставив алмаз в покое.

— Ты собираешься жить в замке?

— Спятила?

— Вот и я говорю — на черта нам этот Нуармон?

— А если не найдётся на него покупателя?

— Тогда пусть себе стоит, не поджигать же его. На аукцион выставим.

— А о нем умолчим? — ткнула Крыська пальцем в сверкающее чудо.

— Полагаю, не станем умалчивать, хотя бы из-за рекламы. Представляешь, как она пригодится при продаже замка и его содержимого? Но не сразу признаемся, сначала придумаем для него надёжное убежище. Согласись, место под шкафом в доме Кацперских не самое подходящее.

— Правильно. Об алмазе в любом случае стоит сообщить. А вдруг все-таки когда-нибудь решимся продать. Ну ладно, пошли на ужин. Заодно посоветуемся с Кацперскими.

* * *

Поскольку стол для торжественного ужина пером не описать, я и пытаться не стану. Но вот хозяйка навела последний лоск, все уселись. Мы, старики Кацперские и трое их детей. Все глаза с любопытством устремлены на нас. Воцарилась напряжённая тишина.