Пани Иоанна (№15) - Алмазная история [Великий алмаз, Большой алмаз]

— Книги из пшилесской библиотеки я хорошо знаю, каждую если не читала, то перелистывала. Никаких вложений в них нет, бумажки я бы заметила. А вот относительно записей на полях… Нет, не стану ручаться…

Я поспешила её заверить, что пока полями мы заниматься не станем, пока предпочли бы старые письма.

Крыська вернулась к своему вопросу:

— Так что там на чердаке? Домом все эти годы пользовались, а чердак? Им кто-нибудь занимался?

Марта заверила нас, что чердаком никто никогда не занимался, ничего там не трогали. И вдруг осеклась.

— Ох, вспомнила! Вот как раз недавно… с месяц назад в дом кто-то забрался. Со стороны сада. Но в доме ничего не украл, даже вроде бы не шастал особо, а сразу полез на чердак. А уж там порезвился: следы оставил, всю паутину порвал. Мы ещё думали, должно быть, не один раз туда забирался, уж очень там все оказалось перевёрнуто. Но похоже, и оттуда ничего не забрал. Хламьё как стояло, так и осталось на местах. Мы даже в полицию не сообщили, что там украдёшь? А теперь вот можно предположить…

— Да что предполагать-то? — перебил дочку Ендрусь. — Чтобы предполагать, знать надо, а на чердаке лет сто никто порядок не наводил. Хотя вспоминается мне, как сразу после войны, когда обобществление происходило, дядя кое-какие ценности из дворца к нам сюда принёс. Не все, конечно, что под руку попало, в спешке надо было спасать. Ну, картины кое-какие, ваше фамильное серебро, так мы их потом пани Людвике передали. Оно-то сохранилось?

— Сохранилось, — успокоила его Кристина. — И картины тоже. Вся её квартира прадедами и прабабками завешана, а я лично позавчера ела солёный миндаль с серебряной тарелочки.

— Ну и хорошо. Но никто из нас не знает, не осталось ли там ещё чего ценного.

Марта обеспокоенно заметила:

— А он намерен дом капитально отремонтировать, американец этот. И начать собирается с чердака. Меня предупредил, чтобы я с библиотекой поспешила, а ещё не меньше трети книг осталось…

— Погодите! — вдруг перебила нас Кристина. — Вот мне пришло в голову… Когда он купил дом?

— Месяца три назад, покупку оформил очень быстро, ведь никаких препятствий не было.

— А в дом злоумышленник проник месяц назад? Ничего не понимаю. На кой черт было Хьюстону тайком пробираться на чердак и шарить по ночам, если он уже приобрёл дом в собственность! Легально. Теперь может не торопясь рыться сколько душе угодно, каждую дощечку осматривать, причём при дневном свете. И вообще мог нанять сторожа…

— Так он и нанял! — сообщила Марта. — И в доме поселил. А то ведь раскрадут все, хотя теперь вроде бы стройматериалы продаются свободно. Да ведь народ у нас такой, сами знаете. Непременно норовит украсть, попользоваться на дармовщинку. Отсталый народ, что и говорить. Никакого прогресса…

— Ну не скажи, прогресс намечается, хотя и медленно, — поправил сестру Юрек.

Я попросила:

— Хватит о политике, ладно? Мне тоже непонятно, зачем понадобилось проникать в дом тайком. Марта, ты полагаешь, злоумышленник все ещё копается на чердаке?

— А кто его знает, может, и копается. Чердак охранять никому и в голову не приходит. Так что, если вы намерены именно там искать свои драгоценные реликвии, советую поторопиться. Пока у меня есть ещё ключи от дома. А как перенесу к себе всю библиотеку, ключи придётся отдать. И они тут же начнут ремонт. Выходит, у вас есть конкуренты?

— А точно ли Хьюстон купил Пшилесье? — вслух раздумывала я.

Поскольку случившееся в Пшилесье очень напоминало проникновение Хьюстона в замок Нуармон, логично было предположить, что и здесь действовал тоже он. Ну а кто же ещё?

Кристина попросила Марту разузнать поточнее, кто же все-таки приобрёл Пшилесье: фамилия, имя, как выглядит. Наверняка кто-нибудь из местных его видел. Потрясённая наличием какой-то драгоценной фамильной реликвии, Марта пообещала обо всем разузнать. Здесь все ей знакомы, а чуть ли не половина гминной администрации одноклассники. И совсем ей не обязательно для этого отправляться в магистрат, может забежать домой к старым друзьям.

Я перестала слушать разговор за столом, унесясь мыслями в далёкое прошлое. Причудливо переплелось виденное и прочитанное. В воображении предстал вдруг Хьюстон с жёлтым саквояжиком. Вот в Кале он мчится, перепуганный до потери сознания, вспугнув лошадей, запряжённых в фиакр, где горничная ожидала возвращения своей барышни Юстины. Мчался, размахивая руками, значит, уже без саквояжа. И на плече наверняка не было, горничная непременно отметила бы это обстоятельство. А может, все-таки висел? Ведь так и вижу его с жёлтым саквояжиком. А вот зарёванная Антуанетта…

— А ну помолчите! — прикрикнула я на присутствующих. — Мешаете думать, я так страшно думаю…

— Гляди не свихнись, — посочувствовала Кристина.

— Кажется, уже начинаю. Надо бы одну историческую проблему разрешить. Припоминается мне довольно смутно, вроде бабуля говорила как-то о том, что один из вас, Кацперских, женился на француженке. И в бумагах, обнаруженных нами в библиотеке, тоже об этом упоминалось. Ендрусь, вы не помните случайно такого?

— Помнить я никак не могу, а слышать приходилось, — с крестьянской обстоятельностью ответил Ендрусь. — Была в нашем роду француженка, но ещё до войны померла. А может, в самом начале войны. Жена дяди Мартина. Хотя, по правде говоря, какой он там мне дядя. Ни он, ни Флорек не приходились мне дядьями, я уже потом вычислил — двоюродные дедушки. От Флорека слышал и о том, что его брат Мартин привёз себе жену из Франции… А кто такой Флорек, вы знаете? Он ещё вашу прабабку из пруда вытащил, когда тут у нас тонула девчонкой. Так вот панна Юстина как раз первой познакомилась с француженкой, на которой потом женился Мартин. А вот как и почему познакомились — не знаю. Что-то там такое было, у нас в семье часто об этом говорили, но я, глупый мальчонка, не слушал. Но что-то было, это точно. А её портрет у нас висит. И Иоася, и Крыся сто раз видели его.

Нас с Крыськой словно ветром из-за стола выдуло. Может, сто раз и смотрели, да не знали на кого. Теперь же торопились со знанием дела взглянуть на таинственную Антуанетту, ту самую несчастную невесту помощника ювелира, который, спасаясь от правосудия, бросил её на произвол судьбы.

Антуанетта висела в самом тёмном углу большой парадной комнаты. Пришлось Юреку принести ещё настольную лампу и, сняв с неё абажур, направить на портрет яркий луч света.

Даму мы оглядели чрезвычайно внимательно. Красивая женщина. Даже больше чем красивая. Антуанетта обладала особым шармом, каким-то неуловимым очарованием. Прелестное лицо, красивые глаза, грация во всем существе. Неизвестно, кто писал портрет, но, кажется, художнику удалось передать характер женщины. Она наверняка знала, чего хочет, а в душе её бушевали страсти. На стройной шее — очень нетипичное украшение по тем временам: бусы из морских ракушек. Художник тщательно воспроизвёл каждую ракушечку, добросовестно поработал. Вырывая друг у дружки лупу, мы внимательно изучили странное ожерелье.

— Интересно! — пробормотала Кристина.

Да, это и в самом деле было интересно. В саквояжике, забытом женихом Антуанетты, мы обнаружили ракушки, очень похожие на эти. Совпадение или нечто большее? Девушка проживала в Кале, приморском городе, возможно, или сама собирала ракушки, или ей привозили в подарок моряки, возвращаясь из плавания по далёким экзотическим морям. И вот, позируя художнику, Антуанетта надела бусы из ракушек… Ведь наверняка были у неё настоящие украшения, она же предпочла простые раковинки. В память о прошлой любви? Или желая на что-то намекнуть, что-то подсказать тем, кто потом, возможно через много-много лет, взглянет на её портрет?

Кристина думала о том же.

— Были же у неё колье и ожерелья, Мартин Кацперский не бедствовал. Эх, жаль, саквояжик оставили в замке, сейчас бы ракушечки сравнили…

Вернувшись в столовую, принялись обсуждать с Кацперскими планы на завтрашний день. Постановили: за чердак в Пшилесье приниматься немедленно, провернуть всю операцию в диком темпе, но по возможности втихую.

* * *

Это был потрясающий чердак. Ни одной целой вещи, сплошные куски и обломки, абсолютно ни на что не годные. Казалось, обитатели дворца, поколение за поколением, не знали, что такое свалка, и за неимением оной все ненужное тащили на чердак, так что к настоящему времени количество рухляди превосходило всякое понятие.

Следы, оставленные взломщиком, виднелись отчётливо: переставленные с места на место жалкие остатки мебели, стёртый слой вековой пыли, множество пауков, трудолюбиво восстанавливающих порванную паутину. Во всем этом явственно чувствовалась рука человека. И похоже, ничего эта рука тут не обнаружила.

Не менее двух часов каторжной работы понадобилось нам для того, чтобы понять — мы сами не знаем, что ищем.

— Сдаётся мне, у нас совсем мозги набекрень, — раздражённо проговорила Кристина. — Может, все-таки подумаем, что, собственно, мы здесь ищем? Вот ты можешь сформулировать?

— Могу! — не очень уверенно заявила я, присаживаясь на что-то твёрдое. Твёрдое оказалось совсем ветхим и с треском развалилось подо мной. — Холера, и посидеть-то здесь не на чем!

— Не на чем. И не пытайся.

— А вот и не правда! — возразила я, ибо узрела древнюю колченогую кушетку, из которой вылезали пружины и конский волос. — Вот, вполне хватит на две персоны. Только проверим, не придавим ли каких маленьких перепуганных мышек…

— Плевать мне на мышек! — проворчала Кристина, но все-таки убедилась, что ни мышек и никаких других зверюшек в кушетке не завелось. Обе мы любили животных. — Ну, выкладывай! — потребовала, усаживаясь, сестра.

— Значит, того! — устраиваясь поудобнее, начала я, надеясь, что хоть что-нибудь придёт в голову. — Значит, мы с тобой пошли по следу… того…

— По следу Антоси! — нетерпеливо подсказала Крыська.

— По следу Антоси, это во-первых, а во-вторых, вообще предков. Ведь если подумать, получается, все, о чем нам стало известно, мы узнали из сохранившихся писем и прочих бумаг, оставленных предками, и у нас есть основания полагать…

— Говори только за себя! — перебила сестра.

— Как хочешь. И у меня есть основания полагать, вернее, надеяться найти ещё письма. И в-третьих, Хьюстон тоже о чем-то знает и тоже здесь копается, наверняка не без причины. И не только письма. А вдруг где-то в этом бардаке спрятан наш алмаз?

— И какие же основания у тебя так думать?

— Ну как же! Признайся, ведь подспудно мы надеемся, что алмаз достался Антосе от бывшего жениха… Может, привезла его сюда, выйдя замуж за Мартина Кацперского. Минутку, кто тогда… А, Клементина! Предположим, она её боялась. Сюда Антуанетта прибыла уже после смерти прабабки Клементины и алмаз передала прабабке Доминике. Судя по всему, Доминика была особой добродушной и безалаберной. Возможно, собиралась…

И тут вдруг погас свет. Кацперские предупредили нас — порой электростанция надолго отключает электроэнергию, причём, как правило, делает это, когда уже темно. Сейчас было за полночь, теоретически люди должны спать, так что электростанция вроде бы поступила гуманно.

Замолчав, посидели в темноте. Потом я услышала Крыськин голос:

— Нет ли тут где свечей?

Я пожала плечами, хотя в темноте этого не было видно. Даже если и есть, где их искать?

Опять посидели, помолчали. И опять первой заговорила сестра.

— Я лично отсюда не сдвинусь! Даже если придётся до самого утра спать на мышках. Тут и при свете-то можно свободно ноги переломать.

— Вообще-то у нас с собой зажигалки, — без особой уверенности заметила я. — Так что до двери добраться можно, а там ощупью по лестнице… Зато уже ни о каких поисках не может быть и речи.

— Думаю, о поисках вообще уже и говорить не стоит. И Хьюстон такой же идиот, как и мы. Разве тут что найдёшь? Так ты говоришь, Антося… А она бывала в этом доме?

— Сто раз! — уверенно заявила я. — Ну, может, и не сто, но часто. Наши предки и предки Кацперских постоянно общались. Но лично мне Хьюстон кажется перспективнее. Сама подумай. Он действительно может знать больше нашего. Кто поручится, что после бегства он не переписывался с бывшей невестой? Не сам Хьюстон, конечно, его предок, помощник ювелира. И она написала ему то, что для нас недоступно, а Хьюстон прочитал.

— Чтоб тебе лопнуть! — от всего сердца пожелала мне сестричка. — Обязательно гадость скажешь. Я было уже придумала — надо искать там, где эта Антося прожила жизнь, а ты опять меня сбила с панталыку…

Я догадалась, что Кристина раздражённо стёрла пот со лба. Я сама только что сделала то же самое. Легко представить, как мы сейчас выглядим. Марта снабдила нас двумя рабочими халатами, одним старым и одним новым. Через полчаса они уже не отличались друг от друга. А теперь ещё и морды в грязных подтёках…

Опять помолчали, потом одновременно принялись хлопать по карманам в поисках зажигалок.

— Пошли, пожалуй! — раздражённо буркнула я. — Это затемнение может и до утра длиться. Ночь ведь, а инкубаторы и доильные аппараты включают только с рассветом. Поспать бы!

Зажигалки нашлись одновременно, и одновременно же мы встали с развалин кушетки. И в наступившей тишине, когда мы ощупью выискивали место, куда бы шагнуть, вдруг услышали донёсшийся снаружи какой-то звук. Обе замерли, моментально погасив зажигалки.

— Хьюстон! — шепнула мне в ухо Крыська.

— Вот обрадуется! — хихикая, прошептала я ответ.

Замерев, в полной темноте мы принялись ждать. Интересно, кого же увидим, знакомого или нет? Вот в щелях двери появился слабый свет. Кто-поднимался по лестнице, наверное, со свечой. Вот дверь заскрипела и стала медленно открываться…

Крыська жарко зашептала мне в ухо:

— Нападение — лучшая защита. Зажигаем одновременно. Раз, два, три, ну!

В распахнутой двери уже появилась тёмная фигура, в поднятой руке человек и в самом деле держал свечу. Одновременно щёлкнув зажигалками, мы разом шагнули вперёд, предварительно найдя место, где поставить ноги. Фигура в дверях вроде бы, ойкнув, замерла, а потом, уронив свечу, с грохотом ринулась вниз по лестнице.

Не обращая внимания, на что наступаю, я бросилась к двери.

— Ещё дом сожжёт, скотина!

Крыська не отставала от меня, топоча следом.

Чердак был битком набит легко воспламеняемыми материалами, но они не сразу загорелись, помешала уже упомянутая многовековая пыль. И нас тоже судьба хранила, я, например, отделалась единственной шишкой. Подбежав к двери, подняла с пола горящую свечу, одновременно затоптав какое-то занявшееся огнём тряпьё. Рядом Кристина тушила тлевшие бумаги. А снизу донёсся грохот — таинственная фигура свалилась с последних ступенек.

— Так ему и надо! — мстительно прокомментировала я.

Кристина сделала попытку проявить справедливость:

— Зато оставил нам свечу. Очень мило со стороны взломщика. Ты смогла его разглядеть? Хьюстон?

— Кажется, нет. Вроде бы кто-то малость поплюгавее…

— Пошли спасать бедолагу? Может, подыхает там, внизу? Или пусть уж подохнет?

Прислушались. Снизу не доносилось ни звука.

— Должно быть, не убился насмерть. Может, что и повредил, но сбежал. Нет, с меня на сегодня хватит. Я лично намерена вернуться к Кацперским и хорошенько выспаться. А ты поступай как знаешь.

* * *

На следующее утро, войдя в мою комнату, Кристина энергично заявила:

— С меня довольно твоих идиотских выводов, не желаю их больше слушать. И наша идиотская работа вот где у меня сидит. Так это был не Хьюстон?

К счастью, я успела уже проснуться, поэтому смогла вразумительно ответить:

— Не он. А что?

— Как что? Если это не он собственной персоной, тогда кто же? Кому он мог довериться до такой степени, чтобы рассказать об алмазе, самом большом алмазе в мире, и позволил его поискать?! Сыну? Нет, он слишком молод, взрослого сына у него быть не может. Какому-нибудь родственнику в Польше? Какие у него могут быть в Польше родственники, ведь это был французский ювелир!

Наверное, я все-таки ещё не совсем проснулась, потому что пялилась на сестру, не находя что ответить. Придумала наконец.

— Он мог в Америке жениться на какой-нибудь эмигрантке из Польши, а у той здесь родня…

— Чушь! Такую тайну можно доверить лишь родному брату, а не какой-то родне. Нет уж, — уверена, об алмазе он своему агенту и словечка не проронил. Тогда что же здесь искал его посланец?

Правильный ответ пришёл в голову в тот же момент, как Крыська не выдержала и выдала своё соображение:

— Саквояжик он искал, идиотка! Головой ручаюсь! Прадед Хьюстону рассказал о саквояжике, в Нуармонском замке тот его не нашёл, вот и приехал искать сюда. Или прислал своего уполномоченного. Надеется, что драгоценный камень по-прежнему в саквояже. Верил в чувства Антуанетты.

— Такой дурак? — с сомнением произнесла я.

— Дорогуша, мы обе знаем — глупость мужчин не имеет предела! — И, подумав, честно призналась:

— Впрочем, глупость женщин тоже.

— Вот-вот! — подхватила я. — Сама только что уверяла, что никакому посланцу не доверит тайну алмаза, и тут же утверждаешь — послал его на поиски саквояжика, в котором, надеется, завалялся алмаз. Где логика?

Крыська не удостоила меня ответом и покинула мою комнату столь же стремительно, как ворвалась, оставив мне информацию к размышлению.

Прошло не так уж много времени, и жизнь подтвердила правильность предположений моей сестры. Точнее, произошло это в тот же день, за обедом.

Все собрались за столом, и тут Кацперские сообщили нам сенсационную новость. Сразу трое — Марта, Ендрусь и Гена — услышали эту новость, каждый сам по себе, и спешили поделиться с остальными. Так вот, Антось Бартчак собственными глазами видел во дворце Пшилесских привидение. Собственными глазами! А самое главное — привидение было двойное. Будь оно нормальное, в одном лице, парень мог бы принять его за обычное человеческое существо и ничуть бы не испугался, но ведь оно было двойное, значит, привидение. А в дом Антось отправился трезвым как стёклышко, так что не с пьяных глаз привиделось. И шло это привидение прямиком на него, Антося!

Парень был так потрясён, что болтал о привидении направо и налево. Два часа болтал, потому как пребывал в стрессе. Принял пол-литра, и стресс как рукой сняло, но по Пежанову уже поползли слухи. Больше всего наслушался Гена от пациентов, те даже о болезнях своих позабыли, наперебой выкладывали пану доктору сенсацию. Марта узнала новость от мужа, которому в свою очередь в подробностях пересказал её кореш Антося, собственными ушами слышавший от потрясённого друга. Ендрусь же, которого в Пежанове почитали и стар и млад, не поленился отправиться к пострадавшему и лично прижать его к стене. И вот что выболтал прижатый.

Оказывается, побывал здесь, в Пежанове, один тип. Какой американец, наш, собака! И нанял Антося за большие денежки. Обещал ещё больше заплатить, если найдёт. Ясно что, найдёт на чердаке старого дворца… да нет, какое сокровище, барахло старое, сумку небольшую на манер саквояжа, только на ремне. Старую, ясное дело. Когда-то она была жёлтая, теперь, сказал, небось выцвела, но кожаная. Из настоящей кожи, тогда заменителей не было! И запретил открывать. Нет, почему же, очень хорошо объяснил, почему не открывать. В сумке должна сохраниться какая-то жуткая средневековая отрава. Такая, стерва, жуткая, что понюхаешь — и с копыт долой. И даже нюхать особенно не надо, достаточно лишь сумку открыть, и считай — ты покойник. Если не на месте окочуришься, то уж через недельку — железно. Так что, пожалуйста, кому жизнь не дорога, может открыть, не жалко, но заказчик сразу узнает, потому как исполнитель подохнет. И не только не получит обещанного вознаграждения, но и заказчик от сумки откажется. Да потому, что если её открыть, эта зараза средневековая тут же улетучится, такая там хитрая субстанция, а заказчику именно она и нужна.

Антосю было плевать на все яды, в том числе и средневековые. Соблазнился он хорошей оплатой и предполагаемыми наградными. И хотя открывать сумку не собирался, работать на всякий случай решил в перчатках, даже приобрёл пару в местной аптеке. Несколько раз шарил на чердаке, но искомого предмета не нашёл и наверняка больше искать не станет. Парень он крепкий, чем попало его не проймёшь, но двойного привидения и для него достаточно. А привидения очень даже хорошо сочетаются с ядами.

— Вот, пожалуйста, саквояжик! — торжествовала Кристина. — А что я говорила? Видишь, какая я умная? Тебе такое и в голову не приходило!

— Неужели он так уверен, что сокровище именно в саквояжике? — недоумевала я. — Полагаешь, у него есть основания так думать?

— Не знаю. Может, просто надеется, что в саквояжик невеста сбежавшего помощника ювелира могла сунуть записочку. Памятную. Ну, знаешь, всякие там «три шага на север, вынуть седьмой кирпич в третьем снизу ряду»…

— Подавись ты этими кирпичами… Ладно, относительно Антоси ты меня убедила. Здесь следует искать, ведь здесь Антося прожила всю жизнь. Но сдаётся, на чердаке Пшилесских мы ничего не найдём, он так выглядит, что отпала всякая охота там копаться. Думаю, самое нужное Флорек в своё время перенёс к себе в дом. А в этом доме Антося жила, здесь она и умерла. Вот интересно, знает ли об этом Хьюстон?

Подумав, Кристина пришла к выводу:

— Хьюстон, скорее всего, не имеет ни малейшего понятия о Кацперских. До Пшилесских как-то добрался, но дальше не продвинулся. Из чего следует заключить, что жених с Антосей не переписывался, а о саквояжике Хьюстон наслушался непосредственно от дедули. И черт с ним, пусть хоть до посинения слушал, это нам ничем не грозит. Эх, напрасно мы с тобой в привидения пошли. Так что давай-ка опять примемся за чердак, только другой.

Наше решение не только встретило понимание у Кацперских, они прямо-таки в восторг пришли. Расчувствовались даже. Пожалуйста, ройтесь на чердаке сколько заблагорассудится, они просто счастливы, что мы задержимся у них в гостях, лишь бы согласились регулярно питаться. Для Эльжуни нет большего наслаждения, как кого-нибудь кормить.

* * *

Пежановский чердак состоял из двух частей, большой и поменьше. Нас интересовала большая. Она оказалась запертой. Ендрусь отыскал ключ от дверцы и торжественно распахнул её настежь. Марта из любопытства пошла с нами. Заглянув в дверь и увидев завалы старья, сплошь Эвересты и Монбланы, она была потрясена.

— Как вы со всем этим справитесь? А пылищи-то, пылищи… Когда сюда заходили последний раз? А дом, интересно, когда строили? Лет сто назад? Не помните?

Я могла удовлетворить её любопытство:

— В одна тысяча девятьсот восьмом году! В ноябре вбили колышки, а к Новому году получили из Франции в подарок три экземпляра роскошных старинных часов и трюмо.

— А ты откуда знаешь?

— Попались прабабкины счета. Если уж она что записывала, то делала это обстоятельно. А запись такая: «Часы, три штуки. Одни напольные, в резном футляре из тёмного дерева. Вторые декоративные, каминные, работы Булле, инкрустированные перламутром. Третьи настенные, изготовленные по новейшей моде. Отправлены в Пежанов в качестве новогоднего подарка для нового дома Кацперских». И трюмо тоже описано во всех подробностях. А вдобавок к этим подаркам на обмывание нового дома послан ещё и бочонок устриц. Что с ними делали Кацперские — неизвестно, может, и съели. Во всяком случае, не осталось никаких записей в анналах насчёт того, что кто-то из Кацперских расхворался после обмывания нового дома.

Кристина была потрясена.

— Фантастика! Знаешь, я понемногу начинаю проникаться уважением к истории.

Марту тоже впечатлило историческое документальное свидетельство.

— Надо же! Выходит, я почти угадала, пыль и в самом деле столетняя. Почти столетняя. Как вы тут с нею управитесь? Я бы помогла, да надо на работу. Раз Пшилесье вам не понадобится, поскорее перенесу книги из библиотеки и отдам ключи от дома.

* * *

Мы с Кристиной остались на чердаке одни.

— С чего начнём? — спросила Крыська, с отвращением обозревая покрытые толстым слоем пыли нагромождения старого хлама. Пока это напоминало неровную груду развалин, аккуратно прикрытую толстым мягким покрывалом серого цвета. Даже не угадаешь, что под ним кроется, что стоит или валяется. Хотя вот это вроде бы некогда было кроватью. Посмотрим в своё время.

И все же чердак дома Кацперских уже с первого взгляда отличался от чердака помещичьего дома в Пшилесье. Это не была беспорядочная свалка ненужного барахла, тут скапливались вещи, которые просто устарели, но ещё могли послужить. Почти все предметы меблировки стояли на собственных ножках, на всех четырех, у многих сохранились в целости даже дверцы. Решительно пежановский чердак сулил большие надежды.

— Надо было с самого начала прийти сюда, — печально констатировала я. — А так мы с тобой попусту растранжирили часть пятницы и почти пол-субботы…

— Ладно, давай теперь не станем терять времени.

Одетые в рабочие халаты Марты и обутые в какие-то старые башмаки, мы начали с рекогносцировки. Прошлись по чердаку, хотя это оказалось очень непросто.

— Знаешь, мне уже фамильный алмаз боком выходит! — пожаловалась Кристина. — Наработались из-за него как лошади, а теперь вот ещё здесь предстоит копаться. Лучше бы уж с самого начала наняться на алмазные прииски. Ты отдаёшь себе отчёт, сколько придётся здесь вкалывать, да ещё в таких антисанитарных условиях?

— Очень даже отдаю. И все равно считаю — лучше здесь ишачить, чем в алмазных копях. Ведь там ещё пришлось бы красть алмаз, да и сомнительно, что попался бы тот самый.

— А тут не сомневаешься?

— Сомневаюсь, конечно. Зато никаких сомнений в том, что, если вот так будем одними разговорами заниматься, ничего не попадётся. Это уж точно. Ну, берись за щётку. Да ты что! Осторожно надо, иначе задохнёмся, ишь пылищу подняла.

Вскоре выяснилось, что орудий труда нам явно не хватает. Через пять минут выяснилось. Начать следовало с радикальной очистки чердака от пыли. Пылесос тут бы не помог. Выбрасывать ошметья пыли в чердачное окошко было неудобно и непроизводительно. Пригодились бы какое-нибудь ведро, мешок или, ещё лучше, большое полотнище. Рекогносцировка показала, что толстый мягкий слой пыли лежал по всему чердаку ровно, нигде не нарушен. Так что и в самом деле на чердак никто в последние десятилетия не заглядывал, никто здесь не наводил чистоту, никто ненужных бебехов не подбрасывал. Просто удивительно, как такой чердак мог оказаться в доме Кацперских, в котором царила просто стерильная чистота.

Через час к нам поднялся Ендрусь и, осматриваясь сквозь тучи пыли, дал пояснения:

— Никто никогда сюда не приходил. Даже дети не играли на чердаке, хотя очень им хотелось. И я вам скажу, почему. Умирая, дядя Флориан собрал всю родню и уже заплетающимся языком, но в великом волнении заявил нам: этот чердак не наш, этот чердак господ Пшилесских и даже Нуармонов, может, пани Каролина приедет, может, пани Людвика, и все на чердаке пусть лежит в неприкосновенности, ждёт их. Хорошо помню его слова. Ещё прибавил: «На всякий случай». Мы не очень-то поняли, но услышали, что он, дядя Флорек, в сорок шестом снёс на чердак какие-то вещи господ Пшилесских, чтобы с ними ничего при коммунизме не приключилось. Пусть все лежит здесь в целости и сохранности, вот детям и не разрешалось играть на чердаке, ещё, не приведи господь, чего поломают или разобьют, и что потом господам скажем? Заставил нас поклясться, что сделаем, как он завещает. Мы, ясное дело, поклялись, что его волю исполним, и так оно и было.

— А в той части чердака что? — поинтересовались мы, радуясь передышке.

— Там помещение поменьше, и туда тоже стоит вам заглянуть. Той частью чердака мы пользовались, Эльжбета там зимой бельё сушит, так что там почище. А как вы сказали, что на чердаке могут быть и наши вещи, Кацперских то есть, то для вас это тоже свой интерес имеет, раз наши, то и ваши. А у дяди Мартина детей не было…

Помолчав и оглядевшись, Ендрусь добавил уже другим, деловым тоном:

— Придётся вам помочь. Принесу сейчас побольше бумажных мешков, у нас этого добра навалом, а вы их не сносите вниз, только на лестницу вытащите, а уж мы с Юреком потом сами выбросим.

Мы с благодарностью восприняли совет Ендруся. Даже одного часа каторжного труда хватило, чтобы понять, насколько нужна помощь. Вскоре стали заметны результаты наших трудов. Вот в одном углу обозначились очертания двух плетёных дорожных сундучков, облезлого кресла, старого комодика и ещё чего-то, напоминавшего деревенский ткацкий станок прошлого века. Видела я когда-то такой на старинной гравюре. Проявилась также грандиозная кипа старых газет, наполнив нас смутными надеждами. Все-таки печатное слово.

Мы с Крыськой здорово закалились в нуармонской библиотеке, но до утра все равно не выдержали. В два часа отправились спать, успев к этому времени очистить от пыли едва четвёртую часть чердака.

— А все от чистого деревенского воздуха. Спать хочется по-страшному, — говорила сестра, откашливая вековую пыль. — Сдаётся мне, отпадает проблема с уик-эндами на ближайшие полгода.

— Если бы эта паршивая Изюня уехала, я взялась бы тут поработать и в будние дни, — с тяжёлым вздохом вторила я сестре. — Сама бы всю пыль вытащила.

— Оптимистка! Не уедет она, пока Павла не захомутает.

— Шиш ей! Против моего алмаза её миллионы — ноль без палочки. За Павла выйду я!

— Ты уже пообещала ему приданое?

— Не издевайся, ничего не пообещаю, но и ничего не потребую. Ох, у меня дурные предчувствия, — вздохнула я, спускаясь вслед за ней по лестнице.

Дурные предчувствия оправдались в воскресенье к вечеру. Очистив к тому времени от пыли больше половины чердака, мы не чувствовали ни рук ни ног и, совсем обессиленные, повалились на какое-то обшарпанное фамильное ложе.

На помощь Кацперских рассчитывать не приходилось. Выносить пыль они ещё могли, рыться же с нами на чердаке решительно отказывались. А всему виной был Ендрусь. Всем сердцем сочувствуя нам, он тем не менее твёрдо стоял на своём.

— Лично я клятву, данную умирающему, сдержу. И собственных детей прокляну, если её нарушат. Ведь ясно же дядя Флорек говорил: только вы, потомки Нуармонов и Пшилесских, имеете право тут рыться, а мы и пальцем не смеем ничего тронуть. И избави бог нас даже подглядывать. Так и сказал — не смейте им на руки глядеть! А почему — не пояснил. Может, в нашем роду какое преступление состоялось или другая какая деликатная фамильная тайна, может, сокровища какие ваши тут запрятаны, это нас не касаемо. Ведь недаром же дядя Флориан так и не женился и меня признал своим приёмным сыном.