Берк был недоволен – во многом потому, что я заставил его сделать то, что ему не хотелось делать. Клерк дал мне большой манильский конверт, в который мы положили вексель, и я позволил Берку самому запечатать его, отчего его настроение вроде бы немного улучшилось. Я сказал ему, что он может держать ключ при себе, и Берк аккуратно спрятал ключ в бумажник.

В конце концов полковник все же остался недоволен. Но я даже был обрадован этим обстоятельством.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Когда мы возвратились на виллу, Хоффера еще не было. Роза скрылась, чтобы принять ванну. Именно это хотел сделать и я, однако Берк снова вернулся к жизни. Я сказал ему:

– Прими-ка душ и выпей кофе. Если Хоффер увидит тебя в таком состоянии, то начнет тревожится за свои капиталовложения.

Мои слова произвели весьма специфический эффект.

– К черту Хоффера, – заявил Берк. – Я ему нужен, и он хорошо об этом знает. Давай-ка побеседуем. Мне надо знать, что ты выяснил сегодня.

И он потащил меня через холл на веранду. Пайет и Легран играли в карты, между ними на столе стояла бутылка.

Пайет вскочил, завидев Берка, и его лицо озарилось внутренним огнем.

– Слава Господу! – воскликнул Легран. – Сегодня здесь было так же живо и многолюдно, как на кладбище. Когда, наконец, мы возьмемся за дело?

– Скоро. – Берк широко улыбнулся Пайету и пожал ему руку.

– Хороший мальчик, принеси-ка нам кофе. Тогда мы приступим к делу.

Пайет ушел, а Берк уселся на стул, переставил поднос с бутылкой и стаканами на пол и взглянул на меня.

– О'кей, Стейси, давай начнем.

Я разложил на столе карту, которую мне дал Серда. Сообщив суть беседы с этим местным мафиозо, я обозначил место на карте, где, по его словам, должен скрываться Серафино. Появился Пайет с одним из мальчиков, который нес кофе на подносе. Я кратко описал окрестности горы, виденные мной, и закончил рассказ объяснением своего взгляда на решение проблемы.

Легран был мрачен. Он служил в колониальном десантном полку в Индокитае, а затем в Алжире – опыта прыжков ему было не занимать.

– Мне не нравится эта затея, – промолвил он. – Ночной прыжок на такую сложную местность не предвещает ничего хорошего. Не хватало только, чтобы кто-нибудь сломал ногу, – и вся операция коту под хвост.

– Но этот способ доставки – единственно возможный, – сказал я. – Иначе можно смело паковать чемоданы.

– Стейси прав, – отрезал Берк. – У нас нет выбора.

Давайте приступим к деталям.

Я поднялся из-за стола.

– Займитесь этим без меня. Я ухожу.

Берк хмуро взглянул в мою сторону и проговорил:

– Не идиотничай. Нам надо все продумать.

– Это ваша работа. Вы ведь в доле, не так ли? Я провел долгий, жаркий день, выясняя обстановку, пока ты пролежал на боку, нагрузившись до ушей.

Для большей выразительности я подался вперед, опираясь на стол. Как-никак это была наша первая стычка, да еще на людях. Лицо Берка отразило удивленную ухмылку, но чувствовалось, что я причинил ему боль. Он словно хотел спросить меня: «За что?», но только тихо произнес:

– Хорошо, Стейси, как хочешь.

Он снова принялся изучать карту, а я невольно напрягся. Легран был явно заинтригован, а Пайет побелел от гнева. Сделав вид, будто ничего не случилось, я молча вышел.

* * *

Я принял душ, надел халат и вошел в комнату. В эту самую минуту дверь распахнулась, и появился Пайет.

С силой захлопнув дверь, он уставился на меня.

– В какие чертовы игры ты играешь? Опозорил его при всех – человека, который так много сделал для тебя.

– Я могу сказать, что он для меня сделал. Он научил меня трем интересным вещам. Убивать из-за прикрытия, а не лицом к лицу, причем не ранить, а сразу насмерть, и, кроме того, посылать пулю в спину надежней, чем спереди. Прекрасная наука. Да, были еще один или два момента, но это уже детали.

– Ты обязан ему всем, понимаешь? – Пайет едва сдерживался. – Он дважды спас тебя от смерти. Помнишь, как в Лагоне мы договорились пристреливать раненых? А когда ты получил пулю в ногу, что он сделал?

– Заставил нести меня. Хотелось бы знать, почему.

– Ты гнилой ублюдок. – Его акцент южноафриканца заметно усилился. – Он стоит трех таких, как ты. В любой день недели. Ты, сволочь, недостоин даже наступать на его тень.

Как ни странно, мне было даже немного жаль Пайета. Я догадывался, что его гнев проистекал из-за самой настоящей ревности. Он любил Берка – я окончательно понял это сейчас – и, вероятно, всегда молча завидовал его отношению ко мне, ведь я был с Берком с самого начала. Пайет был прав – по неписаному правилу наемников, я должен был получить пулю в голову, чтобы не попасть живым в руки симбов. Однако Берк приказал нести меня. Это воспоминание стояло у Пайета, словно ком в горле.

– Хватит, проваливай, – сказал я. – Иди лучше разгладь морщины у него на лбу – или чем вы еще там привыкли заниматься на долгих ночных дежурствах.

Пайет резко бросил руку вперед – такой удар снес бы мне голову с плеч, если бы достиг цели. Но я упредил его, перекатившись спиной вперед через кровать. Я понимал, что в рукопашной схватке у меня нет никаких шансов. Пайет не вышел недавно из лагеря, к тому же у него было преимущество фунтов в двадцать пять веса.

Пытаясь достать меня, он повалился на кровать и запутался в простынях. Я ударил его пяткой по голове, что принесло мне не особенно много пользы, однако дало возможность выиграть лишнюю секунду, и, когда он поднялся на ноги, я уже держал в руке свой «смит-вессон».

– Тебе конец, Виатт.

Он резко подался вперед, и я отстрелил ему мочку левого уха. Он закричал, словно женщина, и прижал руку к ране, пытаясь остановить кровь. Затем недоуменно уставился на меня, и тут дверь распахнулась, и показался Легран. Секунду спустя его оттолкнул Берк с «браунингом» в руке.

Быстро встав между нами, Берк проговорил:

– Ради всего святого, что здесь происходит?

– Лучше забери-ка отсюда своего любимца, если хочешь сохранить его в целости, – сказал я. – Пока я только проучил его немного. Но мне очень хотелось бы всадить ему пару пуль в живот и дать немного помучиться.

Добрые девяносто процентов моего гнева, однако, были симулированы – я даже сымитировал легкую дрожь в руке, державшей «смит-вессон». Эффект, произведенной на Берка, оказался весьма значительным. Кожа на его скулах натянулась, в глазах промелькнула тень, и он с ненавистью посмотрел на меня. Мне показалось, что именно сейчас, в этот самый момент, между нами все окончательно рухнуло. Точнее говоря, то, что еще оставалось, превратилось в пыль.

Опустив «браунинг», Берк повернулся и взял Пайета за руку.

– Дай-ка взглянуть, что у тебя там.

Они молча вышли из комнаты, а Легран задержался и медленно произнес:

– Послушай, Стейси, давай-ка лучше поговорим.

Никогда раньше я не видел его таким напуганным.

– Выйди отсюда! – рявкнул я. – До смерти устал от всех вас!

Вытолкав Леграна в коридор, я захлопнул дверь. Затем с трудом сдержался, чтобы подавить внезапно нахлынувший смех.

ОЗВЕРЕВШИЙ СТЕЙСИ! ЧТО-ТО НОВЕНЬКОЕ.

Пускай теперь попробуют смириться с этим.

Потом я обнаружил, что моя рука на самом деле дрожит. Я бросил «смит-вессон» на кровать и быстро оделся.

* * *

Я нашел ключи от «фиата», и, когда спустился во двор, машина стояла на прежнем месте. Как только я сел за руль, появился Легран и открыл заднюю дверцу.

– Стейси, мне надо поговорить с тобой. Но я не знаю, куда ты направляешься.

Я покачал головой.

– Сомневаюсь, что ты будешь там желанным гостем.

– Тогда поехали в деревню, там есть кафе. Можно немного выпить.

– Садись, но долго разговаривать я не смогу.

Он залез в машину, и мы поехали. Закурив свой вечный «голуаз», он откинулся на спинку сиденья, и его крестьянское лицо приняло свое обычное мрачное выражение. Он напоминал баска, что не казалось мне удивительным, поскольку он родился на границе с Андоррой. Этот молчаливый человек был весьма опытным киллером – лучшим из всех, кого я знал. Однако, как это ни странно, его нельзя было назвать жестоким по натуре. Я помнил, например, случай, когда он двадцать миль нес грудного ребенка через ужаснейшую местность в Конго, чтобы не дать ему умереть.

Легран был, как никто более, человеком своего времени. Активный участник Сопротивления во время войны, он первый раз убил человека в возрасте четырнадцати лет. Затем пришли годы кровавого конфликта в болотах Индокитая, унижение Дьен Бьен Фу и заключение во вьетнамском лагере для военнопленных.

Подобные ему люди, которые прошли через огонь, обычно дают себе зарок, что подобное в их жизни больше никогда не повторится. Но, случайно наткнувшись на труды Мао Дзе-дуна о партизанской войне, они загораются желанием уйти от поражения, от внутреннего разлада и едут в Алжир, на новую бойню против очередного безликого врага, чтобы в результате получить еще большее унижение, чем прежде. Легран вступил в Иностранный Легион и вылетел в Конго только лишь потому, что хотел одержать победу над самим собой.

Смысл такой вечной борьбы, однако, мне был не совсем понятен, особенно сейчас, когда мы сидели за столиком кафе при свечах, и Жюль Легран показался мне старым, потрепанным жизнью человеком. Молча проглотив стакан бренди, он заказал себе еще один.

– Скажи мне, Стейси: какая кошка пробежала между тобой и полковником?

– Дорогой Жюль, от тебя первого это слышу.

Легран промолчал, а затем устало произнес:

– Понимаешь, он сильно изменился. Особенно за последние полгода. Его что-то гложет, как мне кажется.

– Ничего не могу сказать по этому поводу, – ответил я. – Потому что знаю не больше твоего. Может быть, Пайет в курсе дела. Они ведь, как я наблюдаю, весьма близки друг другу.

Легран удивленно поднял глаза.

– Стейси, я думал, ты знаешь. Их отношения длятся уже много лет, начиная с Кассаи.

Я улыбнулся.

– Понимаешь, до недавнего времени я верил только в книжных героев. Берк давно пьет?

– Не очень. Но что самое неприятное, он делает это в одиночку. Как думаешь, это сильно затягивает?

– Не знаю. Поживем – увидим. – Я допил бренди и поднялся. – Мне надо идти, Жюль. Доберешься сам?

Он кивнул и как-то странно посмотрел на меня.

– Наверно, он такой же, как и я, Стейси. Мы слишком долго задержались на этом свете. Иногда мне кажется, что я недостоин больше жить, понимаешь? Если думать об этом слишком долго, то можно просто сойти с ума.

Его слова стояли у меня в ушах, пока я садился за руль «фиата» и отъезжал.

* * *

Старый «бернштейн» звучал так же хорошо, как всегда. В ожидании деда я попытался сыграть немного из Дебюсси и начало «Сонатины» Равеля. Затем у меня прибавилось смелости, и я решил попробовать Баха – знаменитую «Прелюдию и фугу ре минор». Прекрасные, обжигающе-холодные звуки заполонили душу – даже несмотря на то, что моя техника пострадала со временем.

Я закончил играть, но дед все не появлялся. Тогда я вышел на веранду и с удивлением обнаружил, что дед сидит за столиком, а перед ним на подносе стоят бутылка и два стакана.

– Не хотелось мешать тебе, – проговорил он. – Ты хорошо играл.

– Это только кажется. На расстоянии.

Дед улыбнулся и наполнил для меня стакан. Марсала – очень хорошее вино, но оно не принадлежало к числу любимых мной напитков. Я не сказал ничего деду по этому поводу, потому что вдруг, безо всякой на то причины, между нами возникло молчаливое взаимопонимание. Нечто очень существенное, и мне не хотелось прерывать это ощущение случайным замечанием.

– Ну, рассказывай. Как прошло время в горах?

– А разве Марко не доложил тебе об этом? Еще не вернулся?

Фальшивое изумление на лице деда на меня ни капли не подействовало.

– С чего ты взял? Марко, как обычно, был в Палермо, куда он ездит каждую пятницу. Это очень важный для нас день недели – регистрация приходных ордеров в банке. Наш бизнес не терпит отлагательства, ты же знаешь.

Я улыбнулся.

– Хорошо, пусть будет по твоему. Я встречался с Серда, и он сказал мне, где скрывается Серафино. Поймать его там – совершенно другое дело, потому что пастухи свистят ему из-за каждой скалы. Но сделать это можно.

– Мне позволено спросить, как именно?

После моего объяснения дед слегка нахмурился.

– А раньше ты проделывал такие вещи?

– Я ведь бывший коммандо, дед.

– Но прыгать ночью на склон горы мне кажется весьма опасным делом.

– Возможно, но мы проделывали трюки и покруче.

– Но зачем тебе это нужно, Стейси? Зачем влезать не в свое дело? Тебе что, нравится такая жизнь?

– Мы ведь как-то говорили с тобой о деньгах, дед.

Он с сожалением покачал головой.

– Да, Стейси, да. Я вот смотрю на тебя сейчас и вижу себя сорок лет назад. В тебе бурлит кровь мафиозо.

– Что, если говорить другими словами, и подтверждает вышесказанное, – резюмировал я. – Да, это жестокие и кровавые игры, но больше у нас ничего не осталось. Я имею в виду себя и полковника.

Поднявшись, я подошел к перилам веранды, а дед тихо спросил:

– Но ты все же не в восторге от синьора Берка, не так ли?

– Это трудно объяснить словами. Понимаешь, мне не устают повторять о том, что я ему обязан абсолютно всем, что во мне есть хорошего. Честно говоря, я немного устал от таких заявлений. – Я пристально посмотрел на деда. – Он всегда учил меня, что убивать лучше в спину – так надежнее. Но, знаешь ли, я с этим не согласен.

Мне отчаянно хотелось, чтобы дед понял меня. Он же сидел и смотрел на меня с невозмутимым видом.

– Нельзя жить без каких-то правил – пропадает смысл. Я, наверное, наивен, да?

Старик едва заметно улыбнулся и сказал:

– Ты вынес еще что-нибудь из своей Ямы, Стейси?

– Полагаю, что да.

– Тогда это стоило пережить. – Дед взял сигару. – А теперь возвращайся за пианино, как хороший мальчик, и снова сыграй мне любимую вещь твоей матери.

Музыка казалась мне абсолютным совершенством и воскресила мне маму, словно живую. Возвратила всю печаль жизни, всю ее красоту, пойманную в исключительный момент, который, казалось, будет длиться вечно. Когда я закончил играть, на глазах у меня выступили слезы.

* * *

Вернувшись на виллу, я обнаружил в холле нечто вроде военного совета, возглавляемого Хоффером. Даже Берк выглядел иначе – он был чисто выбрит и в рубашке цвета хаки с погонами, что вызвало у меня приступ ностальгии по старым временам.

Однако перемены крылись гораздо глубже. В полковнике появились живость, подобие властности, чего я совершенно не замечал в нем после побега из лагеря.

Когда я вошел, Берк поднял глаза от карты и спокойно проговорил:

– А, это ты, Стейси. Я только что начал представлять наш план мистеру Хофферу.

Позади стоял Пайет, левое ухо которого было заклеено пластырем, а рядом сидел Легран. Южноафриканец старался не смотреть на меня.

Берк между тем продолжал бесстрастным голосом:

– Основная задача заключается в том, чтобы приблизиться к Серафино, не выдавая себя. Его лагерь, насколько мы знаем, находится на высоте четырех тысяч пятисот футов на восточном склоне. Идея состоит в том, чтобы совершить ночной прыжок на плато в тысяче футов ниже вершины на противоположной, западной стороне.

– Затем вы переходите через вершину и хватаете его прямо с опущенными штанами? – вставил Хоффер.

Выражение было несколько неудачным, принимая во внимание серьезность обстановки, однако Берк кивнул.

– Нам необходимо перевалить через вершину по крайней мере на рассвете. На той стороне лесной пояс, который тянется на тысячу футов вниз. Дуб, бук, немного сосны, как я полагаю. Как только мы достигнем леса, то получим прекрасное прикрытие для последнего броска.

Герр Хоффер был приятно возбужден, изучая карту.

– Знаете что? Вот сейчас я действительно верю, что у нас есть шанс. Предлагаю всем выпить за него.

– Я сделаю это в другой раз, если позволите, – сказал я.

– У меня был трудный день, нужно лечь пораньше.

Хоффер отнесся спокойно к такому заявлению, и, поскольку других предложений не поступило, я поднялся к себе в комнату. Лег в кровать, но сон не приходил. Было очень жарко, потом стал накрапывать дождь. Именно в это время появилась Роза.

Скинув шелковое кимоно, она сказала:

– Смотри, никакого брючного костюма.

Она легла рядом, и почему-то вся дрожала – то ли от желания, то ли от холода. Не совсем ясен был также побудительный мотив ее визита – она могла прийти сюда по приказу Хоффера, равно как и по собственной инициативе. К чертовой матери, однако! Было прекрасно лежать в темноте и слушать шум дождя, обнимая ее, после того, как она заснула.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Оказывается, Берк не ложился спать этой ночью. Вместо этого он слетал на «сессне» на Крит, чтобы подобрать снаряжение, которое мы собирались использовать в деле, и вернулся к одиннадцати утра в субботу.

Воскресенье, будучи стандартным днем отдыха, как нельзя лучше подходило для поимки Серафино, что означало вылет этой ночью. Стояла полная луна, которая не очень-то радовала Берка, однако ему так не терпелось вылететь сегодня, что настроение у него поднялось, и он бегал вокруг, полный энтузиазма, проверяя все и вся.

В нашем распоряжении была небольшая взлетная полоса, расположенная неподалеку от виллы, которая обычно служила коровьим пастбищем, но где был достаточно большой ангар, чтобы вместить «сессну».

Самолет был 401-й модели, с восемью сиденьями, которые мы демонтировали. Особенно удобным было расположение двери типа «айрстар» – посередине салона, что не создавало дополнительных помех для прыжка, ведь нам необходимо было прыгнуть вовремя хорошей плотной группой.

Наш пилот, которого звали Нино Верда, служил раньше в итальянских ВВС; ему было около тридцати лет на вид, и, как сказал Хоффер, лучшего пилота достать за деньги просто невозможно. Как раз такой летчик был нам необходим. Действительно, лететь в темноте над скалами, вплотную к горе высотой шесть тысяч футов, и сбросить группу с восьмисот футов на плато требовало по меньшей мере гениальности.

За нашими спинами были парашюты типа «Х», которые применяли британские десантники, пока не перешли к новому парашюту НАТО. Берк предпочитал тип «Х» – он быстрее шел вниз и управлялся с большей точностью. Запасные парашюты были того же типа, который мы использовали в Конго.

Набор оружия был нестандартным, по некоторым критериям, но проверенным в бою. Китайские автоматы Калашникова – возможно, самое надежное автоматическое оружие в мире, и новый израильский автомат «узи», который был лучше «стерлинга» во всех отношениях.

По две гранаты на человека, нож десантника – список казался бесконечным. Берк устроил проверку снаряжения, включая каждый камуфляжный костюм, который был разложен на траве рядом с остальными необходимыми предметами экипировки.

Кроме этого, он отработал все детали операции по карте с секундомером столько раз, что даже Пайет Джагер под вечер выглядел больным. Внешне Берк не изменил своего отношения ко мне, и, как я полагаю, объяснения между нами были отложены до лучших времен благодаря исключительности ситуации.

За обедом Хоффер был необычайно весел. Подавалось все только самое лучшее, хотя Берк и наложил руку на употребление спиртного. Но еда была отменной. К своему удивлению, я проявил недюжинный аппетит; Роза тоже присутствовала в своем самом красивом платье и выглядела великолепно.

После обеда Берк снова погнал нас отрабатывать каждую мелочь, включая отход с места действия, – на случай, если все пройдет хорошо, – который, как он оценивал, должен был занять не менее восьми часов, чтобы добраться до дороги на Беллону, где нас будет поджидать сам Хоффер с необходимым транспортом.

Когда Берк закончил тренировки, австриец торжественно пожал руку каждому из нас, и произнес небольшую, но пламенную речь о том, как он вдохновлен нашими деяниями и как сильно он надеется, что его дочь снова будет с ним, что – Бог свидетель – показалось мне несколько фальшивым и преждевременным.

Позднее, когда я переодевался в своей комнате, неожиданно появилась Роза. Она застегнула молнию на моем камуфляжном комбинезоне и поцеловала в щеку.

– От тебя или от Хоффера? – поинтересовался я.

– От меня. – Она погладила меня по щеке. – Возвращайся живым.

Затем она помедлила в дверях со странным выражении лица. Было ясно, что ей очень хотелось сказать мне что-то, однако она отчаянно боялась. Я ощутил прилив нежности к ней, но только покачал головой и улыбнулся.

– Не говори ничего, Роза, если боишься.

– Боюсь, – кивнула она, и ее лицо побелело. – Он может быть жестоким, о, таким жестоким, Стейси! Ты даже не можешь себе представить...

– Расскажешь мне об этом, когда я вернусь. Когда это уже не будет иметь значения. – Я поцеловал ее – так, как нужно целовать женщину, и добавил: – Я переживу всех, Роза Солаццо, особенно всех Хофферов и им подобных. Запомни это.

Когда она ушла, я надел ремень со «смит-вессоном» в кожаной кобуре и поправил берет на голове. Человек, который смотрел на меня из зеркала, был почти незнаком мне – кто-то, не переживший Яму. Что он делал здесь? Хороший вопрос, но он был задан не вовремя, поэтому я вышел и плотно прикрыл за собой дверь.

* * *

Крейсерская скорость «сессны-401» составляет около 260 миль в час, что означало, что мы будем над целью через двадцать минут. Мы отложили вылет на час, потому что стояла полная луна и ночь была слишком светлой, по мнению Берка. Однако прогноз обещал, что погода не изменится, и он назначил вылет на час ночи.

Верда получил разрешение на внутренний полет до Гелы от властей в Пунта Райси на случай непредвиденных вопросов. Небольшой крюк должен вывести нас к месту прыжка, и через несколько минут Верда сможет снова лечь на оговоренный курс.

Включая тренировки, которые устраивал нам Берк в Конго, я прыгал с парашютом девять раз, так что это должен был быть десятый прыжок – прекрасное круглое число. Мне никогда особенно не нравилось прыгать с парашютом. Воздушный десантник – довольно неуклюжее создание, загруженное всевозможной экипировкой. Парашют типа «Х» весит двадцать восемь фунтов, а резервный – около двадцати четырех. Прекрасный вес для начала. Прибавьте к этому мешок со снаряжением до сотни фунтов, и становится неудивительным, что прыжок на склон горы не вызывал особого энтузиазма.

Несмотря на снятые пассажирские сиденья, нам едва хватало места, чтобы двигаться внутри кабины со всем этим снаряжением. Берк приспособил страховочный конец собственной конструкции, и вместе с Верда аккуратно демонтировал дверь «айрстар», которая создавала лишний риск для прыжка.

Множество мыслей вертелось у меня в голове, когда я расположился на полу и «сессна» стала плавно подниматься в воздух. Кости были брошены, мы были в пути – ни о каком возвращении не могло идти и речи, а я еще ни в чем не был уверен; каждый, казалось, лгал мне, включая Розу.

По некоторой необъяснимой причине, это последнее обстоятельство сильно ранило меня, и когда я проанализировал свои чувства, то вдруг понял, что она мне нравится. На самом деле нравится. Это была девушка с характером и собственными представлениями о чести. Даже за тенью сомнений я знал, что ее последнее появление в моей комнате было целиком личным. Роза пришла попрощаться, ибо того хотела, и ни Хоффер, ни кто-либо другой не заставлял ее в этом случае.

Путешествие прошло совершенно спокойно и оказалось столь коротким, что я испытал нечто вроде шока, когда красный фонарь, укрепленный Вердой, мигнул несколько раз. Выглянув в иллюминатор, я увидел зазубренный пик Монте Каммарата, западный склон и, когда мы снизились, похожее на блюдце плато, которое было зоной прыжка, а рядом с ним небольшой водопад, ярко сверкавший в лунном свете.

Самолет закачался на ветру, и Верда повернул, пройдя так низко над вершиной, что сердце переместилось у меня внутри. Мысль об ударе на секунду взволновала меня, и тут же Верда бросил «сессну» в пустоту.

Когда он пошел на второй заход, Берк, который должен был прыгать первым, встал и передвинулся на страховочном конце. Пайет последовал за ним, затем Легран; я пошел замыкающим. В моем желудке было пусто, во рту сухо, и я продвинулся вслед за остальными, заблудившись в кошмаре подозрений.

Красный фонарь мигнул раз, потом другой; «сессна» закачалась в воздушной яме, и Берк вышел через дверь. Пайет прыгнул сразу вслед за ним, а Легран чуть задержался, заскользив на каблуках.

Затем настал мой черед. В открытую дверь свистел ветер. Только сумасшедший может прыгать в такую темень, сказал я себе, и пошел головой вперед, делая в воздухе сальто.

Я отпустил мешок со снаряжением, который крепко сжимал в руках, и он упал на двадцать футов ниже меня, до конца бечевки, привязанной к поясу. Я закачался под гигантским темным зонтиком цвета хаки – самое прекрасное чувство в этот момент.

Когда прыгаешь с восьми сотен футов, это занимает ровно тридцать секунд до земли, что не дает тебе много времени на размышления. На таком близком расстоянии от скал шли нисходящие потоки, и я начал раскачиваться. Как обычно, когда ты находишься в воздухе, свет нельзя рассматривать иначе, чем преимущество. Я бросил взгляд на один парашют, затем на другой, которые летели внизу, словно темный пух чертополоха, смещаясь в тень позади водопада, после чего сам быстро заскользил вниз.

Главная опасность ночного прыжка состоит в том, что земли не видно, и это является причиной высокого травматизма при такого рода операциях – люди не успевают сориентироваться и самортизировать.

Поэтому мне нравилось, что мешок со снаряжением висит на конце двадцатифутовой бечевки. Если сильно не раскачиваться, мешок гулко ударяется о землю, предупреждая тебя.

Я как раз подготовился вовремя. Мешок грохнулся о землю, и я последовал за ним полсекунды спустя, перекатившись на островке удивительно мягкого торфа. Перекатившись снова, я остановился, упершись в скалу, которая больно надавила мне на ребра.

Я лежал, обдуваемый ветром, и кто-то подошел и нагнулся надо мной. Блеснула сталь, но мой «смит-вессон» был уже наготове.

– Я только собирался перерезать бечевку, – сказал Пайет Джагер.

– А тебе не кажется, что ты добирался до моего горла?

– В другой раз, – сказал он. – Когда ты не будешь так полезен. Когда мы уже не будем в тебе нуждаться.

Его слова прозвучали так, словно он знал, о чем говорил. Он перерезал бечевку на моем поясе, и освободил мешок со снаряжением. Я вылез из сбруи и освободился от парашюта. Теперь, когда я приземлился, освещение, казалось, немного улучшилось, и я увидел приближающихся Берка и Леграна, несших парашюты и мешки со снаряжением. Француз хромал, но, как выяснилось, ничего серьезного у него не было. В воздухе он раскачивался столь сильно, что достиг земли раньше своего мешка, неподготовленным. Он, очевидно, получил хорошую встряску, но успел прийти в себя, пока мы распаковывались.

Мешки содержали рюкзаки коммандос, в которых были вода и пища, а также наше оружие и добавочная амуниция. Когда они были опустошены, мы спрятали их в удобную расселину вместе с парашютами.

Мы присели на корточки под прикрытием скал, и Берк передал по кругу фляжку с бренди. Я сделал большой глоток и обнаружил, что улыбаюсь, радостный, что остался жив; мои ноги снова были на твердой земле, а по телу распространялось приятное тепло.

– Ну все, опоминаться некогда, – сказал Берк. – Прямо сейчас к вершине. Нужно перевалить через нее и достичь леса, пока темно.

Что оставляло нам не так много времени до рассвета, который должен был наступить десять минут пятого. Мы двинулись вперед плотной группой. Я шел впереди, поскольку – по крайней мере теоретически – лучше других знал эти горы, и следовал маршрутом, который вывел нас к водопаду.

Нам открылся прекрасный вид – стояла почти полная луна с облачками вокруг нее, и отовсюду сверкали звезды. Горы уходили вдаль, гряда за грядой, а далеко на востоке в лунном свете блестел снежный пик Этны.

Долины были в темноте, но в четырех тысячах футов внизу и в паре миль справа в направлении Беллоны светился единственный огонек. Я сразу же подумал о Серда, который, наверное, сидел и переживал за нас, поскольку я был практически уверен, что дед сообщил ему обо всем.

Надо признать, Серда был неплохим актером. Даже пистолет за спиной являлся частью представления. Он вел себя таким образом, что было логично предположить – он очень умен. Чего стоил только один трюк – его очевидное незнание о присутствии в горах Джоанны Траскотт. Вряд ли похоже на человека, во всем остальном так хорошо осведомленном о Серафино.

Да, чудесный розыгрыш, когда Марко держался в стороне, сидя где-нибудь в задней комнате. Совершенно нельзя было доверять никому в этом деле... Или это только кажется мне?

* * *

Мы перевалили через вершину сразу после трех, и я расположился между скал, поджидая остальных. Я чувствовал себя уставшим и не до конца оправившимся для такого рода игр. С другой стороны, остальные выглядели не лучше, особенно Легран. У Берка, по всей вероятности, были проблемы с дыханием.

Полковник снова передал бренди по кругу – видимо, как предлог, чтобы выпить самому.

– Итак, пока все в порядке. У нас остался почти час, чтобы спуститься на тысячу футов или около того. Если мы сделаем это, ключик будет практически у нас в кармане.

Он кивнул мне.

– Давай, Стейси.

ИТАК, Я ВСЁ ЕЩЁ ДОЛЖЕН БЫЛ ИДТИ ВПЕРЕДИ.

Я поднялся и зашагал по склону, чувствуя, как никогда раньше, что он идет за моей спиной.

* * *

Спуск был совсем не из легких. Почва была неровной, и при почти зашедшей луне свет на этой стороне горы был действительно очень плохим. Местами попадались большие поля глинистых сланцев, которые были такими же предательскими под ногой, как лед, скользя при малейшем движении.

Через полчаса я помедлил на небольшом плато и подождал остальных. Небо на востоке уже заметно просветлело, и я знал, что мы не успеем дойти до леса, если почва не улучшится.

Пайет прибыл первым, находясь, очевидно, в отличной форме, за ним Легран, который тяжело опустился на землю и выглядел совершенно уставшим. Последним подошел Берк, и я снова заметил, как он тяжело дышит.

– Зачем мы остановились? – проворчал он.