За час до полуночи (пер. Максима Дронова)

Я пожал плечами.

– Я думал, нам следует отдышаться.

– К черту. Мы не успеем, если будем так ползти.

Он был раздражен, но как всегда прав, и я прервал его взмахом руки:

– Хорошо, ты же командир.

Я снова двинулся вперед, используя местами хорошую почву, чтобы оттолкнуться посильнее, а один раз даже съехал вниз на добрую сотню футов по большой волне сланца, которая, казалось, никогда не прекратит оползать. Этого, однако, оказалось недостаточно. В серой дымке рассвета мы все еще находились в трех сотнях футов от первых деревьев.

Я еще никогда не чувствовал себя таким голым, когда возглавлял группу в этом последнем броске по открытому склону. Было ровно без двадцати пять, когда мы достигли внешнего пояса деревьев.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Когда серый рассвет расползся среди деревьев, мы присели в круг и перекусили. Берку, казалось, стало лучше после того, как он отдышался. Однако взмокший от напряжения Легран выглядел гораздо старше своего возраста; морщины четче обозначились на его лице. Глядя на него, можно было сказать, что он уже слишком стар для подобного рода экспедиций.

От влажной земли поднимался пар, и холод забирался под одежду. Пайет Джагер – и тот выглядел уставшим. «Корпус быстрого реагирования» – так обычно называли его и Леграна в старые времена. Были моменты, когда вид этих двоих в бою, плечом к плечу пробивающих себе дорогу с силой танка, вызывал у вас желание аплодировать. Но все это осталось в далеком прошлом. Времена изменились, а с ними изменились и люди, – такова была жизнь, и связанный с нею естественный ход вещей.

Я слегка поежился. Этот серый рассвет мне не очень-то нравился, ибо напоминал мне слишком много подобных же рассветов, когда гибло немало хороших людей. Я закурил, и сигарета показалась мне ужасной на вкус, но я не выбросил ее. Берк придвинулся ближе и развернул свой экземпляр карты:

– Мы сейчас не можем находиться выше пятисот футов от этой пастушьей хижины. Возможно, тебе сейчас стоит произвести небольшую разведку. Даю тебе три четверти часа. Мы будем ждать тебя здесь. – Понизив голос, он добавил: – Мне кажется, Леграну необходим отдых. Он неважно выглядит.

– Хорошо, я скоро вернусь.

Я поднялся на ноги и двинулся вниз, через поросший лесом пологий склон. На этой высоте, между скал, рос в основном пробковый дуб. Когда я добрался до пояса из бука и сосны, идти стало значительно легче.

Из-за дерева вынырнула лисица, которая так сильно напугала меня, что я чуть было ее не пристрелил, тем самым чуть не поставив под сомнение всю операцию. У меня просто вылетело из головы, что в этих горах водятся дикие животные, помимо Серафино и его парней. Здесь было предостаточно волков, куниц и диких котов, хотя все они имели склонность при первом же запахе человека бежать в противоположном направлении.

Я уже покрыл приличное расстояние и перешел на бег трусцой, волоча за собой автомат, иногда съезжал по склону на спине, и уже через пятнадцать минут спустился на добрых триста футов.

Справа от меня тек ручей. Продравшись через кусты к берегу, я лег на живот и выплеснул пригоршню воды на лицо. По берегу ручья идти было приятнее; к тому же любой пастух, намереваясь строить хижину в этих засушливых краях, расположит ее, по всей видимости, как можно ближе к воде.

Сначала я услышал голос – нечто вроде вскрика, который затем резко оборвался. Я замер, упав на одно колено. Некоторое время было тихо, потом раздался мощный всплеск и новый вскрик.

Благородную Джоанну Траскотт я видел дважды, и оба раза только на фотографиях, которые показывал нам Хоффер. На одной из них она была одета для лыжной прогулки, на другой – для бала в Букингемском дворце. Было трудно вообразить, что девушка, за которой я наблюдал сейчас из кустов и которая плавала голой в небольшой заводи, образованной ручьем, была она же.

Волосы девушки были заплетены в огромную косу, какие, наверное, носили еще в восемнадцатом веке, а лицо, шея и руки были бронзовыми от загара. Остальная часть тела была белой и какой-то мальчишеской, поскольку грудей почти не было.

Она вышла на берег и принялась вытираться старым одеялом. Я даже не старался смотреть в сторону. Во-первых, девушка не знала, что я наблюдаю за ней, а, во-вторых, она казалась мне какой-то бесполой. Странно, как это одни женщины сразу воспламеняют вас, словно спичка, которую поднесли к политым бензином дровам, другие же оставляют совершенно безразличными.

Девушка между тем надела старые штаны, которые определенно знали лучшие времена, мужскую рубашку, зеленый шерстяной свитер с дырками на рукавах и повязала на голову красный шарф, сделав узел под подбородком.

Когда она присела, чтобы одеть свои испанские войлочные ботинки, я вышел из-за деревьев и бодро проговорил:

– Доброе утро!

Но никакого впечатления не произвел – она оказалась крепким орешком.

– И вам доброе утро, – спокойно ответила она, поднимаясь на ноги.

– Вы только не волнуйтесь, – несколько бессмысленно пробормотал я. – Меня зовут Виатт, Стейси Виатт. Я от вашего отчима, Карла Хоффера. Выше по склону меня ждут трое друзей. Мы пришли, чтобы освободить вас.

Боже, каким я оказался идиотом! Девушка была ведь совершенно одна, без охраны, и очевидно, вольна делать то, что ей заблагорассудится. Почему, черт возьми, это не дошло до меня сразу? Ночь выдалась напряженной – возможно, я устал и нервы были на пределе.

– Так вы хотите, чтобы я приветствовала вас аплодисментами? – холодно проговорила она своим хорошо поставленным, немного хрипловатым голосом англичанки. – Как он приказал вам избавиться от меня? Пистолетом, ножом или тупым предметом?

Я в изумлении уставился на нее. Стало уже значительно светлее, но все же я не заметил, как она слегка отвернулась от меня. Пришел в себя я только тогда, когда обнаружил, что девушка держит в правой руке старый автоматический пистолет «беретта». И по ее виду можно было сказать, что она прекрасно знает, что с ним следует делать.

* * *

– Не потрудитесь ли вы объясниться немного подробнее, – сказал я. – Боюсь, что не совсем понял вас.

– Положите оружие на землю, – потребовала она резко.

Я все еще держался за ремень «калашникова», который лежал позади меня на траве. Я бросил его под ноги и положил рядом «узи».

– Видите, в моих руках ничего нет.

Она не обращала внимания на мои слова.

– А там, в кобуре?

Я вынул «смит-вессон», положил его на землю, затем сделал три шага назад, присел на корточки у ствола дуба и вынул сигареты.

– Хотите закурить?

Она покачала головой:

– Хочу дожить до глубокой старости.

– Если вы к этому стремитесь, то пожалуйста. – Я прикурил сам. – Теперь я буду говорить, а вы послушайте. А потом можете пристрелить меня, если все еще захотите.

– Посмотрим, – спокойно проговорила она. – Только давайте побыстрее. Я еще не завтракала.

Я вкратце рассказал ей все, что знал, но, когда закончил, выражение ее лица нисколько не изменилось.

– Давайте-ка еще раз, – сказала она. – Итак, мой отчим сказал вам, что я была похищена Серафино Лентини, который удерживает меня здесь с целью получения выкупа? Что он заплатил, но Серафино решил опять провести его и потребовал новых денег? Так или нет?

– Ну, примерно так, – согласился я.

– Ложь, мистер Виатт, с начала и до конца.

– Я так и думал...

– Тогда я не понимаю вас, – наконец-таки удивилась девушка.

– Я случайно узнал, что в результате травмы, полученной в полицейском участке несколько лет назад, Серафино Лентини стал бесполым, и с этой точки зрения женщины его больше не интересуют.

– Но если вы это знали, если понимали с самого начала, что Хоффер лжет, то почему пришли сюда?

– Я всегда был ужасно любопытен. – Я ухмыльнулся. – Он пообещал хорошо заплатить, к тому же поведал о вас массу интересных вещей. Скажите, вы действительно спали со своим шофером, когда вам было четырнадцать?

Глаза девушки расширились, дыхание перехватило, а на щеках выступил – это я мог трактовать однозначно – не что иное, как девичий румянец.

– Извините, – пробормотал я. – Теперь мне понятно, что у вашего отчима слишком богатое воображение.

– Вы хотите факты? Я расскажу вам их. – Она больше не направляла на меня свою «беретту» и выглядела очень возбужденной.

– Как я знаю из завещания, мое мертвое тело оценивается гораздо выше, чем живое. Мама оставила свое состояние мне одной – правда, при условии опеки со стороны отчима. Это была большая ошибка с ее стороны. Через три недели мне исполнится двадцать один, и все состояние переходит в мое личное пользование. А если я умру до этого срока, то два с половиной миллиона долларов достанутся Хофферу.

Такая новость представляла обещанную нам плату весьма малой величиной.

– Единственный верный факт, который он сообщил вам, – продолжала она, – заключается в том, что Хоффер действительно дал Серафино двадцать пять тысяч долларов, однако совсем по другой причине. Серафино должен был устроить на меня засаду, когда я однажды вечером ехала одна к друзьям в Виллабу. Он должен был ограбить меня и пристрелить рядом с машиной, чтобы потом можно было легко опознать и представить в качестве жертвы бандитского нападения.

– Но почему же Серафино не сделал этого?

– Вначале он намеревался. Когда я стояла в тот вечер рядом с машиной, после того, как Серафино и его люди остановили меня, я на самом деле думала, что пришел мой смертный час. Но все получилось иначе.

– Что же заставило его передумать?

– Потом Серафино сказал, что я понравилась ему в тот момент, – напомнила младшую сестру, которая умерла при родах год назад. Но мне кажется, правда состоит в том, что Серафино недолюбливает отчима. У них были какие-то общие дела и раньше, но Серафино не очень-то любит говорить на эту тему.

– Тогда почему же он связался с Хоффером на этот раз?

– Ему нужны деньги, много денег. Он хочет покончить с прошлым и эмигрировать из Италии – куда-нибудь в Южную Америку. Как мне представляется, я осталась жива только благодаря тому, что Серафино неожиданно осенила идея: как забавно было бы взять деньги Хоффера и не выполнить обещанного.

– И Серафино предложил вам погостить у него в горах?

– Да, с тех пор я здесь.

– А вам ни разу не приходила мысль о том, что он может изменить свои намерения на противоположные?

Девушка покачала головой:

– Не думаю. Когда я рассказала о действительном положении вещей, Серафино и его люди слишком хорошо понимают, с какой стороны намазан маслом их кусок хлеба.

– Итак, – заключил я, – если теперь они сохранят вашу жизнь в течении трех недель, вы получите все сокровища мира, не так ли?

– Если все пройдет хорошо, я обещала переправить их в Южную Америку и дать им четверть миллиона на четверых.

Теперь все окончательно встало на свои места.

ОКОНЧАТЕЛЬНО?

Конечно, она объяснила мне многое, чего я не мог понять раньше, однако оставались серьезные моменты, которые были мне абсолютно неясны.

Один из них Джоанна Траскотт сразу же сформулировала для меня следующим образом:

– Мне непонятна одна вещь: что же вам полагалось сделать со мной после «освобождения»?

– Ну, доставить к Хофферу. Он сам будет ждать нас на беллонской дороге...

– А разве он не мог предположить, что я ведь могу все рассказать вам? Вам что, запретили заметить такой немаловажный факт, что я вовсе не являюсь пленницей Серафино Лентини, которую тот удерживает насильно?

Эта совершеннейшая нелепость уже давно вертелась у меня в голове, однако я был не в состоянии придумать для нее какого-либо внятного толкования, за исключением того, которое девушка предложила сама минуту спустя.

– Что вновь возвращает нас к пункту первому, – проговорила она. – К единственному разумному объяснению. Вы прибыли сюда для того, чтобы прикончить меня вместе с Серафино и его людьми. А затем отчим пойдет в полицию, ломая руки и рассказывая басню о том, как он боится за мою жизнь и как не решался ранее обращаться за помощью к властям, но теперь не может больше терпеть. Полиция прочешет местность и обнаружит наши похолодевшие останки.

– Разве они не захотят выяснить, кто это сделал?

– В горах скрывается несколько подобных банд. – Джоанна пожала плечами. – Логично будет предположить, что одна из них напала на другую. Все это весьма печально, однако очень удобно для Хоффера. Подумайте хорошенько – другого правдоподобного объяснения просто не существует.

Она снова начала поднимать на меня «беретту». Однако ее глаза и внезапно покривившийся рот предупредили меня об этом, к тому же я и так был наготове.

Распрямившись, я прыгнул, подобно сжатой пружине, ударил девушку плечом по коленям и сразу повалил ее на спину. Сопротивление, таким образом, было сломлено, хотя некоторая борьба все же продолжалась до тех пор, пока я не прижал ее руки к земле своими коленями.

Я взял в руки «беретту», снял оружие с предохранителя и проговорил:

– Эта штука не сработает, если не сделать вот так. А теперь попытайтесь снова.

Я уронил пистолет Джоанне на грудь, поднялся на ноги и повернулся к ней спиной. Затем демонстративно прикурил сигарету. Когда я обернулся, девушка изумленно смотрела на меня, а «беретта» в ее руке дрожала и была направлена в землю.

– Все равно я ничего не понимаю, – сказала девушка.

И она была права: единственная правдоподобная трактовка ситуации состояла в том, что нас послали убить ее. Однако это было не так.

НЕ ТАК...?

Внезапно я похолодел и у меня запершило в горле. Нет, не может быть... Я гнал прочь ужасную мысль. Берк никогда бы не подписался на такое дело...

Во всяком случае, развить эту мысль мне не дали: кто-то прыгнул мне на спину, а вокруг горла замкнулась рука. Я упал навзничь.

* * *

Кто-то однажды сказал, что Бог сделал одних людей крупными, а других маленькими, предоставив чёрту внести дальнейшие коррективы. Что касается физической силы, то я всегда знал, что относительно низкорослые люди – вроде меня – не особенно сильны в рукопашной схватке.

Сжимавшая мое горло рука все более эффективно выполняла свою работу по прекращению доступа воздуха. Я хрипел, в ушах звенело. Девушка кричала откуда-то издалека, но затем нападавший опрометчиво переменил позицию, и мне удалось нанести удар локтем по его гениталиям.

Хотя удар получился несильным – я почти промахнулся – однако и этого оказалось достаточно. Я был освобожден с крепким выражением, дважды перекатился через голову и, ударившись о ствол пробкового дуба, остановился.

Пользы, однако, от этого получилось мало. От следующего внезапного удара моя голова откинулась назад, а сбоку в шею уперся винтовочный ствол.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

«Эм-Ай» – полуавтоматическая винтовка, которой пользовались большинство американских пехотинцев во время Второй Мировой войны, поэтому тот ее экземпляр, из которого сейчас намеревались сделать дырку в моей голове, по всей видимости, служил весьма долго. С другой стороны, за винтовкой ухаживали, как за любовницей – ствол был отполирован и сверкал свежей смазкой, что со всей определенностью предвещало для меня летальный исход, как и внешность Серафино Лентини, державшего ее.

– Серафино, не стреляй! – закричала девушка по-итальянски, – не надо убивать его, не надо!

На Серафино был видавший виды вельветовый костюм с кожаными заплатками на коленях, а лицо под выцветшей полотняной кепкой было на удивление симпатичным, невзирая на щетину недельной давности и грязную черную повязку на правом глазу. Этакий миловидный Робин Гуд прямо из шестнадцатого века. Я даже представил его в камзоле и с луком за спиной. Поцелуи женщинам, стрелы мужчинам. Я невольно улыбнулся, хотя осознавал, что вести себя подобным образом с этим парнем не следовало бы: можно легко схлопотать нож под лопатку.

Как в тумане, я различал позади Серафино еще двоих, однако лицо одноглазого Робин Гуда закрывало мне весь мир в этот момент. По-волчьи оскалившись, Серафино снял винтовку с предохранителя.

– Осторожнее, – проговорил я. – Будет проклят тот, кто прольет свою собственную кровь.

Старая сицилийская поговорка произвела практически такой же эффект, как и хороший хук в челюсть. Единственный глаз Серафино расширился, но, что самое важное, ствол «Эм-Ай» отодвинулся от моей шеи.

– Только быстро, – сказал он. – Говори, кто ты?

– Внук Барбаччиа. Мы с тобой родственники по линии моей бабки.

– Матерь Божья – но я же помню тебя еще маленьким. – Затвор щелкнул, становясь на прежнее место – весьма приятный для меня звук, если учесть ситуацию. – Когда мне было четырнадцать, мой старик привел меня к капо по одному семейному делу. Мне пришлось ждать за воротами, и я увидел тебя, играющего в саду с большой собакой. Такая белая с черными пятнами – забыл, как называется порода.

– Далматский дог, – сказал я и в первый раз за много лет вспомнил доброго старого Труди.

– Значит, американский внучек капо в лучшем виде. Матерь Божья, как я ненавидел тебя в тот день. Хотел измазать грязью твои светленькие чистые волосишки. – Он извлек окурок сигары из кармана, прикурил и выдохнул дым мне в лицо. – Слышал, что ты не общался с капо после того, что они сделали с твоей матерью. – Он сплюнул. – Мафиозные свиньи. Однако я слышал, что капо очистил почти всю их лавочку.

Мне хотелось спросить, что он имеет в виду, однако ситуация казалась не совсем подходящей. Серафино протянул руку и пощупал ткань моего прыжкового костюма.

– Что это? Как только я увидел тебя за деревьями, я подумал, что за нами опять прислали солдат.

Теперь я уже ясно видел все вокруг, включая девушку и двух типов, которые с интересом изучали мой автомат Калашникова. Оба, также как и Серафино, были небриты и в весьма потрепанной одежде; с плеча у каждого свисала винтовка.

Я сел в траву и вяло проговорил:

– У меня нет сил рассказывать все снова. Спроси у нее.

Серафино не стал спорить, а просто повернулся и подошел к Джоанне. Они отошли немного поодаль в чащу, негромко разговаривая, а я вынул пачку сигарет и закурил. Как только я сделал это, человек, который с интересом заглядывал в ствол АК, опустил его на землю и щелкнул пальцами.

Я передал ему пачку. Эти двое были определенно похожи друг на друга, и я спросил:

– Вы ведь братья Вивальди, не так ли?

Тот, что с винтовкой, кивнул:

– Да. Я Огюст, а он Пьетро. Но от него мало чего добьешься. – Огюст постучал по своей голове. – У него свои трудности. Короче, он не может говорить.

Пьетро производил впечатление непоседы; он раскрыл рот, обнажив полдюжины черных, прокуренных обломков зубов. Его глупая ухмылка сильно напоминала мне Чеширского Кота. Полагаю, что он ухмылялся именно так же, вышибая кому-нибудь мозги.

Причем эти мозги вполне могут быть моими, подумал я, но тут же вздохнул с облегчением, так как Серафино подошел ко мне, и по выражению его лица я понял, что пока все будет в порядке.

– Странно, – проговорил он, – не могу даже припомнить, сколько раз старик Барбаччиа пытался добраться до меня. Однако сейчас мы не собираемся проливать чью-либо кровь.

НЕПЛОХАЯ, А ГЛАВНОЕ, ВЕСЬМА СВОЕВРЕМЕННАЯ МЫСЛЬ.

– Могу я получить назад свое оружие? – спросил я.

– Насчет этого не знаю. Скорее всего, мы подержим его пока у себя. – Ему явно не хотелось вооружать меня снова, однако он все же решился на жест доброй воли. – Отдайте ему его карманную игрушку. Остальное держите у себя.

Огюст, ухмыльнувшись, протянул мне «смит-вессон», и я засунул его в кобуру. Если бы они только могли догадаться, что из этой «игрушки» я мог бы за секунду продырявить головы всем троим!

* * *

Мы стали цепью спускаться вниз по склону, я и Серафино чуть позади остальных. Серафино, очевидно, все еще держал «хофферовские» двадцать пять тысяч в какой-нибудь консервной банке, спрятанной в лесу. Он явно воспринимал все происходящее как шутку, и часто смеялся, пока рассказывал:

– Да, в свое время мне пришлось-таки отправить на тот свет пару человек. Такова жизнь. – Он нервно почесал ногтями щеку. – Я делал кое-что для Хоффера, когда у того были неприятности со строительными рабочими на новой дороге через горы. Завалили пару человек и уронили со скалы одного профсоюзного деятеля. А потом он связывается со мной через общего знакомого и предлагает эту работу насчет девчонки.

– Так ты не знал, кто она такая?

– Откуда? Хоффер сказал, что она шантажистка – что она может разрушить его жизнь, если не заткнется навеки. Я настоял на оплате вперед, так что деньги были мои во всяком случае, но когда увидел девчонку, она мне понравилась. – Серафино жестко ухмыльнулся. – Но я теперь только наполовину мужчина, поэтому на этот счет здесь ей не о чем беспокоиться.

– Да, я слышал об этом.

Он громко рассмеялся.

– Ничего житуха, да? Нет, мне особенно понравилось, как она вздернула носик и выпрямилась, когда подумала, что я собираюсь застрелить ее. Именно это и заставило меня изменить свое намерение – то, как она стояла, словно принцесса из Рима. Потом мне пришло в голову, как прекрасно было бы кидануть Хоффера, ведь деньги были уже у меня. Он ведь большая крыса. К тому же я не люблю мафию.

Он сплюнул снова, чуть не попав мне на ногу, и я споткнулся, едва не потеряв равновесие. Я резко схватил его за руку:

– Так Хоффер – это мафия?!

– А ты разве не знал? Один из того американского синдиката, что янки выслали из страны за последние несколько лет.

И ДЕД НЕ СКАЗАЛ МНЕ НИ СЛОВА.

– А Джоанна знает об этом?

– Ну что, подумай только, она может знать? – Серафино покачал головой. – Она знает, конечно, что он большая свинья, но ведь она только второй раз на Сицилии. Мафия для нее – всего лишь две строчки в туристском справочнике, в которых говорится, что это наша романтическая история.

Звучало вполне резонно. Что, действительно, она могла знать, проводя большую часть года в какой-нибудь закрытой английской привилегированной школе, а в каникулы путешествуя по Франции, Швейцарии и тому подобным местам. Здесь у нас с ней явно было нечто общее.

– Итак, Хоффер работает здесь на Общество?

– Сделай мне одолжение. – Он, казалось, испытывал некоторую неловкость. – Ты знаешь правила. Что услышал – о том молчи. Так вот, Хоффер последний из полдюжины ему подобных.

– Что же случилось с остальными?

– Двое нажали на стартеры в своих «альфах» и прямиком угодили в ад. Остальных убрали тем или иным способом, как я предполагаю. Все они имели зуб против Барбаччиа, однако сделали большую ошибку. Старый волк переиграл их.

– А эта попытка покушения на него? – спросил я. – Бомба, которая убила мою мать. Кто ответственен за это?

Серафино пожал плечами:

– Кто знает? Кто-нибудь из них. Какое это имеет значение? Рано или поздно Барбаччиа доберется до всех.

Я внутренне содрогнулся. Вито Барбаччиа, Повелитель Жизни и Смерти. Хорошо сказано... Я в задумчивости зашагал вслед за Серафино, который устремился вперед, весело насвистывая что-то себе под нос.

* * *

Пастушья хижина выглядела так, словно стояла здесь с начала времен. Она была сооружена из обломков скал и камней различных размеров, дыры между которыми были залеплены глиной, а низкая крыша состояла из дерна, уложенного на дубовые ветки.

Ручей в этом месте превращался в журчащий поток, который быстро спускался через несколько небольших водоемов и исчезал за каменным выступом пятьюдесятью ярдами ниже. Хижина стояла на пологом берегу ручья посреди лужайки и выглядела удивительно по-домашнему. Рядом паслись два осла и три козла, и полдюжины цыплят появлялись и исчезали под ветвями, энергично выклевывая что-то в земле.

Парень лет восемнадцати или девятнадцати – вероятно, тот самый Джо Рикко, о котором упоминал Серда – нагнулся над небольшим костром, подпитывая пламя под ржавой кастрюлей обломками веток. За исключением своей молодости и рыжей шевелюры, он был удручающе похож на остальных бандитов – та же полотняная кепка, такой же залатанный костюм и потертые кожаные краги, те же жестокие черты лица. Он поднялся, с удивлением глядя на меня, а братья Вивальди подошли к костру и стали по очереди отхлебывать из побитой эмалированной кружки нечто, по запаху отдаленно напоминающее кофе.

Серафино и Джоанна Траскотт сели на бревно у ручья, и первый достал откуда-то еще один окурок сигары и прикурил его. Потом посмотрел на серый рассвет и проговорил:

– Все-таки я до сих пор ничего не понимаю. – Он покачал головой. – Много бы я дал, чтобы узнать, какую игру ведет Хоффер.

– Возможно, все гораздо проще, чем мы думаем, – сказала Джоанна. – Может быть, он думает, что ты по-прежнему можешь сделать что угодно за деньги.

– Как раз здесь он, может быть, и недалек от истины, – согласился я, однако шутка сразу же показалась мне не столь уж смешной, потому что она невольно навела меня на мысль, которую я всячески старался избегать. Серафино тут же добавил масла в огонь:

– А эти твои друзья, ты полностью доверяешь им? Они не делают из тебя дурачка?

На некоторое время я задумался, потом произнес как можно убедительнее:

– В этой жизни, конечно, все возможно, но я все-таки так не думаю. По крайней мере, у нас есть метод прояснить ситуацию.

– И какой же?

– Я пойду и поговорю с ними.

Серафино кивнул, прикусив сигару, и нахмурился.

– Вы даже можете попробовать переманить их на мою сторону, – сказала Джоанна. – Было бы здорово сразу повернуть оружие против моего отчима. – Она сорвала ветку с дерева и хлопнула себя по руке. – Он ведь женился на моей матери только из-за денег, разве вы не знали? Когда она перестала субсидировать его, он от нее избавился.

– Вы уверены в этом?

Она кивнула:

– Только доказать, конечно, не могу. Он думал, что получит все, потому что она любила его – любила до безумия, но он ошибся. Она оставила все мне, а у него сейчас неприятности, и очень большие.

– Какого рода неприятности?

– Ему нужны деньги – много денег. Кроме того, он явно чего-то боится.

НЕУЖТО И ЗДЕСЬ КРОЕТСЯ МАФИЯ?

– Хорошо, ждите меня здесь. – Я посмотрел на часы и обнаружил, что прошел почти час с тех пор, как я покинул Берка и компанию; это означало, что они уже начали спуск. – Я вернусь через полчаса.

Мне казалось, что меня могут остановить, однако никто не пошевелился. Когда я обернулся, дойдя до кромки деревьев, Джоанна Траскотт сняла свой красный шарф, и ее светлые волосы сверкнули в первых лучах утреннего солнца, которые пробились сквозь облака.

* * *

Я шел вверх по склону, спотыкаясь на камнях, прикрытых растительностью, и подъем был столь тяжел, что у меня не оставалось времени, чтобы думать о чем-то постороннем. Однако на душе скребли кошки. По правде говоря, я никогда до конца не верил в историю Хоффера. Определенные моменты в ней были совершенно невероятными, и мне было абсолютно неясно, как же мог так ошибаться Берк?

Но в таком случае я не мог упускать из виду еще одну возможность.

Берк натворил за свою жизнь много неприятных вещей – иногда он признавался мне кое в чем. Безжалостно убивал, часто с откровенной жестокостью – но всегда как солдат. Мне казалось невероятным, чтобы он смог подписаться на убийство молодой девушки за деньги... Во всяком случае, выполнить это было бы проблематично в присутствии остальных...

Я был так погружен в свои раздумья, что с некоторым удивлением обнаружил, что вышел к тому месту у ручья, где первый раз увидел девушку. Я остановился перевести дыхание и услышал хруст ветки за спиной.

– Стой, где стоишь.

Из-за дерева показался Пайет Джагер, который направлял на меня свой автомат.

* * *

– Стейси, что случилось? Мы уже начали волноваться.

На лужайку вышли Берк с Леграном, и одновременно с этим Пайет Джагер занял наблюдательную позицию у края деревьев. Он всегда был хорошим солдатом – в этом ему нельзя было отказать.

– Ну, что случилось? – повторил Берк. – Тебе удалось что-нибудь выяснить? – Внезапно он нахмурился: – Где твой автомат?

– Сдан на хранение, – ответил я, – одному из парней Серафино.

Берк замер и проговорил:

– Ты бы лучше объяснил.

Я передвинулся к берегу ручья, подальше от Леграна и Пайета, и присел на камень. Берк прикурил сигарету и сел на корточки рядом со мной, положив автомат на колени.

– Итак, что случилось? Тебе полагалось просто разведать, а не вступать в контакт.

– Я обнаружил девушку здесь, совершенно одну. Она купалась. Никакой охраны, никакого насилия. Когда я сказал ей, кто меня послал, она решила, что мне приказали ее убить.

– Убить?! – На лице Берка отразилось искреннее изумление.

– Что касается Серафино и его парней, – продолжал я, – то они не тряслись в очереди за ее прекрасным белым телом, как утверждал Хоффер. Они работали на нее. Оставаясь здесь, она оставалась жива – в этом-то и заключается правда.

Я рассказал ему услышанную мной историю во всех подробностях, даже подозрения девушки насчет смерти матери, и в то же время не спускал с Берка глаз. Когда я закончил, он поднялся на ноги и молча уставился на воду, поигрывая пригоршней гальки.

– По крайней мере, теперь кое-что становится понятным. Хоффер сообщил мне одну интересную деталь перед отлетом. Он сказал, что переживает из-за того, что девушка страдает некоторым умственным расстройством. Что она несколько раз лечилась, но безуспешно. Помешана на сексуальной почве, и, вероятно, в горах получает массу удовольствий от плотских утех. В связи с этим Хоффер считает, что она не очень-то захочет возвращаться вместе с нами, поскольку быстро впадает в истерику и способна на самые нелепые обвинения в его адрес. – Берк обернулся ко мне. – Ты уверен, что она не того...?

Я покачал головой:

– Серафино сказал, что Хоффер нанял его убить девушку, что он и намеревался сделать, но передумал, поскольку, как он говорит, Хоффер ему никогда не нравился.

– Мне он тоже никогда не нравился. – Берк развернулся и с силой швырнул камешки в воду.

Итак, главная проблема, которая беспокоила меня больше всего, теперь прояснилась, и я почувствовал, как напряжение отхлынуло от меня. Я даже ощутил симпатию к Берку, которая смешивалась с чувством вины – ведь я усомнился в нем...

Берк снова вынул пачку сигарет. Она оказалась пуста, и Берк выбросил ее в воду. Я дал ему сигарету из своей пачки, и, когда он прикуривал, я заметил, как дрожат его руки. Затем он опять уставился в воду.