Карты и револьвер с патронами оставались в том же месте, где я и оставил их. Когда я встал на линию огня, то ощутил в себе такую силу и уверенность, как никогда раньше. Я вытянул руку, выстрелил и через секунду уже перезаряжал барабан. Мое естественное состояние вернулось ко мне – я был опять тем же Стейси перед Ямой... и однако не совсем тем же.

Второй раз я стрелял с левой, держа оружие на уровне груди, и, даже не смотря в карты, знал, что обнаружу.

ПЯТЬ ПОПАДАНИЙ... ПЯТЬ ХОРОШО СГРУППИРОВАННЫХ ПОПАДАНИЙ НА КАЖДОЙ ИЗ КАРТ.

Разорвав карты на мелкие кусочки, я выбросил их в море и пошел обратно на виллу.

Я проспал всю вторую половину дня, проснувшись перед самым заходом солнца, и лежал, не двигаясь, когда в комнату заглянул Берк, посмотрел на меня и тихо прикрыл дверь.

Когда стало совсем темно, я поднялся, надел джинсы и осторожно вышел на веранду. Услышав голоса, я двинулся в том направлении и замер у окна, которое, очевидно, было окном спальни Берка. Он сидел за столом в углу комнаты; перед ним стоял Пайет, чьи прекрасные волосы отливали золотом при свете лампы.

Берк взглянул на него и улыбнулся какой-то новой, прежде незнакомой мне улыбкой, похлопал Пайета по руке и что-то сказал. Тот нетерпеливо вышел из комнаты, подобно преданной овчарке, подобострастно выполняющей приказы своего хозяина.

Берк открыл ящик стола, вынул нечто, подозрительно напоминающее бутылку виски, откупорил ее и сделал глоток, что для непьющего человека казалось крайне странным. Когда он положил бутылку обратно в стол, дверь открылась и вошла женщина.

Я приготовился уйти, потому что явно не страдал вуайеризмом, однако в этом не было нужды. Берк просто продолжал сидеть с видом полковника и говорил преимущественно на греческом, который он, как я знал, изучил довольно прилично после пары лет службы на Кипре во время конфликта.

Как только женщина вышла, я немедленно скрылся в тень и вернулся в свою комнату. Все это дело определенно отдавало чьей-то заинтересованностью и скрытой драмой. Я прикурил сигарету, лег на кровать и начал думать.

Вся история почему-то не складывалась у меня в голове. История насчет Благородной Джоанны и свирепого Серафино. Да, конечно, все это могло случиться на самом деле. Однако сюжет казался до странности незавершенным, подобно нотам фуги Баха с отсутствующей третьей страницей.

Где-то в вышине угрожающе пророкотал гром. Возможно, боги на нас сердятся? О ВСЕМОГУЩИЙ ЗЕВС, ПРОСТИ НАС! Древняя греческая поговорка выплыла откуда-то из пыльной классной комнаты, чтобы преследовать меня вместе с темными морями, Ахиллесом с его пятой и хитроумным Одиссеем.

Я не слышал, как она вошла, но когда со стороны моря сверкнула молния, я разглядел женский силуэт у окна. Я не проронил ни звука. Когда сверкнуло снова, женщина стояла ближе, а платье лежало на полу позади нее. Белое тело светилось в темноте; черные волосы волнами струились по полным грудям.

В нахлынувшей темноте я ощутил прикосновение ее рук и губ; белая плоть была прижата ко мне. Одним яростным движением я схватил женщину за волосы; мои пальцы жестко сжимали ее кудри.

– Что он сказал тебе делать? – потребовал я. – Все, что бы я не пожелал, чтобы остался доволен?

Ее тело изогнулось в приступе боли, однако женщина не сопротивлялась, и, когда молния сверкнула снова, высвечивая полные груди, я увидел, что ее глаза смотрели на меня и в них не было страха.

Мои пальцы в ее волосах ослабли, и она легла на бок рядом со мной. Я нежно погладил ее по щеке, и ее губы придвинулись к моей ладони. Итак, уже вот до чего дошло? Маленький сатир Стейси – нужно всего лишь заполнить кем-нибудь половину его кровати и поддерживать его в состоянии счастья. Остальное было очень просто. Точно также, как английский завтрак – Берк все продумал. Отсутствовало только пианино, которое он, вероятно, очень старался достать, но потерпел неудачу.

Подойдя к окну, я остановился, уставившись в испещренное молниями небо. Внезапно, и без всякой видимой причины, вся история показалась мне чрезвычайно забавной – некая абсурдная игра для детей пожилого возраста с настолько выпяченной целью, что давно превратилась в фарс.

Я нужен Берку – очень нужен. Взамен я получаю двадцать пять тысяч долларов и удовлетворение всех своих более плотских утех. Разве может хорошо воспитанный сатир жаловаться на это?

Я медленно кивнул. Хорошо. Пусть будет так. Я поиграю в его игру, как уже играл раньше, однако на этот раз должна будет соблюдаться пара-тройка моих собственных правил.

За моей спиной произошло легчайшее из движений, и я ощутил ее присутствие в темноте. Вытянув руки, я притянул ее ближе.

Она была все еще без одежды и слегка поеживалась от холода. Я ощущал запах мимозы, тяжелый и пьянящий во влажном воздухе. Весь наэлектрилизованный мир ждал сигнала. И он наконец пришел, небеса разверзлись, и тяжелые струи ринулись на землю.

Свежесть заполнила мои ноздри, топя запах женщины, стоящей рядом. Я вышел на веранду и встал, подставив лицо дождю. Мой рот был полуоткрыт, и я смеялся так, как не смеялся давным-давно, готовый вступить в схватку со всем миром и победить в его собственной темной игре.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Когда мы приехали в Палермо, стояла Страстная Неделя – праздник, о котором я совершенно позабыл. Мы проехали тридцать пять километров, отделявшие аэродром Пунта Райси от города, и наш черный «мерседес» стал с трудом пробираться по запруженным народом улицам. Наконец нам пришлось остановиться, чтобы пропустить религиозную процессию, которая медленно двигалась сквозь толпу; богато украшенная Мадонна возвышалась поверх голов.

Во время всего перелета с Крита Берк был мрачен и раздражителен, и сейчас он с плохо скрываемым нетерпением опустил стекло и проговорил:

– Что все это значит?

– Старинная мистическая процессия, – сказал я ему. – Такого рода события происходят уже много тысяч лет во время Страстной Недели по всей Сицилии. Остальная жизнь в это время замирает. Здесь живут очень религиозные люди.

– Что, однако же, не очень-то сказалось на тебе, – сухо прокомментировал он.

Пайет Джагер раздраженно посмотрел на меня. Был ли он в курсе того, что произошло между мной и Берком, знал ли он о жесткости и торговле между нами? Я не был в этом уверен, однако изменения в наших отношениях проявились достаточно ясно в течение последних трех дней.

– Не знаю, – сказал я. – Вы не обратили внимание, что у Мадонны сердце пронзено ножом? Это и есть Сицилия – повсюду культ Смерти. Мне кажется, я хорошо вписываюсь в здешний порядок.

Пайет облегченно рассмеялся:

– Да, пожалуй в этом ты прав.

Я обернулся к нему:

– Тебе должно здесь понравиться. Чертовски интересная страна. В День Всех Святых дети получают подарки от мертвых. За могилами здесь следят, как нигде в мире.

Пайет ухмыльнулся, но Легран, который сидел рядом с шофером, взмок от пота и выглядел уставшим. Его глаза подернулись желтизной, которая не предвещала ничего хорошего. Может быть, одна из многочисленных лихорадок, которые он нахватал во вьетнамском лагере для заключенных после Дьен Бьен Фу, была готова завладеть им.

– Что это еще за мероприятие? – проворчал он.

Я игнорировал его реплику и высунулся из окна, когда «мерседес» стал пробивать себе дорогу сквозь толпу. Я заметил, что девушки были одеты чуть более нарядно, чем тогда, когда я последний раз присутствовал на таком празднике. То же касалось и молодых людей; я ощущал запах ладана и горящих свечей, слышал гул множества голосов, доносящихся с края площади. Внезапно толпа расступилась, и показались кающиеся грешники, сильно напоминающие местное отделение ку-клукс-клана в своих островерхих колпаках и длинных белых мантиях.

Нет, ничего так и не изменилось здесь – так будет, наверное, пока стоит свет.

* * *

За несколько миль от Палермо, по дороге, идущей вдоль берега к Мессине, вы попадаете на пляжи Романьоло, любимое место отдыха горожан в выходные дни. Вилла Хоффера находилась за пару миль дальше. Казалось, ее построили всего год или два назад и, очевидно, специально спроектировали таким образом, чтобы она хорошо вписывалась в холмистый пейзаж, располагаясь над головой на трех различных уровнях с садом, похожим на мавританский, который увенчивал самую высокую точку холма.

Вилла была окружена высокой стеной, и нам пришлось подождать, пока нас не опознает охранник, с плеча которого свешивалась автоматическая винтовка.

– У него своя вооруженная охрана? – спросил я Берка.

– Хоффер – богатый человек. С момента похищения девушки у него прибавилось забот. Кто знает, может, они собираются заглянуть и к нему?

Данное утверждение было не лишено оснований. Во всяком случае, похищение людей – один из старейших промыслов на Сицилии, и мне приходилось бывать на вечеринках в домах Бель-Эйра, где у ворот стоял вооруженный страж. Сицилия – не единственное место, где богатые нервничают насчет перспективы того, что кто-то попытается отнять у них деньги.

С другой стороны, Хоффер, очевидно, старался максимально застраховать все свои действия. Даже у нашего шофера, крепко сбитого рыжеволосого сицилийца норманнской внешности, под плечом была кобура – факт, который плотно сидящая на нем шоферская униформа делала слишком очевидным.

В воздухе стоял запах цветущей глицинии, и я мог видеть в изобилии разбросанные по сторонам дороги цветы. Растительность была средиземноморской и чрезвычайно пышной; пальмовые деревья были тщательно посажены таким образом, чтобы сделать каждую перспективу ласкающей взор, и, однако, вся эта гармония слегка выбивала из колеи. Все вокруг было чересчур идеальным, вроде чертежа на бумаге, продукта чьего-то опытного ума, запланированного таким образом, чтобы получить результат в наименьший срок. Не что иное, как мгновенный сад.

«Мерседес» затормозил на круглой, покрытой гравием лужайке напротив входа. Навстречу тут же выбежали двое мальчишек-слуг, чтобы принять наши чемоданы. Как только они поднялись по ступенькам с вещами в руках, на веранде показалась женщина, которая лениво посмотрела на нас.

Женщина была маленькая и темноволосая, и ее тело можно было описать только одним словом – спелое. Она казалась сицилийкой от рождения, двадцати двух или двадцати трех лет, на мой взгляд, хотя выглядела старше, как это часто бывает с южными женщинами. На ней были черные кожаные брюки для верховой езды, белая шелковая рубашка, завязанная узлом на талии, и испанская шляпа с широкими полями.

– И кто же это такая? – воскликнул Пайет.

– Подруга Хоффера. Сейчас я разведаю обстановку.

Берк поднялся по ступенькам и быстрым шепотом поговорил с женщиной. Беседа затихла, когда я приблизился.

– Хоффера сейчас нет, – сообщил мне Берк. – Ему пришлось поехать в Гелу вчера вечером, но сегодня он должен быть здесь. Хочу представить тебе синьорину Розу Солаццо. Роза, это мой добрый друг Стейси Виатт.

Ее английский был безупречен. Она коротко подержалась за мою руку, хотя и не сняла свои солнцезащитные очки.

– Очень рада, мистер Виатт. Много наслышана о вас.

Что могло вполне быть правдой, равно как и являться простой вежливостью. Хофферу вряд ли были нужны лишние доверительные разговоры, к тому же по виду девушки казалось более вероятным, что он держал ее единственно потому, что ему требовалась помощь во время длинных бессонных ночей.

Роза повернулась к Берку:

– Комнаты для вас уже приготовлены. Слуги покажут вам их. Полагаю, что вам необходимо принять душ и переодеться с дороги, поэтому я распоряжусь, чтобы обед подали не ранее, чем через час.

Она ушла, а мы последовали за мальчиками через большой прохладный холл, где все блистало золотым и зеленым, и вверх по короткой лестнице на второй этаж.

Пайета и Леграна разместили вдвоем, однако Берк и я были удостоены отдельных комнат. Моя была длинной и узкой, причем одна из стен состояла из раздвижных стеклянных дверей, выходящих на балкон с видом в сад. Мебель была английской, подобранной с отменным вкусом, а ковер таким толстым, что заглушал все звуки; открыв еще одну дверь, я обнаружил собственную ванную комнату.

Мальчик положил мой чемодан на кровать и вышел, а я включил душ. Вернувшись в комнату, я увидел стоявшего у окна Берка. Он изобразил улыбку.

– Итак, жизнь со всеми удобствами?

– Нечто вроде. Не знаю как ты, а я собираюсь принять душ.

Он, очевидно, ожидал такой постановки вопроса и сразу же двинулся к двери.

– Хорошая идея. Увидимся внизу через час.

ОДНАКО У МЕНЯ БЫЛИ НЕСКОЛЬКО ДРУГИЕ ПЛАНЫ.

Я постоял пару минут под леденяще холодными струями и переоделся, облачившись в чистую рубашку и легкий костюм из голубой тропической камвольной ткани. Солнцезащитные очки в позолоченной оправе довершили мой облик.

Я задумался насчет «смит-вессона», однако в конце концов это была Сицилия. Я прикрепил кобуру к ремню с правой стороны и быстро вышел из комнаты.

Казалось, что вокруг никого не было, и я помедлил на верхних ступеньках веранды. «Мерседес» все еще стоял здесь; шофер протирал ветровое стекло тряпкой.

– Вы куда-то собираетесь, мистер Виатт? – раздался из-за моей спины голос Розы Солаццо.

Я обернулся и приветливо сказал:

– Да, в Палермо, если вы не возражаете.

– Конечно, конечно, я скажу Чиччио доставить вас туда, куда пожелаете.

Это было сказано от души и без малейшего промедления. Местный диалект на Сицилии похож на общеитальянский, употребляемый в остальной части страны, за исключением одного или двух гласных звуков, а также акцента, на который вы можете не обращать внимания. Роза сразу же перешла на него, когда мы спустились по ступенькам.

– Американцу нужно в Палермо, – сказала она Чиччио. – Отвези его, куда он хочет, и не спускай с него глаз.

– Если попробуешь делать это, Чиччио, – сказал я, когда он раскрыл для меня дверцу, – я отрежу тебе уши.

Или, по крайней мере, примерно так я выразился на разновидности сицилийского диалекта, который вы можете услышать в Палермо и нигде более.

У Чиччио от удивления отвисла челюсть, а голова Розы резко повернулась в мою сторону. Я игнорировал ее сдвинутые брови и уселся на заднее сиденье «мерседеса». Чиччио захлопнул дверцу и сел за руль, потом вопросительно посмотрел на Розу, та кивнула, и мы тронулись.

* * *

Я сказал Чиччио высадить меня на Пьяцца Претория, потому что место было подходящим, как и любое другое, кроме того, мне всегда нравился этот удивительный фонтан в стиле барокко и прекрасно-вульгарные фигуры речных нимф, тритонов и менее значительных богов. В северной части бухты под полуденным солнцем высилась Монте Пеллегрино, и я миновал прекрасную старую церковь Санта Катерина, повернул на Виа Рома и двинулся к центральному вокзалу.

На одной из боковых улочек я повстречал небольшую толпу перед входом в театр марионеток. Это были в основном туристы – немцы, судя по языку. Им определенно предстояло пережить небольшой шок. Даже в период своего упадка старые мастера марионеточного жанра отказывались менять традицию, и диалоги звучали на разновидности сицилийского диалекта, который не в состоянии понять даже большинство итальянцев с материковой части страны.

По дороге из аэропорта я обратил внимание на одну-две ярко раскрашенные повозки с медным орнаментом, запряженных лошадьми с хохолками из перьев. Большинство крестьян, однако, предпочитало пользоваться привычными трехколесными «веспас» или «ламбреттас». Здесь любили отдавать дань традициям, и на углу Виа Линкольн я увидел наемный экипаж, стоящий у тротуара прямо передо мной.

Было заметно, что лучшие годы для него уже миновали, – деревянные поручни потрескались, а кожаная сбруя почти распадалась от времени. Однако за экипажем ухаживали с любовью – медные части блестели на солнце, и я ощущал запах воска, которым полировали обивку.

Кучеру было на вид около восьмидесяти; лицо его напоминало морщинистый каштан с длинными белыми усами, загибавшимися вокруг худых щек. Начиная с момента, когда я заговорил, он вполне определенно принял меня за сицилийца.

В Палермо необходимо договариваться с кучерами заранее о цене каждой поездки вне зависимости от расстояния, что, может быть, неудобно для туристов, однако у меня все прошло гладко. Когда я сказал ему, куда намереваюсь ехать, брови у старика поползли вверх, и на его лице отразилось глубочайшее уважение, что не было, впрочем, удивительно. Никто ведь не посещает кладбище ради забавы, а для всякого сицилийца смерть – серьезное дело. Дело постоянного и неугасимого интереса.

* * *

Целью нашего путешествия был старый бенедиктинский монастырь, расположенный в миле от города по направлению к Монте Пеллегрино, и экипажу потребовалось время, чтобы доехать туда, что пришлось весьма кстати, потому что я хотел немного подумать.

А действительно, стоит ли связываться с этим делом? Так уж ли это необходимо? Ответа не было, и, когда я серьезно поразмышлял, то с некоторым удивлением обнаружил, что вполне могу выполнить эту работу с полным отсутствием какого бы то ни было сопереживания, что, однако, не имело значения в данный момент. Совсем недавно моя голова была подобна открытой ране, каждая мысль при этом была до крайности болезненной, однако сейчас...

Солнце скрылось, а с моря надвинулись облака, гонимые холодным ветром. Когда мы достигли монастыря, я сказал кучеру подождать и вышел.

– Извините меня, синьор, – сказал старик, – у вас кто-нибудь похоронен здесь? Кто-то близкий?

– Моя мама.

Странно, но только теперь, в этот самый момент, я почувствовал внутри себя боль, которая поднималась, как наводнение, и грозила переполнить меня, поэтому я повернулся и пошел. Старик перекрестился.

Пройдя через боковые ворота под крытой аркадой, я очутился в небольшом монастырском дворе, где великолепный фонтан в арабском стиле разбрасывал в воздухе причудливые струи, напоминающие серебристые цветы. Дальше, за следующей аркой, находилось кладбище.

В хорошую погоду вид на долину, уходящую вниз к морю, был бы, наверное, весьма привлекателен, но сейчас ветер раскачивал ряды высоких кипарисов, и на мраморные надгробия падали редкие холодные капли начинающегося дождя. Кладбище было большим и тщательно ухоженным, так как похороненные здесь люди принадлежали к сливкам палермской буржуазии.

Я медленно шел по дорожке, под ногами скрипел гравий, и постепенно все вокруг стало приобретать в моих глазах некую нереальную субстанцию. Белесые мраморные лица медленно проплывали мимо, пока я шел, затерянный в лесу причудливых переплетений могильных оград.

Я без труда нашел могилу – она осталась в точности такой, как я ее помнил. Белое мраморное надгробие, окруженное шестифутовой железной оградой, окрашенной в черное с золотым, а в центре – статуя Святой Розалии Пелегринской в натуральную величину.

Приблизив лицо к ограде, я прочел надпись.

РОЗАЛИЯ БАРБАЧЧИА ВИАТТ,

ПРЕЖДЕВРЕМЕННО УШЕДШАЯ

МАТЬ И ДОЧЬ. ДА ОТОМЩЕНА

БУДЕШЬ, – СКАЗАЛ ГОСПОДЬ.

И я вспомнил то, другое утро, когда стоял здесь среди тех, кого это затронуло в Палермо. Священник читал над гробом молитву; рядом со мной стоял дедушка, такой же похолодевший и сурово притихший, как вот эти мраморные статуи. Улучшив момент, я повернулся и пошел сквозь толпу. Когда дед позвал меня, я перешел на бег и продолжал бежать вплоть до той знаменитой встречи в «Огнях Лиссабона» в Мозамбике.

Тем временем ветер стал бросать мне в лицо все более крупные капли. Я сделал пару глубоких вдохов, чтобы успокоиться, отвернулся от ограды и обнаружил, что на меня смотрят. Рядом стоял Марко Гаджини – правая рука моего деда, его пуленепробиваемый жилет, его скала. Однажды я где-то читал, что Виатт Эрп пережил Надгробный Камень только потому, что Док Холлидэй прикрывал ему спину. Мой дед имел для этого Марко.

Марко имел лицо хорошего боксера-тяжеловеса, кем он, впрочем, и был когда-то, с мудрым выражением гладиатора, которому удалось пережить арену.

Его волосы стали чуть более сальными, на лице прибавилось морщин, но в целом он выглядел все так же. Он любил меня когда-то, этот человек, учил боксировать, водить машину, играть в покер и выигрывать – однако деда он любил больше.

Теперь он стоял здесь, засунув руки в карманы голубого нейлонового плаща, и наблюдал за мной, слегка хмурясь.

– Ну как дела, Марко? – непринужденно сказал я.

– Как всегда. Капо хочет видеть тебя.

– Как он узнал, что я вернулся?

– Наверно, кто-то из таможни или иммиграционной службы сказал ему об этом. Какая разница? – Он пожал плечами. – Рано или поздно капо узнаёт обо всем.

– Значит, он все такой же? – проговорил я. – Все еще капо. Я слышал, что Рим должен был поприжать мафию в последнее время.

Марко ухмыльнулся.

– Пойдем, Стейси, а то дождь собирается.

Я покачал головой.

– Не сейчас. Позже. Я приеду сегодня вечером, после того, как у меня будет время подумать. Скажи ему об этом.

Мне с самого начала было ясно, что Марко держит оружие в правом кармане. Он начал вынимать его и обнаружил, что на него смотрит дуло моего «смит-вессона». Он не побледнел – не такой был человек, но что-то все-таки с ним произошло. Он просто в недоумении уставился на меня – вероятно, его поразила скорость моей реакции и осознание того факта, что малыш Стейси наконец-то повзрослел.

– Помедленнее, Марко, слегка помедленнее.

Он вынул «вальтер» тридцать восьмого калибра; я сказал ему положить его на землю и отойти назад. Подобрав «вальтер», я покачал головой.

– Ты меня разочаровываешь, Марко. Мне казалось, ты должен знать, что от автоматического пистолета, применяемого из кармана, мало проку. При первом же выстреле затвор почти всегда цепляется за подкладку.

Он молча стоял, уставившись на меня и будто не узнавая, а я положил «вальтер» в карман.

– Сегодня, Марко, часов в девять. Приеду обязательно. Теперь иди.

Он не двигался, и из-за мраморного надгробия футах в пяти позади него появился Шон Берк с «браунингом» в руке.

– Будь я на вашем месте, я бы его послушался, – заявил он на своем специфическом итальянском.

Марко пошел, ни говоря ни слова, а Берк обернулся и серьезно посмотрел на меня.

– Старый друг?

– Вроде того. Откуда ты взялся?

– Роза быстро снарядила другую машину, и я поехал вслед за «мерседесом» в город – мы решили, что так надежнее. Интереснее нам стало после того, когда мы обнаружили, что у тебя кто-то на хвосте. Кто это был?

– Друг моего деда. Он хочет видеть меня.

– Он должен обладать чертовски хорошо поставленной службой информации, чтобы так быстро узнать о твоем приезде.

– Отменной.

Берк повернулся к ограде и прочел надпись на камне.

– Твоя мама? – Я кивнул. – Ты никогда не говорил мне об этом.

И тут я понял, что мне хочется рассказать ему, что было довольно странно. Будто бы мы снова стали близкими друзьями, или, возможно, я просто сейчас был в таком настроении, что рассказал бы каждому.

– Я как-то говорил тебе, что моя мать родом с Сицилии и что мой дед до сих пор живет здесь, но не припоминаю, чтобы вдавался в подробности.

– Да, что-то не припомню. Ты упоминал его фамилию, но я забыл ее, пока не увидел снова на этом камне.

Я уселся на край надгробия и закурил, задумавшись над тем, насколько много мне стоит говорить ему и как много он в состоянии понять. Для приезжего туриста Сицилия виделась Таорминой, Катаньей, Сиракузами – золотые пляжи, смеющиеся местные жители. Однако внутренняя часть острова представляла собой куда более мрачное место. Суровый пейзаж, бесплодная местность, где борьба велась не столько за хорошую жизнь, сколько за выживание. Мир, где главным словом было «омерта»^[4], которое вы можете трактовать как «мужество» для лучшего понимания. Мужество, честь, способность самому решать собственные проблемы, никогда не просить помощи у властей – все это ведет к концепции личной мести, вендетты, и является питательной средой для мафии.

– Что ты знаешь о мафии, Шон?

– Что она возникла в старину как некое секретное общество.

– Правильно. Мафия появилась в период сильного угнетения народа. В то время она была единственным оружием, которым обладал крестьянин, единственным средством борьбы за справедливость. Как и все движения подобного рода, мафия со временем делалась все более и более коррумпированной. Дело кончилось тем, что она схватила крестьянина и всю Сицилию за горло. – Я выбросил сигарету и втоптал ее в гравий. – И держит до сих пор, несмотря на все усилия правительства в Риме.

– Но какое это имеет к тебе отношение?

– Мой дед, Вито Барбаччиа, является «капо мафия» в Палермо, да и во всей Сицилии. Человек номер один. Повелитель Жизни и Смерти. Сейчас в Штатах живет около трех миллионов сицилийцев, и мафия, естественно, передвинулась туда и стала одной из главных ветвей организованной преступности. За последние десять лет некоторых боссов мафии депортировали из Америки. Они вернулись с новыми идеями – проституция, наркотики и так далее. Мафиозо старой закалки, вроде моего деда, ничего не имеет против того, чтобы убивать людей, однако он никогда не пойдет на такого рода дела.

– Так в чем же проблема?

– Понимаешь, они подложили бомбу в его машину – любимый метод устранения соперников в этих кругах. К несчастью, моей матери именно в этот момент захотелось куда-то поехать...

– Боже. – На лице Берка отразились шок и искренняя боль.

– Веришь или нет, – продолжал я, – но я ни черта про это не знал. А может быть, просто не хотел знать. Я вернулся домой на каникулы после окончания первого курса Гарварда, и это случилось на следующий день. В тот же вечер дед рассказал мне все.

– Он пробовал разобраться с человеком, который это подстроил?

– Да, нисколько не сомневаюсь. – Я поднялся. – Что-то я проголодался. Не пора ли возвращаться?

– Прости меня, Стейси, – сказал Берк. – Я виноват перед тобой.

– Почему? Теперь это всего лишь древняя история.

Однако я верил, что он искренен со мной. В кронах кипарисов стонал ветер, разбрасывая по дорожке капли дождя. Я повернулся и зашагал обратно к монастырю.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

После того как мы пообедали, я лег в кровать. Сон пришел сразу, стоило мне только закрыть глаза, а сны я вижу редко. Когда я снова открыл их, часы на прикроватном столике показывали семь тридцать, и было уже почти совсем темно.

Откуда-то доносился неясный шепот голосов. Я поднялся, надел халат и подошел к стеклянным дверям балкона.

Внизу во дворе стоял Берк, опираясь ногой на кромку арaбского фонтана. Его собеседник был плотным мужчиной с коротко подстриженными седыми волосами, который, вероятно, выглядел лучше, чем был на самом деле, благодаря портному, хорошо знающему свое дело.

В нем не было ничего нарочито показного. Очевидно, он подавил в себе желание носить на руке более одного кольца, а белые манжеты рубашки были открыты только на дюйм, будто он тщательно следовал чьим-то инструкциям хорошего тона. Но думаю, что именно галстук портил все дело – такие обычно носят только частные детективы. А когда он достал платиновый портсигар и предложил Берку сигару, то показался мне таким же иррациональным, как и его сад.

Прикурив, он слегка отвернулся и провел рукой по волосам жестом, немного напоминающим женский. Затем увидел меня, стоящего на балконе.

Очевидно, его мгновенная улыбка была натренированной.

– Приветствую вас, – воскликнул он. – Я Карл Хоффер. Как поживаете?

– Чудесно, – отозвался я. – Ваши кровати превосходят все ожидания.

Его произношение слегка удивило меня. Оно было чисто американским, насколько я мог судить, без каких бы то ни было признаков австрийского акцента.

Хоффер улыбнулся Берку:

– Эй, да он мне нравится. – Потом снова посмотрел на меня. – Мы тут собирались немного выпить. Почему бы вам не присоединиться? Заодно и поговорим о деле.

– Через пять минут, – сказал я и вернулся в комнату, чтобы одеться.

* * *

Когда я проходил через холл, из столовой появилась Роза Солаццо с одним из мальчиков, который нес поднос с напитками. Очевидно, в этом году была мода на английские платья. Ее, должно быть, обошлось Хофферу тысяч в пять долларов, не меньше – облако красного шелка, напоминающее пламя в ночи, которое отлично подчеркивало ее глаза и волосы.

– Погодите, – сказала она, приблизившись и поправляя мой галстук, – так, вот так лучше. Знаете, я сегодня вела себя очень глупо. Но я же ничего не знала.

Она говорила по-итальянски, и я отвечал так же.

– Не знали что?

– О, насчет вас. Что ваша мама была сицилийкой.

– Кто же вам сказал?

– Полковник Берк.

– Жизнь полна неожиданностей, не правда ли? – сказал я.

– Не стоит ли нам присоединиться к остальным?

– Как пожелаете.

Я расценил эту фразу как некое подобие отставки, хотя Роза и не казалась раздраженной, однако женщина в ее положении редко может позволить себе роскошь подобного рода эмоций.

Хоффер и Берк разместились в небольшой освещенной беседке, где бил еще один арабский фонтан, точная копия первого. Они сидели за металлическим столиком, украшенным кованым орнаментом, и поднялись, приветствуя меня.

Хоффер был не по сезону загорелым, что обычно означает применение специальной лампы или, в более редких случаях, достаточное количество денег, чтобы иметь возможность следовать за солнцем. На близком расстоянии он показался мне старше – лицо было покрыто сетью морщин. Несмотря на дежурную улыбку, глаза казались холодными и непроницаемыми.

Мы пожали друг другу руки, и он жестом предложил мне сесть.

– Прошу прощения за то, что отсутствовал во время вашего приезда. Мне приходится ездить в Гелу три-четыре раза на неделе. Вы же знаете, эти нефтяные игры отнимают много сил.

Я этого не знал, но помнил Гелу, древнегреческую колонию, в основном как приятный прибрежный городок на другой стороне острова, где были сделаны несколько интересных археологических находок. Я подумал о том, каким образом туда могут вписаться нефтяные вышки и очистные сооружения, и принял из рук Розы предложенный мне большой стакан водки с тоником.

Роза отпустила мальчика и сама обслуживала нас, после чего присела на стоявший чуть поодаль стул, и это означало, что Хоффер полностью доверял ей – факт, относительно которого я имел несколько превратное представление.