И все-таки Элеонора не верила, что Джессоп придет по её душу. Это будет весьма неосторожно с его стороны, ибо вызовет возмущение всего графства. Но если Джессоп все-таки это сделает, для Элеоноры будет весьма слабым утешением, что смерть её будет отмщена. В течение ближайших нескольких дней все в доме волновались и были подавлены, хотя и продолжали заниматься своими делами.

Но день шел за днем, ничего не случалось, и обитатели Твелвтриза начали успокаиваться. Элеонора готовилась к приближающимся родам, до которых оставалось не больше трех недель. Это будут её шестые роды; пока что она произвела на свет пятерых крепких, здоровых детей – трех девочек и двух мальчиков – и все они выжили. Совсем неплохо! Теперь Элеонора уже сполна расплатилась за щедрость своего свекра, взявшего в дом бесприданницу. У неё отлично получалось с детьми – гораздо лучше, чем у жены Ричарда Йоркского, Сесили Невилл – такой красавицы, что её прозвали Рэбской Розой.

До Элеоноры время от времени доходили новости об этой чете; их, как всегда, рассказывал по секрету Джоб, видевший свое главное жизненное предназначение в том, чтобы исполнять все желания своей госпожи. Первым ребенком Ричарда оказалась девочка, появившаяся на свет через год после свадьбы. Элеонора была неприятно поражена целой цепью совпадений, сопровождавших это событие: тем, что первенцем герцога была девочка, что родилась она в августе и что отец нарек её Анной! Потом – в прошлом году – детей у Ричарда и Сесили не было, а сейчас герцогиня родила мальчика – в феврале в Хатфильде – и через несколько недель потеряла сына.

Втайне Элеонора торжествовала, но прятала такие недостойные мысли глубоко в душе и не признавалась в них никому, пожалуй, даже самой себе, ибо как она могла радоваться чему-то, что принесло горе Ричарду? Зато Элеонора могла открыто выказать свое удовольствие, услышав в мае известие о том, что герцог Йоркский вновь назначен на свой прежний пост во Франции и отправился в Руан, чтобы принять командование армией. Его прибытие было немедленно отмечено победой над французами, осаждавшими Понтуаз. Супруга Ричарда приехала к нему в Руан; она снова была беременна. Элеонора не видела герцога Йоркского с тех пор, как вышла замуж, но образ его все еще жил в её сердце, и в минуты откровенности она могла мысленно сказать этому человеку: «Тебе надо было жениться на мне, Ричард».

Неделя прошла относительно спокойно, наступила пятница, и Жак приготовил хозяйке дома на обед рыбу; короткий зимний закат быстро догорел, в четыре уже начало темнеть, и все обитатели дома потянулись в большой зал, чтобы поужинать и скоротать долгий вечер у огня. И вдруг мирная тишина была грубо нарушена. Собаки, лежавшие в центре зала, у жаровни, вскочили и принялись неистово лаять, а в комнату влетел один из пажей Роберта, Оуэн, задыхаясь от бега и надрывно крича:

– Запирайте двери! Запирайте двери! К дому приближается много людей! Они все вооружены! – Но ни один из сидевших в зале не соображал настолько быстро, чтобы сразу уловить суть этих воплей. Оуэн закружил по залу, в отчаянии высматривая Элеонору. – Где госпожа? – крикнул он, ловя ртом воздух. – Позовите госпожу! Закройте двери и задвиньте засовы, быстрее же, быстрее!

– Здесь я, здесь! Что происходит? Оуэн, что случилось? – Элеонора спускалась по лестнице так быстро, как позволял ей её живот, даже прежде, чем Оуэн смог отдышаться и повторить свои слова.

– Арнольд, Хал, – быстро во двор! Заприте ворота, – приказала она. – Сколько их, Оуэн? Может быть, нам удастся не пустить их во двор – внешние ворота достаточно крепкие.

Но было уже слишком поздно. Арнольд и Хал не успели даже добежать до дверей, как со двора донеслись крики людей, цоканье лошадиных подков, и в зал, визжа, ворвались две женщины, работавшие снаружи. Элеонора и Оуэн среагировали одновременно. Они бросились через зал и, захлопнув двери, вставили в пазы тяжелые перекладины, причем Элеонора успела еще между делом крикнуть другим слугам, чтобы те позаботились об остальных дверях и окнах. Тут же в главные двери начали ломиться, да с такой силой, что Элеонора, которая все еще стояла, привалившись к центральной перекладине, чувствовала, как та вся трясется. Слуги метались взад-вперед, запирая ставни на тех окнах, которые можно было закрыть изнутри. Элеонора не могла с уверенностью сказать, вся ли челядь в зале, но если кто-нибудь остался снаружи, ему придется срочно искать, где спрятаться.

Собаки, не переставая, лаяли, дети плакали, служанки задавали ненужные вопросы и оглушительно визжали, перекрывая общий шум. Из кухни вышел Жак, чтобы узнать, в чем дело, и тоже заорал на своих мальчишек, когда те попробовали прошмыгнуть в зал. Никогда еще Элеонора так остро не нуждалась в Джобе с его холодным умом и умением подчинять себе людей. Сейчас же, когда двери были заперты, все взоры обратились к ней. Дети подбежали поближе, чтобы она их успокоила, слуги ждали приказов, ободрения, объяснений. Элеонора постаралась сделать все, что было в её силах: взяла на руки маленького Роба, отослав других детей к Энис, поставила слуг у каждой двери, собрала всех женщин у очага и попыталась их утихомирить, а еще она попробовала выяснить, какое в доме есть оружие и есть ли оно вообще. Удары в дверь на время прекратились, разговаривать и отдавать приказания стало легче; но тут Элеонора призадумалась, что же будет дальше.

А дальше нападавшие попытались выломать маленькую дверь в углу зала. При первом же ударе Хал, поставленный охранять её, позвал на помощь. Быстро осмотрев дверку, Элеонора поняла: этот вход, в отличие от главного, может не выдержать натиска, и приказала подтащить к дверке стол и навалить на него все тяжелое, что только можно найти. Прошло десять мучительных минут, в течение которых казалось, что нападавшим удастся ворваться внутрь через эту дверь, но наконец удары стихли также неожиданно, как и раздались, и наступила тишина.

Напряжение в зале росло. Всхлипнул кто-то из детей. Малютку торопливо успокоила одна из женщин, так как все остальные в это время настороженно прислушивались к тому, что происходит снаружи, тишина таила в себе большую опасность, чем любой шум. Гелерт, переждавший штурм двери в темном углу, сейчас выбрался из своего укрытия и, подбежав к Элеоноре, ткнулся ей холодным носом в руку, заставив хозяйку вздрогнуть от неожиданности. Элеонора бездумно погладила пса по голове, и её пальцы наткнулись на роскошный ошейник, подаренный Робертом всего пару недель назад.

Снаружи послышалось ржание лошади и опять раздался цокот копыт. На мгновение в сердцах осажденных вспыхнула надежда: может быть, прибыла помощь? Но скоро стало понятно, что цокот копыт удаляется, а голоса во дворе остаются.

– Они уводят лошадей, – сказал Оуэн. Говорил он шепотом, словно люди в зале прятались от врагов и он боялся привлечь внимание бандитов.

– Что они собираются делать? – спросила Мэри, и в её голосе прозвучал неприкрытый ужас. Гелерт заскулил, и Элеонора цыкнула на него, еще и сжав рукой морду пса, чтобы не дать ему залаять. Голоса снаружи тоже смолкли. Нервы в этой тишине натянулись до предела – Элеоноре самой захотелось закричать...

Потом стекла окон, выходивших во двор, с диким грохотом вылетели вместе с рамами, и в образовавшиеся проемы полетели горящие тряпки; их было никак не меньше полдюжины. Там, где они падали на пол, сухой тростник моментально вспыхивал, треща с каким-то яростным весельем. По всему залу метались обезумевшие собаки и визжали женщины. Элеонора закричала, приказывая тем слугам, которые еще что-то соображали, попробовать погасить огонь. Жак принес из кухни полную бадью, но больше воды в доме не оказалось, а колодец был во дворе. Зал наполнился дымом, и Элеонора поняла, что проиграла.

– Открой дверь, Оуэн, – приказала она. – Нам придется выбираться на улицу. Энис, держи детей вместе. Я возьму Роба. Мэри, Джейн, оставайтесь с Энис. Отпирай дверь, Оуэн! Уильям, помоги ему!

Дверь поддалась с треском и грохотом, и, как только дым клубами повалил на освещенный факелами двор, несколько мужчин растолкали слуг, стремившихся вырваться наружу, и начали тушить охапки пылающего тростника. Ну конечно же, с горечью подумала Элеонора, они не могут допустить, чтобы дом сгорел дотла. Возникло несколько мелких стычек, но в целом челядь Морлэндов хотела только одного – выбраться из наполненной дымом комнаты. Во дворе их ждали люди с темными, жестокими лицами и сверкающими ножами.

– Убирайся отсюда, женщина, – закричали они, когда Элеонора приостановилась, чтобы взглянуть на них. – Прочь, все убирайтесь прочь, или вам же будет хуже!

– Хуже будет вам, когда вернутся мужчины, – вызывающе крикнула Элеонора. – Не думайте, что это вам так просто сойдет с рук! Я запомнила ваши лица!

– Ты уберешься, наконец, женщина, пока я не потерял терпения и не прибил тебя?! – рявкнул в ответ один из бандитов и замахнулся своим горящим факелом, заставив Элеонору отскочить назад и прикрыть от жара пламени лицо. Оуэн умоляюще вцепился в её руку.

– Пойдемте, госпожа, пожалуйста, давайте уйдем, – заплакал он. Слуги попрятались в темноте, некоторые уже напоролись на ножи людей с факелами. Рядом с Элеонорой остались только Энис с детьми и Оуэн. Элеонора вывела их со двора, и, как только ворота захлопнулись за ними, темнота пала на них тяжелым покровом.

Нигде не было ни проблеска света, луна и звезды спрятались за толстым слоем облаков. Начинался дождь, и Элеонора вдруг осознала, что на улице очень холодно – в зале стояла удушающая жара, и они покинули его в такой спешке, что не было времени захватить какую-нибудь одежду, хотя бы плащи. Теперь же изгнанники были в том, в чем выскочили во двор.

– Что будем делать, госпожа? – спросила Энис. Хелен начала плакать, и нянька довольно бесцеремонно встряхнула девочку, прикрикнув: – Замолчи! Только твоего рева нам и не хватало!

– Может, мы пойдем домой, матушка? – подал голос маленький Эдуард. Элеонора взглянула на него, вернее, на то белое пятно, которым казалось в темноте его лицо.

– Домой? – с отсутствующим видом переспросила женщина и вдруг поняла, что хотел сказать её сын. – В Микллит, ну конечно же! Да, мой дорогой, мы пойдем домой. Держитесь вместе, а ты, Эдуард, дай мне руку. Энис, следи за девочками. Изабелла, возьми Энис за руку и не выпускай ни под каким видом – ты меня поняла?

– Да, матушка, – кивнула малышка.

Они немного подождали и попробовали покричать, созывая челядь, но никто больше не появился. Некоторые слуги выскочили из зала через заднюю дверь, другие в панике разбежались и теперь, наверное, были уже на пути к Микллиту. Когда стало ясно, что все прочие исчезли, Элеонора повела маленькую процессию к старому дому, их последнему прибежищу.

Путь был долгим, да еще по холоду и под дождем. Скоро Роба вместо Элеоноры пришлось нести Оуэну, а когда Эдуард слишком устал, чтобы двигаться дальше, Оуэн передал Роба Энис и посадил Эдуарда себе на плечи. Три маленькие девочки храбро ковыляли вперед, вцепившись в юбки Мэри, Джейн и Элеонора, но дорога была неровной, крошки замерзли, проголодались и не могли сдержать слез. А Элеонора была не в силах толком приободрить дочерей – у неё страшно болела спина, хотя женщина и старалась не обращать на это внимания; к тому же она беспокоилась о том, что бандиты сделают с домом, где, возможно, еще прятался кто-нибудь из слуг, и с тревогой думала о Гелерте. Элеонора все ждала, что пес вот-вот догонит её, но он так и не появился – оставалось только надеяться, что он не пострадал. А потом они как-то умудрились заблудиться. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Никто из них толком не знал дороги, а в непроглядной тьме и под дождем все вокруг выглядело совсем не так, как днем. Беглецы какое-то время бесцельно бродили по окрестностям. От Элеоноры теперь тоже было мало пользы: боль в спине все усиливалась, и она знала, что это ребенок просится наружу. Изгнанникам нужно было как можно скорее найти какое-то пристанище, или и Элеонора, и ребенок погибнут. Задыхаясь, она брела вперед, сжимая ручку Изабеллы и уже не понимая, кто кому помогает.

– Свет, госпожа, свет! – неожиданно закричал Оуэн, и Элеонора почувствовала огромное облегчение.

– Где? – взволнованно спросила она. – Я ничего не вижу!

– Там, там, смотрите!

– Да, свет. Это, должно быть, Микллит. Вперед, скоро мы будем дома!

– Давайте, дети, пошевеливайтесь. Госпожа, позвольте вам помочь.

Теперь в их измученные тела словно вернулась жизнь. Мэри и Джейн вели Элеонору, поддерживая её с двух сторон и оставив детей на попечение Энис. Малыши вцепились в юбку няньки, и вся процессия с трудом проковыляла несколько последних шагов вниз по склону холма, на ходу призывая на помощь тех, кто был в усадьбе. Огонек горел в хижине Джона-пастуха, жившего в самом крайнем из домиков, со всех сторон обступивших Микллит.

Дверь была открыта, и на крыльце стояли Джон и его жена Тиб, встревоженные и напуганные. Другие слуги уже давно прошли мимо них, принеся с собой ужасную весть о нападении бандитов, но госпожа с детьми бродила в темноте несколько часов, и многие уже начали бояться, что с хозяйкой приключилась беда.

Смущенная Тиб подвинула стул и начала упрашивать Элеонору присесть.

– Всего на секундочку, госпожа, – умоляла Тиб, – просто, чтобы немного отдохнуть. Там уже готовят для вас зал. Когда вы чуть-чуть придете в себя, мы поможем вам добраться до дома.

Элеонора застонала и покачала головой. Она знала, что больше идти не сможет.

– Нет, добрейшая Тиб. Мне придется остаться здесь. Мне очень жаль, что так получилось, но подошло мое время.

– О Господи, спаси нас и помилуй! – вскричала Тиб, поднеся руку ко рту. Но у неё самой было шестеро детей, и она прекрасно знала, что надо делать. – Вот что, Джон, – заявила она своему мужу, – тебе придется выметаться прочь: бедной госпоже прямо сейчас потребуется наша кровать. Отведите с Оуэном детей в дом и расскажите там, что приключилось с госпожой, пусть пришлют кого-нибудь из женщин в помощь.

– Я тоже останусь и помогу, – предложила Энис. – Мэри, Джейн, вы пойдете с детьми.

– Проследите, чтобы их хорошенько растерли и согрели, – выдавила из себя Элеонора, с трудом превозмогая все усиливавшуюся боль и глядя на Энис. – Поспешите.

– Они сделают все как надо, госпожа, – заверила нянька и выпроводила всех из дома, пока Тиб помогала Элеоноре пройти в единственную комнату крошечной хижины.

Ребенок появился на свет через полчаса. Это был мальчик, и Элеонора назвала его Томасом.

Лорд Эдмунд без возражений выполнил все просьбы Морлэнда, и, когда Роберт и Джоб, неделю спустя, вернулись домой, они привезли с собой письмо к судье. В этом послании четко говорилось, кому именно должен принадлежать Твелвтриз. Роберта и Джона сопровождала шестерка тяжеловооруженных всадников, присланных, чтобы утихомирить Джессопа. По счастью, отряд на пути в Твелвтриз сначала завернул в Микллит, иначе прибытие Роберта могло оказаться не таким благополучным; ведь ничего не стоит справиться с восемью мужчинами, когда они, ни о чем не подозревая, беспечно въезжают в поместье, которое считают домом своего предводителя.

Но в Микллите навстречу хозяину выбежали слуги, чтобы побыстрее рассказать обо всем, что случилось. Роберт и Джоб моментально спрыгнули с лошадей и бегом бросились в дом, где опять обитала вся семья, одолжив у соседей мебель и залечивая целый букет простуд и насморков. Кинувшись в спальню, Роберт нашел там свою жену, скорчившуюся меж двух жаровен с пылающим углем. Элеонора все пыталась согреться после той ночи, когда холод пронизал её тело до костей, но никак не могла избавиться от озноба. На коленях у неё лежал худенький хныкающий новорожденный. Красные от слез глаза Элеоноры и её траурные одежды были горьким напоминанием о маленьком Робе, который умер от скоротечного воспаления легких, сгорев, как соломинка в огне.

Так что теперь у Роберта была самая праведная причина, чтобы выступить с отрядом в поход и вновь вернуть себе Твелвтриз. На смену пустым амбициям пришло большое человеческое горе. Особой битвы, правда, не получилось: шестерым тяжеловооруженным всадникам, дюжине слуг Морлэндов с косами и дубинками и покровительству лорда Эдмунда Джессоп со своими людьми противостоять не мог. Несколько разбитых носов и проломленных голов – и все было кончено. Твелвтриз опять принадлежал Морлэндам. К воскресенью семья опять перебралась туда, и жизнь потекла по-прежнему.

Элеонора погоревала еще немного над потерей своего круглощекого малыша, милого Роба, которого она любила даже больше, чем смирного Эдуарда, но теперь ей надо было нянчить нового ребенка... В первые недели жизни Томаса Элеонора была, ослабев от простуды, менее деятельной, чем обычно, и большую часть дня проводила, баюкая младенца или играя с ним, и постепенно привязывалась к нему больше, чем к прочим своим детям.

Потеря брата очень подействовала и на Эдуарда. Она, конечно, не могла изменить его спокойного, серьезного характера, но мальчик стал более смелым и общительным и принялся опекать своих сестер, которых раньше удерживала от издевок над ним только строгость нянек. Появление мистера Дженни – нового гувернера Эдуарда – еще больше возвысило мальчика в глазах юных обитателей дома – как дочерей Элеоноры, так и детей прислуги. Постепенно Эдуард начал приобретать привычки, которые приличествовали будущему хозяину огромного поместья, и по мере того как он становился все более похожим на того идеального джентльмена, каким Элеонора мечтала видеть своего первенца, он нравился ей все сильнее и сильнее.

Гелерта так никогда и не нашли. Его не оказалось в доме, когда Роберт вновь отвоевал Твелвтриз, и в конце концов все решили, что пес удрал в поля, пока двери стояли нараспашку. Джоба очень огорчило исчезновение собаки, и в течение нескольких недель он все свободное время проводил в седле, разъезжая по окрестностям, зовя Гелерта и расспрашивая о нем всех и каждого. Но никто не видел этого пса, и Джоб наконец отказался от поисков, горюя о нем, как об умершем. Но Элеонора заявила юноше, что Гелерта, скорее всего, кто-нибудь подобрал – если не за его прекрасные стати, то хотя бы из-за роскошного ошейника.

– Тогда Гелерт сам нашел бы путь домой, – настаивал Джоб, но Элеонора лишь покачала головой.

– Только не он! Этот пес будет жить где угодно, пока его будут кормить и баловать. Ты же знаешь, Гелерт никогда не отличался особой преданностью.

Роберт делал все, что мог, чтобы утешить Элеонору. Он думал, что она тоскует по Гелерту, хотя её не очень-то, по правде говоря, и огорчила пропажа пса. Роберт пообещал жене лучшего щенка из следующего помета, и Элеонора поблагодарила мужа, взглянув на него со своей невеселой улыбкой.