Династия Морлэндов (№1) - Подкидыш

Роберт похолодел. Эти черепицы делались из цельного куска камня, размером они были около двух квадратных футов и толщиной в три или четыре дюйма. Каждую такую черепицу с трудом поднимали двое здоровых мужчин.

– И она упала на него? Посланец только кивнул.

– Он мертв?

– Мертв, сэр, – прошептал старик, глядя, однако, не на Роберта, а на Изабеллу.

Та побелела как мел и, словно задыхаясь, схватилась руками за горло. Несколько секунд она недоверчиво смотрела на посланца, не в силах осознать услышанного, а потом стала беспомощно вглядываться в лица окружающих, точно надеясь, что кто-нибудь скажет ей: «Все это неправда!»

– Дитя мое... – Энис попыталась обнять Изабеллу за плечи, но та стряхнула руку няни. Из груди несчастной вырвался тихий стон, а потом глаза её остановились на лице матери.

– Вы, – задыхаясь, произнесла Изабелла. – Вы все это подстроили! Вы не могли допустить, чтобы я была счастлива... Это вы убили его!

– Изабелла... Ты не понимаешь, что говоришь, – ошеломленно пробормотала Элеонора. Она шагнула вперед, протягивая руки к дочери.

– Нет, не прикасайтесь ко мне! – взвизгнула Изабелла, отскочив назад. – Я знаю, что это правда. Это не могло случиться просто так, само по себе. Вы никогда не хотели, чтобы я выходила за него замуж, с самого начала! Но зачем вам нужно было делать это? Зачем? – И тут Изабелла разрыдалась; ужасные, душераздирающие всхлипы рвались, казалось, прямо из её сердца. – Люк! – в отчаянии закричала она, дико озираясь вокруг, словно надеялась увидеть, как он бежит к ней. Энис попыталась удержать свою питомицу, но она с силой оттолкнула няньку, не переставая рыдать, как ненормальная, так что окружающие и правда начали опасаться за её рассудок. её мать, её отец, её сестра – все пытались успокоить несчастную, но как только до неё дотрагивались, она начинала биться в истерике, считая всех своих родных врагами. Наконец она бросилась к Джобу, спрятала лицо у него на груди и позволила ему ласково обнять себя и увести с церковного двора.

Джоб покачал головой, когда Роберт и Элеонора хотели пойти следом.

– Позвольте мне позаботиться о ней, – сказал верный слуга. – Я отвезу её домой. А вы вернетесь попозже. – Он погладил Изабеллу по волосам – её свадебный головной убор слетел на землю, пока она металась по двору. – Бедное дитя, – прошептал Джоб. – Бедный парень... – Он посадил не перестававшую плакать Изабеллу на свою лошадь, сам пристроился сзади и, выехав из ворот, медленным шагом двинулся мимо сбросивших листву деревьев домой.

Эта зима оказалась для Морлэндов тревожной. Сначала они боялись, что Изабелла окончательно сойдет с ума, ибо её горе было столь неутешным, что она плакала и плакала, пока ей не делалось дурно, или причитала, пока не теряла голоса. Она не могла ни есть, ни спать – и за какую-то неделю превратилась в жалкое подобие прежней Изабеллы, в настоящий скелет. Она упорно обвиняла в гибели Люка свою мать, как ни пытались Энис и Джоб доказать, что жизнь молодого Каннинга оборвал трагический в своей нелепости несчастный случай. Даже после того, как истерики у Изабеллы прекратились и она начала медленно, с трудом приходить в себя, она все равно оставалась молчаливой и задумчивой, упрямо избегая свою мать, и мрачно смотрела на неё, когда им доводилось очутиться вместе в одной комнате.

В ноябре лорд Эдмунд был обвинен Тайным Советом в государственной измене и заточен в Тауэр, и казалось очевидным, что такой покровитель Морлэндам больше не нужен. Но Роберт все равно не желал отречься от человека, которому был обязан столь многим, хотя трудно было сомневаться в том, что лорд Эдмунд осужден справедливо и что, если его когда-нибудь и освободят, то только благодаря вмешательству королевы. Впрочем, Роберт, хоть и с неохотой, согласился не поддерживать больше партию Бьюфорта деньгами и людьми, одновременно решительно отказавшись предоставить такую поддержку партии Йорка, из-за чего жестко разругался с Элеонорой, предложившей ему это.

Рождество Морлэнды отметили очень тихо, без всяких гостей, если не считать Хелен с мужем и мистера Шоу с дочерью Сесили, серьезной двенадцатилетней девочкой. Хелен мало изменилась со времени своей свадьбы. Она была счастлива с мужем, который до невозможности гордился красавицей женой и одевал её в роскошные наряды, сшитые по самой последней моде; правда, супругов уже начинало беспокоить, что у них все не было и не было детей; из-за этих переживаний Хелен тоже была бледной и осунувшейся, хотя рядом со своей младшей сестрой казалась просто цветущей розой. Изабелла же резко повзрослела. В ней не было больше ни ребяческой лихости, ни бесшабашной отваги. Теперь Изабелла нервно вздрагивала при каждом шуме, раздражалась от детских шалостей и едва разговаривала, постоянно погруженная в мрачные мысли о своей утраченной любви и о своих несчастьях, случившихся по чьей-то злой воле. Единственным человеком, с которым Изабелла хоть изредка перебрасывалась словами, был Джоб; он изо всех сил старался утешить бедняжку, впрочем, без особого успеха.

С приходом весны дела, казалось, пошли на лад. Элеонора опять зачала и в новом приливе сил, что бывало с ней в первые месяцы беременности, попыталась уговорить мужа вкладывать капитал не только в шерсть, но и в производство тканей из этой шерсти.

– Это принесет в будущем большой доход, – доказывала Элеонора. – Славные дни поставщиков шерсти – в прошлом. Слишком велика конкуренция, а теперь, когда Франция для нас потеряна, мы уже не можем сами назначать цены, как привыкли делать это раньше.

Роберт и слышать не хотел об этом.

– Дела поставщиков шерсти всегда будут идти отлично! – горячился он. – Шерсть нужна всем, а лучшей шерсти, чем английская, нет. Это тебе любой скажет.

– Разумеется, всем нужна шерсть – но для чего?! Господи, ну конечно же, для того, чтобы превратить её в материю! – восклицала Элеонора. – Они покупают нашу дешевую шерсть, изготовляют из неё ткани и продают их гораздо дороже, мой милый.

– Наша шерсть вовсе не дешевая, – ворчал в ответ Роберт – Мы следим за этим.

– О, да, великий глава гильдии оптовиков, я знаю это, и все-таки они делают на этом деньги, большие деньги. Ты только посмотри, сколько нам приходится платить за отрез прекрасного линкольна или керси! Неужели ты не понимаешь, что это – второй шаг? Ведь первый мы однажды уже сделали! Тогда мы сами стали продавать шерсть, минуя перекупщиков и оптовиков. Почему бы Нам теперь не завести собственную ткацкую мастерскую, которая будет использовать нашу же шерсть, и не получать прибыль, попадающую сейчас в руки тех, кто торгует сукном?

Но Роберта невозможно было переубедить. Он раз и навсегда избрал свой путь и даже не думал сворачивать в сторону. Ему нравилось прочное и надежное положение богатого купца и совсем не улыбалось начинать все сначала и ввязываться в новое незаконное дело.

– Ты хочешь, чтобы я лишил продавцов тканей куска хлеба, – говорил он. – Что случится со страной, если каждый будет заниматься не своим делом? Нет, нет, жена, я – торговец шерстью, торговцем шерстью и останусь. – Роберт нежно потрепал Элеонору по руке. – Всегда-то у тебя в голове бродят всякие сумасшедшие мысли. Вечно ты ищешь чего-то нового.

– А ты похож на тех стариков, которые страшно негодовали, когда мы строили камины с трубами в нашем новом доме, и предрекали нам неминуемую погибель, если мы не будем дышать дымом, – с улыбкой отвечала Элеонора. Она и не надеялась выиграть эту битву с первого же раза.

В апреле герцог Йоркский был назначен лордом-протектором; теперь он фактически заменял короля до тех пор, пока к тому не вернется рассудок – если это вообще когда-нибудь случится. Элеонора напрасно боялась за жизнь Ричарда. Первое, что он сделал, став правителем Англии, – это собрал всех знатных людей страны и принудил их присягнуть на верность малолетнему принцу Эдуарду. Это, возможно, на какое-то время успокоило королеву; она вроде бы больше не жаждала крови Ричарда. Он восстановил порядок в бурлящем королевстве, подавляя бунты и верша правосудие – честно и беспристрастно. Казалось, что наконец-то начали возвращаться старые добрые времена и несчастная страна успокаивается под властью сильного и мудрого правителя; так было при Ричарде и в Ирландии – и возможно, думала Элеонора, даже хорошо, что судьба когда-то забросила его туда.

Теперь Роберту пришлось согласиться, что приход к власти доброго герцога Йоркского оказался для королевства величайшим благом и что Ричард был единственным, кто мог дать Англии надежду на мир и спокойствие. В конце концов Роберт и сам перешел на сторону Йорка, послав тому письмо, в котором заверил герцога в своей преданности и предложил правительству денег, если в таковых явится нужда. Вскоре от герцога пришел теплый ответ: Ричард благодарил Морлэнда за готовность помочь и обещал помнить об этом дружеском жесте. Все это немедленно погрузило Элеонору в мысли о той лунной ночи, когда Ричард целовал её, а она поклялась ему в верности.

Осенью Элеоноре пришлось с грустью распрощаться со своим любимым сыном Томасом; мальчику исполнилось тринадцать лет, и его отправили в Тринити Холл, в Кембридж, изучать право. Вообще-то в первую очередь этого хотела сама Элеонора, но и Роберт от всей души поддержал жену.

– Нам не обойтись в делах без человека, разбирающегося в законах, – признал он. Но одно дело – строить планы, и совсем другое – расставаться с прелестным, очаровательным мальчиком, который всегда был для Элеоноры главным утешением во всех горестях и бедах.

– Не волнуйтесь, матушка, – сказал Томас перед разлукой. – Я буду приезжать на каникулы, когда смогу.

– Вот именно, когда сможешь, – печально ответила Элеонора. – Хорошо, мой дорогой, не беспокойся о деньгах. Если нехватка денег – это единственное, что помешает тебе навещать нас, только дай мне знать, и я немедленно вышлю тебе, сколько надо.

– Учись упорно, дитя мое, и во всем слушайся своих наставников, – напутствовал сына Роберт.

– И смотри не пристрастись к вину, как, я слышала, случается с другими мальчиками, – резко добавила Элеонора. – Эль – это все, что тебе нужно в твоем возрасте.

Томас ухмыльнулся.

– Хорошо, матушка, я буду помнить ваши слова. Я вернусь к вам домой таким же хорошим и честным парнем, каким уезжаю.

Элеонора ущипнула его за щеку.

– Ах ты подлиза, – сказала женщина. – Пиши мне, когда сможешь. И знай, что я буду молиться за тебя каждую ночь.

Следующим утром, еще до рассвета, Томас был уже в пути, примкнув к паломникам, которые направлялись в те же края и согласились присматривать за мальчиком в дороге. Ему предстояло проучиться в Кембридже четыре года, а потом послужить в одной из адвокатских контор в Лондоне, так что было весьма вероятно, что, если не считать кратких приездов Томаса на каникулы, Элеонора не увидит своего сына до тех пор, пока он не станет вполне взрослым мужчиной.

Трудно сказать, повлияла ли на неё так сильно разлука с любимым сыном, но со дня его отъезда Элеонора чувствовала себя все хуже и хуже и неделю спустя родила девочку, которая почти тут же умерла.

Опять наступила долгая промозглая зима. На Рождество король неожиданно пришел в себя, чего никто уже не ожидал, и торжествующая Маргарита сместила с поста лорда Ричарда и одновременно освободила Эдмунда Бьюфорта из Тауэра. Ричард поспешил бежать на север, опасаясь за свою жизнь и стремясь заручиться поддержкой верных людей. Казалось, на герцога вновь обрушились все старые беды: королева опять захочет убить его, он попытается защищаться, а страна снова расколется пополам на два враждующих лагеря, каждый из которых будет отчаянно бороться.

Вот тут-то Морлэндам впервые пришлось испытать на собственной шкуре, что такое война, Королеве удалось убедить своего супруга, что Ричард – его заклятый враг, а тот решил прорваться к королю, чтобы доказать ему обратное, но сделать это можно было лишь с помощью армии. Ричард собирал войска на севере, и Роберт повел к нему двадцать своих людей, лично возглавив этот отряд. Ричард и его солдаты двинулись на юг; король, Бьюфорт и их армия двинулись на север; встретились они у Сэнт-Элбанс. Впечатляющей битвы не получилось – через час все было кончено, и победа осталась за Ричардом – но такое незначительное сражение собрало весьма солидный урожай знатных покойников, среди которых оказался и лорд Эдмунд, убитый в первые же минуты схватки.

Несчастный, трясущийся король ждал появления Ричарда, который непременно должен был прийти, чтобы убить его, что, как уверяла Маргарита, и было с самого начала главной целью герцога Йоркского; так что Генрих был приятно удивлен и обрадован, когда появившийся герцог преклонил перед ним колено и в очередной раз поклялся ему в верности. Эту трогательную сцену Роберт описал Элеоноре, когда вернулся домой, вместе со всей армией Йорка торжественно проводив короля обратно в Лондон.

– Но ничего хорошего из этого все равно не выйдет, – мрачно закончил Роберт свой рассказ. – Король делает все, что пожелает его супруга, и верит всему, что она ему говорит. Королева – заклятый враг лорда Ричарда, но герцог не может бороться с ней, потому что это будет выглядеть как посягательство на самого Генриха. А если Ричард будет ждать, когда она нанесет ему первый удар, то, скорее всего, окажется либо в тюрьме, либо в могиле.

– Эта женщина... Как же я её ненавижу! – воскликнула Элеонора, сжимая кулаки. – Пока она жива, мира в этой стране не будет! Если бы я была мужчиной, я убила бы эту змею своими руками!

– Тогда мне остается только радоваться, что ты женщина; ведь если бы ты посягнула на жизнь королевы, то умерла бы самой ужасной и мучительной смертью, – ответил Роберт. – Но как бы то ни было, а Англию ожидает еще много бед. И я не знаю, что мы можем сделать... Разве только молиться.

– Я не переставая взываю к Господу, – вздохнула Элеонора. – Но, похоже, пользы от этого мало.

Глава 10

Элеонора и Роберт в сопровождении служанки и пажа возвращались из города домой. Морлэнды только что нанесли визит очередному господину, готовому жениться на Изабелле. Той был уже сейчас двадцать один год; еще несколько месяцев – и она превратится в старую деву. Однако Элеонора до сих пор предъявляла к женихам дочери гораздо более высокие требования, чем Роберт. Вот и теперь супруги всю дорогу спорили о последнем претенденте на руку Изабеллы. Вокруг, на городских улицах, по обеим сторонам которых возвышались сплошные ряды домов, кипела жизнь. Уличные торговцы чего только не предлагали. Еще больше товаров было у дверей лавок, что делало и без того узкие улицы еще теснее и привлекало толпы зевак, которые перебирали разложенные вещи и спорили с продавцами о цене. Возле рыбных и мясных лотков громоздились горы костей и внутренностей, обильно политых кровью, вокруг них рыскали бродячие собаки, выжидая случая что-нибудь стянуть, от овощных прилавков невозможно было отогнать коз и поросят.

Морлэнды машинально объезжали на своих лошадях самые большие кучи грязи: обочины дорог были завалены отбросами, в которых рылись свиньи, и нечистотами, которые вообще-то должны были сваливаться в канаву, выкопанную посреди улицы, но нередко туда не попадали. На углу Несогейта вот уже три дня лежала дохлая собака, так как хозяева двух соседних домов до сих пор не могли решить, кто должен оттащить её на помойку. Мимо Морлэндов промчалась ватага ребятишек, гоня перед собой хворостинами гуся и заставив лошадей Роберта и Элеоноры заплясать на месте; вместе с этим гусем дети врезались прямо в толпу, которая с гиканьем и улюлюканьем сопровождала катившую по поперечной улице телегу с облаченной в полосатую хламиду проституткой; блудницу везли на Тьюзди Маркет, где по приговору суда должны были высечь у позорного столба.

Супруги проехали по мосту Узбридж, с которого увидели огромные бараки, груженные тканями и шерстью – частью принадлежащей самим Морлэндам; эти суда плыли вниз по течению в Нидерланды, Бельгию или Люксембург. Другие корабли, прибывшие из дальних морей и по реке, выгружали у Королевских верфей из трюмов пряности, вина, дорогие материи, вяленую рыбу, деготь и Бог знает еще что. Повсюду стоял страшный шум: вопили люди, ржали лошади, лаяли собаки – и все это перекрывал неумолчный звон церковных колоколов: в городе, чтобы тебя услышали, надо было кричать.

– Он не на много лучше какого-нибудь мелкого фермера, – говорила Элеонора. – Я скорее отправлю её в монастырь, чем отдам ему в жены.

– К этому все и идет, – отвечал Роберт. – А с другой стороны, постригшись в монахини, она будет, по крайней мере, всеми уважаемой и обеспеченной до конца дней. Если сделать в обитель хороший вклад, Изабелла сможет жить там почти как леди.

Элеонора нетерпеливо покачала головой.

– А нам-то от этого какая польза? Нет, нет, мы для неё что-нибудь подыщем. В конце концов, в последнее время она выглядит гораздо лучше. Ей даже идет эта вечная скорбь.

– Бедное дитя, – вздохнул Роберт. – Может быть, ей даже понравилось бы жить в уединении. Она постоянно думает о том несчастном парне, ты же знаешь.

– Знаю, – непримиримо ответила Элеонора. – Но она быстро забудет о нем, если у неё появятся муж и дети, о которых ей придется заботиться. Нам надо как можно скорее выдать её замуж. Мы сделали ошибку, позволив ей так долго носиться со своим горем. У неё это уже входит в привычку.

Роберт улыбнулся Элеоноре.

– Дорогая моя женушка! Всегда-то ты хочешь всем командовать! Ты не можешь просто спокойно ждать, предоставив событиям идти своим чередом, разве не так?

– Конечно же, я предпочитаю что-то делать, а не сидеть сложа руки, – заявила Элеонора. – Но и ждать я тоже умею. – Она положила руку на свой округлившийся живот. – Тринадцатый раз, как-никак.

– Ты себя хорошо чувствуешь? – с тревогой в голосе спросил Роберт.

Она кивнула.

– С Божьей помощью, на этот раз все должно быть нормально. – Последние четыре беременности Элеоноры кончались печально, три младенца умерли, едва появившись на свет, а последний раз случился выкидыш.

Супруги обменялись нежными взглядами. За прошедшие годы и Роберт, и Элеонора мало изменились, разве что у обоих слегка поседели волосы и на лицах прибавилось морщин. Правда, в последнее время Роберт немного располнел, зато Элеонора, как ни странно, стала даже более худощавой, чем прежде. Но чем дольше они жили вместе, тем лучше узнавали и тем больше любили друг друга, и сложности, которые омрачали первые годы их брака, теперь ушли в небытие.

– Ты всегда была мне прекрасной женой, – сказал сейчас Роберт. – Если бы все женщины были такими, как ты! И если маленькая Сесили будет Эдуарду такой же замечательной супругой, как ты мне, он станет счастливейшим мужчиной на свете.

Элеонора скорчила кислую физиономию.

– Ты слишком добр ко мне, Роберт. А что касается Сесили, мне надо было взять её к нам еще пару лет назад, чтобы дать ей хоть какое-то воспитание. Нескольких месяцев перед свадьбой для этого явно недостаточно.

Малышка Сесили Шоу была обручена с сыном Морлэндов Эдуардом два года назад, а свадьбу должны были сыграть в мае. По обычаю того времени, до венчания девушке нужно было несколько недель прожить в семье жениха, чтобы научиться вести хозяйство в своем будущем доме, но так как Сесили шел уже восемнадцатый год, было поздно переучивать её или учить чему-то заново.

– Но ты же говорила, что она вполне послушная, разве нет? – удивился Роберт. – Да и мне она кажется тихой, покорной девочкой.

Элеонора подозрительно покосилась на мужа.

– Я знаю – ты считаешь, что я слишком сурова с ней, так ведь?

– Я никогда ни словом...

– А мне и не надо, чтобы ты произносил хоть слово. Я же вижу, как ты смотришь на меня. Но она все освоит быстрее, если будет бояться сделать что-нибудь не так. Страх – лучший учитель, он заставляет человека двигаться и соображать! Я же помню, как орал на меня твой отец, когда я впервые приехала сюда.

– И все же, моя дорогая...

– И все же, милый мой муженек, должна признать, что девочка мне очень и очень нравится. У неё не только смазливое личико, но и добрая душа. Иногда мне даже нелегко держать малышку в строгости.

– Ты становишься более снисходительной с годами, – улыбнулся Роберт.

– Может быть. Может быть. Но она напоминает мне меня саму в семнадцать лет, и это меня беспокоит.

Роберт рассмеялся.

– Сколько воды с тех пор утекло! Ты хоть понимаешь, что осенью минет двадцать четыре года со дня нашей свадьбы?

– Неужели? Да, и правда. Сколько всего произошло за это время, а, Роберт?

Несколько минут они молчали, размышляя об ушедших годах. Супруги проехали через ворота Микл Лит, где им отсалютовали два стоявших на страже сержанта, которые, как и большинство офицеров городского гарнизона, знали теперь Морлэндов в лицо, потом Роберт и Элеонора проложили себе путь через нищих, толкавшихся за воротами, надеясь улучить момент и проскочить мимо часовых в город, бросили монетку в шапку сидевшего на обочине пилигрима и наконец свернули на дорогу, ведущую к «Усадьбе Морлэндов».

– Самое лучшее в предстоящей свадьбе, – радостно сказала Элеонора, когда они пустили лошадей рысью, – это то, что домой хоть ненадолго заглянет Томас. Как давно я не видела своего мальчика!

– Не такой уж он теперь и мальчик, – напомнил ей муж.

Роберт был прав. «Мальчик» оказался вполне взрослым и к тому же, надо признать, весьма красивым мужчиной, с унаследованными от Элеоноры густыми темными волосами, яркими голубыми глазами и до того обворожительной улыбкой, что не было никаких сомнений: если этот парень захочет что-то от кого-то получить, то он своего добьется. Томас был высоким и, в отличие от своего брата Эдуарда, широкоплечим, вся мускулистая фигура Томаса соответствовала его росту, в то время как бедный Эдуард казался прямым и тощим, как жердь.

Томас сидел по правую руку от Элеоноры, ел и пил, смеялся и шутил; его переполняли жизненные силы, и Элеонора, любуясь своим сыном, совершенно забыла о еде. Она никак не могла свыкнуться с мыслью, что это огромное, искрящееся весельем существо было когда-то крошечным плодом её чрева. Мать испытывала перед Томасом какое-то непонятное, почти девичье смущение.

– Должен признать, что вы отлично сделали, встретив меня так гостеприимно, – говорил Томас, размахивая в воздухе ножом и имея в виду сразу и обед, и звучавшую в зале музыку, и всю собравшуюся компанию. – Да еще позаботились и подыскали мне прелестную новую сестричку...

Томас, улыбаясь, покосился на Сесили, сидевшую по другую сторону от него, и девушка сразу вспыхнула, опустив глаза в тарелку.

Эдуард, казавшийся рядом со своим братом до-смешного надутым и неуклюжим, возразил.

– Все это сделано вовсе не ради тебя, Томас.

– Да ладно, Эдуард, не скромничай! Не пытайся скрыть свою щедрость – я же знаю, что ты думал только обо мне, когда согласился жениться на этой маленькой маргаритке – ибо она и есть маргаритка, с её золотистыми локонами и розовыми щечками! Она почти может заменить мне моих родных сестер. Кстати, как они там, матушка? Как Анна, Хелен?

– У обеих все хорошо, – ответила Элеонора, радуясь тому, что он наконец-то прекратил поддразнивать жениха и невесту, а то Эдуард уже начинал ревновать всерьез – Анна родила еще одного сына – они назвали его Робертом в честь твоего отца.

– О, мои поздравления! – воскликнул Томас. – Надо будет посмотреть, может, мне на днях удастся смотаться в Дорсет, чтобы взглянуть на своих племянников и племянниц. А что с Хелен?

– Все по-прежнему, – вздохнула Элеонора. Бедная Хелен так до сих пор и не понесла от своего мужа и, похоже, теперь уже никогда не понесет. По закону мужчина мог бросить жену, если та оказывалась бесплодной, но Джон Батлер так обожал свою прелестную супругу, что никогда даже не намекал на возможность разрыва. – Вместо детей она заводит теперь себе любимчиков. Сейчас у неё мартышка – не могу сказать, что я в восторге от этой твари. Слишком много у неё всяких отвратительных привычек.

– Обезьяны нынче в моде, – заметил Томас. – Надо подумать, что бы такое привезти нашей красавице в следующий раз. Бедная старушка Хелен... Эдуард, а ты помнишь того попугая, что жил у девчонок, когда мы были маленькими? Несчастная птичка – она совершенно не выносила холода. Говорят, они живут сотни лет. Конечно, мы обращались с беднягой так, что он безвременно сошел в могилу. Особенно, помнится, досаждал ему ты, Эдуард, пока не появлялся я и не урезонивал тебя.

Даже Эдуард рассмеялся при мысли о том, что Томас мог кого-то урезонивать. А Гарри, сидевший на другом конце стола, с открытым ртом ловил каждое слово своего замечательного ученого брата.

– Этого попугая подарил твоим сестрам лорд Эдмунд, – напомнила Томасу Элеонора.

– Упокой Господь его душу, – отозвался юноша, перекрестившись. – Но дело Бьюфорта не умерло, матушка, его продолжает королева! – Он многозначительно покивал головой. – Вы слышали о племяннице лорда Эдмунда?

– Нет, эта новость еще не дошла до нашей глуши. И что ж с ней такое?

– Только то, что она обвенчалась с Эдмундом Тидром, незаконнорожденным единоутробным братом нашего господина и повелителя короля Генриха.

Элеонора слушала сына с обычным раздражением, которое вызывало у неё имя королевы, но никак не отреагировала на слова Томаса, чтобы я не сказать при детях что-нибудь лишнее. Эдмунд Тидр был одним из сыновей, рожденных прежней государыней, супругой Генриха Пятого, от её любовника, камердинера Оуэна Тидра, и все в этом деле заставляло клокотать от гнева праведную душу Элеоноры.

– Но самое смешное, – продолжал Томас, – что весь этот фарс длился всего несколько недель. Тидру еще не было и тридцати, а его жене – тринадцати, но вскоре выяснилось, что он мертв, а она очень шустра. В прошлом году у неё родился сын. – Блестящие глаза юноши встретились со взглядом Элеоноры, а потом переместились на Роберта. – Они назвали его Генрихом, и если кто-нибудь думает, что это было сделано без всякого умысла, то он просто наивный дурачок. Королева отлично ведает, что творит.

– Это не нарушит порядок престолонаследия, – покачал головой Роберт. – Кроме того, эта племянница сама по себе ничего не значит – у лорда Эдмунда Бьюфорта были и родные сыновья.

– Маргарита пытается сплотить роялистскую партию, – вмешалась Элеонора. – Король всегда слишком уж снисходительно относился к своим незаконнорожденным братьям и сестрам. Когда поощряют падение нравов – это обычно кончается скверно.

– Это могло бы быть правдой, – отозвался Томас, – но боюсь, матушка, что опыт свидетельствует об обратном.

– А что там вообще сейчас происходит, Томас? – спросил Роберт, чтобы не дать матери и сыну заспорить. – Ты все-таки ближе к столице, чем мы здесь.

– Ничего хорошего, – ответил тот. – Настроения качаются то в одну, то в другую сторону. Мы все уже думали, что с королевой покончено, когда она организовала этот французский набег на Сандвич, – но она опять вышла сухой из воды, сделав козлом отпущения Экзстера и одновременно всячески выставляя напоказ свою дружбу с милордом Уорвиком и герцогом Йоркским. Король заставил их всех пожать друг другу руки и вместе отправиться к мессе, когда в январе в последний раз собирался Тайный Совет...

– Мы слышали об этом, – перебил сына Роберт.

– Мы еще слышали, – добавил Эдуард, – что они прошли по улицам процессией, по двое, во главе с королевой и лордом Ричардом, которые шагали рука об руку.

– Именно так, – кивнул Томас. – Но никто не поверил в это примирение, может быть, за исключением короля. Народ любит Генриха, вы же знаете. Что бы ни случилось, во всем винят королеву.

– Мерзкая волчица! – взорвалась Элеонора, не в силах больше сдерживать свой гнев.

Томас улыбнулся и потрепал мать по руке.

– В вас самой тоже есть что-то от дикого зверя, не так ли, матушка? Я многое бы дал, чтобы свести вас с Маргаритой в укромном уголке и без охраны. Могу поспорить, что вы выдрали бы королеве все волосы.

– Замолчи, мальчик, не забивай детям головы всякими глупостями, – рассмеялась Элеонора.

– Никто в этом доме не любит королеву, – тихо произнес Роберт.

– А её вообще никто не любит, кроме её фаворитов, – отозвался Томас. – Она думала снискать симпатии своих подданных, назначив милорда Уорвика командующим всеми силами в Проливе, и он совершил там много славных дел, но восхваляют-то его, а не её. Народ ненавидит Маргариту. И она по уши в долгах – достаточно сказать, что её прислуга по два года не получает жалованья, а ведь королева должна еще тысячи по дворцовым займам. Если бы не любовь народа к королю, его супруга, подозреваю, лишилась бы даже поставщиков съестного.

Роберт кивнул.

– Я что-то слышал об этом. И гарнизон Кале сидит без денег. Там было очень неспокойно, когда я в последний раз приезжал туда, на ежегодное собрание оптовиков. Шли даже разговоры о том, что если солдатам не заплатят, то лучше уж всем нам скинуться и самим выдать им жалованье, а то недолго и до бунта.

– Но почему бездействует лорд Ричард? – подал голос Гарри. – В народе его так любят. Почему он не соберет армию и... и...

– И что? – спросил Томас. – Возьмет короля в плен? Он не может свергнуть королеву, не сбросив прежде короля.

– А я вот что думаю, – опять вмешалась Элеонора. – Надо силой снова навязать им власть лорда-протектора.

Томас покачал головой.

– По-моему, конец может быть один —„или все, или ничего. Но беда в том, что герцог Йоркский слишком благороден. Он поклялся королю в верности, присягнул ему как солдат и не нарушит своего слова. Разумеется, Маргарита рано или поздно вынудит Ричарда выступить против неё – и короля, но боюсь, если герцог и дальше будет медлить, то она победит – и убьет его.

Роберт переводил взгляд с одного своего сына на другого и думал: как странно, что все они так горячо поддерживают герцога.