Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Династия Морлэндов (№1) - Подкидыш

ModernLib.Net / Исторические приключения / Хэррод-Иглз Синтия / Подкидыш - Чтение (стр. 6)
Автор: Хэррод-Иглз Синтия
Жанры: Исторические приключения,
Исторические любовные романы
Серия: Династия Морлэндов

 

 


– Слушаюсь, мадам, – кивнул Джоб и исчез.

Роберт несколько смягчился, видя, как его ненавистный соперник столь смиренно бросился обслуживать его, и опустился на траву, уже тоже готовый быть любезным.

– Ну, – спросила Элеонора, – и как идет стрижка?

– Если учесть, что у нас не хватает людей, то, можно сказать, хорошо, – ответил Роберт – Нам надо закончить со всем стадом до дня святого Иоанна, тогда у нас останется время, чтобы связать шерсть в тюки до приезда броггера.

– Какие-то чудные у вас, у овцеводов, названия для самых простых вещей. Броггер – это ведь скупщик шерсти, так ведь?

– Ну, конечно, – просто ответил Роберт. Он так привык к этим словечкам, что считал их употребление само собой разумеющимся и не видел в них ничего странного. – Он скупает весь настриг у всех овцеводов в округе, отвозит в Гулль или в Лондон и продаст там оптовикам, которые уже переправляют шерсть ткачам за границу.

Элеонора кивнула. Она уже слышала все это раньше, но сейчас вдруг задумалась.

– Броггер ведь должен как-то жить и сам, – словно размышляя вслух, проговорила она. – А ведь ему еще надо содержать всех этих лошадей и мулов и что-то платить возчикам.

– Само собой, – безразлично кивнул Роберт.

– Значит, чтобы выручить достаточно денег, он должен заплатить тебе за шерсть меньше, чем получит с оптовиков, – продолжала Элеонора, – Иначе ему не на что будет жить.

– Естественно. А у тебя есть голова на плечах, дорогая моя госпожа, – улыбнулся Роберт, довольный, что жена проявляет хоть какой-то интерес к его делам.

– Но тогда, – заявила Элеонора, – почему бы нам самим не взять и не отвезти всю шерсть в Лондон и не продать её там сразу оптовикам? Зачем нам связываться с броггерами? Ведь деньги, которые они сейчас выручают, могут остаться у нас!

– Потому что мы овцеводы, а не торговцы шерстью, – ответил Роберт.

– А почему это нельзя изменить? – удивилась Элеонора. – Разве есть закон, который запрещает человеку быть сразу и тем, и другим?

– Нет, – покачал головой Роберт. – Я знаю нескольких торговцев шерстью, которые сами держат овец, но...

– Ну вот видишь, если есть торговцы, которые держат овец, то почему бы овцеводу самому не стать торговцем? – возбужденно проговорила Элеонора. – Разве это не принесет большей прибыли?

– Отец никогда не согласится, – вздохнул Роберт.

– Ну, конечно, если работать так, как он, то заниматься торговлей просто некогда, – кивнула Элеонора. – Ведь он всегда все делает сам, вечно помогает своим людям, так что у него просто не хватит времени, чтобы быть еще и купцом. Но если у тебя есть помощник, который наблюдает за работниками, то ты можешь заняться другими делами.

– Да, я понимаю, – кивнул Роберт, – но отец все равно не согласится. По одной простой причине – он никогда не доверит ферму постороннему человеку! Старик едва-едва решился оставить все хозяйство даже на меня, когда уезжал повидаться с лордом Эдмундом. Так что же говорить о каком-то чужаке, не имеющем отношения к нашей семье!

– Но я и не предлагаю старику торговать. Я думала о тебе! – воскликнула Элеонора.

– Ферма принадлежит отцу, – ответил Роберт. – И пока он тут хозяин, все будет делаться так, как он пожелает. Он никогда не согласится на то, что ты предлагаешь, и я посоветовал бы тебе даже не лезть к нему с этим. Ты же знаешь, каким он стал в последнее время...

В этот миг вернулся Джоб с кувшином эля и оловянными кружками.

– Прошу вас, хозяин, – сказал юноша. – Эль восхитительно холодный – он стоял на полке в колодце. Позвольте вам налить?

Джоб говорил так почтительно, что Роберт опять смягчился и разрешил ему наполнить кружку, не спуская с юноши критического взгляда.

– У тебя это хорошо получается, – неохотно признал Роберт, глядя, как ловко Джоб управляется с кувшином, кружками и полотенцем.

– Меня хорошо учили, хозяин, – ответил Джоб, мимолетно улыбнувшись Элеоноре. Роберт опять почувствовал раздражение.

– Ну и чему еще ты научила его? – спросил он у своей жены.

– Играть на музыкальных инструментах и петь, а еще – читать, писать и считать, – улыбнулась Элеонора.

– Значит, скоро ты будешь просто идеальным кавалером, молодой человек, – заметил Роберт. – Тебе повезло, что твоя хозяйка так благосклонна к тебе.

– Никакого везения, – опять рассмеялась Элеонора. – Чем большему я научу челядь, тем лучше она будет нам служить. Когда ты станешь купцом, Джоб будет тебе гораздо более полезен, умея читать и считать. А умея писать, он сделается для меня отличным управляющим. То же самое относится и ко всем остальным слугам. Разве ты этого не понимаешь?

Элеонора улыбалась мужу так тепло, что его взъерошенные перышки опять улеглись. Она считала Джоба всего лишь полезным слугой! Это хорошо. И она готовила парня для того, чтобы он помогал и ему, Роберту! Это было еще лучше! Роберт, нежно взглянул на жену и подумал, что мир прекрасен. Холодный эль приятным прохладным ручейком заструился по иссушенному горлу Роберта.

– Конечно, моя дорогая, ты права, – заявил он. – Я согласен и с тем, что ты говорила о продаже шерсти напрямую. Но тут уж нам придется подождать, пока я не стану хозяином фермы. Тогда мы сможем делать все, что нам заблагорассудится. А пока даже не заикайся об этом моему отцу. Налей-ка еще эля, Джоб! И позаботься заодно о кружке своей госпожи.

Джоб принялся разливать эль, пряча улыбку. Юноша очень любил своего хозяина, почти так же сильно, как и свою госпожу, но считал Роберта простодушным малым. И уж, конечно, госпожа знала, как управляться с мужем! Роберт Морлэнд может сколько угодно распространяться о том, что будет, «когда он станет хозяином фермы», но Джоб мало сомневался в том, кто тогда возьмет все дела в свои руки.

Роберт сделал еще один добрый глоток зля и почувствовал, что мир с каждой минутой становится все прекраснее.

– А теперь, моя дорогая, – обратился Роберт к Элеоноре, – расскажи-ка мне, как сегодня вели себя мои дочери? Чем они занимались? Анна, пойди-ка ко мне и поговори со мной по-французски, чтобы я мог узнать, каковы твои успехи?

– Сегодня утром она прилежно занималась, – улыбнулась Элеонора, – а маленькая Хелен выучила новую песенку – хотя боюсь, что теперь уже все забыла. Забыла или нет, мой ангел? – Элеонора посадила темноволосую девочку к себе на колени, и та застенчиво покачала головой, не вынимая пальца изо рта.

– А малышка поотрывала головки почти всем цветам на лужайке, – добавила Энис, – а потом долго играла с пчелой, и та её не ужалила. Похоже, эту девчушку любят все Божьи твари!

– Это правда, сэр, – подтвердила Анкарет. – Она ездит верхом на Гелерте, как на настоящей лошади.

И пока Анна говорила со своим отцом по-французски и выслушивала его похвалы, Изабелле, которую поддерживал Джоб, разрешили сделать круг по саду верхом на Гелерте; за ней, смеясь, наблюдали все женщины, и под конец даже Хелен вытащила палец изо рта и радостно заулыбалась. Похоже, гнев Роберта иссяк и готовая разразиться гроза опять каким-то образом прошла стороной.

Ребенок должен был появиться на свет двадцать первого августа, и на следующий день после того, как в доме отпраздновали трехлетие Анны, Элеонора собрала всех своих доверенных служанок и удалилась с ними в спальню, чтобы приготовиться к родам. Всех мужчин отправили вниз. К этому времени Эдуард Морлэнд и так уже давно не появлялся в спальне наверху – его кровать перетащили в маленькую комнатку для прислуги на первом этаже. Там он мог ложиться в постель, когда пожелает, и никто об этом ничего не знал. Вот уже несколько месяцев его мучили сильные боли, и если очередной приступ будил его, находясь в одиночестве, он мог зажечь свечу, никого не беспокоя. Уильям, дворецкий, ночевал в зале по соседству; этому человеку не нужно было даже приказаний Роберта, чтобы спать вполглаза, каждую минуту ожидая зова своего хозяина. Часто, когда у Морлэнда выдавалась тяжелая ночь, Уильям появлялся в дверях его спальни с чашей горячего вина, в которое сам дворецкий или Жак добавляли порой немного опиума.

Со страшной неохотой Морлэнд передавал дела сыну, но по мере того как хозяину становилось все труднее управлять фермой, Роберт приобретал все большую власть. Морлэнд каждый день верхом выезжал в поля – он уже не мог подолгу ходить пешком, так как быстро выбивался из сил. Но на лошади он сидел прямо и зорко наблюдал за работой своих людей. Чем чаще его донимали боли, тем быстрее портился его характер, но работники старались относиться к Морлэнду терпимо, ибо каким бы грубым и несносным он ни стал, они все равно любили его за то, что он был справедливым и щедрым хозяином. Когда приступы были такими сильными, что Морлэнд не мог даже выйти на улицу, он в гневе и раздражении бродил по дому и каждые полчаса отправлял в разные стороны посыльных, чтобы знать, кто чем занимается.

В такие дни Роберту приходилось присматривать за всем самому, но он делал вид, что каждую свободную минуту прибегает за советом к отцу. Словно случайно рядом с Морлэндом часто оказывался и Джоб, чтобы поделиться со стариком свежей сплетней или сообщить последние новости, услышанные от людей, проезжающих по Великой южной дороге. Энис тоже устраивала так, чтобы Изабелла удирала от неё и на четвереньках заползала в комнату старика, а Анна просила разрешения ответить дедушке свой последний урок. При этом все домочадцы держались так, что у Морлэнда не вызывало ни малейшего подозрения, будто его жалеют или ему потакают. Иначе он пришел бы в дикую ярость.

Даже Элеонора, хотя и не могла заставить себя полюбить свекра, в глубине души питала к нему большое уважение. Было совершенно очевидно, что он смертельно болен и до сих пор жив только благодаря своей исключительной силе воли: буквально за несколько недель он стал седым как лунь и превратился в ходячий скелет, обтянутый кожей нездорового синюшного цвета. Все окружающие не сомневались, что Морлэнда гложут изнутри мелкие червячки – болезнь, которую не вылечить никакими снадобьями.

В тот день, когда Элеонора удалилась наверх и легла в постель, готовясь произвести на свет очередного ребенка, Морлэнд тоже упал на свое ложе и больше уже не вставал. Его кровать придвинули к окну, выходившему во двор, и, опираясь спиной на подушки, он мог смотреть на то, что делается снаружи, и видеть всех, кто спешит, в дом и покидает его; суета перед дверью продолжалась целый день, но Морлэнд наблюдал за ней без интереса, а скорее, с раздражением. Складывалось впечатление, что он к чему-то прислушивается, по крайней мере, так показалось Роберту, когда он как-то утром заглянул в комнату отца, чтобы в очередной раз сообщить старику, как идут дела.

– ...И я перевел сотню овец на вересковую пустошь на то время, пока Бен и Илинг не заделают дыру в ограде на пастбище. Отец, ты слушаешь меня?

– Да, да, – раздраженно ответил Морлэнд, не отрывая взгляда от окна. Одной рукой он гладил своего старого пса, Дураса, который сидел рядом с кроватью, положив голову на стеганое одеяло, и не сводил умных глаз с лица хозяина. – Я слушаю тебя. Что там у тебя еще?

Роберт поднапряг мозги.

– Жак готовит тебе на обед парочку голубей в молоке...

– При чем здесь еда? – перебил сына Морлэнд. – Ни о чем более интересном ты говорить не способен? У Джоба на языке гораздо больше новостей – может, мне послать за ним?

Эти слова заставили Роберта вспыхнуть, но он постарался скрыть обиду, помня о болезни отца. В глазах же, Морлэнда, заметившего смущение сына, появился озорной блеск: по крайней мере хоть одно удовольствие старик еще мог себе позволить. Похоже, других радостей у Морлэнда уже не осталось... Внезапно он вскинул голову и прислушался, но потом опять расслабился, видимо, не уловив тех звуков, которых ждал.

– Где все остальные? – спросил он. – Где дети?

– Дети в саду с Анкарет, – ответил Роберт. – Возможно, тот шум, который вы слышали, – она еще не умеет управляться с ними со всеми одновременно...

– Я не слышал никакого шума, – резко оборвал его Морлэнд.

– Я думал... – пробормотал молодой человек.

– Где Энис? – осведомился больной. – Я считал нянькой её.

– Она с Элеонорой, само собой, – объяснил Роберт. Морлэнд кивнул.

– Конечно. А как мадам? – поинтересовался он.

– Пока никаких новостей, – пожал плечами Роберт. – Я с ними сегодня еще не говорил, но если бы начались роды, меня непременно известили бы.

– Слишком много пустой суеты, – пробурчал Морлэнд себе под нос. – Я что-то не помню, чтобы Анна запиралась в спальне за неделю до того, как родить Эдуарда или тебя.

– Недели еще не прошло, отец, – откликнулся Роберт. – Всего три дня. Некоторые леди уединяются таким образом за много недель до начала...

– Не надо мне рассказывать, как ведут себя знатные дамы! – оборвал его Морлэнд. – Может быть, я и простой овцевод, но мне известно о благородных господах гораздо больше, чем тебе. Мне частенько приходилось встречаться с ними – и с лордом Эдмундом, и с милордом Бедфордским, Господь упокой его душу. И с герцогом Хамфри, и с герцогом Йоркским. Да, я знаю их всех, и они меня знают. Эдуард Морлэнд? – воскликнут они, если ты их спросишь. Эдуард Морлэнд? Ну как же, конечно, я его знаю, – вот как они скажут!

Роберт кивнул в знак согласия, но не произнес ни слова. Он понял, что его отец разглагольствует для собственного удовольствия и ни в каких ответах не нуждается.

– А возьми короля, – продолжал Морлэнд. – Все мы стояли с государем плечом к плечу во время похода во Францию. Король Гарри, вот как мы его звали. Мы были преданы ему душой и телом – он умел заставить людей любить себя! Великий монарх, великий полководец, но он знал нас всех по именам, как будто нас было у него под началом не больше сотни. Мы и он – вот как мы все это понимали. И мы побили французиков, хотя они вывели на поле брани вдесятеро больше людей, чем было у нас.

Роберт слышал все эти рассказы и раньше, и не только от отца, но и от многих других ветеранов французской войны, которым посчастливилось остаться в живых. Это были дни, которых они никогда не забудут и о которых никогда не перестанут жалеть. «Старые добрые времена», – без устали повторяли поседевшие рубаки.

– А однажды я видел и королеву, но не там, во Франции, а после, уже здесь, в Англии. Королева Кэйт – Кэйт Валуа. О, она была хороша, самая красивая девушка, с какой мне приходилось встречаться, а ведь она тогда была уже далеко не юной девицей. Она знала по-английски всего несколько слов, а я не понимал по-французски, так что не могу сказать, о чем она говорила, но голос у неё был такой, что его можно было слушать дни напролет. Как у птички, вот какой он был. – Глаза Морлэнда затуманились от воспоминаний. – Но она была очень скверной, несмотря на всю свою красоту, насквозь прогнившей, как все французское, Роберт: дьявол может принимать самый обольстительный облик, чтобы дурачить нас, мужчин. Остерегайся нечистого! Ну да ладно, теперь она мертва, королева Кэйт. Скончалась в монастыре, где, дай-то Бог, удалось спасти её душу, душу этой злобной, распутной твари.

Роберт помнил, как был расстроен его отец, когда год назад до них дошла весть о смерти бывшей королевы в Бермондсейском аббатстве, куда эту женщину до конца её дней сослал парламент; и как был потрясен Морлэнд годом раньше, когда разразился скандал, связанный с тем, что после смерти своего повелителя-короля эта женщина жила в грехе с одним из слуг, валлийцем по имени Оуэн Тидр, и даже родила ему троих сыновей. Для Морлэнда это стало низвержением кумира, которого он боготворил, низвержением, особенно ужасным именно потому, что Морлэнд вознес своего идола на невероятную высоту.

– Женщины – это орудия дьявола, – продолжал Морлэнд. – Дьявол использует их всех, как использовал королеву Кэйт, несмотря на всю её красоту, и эти сыновья, которых она произвела на свет, – дьявольское отродье. Из них надо изгонять дьявола! – Он ударил кулаком о ладонь другой руки. – А полюбуйся на эту мадам наверху – больно уж она горда! Выбей это из неё, сын мой. Три дочери! Три дочери! – старик неожиданно закричал, с гневом глядя в потолок и словно надеясь, что Элеонора сможет услышать эти вопли. – Какая от них польза?

Роберт призвал на помощь всю свою сообразительность, чтобы подыскать какие-нибудь успокаивающие слова, но его спасли от необходимости утешать старика. Как раз в эту минуту распахнулась дверь, и в комнату ворвался Уильям со словами:

– Хозяин, свершилось! У госпожи начались схватки!

Роберт вскочил на ноги. Волнение его ничуть не уменьшилось от того, что это происходило уже в четвертый раз за последние три года.

– Господи, защити её и помоги пройти через это! – вскричал молодой человек.

– Аминь, хозяин Роберт, – от всей души добавил Уильям. Его собственная жена умерла родами, и вместе с ней погиб ребенок.

– Пусть Господь пошлет ей сына, – устало произнес Морлэнд, закрывая глаза. – Это куда важнее.

– Вы выглядите утомленным, хозяин, – обеспокоенно сказал Уильям. – Принести вам что-нибудь?

– Нет, нет, – пробормотал больной. – Просто дай мне отдохнуть. И ты убирайся, Роберт. Я хочу вздремнуть. – Глаза его опять открылись. – Но дайте мне знать сразу же, как все закончится. Я хочу немедленно услышать, что получилось у мадам на этот раз.

– Конечно, отец, – кивнул Роберт. – Вы будете первым, кому мы сообщим...

– Очень хорошо, – прошептал Морлэнд. – А теперь идите.

Это было в девять утра. На этот раз роды были недолгими. Перед самым полуднем Роберт с раскрасневшимся лицом и трясущимися от возбуждения руками влетел в комнату больного.

– Отец!..

– Я слышал детский крик. Кто там? – неприветливо спросил Морлэнд.

– Сын! – воскликнул Роберт. – Моя жена родила сына!

– Ребенок в порядке? Вообще все в порядке? – Морлэнд в беспокойстве даже попробовал приподняться на локте. Роберт поспешил к нему, сияя от радости.

– Прекрасный ребенок, – проговорил он, – небольшой, но в полном порядке – и здоровый, я бы даже сказал, крепкий. И с Элеонорой тоже все хорошо – быстрые и легкие роды, – она шепнула мне, что даже не успела устать!

Морлэнд пропустил последнее замечание мимо ушей. Элеонора его совершенно не интересовала.

– Наконец-то сын, – прошептал он, и его лицо осветилось почти благоговейным восторгом. – Благодарю тебя, Всевышний, за твою беспредельную доброту. И за то, что ты даровал мне сил дожить до этого дня.

И больной откинулся назад на подушки, исчерпав последние остатки сил. Рука его лежала на голове собаки, глаза были устремлены в потолок, но с жесткого, старого лица Морлэнда не сходила улыбка.

– Отец, может быть, ты теперь пообедаешь? – вспомнил Роберт, ибо Морлэнд отказывался есть и пить, пока Элеонора рожала. Но Морлэнд слабым жестом отослал сына.

– Пусть ко мне придет Уильям, – прошептал старик. – И принесите ребенка.

Сразу же после того, как младенца обмыли и перепеленали, Роберт, окруженный обеспокоенными женщинами, понес его на подушке вниз, в комнату Морлэнда. Серьезный и печальный Уильям стоял рядом со своим господином, поддерживая его за плечи; Дурасу было приказано лежать в углу, чтобы не путаться под ногами, но глаза собаки неотрывно следили за хозяином, и она легонько скулила при каждом звуке или движении.

– Вот и ребенок, отец, – сказал Роберт; голое его звенел от гордости. – Красивый, крепкий мальчик.

– Дай его мне, – слабо проговорил Морлэнд. Младенца положили на постель рядом с ним, и старик впился взглядом в маленькое сморщенное личико, стремясь найти в нем что-то такое, о чем знал лишь он один. Глаза ребенка были плотно закрыты, а губы легонько двигались, словно младенец тихо молился. Он был крохотным и беспомощным, и Морлэнд, беря его на руки, вдруг почувствовал прилив нежности, которой не испытывал со времен собственного детства.

– Сын. Наследник всего, что у меня есть! Его надо будет назвать Эдуардом, – распорядился старик. Он положил свою исхудавшую, трясущуюся руку на головку спящего младенца. – Я благословляю этого ребенка. Да спасет его Господь от всех горестей и бед. И пусть вырастет и станет сильным, благочестивым мужчиной. Он рожден джентльменом, и в то же время он – Морлэнд. В нем – честь и будущее всей семьи.

– Аминь, – хором откликнулись все собравшиеся, и тут же Энис поспешила забрать у старика ребенка. Она заметила, как по лицу больного пробежала тень нечеловеческой усталости, словно он до самого конца копил в себе силы для чего-то очень важного и теперь, когда последнее дело было сделано, силы его иссякли.

– Моя малютка, моя крошка, – шептала нянька, принимая ребенка из рук старика. Морлэнд проследил, как белый сверток выносят из комнаты, и закрыл глаза.

– Теперь оставьте меня, – прошептал он, и домочадцы тихо вышли, пока Уильям осторожно опускал своего хозяина на подушки. Дурас без приказания вернулся из своего угла и уткнулся в вялую руку Морлэнда.

Вскоре после полудня старик почувствовал такую боль, что Уильям дал ему опиума, даже не спросив разрешения у Роберта. После этого Морлэнд заснул, пробудился днем и опять задремал. На закате Дурас вдруг поднял морду и завыл, и тут же к нему присоединились все собаки поместья. От этого воя, слившегося в жуткий хор, у людей леденела в жилах кровь, а волосы вставали дыбом. Уильям позвал Роберта, а тот – священника, который уже давно был под рукой, чтобы прочесть заупокойную молитву. Эдуард Морлэнд так и не увидел, как погасли последние солнечные лучи этого августовского дня. Старику было пятьдесят два года...

Дурас не покинул своего хозяина даже в смерти. Старый пес издох той же ночью и был похоронен рядом с Морлэндом на семейном кладбище, которое виднелось из окон Микллит Хауза.

Торжества, которые при других обстоятельствах непременно устроили бы по поводу такого знаменательного события, как рождение и крещение наследника Морлэндов, теперь из-за траура по старику прошли тихо и скромно. Элеонора про себя думала: как это похоже на её свекра – умереть в самый неподходящий момент! Но тем не менее она плакала на похоронах, ибо он все-таки был христианином и отцом её мужа. Однако, как только Морлэнда опустили в могилу, все помыслы Элеоноры обратились к будущему. Теперь можно осуществить те мечты, которые она долго вынашивала, ни с кем не делясь и дожидаясь того времени, когда ей больше не будет мешать хозяин Микллита. Мнение мужа её не волновало: он всегда был готов ублажать её, а теперь, когда она родила ему сына, Роберт согласится на что угодно, лишь бы его обожаемая жена была довольна.

Элеонора боготворила своего сына и мечтала о его блестящем будущем. Как и старый Морлэнд, она хотела, чтобы мальчик вырос настоящим джентльменом, а это предполагало, что в доме должны быть заведены самые благородные порядки.

– Дело в том, – говорила она Роберту как-то вечером, когда они сидели у очага в большом зале, – что эта усадьба совсем не похожа на жилище знатной семьи. Это обычная ферма, правда, чуть-чуть получше, чем у других овцеводов. Стало быть, нам надо сделать с ней все возможное, пока не подвернется что-нибудь поприличнее.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Роберт, даже немного забавляясь решимостью жены.

– Ну, прежде всего, у детей должны быть свои апартаменты. Они не могут больше ночевать в одной спальне с нами – им нужно выделить несколько комнат.

– Но, дорогая моя жена, они же не наследники лорда, – попробовал мягко запротестовать Роберт. Дети людей его положения спали в одной комнате с родителями до девяти или десяти лет. Потом мальчики перебирались ночевать в зал вместе с арендаторами, в девочки продолжали спать вместе с отцом и матерью, пока не выходили замуж или по какой-нибудь другой причине не покидали родительского дома. Только отпрыски знатных особ имели в замках отдельные комнаты.

– Они – дети джентльмена, – резко оборвала мужа Элеонора. – И кто знает, кем в один прекрасный день может стать Эдуард. Как он, по-твоему, должен вспоминать свое детство: с гордостью или со стыдом?

– Ему нечего будет стыдиться, – ответил Роберт, И Элеонора решила, что муж сдался.

– Что ж, очень хорошо! – заявила она. – Старый зал наверху уже и так поделен на комнаты. Их можно будет очистить от всякого хлама и использовать как спальню, классную комнату и детскую. И нам понадобится больше слуг. Энис будет старшей нянькой при детях, пока Эдуард не подрастет настолько, что ему потребуется собственный гувернер. Значит, нам нужно хотя бы еще две няньки.

– Не сомневаюсь, что у тебя уже кто-то есть на примете, – насмешливо заметил Роберт. Элеонора проигнорировала его сарказм.

– У Энис есть две кузины – хорошие, тихие девушки, – сказала она. – Их зовут Мэри и Элис, они, естественно, тоже внучки старой Алисы, и им одиннадцать и двенадцать лет. Энис могла бы заняться их обучением – теперь она уже знает, как я это делаю.

– А как насчет Анкарет? Что получится из неё? – поинтересовался Роберт.

– Она станет моей экономкой, – ответила Элеонора. – Теперь мне нужно окружить себя более-менее родовитыми девушками – матери Эдуарда не должны прислуживать дочки каких-то там простых крестьян.

– Хорошо, поступай как знаешь, – вздохнул Роберт. – Если ты наберешь в дом девушек вроде Анкарет, соседи только станут к нам лучше относиться, а нам ведь понадобится много друзей, коли уж я начну сам продавать свою шерсть.

Элеонора взглянула на мужа и в восторге всплеснула руками.

– Роберт, ты решился? – воскликнула она. – Ты хочешь сделать то, о чем мы говорили?

– Все это еще надо как следует обдумать, – покачал головой Роберт. – У нас на ферме не так много людей, знающих грамоту. Да и положиться можно не на каждого. А если ты хочешь, чтобы, пока меня не будет, все дела здесь вели управляющие, они, по крайней мере, должны уметь читать и писать. И нам придется увеличить настриг шерсти, чтобы извлечь из всего этого хорошую прибыль. Чем больше у нас будет шерсти, тем выше окажутся и доходы.

– Естественно, – кивнула Элеонора. – Но что у тебя на уме?

– Нам надо будет прикупить земли и завести побольше овец. У отца припрятано много золота, и лучшее, что мы можем сделать с деньгами, – это расширить поместье. В графстве полно пустых ферм, десятки акров земли, на которые никто не заявлял своих прав с тех пор, как черная смерть унесла хозяев этих владений. Надо будет поездить по округе и посмотреть, не удастся ли нам прибрать к рукам какие-нибудь угодья.

– А если не удастся? – спросила Элеонора. Роберт только улыбнулся в ответ.

– Удастся так или иначе. Вряд ли кто-нибудь решится нам помешать, а если даже и так – у нас есть золото и влиятельные друзья. Мне придется написать лорду Эдмунду и попросить его покровительства. Учитывая, что я женат на воспитаннице милорда... – Он опять улыбнулся Элеоноре.

– Хотя бы это я принесла с собой, – покачала головой женщина.

– Потому-то тебя и выбрали, – просто ответил ей муж.

Вскоре послание было написано и отправлено. В нем Роберт сообщал о рождении Эдуарда и смерти Морлэнда, заверял в своей неизменной преданности и готовности служить лорду Эдмунду и просил не оставить высочайшей благосклонностью новое поколение семейства Морлэндов.

Ответ пришел где-то к концу ноября. Это было письмо, содержавшее уверения в добром отношении к Роберту и Элеоноре, а также поздравления и одновременно соболезнования. Вместе с посланием доставили и рождественские подарки для маленького Эдуарда. Самым роскошным из них был серебряный кубок с золотой ножкой, на котором были выгравированы охотничьи сценки: три джентльмена верхом на лошадях мчатся в окружении слуг за собаками, преследующими белого зайца, – комплимент матери Эдуарда. Еще Лорд Эдмунд прислал ярко-красного попугая в клетке, чтобы порадовать детей, и две чудесные костяные розы на оголовье уздечки – их Роберт отдал Анне: у той уже был теперь собственный пони, на котором девочка скакала почти так же хорошо, как и её мать.

Письмо заканчивалось кратким пересказом последних новостей из Франции, где во главе войск был поставлен знаменитый граф Уорвикский. Упоминалось в послании и еще об одном событии, представлявшем особый интерес для Элеоноры.

«Наш друг Ричард Плантагенет, герцог Йоркский, наконец-то отпраздновал свадьбу со своей кузиной Сесили Невилл, – говорилось в письме. – Для двадцатисемилетнего мужчины это отнюдь не ранний брак, но, насколько я понял, они были обручены чуть ли не с рождения, так что, вполне возможно, герцог считал, что торопиться некуда».

Роберт продолжал читать заключительные строки письма с обычными в таких случаях выражениями благосклонности, но Элеонора больше не слушала мужа. Опустив руки на колени, она нащупала молитвенник, все еще висевший у неё на поясе, хоть и спрятанный в складках черного траурного платья. Значит, Ричард женился! Его лицо возникло у неё перед глазами – да так отчетливо, словно она видела его всего минуту назад. А рядом с ним – лицо Сесили Невилл, которую считали одной из самых красивых женщин в королевстве. Именно она вышла замуж за лучшего из мужчин, с которым была обручена с самого рождения. Ну что же, это хотя бы объяснило, почему так затянулась его холостяцкая жизнь. На сердце Элеоноры словно пролился целительный бальзам: теперь она знала, что, если бы даже Ричард и хотел жениться на ней, то все равно бы не смог, поскольку уже был обручен.

Роберт отложил письмо в сторону и посмотрел на Элеонору, ожидая, что она скажет, но она не могла пока произнести ни слова. Ей нужно было любыми способами скрыть от мужа ту бурю, которая бушевала в этот миг в её душе. Оглянувшись, Элеонора встретилась глазами с Джобом и прочла, во взоре юноши горячее сочувствие, хотя лицо пажа и оставалось совершенно бесстрастным.

– Музыки! – вскричала Элеонора, пытаясь изобразить бурную радость. – Джоб, сыграй нам что-нибудь или хотя бы спой. Давайте веселиться! У нас есть для этого все причины.

И Джоб, все схватывавший на лету, вскочил на ноги и безо всякого аккомпанемента затянул песню, которую знало большинство слуг; юноша понимал, что они подхватят, как только он начнет. При этом Джоб щелкнул пальцами, приказывая одному из мальчишек сбегать и принести гитару Элеоноры. Как только паренек вернулся, Джоб с поклоном передал своей госпоже инструмент, не переставая петь. Гитара позволила Элеоноре чем-то занять руки и, опустив голову, спрятать лицо. Через минуту женщина уже полностью владела собой и могла выглядеть такой веселой и довольной, какой Роберт и ожидал увидеть её после получения столь обнадеживающего письма.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35