Династия Морлэндов (№1) - Подкидыш

– Благодарю вас, милорд.

– Ты парень твердый и уравновешенный, Ричард. Поторопись. Используй там свои мозги. Езжай.

Ричард опять поклонился и вышел. Через несколько секунд он уже вихрем летел к городу на своем Лайарде.

Нед был удивлен не столько тем, что его разбудил Ричард, сколько тем, что кому-то вообще удалось его разбудить.

– О, моя голова! – простонал юноша. – Если ты меня любишь, Дикон, перестань меня трясти. Я еще жив? И что ты делаешь здесь – где бы это «здесь» ни находилось?

– Ты, молодой идиот! – сказал Ричард.

– Полегче с этим! Ты всего на год старше меня.

– Но у меня гораздо больше здравого смысла, – упрекнул племянника Ричард.

– Это еще надо посмотреть, – с достоинством ответил Нед. – Просто ты никогда не подвергался соблазнам. – Он опять закрыл глаза. – Кроме того, напиваться – это не такой уж большой грех, если только не делать этого слишком часто. И к тому же вино само наказывает невоздержанных людей. Я чувствую себя ужасно.

– Нед, – мягко сказал Ричард, – что ты помнишь о последних трех днях?

– Ничего, – радостно сообщил тот, все еще не открывая глаз. – Ни единой вещи. Должно быть, я прекрасно провел время.

– Ты не помнишь Джокозу?

– Нет. Кто она такая? И вообще, где я?

– Джокоза – это дочь Жана де Трувиля, мясо-торговца из этого города. Довольно богатый человек, но несколько вульгарный, несмотря на приставку «де» в его фамилии; дворянство, между прочим, он получил, не хлопоча и ни перед кем не заискивая, – исключительно за свои успехи в торговле. Это его дом, ты лежишь в его комнате для гостей, а Джокоза, твоя жена, ждет тебя внизу.

Глаза Неда моментально открылись.

– Моя – что? – юноша попытался сесть, застонал и схватился за голову. – Я совсем больной, – всхлипнул он. – И не надо так глупо шутить с утра пораньше.

– Сейчас уже далеко не утро, и я не шучу, – ответил Ричард.

– Шутишь. Должен шутить. Ты сказал – моя... Мне даже противно произносить это слово... Моя жена. Я не могу жениться. Я состою в свите короля.

Никто из свиты короля не может жениться без разрешения Его Величества.

– Я рад, что ты понимаешь всю серьезность положения, – спокойно проговорил Ричард. – Я предлагаю тебе встать и привести себя в относительно божеский вид, насколько это возможно без бритья. Побриться же тебе удастся не раньше, чем ты вернешься в лагерь.

– Хорошо, хорошо, только, Бога ради, скажи мне, что это за ерунда насчет моей жены?

Ричард помог племяннику подняться на ноги, и, пока тот умывался, склонившись над тазом, поведал юноше всю историю.

– Насколько я сумел понять из рассказов самого купца, чей французский разительно отличается от того, чему нас учил мистер Дженни, должен я добавить, – ты предложил этой девице руку и сердце во время танцев, которые вы устроили на городской площади вчера утром. Видимо, дочь торговца пошла посмотреть на эти пляски и в толпе потеряла особу, которая её сопровождала. Ты набрел на девушку, когда ей докучали пьяные солдаты, и, будучи не менее пьяным, чем они, но более благородным, послал их подальше и предложил девушке свои услуги.

– Мне нравится, как ты выражаешься. Докучали, как же! Ну и что дальше?

– В вихре веселья, которое, как я понимаю, становилось все более буйным, ты поведал этой девице, каким прекрасным молодым человеком являешься, и попросил её выйти за тебя замуж. Она привела тебя домой; её семейство встретило тебя с распростертыми объятиями и принялось всячески ублажать, без сомнения считая, что ты – прекрасный улов для их дочери.

– Бог мой, теперь я начинаю вспоминать! Я еще подумал, как они ко мне хорошо относятся – похлопывали по спине, угощали вином. Должен признаться, что девушку я совсем не помню, но ведь их столько было вокруг... Значит, ты хочешь сказать, что весь этот теплый прием объясняется тем, что они думали, будто я собираюсь жениться на их дочери? Тогда все в порядке. Можешь растолковать им, что все это было ошибкой.

– Я должен растолковать? – с кривой улыбкой спросил Ричард.

– Но ты же говоришь по-французски лучше меня! Только из-за того, что мой французский не очень хорош, и произошла эта ошибка. Они поймут. Как бы то ни было, они не могут принудить меня к браку – я скоро уезжаю. Они же не последуют за мной в Англию?

Ричард печально посмотрел на Неда.

– Как мне кажется, теперь уже ничего нельзя исправить.

– Что ты имеешь в виду, Дикон? Ну ладно, не можешь же ты всерьез думать, что я не могу расторгнуть помолвку, об объявлении которой даже не знал? Меня совсем не удивит, если девица устроила все это нарочно... Я даже не помню, как она выглядит; похоже, она не больно-то хорошенькая.

– Хорошенькая или нет, но тебе придется на ней жениться, – отрезал Ричард. – Прошлой ночью ты – ну, скажем, – забежал несколько вперед официальной церемонии бракосочетания. Мистер Трувиль не слишком рад этому обстоятельству, но согласен списать все на высокие чувства и любовь.

– Ты хочешь сказать, что я?.. – пробормотал Нед, и улыбка медленно расплылась по его лицу. – А я правда это сделал?

– Ты что, не помнишь даже этого?

– Это-то я помню, хотя и смутно, а вот девушку не помню совсем. Было темно, ты же понимаешь. – Улыбка на его лице погасла. – Пути назад нет? – взмолился он.

Ричард покачал головой.

– Господи, что скажет король?

– Забудь про короля, думай о том, что скажет моя мать, – мрачно напомнил ему Ричард.

– Господи Иисусе, я совсем забыл про бабушку! Она же спустит с меня шкуру!

– Очень может быть.

– Слушай, Дикон, она очень страшненькая, эта девица?

– Вовсе нет. Довольно пикантная штучка, насколько я могу судить, к тому же весьма хорошенькая, если теперь это имеет какое-то значение. Но младшая дочь какого-то там мясоторговца для наследника «Имения Морлэндов» – это не то, что надо, ты сам понимаешь. Однако тебе все равно лучше бы спуститься вниз и потолковать с родителями. Они ждут.

Нед застонал, однако пригладил руками волосы и последовал за своим дядей.

– Теперь я знаю, почему нам не велели напиваться. Больше в жизни капли в рот не возьму.

Вся семья ожидала их в зале, пребывая в весьма подавленном и тревожном состоянии, ибо, естественно, у них были сомнения, согласится ли этот богато одетый английский воин подтвердить свои намерения, учитывая, что у французов нет никаких возможностей надавить на него, особенно если принять во внимание, что он покинет страну в течение ближайших недель. Дочь их тогда окажется обесчещенной, и выдать её замуж будет потом очень трудно.

Больше всех переживала сама Джокоза, успевшая влюбиться в молодого красавца Неда и позволившая себе в пылу страсти забыть о необходимом свадебном обряде, хотя, в принципе, помолвка считалась столь же обязывающей, как и сам брак. Отец и мать Джокозы, не переставая, ругали её все предыдущие полчаса, и она уже готова была разрыдаться: ведь перед тем, как они начали браниться, ей и в голову не приходило, что Нед может уехать без неё.

Двое молодых людей вошли в комнату, и состоялся весьма нервный обмен приветствиями на французском языке. Нед с интересом посмотрел на свою «жену» и, к своему облегчению, обнаружил, что она – вполне хорошенькая, пухленькая и темноглазая, с мягкими каштановыми волосами, выбивающимися из-под чепца, и нежным, совсем еще детским лицом. Конечно, она была не такой красавицей, как его мать, но уродиной её никто не назвал бы. Сейчас он начал смутно припоминать, как встретил её на городской площади, но все, что произошло потом, за эти три дня, было покрыто полным мраком.

Нед молча слушал, как Ричард ведет переговоры на французском; дядя объяснялся на этом языке не намного лучше племянника. Французский, которому их учил мистер Дженни, был для Трувилей столь непонятен, как и их французский для юношей. Трувиль-отец был высок и худ – что, в общем-то, довольно странно для торговца мясом – и совершенно лыс. Его кожа имела тот болезненно-желтоватый оттенок, который англичане уже привыкли замечать у жителей Франции. Эта кожа туго обтягивала лицо мясника, на котором выделялись меланхолические карие глаза, сейчас беспокойно перебегавшие с одного англичанина на другого. Жена торговца отличалась плотным телосложением и выглядела обрюзгшей, словно хорошо подкормилась на мужниных скотобойнях, моря его самого при этом голодом; когда-то, наверное, она была хорошенькой, но наслоения жира стерли её черты, и сейчас лицо у неё было красным и грубым. «Совсем не те люди, которые могли бы понравиться бабушке», – подумал Нед.

Он понимал тот французский, на котором изъяснялся Ричард, настолько, что ухватил суть сказанного дядей. Тот объяснял, что Нед состоит в свите короля – лица мясоторговцев при этих словах заметно просветлели – и что для венчания Неду необходимо разрешение Эдуарда; поэтому юноша должен сначала испросить согласия Его Величества на брак и только после этого сможет вернуться к Джо-козе. Потом Ричард осведомился о приданом Джокозы и поинтересовался, готовы ли родители сразу вручить его зятю, ибо Неду предстоит отбыть из Франции вместе со всей армией, как только он получит приказ. Нед не понял ответа и с волнением спросил Ричарда:

– Что он говорит?

Ричард повернулся к племяннику:

– Все гораздо лучше, чем я думал. Я боялся услышать, что у неё вообще нет никакого приданого, но он говорит, что даст за ней 50 золотых крон, весь гардероб и лошадь.

– Да, вот уж богатство! – присвистнул Нед. – Но ведь если бы он сказал, что у неё нет приданого, я мог бы отказаться жениться на ней, так ведь?

– Ты уже женат на ней, не забывай, – жестко напомнил ему Ричард. – Коли уж позволяешь себе вытворять такие вещи, то будь готов за них расплачиваться. Я скажу ему, что нам надо съездить в лагерь и что мы вернемся за Джокозой, как только уладим все дела.

Вскоре юноши были уже на пути к лагерю; Трувили проводили их, все еще встревоженные, но все-таки чуть повеселевшие: теперь французы по крайней мере знали, где можно отыскать суженого их дочери. Ричард посадил Неда на седло позади себя и погнал Лайарда галопом в лагерь йоркширцев; там, по наущению Ричарда, Нед попросил встречи с милордом Глостерским, чтобы посоветоваться с ним. Двое молодых Морлэндов предстали пред лицом сурового генерала, и Нед изложил свою историю.

Ричард Глостерский внимательно все выслушал, встал и принялся мерить шагами свой шатер.

– Итак, ты хочешь жениться на этой девушке – или, скажем так, сдержать свое слово?

– Да, ваша светлость, – выдохнул Нед, поникая под пристальным взглядом этих серых глаз.

– Ну и дурака же ты свалял! Впрочем, думаю, тебе это известно и без меня. Однако я согласен, что женитьба для тебя дело чести, и, как я понимаю, ты хочешь, чтобы я похлопотал за тебя перед королем?

– Я ничего не хотел... ваша светлость... я надеялся... я хотел только спросить вашего совета, – заикаясь, проговорил Нед.

Лицо Ричарда Плантагенета осветила улыбка, присущая лишь ему одному.

– Тебе надо было попросить его прежде, чем отправляться в Амьен, парень. А что скажет твоя бабушка, а?

Нед потупился.

– Это мне еще предстоит услышать, ваша светлость.

– Ладно. Сейчас король занят – он подписывает договор с французским монархом. О да, я остался в стороне, – ответил он на их недоуменные взгляды. – Я не желаю в этом участвовать, даже если это теперь уже fait accompli. Однако к вечеру Эдуард должен вернуться в свой лагерь, и тогда я постараюсь найти возможность переговорить с ним о твоем деле.

– Благодарю вас, ваша светлость. Вы очень добры! – пылко ответил Нед. Все знали, что король обычно прислушивался к советам своего брата.

Затем Глостер повернулся к Ричарду.

– Ты сегодня поедешь со мной. Может быть, нынче вечером вы с Недом свидитесь в последний раз перед долгой разлукой. Мы выступаем буквально через несколько дней.

Встреча Неда с королем была короткой, и время для неё Эдуард нашел, оторвавшись от важных государственных дел. Неду при этом вспомнились бабушкины рассказы о том, что, когда Эдуард был королем в первый раз, он всегда выкраивал несколько минут, чтобы выслушать своих приближенных.

– Я так понял, что ты хочешь получить мое разрешение на брак? – осведомился король. Он все еще казался ослепительно-прекрасным, хотя спокойная жизнь в почти исключительно женском окружении и бесконечные развлечения уже наложили отпечаток на его лицо, да и тело Эдуарда стало более тучным за годы, пролетевшие со дня коронации.

Нед с мрачным видом согласился. Король улыбнулся.

– Мой брат заявил мне, что я буду не прав, если откажу тебе в этом, коли и сам я сочетался тайным браком, который многие осудили. Ты согласен с этим?

– Ваше Величество, я...

– Я знаю, ты не можешь себе позволить обсуждать мои поступки. Но зато ты можешь себе позволить жениться на этой девушке, и тут мы уже ничего не в силах поделать, не так ли? Очень хорошо, мой мальчик, можешь завтра отправиться в город и исполнить там свой долг. Венчайся с ней и скажи её родителям... Что у нас сегодня? Двадцать девятое? Значит, завтра – тридцатое. Ну так вот, мы отбываем на рассвете первого сентября, так что предупреди её родителей, что к этому сроку она должна быть готова ехать вместе с нами.

– Благодарю вас, Ваше Величество. Я вам очень признателен!

– Ну, а теперь иди. Надеюсь, что ты будешь с ней счастлив, Нед. По крайней мере, её семейство будет далеко от тебя.

И, выходя из королевского шатра, Нед почему-то вдруг подумал, что Эдуард, наверное, очень устал от своей супруги и её родственников, если позволил себе показать это столь открыто.

Но тут король позвал юношу назад.

– Между прочим, – улыбнулся Эдуард, – а ты хотя бы подумал, что скажет обо всем этом твоя семья? А, так я и предполагал. Я знаю, каково тебе сейчас, мальчик мой, не волнуйся – я все устрою.

– Благодарю вас, Ваше Величество! – на этот раз от всей души воскликнул Нед. Дома не станут устраивать скандала, если король попросит этого не делать.

Серым туманным утром первого сентября английская армия двинулась к побережью, а затем – домой. Все её генералы, за исключением Ричарда Глостерского, изрядно обогатились за счет всякого рода взяток и обещанных им в будущем выплат. К имуществу же Ричарда Глостерского прибавилось лишь серебряное блюдо и лошадь; это были дары, которые герцогу преподнесли, когда поняли, что подкупить его невозможно. Солдаты приобрели богатый опыт, и для них это было вполне достаточно. А Нед заполучил пышную француженку, которая ехала теперь вслед за ним на таком же кругленьком, как и она сама, белом пони, все время громко и безутешно плача. Так Джокоза навеки прощалась со своей родиной... Солдаты, мимо которых проезжали молодожены, отпускали на счет француженки грубые шуточки, но, к счастью, только Нед мог понимать их смысл.

Глава 20

Прием, оказанный Неду в «Имении Морлэндов», был не таким бурным, как ожидал юноша. Отчасти это произошло потому, что его дядя, Ричард, уже успел подготовить родных к встрече с будущей невесткой. Люди Глостера пересекли Ла-Манш еще четвертого сентября, одними из первых, а отряд короля переправился в Англию только двадцать четвертого. Так что к тому времени, когда Нед и его жена ступили наконец на английскую землю, большинство йоркширцев уже было дома. Лорд Ричард сам ненадолго остановился в «Имении Морлэндов», чтобы помочь Ричарду Морлэнду объяснить ситуацию Элеоноре.

И вообще, хотя брак был явно невыгодным для наследника всех владений Морлэндов и казался чуть ли не постыдным, это обстоятельство гораздо больше взволновало Эдуарда и Дэйзи, чем саму Элеонору, весь пыл которой ушел на осуждение перемирия и договора с французами.

– Не для того мы снаряжали солдат и давали деньги, – заявила она милорду Глостерскому. – Все это вряд ли понравится простым людям. Думаю, что король и сам мог бы это сообразить!

– К счастью, народ не станет винить его, – ответил лорд Ричард, вытягивая ноги к камину. – В народе его любят и за все будут ругать министров. Почти не сомневаюсь, что этой зимой по провинциям прокатится волна бунтов.

– А вас будут еще больше уважать за то, что вы высказывались против перемирия, – проговорила Элеонора.

– Мне было вовсе не по душе спорить с Эдуардом, – признался ей Глостер. – Раньше я никогда не выступал против, его деяний, но...

– Я знаю. Но это совсем не значит, что вы проявили какую-то нелояльность. И король это прекрасно понимает, я уверена.

– Надеюсь, что так. Всегда найдутся желающие выступить против меня.

– Пока король любит вас, вы можете позволять себе не обращать внимания на всех остальных, – сказала Элеонора. – И, что бы ни случилось, люди севера всегда будут на вашей стороне.

– Если бы я только мог провести здесь всю свою жизнь, – вздохнул лорд Ричард. – Здесь всем понятно, что такое хорошо и что такое плохо. Здесь, если требуешь верности, верность и получаешь, здесь никто не нарушает своего слова. А юг – это сплошь обман и предательство, там сладкими речами прикрывают подлые мысли и с улыбкой всаживают тебе в спину нож. Юг – это как заброшенные торфяники, где под прекрасным ковром зеленой травы тебя подстерегает трясина, которая только и ждет, чтобы ты провалился в неё.

Глостер вздрогнул, и Элеонора с любопытством посмотрела на него.

– Чего вы боитесь? – спросила она.

– Трудно сказать. Я человек простой, а жизнь так сложна. Вещи оказываются не такими, какими видятся, а решения, которые вроде бы так просто было принять, вдруг становятся невыполнимыми. Иногда даже добро оборачивается злом. Порой я начинаю бояться, что впереди меня ждет темная, предательская судьба, а я сам иду ей навстречу, ибо слишком прост, чтобы распознать подстроенную мне ловушку. – Он поднял глаза на Элеонору – и взор его был тревожным и ищущим. – Вы мудрее меня, – проговорил герцог. – Хотел бы я, чтобы вы сумели мне помочь.

– Вы – хороший человек, – ответила Элеонора. – Никого другого так не любят и никого другого так никогда не любили. Что бы ни случилось, никто не усомнится, что вы действовали из лучших побуждений, и когда вы обратитесь за помощью, она к вам придет.

– Мне нравится разговаривать с вами, – промолвил он, немного успокаиваясь. – Анна похожа на вас. Она выглядит хрупкой, но на самом деле крепка, как яблоня. Уже завтра я увижу её и нашего маленького сына. Я без них ужасно скучал. Дети растут так быстро, их жалко покидать и на день, что уж говорить о целых шести месяцах.

– Завтра вы будете дома, – сказала Элеонора, и они оба улыбнулись. «Дом» – хорошее слово.

Так что, когда в «Имение Морлэндов» въехал Нед, за которым следовала Джокоза на белом пони, юношу ждали всего лишь мимолетная холодность и несколько колких замечаний Элеоноры насчет великого богатства в пятьдесят золотых крон. Дэйзи была вся в слезах, но не смогла сурово обойтись с тоже плачущей и все еще напуганной невесткой, которая чем-то напомнила женщине её саму, хотя ей и не пришлось уезжать так далеко от дома. Элеонора прочла Неду длинную и строгую нотацию, после чего этот разговор больше уже никогда не возобновлялся, ибо было совершенно очевидно, что бесполезно жаловаться на обстоятельства, которые невозможно изменить.

Так что вскоре вопрос был исчерпан. Джокоза, попривыкнув к своему новому положению, быстро повеселела, поскольку была по натуре существом жизнерадостным и безмятежным. Она очень любила своего Неда и просто светилась от счастья, когда он был рядом с ней. С большим трудом она все-таки начала осваивать непривычный для неё язык, на котором говорила. её новая семья, в чем ей, как мог, помогал мистер Дженни. Над ней иногда подсмеивались младшие дети, её глубоко поражала красота женской половины семьи, потрясало и приводило в благоговейный трепет великолепие того, что её теперь окружало, и ужасно беспокоил холодный и сырой местный климат. Но в начале октября она смогла подтвердить то, что подозревала, заявив вслух о своей беременности, и после этого полностью и окончательно вошла в семью Морлэндов.

– Мальчик, мадам, – объявила Энис с такой гордостью, словно именно от неё зависел пол ребенка.

Элеонора, сидевшая в беседке в итальянском садике, остро глянула на неё.

– Здоровый?

– Конечно, мадам! – Энис казалась почти возмущенной. – Оба здоровы. Роды были легкими, и ребенок, хотя и не очень крупный, превосходен. Мать отдыхает, но не похоже, что она очень мучилась.

– Конец апреля, – задумчиво проговорила Элеонора. – На целый месяц раньше, как ни считай. Хотела бы я знать...

Энис отлично понимала, что она имеет в виду.

– Не надо об этом думать, мадам, – проговорила нянька. Она хотела сказать, что не стоит гадать, не была ли Джокоза уже беременна, когда так удачно подвернулся этот пьяный английский солдат.

– Согласна с тобой, только этого мало, – ответила Элеонора. – Тем более что Неду она очень нравится. Но я все равно не могу отделаться от этой мысли... Ну да ладно, хватит об этом. Они все еще настаивают на том, чтобы дать ему это чужеземное имя?

– Пол – это христианское имя, имя святого Павла, – напомнила ей Энис.

– И все-таки оно не английское, – покачала головой Элеонора. Когда женщине исполняется шестьдесят один год, она имеет право немножко поворчать. – Пол Морлэнд... Не очень-то мне нравится, как это звучит. Но, насколько я понимаю, Эдуард и Дэйзи настаивают на этом имени, а моим мнением по этому поводу никто не интересуется.

Энис слегка улыбнулась при мысли о том, что кто-нибудь когда-нибудь вообще осмелился перечить Элеоноре, но вслух сказала:

– Хозяину оно нравится.

– Бедный Роберт хотя бы выбирал достойные имена для своих детей, – отозвалась Элеонора. Она посмотрела на Энис, увидела вдруг, какой седой и скрюченной стала нянька, и едва не расплакалась. – Энис, неужели и правда прошло уже двадцать лет с тех пор, как он умер? Боюсь, он сейчас даже не узнал бы меня...

– Он по-прежнему любил бы вас, мадам, – так же, как и всегда.

Две женщины смотрели друг на друга и вспоминали пролетевшие годы. Как много всего произошло за это время... Из задумчивости их самым бесцеремонным образом вывели топот и детские крики, раздавшиеся с другой стороны живой изгороди.

– Что там творят эти бесенята? – возмущенно воскликнула Элеонора. – Мои дети никогда не позволяли себе поднимать такого шума. И куда это они направляются без гувернантки? Энис, кто должен быть с ними? У Дэйзи нет ни малейшего представления о порядке. Я этих нынешних детей не понимаю. Ну же, не стой здесь просто так, Энис, – пойди и выясни, что там стряслось.

А весь этот шум подняли Маргарет и Том: Эдмунд следовал за ними слишком неторопливо, как делал и все в этой жизни, и теперь они звали его, раздосадованные его полнейшей невозмутимостью.

– Ну давай же, Эдмунд, догоняй нас! Смотри, мы тебя ждать не станем! Неужели ты не можешь двигаться побыстрее?

Эдмунд, конечно, мог, что и продемонстрировал, и трос детей бегом пересекли парк и скрылись в лесу.

– Теперь нас уже не поймают и не велят отправляться домой, – удовлетворенно проговорил Том.

– Кого-нибудь могут послать следом за нами, – с тревогой отозвалась Маргарет. – Ты разве не видел, что бабушка была в саду, когда мы пробегали мимо?

Том покачал головой и тоже встревожился.

– Она уже кое-кого послала, – сказал им Эдмунд. – Вы что, не слышали, как она велела Энис пойти и посмотреть, куда это мы отправляемся?

– О, тогда все в порядке, – быстро отозвалась Маргарет – Энис бегать не может. Она пройдет немножко следом за нами, а потом вернется и скажет, что никого не нашла. Так что мы можем оставаться здесь до самого ужина.

– Я вам кое-что хочу показать, – неожиданно заявил Том. Ему было десять, в то время как двум другим – уже по одиннадцати, но чаще всего заводилой всех шалостей выступал именно он. Сейчас Маргарет и Эдмунд с интересом смотрели на него.

– Что? – требовательно спросила девочка. – Говори, или я тебя поколочу.

– Я вам и так собирался сказать, – с достоинством ответил Том. – И могу поспорить, что тебе не удастся поколотить меня, если только я сам не поддамся.

Эдмунд поглядывал то на одного, то на другую, размышляя, подерутся ли они еще раз, прежде чем двинутся дальше, но на этот раз Маргарет не стала наскакивать на Тома, а просто сказала:

– Ну, хорошо, хорошо, давай говори.

– Нет, я вам не скажу, я вам покажу. Но надо все делать очень тихо.

Том повел их прямиком через чащу, сойдя с тропинки, которая петляла в густом подлеске; опытный охотник сразу же заметил бы, что недавно по ней прошло какое-то крупное животное или несколько животных. Через некоторое время Том сделал Маргарет и Эдмунду знак молчать, и они крались теперь вперед медленно и осторожно, пока не очутились в густых кустах, где к одинокому дереву была привязана пара лошадей.

– Но это же наши лошади, – возмущенно прошептала Маргарет. – Их что, украли?

– Ш-ш-ш! – зашипел на неё Том. – Пойдем, они чуть дальше.

Со всеми возможными предосторожностями трос детей пробрались через кустарник вперед и немного в сторону, пока не очутились как раз позади того места, где были привязаны лошади, и не увидели перед собой маленькую прогалину. Там на траве лежали двое...

– Они целуются, – ответил Том гордым, но слегка тревожным тоном балаганщика, еще не уверенного, понравится ли публике предложенное зрелище.

– Только про часть того, что они делают, можно сказать, что они целуются, – усомнилась Маргарет.

То, что вертелось на языке у каждого, высказал вслух Эдмунд.

– Они спариваются, – уверенно прошептал он. – Ну, как бараны с овцами осенью. Я видел в прошлом году. Но люди делают это по-другому, совсем не так, как овцы.

В молчании они понаблюдали еще несколько секунд.

– Это наша Сесили и Генри Баттс, – сообщил наконец остальным Том, на случай, если они сами не видят.

– Но ведь Сесили должна выйти замуж за Томаса Баттса, – удивилась Маргарет. – Я сама слышала, как бабушка говорила об этом с мистером Баттсом на прошлой неделе.

– Может быть, ты чего-то недопоняла, – предположил Том.

Маргарет покачала головой.

– Нет, я уверена, что речь шла о Томасе. Томас – старший брат, вот почему я и знаю. Бабушка не допустила бы, чтобы Сесили вышла замуж за младшего сына.

– Тогда, возможно, Сесили их неправильно поняла, – выдвинул Том другое предположение, и этим им пришлось удовольствоваться, ибо тут мужчина и женщина на траве подняли головы, подумав, что им что-то послышалось, и подглядывающим детям пришлось замереть на месте, а потом тихо отползти назад.

Генри Баттс сел и вытащил из волос сухой лист. Это был необычайно красивый молодой человек шестнадцати лет от роду, то есть на год старше Сесили; он был обаятелен и остроумен, танцевал, как настоящий придворный, и одевался по самой последней моде. В будущем он должен был стать богатым человеком, унаследовав личное состояние своей матери. Единственным недостатком юноши было то, что он – младший сын, следовательно, все владения его отца перейдут к Томасу, его старшему брату.

– Ты ничего не слышала? – спросил он Сесили. Она сонно улыбнулась ему с подушки из цветов и трав, которую он сделал для неё.

– Нет, ничего. Не волнуйся, здесь мы в безопасности. Наверное, лошади переступают с ноги на ногу, это-то ты и услышал.

– Я только беспокоюсь, что, если нас поймают, с тобой может случиться что-нибудь плохое. За себя-то я не волнуюсь.

– Ничего со мной не случится. Если нас застукают, им придется разрешить нам пожениться, только и всего. Бить или как-нибудь наказывать меня никто не станет. Мать и отец вообще никогда никого из нас и пальцем не трогают, а моя гувернантка слишком толста и стара для этого.

– А как насчет твоей бабушки? Я слышал, что она... ну, скажем так, весьма сурова. И она очень дружна с моим отцом. Ты знаешь, они хотят, чтобы ты вышла замуж за Томаса.

– Ах, Томас! – проговорила Сесили с легким презрением. – Кому захочется выходить за Томаса? Он скучен, как стоячая вода.

– Он – мой брат и очень хороший человек, – бросился защищать его Генри.

– Он и наполовину не так красив, как ты, – подольстилась к юноше Сесили, крутя в пальцах травинку так, чтобы она щекотала ему нос. Генри навалился на Сесили сверху, прижал её руки к земле и вгляделся в её хорошенькое кошачье личико.

– Ты ведьма, – прошептал он. – И думаю, ты напустила на меня чары – так же, как королева на короля, когда хотела, чтобы он женился на ней.

– Только я не старше тебя и не вдова в придачу, – ответила Сесили. – А ты сам хочешь жениться на мне, Генри?

– Конечно! Ты прекрасно знаешь, что хочу. Но мой отец и твоя бабка никогда не допустят нашей свадьбы, так что нечего и думать об этом.

– Выход всегда можно найти, – усмехнулась Сесили. – И если окажется... Ты любишь меня, так ведь, Генри?

– Ты же знаешь, что люблю, – пылко ответил он, наклоняясь, чтобы опять поцеловать её.

Но на этот раз она капризно оттолкнула его и села.

– Нет, хватит на сегодня. И вообще, пора домой. Когда я уезжала, у жены Неда начались роды, и сейчас, наверное, все уже позади, так что мне надо возвращаться и попасться им на глаза...

– Твоя невестка рожает, а ты преспокойно уезжаешь? – спросил удивленный Генри.

– Фи! Кому какое дело до этой дурочки Джокозы и её никому не нужного ребенка? – Заметив выражение неодобрения на его лице, Сесили поспешила добавить: – Ну, от того, что я болталась бы дома, легче бы ей не стало. И вообще, меня и близко не подпустили бы к её спальне, так что я ничем не могла бы помочь. Ну же, не будь таким надутым, Генри! Помоги мне встать.

Юноша взял её за руку и помог подняться на ноги. Причесавшись, она сорвала шляпу с его головы и побежала с ней вперед, побуждая его пуститься в погоню и позволив ему поймать себя только возле самых лошадей. Генри опять обнял Сесили её бессердечие было забыто.