Глава 14

Пока армия королевы, мародерствуя по пути, продвигалась на юг, остатки полков лорда Ричарда пробирались на запад, чтобы соединиться с силами Эдуарда Марчского. На улице было морозно, стояла одна из самых холодных зим за последние годы, грянувшая за чудовищно дождливым летом, отряды йоркистов двигались медленно, и не было ничего удивительного в том, что многие солдаты под покровом темноты разбегались по домам. Гарри приходилось намного легче, чем другим, поскольку он все еще ехал верхом и его лошадь, выращенная в конюшне Морлэндов и вскормленная его собственными руками, по-прежнему сохраняла силы и крепко стояла на ногах; но на душе у Гарри было скверно: его потрясла смерть Томаса и, к тому же, юноша, как и все в армии, тяжело переживал гибель герцога и еще двух военачальников.

Армию Марча они обнаружили в Шрусбери, хорошо укрытую от зимней стужи, и были встречены с радостью, смешанной с сочувствием, ибо новости летели впереди них, как это всегда бывает с дурными вестями. Высоченный Эдуард, олицетворение солнца в зените, тронул сердца прибывших неподдельной печалью, в которую его повергла гибель родственников, и твердой решимостью победить королеву со всеми её наемниками.

– Но пока, – сказал он, – нам остается лишь надеяться, что мой кузен Уорвик сможет не допустить их в Лондон, ибо есть еще армия валлийцев под командованием милорда Пемброка и уилтширцы, которые в первую очередь и потребуют нашего внимания. Они продвигаются на запад, следовательно, нам надлежит выступить на юг, чтобы перехватить их отряды.

– Это не составит особого труда, сэр, – крикнул один из седых ветеранов. – Эти коротконогие валлийцы не умеют быстро ходить.

– С нами будет длинный март, а у них он еще впереди, – поддержал его кто-то другой, обыгрывая имя своего предводителя.

Златоволосый Эдуард рассмеялся вместе со всеми и приказал своим людям хорошенько поесть и отдохнуть, не забыв при этом позаботиться о тех, кто выбрался живым из-под Вейкфилда.

– Мы выступаем завтра на рассвете, парни. Так что постарайтесь получше выспаться.

Несмотря на массу забот, свалившихся на него перед походом, Эдуард все-таки не забыл поговорить с вновь прибывшими и даже специально выкроил несколько минут, чтобы поздравить Гарри с возвращением под его, Марча, начало и выразить ему соболезнования в связи со смертью Томаса.

– Я тоже лишился брата, – вздохнул Эдуард. Это было так похоже на него – всегда находить время для вроде бы незначительных, но на самом деле очень важных вещей.

Перед армией Марча расстилалась дикая страна, которой вполне соответствовала не менее дикая погода, и полки продвигались вперед с огромным трудом. Только через много дней они наконец-то встретились с армией валлийцев у местечка под названием Мортимерз Кросс, расположенного неподалеку от замка Ладлоу, в котором провел свои детские годы Эдуард Марчский. Но уж обнаружив неприятеля, йоркисты быстро разделались с ним. Среди множества пленных оказался и Оуэн Тидр, валлийский авантюрист, учитель танцев, высоко взлетевший после того, как соблазнил вдову Генриха Пятого, Екатерину Валуа, и ставший отцом трех её незаконнорожденных детей (за одного из которых вышла замуж племянница лорда Эдмунда Бьюфорта Маргарет, к величайшему неудовольствию Элеоноры).

Оуэна судили и приговорили к смерти, но он так долго был баловнем судьбы, что все еще никак не мог поверить, что его цыганское счастье на этот раз изменило ему. И только уже стоя на коленях под занесенным над ним топором палача, он осознал это и тогда, словно очнувшись, вскричал:

– Это что же, теперь голова, которая привыкла покоиться на коленях Кейт, лежит на плахе?

Но женщины продолжали любить этого знаменитого обольстителя. Жительницы местечка выкрали его голову с рыночной площади, где она была отсечена, умыли ей лицо и причесали волосы.

Гарри и пришедшие с ним к Марчу десять его людей впервые узнали, что такое настоящая битва, и неплохо показали себя в бою, отделавшись лишь небольшими царапинами и многому научившись.

– Белому зайчику чуть-чуть пустили кровь, – говорил потом Гарри, – но зато он теперь знает, как надо драться.

Захватив Мортимерз Кросс, полки Марча двинулись на юго-запад, к Лондону, и на третью неделю февраля встретились с Уорвиком и остатками его армии; здесь люди Марча услышали ужасную новость: королева нанесла Уорвику поражение при Сэнт-Элбансе, освободила короля Генриха и теперь тоже идет к Лондону.

– Моя мать? Мои братья? – тут же заволновался Эдуард, ибо герцогиня Сесили и двое его маленьких братьев до последнего времени пребывали в Лондоне. Но Уорвик только покачал головой – он ничего о них не знал. Эдуард закусил губу, а его кузен ободряюще похлопал его по плечу.

– Особенно не тревожься, – успокоил он Марча. – Твоя матушка так находчива и отважна, что любого заткнет за пояс. Уж она-то что-нибудь да придумает...

– Я не могу позволить, чтобы погиб еще кто-нибудь из членов нашей семьи, – мрачно ответил Эдуард и поспешно отвернулся.

Скоро из Лондона докатились слухи, что королевская армия захватила предместья города и беззастенчиво грабит их, вызывая в самом Лондоне страшную панику. Солдаты Уорвика, дезертировавшие при Сэнт-Элбансе и попытавшиеся спрятаться в столице, начали постепенно возвращаться под его знамена. Как-то вместе с ними пришел один из слуг герцогини; на его превратившейся в лохмотья ливрее все еще можно было различить герб. Слуга сообщил, что её светлость отправила детей морем в Бургундию, а сама осталась в Лондоне, чтобы попытаться поднять горожан на борьбу с врагом и дать ему отпор собственными силами.

– Ну что я тебе говорил! – с ликованием воскликнул Уорвик при этом известии. – Я не сомневался, что твоя матушка как-нибудь справится. Если кто-нибудь и может подвигнуть лондонцев на сопротивление, то только она! Лондон всегда был на стороне Йорка. Теперь у нас есть шанс победить.

Такой шанс у них и правда появился. Лондон выстоял, захлопнув ворота перед воинством королевы Маргариты, а через десять дней после сокрушительного поражения при Сэнт-Элбансе две армии йоркистов вступили в город под радостные крики лондонцев. Гарри казалось, что он грезит наяву. Все повторялось вновь, как в прошлом октябре, с той лишь разницей, что теперь Лондон восторженно приветствовал не лорда Ричарда, а лорда Эдуарда. И на этот раз, когда Эдуард, как истинный наследник Йорков, потребовал корону, никто этому не воспротивился. Полученный урок пошел впрок: четвертого марта Эдуард был провозглашен королем Англии.

Гарри удалось послать с одним купцом, направлявшимся на север, коротенькую весточку Элеоноре. В письме юноша вкратце рассказывал о событиях, предшествовавших вступлению йоркистов в Лондон, и заверял мать, что все люди Морлэндов живы и здоровы.

«Хотелось бы мне, чтобы Вы были здесь, матушка, и сами поглядели, как наш король въезжал в город, – писал Гарри. – Но Вы все равно скоро увидите государя и, если будет на то Божья воля, меня тоже, ибо мы отправляемся на север вдогонку за наемниками королевы Маргариты, и когда мы покончим с ними, то сможем все вернуться по домам, и тогда наступит мир».

Итак, с сердцами, преисполненными надежды, двенадцатого марта Гарри и люди Морлэндов вместе с остальной армией вышли из лондонских ворот; войско вели златокудрый король Эдуард, самый красивый мужчина во всем христианском мире, и граф Уорвик, величайший из лордов Англии.

Экс-королева и её армия отступали весьма поспешно, и только достигнув Таутона, расположенного всего в пятнадцати милях от Йорка, войска Эдуарда нагнали их, вынудив остановиться и принять бой. Это страшно обрадовало Гарри.

– Потом будет недалеко возвращаться домой, – объяснил он своим людям.

Это было двадцать девятого марта.

– Вербное воскресенье, – заметил кто-то.

– Значит, на Пасху будем дома, – ответил Гарри. – Король Генрих не стал бы сражаться сегодня, в святой праздник.

– Зато королева станет, помяните мое слово. Ну а уж наш Эдуард не даст захватить себя врасплох! Его-то не обманешь теми уловками, на которые попался его отец. Сражение будет сегодня, можете быть уверены.

Воины взглянули на небо. Оно было затянуто темными, серо-стальными тучами, несущимися низко над землей. Ледяной ветер сек лицо, как бритвой.

– Похоже, пойдет снег, – заметил кто-то. – Темно, как ночью.

Из мрака выехал посыльный.

– Значит, так, ребята, – весело проговорил он. – Стройтесь. Вы знаете свою позицию.

– Где противник?

– Скоро сами увидите. На небольшом поле, вон там, между дорогой и ручьем. Поспешите.

– В бою хоть согреемся, – поворчал один из солдат, пока они поднимались с земли. – Я уже несколько дней не чувствую своих ног.

– Нашел о чем беспокоиться, – ответил ему Гарри. – Лучше думай о том, как тебя встретят дома. Если бы можно было подняться на вершину вон того холма, готов поклясться, что оттуда было бы видно «Усадьбу Морлэндов».

Люди весело рассмеялись и, подобрав оружие, заняли свои места.

Армия королевы численностью превосходила отряды йоркистов более чем вдвое. Они поняли это, едва завидев неприятеля. Пока люди Морлэндов стояли, ожидая, когда их пошлют в бой, Гарри, у которого появилось теперь истинно солдатское чутье, успел заметить, что и позиция у противника более выгодная: королевские войска размещались на пологом склоне холма, а небольшой ручей, называвшийся Кок Бек, защищал их с фланга. Свинцовое небо, казалось, опустилось еще ниже, словно грозя придавить людей к земле, и Гарри уже более весело подумал, что дело йоркистов все-таки правое. И если черно-серые тучи – это предзнаменование, то предзнаменование, доброе для сторонников Эдуарда. А ведь у них есть еще и собственный талисман, внезапно пришло в голову Гарри, когда он увидел короля Эдуарда, занимающего свое место в рядах армии. Эмблема – изображение солнца в зените, красовавшееся на шелковом плаще нового государя, – неожиданно ярко вспыхнула в царившем вокруг полумраке, как будто из-за туч выглянуло на миг настоящее солнце. «Темные тучи – им, – подумал Гарри, – и солнечный свет – нам. Господь на нашей стороне». И, забыв о едва затянувшейся сабельной ране на руке, юноша улыбнулся, крепче стиснул свой меч и продолжал ждать сигнала.

Поначалу казалось, что йоркисты вполне могут и проиграть это сражение. После того, как они в первой атаке немного потеснили противника, битва постепенно переместилась на их собственные позиции, и начало складываться впечатление, что численно превосходящие силы врага могут разгромить войско короля Эдуарда. Белый заяц все время был в самой гуще боя на правом фланге. Вокруг падали убитые и изувеченные, рана на руке у Гарри открылась, и меч врага оставил рядом с ней еще одну кровавую отметину. Если бы юноша был более опытным солдатом, то уже знал бы, что именно сюда, в руки, чаще всего и ранят всадников. В руки и еще в незащищенные бедра.

Йоркисты уже почти отступали. Запахло поражением. И тут случилось чудо: Господь наконец явил им знак, которого все они так ждали, веря, что Он на их стороне. Темные грозные небеса неожиданно разверзлись и осыпали их белым снегом, который закружился у воинов над головами. Сначала снегопад был слабым, но потом белые хлопья повалили все гуще и гуще. Одновременно поднялся ветер; он громко завыл в узкой долине и стал швырять снежные комья ланкастерцам прямо в лица, ослепляя королевских солдат. Их силы таяли, они начали отступать. С дикими криками йоркисты ринулись вперед.

Теперь Гарри бился в одиночку, в водовороте сражения потеряв из вида других оставшихся в живых людей Морлэндов. Меч его был красен по самую рукоятку, вся правая рука залита кровью, земля под копытами коня превратилась в жуткое месиво из жидкой грязи и крови, которое не под силу было прикрыть никакому снегу. Победа Маргариты превращалась в поражение, наемников экс-королевы резали вокруг, как овец во время осеннего забоя. Даже Кок Бек, который поначалу защищал ланкастерцев, теперь тоже превратился в их врага – сперва их оттеснили на его берег, а потом и загнали в воду. Вода же в ручье была ледяной, а течение – быстрым. Многие теряли опору под ногами и тонули, в то время как другие продолжали сражаться, стоя по колено в воде, пока не падали под ударами противника и кровь их не уносилась стремительно бегущей водой.

Под Гарри убили лошадь, но он сумел подняться на ноги и теперь дрался пеший плечом к плечу с какими-то чужими людьми, которых он никогда не видел прежде. На камзоле одного из них юноша заметил незнакомую эмблему с изображением серебряного льва; этот человек сражался с криком: «Норфолк! Норфолк!» Потом подошло подкрепление, теперь йоркисты уже не могли проиграть. Перед Гарри было уже гораздо меньше солдат, чем позади него. Он на секунду дал передохнуть руке, в которой сжимал меч, одновременно оглядевшись вокруг, чтобы попытаться понять, как складывается битва. Вдали он увидел каких-то людей, поспешно спасающихся бегством; их преследовали воины Йорка. Итак, все было кончено! Они победили!

И как раз тогда, когда Гарри на секунду отвлекся, рядом с ним раздался чей-то крик. Юноша резко обернулся, успел увидеть чье-то лицо, спутанную бороду и эмблему с красным драконом – и тут в шею Гарри вонзилось копье. Он почувствовал, как острие прошло почти насквозь, до самой ключицы, но не ощутил при этом никакой боли, только огромное удивление. Он хотел закричать, но горло его было перерезано, он не мог издать ни звука и лишь захрипел каким-то нечеловеческим хрипом. Бородатое лицо исчезло; наемник отправился убивать дальше. Гарри же рухнул на колени, судорожно прижав руки к ране; из-под его стиснутых пальцев ручьями текла алая кровь. Он не мог даже вздохнуть, ибо нос, рот, легкие были полны его собственной крови. Последней мыслью Гарри было: «Я тону», и, подумав так, он упал лицом вниз, едва не соскользнув в воду.

Это было самое кровавое сражение за всю войну. Убийства продолжались и после наступления темноты, когда противник был уже рассеян и обращен в бегство. Озверевшие солдаты-йоркисты охотились за наемниками Маргариты, словно попробовавшие крови псы, подающие голос во время гона и молча терзающие настигнутую дичь. Напрасно генералы и офицеры пытались отозвать своих людей. Бой был выигран, хотя королеве и удалось опять спасти свою шкуру. Маргарита, забрав мужа и сына из Йорка, где они скрывались, сейчас со всей возможной скоростью мчалась в Шотландию, где была бы в полной безопасности.

Убийства продолжались и в самом Йорке, несмотря на все усилия Эдуарда остановить расправу. От самого Таутонского поля и до белых стен Йорка весь снег был истоптан и залит кровью, кровь ручьями текла по дорожным колеям и придорожным канавам, повсюду валялись мертвые тела – таков был страшный урожай войны.

До «Усадьбы Морлэндов» весть о сражении донеслась еще до того, как оно закончилось; вскоре в поместье узнали и о грандиозной победе Йорков.

– Слава тебе, Господи! – вскричала Элеонора. – Теперь нам остается только дожидаться возвращения наших мужчин. – И она повела всю семью и прочих домочадцев в часовню, где мистер Джеймс отслужил специальный благодарственный молебен за дарованную йоркистам победу. И только известие о том, что Маргарите опять удалось скрыться, немного омрачило радость обитателей поместья.

– Как бы мне хотелось, чтобы эта женщина наконец умерла! Пока она ходит по земле, от неё все время надо ждать каких-нибудь подлостей, она так и будет сеять смерть в этой стране! – проговорила Элеонора.

Всю ночь напролет, как бешеные, лаяли собаки во дворе, сходя с ума от разлитого в воздухе запаха свежей крови и чуя пробирающихся мимо них в темноте оборванных беглецов; те тоже обильно поливали землю кровью и искали место, где можно спрятаться и, следовательно, спастись. И всю ночь Элеонора провела, бодрствуя в часовне; женщину окружали преданные слуги. Эдуард и Изабелла тоже не сомкнули глаз, сидя в спальне с Дэйзи, которая опять была беременна и которой скоро предстояло произвести младенца на свет. Эдуард и его сестра опасались, что все эти сегодняшние страхи и волнения могут вызвать преждевременные роды. Джон, Ричард и Нед были в детской с Энис и мистером Дженни, пытаясь заснуть, но отчаянно вцепляясь под одеялами друг в друга при любом страшном и непонятном звуке, доносившемся из мрака за окном.

Наконец взошло красное, как кровь, солнце, залив своим розоватым светом окровавленный снег, и вскоре после рассвета во двор «Усадьбы Морлэндов» прибрели два человека. Одежды их были пропитаны кровью – своей и чужой. Глаза у мужчин были красными, лица – серыми от усталости, руки, покрытые коркой засохшей грязи, бессильно болтались и не могли даже подняться в приветствии, когда пришельцы наконец остановились. Вокруг них моментально собралась толпа, зазвучали поздравления с благополучным возвращением, раздавались сочувственные вздохи; мужчин повели в дом, усадили в главном зале у камина, перед ними появилась еда и горячая вода. Ранены оба были легко, они больше измучились, чем пострадали. Вся семья, услышав крики на улице, побросала все свои дела и бегом спустилась вниз, чтобы взглянуть на прибывших.

– Где все остальные? – тут же осведомилась Элеонора. Утомленные мужчины растерянно переглянулись. – Где остальные? – опять спросила женщина.

– Нет никаких остальных. Уцелели только мы двое, – наконец ответил один из воинов.

– Сражение было очень жестоким, – с трудом попытался объяснить другой. Для них все это уже отошло в прошлое, казалось каким-то диким сном, и вновь возвращаться к событиям вчерашнего дня по приказу высокой рассерженной женщины им было невмоготу. – Большинство погибло в самом начале битвы. Врагов было гораздо больше, чем нас.

– Гораздо больше, понимаете? – поддержал его товарищ. – Пока не пошел снег. Дик, я и еще один парень – мы оказались на отшибе. Потом этого третьего – Джека – убили. И остались только мы с Диком. – Голова мужчины бессильно поникла на грудь. Элеонора пыталась понять...

– А Гарри? Мой сын, Гарри? – голос её молил, но она уже знала правду. Дик с трудом покачал головой.

– Мы пытались разыскать тела, потом, когда все уже было кончено, прежде чем пойти сюда. Кое-кого из наших мы нашли. Вам никогда не доводилось видеть столько трупов. Мистер Гарри был внизу, у ручья. Мы вытащили его из воды, но привезти сюда никого из них не могли. У нас не было ни телеги, ни лошади, ничего...

Проговорив это, мужчина поднял голову и с шевельнувшимся где-то в глубине измученной души восхищением отметил, сколь достойно госпожа восприняла это страшное известие. Она замерла, гордо выпрямившись во весь рост, словно для того, чтобы не показать, как тяжело перенесла она этот удар. Но лицо у неё сразу стало старым. Конечно, это ужасно – потерять мистера Томаса и мистера Гарри, одного за другим, но когда человек так утомлен, как Дик сейчас, ему хочется только одного – спать. Он не успел даже додумать, эту мысль до конца. Его глаза сами собой закрылись. Мэл, его приятель, сидевший рядом, уже давно спал.

– Пусть о них позаботятся, – приказала Элеонора, стараясь, чтобы её голос не дрожал. – Эдуард, надо привести все тела домой, пока на поле брани не появились могильщики. Я слышала, что иногда они специально уродуют трупы, чтобы их невозможно было опознать. Лучше прихватить с собой оружие – на случай всяких неожиданностей. Тебе понадобится повозка, может быть, даже две. Позаботься, чтобы привезти их всех. Возьми с собой Оуэна и еще кого-нибудь из мужчин посильнее и прихватите какой-нибудь материи, чтобы прикрыть тела. Элис, Энн, достаньте из кладовой ткань и отнесите её мужчинам во дворе. Шевелитесь, нечего тут рыдать! Джоб, распорядись насчет лошадей. Ну почему все застыли, как мертвые? Столько всего надо сделать – торопитесь!

– Матушка... – начал Эдуард, слегка ошеломленный той быстротой, с которой развивались события, но в это время сверху донесся крик, топот бегущих ног, и по лестнице скатилась вниз Лиз, горничная Дэйзи, даже потерявшая в спешке свой чепец.

– Мадам, мадам, у миледи начинается. Ребенок пошел, – закричала она.

Эдуард вздрогнул и хотел броситься наверх, но Элеонора твердой рукой поймала сына за плечо и вновь развернула лицом к входной двери.

– Я пригляжу за Дэйзи, ты же нужен в другом месте. Отправляйся, привези домой брата и всех других. У смерти свои права, такие же, как и у новой жизни.

Ребенок Дэйзи родился за два часа до полудня. Это была девочка, и нарекли её Сесили – в честь матери. Эдуард же с Оуэном и другими мужчинами вернулись со своим скорбным грузом лишь в сумерках – так трудно было отыскать своих мертвых среди гор трупов, да и дороги были настолько ужасными, что обратный путь занял гораздо больше времени, чем Эдуард рассчитывал. Весь вечер женщины обряжали покойных, обмывали им лица, расчесывали волосы, распрямляли окоченевшие члены и заворачивали тела в куски новой материи; потом погибших перенесли в часовню, где курился ладан и горели свечи. Здесь женщины готовились провести возле усопших всю ночь. Элеонора стояла на коленях рядом с телом своего сына, не переставая удивляться тому, каким свежим и чистым выглядит его лицо, совсем не обезображенное смертью. Холодная вода ручья смыла с него кровь, и теперь кожа Гарри была белой и гладкой, как алебастр.

«Он выглядит, как прекрасное изваяние», – подумала женщина, и это натолкнуло её на мысль о том, что и правда надо поставить Гарри и Томасу памятники, возможно, даже прямо здесь, в часовне, прекратив её в мемориал двух братьев, двух сыновей Элеоноры, павших в бою. Она не знала, где похоронен Томас; все трупы с поля Вейкфилд были свалены в одну общую могилу, которую теперь нельзя было отыскать, но у Гарри должны быть великолепные похороны, которые станут заодно и прощанием с Томасом.

– Он был так молод, – сказала Элеонора вслух.

– Да, мадам, но при этом уже успел стать отличным солдатом, – раздался позади неё чей-то голос. Она обернулась и увидела Дика, теперь отмывшегося, отдохнувшего и накормленного, но все равно выглядевшего более изможденным и осунувшимся в жизни, чем Гарри в смерти. – Он бился как тигр, мадам, до самого конца, а потом... смерть его должна была быть быстрой, – извиняющимся тоном добавил Дик, боясь, что только еще больше расстроил несчастную мать, вместо того чтобы успокоить, как хотел. Но Элеонора лишь кивнула, принимая его поддержку.

– Они оба были чудесными мальчиками. Слава Богу, что смерть их была хотя бы не напрасной. – Женщина провела по мраморной щеке сына пальцем. Щека была твердой и холодной, совсем не похожей на живую плоть. «Он покинул меня, – подумала Элеонора, – покинул навсегда».

– Я припоминаю, – тихо сказал Дик, – как перед самой... перед началом битвы он сказал... сказал, что на Пасху мы будем дома.

Навеки – дома.

В Пасхальную субботу король – как теперь нужно было привыкать звать Эдуарда Марчского – прервал бесполезную погоню за Генрихом и Маргаритой и вступил в Йорк под сумасшедший перезвон колоколов и рев фанфар. Первое, что Эдуард сделал, даже не переодевшись и не поев, – это приказал снять с шестов у заставы Микл Лит высохшие и сморщенные головы своего отца, брата и дяди и со всеми почестями положить их в гроб. Гроб затем был установлен в расположенном неподалеку храме Святой Троицы. Король распорядился, чтобы потом головы соединили с телами и надлежащим образом захоронили в Понтефраке, ближайшем из замков герцогов Йоркских.

В Светлое воскресенье король с большой пышностью отправился в городской кафедральный собор, чтобы присутствовать на праздничном богослужении; в соборе была и вся семья Морлэндов, за исключением Дэйзи, которой пока еще приходилось оставаться в постели, и её новорожденного ребенка. Даже маленький Ричард в свои два с половиной года и Нед, которому еще не исполнилось и двух, были в храме; одетые в свои детские костюмчики, малыши хранили благоговейное молчание, неожиданно потрясенные великолепием празднества, торжественностью службы и присутствием самого государя.

Король Эдуард же смотрелся великолепно – ростом в шесть футов и три с половиной дюйма, широкоплечий, тонкий в талии, очень красивый, с блестящими золотистыми волосами, свободно спадавшими из-под изукрашенной драгоценными камнями шляпы, с яркими голубыми глазами, временами сверкавшими так, что блеск их скорее навевал воспоминания не о плотном, приземистом отце Эдуарда, а о его изящной, всегда улыбающейся матери. Элеонора с радостным удивлением смотрела на короля, сына её Ричарда, но испытывала в то же время и чувство какой-то потери: уж больно Эдуард был похож на свою мать и почти ничего не унаследовал от отца. Ричард должен был стать королем; вместо него на престол взошел Эдуард, но Эдуард совсем не походил на Ричарда!

После службы торжественная процессия проследовала по улицам города. Эдуард ехал медленно, помахивая рукой и улыбаясь, а девушки бросали цветы под копыта его лошади. О, да, конечно же, более пожилые женщины тоже бросали цветы, но в основном букеты бросали девушки. Молодой король должен был принести вечный мир, объединить страну под своей единоличной властью, восстановить законность и порядок, покончить с мздоимством и дурным правлением; но прежде всего государь был молод и красив, невероятно красив. Он и выглядел как король, а это для простых людей было так же важно, как и все, что ему предстояло сделать.

На Пасхальный понедельник в ратуше устроили большой прием, на который в гости к королю просили пожаловать всю окрестную знать, Эдуард и Элеонора тоже были в числе приглашенных.

– Это такая честь, – щебетала, сидя в своей постели, Дэйзи; она качала на руках маленькую Сесили, которой все опытные няньки уже сейчас пророчили необыкновенную красоту. – Это так великолепно! Я так рада, что вы там будете; и вам непременно придется рассказать мне обо всем, что вы там увидите. Постарайтесь запомнить, кто во что одет – Эдуарда спрашивать бесполезно, он даже не может отличить одну прическу от другой.