Плантагенеты (№2) - Дракон и сокровище

Роды изменили Элинор не только внешне — талия ее снова стала стройной, а кожа утратила появившийся во время беременности желтоватый оттенок, — но и внутренне. Она все более страстно привязывалась к Симону, и теперь ему уже нетребовалось перед любовным актом возбуждать ее многочасовыми ласками. Она готова была отдаться ему по первому зову, в любое время дня и ночи, она могла делить с ним ложе по нескольку раз в день, и порой они в самые неурочные часы рука об руку поднимались в свою башню, вход в которую был строжайше воспрещен всем слугам замка Кенилворт.

Иногда, если Симон отлучался по делам в близлежащие деревни или подолгу занимался учениями с воинами своего разросшегося гарнизона, Элинор прикасалась к его вещам, подносила к лицу его одежду, и сердце ее начинало неистово колотиться при мысли о восхитительных безумствах, которые они вместе совершат на своем широком ложе в башне Цезаря. Порой, представляя себе те ласки, которые они станут расточать друг другу, она не могла сдержать стоны, рвавшиеся из ее груди.

Кенилворт и прилегавшие к нему угодья благодаря неустанным трудам и заботам Элинор и Симона стал приносить значительный доход. Сюда со всех концов Англии стекались воины, желавшие вступить в гарнизон Симона, странники и пилигримы, торговцы и менялы.

Благодаря им хозяева Кенилворта, не покидая своего поместья, были хорошо осведомлены обо всем, что творилось в стране.

Симона не на шутку обеспокоили слухи, дошедшие до него в последние дни мая и в начале июня и гласившие, что король распустил свой Совет и назначил новый, состоявший исключительно из родственников королевы, которых, как было известно де Монтфорту, держал в руках епископ Винчестерский. Королева в скором времени должна была разрешиться от бремени, и Генрих решил по этому случаю обложить своих баронов неслыханно высоким налогом. Те втайне запасались оружием.

Симон решил воззвать к здравому смыслу Генриха и указать ему на опасность, которой тот себя подвергает, следуя советам своего окружения. В Лондоне, куда он направился со всей возможной поспешностью, его неприятно поразила царившая на улицах вражда к монаршей чете, грубая брань горожан в адрес короля и королевы.

Генрих был обрадован прибытием де Монтфорта и, не дав тому опомниться, повлек его к Тауэру, чтобы похвастаться новыми пристройками к этому мрачному зданию. Зная страсть его величества к архитектуре, Симон терпеливо выслушал его разглагольствования и, лишь когда Генрих исчерпал эту тему, перевел разговор в более серьезное русло.

— Сир, бароны не согласятся выплатить вам ту сумму, которую вы от них требуете, мне стало известно, что они вооружаются и готовы выступить против вас со своими войсками. Подумайте, чем это вам грозит.

— Но мне нужны деньги, де Монтфорт!

— Если в стране разразится междоусобная война, вам придется тяжко, сир! Избежать поражения в ней, а возможно, и предотвратить ее вам удастся лишь в том случае, если вы восстановите Губерта де Бурга в должности юстициария. Тогда население Пяти портов и многие бароны снова станут на вашу сторону.

— Это прекрасная мысль, Симон! Оставайтесь со мной! Мне, право, нужны ваши мудрые советы!

— Ваше величество, помните ли вы, какой благополучной была наша страна при де Бурге и Маршале во главе ваших войск?

Генрих покорно кивнул. Однако Симон ни минуты не сомневался, что после разговоров с Винчестером или кем-нибудь из членов нового Совета монарх снова в который уже раз изменит свое мнение. Однако он продолжал развивать свои планы о выходе страны из стоявших перед ней трудностей:

— Объявите полное помилование де Бургу, сир, и назначьте брата Уильяма Маршала лордом-маршалом Англии. Вы неизменно находитесь в стесненных обстоятельствах, а между тем ваш лорд-казначей купается в деньгах. Этот скромный служитель Церкви получает от своих приходов не менее пятнадцати тысяч марок в год. Эти деньги должны поступать в вашу казну, а не наполнять его сундуки.

— Вы говорите — пятнадцать тысяч?! — изумился король. — Хорошо, я спрошу об этом Винчестера.

Симон тяжело вздохнул, осознав, что его поездка в Лондон и разговор с королем были пустой тратой времени. Монарх был не более чем игрушкой в руках Питера де Роша.

Подъезжая к Кенилворту, Симон сквозь ветви плакучей ивы разглядел легкую лодку, которая качалась у берега широкого замкового рва. Он спешился, велев оруженосцу отвести его жеребца в конюшню, крадучись подошел к миниатюрному суденышку и слегка качнул его.

— О черт! — выругалась задремавшая на дне лодки Элинор.

— Ты ошиблась, дорогая! Это всего лишь дракон! — И он одним прыжком оказался на борту лодки.

— Что ты делаешь?! Мы же сейчас перевернемся!

— Не бойся, дорогая! Ведь я с тобой! — Он сжал ее в объятиях, лодка качнулась, зачерпнула бортом воду, и через секунду граф и графиня Лестер уже барахтались в глубоком рву.

Хохоча во все горло, Симон подхватил Элинор на руки и выбрался на крутой берег. Он сорвал с себя и с нее мокрую одежду и, покрывая ее влажное тело горячими поцелуями, овладел ею прямо на берегу, с неистовой страстью дикаря, до глубины души потрясшей Элинор.

— О, Сим! — шептала она, не разжимая объятий. — А что, если нас кто-нибудь видел с вершины одной из башен?

— Надеюсь, у них хватило деликатности отвернуться. Хотя сам я, признаться, ни за что не лишил бы себя такого упоительного зрелища.

— О, как ты можешь так говорить? — краснея, потупилась она.

— Полно тебе, дорогая! Мы не совершили никакого преступления, ведь даже сам Папа Римский благословил нас с тобой на это занятие!

— Боже, ты просто невыносим! — восклицала она, пока он нес ее, обернутую в мокрое тряпье, мимо обомлевших от такого зрелища замковых стражей.

— Но ведь ты прекрасно знала, что выходишь замуж за Дракона! — хохотал он, поднимаясь по ступеням лестницы в башню Цезаря.

— Да ты просто варвар! Приехать из Лондона с пустыми руками, а едва встретив меня, оставить без одежды!

— Как это — с пустыми руками? Разве я только что не одарил тебя своими ласками? Но я вижу, тебе этого мало? — Элинор тихонько рассмеялась. — Что ж, продолжим! — Он открыл дверь спальни и исчез за ней вместе со своей ношей.

37

В начале июля граф и графиня Лестер были оповещены о том, что Бог даровал Англии наследника престола, которого решено было наречь Эдуардом.

Симон приобрел в подарок для новорожденного двух чистокровных пони, которых он решил отправить в Виндзор с сэром РикарДом де Бургом. Элинор втайне от мужа заказала у золотых дел мастера чашу из серебра, инкрустированную изумрудами, которые так любил ее брат Генрих. Однако утаить это от Симона ей не удалось. Он увидел чашу на столе в комнате сэра Рикарда, и рыцарь, не ведая о том, что выдает тайну своей госпожи, поведал ему о происхождении и назначении этого драгоценного дара.

— Если ты думаешь, что твой подарок достанется маленькому Эдуарду, то мне придется тебя разочаровать! — грозно пророкотал он. — Мало того что ты без счета тратишь наши деньги, ты еще и выставляешь нас обоих на посмешище! Генрих немедленно приберет эту чашу к рукам и посмеется над твоим искренним порывом!

— Как ты смеешь чернить моего брата такими вздорными обвинениями?! — вспылила Элинор, воинственно вскидывая голову.

— Мне незачем брать на себя труд чернить его. Он сам прекрасно в этом преуспевает.

— Боюсь, — зло сверкнув глазами, парировала Элинор, — мы с братом оба выбрали себе неудачных спутников жизни.

— Еще бы! Ведь ты вышла за сорокалетнего мужчину, когда тебе сровнялось всего девять лет!

— Я предпочла бы до сих пор состоять в этом браке!

— Элинор, предупреждаю тебя…

— Ах, Симон, давай не будем ссориться, — взмолилась она. — Ведь у меня может пропасть молоко. Пока Бетти найдет для нашего Генриха хорошую кормилицу…

— К чему тебе торопиться с этим?

— Но ведь мы скоро поедем в Лондон!

— Элинор, запомни раз и навсегда: мужчина в этом доме я и мне решать, куда и когда мы поедем. Нам с тобой нечего делать в Лондоне!

— Но нас пригласили…

— Я повторяю: нам там нечего делать!

Элинор испытала все средства воздействия на мужа: она ссорилась с ним, пыталась улестить его, осыпала его то упреками, то нежнейшими ласками, однако он оставался непреклонен. Лишь когда нарочный доставил им личное послание Генриха, гласившее, что граф Лестер назначен одним из девятерых крестных юного принца, решимость его поколебалась.

В том, что остальные восемь крестных отцов Эдуарда были его заклятыми врагами, Симон видел недобрый для себя знак. Но отказаться от столь лестного предложения было бы неслыханным нарушением этикета. Монарх предлагал Симону и Элинор от имени Питера де Роша остановиться на время пребывания в столице в епископском особняке.

— Я не хотел бы жить в доме Винчестера, — сказал Симон, входя в комнату Элинор, где Бренда расчесывала густые волосы своей госпожи. — Мне претит быть хоть чем-то обязанным этому негодяю!

Бренда охнула, выронила расческу и, пробормотав слова извинения, опрометью бросилась вон из комнаты.

— Вот видишь, как ты перепугал бедняжку своим непочтительным отзывом о его высокопреосвященстве! — упрекнула мужа Элинор.

— Напугал? Эту вертихвостку? Да она просто воспользовалась предлогом, чтобы увильнуть от своих обязанностей!

— Почему ты так ненавидишь Винчестера? Что он тебе сделал? Я, по правде говоря, очень рада его предложению. Мне претит жить в Виндзоре, где поселились де Лусиньяны и родственники Красавицы!

— Мы могли бы воспользоваться гостеприимством моего друга Роберта, епископа Линкольнского.

— Как тебе угодно, дорогой, — промурлыкала Элинор, глядя на себя в зеркало. Она была довольна, что едет в Лондон, и ей было безразлично, в доме кого из епископов они расположатся на время торжеств.

Спустившись с лестницы, Симон застал у перил жалобно всхлипывавшую Бренду.

— Милорд, заклинаю вас, оставьте меня в Кенилворте, я не хочу жить в доме милорда епископа Винчестерского.

Симон с любопытством взглянул на камеристку:

— В чем дело? Почему ты дрожишь?

Бренда ухватила его за рукав и повлекла в пустую оружейную комнату, где поведала обо всем, что связывало ее с Питером де Рошем.

— Тебе нечего бояться, дитя мое! Графиня Лестер возьмет с собой в Лондон другую камеристку, — сказал он девушке, выходя вместе с ней из оружейной. С площадки лестницы за ними внимательно наблюдала Элинор.

Поднимаясь на башню Цезаря, Симон раздумывал о словах Бренды. Выходит, подозрения сэра Рикарда полностью подтвердились! Де Монтфорт решил принять любезное приглашение Винчестера. Это даст ему возможность разузнать как можно больше о тайных интригах его высокопреосвященства.

При виде Элинор он улыбнулся и протянул руку к ее груди.

— Не трогай меня! Как ты смеешь?! После того, как миловался с этой…

— С какой? — оторопело спросил Симон. — А-а-а, ты видела меня с Брендой! Да ты никак ревнуешь? — И он расхохотался.

— Ревновать тебя к этой подстилке, которая побывала под всеми слугами и воинами Виндзора, Одигема и Кенилворта? Уж не спятил ли ты?! Просто в следующий раз, когда твой уд станет выпрыгивать из панталон, выбирай места поукромнее. По-моему, тебе совершенно незачем заваливать служанок чуть ли не на глазах у всей челяди!

— Ну успокойся же, Элинор! Я не взглянул бы и на первых придворных красавиц, ведь у меня есть ты! Девчонка умоляла меня оставить ее здесь. Она не хочет ехать в Лондон. И я согласился, сказав ей, что ты возьмешь с собой другую служанку. Прости, что вмешался не в свое дело, но ведь ты не будешь против? Бог с ней. У нее наверняка какой-нибудь душещипательный роман. Как и у меня. С тобой! —Элинор улыбнулась ему счастливой улыбкой. — Только, если хочешь соблазнить меня, не надевай это красное платье. Оно тебя полнит!

— Ох, Симон! Дело не в платье! — всхлипнула Элинор.

— А в чем же? Да что это с тобой?

— Мне кажется, я снова беременна.

Он расхохотался и не удержался, чтобы не поддразнить ее:

— Ты обеспокоена, что все узнают — мы с тобой иногда предаемся любовным играм?

— Ах, да как же ты не понимаешь! Ведь мы женаты всего полгода, а я ношу уже второго ребенка! Это все ты виноват!

— Я? Да неужто? Вспомни-ка хорошенько, в ту ночь, когда ты засунула палец в мой…

— Сим! Прошу тебя! — взмолилась Элинор, густо покраснев.

Он поцеловал ее в щеку:

— Неужто ты не рада? Или мои сыновья, по-твоему, недостаточно красивы?

— О, что ты! — Лицо Элинор озарила мягкая улыбка. Ее сердце преисполнилось нежности к спавшему в детской малышу и к его еще не рожденному брату.

38

Вид Лондона неприятно поразил Элинор. Улицы его были узки и грязны, ветхие дома походили на расшатавшиеся зубы во рту древней старухи. Как все это было непохоже на их чистый, зеленый Кенилворт! Однако жители столицы, как оказалось, хорошо знали Симона и при виде Бога войны издавали приветственные крики. Мужчины с поклонами снимали засаленные шапки, женщины радостно улыбались и махали руками. Элинор было лестно, что ее муж пользуется таким почетом среди простых лондонцев.

Дом епископа Винчестерского, куда они вскоре прибыли в сопровождении многочисленных слуг и воинов, оказался каменным сооружением огромных размеров. Полы в комнатах и коридорах были устланы коврами, вдоль стен стояла дорогая резная мебель. Чувствовалось, что на обустройство этого дворца хозяин не пожалел ни сил, ни денег.

Вечером графу Лестеру нанес визит живший на этой же улице епископ Линкольнский. Во время беседы двух мужчин Элинор хранила благоразумное молчание, и ей удалось узнать многое, о чем она прежде даже не подозревала.

Линкольн уведомил Симона, что принц Ричард не намерен присутствовать на крестинах племянника, поскольку предпочитает оставаться в своем новом владении Пуату. По мнению епископа, Ричард вынашивал планы овладения Римским престолом и не желал покидать континент.

Собеседники с презрением клеймили жадность принца, ставшую притчей во языцех, и Симон, досадливо поморщившись, сказал его высокопреосвященству:

— Он получает доходы не только со своих владений, но и с земель Маршала, но однако же не погнушался принять от меня денежное подношение, когда я уговаривал его признать мой брак. Вот куда пошла значительная часть денег, которыми вы меня ссудили!

Элинор сидела как на иголках, борясь с желанием встать на защиту брата. Но тут речь зашла о короле.

— Мне удалось узнать, что он ведет переговоры о возложении сицилийской короны на голову своего сына Эдуарда, — сказал епископ.

Терпение и выдержка изменили Элинор. Она знала, что муж ее сестры Изабеллы, Фредерик, не только император Германии, но и король Сицилии.

— Генрих ведет переговоры с Фредериком, потому что Бог не дал им с Изабеллой детей? — наивно спросила она.

— Нет, — кашлянув, ответил епископ. — С Папой.

— А какое же отношение может иметь его святейшество к сицилийскому королевству?

— Он обещал это королевство Генриху Плантагенету в обмен на его военную помощь.

Горько усмехнувшись, Симон возразил:

— Ну какой прок в военных расходах от самого Генриха? Вся их тяжесть снова ляжет на плечи баронов!

Элинор, извинившись, вышла из-за стола. Ей хотелось в одиночестве обдумать услышанное, а главное, решить для себя вопрос, имеет ли она право выслушивать подобные обвинения в адрес своих братьев? Ведь в каждом слове епископа Линкольнского и Симона сквозила измена! Она едва успела притворить за собой дверь, как к беседовавшим присоединился новый гость. Элинор узнала голос сэра Рикарда и облегченно вздохнула. Уж он-то не позволит чернить имя своего монарха! Но первые же его слова привели ее в ужас.

— Граф, я так надеялся, что вы не поддадитесь на уловку Винчестера и останетесь в Кенилворте! — сокрушенно проговорил он. — Ведь де Рош заманил вас в ловушку.

— Я подозревал это! — ответил Симон.

— Ему без труда удалось настроить короля против вас. Генрих поделился с ним вашими планами о возвращении из ссылки дяди Губерта и назначении Ричарда Маршала юстициарием Англии. Ну, до дяди-то им не добраться, а вот Ричард Маршал был сослан в Ирландию и там обезглавлен. Боюсь, что его величество отправит вас в ссылку, и хорошо, если дело ограничится только этим!

— Что он вменяет мне в вину?

— Винчестеру ничего не стоило убедить его, что вы, взяв в пример Генриха II, добились брака с принцессой Элинор с целью захвата английского трона.

Элинор внезапно почувствовала, что внутри у нее что-то оборвалось. Глотая слезы, она бесшумно поднялась по лестнице в свою комнату. Голова ее кружилась, мысли путались. Так вот, оказывается, каков он, ее любимый супруг! Он домогался ее лишь ради того, чтобы войти в королевскую семью, получить права на трон! Как же слепа она была все это время! Ей захотелось немедленно поехать в Виндзорский дворец к Генриху, чтобы пожаловаться на все свои беды. Он один на всем свете любил ее искренне и непритворно!

Она принялась торопливо выбирать шаль, чтобы защититься от ночной прохлады. Внезапно в дверь постучали, и на пороге появился Симон.

— Элинор, я ненадолго отлучусь. Мне надо повидать короля, чтобы предотвратить нависшую над нами угрозу.

— Я поеду с вами, — не поднимая глаз, ответила она.

— Элинор, об этом не может быть и речи! Ты не понимаешь, чем это может обернуться!

—Я все прекрасно понимаю! И ты… и вы не запретите мне увидеться с братом! Он любит меня ради меня самой! Не то что вы! Вы! Вы добивались моей руки лишь ради тех выгод, которые сулил вам этот брак! И как только это не пришло мне в голову?!

— Элинор, опомнись! Ты горько пожалеешь о своих словах!

— Это вы пожалеете о своих поступках!

— Хорошо же, едем! Я хотел уберечь тебя от горькой правды, но теперь вижу, что для тебя будет лучше узнать обо всем из первых уст!

Они вошли во дворец и, миновав несколько коридоров, оказались у дверей большого зала. Слуги и стража почтительно пропускали всюду принцессу и ее мужа. Генрих явно не ожидал, что они явятся сюда, и не отдал распоряжений об их задержании.

Король сидел за ужином в компании узкого круга своих приближенных. При виде Симона и Элинор, вошедших в зал и остановившихся у порога, лицо его перекосилось, как от зубной боли.

— Вы не смеете являться сюда, как к себе домой! — взвизгнул опомнившийся первым епископ Винчестерский. — Вы оба отлучены отпричастия!

— Кем? — приподняв бровь, осведомился Симон.

— Мной!

— На каком основании?

— На основании того, что вы соблазнили принцессу Элинор и самовольно, без одобрения Королевского совета и монаршего соизволения, вступили с ней в тайный брак!

— Ведь вы сами организовали наше венчание в дворцовой церкви! — с упреком обратился Симон к королю.

— Вы лжете! — не моргнув глазом заявил Генрих. Чувствуя поддержку всех сидевших за столом, он приосанился и гордо вскинул голову.

— Генрих! — не веря своим ушам, воскликнула Элинор. — Я всегда любила тебя, всегда защищала тебя от всех нападок и обвинений. Брат! Ты подло предал меня!

— Прелюбодеи! — презрительно бросила наслаждавшаяся этой сценой Красавица.

Элинор поняла, что должна немедленно увести Симона из Виндзорского дворца, чтобы помешать ему рассечь надвое епископа или самого короля. Она видела, как его рука инстинктивно потянулась к рукоятке меча. Симон не сомневался, что останься его Элинор среди этих людей, она неминуемо в течение ближайшего же часа попадет в застенок. Обнявшись, супруги вышли из зала и вскоре оказались за дворцовой оградой. Там их ожидал сэр Рикард де Бург.

— Благодарение Богу, они не задержали вас! Спасайтесь, милорд и миледи! Дом епископа Винчестерского оцеплен королевской стражей, а у всех городских ворот дежурят лучники и алебардисты. Им приказано арестовать вас и отправить в Тауэр.

— Спасибо вам, сэр Рикард! — спокойно произнес де Монтфорт. — Прошу вас, разместите наших слуг и воинов в доме епископа Линкольнского, а поутру отправляйтесь вместе с ними в Кенилворт. Я поручаю вашим заботам мои владения и нашего сына!

— Куда вы направляетесь, милорд?

— На континент.

— Боже, — всхлипнула Элинор, — мой мальчик, мой Генрих…

— …останется под присмотром Бетти, Евы и Марты и под защитой замковых стен и трех сотен воинов, — закончил за нее Симон.

Граф и графиня Лестер не мешкая поскакали в гавань и отплыли на континент с первой же баркой.

39

В течение последних недель Элинор наслаждалась такой роскошью, какой она не ведала за всю свою жизнь. Она покачивалась в гамаке на широкой, залитой солнцем веранде, глядя на безоблачное ярко-синее небо и спокойное море. После своего бегства из Англии, высадившись в Бордо, они сразу же направились в Италию, где жила не только императрица Изабелла, старшая сестра Элинор, но и принц Ричард со своей супругой и малюткой-сыном. Муж принцессы Изабеллы владел не только Германской империей, но и южной Италией, а также Сицилией.

Элинор, привыкшая вставать спозаранку и проводить свои дни в трудах и заботах, скучала от вынужденного безделья. Она тосковала по своему сыну, по родине, и душу ее непрестанно терзала мысль о коварстве Симона, женившегося на ней ради ее титула. Едва ступив на землю Италии, он предложил императору Фредерику свою помощь в военной кампании, которую тот вел на севере страны.

Туда же направились и несколько десятков воинов, переправившихся на континент из Англии, чтобы быть подле своего господина, графа Лестера, которого все они боготворили. Элинор, изнемогая от жары, размышляла о том, как неразумно поступили Фредерик и принц Ричард, вверив свои армии под начало Симона. Ведь после окончания этой кампании значительная их часть, как это бывало всегда, примкнет к войску де Монтфорта. Да, он умел завоевывать сердца людей! Она тяжело вздохнула при мысли о том, что и сама стала жертвой его чар! Как глупо с ее стороны было поверить в искренность его любовных заверений! Теперь Элинор горько досадовала на себя, что поддалась на эту старую как мир уловку, но исправить содеянное было уже нельзя. Ей предстояло хранить верность Богу войны, рожать, вскармливать и воспитывать его детей, управлять его владениями, полностью утратив веру в его любовь. Что ж, таков, судя по всему, удел всех женщин! Утешая себя этими мыслями, она, однако, не могла не сожалеть о своих былых иллюзиях, утрата которых образовала в ее душе пустоту, которую ничто не могло заполнить.

Вечером все три женщины собрались за столом в просторном обеденном зале. Две Изабеллы обсуждали подробности предстоящего крестового похода, который затевал Ричард. Элинор, погруженная в свои мысли, улавливала лишь отдельные слова из их разговора. Она любила обеих женщин, но ее не переставала удивлять их алчность. Они были богаты настолько, что могли позволить себе любую роскошь, не заботясь о расходах, и тем не менее жажда приобретательства заставляла их с нетерпением ожидать новых богатых трофеев, которые сулил этот поход. Элинор улыбнулась при мысли, что она не только самая бедная из всех троих, но и менее знатная, чем ее сестра и невестка. Одна носила титул императрицы, другая — герцогини, в то время как Элинор была всего лишь графиней. Тем временем женщины переменили предмет разговора.

— Джоан Фландрская — моя близкая подруга, — сказала Изабелла Германская, выразительно взглянув на Элинор.

— Джоан Фландрская? — переспросила та.

— Ну да, первая жена Симона.

— Ты ошибаешься, дорогая, я — первая и единственная его жена!

— О, так ты ничего не знаешь! — И обе Изабеллы поспешили посвятить Элинор в подробности отношений Симона де Монтфорта с богатой вдовой. Элинор не проронила ни слова.

Вдруг снаружи послышался топот копыт и звуки оживленных мужских голосов. Мужчины возвратились после военного похода на север Италии. В другое время Элинор непременно выбежала бы навстречу Симону, но теперь она осталась недвижима, как и обе Изабеллы, и стала молча ждать прихода супруга, брата и зятя.

Когда они присоединились к женщинам за обеденным столом, Элинор приветствовала Симона, едва подняв глаза от тарелки. Она делала вид, что не замечает, с какой тревогой тот вглядывается в ее лицо, не принимала участия в разговоре и ничего не ела.

— Элинор! Ты очень бледна. Как ты себя чувствуешь? — ласково спросил он.

— Благодарю, я совершенно здорова.

Через несколько минут она извинилась и, встав из-за стола, удалилась к себе.

Симон не последовал за ней, а остался в обеденном зале. После ужина все перешли на открытую террасу, куда им подали кофе и прохладительные напитки. Когда все разошлись по своим комнатам, де Монтфорт не отказал себе в удовольствии выкупаться в море. Элинор слышала, как он шумно плескался неподалеку от берега.

Он вошел к ней через балконную дверь. Морская вода каплями стекала с его смуглого тела.

— Как жаль, что ты неважно себя чувствуешь! Я мечтал, что мы с тобой поплаваем вместе в теплых водах Адриатики!

— Чтоб тебе утонуть!

— Элинор, да что это с тобой? Чем я тебе не угодил на сей раз?

— И ты еще спрашиваешь?! Теперь я точно знаю, что ты женился на мне ради моего происхождения, как до этого — на Джоан Фландрской ради ее денег! И не лги мне, что любишь меня! Я больше не верю тебе!

— Элинор, ведь, когда я познакомился с Джоан, я еще не ведал о твоем существовании! Благодарение Богу, что мне посчастливилось избавиться от нее! Ведь я люблю тебя, люблю больше жизни! Ну как мне доказать тебе это, бесценная моя?

Он сорвал простыню с ее обнаженного тела и накинулся на нее с такой свирепой жадностью, что Элинор не в силах была противостоять его натиску. Страсть Симона воспламенила ее дремавшие чувства, и не прошло и минуты, как она уже покрывала его мускулистое тело горячими поцелуями. Элинор охватила неведомая ей прежде жажда обладания, и она настояла на том, чтобы самой руководить ритмом их любовного акта, лежа поверх Симона. Когда их тела расслабились и Элинор опустила усталую голову со взмокшими, спутанными волосами на грудь Симона, она с надеждой спросила:

— Сим, ты и вправду не любил эту Джоан?

— Господь с тобой, дорогая! Она была и осталась безобразной, толстой старухой!

— Поклянись!

— Клянусь своей и твоей жизнью, здоровьем наших детей, я любил и люблю только тебя одну, Кэти! Между прочим, теперь моя очередь быть наверху!

— О, жестокий! Ведь я не могу и пальцем пошевельнуть!

— Меня это вполне устраивает!

40

Получив известие о том, что его брат Амори, участник предыдущего крестового похода, взят в плен султаном Египта, Симон де Монтфорт тотчас же решил примкнуть к Фредерику и Ричарду в затеваемой ими военной экспедиции. Элинор упросила мужа взять ее с собой в Аккру, откуда должны были выступить их войска.

Погода благоприятствовала им, и после нескольких дней плавания по Средиземному морю их корабли встали на якорь в гавани Аккры. Город поразил Элинор роскошью дворцов и особняков, чистотой широких улиц и спокойным, неторопливым ритмом жизни. На каждом шагу им встречались конные и пешие рыцари-европейцы, одетые с вызывающей роскошью.

Прибывших с подобающими почестями и истинным радушием приняли в замке Пилигримов — главной штаб-квартире ордена тамплиеров, рыцарей-храмовников.

Симон должен был руководить боевыми действиями, а Фредерик пообещал ему позаботиться об освобождении Амори во время переговоров с султаном, с которым их некогда связывал мирный договор. Теперь, после нарушения властителем Египта условий этого соглашения, император решил потеснить его войска и вынудить снова пойти на мировую.

Вскоре после выступления армии под предводительством Симона Ричард вернулся в Аккру, где активно занялся торговлей с иноземными купцами. Элинор не могла не признать, что обвинения в его адрес, высказанные некогда епископом Линкольнским, были вполне справедливы. Похоже, его не интересовало ничто, кроме наживы. Элинор не удивилась бы, узнай она, что он поддерживает торговые сношения с их врагами. Со свойственной ей прямотой она упрекнула брата в попрании их общих интересов.

— Каждый должен делать свое дело! — назидательно промолвил Ричард ей в ответ. —Симон сражается с неверными, я же добываю деньги. Ведь война — это всегда большие расходы.

— По-моему, все, что ты выручаешь, идет во благо лишь тебе одному! — парировала Элинор. — И еще мне кажется, что Фредерик меньше всего на свете думает об освобождении брата Симона!

— В этом ты права, дорогая сестра. Фредерик весьма практичен, и главным для него сейчас является возобновление мирного договора с султаном. А что до Амори, то это дело второстепенное. Он займется им, когда уладит прочие дела с Селимом.

Услышанное потрясло Элинор. Она с беспощадной отчетливостью осознала, что брат и зять готовы принести интересы Симона в жертву своей алчности и своим далеко идущим планам. Пока он сражается с войсками Селима, рискуя своей жизнью, они набивают свои кошельки и выторговывают выгодные условия сделки с неприятелем.

Решение пришло к ней внезапно, и она тут же взялась за перо, адресовав свое послание Селиму, султану Египетскому. В нескольких строках она просила властителя Египта принять ее, Элинор, принцессу Английскую, для переговоров о судьбе Мори де Монтфорта. Элинор отправила письмо с нарочным в Аскалон. Через неделю был получен ответ, в котором султан приглашал ее в свой Византийский дворец на побережье Средиземного моря.

Элинор не составило труда отправиться к султану втайне от Фредерика и Ричарда: те были слишком поглощены своими делами, чтобы следить за ней. Но Симон имел свое доверенное лицо в замке Пилигримов, и ему стало известно о намерениях Элинор, едва она выехала за пределы Аккры. Путь его также лежал в Аскалон, ибо Фредерик, не дождавшись обещанного приезда султана Селима в Яффу, решил послать в логово врага неустрашимого Бога войны.

41

Чернокожие прислужники, чья одежда состояла из одних лишь набедренных повязок, провели Элинор и сопровождавших ее десятерых воинов и двоих камеристок в недра роскошного беломраморного дворца султана Селима. Элинор с любопытством оглядывала высокие стены комнат, которые, отделяясь одна от другой резными арками, составляли причудливые лабиринты.