В Беркхэмстедском замке места было мало, и Робер де Мортен был рад, что сумел найти уголок для своего старого друга Монтгомери, но людям Ги пришлось расположиться лагерем возле замка.
Ги оказался в обществе знатных особ. Самыми значительными фигурами среди них были второй брат Вильгельма — Одо, епископ из Байе, известный богохульник и интриган, и родственник Вильгельма Уильям Фицосберн, которого герцог так любил, что почти не расставался с ним. Немалую роль при дворе Завоевателя играли и три неразлучных друга: Ришар де Рюль, постельничий Вильгельма, Эдо Дапифер, его управитель, и Хью де Гранмесниль, чей многочисленный пеший и конный отряд прославился в битве при Гастингсе.
В огромном трапезном зале Беркхэмстеда за ужином Ги де Монтгомери сидел рядом с Робером де Мортеном и другими родовитыми норманнами. Им подавали великолепные блюда, хотя многие из них были не совсем по вкусу Ги: диких кабанов, зажаренных целиком, головы которых были усыпаны приправами, а пасти набиты яблоками; тушки молочных поросят на огромных блюдах со сладкой пшеничной кашей, приправленной корицей; на серебряных подносах блистали великолепием журавли и павлины, и когда их разрезали, они издавали пряные ароматы. Переварить все это было по силам лишь желудкам; привыкшим к острой пище. Блюда были украшены разноцветным желе или засахаренными лепестками роз. Изобилие еды в сочетании с винами, прибывшими из Нормандии, вынуждало гостей время от времени, извинившись, выскакивать из-за стола, так как их начинало тошнить от неумеренного возлияния и поглощения яств.
Разговор зашел о замке Беркхэмстед, бывшем на попечении Робера де Мортена, и он посетовал на плохо построенные сакские укрепления.
— У саксов нет ни малейшего представления о том, как должно строить крепости, — говорил он соседям по столу.
Ги слушал его с большим вниманием, поскольку его очень волновало, как превратить свой замок в цитадель.
— Все это не более чем деревянные форты, окруженные искусственной насыпью, — говорил Робер, помахивая рукой.
— Согласен. Саксы больше искусны в ремеслах, а не з военном деле. Посмотрите на прекрасные ковры, которыми увешаны их стены, на замысловатые узоры на серебряных блюдах, и при этом все их сокровища были так слабо защищены, что нам не стоило труда заполучить их, — отозвался Ги.
— Пойдемте наверх, я покажу вам план перестройки, который я набросал, — предложил Робер, разволновавшись, поскольку речь зашла о его любимом деле — строительстве.
Друзья вышли из многолюдной трапезной. Робер разложил на узком длинном столе свои планы и заговорил, водя по ним пальцем:
— Я хочу возвести вокруг замка каменные стены толщиной не менее восьми футов. На их верхней части, обнесенной стенкой с бойницами, мои люди будут нести дозор. Вход наверх будет защищен башней и рвом, заполненным водой до основания земляного вала.
Ги внимательно изучал план.
— А стража будет и внутри, и снаружи? — поинтересовался он.
Робер кивнул.
— И все это я решил окружить еще одной стеной из тесаного камня, с бастионами, воротами и двумя рвами, между которыми будет возвышаться земляной вал.
В этот момент в комнату вошли две молоденькие служанки, чтобы поправить огонь и положить в постель мешочек с горячим песком. Робер, подмигнув другу, сказал:
— Надеюсь, вы меня правильно поймете! — И он шутливо обратился к девушкам, которые захихикали и, кажется, были готовы к дальнейшим услугам. — Мне бы хотелось не такого тепла!
— — Вы забыли, что у вас есть жена? — засмеялся Ги.
— Клянусь Иисусом, живя рядом с Вильгельмом, об этом невозможно забыть. Вы знаете, я думаю, что он ни разу не изменил Матильде. Как вы считаете, уж не боится ли он ее? — обратился Робер к Ги.
При этом предположении Ги расхохотался: подумать только, Вильгельм кого-то боится!
— Скорее всего Вильгельм, будучи сам незаконнорожденным, решил не повторять ошибки отца. В Матильде росточку всего четыре с половиной фута, как он может ее бояться? Хотя я знаю, что бывают женщины — сущие дьяволицы, — угрюмо добавил он.
Робер понял, что Ги имеет в виду свою собственную жену, оставшуюся в Нормандии, и сказал, кашлянув:
— Позвольте дать вам маленький совет. В каждом замке, будь то в Нормандии или в Англии, полно девиц, готовых исполнить все желания мужчины. Жены знают это, но относятся к подобному баловству снисходительно. А вот если вы заведете любовницу из знатных, жена устроит вам такое, что жить не захочется.
Перед мысленным взором Ги сразу возник чистый, прекрасный образ Лили. Он сжал кулаки и впился ногтями в ладони, чтобы усмирить пламя страсти, охватившее его.
— Я охотно поделюсь с вами всем, что у меня есть, дружище.
— Идет! — осклабился Ги. — Но предупреждаю: я хочу похитить у вас плотников и каменщиков, когда поеду к себе. Я намереваюсь выстроить в Годстоуне новую крепость, и знаете, что я придумал? Главный зал у меня будет не внизу, у входа, а наверху, для пущей безопасности.
— Ладно, Монтгомери, хватит, или я, честное слово, усомнюсь в ваших мужских достоинствах!.. — засмеялся Робер.
Ги занял делом своих людей, поручив половине из них охотиться, а остальным помогать в возведении новых крепостных сооружений. А чтобы они не заскучали, выполняя одну и ту же работу, он каждый день менял их местами: те, кто сегодня охотился, завтра шли на строительство, и наоборот. Это помогало Ги поддерживать дисциплину и порядок в отряде, так как он видел, что многие воины, предоставленные сами себе, очень быстро превращались в неуправляемых пьяниц и картежников, гоняющихся за женщинами. Правда, в присутствии Вильгельма все это не проявлялось. Он был жесткий человек и ни в доме, ни в застолье не потерпел бы никакого беспорядка. И еще он считал, что должен служить примером своим людям. Вильгельм никогда не пил лишнего, в битве неизменно находился в передних рядах; он был верным, хорошим мужем и строгим отцом своим подрастающим сыновьям и дочерям.
Ги заметил, что стоило Вильгельму отбыть на пару дней в Лондон, как в трапезной воцарился дух оргий. Началось пьянство. Все сквернословили, играли в азартные игры, распутничали с женщинами.
— Честное слово, Робер, вы разрешаете такие вещи, которых Вильгельм ни за что не потерпел бы!
— Пусть веселятся, пока нет брата. Он поехал сделать распоряжения относительно коронации, и Одо отправился с ним. Наверняка наш «благочестивый» братец Одо осядет в Лондоне. А я — нет. Останусь в своих владениях. А вы собираетесь отбыть в Лондон?
— Когда состоится коронация? — спросил Ги, страстно желая, чтобы все это поскорее кончилось и он смог вернуться домой.
— Ну, мы полагали, что первый день Нового года — самое подходящее время. Понимаете, все это символично — новый год, новое царствование и все такое. Но Вильгельм настоял на том, что коль скоро он завоевал Англию в тысяча шестьдесят шестом году, то и короноваться должен в тысяча шестьдесят шестом. С точки зрения истории это, конечно, внушительнее, — подмигнул Робер. — В общем, он назначил коронацию на первый день Рождества!
Ги никак не мог уснуть, снова и снова вспоминая последнюю ночь, проведенную с Лили. Но к этим сладким воспоминаниям примешивалась горечь. В сущности, Лили права: он опозорил ее, хотя единственное, чего он хотел, — это подарить ей любовь и счастье. Господи, да он бы с радостью женился на ней! Эта мысль, родившаяся из всплеска чувств, показалась вдруг Ги очень привлекательной. Почему бы ему действительно не обвенчаться с Лили? Пусть священник произнесет над ними положенные слова. Это будет незаконно, но Лили же об этом не знает! Она сразу почувствует себя уверенно и сможет высоко держать свою гордую голову и не стыдиться людей. Ей и сейчас нелегко, а если она родит ребенка, то будет совсем невыносимо.
Сын! Он страстно хотел сына. Ему уже за тридцать. Необходимо поторопиться. Он узаконит любого ребенка, которого родит ему Лили. Ги понимал, что мысль о браке — это пустое мечтание, но она не выходила у него из головы, и он поймал себя на том, что придумывает слова, которые скажет Рольфу и братьям, чтобы убедить их не раскрывать того, что он уже женат. Потому что он готов поклясться всеми святыми, что для него это венчание будет истинным и священным. Ги уже думал о Лили как о жене, только узами брака он сможет удержать ее при себе навсегда. Он представлял, как будет просить Лили стать его женой и как глаза ее засветятся радостью и любовью. Уладив мысленно эту проблему, Ги успокоился и уснул.
Когда настало холодное, ясное утро, он отогнал все эти безумные мысли о венчании. Но ночью, как только он лег, они вновь исподволь вернулись, полностью завладев его сознанием. И Ги понял, что никогда не ощутит себя цельным человеком, пока другая половина его души, Лили, не соединится с ним.
Ги рвался домой. Он думал о Годстоуне, и ему становилось не по себе, потому что поместье было плохо защищено, а он в лучшем случае сможет вернуться туда только через месяц. Ги стал искать повод для отъезда.
Глава 14
Декабрь подходил к концу, и Лили страстно ждала возвращения Ги. Обитатели Годстоуна готовились встретить йольnote 14. Все девушки занялись приготовлением рождественских подарков, а леди Элисон попросила Рольфа найти большое полено и принести его в зал, чтобы она могла его украсить. Веселой компанией дамы отправились в лес, где с помощью мужчин нарезали остролиста и омелы для гирлянд. Этими гирляндами они потом долго украшали стены, столы и даже опочивальни…
Мей сказала своему мужу Эдгару: — Хорошо, что лорда Эдварда отослали в Окстед.
— Ты рада потому, что теперь он подальше от Эдвины? — отозвался Эдгар.
Мей кивнула.
— Уж очень она привязалась к нему! Я пробовала объяснить ей, что из этого ничего не выйдет…
— Она скоро забудет его. Поладит с внуком Элфреда или с молодым Люканом.
Мей покачала головой.
— Она и смотреть не хочет на других мужчин. Сказала, чтоб мы ни с кем не договаривались, пока Эдвард не вернется в Годстоун.
— Больно высоко она залетела, — заметил Эдгар. — Хотя землей он больше не владеет, но все равно благородного происхождения. Если она и дальше будет стоять на своем, только сердце надорвет себе по своей же глупости.
— И почему это девки глупеют, когда влюбляются?.. — вздохнула Мей.
— Мужики тоже, — ухмыльнулся Эдгар и обнял жену.
— Давай быстрее, если уж у тебя это на уме. Дети вот-вот придут ужинать.
С тех пор как Эдвард уехал в Окстед, Эдвина пребывала в унынии. Получив от Мораг восковых куколок, она связала их друг с другом кусочком красной шерсти. Но дни бежали, а Эдварда все не было. В эту ночь Эдвина положила куколок с собой в постель и истово помолилась о том, чтобы Эдвард поскорее вернулся. Утром она принесла куколок к пчелам и шепотом поведала о своей страсти, как советовала Мораг. Жаль, что Самайн прошел, а она совсем забыла о нем, — это было первого ноября, языческий праздник, когда исчезают границы между смертными и бессмертными, между видимым и невидимым.
И вот желание Эдвины исполнилось. Эдвард пришел пешком из Окстеда. Девушка увидела из-за деревьев, как он идет к Годстоуну. Она, задыхаясь, подбежала к нему. Когда же он вежливо остановился и спросил, что ей нужно, Эдвина растерялась.
— Я… я скучала по вас!.. — выпалила она, так как не умела скрывать свои чувства.
Он грустно посмотрел на нее:
— Я пришел повидаться с матушкой. Она тяжело больна.
— Ах, Эдвард, я могу вам чем-нибудь помочь? — спросила она умоляюще, готовая взвалить на себя его горе.
— Только молитвой, — просто ответил он.
Лили с матерью сидели у постели леди Хильды по очереди. Той становилось хуже с каждым днем.
Лили шила у ее ложа. Она решила, что у Ги должна быть новая накидка и что будет она яркой, поэтому Лили выбрала алую шерсть и янтарную застежку, чтобы крепить накидку на плече. Как славно Ги будет выглядеть в ней! Она очень подойдет к его смуглой коже и черным волосам. Услышав тихий стук в дверь, Лили подняла голову, отложила шитье и встала. В комнату вошел Эдвард; схватив ее за руки, он торопливо проговорил:
— Я пришел узнать, как себя чувствует матушка, и повидаться с тобой, Лили.
Она грустно улыбнулась в ответ:
— Сейчас она спит. Матушка поит ее успокоительным отваром, но боюсь, ей не стало лучше, Эдвард.
— Благодарю, Лили, за все, что вы с леди Элисон делаете для нее. — Он поколебался, а потом продолжил: — Лили! Я по-прежнему люблю тебя. Почему бы нам не воспользоваться возможностью и не обвенчаться, пока их нет? Кто знает, может, нам повезет и они никогда не вернутся?.. — Он опустился перед ней на колени. — Любимая, мы поставим их перед fait accomplinote 15, и они уже ничего не смогут с этим поделать.
— Он просто убьет тебя, — мягко сказала Лили.
— А может быть, и нет, а может быть, он не захочет тебя после того, как ты будешь моей?! — молил он. — Я готов всем рискнуть ради тебя.
Она посмотрела на молодого человека, стоящего перед ней, и подумала: «Какой он еще мальчишка! А мне нужен мужчина». Взяв его лицо в ладони, Лили проговорила:
— Эдвард, если бы ты сказал мне: «Я готов всем рискнуть ради тебя» — до того, как я вышла за Вулфрика, я бы убежала с тобой и стала бы твоей женой. Ты должен был взять меня в тот день, когда мы ездили с соколами, и не позволить мне уйти к нему. А теперь я не люблю тебя — я люблю другого.
И про себя добавила: «Ты не был настоящим мужчиной и не стал им».
Отказ Лили глубоко поразил Эдварда. Выставив обрубок руки, он воскликнул:
— Это из-за этого, да?
— Твои слова недостойны тебя, Эдвард, — спокойно ответила Лили.
Он взглянул на нее и понял, что она права.
Леди Хильда продержалась еще несколько дней, и в ту ночь, когда была очередь Лили сидеть подле нее, мать Эдварда испустила последний мучительный вздох. Лили направилась в соседнюю комнату, где спала леди Элисон, размышляя, не разбудить ли ей сначала Рольфа, чтобы он послал человека в Окстед за Эдвардом. Она вошла в комнату матери, не постучав, и застыла на пороге. Элисон и Рольф, обнаженные, обнимали друг друга с такой страстью, какую Лили и вообразить не могла. Она побледнела, раскрыла рот и наконец пробормотала:
— Леди Хильда… Элисон плавно протянула руку за одеждой и сказала:
— Я сейчас приду. Рольф же спокойно добавил:
— Я пошлю гонца в Окстед.
Мать и дочь молча, не говоря ни слова друг другу, омыли тело и постелили чистое белье на постель. После того как закурили благовония, чтобы освежить воздух в опочивальне, леди Элисон знаком велела дочери следовать за ней. Они вошли в комнату Лили, и леди Элисон затворила дверь.
— Я — страстная женщина, а Рольф — мужчина в полном смысле этого слова. Чего же ты хочешь? Или ты полагаешь, что только тебе и Ги разрешается голыми развлекаться в спальне? Не будь лицемеркой, Лили!
— Простите меня, матушка, — смиренно ответила дочь.
После службы в годстоунской церкви Эдвард отвез мать домой — в Окстед, чтобы похоронить ее там. Священник произнес прощальное слово над небольшим гробом, и земля засыпала могилу, а Лили, глядевшую на осунувшееся лицо Эдварда, охватило страшное раскаяние, она казнила себя за то, что наговорила ему столько жестоких слов. И вдруг ее внимание самым необъяснимым образом привлекло одно из окон. Что это? Какая-то фигура, какой-то соглядатай, совершенно неуместный в этот скорбный час. Она задрожала, по коже побежали мурашки. Ее охватил такой же ужас, как во время последнего посещения Окстеда. И вдруг ей захотелось бежать. Привидения! Здесь полно привидений! Они преследуют ее, лишают душевного покоя. Резко повернувшись, Лили пошла прочь, остальные последовали за ней. Прочь от могилы, прочь из Окстеда, от его мертвецов, в Годстоун — домой, к жизни!
Эдвина смотрела, как гроб леди Хильды поставили на телегу, и похоронная процессия направилась в Окстед. Она следовала за всадниками пешком, держась на расстоянии. Эдвина не знала, зачем она это делает, знала только, что так нужно. Эдварду понадобится утешение. Она прибежала, когда молились за упокой души усопшей. Она видела, как Эдвард пригласил людей в дом, как Лили затрясла головой и, резко повернувшись, пошла прочь. Все уехали в Годстоун. Но теперь уже Эдвина не пошла за ними. Эдвард сидел у могилы. Стало темнеть. Эдвина поняла, что он просидит так всю ночь, если она не вмешается. Она тихонько подошла к нему и ласково окликнула.
— Эдвина, что ты тут делаешь?
— Я не хочу, чтобы вы были один сегодня, — просто ответила она.
Заглянув ей в глаза, Эдвард понял, что эта девочка горюет вместе с ним. И такая любовь сияла в этих глазах, что было невозможно ни отрицать ее, ни пренебречь ею.
— Позвольте мне остаться, — умоляюще попросила она.
— Я буду признателен тебе, если ты побудешь со мной немного. А потом я отвезу тебя домой.
Эдвина улыбнулась, давая понять, что все сделает так, как он захочет.
— Пойдем в мою комнату. — Эдвард взял ее за руку, и взволнованная девушка пошла за ним.
— Я никогда раньше не бывала в господских покоях, — молвила Эдвина.
— Тебе понравится. Конечно, у нас не так, как в Годстоуне, но мы жили в полном довольстве.
Они вошли в зал. Эдвина оглядывалась, восхищаясь прекрасными коврами, и вдруг вздрогнула:
— Кто-то идет!
— Это служанка моей матери, не бойся. Нора, я думал, ты уехала в Годстоун.
— Нет, милорд, теперь, когда норманнов нет, здесь так спокойно.
— Не называй меня милордом, Нора. Не забывай, что они вернутся.
Нора присела перед Эдвардом:
— Не собрать ли вам поужинать, Эдвард?
— Нет, спасибо, Нора. — И тут же он подумал, что Эдвина, наверное, голодна. — Впрочем, я передумал. Приготовь ужин на двоих и накрой в моей комнате. Мне принеси эль, а моей даме — мед. Думаю, он придется ей по душе. — И Эдвард улыбнулся.
Эдвина, очарованная тем, что он назвал ее своей дамой, пошла следом за ним в его опочивальню.
— Тебе, наверное, холодно, Эдвина? Прости, я не подумал. — Эдвард склонился над очагом, и через несколько мгновений там заалел огонек. Эдвина показала пальцем на меховое одеяло, лежащее на кровати.
— Это здесь вы спите? — спросила она, потому что не знала другой постели, кроме подстилки, лежащей на полу. — Я в жизни не спала на кровати.
Эдвард выпрямился и подошел к ней.
— Сегодня поспишь, — пообещал он.
— Я свалюсь, — затрясла она головой.
— Я буду так крепко держать тебя, что не свалишься. — И впервые за этот день Эдвард рассмеялся.
Свечи были не нужны. Огонь освещал спальню, превращая ее в уютный рай для влюбленных.
Нора тихонько постучала в дверь. Она принесла холодное мясо, сыр, масло и хлеб. Эдвину особенно поразило масло, которое нужно намазывать на хлеб. Она никогда в жизни не ела масла. Эдвина застенчиво подождала, пока Нора уйдет.
— А мне можно взять немного вот этого?
— Конечно. А сверху положи мясо, — посоветовал Эдвард.
— А что это такое? — с любопытством спросила девушка.
— Наверное, холодная оленина. Ты разве никогда ее не ела?
Она покачала головой. Эдвард внимательно наблюдал, какое впечатление на нее произведет оленина.
— Ужасно вкусно! — засмеялась Эдвина.
— А теперь попробуй вот это. Кажется, это куски дикого кабана. Вкус должен быть более пряный.
— М-м-м, тоже вкусно, — похвалила она. Эдвард был в восторге. Как это здорово — открывать другому человеку что-то приятное. При мысли о грядущих радостях Эдвард вспыхнул. Он знал, что Эдвина — девушка, и не хотел пугать ее чрезмерной торопливостью. Он предложил ей куропатку и настоял, чтобы она взяла ножку, сам же взял крылышко. Затем налил в рог хмельного меда, поднес рог к губам девушки и не отрывал, пока она почти полностью не осушила его. Последнюю каплю Эдвард оставил себе, прижавшись губами к тому месту, которого касались губы Эдвины. Потом он обнял ее и коснулся ее губ, еще сладких от меда.
— Мы испили из чаши любви!.. — прошептал он.
Эдвард отнес девушку на кровать, и она потянулась навстречу его поцелую. Он помедлил, любуясь ею; отблески пламени играли на ее нежном лице, обрамленном завитками светлых коротких волос. Она была похожа на ангела.
— Ах, милорд Эдвард, я так люблю вас! — воскликнула она.
— Эдвина, ты такая хорошенькая, такая милая…
Он осторожно снял с нее шерстяную рубашку и провел пальцем по маленьким расцветающим грудям. Когда он, раздевшись, лег рядом с Эдвиной, она встала на колени, чтобы видеть любимого. Ее губы осыпали быстрыми поцелуями его грудь, живот, низ живота и снова грудь… Они были такими легкими и жаркими, что он не мог шевельнуться и только стонал от желания. Потом порывисто привлек ее к себе. Она была совсем еще девочка, и он брал ее осторожно и был очень рад, что не сделал ей больно.
— Ты уверена, что с тобой все в порядке, Эдвина?
Вместо ответа она обвилась вокруг него и потерлась щекой о его грудь. Он сказал удивленно:
— Ты такая бескорыстная! Ты получаешь удовольствие, доставляя удовольствие мне.
— Нам нужно уезжать? — робко спросила Эдвина.
— Нет. Никому из нас не хочется покидать эту постель. Завтра утром, пораньше, я отвезу тебя домой и объяснюсь с твоей матерью.
Улыбнувшись, Эдвина устроилась подле него под мягким меховым одеялом.
Проснувшись, Эдвард обнаружил, что Эдвины рядом нет. Он быстро вскочил с постели, готовый пуститься на поиски девушки, и тут она вошла в опочивальню, неся горячую воду. Он засмеялся с облегчением:
— Ты вспомнила, что я люблю умываться.
— Позвольте мне умыть вас, милорд Эдвард.
— При условии, что ты доставишь мне такое же удовольствие! — пошутил он.
— Нужно поторопиться. Нора несет поесть.
— Ах, Нора, только ты можешь вывести меня из затруднения, — сказал Эдвард, когда та вошла в комнату с подносом. — Мне бы хотелось видеть мою даму в красивом платье. Хорошо бы оно было голубым, как ее прекрасные глаза. Посмотри, не можешь ли ты что-нибудь сделать, дорогая.
Собрав всю свою храбрость, Эдвина тихо спросила:
— А можно, я буду вашей женщиной?
— Моей леди, — поправил он ее. — После того как я повидаюсь с твоими родителями, я заберу тебя сюда.
Ги редко играл в азартные игры, однако, увидев, что ставкой в игре были две пары золотых браслетов, он решил, что браслеты пригодятся ему для подарка Лили.
Возможно, игрок и не подозревал, что они из чистого золота, и, рискнув всего лишь несколькими серебряными денье, Ги вскоре старательно спрятал браслеты в свой камзол. Он собирался обязательно вернуться в Годстоун до Рождества, чтобы преподнести Лили на праздник подарок, да и вообще ему просто очень хотелось домой.
Ги тут же разыскал Робера и прямо приступил к делу:
— Мне необходимо съездить на несколько дней в Годстоун. Я успею вернуться в Лондон на коронацию.
Робер улыбнулся:
— Здесь такая суматоха, что вашего отсутствия, наверное, и не заметят. Но если вас все-таки хватятся, я скажу, что вы уехали на побережье по моему поручению — ускорить доставку строительных материалов. С Богом!
Себе же Робер дал слово побывать в этом Годстоуне и узнать, чем он так притягивает Ги.
Сообщение Ги о том, что утром они едут домой, встревожило братьев.
— Но ведь мы не пропустим коронацию, а? — недоверчиво спрашивал Николя.
— Тебе нет дела до коронации, — засмеялся Ги, — просто не терпится наложить лапу на Лондон!
— А тебе не терпится наложить лапу на Лили! — отпарировал Николя.
— Мы должны прибыть в Лондон в двадцатых числах, так что надо поторапливаться. На рассвете выступаем. Проследите, чтобы все было готово.
Фейт сидела, съежившись, в углу хижины, пока Рыжий Волк одевался и тщательно проверял оружие. Она знала, что шайка отправляется в очередной набег, и уже придумала, что ей делать. Пусть только все они покинут лесной лагерь. Больше она не в силах выносить эту жизнь.
В обязанности Фейт входило приготовление пищи, и она спокойно принялась за работу: отрезала большие куски от косули, которую изгои убили на охоте, положила их в чугунный котел, висящий на огне, и налила в него воды. Потом бросила остатки дикой репы, зеленые листья горчицы и отправилась вверх по ручью, где, как она знала, растет ядовитое дерево. Насобирав ядовитых стручков, Фейт вернулась к своей стряпне и бросила стручки в котел. Когда варево вскипело, оно запахло так аппетитно, что у нее слюнки потекли. Взяв деревянную ложку, Фейт зачерпнула варева и с облегчением принялась за еду. Потом легла под ветвистым дубом, крепко обхватив руками живот, ибо знала, что ее ждет. Скоро она будет вместе со своим любимым Морганом, скоро она избавится от этого мучителя Рыжего Волка…
Проснувшись, Лили почувствовала, что у нее болит горло и что вся она горит. Она решила пролежать в постели весь день, как вдруг в опочивальню ворвался Эдвард.
— Пожар! Пожар! — крикнул он. И помчался в зал искать Рольфа. Эдвард был черен от дыма и грязи, и взгляд у него был безумный.
— В Окстеде горят крестьянские хижины! — крикнул он Рольфу. — Не знаю, с чего все началось. Думаю, это поджог. Нам нужна помощь. Сколько человек оставил здесь Ги — всего пятерых?
Рольф на мгновение задумался.
— Я дам вам еще людей. Наши крестьяне охотно поедут в Окстед. Я пойду к Элфреду, а он соберет народ на подмогу. Вы поведете их, Эдвард.
Я останусь здесь — на тот случай, если это сделано нарочно, с целью выманить всех из Годстоуна.
Элисон собрала всех дам. Кто рвал простыни на полосы, кто щипал корпию. Она послала Эделу по домам просить одежду, особенно детскую, — кто чем сможет поделиться. Потом приказала на кухне собрать побольше еды и отправилась в кладовую готовить снадобье от ожогов. Рольф бросился за повозками, чтобы отвезти все это в Окстед.
Он только что вернулся в зал, когда на дворе застучали копыта лошадей, скачущих во весь опор. В зал ворвалось около дюжины мужчин, и Лили, подняв голову, встретилась взглядом с Вулфриком. Ей показалось, что стены зала сдвинулись, а пол вздыбился и словно ударил ее в лицо, и она поняла, что падает в обморок, хватаясь руками за воздух и цепляясь за остатки сознания, хотя перед этим злом лучше было бы вовсе потерять разум.
Рольф попытался выхватить свой меч, но в спину ему всадили нож, и он рухнул в лужу собственной крови. Элисон, вскрикнув, бросилась было к нему, но Вулфрик ударил ее по лицу, и она упала на колени рядом с Рольфом.
— Связать ее! — приказал Вулфрик.
Кричали девушки, пытаясь спастись от мужчин. Вулфрик, стоя с кинжалом в руке, оскалил зубы, заметив, что Лили взбежала по лестнице. Подобрав подол, она помчалась в комнату, где они проводили брачную ночь. И все время в голове у нее звучал голос: «Я знала! Я знала!» Она повторяла эти слова снова и снова — в лад с ударами сердца. Ее то пронизывал такой холод, что зубы начинали стучать, то бросало в жар. Ей казалось, что она вот-вот задохнется. Частью рассудка она понимала, что это от простуды, и потому сочла это делом второстепенным. И тут внутренний голос произнес совершенно ясно и спокойно: «Ты больше не дитя, ты уже женщина! И коль скоро ты управилась с настоящим человеком, с Монтгомери, — ты сможешь справиться и с этим мерзавцем! У него есть хлыст, но твое оружие ранит насмерть». А потом она услышала, как совершенно отчетливо произнесла:
— Мне почти жаль его, у этого несчастного урода нет никакой возможности спастись!
Когда Вулфрик — вошел в комнату, она ждала, повернувшись к нему лицом. Ее губы ласково прошептали:
— Вулфрик, благодарение Господу, ты жив! Подозрительно сузив глаза, он занес было хлыст, но Лили плавно и легко скользнула под него и бросилась в объятия Вулфрика.
— Нет, любимый, прошу, не бей меня! Так обращались с нами эти нормандские псы! Они не настолько сильны, чтобы справиться с женщиной без помощи хлыста, как умеешь ты, Вулфрик, — мурлыкала она. Ее губы были совсем близко от его губ, и она то и дело высовывала розовый соблазнительный язычок и облизывалась. — Я не знала, что такое мужчина, пока не вышла замуж за тебя. Ты так замечательно умеешь вызывать дрожь в моих чреслах.
Он не отрывал взгляда от ее рта и был вынужден поцеловать ее так, как ему хотелось уже не один месяц. Она вздрогнула, изображая восторг, а он прорычал:
— Давай посмотрим, каким штучкам научили тебя эти норманны, женушка!
— Они использовали нас только как рабынь. Мы подавали пищу и воду, носили дрова. Эти дикари не находят сакских женщин привлекательными.
Лили выдохнула льстивые слова, ухитрившись при этом пылко прижаться к нему всем телом. Он тяжело задышал. От больного горла голос у нее приобрел волнующую, чувственную хрипотцу, и воображение Вулфрика заработало, несмотря на решение отомстить ей. Глаза Лили были полны немыслимых обещаний, и, сладострастно улыбаясь, она протянула руку и опустила дверной засов за его спиной, чтобы никто не нарушил их уединения. Потом она стянула с него кожаную рубаху, и ее пальцы побежали по его телу, лаская мучительно и непристойно. С его губ сорвался невольный стон, и Лили прошептала, проведя пылающими губами по его уху:
— Ты заставил меня ждать слишком долго, Вулфрик. Посмотрим же, что у тебя есть для меня? — И ее рука скользнула у него между ног.
Он изумился:
— Вот уж не ожидал, что Лили из Годстоуна будет разыгрывать из себя блудницу!
— Для одного тебя я буду блудницей, Вулфрик… Корчась от неутолимой похоти, он двинулся к кровати. Припав к нему, она сказала между поцелуями:
— Я знаю, как ты любишь больше всего, но в первый раз я хочу почувствовать тебя между своими бедрами, а потом я перевернусь, и ты сделаешь так, как тебе нравится.
Хлыст выскользнул из, его пальцев, когда, упав на постель, он потянул Лили на себя. Его рука скользнула под ее платье, а ее рука скользнула под перину, где был спрятан кинжал. Он так хорошо лег в ладонь Лили, словно был ее продолжением. Подняв кинжал, она быстро вонзила его в грудь Вулфрика. Глаза его расширились, а рот по-дурацки раскрылся. Вскрикнув, он занес руку, чтобы ударить ее, но с быстротой молнии Лили вонзила кинжал ему в плечо и разрезала всю мышцу сверху вниз.