– Да нет же! – крикнул Торет. – Она могла забежать в тупик, или же ее туда загнали.

– Я и не сказал, что это разумный поступок, – отозвался Чейн и крепко взял Торета за плечо, не давая ему снова перейти на бег. – Я сказал только, что, скорей всего, она так и поступила.

В этот миг он настолько напоминал Рашеда, что Торета затрясло от ненависти. Ох, этот Чейн, неизменно расчетливый, сдержанный, хладнокровный! Интересно, умеет ли он вообще чувствовать? Он, Торет, хитер и практически бессмертен, но ему никогда не стать таким рослым и представительным, однако у него есть Сапфира, которая его любит и нуждается в нем, а сейчас за ней гонятся убийцы.

Торет рванулся вперед, но железная хватка Чейна удержала его, принудив идти шагом, пускай и быстрым. Заглянув в очередной проулок или тупичок и никого там не обнаружив, он торопливо шел дальше.

– Погоди! – Чейн сильнее стиснул его плечо. – Ты ведь можешь учуять ее?

Торет остановился, лихорадочно обшаривая темноту в поисках хоть малейших следов Сапфиры. Его ощущения, если на них сосредоточиться, всегда были сильнее, чем у большинства его сородичей. К тому же именно он сотворил Сапфиру, а потому безошибочно чуял ее присутствие, когда она была поблизости.

– Нет, – сказал он наконец. – Ничего. Как будто она… как будто ее уже… – Он умолк, не в силах выговорить до конца страшное предположение, и лишь беспомощно глянул на Чейна.

Тот замер, пытаясь наскоро прощупать разумом окружающее, и ответил Торету озадаченным взглядом. Ни Чейн, ни Сапфира не могли похвастаться телепатическими способностями такой силы, какая была присуща Рашеду или Тише. Впрочем, есть и другие силы, которыми владеет только Чейн.

– Призови свою треклятую птицу! – велел Торет. Чейн закрыл глаза и замер, недвижим, – точь-в-точь статуя, установленная на углу улицы.

– Да скорее же! – почти взвизгнул Торет.

– Тихо! – ответил Чейн одними губами. Потом вдруг открыл глаза и схватился за меч.

– Ты нашел ее? Да?

– Возможно, – бросил Чейн и размеренной рысью двинулся дальше по улице.

Торет последовал за ним. Сейчас он так разъярился, что почти жаждал боя. Ему даже хотелось обнаружить, что Сапфиру – его Сапфиру! – преследует полуэльф, или девка-дампир, или пусть даже тот самый пес. По крайней мере, тогда ему было бы на ком выместить свою ярость. Они пробежали мимо поворота в ничем не примечательный закоулок, и тут Торет услышал всхлипы и шаркающие шаги.

– Сюда! – крикнул он во все горло, не заботясь о том, что кто-то может его услышать.

Он метнулся в закоулок, и Чейн, развернувшись, в два прыжка нагнал его. Здесь полным-полно было отбросов, пустых ящиков и прочего мусора – в закоулок выходили черные ходы нескольких лавок. Торет перепрыгивал через препятствия или же пинком отбрасывал их с дороги.

Справа от него колыхнулась едва различимая тень. Торет обернулся – и то, что он увидел, исторгло из его груди стон.

Сапфира брела вдоль стены закоулка, шатаясь, обеими руками опираясь о стену, чтобы не упасть. Одна ее рука была покрыта красной человеческой кровью. Правый манжет шелкового платья на другой руке был отрезан начисто. Ее собственная, черная кровь текла из рассеченного запястья, струйка крови ползла из уголка рта на подбородок, на шею, растекалась по груди.

И все же худшее Торет увидел, когда Сапфира с трудом подняла голову и взглянула на него.

В груди ее торчал длинный обломок деревянного кола. Лицо Сапфиры было искажено безмерным потрясением и страхом.

Торет метнулся к ней и успел подхватить в то самое мгновение, когда она, обессилев, начала падать. Он бережно опустил Сапфиру на землю, поддерживая ее за плечи.

– Не смей уходить, Сапфира! – приказал он страшным голосом. – Слышишь? Останься со мной! Чейн!

Но Чейн уже опустился на колени рядом с ним, с ледяным спокойствием обследуя деревянный кол, пронзивший грудь Сапфиры. Сапфира попыталась что-то сказать, но с губ ее сорвался лишь клокочущий хрип.

– Повтори! – велел Торет. – Скажи еще раз, только медленнее.

На сей раз он не сводил глаз с ее лица и сумел прочесть по губам: «Не могу вытащить…» Торет схватился за обломок кола.

– Нет! – сказал Чейн, железными пальцами стиснув его запястье, и без труда отвел его руку. – Она слишком слаба и истощена. – Чейн помолчал. – Кол пронзил ей сердце.

Паника с новой силой охватила Торета.

– Я не хочу ее потерять!

– А она все еще шевелится, – точно в забытьи, изумленно прошептал Чейн. – Кол, вбитый в сердце, должен был уничтожить ее, как уничтожил бы любого из нас.

«Помоги мне!» – одними губами произнесла Сапфира.

– Что же мне делать?! – почти взмолился Торет.

Чейн отрешенно смолк, размышляя. Торет глядел на него, и страх разрастался в нем, как лесной пожар.

– Разрежь себе запястье, глубоко, до самой вены, – наконец сказал Чейн. – Едва я выдерну кол – дай ей напиться. В нашей крови нет жизненной силы, но так она, быть может, продержится, пока мы не доставим ее домой. А там нужно будет поскорее добыть для нее живую кровь.

Торет заколебался.

– Я несколько дней не кормился, – пробормотал он. – Я не могу, лучше ты ее напои, а я выдерну кол.

Чейн отшатнулся, и на краткий миг на лице его отразилось нечто до крайности похожее на отвращение. Тут же он овладел собой, лицо его прояснилось и снова застыло в привычном уже спокойном безразличии. Он приставил к запястью острие своего меча, сделал глубокий разрез – и на пыльную землю упали капли его собственной черной крови. Бросив меч, Чейн прижал рассеченное запястье ко рту Сапфиры.

– Пей, – велел он и бросил Торету: – Тащи!

Торет выдернул обломок, содрогнувшись, когда кол заскрежетал внутри по ребрам Сапфиры. Глаза ее широко распахнулись, она попыталась закричать – но Чейн проворно втиснул свое кровоточащее запястье между ее зубов.

– Молчи и пей! – приказал он.

Смысл его слов наконец дошел до Сапфиры, и она вонзила клыки в его запястье, жадно глотая черную кровь. Верхняя губа Чейна задрожала, приподнялась в беззвучном рычании, однако он не закричал и не отпрянул. Торет испытал вдруг прилив странной благодарности к нему – и устыдился этого чувства.

Зияющая рана в груди Сапфиры понемногу перестала кровоточить. Наконец Чейн ладонью свободной руки уперся в лоб Сапфиры и рывком, хотя и не без труда, выдернул из ее клыков свое запястье.

– Еще! – прорыдала она.

– Нет, – сказал Торет. – Мы должны доставить тебя домой. Я добуду для тебя живую кровь.

Сапфира схватила его за плечи, щелкнула клыками, пытаясь добраться до горла, но Торет удержал ее, и наконец она стихла, обмякла, безвольно подергиваясь в его руках.

Чейн оторвал от ее подола полоску шелка и перевязал себе запястье. Другим лоскутом, пошире и подлиннее, он обмотал грудь Сапфиры.

– Пойду поищу извозчика, – сказал он. – Как только мы выберемся на улицу, нам нужно будет поскорей увезти ее отсюда.

И, не сказав больше ни слова, зашагал к выходу из проулка.

Торет обнял Сапфиру, укачивая ее нежно, как ребенка. Впервые он с убийственной ясностью понял, каково пришлось Рашеду, понял и то, почему Рашед отказался бежать из Миишки.

– Все хорошо, – шептал он ласково, – все, все хорошо, скоро я отвезу тебя домой.

Он не станет ждать, пока охотница и ее подручные снова застанут врасплох одного из них. Нет, он сам застанет ее врасплох.

– Я проткнула ей сердце, – прошептала Магьер. Лисил искоса наблюдал, как она меряет широкими шагами комнату, которую он занимал в «Бердоке». Сабля Магьер стояла в углу комнаты, прислоненная к стене. Лисил вместе с Мальцом остался в наемном экипаже дожидаться, пока Магьер заберет саблю у охранников «Рябиновой рощи». Рано или поздно им устроят изрядный нагоняй за переполох, учиненный в этом заведении, но вряд ли что-то может быть хуже, чем разговор с разъяренной и разочарованной Магьер.

– Этот кол проткнул ее насквозь, – упрямо продолжала она, стиснув кулаки так, словно деревянный кол все еще был у нее в руках.

– Знаю, – сказал Лисил. – Я сам это видел.

Малец растянулся на кровати, а Лисил, сидя рядом с ним, сосредоточенно перебирал в мыслях то, что случилось этой ночью, равно как и то, что, судя по всему, не случилось. Что ж, хорошо уже и то, что его дурацкий поход в «Рябиновую рощу» хотя бы на время забыт. Лисил бережно провел пальцами по густой шерсти Мальца, выискивая повреждения. Сбоку на голове у пса обнаружилась шишка. Крови не было, но все же Малец получил такой сильный удар, что этой ночью уже не мог идти по следу, оттого-то им и пришлось вернуться в трактир. На столике в углу, рядом с саблей Магьер, стояли две зажженные свечи и жестяная мисочка с водой, которую они добыли у трактирщика. Лисил указал на мисочку:

– Подай-ка мне ее.

Отвлеченная от своих невеселых мыслей, Магьер послушно передала ему миску и уселась на другом краю кровати. Лисил обмакнул сложенный вчетверо лоскут в холодную воду и бережно пристроил этот нехитрый компресс на голове Мальца.

– Как вышло, что эта тварь уцелела? – спросила Магьер.

Лисил неуверенно покачал головой:

– Причин может быть только две. Первое – ты не попала в сердце.

– Исключено.

– Тогда… Не впервые мы сталкиваемся с тем, что традиционный способ борьбы с вампирами оказывается на поверку заурядным суеверием.

– Превосходно, – проворчала Магьер. – Придется, стало быть, опять рубить головы.

– Есть еще огонь, – как бы невзначай напомнил Лисил.

– И думать не смей! – грозно предостерегла она. Воцарилось неловкое молчание, и Лисил почти был готов к тому, что раздражение Магьер сейчас выплеснется на него. Она, однако, промолчала и лишь смотрела, как он освежает компресс для Мальца.

– Кроме того, – наконец снова заговорила Магьер, – если от вампиров останется только пепел, нам нечего будет предъявить городскому совету. У нас и от сегодняшней-то стычки ничего не осталось. Выследить эту тварь мы не можем, разве что Малец оправится быстро и успеет взять след, пока тот не остыл. Я не успела даже отрезать хоть лоскут от ее платья, чтобы Малец мог найти ее по запаху.

– Я успел, – поколебавшись, признался Лисил. Глаза Магьер опасно сузились, она поджала губы, но не удостоила Лисила даже взглядом.

– Уж конечно, – согласилась она ледяным и язвительным тоном, – у тебя была такая возможность. Может, именно так мы теперь и будем охотиться на вампиров? Выпустим тебя в ближайший бордель, усадим за карты, нальем кубок вина – и останется только ждать, когда шлюха-вампирша усядется к тебе на колени.

Помимо воли Лисил дернулся, как от удара. И прикусил язык – в самом прямом смысле прикусил, – потому что хорошо понимал: что бы он сейчас ни сказал, его речи только подольют масла в огонь. Впрочем, если уж на то пошло, он просто не знал, что сказать.

На душе у него было так погано, точно он изменил Магьер. Но в чем? Все его робкие попытки сблизиться с ней, выказать свои чувства потерпели сокрушительное поражение. Всякий раз Магьер неизменно отталкивала его. Чего же ему тогда еще стыдиться? Того, что он пил и играл в карты? Но ведь он не напился допьяна и не проиграл – а стало быть, у него оставался только один повод стыдиться. Но ведь именно этого Лисил как раз и не хотел! С тех пор как они поселились в Миишке, он и не глядел на других женщин.

Все его мысли были только о Магьер.

И что хуже всего, что сильней всего бесило и смущало Лисила – что бы он там ни натворил сегодня ночью, а Магьер упорно поминает только одно: вампиршу, сидевшую у него на коленях.

Магьер издала глубокий вздох, и Лисил, подняв взгляд, обнаружил, что она смотрит на его длинные белые волосы.

– Ты потерял шарф, – сказала она. – Придется купить тебе новый.

Лисил запустил руку в карман, извлек пригоршню монет и высыпал их горкой на кровать перед Магьер.

– Вот. Я отыграл почти все, что спустил на шхуне. А впрочем, я все равно сомневаюсь, что шарф мне еще понадобится.

В глубине души он радовался, что они переменили тему, но когда Магьер увидела деньги, Лисил запоздало сообразил, что снова допустил промашку. И торопливо затараторил, прежде чем она успела съязвить:

– Шарфом не скроешь ни моих глаз, ни цвета лица. Похоже, такие, как я, встречаются здесь куда реже, чем мне представлялось.

Магьер оторвалась от созерцания монет:

– Такие, как ты?

– Ты же знаешь, что я имею в виду.

– Нет, не знаю! – отрезала она, так мотнув головой, что черные пряди волос вспорхнули, точно мотыльки, вокруг ее бледного лица. – Я еще не забыла, что ты вытворял сегодня там, в проулке. За месяц утренних упражнений в лесах такому не научишься.

Лисил с преувеличенной старательностью вновь принялся хлопотать над Мальцом. Вот этого он совершенно не ожидал. Не время сейчас для таких разговоров. Магьер, ничуть не обманутая его деловитым видом, подалась вперед.

– Посмотри на меня! – рявкнула она. – Мы зашли в тупик, и я понятия не имею, как нам быть дальше. Если не считать себя самой, в своей жизни я всегда полагалась только на двоих – тебя и твоего пса. С тех пор как мы поселились в Миишке, ты сильно изменился, причем в лучшую сторону, но теперь… Теперь ты снова ведешь себя как тот, прежний, Лисил – если не хуже. Пьешь, играешь в карты и…

– И никаких «и»! – отрезал он. – На самом деле все было совсем не так!

– То есть эта белокурая шлюшка нисколько не заморочила тебе голову?

– Никто меня не заморочил!

– Вот что, – сказала Магьер, – я с тобой ссориться не хочу – да, видно, придется. А теперь рассказывай, в чем дело.

Лисил стиснул зубы. Дело плохо, а дальше будет еще хуже. Куда хуже, чем если тебя застигнут с гулящей вампиршей на коленях.

– Обещаю, – сказал он вслух, – что никогда больше не возьму в рот ни капли вина. Обещаю, что всегда буду трезв и ко всему готов. И никогда не нарушу этого обещания.

Отблески пламени свечей играли на лице Магьер, и Лисил, глядя на нее, отчетливо понимал, что такого ответа ей недостаточно. Малец дышал неглубоко и ровно, затем, вольготно растянувшись между ними, начал похрапывать, и Лисил осторожно отставил мисочку с водой на пол.

– Мне нужно больше, чем обещания, – сказала Магьер.

– Что ты имеешь в виду? – Лисил знал, что изворачиваться бесполезно, но все же надеялся вывернуться.

Магьер выразительно вздохнула:

– Я не рассказываю о своем прошлом, потому что и рассказывать-то особенно нечего, да и сама я о нем почти ничего не знаю. – Она нагнулась к Лисилу, заглянула ему в глаза. – Но я рассказала бы тебе обо всем, обо всем, что бы ты ни захотел узнать, если бы только сама знала ответ. Так почему бы тебе не рассказать мне о том, как ты жил до того, как мы встретились?

– В моей прошлой жизни, – сказал Лисил, – не было ничего такого, что бы тебе захотелось услышать. К тому же все это давным-давно не имеет никакого значения.

Он, записной хитрец, так неловко сейчас уклонялся от разговора, что Магьер и бровью не повела.

– Где ты научился так драться? Что за коробку с неведомо какими орудиями ты повсюду возишь с собой и откуда она у тебя? Да, раньше твоя прошлая жизнь не имела для нас никакого значения, потому что ты прятал эту коробку и извлек ее на свет только два месяца назад. Вот с тех пор твое прошлое и имеет значение.

Лисил на мгновенье прикрыл глаза. Как поступит Магьер, если он скажет ей правду? Может быть, просто повернется и уйдет, не оглянувшись?

– Анмаглахк, – прошептал он.

– И что же это значит?

– Это эльфийское слово, которое я слышал от своей матери. Я так никогда и не узнал точно, как оно переводится, но скоро догадался. Это и нетрудно было, при нашем-то образе жизни. Себя моя мать называла так крайне редко. Меня – только однажды.

Магьер отодвинулась к краю кровати, во все глаза глядя на Лисила.

– Моя мать была наемным убийцей, – сказал Лисил ровным, совершенно безжизненным голосом. – И мой отец был наемным убийцей. И я тоже.

Гнев, так долго царивший на бледном лице Магьер, сменился настороженностью – или же это было отвращение? Она окинула быстрым взглядом комнату, гадая, видимо, где может быть спрятана пресловутая коробка с «орудиями», потом перевела взгляд на его руки. Возясь с Мальцом, Лисил завернул повыше рукава, и теперь из-под рукава торчала рукоять стилета в ременных ножнах, закрепленных на запястье. Лисил медленно положил руки на колени и поправил рукава.

– Твоя мать… эльф… была наемным убийцей. – Шепот Магьер был едва различим. – И ты убивал за деньги?

– Ты ведь слышала о Провинциях на севере? Это даже не настоящие государства, и правят ими военные диктаторы. Доводилось тебе когда-нибудь слышать имя лорда Дармута?

– Д-да, – с сомнением в голосе ответила она.

– Вот ему и служила моя семья. Мы были его рабами, а также шпионами и наемными убийцами.

Магьер отвернулась к стене.

Теперь Лисилу стало страшно, а боялся он в жизни очень немногого. Ничего не оставалось, кроме как рассказать все до конца.

– У таких правителей, как Дармут, врагов немало – и не только за пределами страны, но и в самой стране. А если врагов не найдется, дармуты все равно считают, что они есть. Меня растили для того, чтобы расправляться с этими врагами – и расправляться искусно, со знанием дела. Когда мне сравнялось пять, мои родители уже начали обучать меня. Вначале мне давали кинжал с узким лезвием, и я размахивал им, точно мечом, изображая воина. Я тогда не знал еще, что все мы – рабы. В последующие годы я все гадал, для чего родители учат меня всяким странным вещам: как двигаться бесшумно и остаться незамеченным, как убедительно лгать, кого и что высматривать в темноте, какие места на теле человека нужно поразить, чтоб убить его быстро и наверняка. А потом мне и не пришлось больше ломать над этим голову.

Магьер оглянулась через плечо. Лисил видел только один ее глаз, внимательный и блестящий.

– Коробка, – сказала она. – Так вот для чего предназначены все эти орудия!

Лисил кивнул:

– Подарок матери. Коробка и орудия, вероятно, эльфийской работы, хотя я понятия не имею, где их изготовили, кто и зачем. Я научился пользоваться всеми этими орудиями, и какое-то время я был хорошим рабом, очень хорошим. До сих пор я иногда могу припомнить всех людей, которых я убил.

– А теперь тебе нужны новые орудия? Ты ведь их заказал у кузнеца?

– Нет, мой заказ кузнецу не имеет ничего общего с прошлым. – Голос Лисила вдруг заметно охрип. – Не могу же я снова и снова бросаться на вампиров с одними только стилетами. Мне нужно другое оружие, а осваивать саблю или меч у меня просто нет времени. Потому я и заказал оружие, которое соответствует другим моим навыкам.

Магьер потрясла головой, вскинула руку, будто пытаясь заслониться от его слов.

– Даже раб способен думать и принимать решения, – сказала она. – Почему же ты не сбежал еще до того, как стал убийцей? Почему вы все не сбежали?

«Какой простой выход», – подумал Лисил; Если б только еще он и впрямь был простым! Лисил вдруг рассмеялся.

Магьер круто развернулась и сердито глянула на него:

– Что это тебя так насмешило?

– Ничего, – ответил он без тени усмешки. – Ровным счетом ничего. Нам не дозволялось работать вместе. Всегда кто-то один – мать, отец или я – оставался дома под бдительным присмотром. Чтоб задание наверняка было выполнено и чтобы исполнитель непременно вернулся домой.

Он умолк, вгляделся в глаза Магьер, пытаясь отыскать в них хотя бы намек на понимание. Так ничего и не обнаружив, Лисил продолжил:

– Я вынужден был предать доброго старого учителя. Его обвинили в измене и повесили. Тогда-то я и сбежал. Скитался по свету с Мальцом, пил до беспамятства, чтобы все забыть. Потом я повстречал тебя, и мы снова начали убивать.

– Убивать? – Магьер покачала головой. – Мы никого не убивали, кроме вампиров.

Лисил взглянул на ее искренне озадаченное лицо и почти возненавидел себя. Впрочем, раз уж Магьер захотелось правды – так вот ей вся правда.

– А крестьяне? – спросил он. – Опять ты мыслишь чересчур прямолинейно. Сколько крестьян голодали, отдав нам деньги, предназначенные на семена? Или умерли, лишившись крова и подхватив жестокую простуду? Сколько их погибли на каторге, не сумев уплатить налоги?

Магьер низко опустила голову.

– Сейчас, по крайней мере, мы пытаемся расплатиться за зло, причиненное в те годы, – пробормотала она. – И все-таки то, что мы проделывали, – не то же самое, что убивать за деньги.

– За такое никогда не расплатишься, – возразил Лисил. – Да и совсем не так это делается.

В голосе его не было и следа горечи – он просто излагал существующий порядок вещей.

– Сейчас мы спасаем людей, – продолжал он. – Мы делаем все, чтобы им помочь. И эта жизнь по большей части куда лучше той, что была у меня раньше.

Магьер долго сидела молча. Лисил тоже молчал, дожидаясь, пока она подаст голос.

– Это была не твоя жизнь, – наконец прошептала она. – Это была жизнь, которую тебе навязали с рождения.

В глазах ее появилось отрешенное выражение. Казалось, она говорит не о Лисиле, а о чем-то ином, далеком от этого мгновения. Потом Магьер встряхнулась, на миг зажмурилась.

– Твоя мать стала женой человека, – сказала она. – Знаешь ли ты, насколько это редкий случай? Эльфы почти никогда не заключают браков с людьми, а уж чтобы эльф служил правителю людей – тем более наемным убийцей, не говоря уж о рабстве, – такого я вообще никогда не слыхала.

– Отец и мать никогда не рассказывали о том, как это вышло, хотя я не раз пытался их расспросить. Мне известно об этом только то, что я тебе рассказал.

– Значит, они до сих пор так и живут там, в Провинциях, и… – Магьер осеклась на миг и процедила сквозь зубы: – Убивают по приказу Дармута. Почему они тоже не сбежали? Им ведь уже не нужно было защищать тебя. Или их удержало что-то еще?

– Магьер… – начал он и, не договорив, безнадежно опустил голову.

Никогда ей не постичь в полной мере мир, в котором он родился и вырос. Лисил заговорил снова, негромко и тщательно выговаривая слова:

– Не забудь, что мы были рабами. И что один из нас – под бдительным оком Дармутовых слуг – всегда оставался заложником. Вот какой цепью Дармут сковал нашу семью. Мы не думали о том, что творим. Мы исполняли приказ – чтобы остаться в живых, чтобы уберечь тех, кто нам дорог. Но я больше не мог убивать – и сбежал.

– И правильно сделал, – твердо сказала Магьер.

– Правильно?! – процедил Лисил, не глядя на нее. – Магьер, мои родители – отец и мама, мертвы. Я сбежал. И теперь они мертвы.

Вот и все. Никому на свете не рассказывал он о своем прошлом… и вот рассказал – единственному человеку, которому лучше бы никогда не узнать правду о Лисиле-полуэльфе. Что с ним будет теперь, как он будет жить, навеки потеряв Магьер?

Он закрыл глаза, потому что не хотел увидеть, как она уйдет. Лучше уж рано или поздно открыть глаза – и обнаружить, что комната пуста.

Глухой металлический стук – это, должно быть, Магьер подняла саблю. Лисил вслушивался в ее шаги, которые удалялись к двери. Потом снова металл глухо звякнул о дерево – теперь уже ближе.

Тонкие пальцы коснулись его лица, пробежали по волосам; теплые, чуть жесткие ладони прижались к его вискам.

Так и не подняв головы, Лисил открыл глаза – и увидел, что Магьер сидит перед ним на корточках, а между ее ступней стоит жестяная мисочка с водой. Магьер чуть подалась вперед, ткнулась лбом, как упрямый козленок, в лоб Лисила, и он ощутил щекой ее теплое дыхание.

– Спасибо, – шепнула она. – Спасибо, что рассказал.

С туго перебинтованным запястьем Чейн вышел из наемной кареты в одном из беднейших районов внешнего крепостного кольца. Он предпочел, чтобы его появление не возвещалось перестуком колес в месте, обитатели которого не могли позволить себе такой роскоши. Уплатив кучеру, Чейн зашагал по улице, которая, по словам домина Тилсвита и Винн, называлась Лачужной.

Совсем недавно он покинул особняк, чтобы отыскать пищу для раненой Сапфиры. Она кое-как сумела поведать о том, что с ней стряслось, о том, как полуэльф превзошел ее в ловкости и проворстве, а женщина с бледным лицом оказалась гораздо сильнее, чем положено смертным. Лицо Торета во время ее рассказа пылало от ненависти и страха.

Чейну было что обдумать, когда Торет велел ему отправиться в ночной город с этой «миссией милосердия». Эти двое старинных врагов Торета, вполне вероятно, могут стать залогом освобождения Чейна. Он решил, что вполне может позволить себе эту прогулку для устройства кой-каких собственных дел. Придется, правда, поторопиться. Если он слишком задержится, Торет не только придет в ярость оттого, что Сапфире пришлось подольше пострадать, но и, пожалуй, заподозрит неладное. И все же придется рискнуть: Торет в последнее время ведет себя так непредсказуемо, что неизвестно, когда Чейну еще подвернется такой подходящий случай.

Час был поздний, а улица Лачужная вполне оправдывала свое неприглядное название. Из сточных желобов несло омерзительной вонью разложения, ветхие хибары беспорядочно теснились с двух сторон, чудом не рассыпаясь при малейшем дуновении ветра. Закричал голодный ребенок, и тут же мужской голос разразился грязными ругательствами. Ему ответил женский голос, но очень скоро сменился безнадежным визгливым плачем.

Чейн прибавил шагу.

Винн рассказывала ему как-то про эльфа, который живет в отверженной нищете Лачужной улицы. Удивительное дело – у себя на родине Винн много общалась с эльфами и бегло говорила на их языке. Узнав каким-то образом, что в Беле живет эльф, она воспылала желанием познакомиться ближе с эльфами этого континента. Визит, увы, оказался на редкость неудачен: ее встретили с затаенной враждебностью и даже не пустили на порог.

Чейн и понятия не имел, что эльфы могут жить еще где-либо, кроме как на севере, далеко за Провинциями, по ту сторону Веньеци Роспатье – Коронного Хребта. От друзей отца он слыхал, что эльфы склонны к затворническому образу жизни – верней будет даже сказать, одержимы затворничеством. Что ж, сейчас у него возник вопрос, прямо касающийся эльфов, по крайней мере одного полуэльфа. Не пустят его на порог – и ладно, главное – получить ответ.

Чейн никогда ничего не забывал, а Винн тогда любезно рассказала ему, где следует искать этого эльфа. Миновав шесть переулков, он наконец отыскал нужный дом. Лачуга была несомненно старая, хотя на стенах и крыше кое-где красовались свежие заплаты. В целом дом выглядел совершено заброшенным.

Чейн, помнится, спросил у Винн, с какой стати эльф поселился в таком убожестве. Она надолго задумалась, прежде чем ответить: «Не могу сказать точно, но у меня осталось странное ощущение, что он то ли чего-то ждет, то ли за чем-то следит. Чего и за чем – не знаю».

Чейн ощутил удивительное спокойствие, припомнив овальное смуглое лицо Винн. Уже много ночей прошло, с тех пор как они, обсуждая старинный манускрипт, сидели бок о бок в зале миссии. Чейн мельком глянул на свое забинтованное запястье, вспомнил, как жадно впивался в его рассеченную плоть рот Сапфиры. Если б на ее месте была Винн… Одна мысль о том, что он жертвовал своей кровью, спасая Сапфиру, вызывала у него ярость и отвращение.

Подойдя к дубовой двери, он громко постучал и полностью открыл все свои чувства, вбирая в себя окружающее, хотя вонь, царившая на Лачужной, стала при этом совсем невыносимой. На стук никто не отозвался, да Чейн этого, собственно, и не ожидал. Он принялся громко и методично молотить по двери.

Шагов он так и не расслышал, зато уловил приближающийся стук сердца – буквально за мгновение до того, как тихий, но полный злости голос бросил из-за закрытой двери:

– Убирайся.

– У меня есть сведения, – сказал Чейн, – касательно твоего соплеменника, который недавно появился в городе.

После краткой паузы дверь со скрипом приотворилась.

Взору Чейна предстал заряженный арбалет в руках хозяина дома, стоящего в тени дверного проема. Эльф был необычайно худ, с острыми ушами и всклокоченными, песочно-светлыми волосами. На нем был длинный серый, изрядно выцветший плащ, опускавшийся до самых пят. Смуглая кожа эльфа имела нездоровый вид, словно он плохо питался и редко бывал на солнце. У него было длинное лицо с острым треугольным подбородком, и к тому же он был выше ростом и худощавей, чем человек, которого отыскал Тихко.

– Единственный эльф в этом городе – я сам, – прошипел он. – А теперь прекрати молотить в мою дверь и убирайся.

– Ошибаешься. Ты – не единственный.

– Чушь! – фыркнул эльф и хотел уже захлопнуть дверь.

– Если не желаешь ничего мне рассказать – я расскажу сам. В городе появился полукровка. Молодой, ловкий, сильный, владеющий необыкновенными боевыми приемами. Любимое его оружие – стилеты, а его спутники – женщина-воин и пес. У меня есть вопросы. Найдутся у тебя ответы?

Арбалет, направленный на Чейна, даже не дрогнул, однако Чейн заметил, как янтарные, налитые кровью глаза эльфа на миг чуть уловимо расширились, и услышал, как участился его пульс.

– Ошибаешься, – тихо повторил эльф.

Дверь захлопнулась, и Чейн услышал, как изнутри с железным лязгом легли на место засовы.

Чейн был взволнован не на шутку. С тех пор как он ушел искать пищу для Сапфиры, прошло слишком много времени. Торет, вероятно, уже в бешенстве мечется по гостиной, однако Чейн выяснил еще далеко не все, что хотел, а возможности вернуться сюда у него может и не быть. Позже он придумает для Торета какое-нибудь правдоподобное объяснение и покорно выслушает его упреки. Выйдя снова на улицу, Чейн свернул за угол и, притаившись в тени убогой мазанки, приготовился ждать и наблюдать.

Вскоре его слуха достиг ритмичный, едва уловимый звук. Шаги.