Дампир (№2) - Похититель жизней

– Когда-то в городской казне денег было с избытком, – вступил в разговор Дарьей, – но теперь она почти опустела. – Голос его звучал ровно, но жестко. – Владельцы небольших пакгаузов, в том числе и Пойеск, твердят, что не получают никакой прибыли, а средства города были почти истрачены много месяцев назад, когда были выплачены пособия людям, оставшимся после пожара без средств к существованию. Сейчас город тратит почти все, что получает в качестве налогов, а в казне остается шиш.

Магьер шла рядом с ними, не понимая, с чего вдруг эти двое решили поговорить с ней о состоянии городских финансов.

– И чем, по-вашему, я могу здесь помочь? – вслух спросила она.

– Заплатить налоги, – напрямик ответил Карлин. Магьер резко остановилась, смятенно глядя то на толстого пекаря, то на тощего констебля.

– Налоги?

– Да, налоги за прошлые месяцы. Существует налог на коммерческую деятельность, половина его идет городу, другая половина – в королевскую казну. По счастью, Миишка – вольный город, и мы не должны выплачивать долю местному землевладельцу. Тебе это все, конечно, известно. Просто ты и твой напарник оказали городу такие неоценимые услуги, что городской совет не считал себя вправе настаивать на выплате налогов. Сейчас, однако, нам приходится нелегко, и долг каждого – помочь городу. Теперь, когда ты снова открываешь таверну, мы надеемся получать налог и с «Морского льва».

Меньше всего Магьер ожидала, что Карлин захочет поговорить с ней именно об этом. Отчего до сих пор никто ей ни словом не обмолвился о налогах?

Конечно, за избавление Миишки от вампиров они с Лисилом получили кое-какую плату, но почти все эти деньги ушли на то, чтобы отстроить таверну. Остаток Магьер употребила на то, чтобы закупить припасы к открытию «Морского льва». Впрочем, рассказать об этом Карлину и Дарьену она никак не могла.

– Нашими счетами занимается Лисил, – откашлявшись, солгала она. – Мне нужно будет поговорить с ним.

– Разумеется, – кивнул Карлин. – Мы понимаем, что вы только что открылись и дела у вас пока еще в некотором беспорядке. Мне сейчас так или иначе надо идти. Сегодня после обеда собирается городской совет – пришло письмо из Белы. Должно быть, в нем известия, которые нужно немедленно обсудить. Впрочем, я вечером загляну к вам в таверну.

Дарьей коротко кивнул на прощание и направился в город. Карлин ободряюще похлопал Магьер по плечу и лишь тогда последовал за ним.

Магьер шла, глядя на свои ноги, размеренно ступающие по дощатому настилу пристани. И где только, в самом деле, носит Лисила именно тогда, когда он ей нужен?

Она покинула деловитую сумятицу порта и свернула на улицу, которая тянулась вдоль берега моря. Вокруг все чаще мелькали магазинчики и лавки, проулки уводили от порта в сердце города. На душе у Магьер было невесело. До вечера ей надо придумать, как уплатить налог за «Морского льва». Миишка в беде, и в этом, пускай и отчасти, повинны она и Лисил. Меньшее, что она может сделать для города, – честно и сполна заплатить налог. Но как?

Она миновала конюшню – отсюда до таверны было уже недалеко – и тогда увидела, что навстречу ей идет жена сапожника Лила. Крупная, круглолицая, с копной медно-рыжих волос, она несла в руке корзинку со свежим хлебом и фруктами. Это зрелище порадовало Магьер – отрадно, что хоть у кого-то хлопоты связаны исключительно с тем, чтобы поесть на обед свежеиспеченного хлеба с маслом. Заметив Магьер, Лила приветливо улыбнулась. Что ж, по крайней мере, не все в этом городе винят ее и Лисила во всех бедах Миишки.

Когда Лила проходила мимо проулка, оттуда вдруг выскочили двое мальчишек – похоже было, что они так и сидели там в засаде, поджидая неосторожного прохожего. Магьер на миг остолбенела, не веря собственным глазам.

Первый мальчишка размахнулся и кулаком ударил Лилу по лицу. Охнув, женщина, точно куль с мукой, осела на пыльную мостовую. Второй мальчишка тотчас схватил корзинку и бросился бежать. Все неурядицы, которые уготовило Магьер это утро, разрядились в мгновенной вспышке гнева.

– Малец, взять его! – рявкнула она, бросаясь к первому мальчишке.

Тот был проворен, но слишком поздно заметил Магьер. Схватив за ворот рубашки, она рывком развернула его к себе и толкнула на стену сапожной мастерской.

Мальчишка пригнулся, сжал кулаки, точно готовясь к драке, но вид у него был донельзя испуганный, дышал он сорванно и часто, и в глазах металась паника. Из ворота разорванной рубашки торчали костлявые ключицы, и руки у него тоже были невероятно худые. На вид ему было самое большее лет пятнадцать.

Гнев Магьер тотчас испарился, и тут она услышала, что ее зовет Лила.

Не желая надолго отводить глаз от мальчишки, Магьер быстро оглянулась и увидела, что женщина пытается оттащить Мальца.

– Магьер, помоги мне! – крикнула Лила. – Отзови собаку!

Магьер попятилась, не сводя с глаз с тощего мальчишки, покуда не отошла от него на безопасное расстояние. Делать нечего – пришлось бросить добычу и вернуться к Лиле.

Малец рычал на второго мальчишку, загнав его к груде пустых ящиков, – которые перегородили проулок. Магьер видела, что пес не намерен причинять мальчишке никакого вреда – лишь облаять его так грозно, чтобы юный воришка присмирел. Лила же не так хорошо знала Мальца и потому испугалась не на шутку.

– Отзови собаку! – жалобно повторила она. – Это же просто голодные дети.

– Малец, – сказала Магьер, – хватит. Оставь его.

Пес рыкнул в последний раз и отступил к Магьер.

Мальчишка жалобно хныкнул, вскочил и бросился бежать.

– Погоди! – крикнула вслед ему Лила. – Вот, возьми!

Она протягивала воришке каравай свежего хлеба из упавшей корзины.

Даже не оглянувшись, мальчишка исчез в проулке.

Магьер взглянула на кровоподтек, багровевший на скуле женщины. К завтрашнему дню он станет исчерна-лиловым.

– Ты угощаешь воришку, который пытался тебя ограбить?

Круглое, всегда жизнерадостное лицо Лилы стало вдруг таким печальным, что Магьер невольно прикусила язык.

– Они же только дети, и к тому же голодные, – негромко сказала Лила. – Видно, их родители бедствуют, а может, у них и родителей нет, как же им прокормиться?

На это Магьер нечего было ответить. Камень, лежащий на ее душе, заметно потяжелел. Проводив Лилу до дома, она направилась в южную часть города. Малец как ни в чем не бывало трусил рядом с ней.

Таверна «Морской лев» располагалась в основании небольшого лесистого полуострова, который с юга огибал залив. Прочные стены из гладко отесанных бревен, свежепобеленные ставни, красочная вывеска с изображением морского льва, плывущего по бурным волнам, – вот таким встречал Магьер ее возрожденный из пепла дом. Новая дверь таверны была из прочнейшего дуба, с железными засовами и запорами, которые заказал Лисил. В окнах второго этажа красовались новенькие стекла, окна первого этажа, где, собственно, располагалась таверна, обзавелись добротными ставнями. По сравнению со своим предшественником новый дом изрядно прибавил в длине и вообще сиял, точно медная монетка, едва покинувшая монетный двор. Даже в эти нелегкие времена люди готовы были истратить часть своих скудных средств на то, чтобы выпить кружку пива в приятной компании и в уютном тепле очага. «Морской лев» буквально лучился будущим весельем, суля своим хозяевам изрядные барыши, только вот Магьер сейчас было не до барышей и не до веселья.

Малец обогнал ее, первым подбежал к двери и уселся, выжидательно поглядывая на Магьер, но она не спешила.

Где-то там, в доме, старый слуга Калеб хлопотал, наводя порядок. Маленькая Роза, его внучка, вероятно, играла в своей новой спальне, с нетерпением ожидая, когда вернется Малец, ее любимая живая игрушка.

Этот день, едва начавшись, и так уже отнял у Магьер немало сил. Нетрудно представить себе, сколько дел еще ей предстоит переделать до вечера, до того как откроется таверна!

Магьер не стояла за стойкой с тех пор, как вампиры Миишки и напуганные ими до смерти горожане вынудили ее вернуться к прежней «профессии». Воспоминания о том, как это случилось, до сих преследовали Магьер. Столько лет прожив мошенничеством и ложью, она вдруг оказалась лицом к лицу с суровой правдой.

Мало того – Магьер, сама того не желая, узнала о себе самой гораздо больше, чем ей хотелось бы знать. Оказалось, что в присутствии вампиров ею овладевает такой безумный гнев, что она и сама меняется, проявляя качества, свойственные лишь самим вампирам: прибывают сила и ловкость, вырастают и заостряются клыки, исцеляются смертельные раны… если выпить крови смертного. Все эти свойства безмерно страшили Магьер, хотя они и были необходимы для того, чтобы выжить самой и защитить Лисила. И к тому же в это непростое и страшное время они с Лисилом стали ближе, гораздо ближе.

Магьер вдруг поежилась, как от холода.

В первое время после битвы с вампирами Лисил был так слаб и изранен, что Магьер пришлось ухаживать за ним, как за ребенком, покуда он не сумел снова встать на ноги. В те дни они почти не вспоминали о пережитом, именно потому, что Магьер решила, что об этом лучше не вспоминать.

Потом он начал каждое утро куда-то уходить. Один. Что ж, может, так было и лучше. Вероятно, ему была не по душе холодность Магьер, но ведь он едва не погиб только потому, что был ее напарником, уж если она предпочитает держаться от него подальше – это для его же блага.

Магьер оглянулась на юг, где над городом, над приморским трактом подымались лесистые холмы. Что-то Лисил нынче запаздывает.

* * *

– Выпад! – приказал Чейн, стараясь не зевать от скуки. – Еще выпад! Нет, хозяин, держи клинок ровно и сразу после удара откинься назад. Не переноси свой вес на правую ногу.

Он лениво отбил удар, но не перешел в контратаку, не воспользовался тем, что его противник – в который раз, увы, – открылся при выпаде. Торет, ученик Чейна в фехтовании и хозяин его во всем остальном, остановился, раздраженно хмурясь.

– Я и так держу меч ровно! – рявкнул он, и эхо его крика заметалось между ними, отразившись от стен просторного подвала, который был расчищен специально для упражнений в фехтовании и прочих тайных целей. – С какой стати ты все время твердишь об этом?

Трехэтажный каменный особняк, в котором они жили, располагался в богатом квартале Белы, столицы и главного порта Белашкии. С точки зрения менее зажиточных горожан, особняк был добротным и даже изысканным жильем, однако Чейн при жизни привык к совсем иным условиям. Население столицы представляло собой бурлящий котел, в котором нашлось бы место почти любому ингредиенту, – но с тех пор как Чейн восстал из мертвых, в обществе своего хозяина он постоянно чувствовал себя не на своем месте.

Совсем недавно ставший Сыном Ночи – а точнее, вампиром, – Чейн до сих пор еще остро ощущал сословные различия. В прежней, смертной, жизни он был средней руки аристократом, владел небольшим, отдаленным от столицы баронством и, как полагается аристократу, обладал изрядными познаниями в области политических и светских интриг. Теперь же почти все свое время, свободное от сна, он посвящал тому, чтобы помочь своему хозяину и создателю подняться вверх по сословной лестнице. Подобный контраст между прежним и новым существованием, не говоря уж о контрасте между самим Чейном и его хозяином, был настолько разителен, что даже не забавлял Чейна своей нелепостью – скорее уж раздражал.

Чейн был высок, с густыми, каштановыми, коротко остриженными волосами. Коричневые панталоны и темно-синяя туника сидели как влитые на его ладной широкоплечей фигуре. Как и надлежало аристократу, он получил недурное образование, да и сам долго совершенствовался в иных, менее признанных областях. Он бегло изъяснялся на четырех языках, а фехтовал так, словно родился на свет с клинком в руке.

Вот в этом-то и состоял нелепый, лишь презрения достойный контраст между Чейном и его хозяином.

Тощий, узкоплечий Торет выглядел лет на семнадцать от силы, да и то был мелковат для этого возраста. Сколько бы он ни отмывался, его кожа неизменно сохраняла нездоровый, грязный оттенок. Его бурые волосы, вопреки всем усилиям гребня, оставались кудлатой копной. На лице и на запястье у него белели старые шрамы. Он неплохо говорил на белашкийском языке, наиболее распространенном в этих краях, и, судя по всему, мог изъясняться на простонародном диалекте далекой Суманской империи. Впрочем, сколько он ни учился, а грамотой на этих языках так и не овладел. В дорогой тунике из темно-красного бархата Торет смахивал на проказливого слугу, который в отсутствие господина вздумал поиграть в переодевания.

И тем не менее именно Торет в свое время поймал и обратил Чейна, возродил его из смерти в вечное рабство. Теперь Чейн не мог воспрепятствовать даже самому нелепому капризу худосочного коротышки, потому что вампир не может ни в чем отказать своему создателю. Чейн был самым настоящим рабом.

– Нет, хозяин, – с натужной вежливостью проговорил он вслух, – ты не держишь меч ровно, а при выпаде переносишь вперед всю тяжесть своего тела. Сейчас я покажу тебе, как это делается.

И Чейн стремительно и четко исполнил три выпада подряд, хотя ни на миг не сомневался, что Торет не способен заметить хоть какие-то отличия его движений от своих собственных.

– Ух ты, просто здорово, то есть великолепно! – прозвучал под сводами подвала высокий, чуть визгливый женский голос.

Торет и Чейн разом обернулись. Чейн едва подавил желание презрительно фыркнуть при виде третьей обитательницы особняка, так бесцеремонно нарушившей их уединение. Торет расплылся в улыбке, показав ровные, но неисправимо желтые зубы.

– Сладкая моя! – с восторгом проговорил он. – Ты что же, ходила за покупками?

Покачивая пышными оборками платья, к Чейну и Торету приближалось еще одно обстоятельство, которое отравляло новое существование Чейна. Сапфира.

Иные, возможно, сочли бы ее привлекательной, желанной даже, правда на непритязательный вкус, но Чейн ни при жизни, ни после смерти не встречал более отвратительного существа.

Сапфира вырядилась в атласное платье с головокружительно низким вырезом, ярко-розового, а верней сказать – ядовито-розового цвета. Русые завитые локоны тугими колбасками обрамляли ее круглое и частенько надутое лицо. Кожа у нее была бледная и гладкая, и кроваво-красные, щедро намазанные помадой губы могли соперничать по яркости разве что с безвкусно огромными рубиновыми сережками, которые при каждом шаге покачивались в ее ушах. На одну такую сережку могла бы наесться досыта изрядных размеров деревня. Сколько бы ни тратил Торет на наряды и украшения своей подруги, она неизменно выглядела как дорогая, но вульгарная проститутка. Единственное, что ее красило, – большие ярко-синие глаза, из-за которых, собственно, Торет и назвал ее Сапфирой.

Одно то, что подобное создание было вправе прозываться Дитя Ночи, могло бы довести Чейна до истерики, но вдобавок к этому Торет, его худосочный «хозяин», взирал на эту девицу с таким восторгом и обожанием, точно она была королевой фей. От этих взглядов Чейна мутило, и он невольно вспоминал, как в дни его детства кухарка в летнюю жару подала на стол несвежего лосося. Маленького Чейна после этой трапезы тошнило три дня непрерывно.

– Великолепно? – повторил он вслух, тщательно изгоняя из своего голоса саркастические нотки. – О Сапфира, неужели ты сегодня выучила новое слово?

Торет и Сапфира дружно опешили, а затем синеглазая красотка отвернулась от Чейна, старательно делая вид, что ничего не расслышала. Чейн прекрасно знал, что его «сотоварищам» порой трудно отличить изысканную вежливость от обыкновенной издевки.

– Да нет, какие там покупки, – кокетливо улыбнулась Сапфира Торету, склонив завитую головку к плечу и фамильярно водя пальцем по вырезу его туники. – У портнихи я была. Шарлотта нынче получила роскошный горчичный шелк, ну я и решила заказать новое платье. Фасон она, конечно, предложила тот еще – полная скукотища, но у меня, хвала богам, хороший вкус, так что все-все переделала.

«Кто бы сомневался», – мысленно хмыкнул Чейн, стараясь даже не думать о том, что у подобного существа именуется «хорошим вкусом».

Чейну удалось разыскать банкиров – купцов и портных, которые охотно принимали клиентов и после заката. Если действовать с умом, в таком большом городе, как Бела, такие причуды клиентов легко сходили с рук. Да что там – половина знакомых ему аристократов спала весь день, а ночью предавалась светским удовольствиям, да и более сомнительным утехам. Торет и его сотоварищи естественно вошли в разряд таких «чудаков». Они щедро платили за свои чудачества, а это – главное.

– Ты уже кормилась, дорогая моя? – осведомился между тем Торет. Схватив руку Сапфиры, он крепко прижал ее к своим губам и выразительно прикрыл глаза.

– Нет, я тебя ждала. – Сапфира глянула на Чейна и, одарив его улыбкой, прибавила: – То есть вас обоих.

Чейн кивнул – со всей возможной холодностью, но без явной грубости. Как бы он ни третировал Сапфиру, она неизменно с ним кокетничала, хотя и не настолько откровенно, чтобы разозлить Торета.

– Я хочу поехать в «Рябиновую рощу»! – радостно объявила она.

Торет покачал головой:

– Рано. Мы слишком недавно там были.

Сапфира обожала охотиться на богачей и аристократов, – с точки зрения Чейна, весьма опасное пристрастие. Она предавалась этому развлечению всякий раз, когда это дозволял Торет. «Рябиновая роща» была излюбленным местом если не аристократов, то по крайней мере богачей Белы. Чейну и самому нравилось это роскошное заведение, идеальное место для знати, желающей предаться обильным, пускай и не изысканным ночным удовольствиям, однако слишком часто охотиться в окрестностях такого престижного места значило бы навлечь на себя беду.

Сияющая улыбка Сапфиры поблекла, сменившись обиженной гримаской, и Чейн подавил обреченный вздох, внутренне готовясь к очередной неизбежной сцене.

– И куда же ты в таком случае думаешь поехать? – осведомилась она у Торета таким пронзительным голосом, что у Чейна засвербило в ушах. – В портовую таверну, куда ходят одни только вонючие рыбаки? Хочешь и сам всю ночь вонять потом и кислым пивом? А я вот не хочу, ясно? Не хочу! Я хочу поехать в приличное место! Приличное!

Торет тяжело вздохнул и направился к дальней стене подвала, чтобы поставить в стойку свой меч.

– Ты слышал, что я сказала?! – взвилась Сапфира, возмущенная тем, что ей не соизволили ответить. – Крысеныш! Ты меня слышал или нет?

Торет замер, не дойдя до стены, затем круто развернулся – и Чейн увидел, что лицо его закаменело, искаженное гневом, нечистая кожа побелела, словно сбрызнутая инеем.

Крысеныш? Чейн понятия не имел, почему Сапфира так назвала Торета. Может, это какое-нибудь простонародное оскорбление? Правда, очень уж оно… обыкновенное. Будучи не в духе – а такое случалось частенько, – Сапфира честила Торета на все лады и дулась до тех пор, покуда он смиренно не соглашался потакать ее капризам.

Торет выхватил из стойки дагу и одним прыжком оказался возле Сапфиры. Прежде чем женщина успела отпрянуть, он грубо схватил ее за горло и ткнул острие кинжала ей под подбородок.

Чейн был, мягко говоря, потрясен. Какой приятный сюрприз! До сих пор он ни разу не видел, чтобы Торет прикоснулся к Сапфире иначе, чем, так сказать, в порыве страсти.

– Мы с тобой об этом уже говорили, – прошипел Торет сквозь зубы. – Я тебя сотворил, я тебя и уничтожу, ясно? Не смей больше так меня называть. Никогда. Поняла?

Широко раскрытыми глазами Сапфира смотрела, как по лезвию даги ползет капля ее темной крови.

Лицо женщины исказил такой неприкрытый ужас, что Чейн испытал острое, ни с чем не сравнимое наслаждение. Все-таки этот вечер, несмотря ни на что, удался! Белобрысая стервочка невзначай ляпнула кое-что, достойное внимания.

Крысеныш.

Что бы ни значило это слово, оно сверх всякой меры разъярило Торета, и одно это уже стоило запомнить.

– И-извини, Торет… извини… – с трудом пролепетала Сапфира. – Пойдем куда захочешь… куда скажешь, туда и пойдем… извини…

Торет опустил дагу и медленно разжал пальцы, отпустив ее горло. В его коричневых глазах мелькнул нешуточный испуг, – должно быть, он только сейчас осознал, как дорого ему придется потом заплатить за эту вспышку. А что придется – в этом Чейн не сомневался.

Чейн не без труда подавил разочарованный вздох. До чего же они все-таки предсказуемы, эти двое… Вот скука-то!

– Ничего страшного, дорогая, – сказал Торет на удивление спокойно – словно и не был только что вне себя от бешенства. – Мы не можем пока что поехать в «Рябиновую рощу», но зато мы давно не бывали в «Атласном троне».

Сапфира тотчас просияла, разом позабыв и кинжал, и угрозы.

– Так мы поедем в «Атласный трон»? Это просто… великолепно!

Чейн внутренне застонал. Она и впрямь выучила новое слово! Переодевшись, прихватив перчатки и длинный плащ, он обреченно отправился за наемной каретой.

В давние времена, когда в Белашкии только-только воцарился первый монарх, нынешняя столица была обыкновенным замком. Со временем деревни, окружавшие замок, разрослись в городки, а потом и вовсе слились в один большой город. Город продолжал расти, и для защиты его возводились все новые крепостные стены. Сейчас в столице было три кольца стен, которые располагались примерно на одинаковом расстоянии от замка. Большинство банков, учреждений, богатых особняков и заведений высшего разряда находились во внутреннем, наиболее защищенном круге Белы. Хотя были в городе и торговые улицы, которые тянулись от центра Белы к самому порту – как, например, Портовая улица, – но чем дальше от замка размещался магазин, банк или трактир, тем ниже был его социальный статус.

Ночной воздух был пронизан редким в этих краях прохладным ветром с суши, который снес в море вездесущие запахи дерева, смолы и рыбы. Очень скоро карета остановилась возле «Атласного трона». Торет помог Сапфире выйти, а Чейн между тем расплатился с кучером.

Хотя вдоль улицы через каждые тридцать шагов ярко пылали фонари, ночь оставалась восхитительно темной. Чейн в своем длинном плаще, из-под которого виден был кончик меча, исполнял роль телохранителя, Торет и Сапфира разыгрывали из себя богатую парочку.

Карета укатила прочь, и Сапфира уверенно вошла в трактир, а Торет и Чейн, как всегда, остались ждать ее на улице. Чейн стоял в глубокой тени, скрестив руки на груди. Он редко заговаривал с Торетом первым. Глядя вслед Сапфире, Торет выразительно вздохнул.

– Правда же, она прекрасна? – пробормотал он.

– Да, хозяин, – ровным голосом отозвался Чейн.

Прошло совсем немного времени, и Сапфира выпорхнула из «Атласного трона» в обществе молодой, явно супружеской пары. То, что одной из будущих жертв оказалась женщина, немало удивило Чейна – обычно Сапфира приводила с собой исключительно пьяных мужчин, как правило, бездельников, жаждущих повращаться в аристократическом обществе. Впрочем, во всех других отношениях спутники Сапфиры были самыми обыкновенными зажиточными купцами.

– А вот и мои друзья! – воскликнула Сапфира, обращаясь к своим новым знакомцам. – Я же говорила вам, что они вот-вот придут.

Она представила своих спутников: мужчину звали Симашк, женщину – Луиза. Торет пожал руку Симашку и в светских выражениях приветствовал его подругу.

– Симашк – сын одного Стравинского винодела и приехал в столицу по разным торговым делам, – продолжала Сапфира. – У них с Луизой нет в Беле ни единой знакомой души, вот я и вызвалась показать им, как у нас в городе развлекаются по ночам. Хорошо, что вы так быстро пришли, – поможете мне занять наших новых друзей.

Чейн исподтишка пристально разглядывал женщину – лет двадцати с небольшим, светлокожая, с густыми темными волосами, которые прихотливо выбивались из-под красной бархатной шапочки. Жгучий голод охватил его вдруг с такой силой, что он даже удивился. Всегдашние мысли, полные ядовитого презрения, отступили, и сейчас он мог думать только о Луизе – о том, как исказится ужасом это прекрасное лицо, когда его клыки погрузятся в ее теплое нежное горло. Даже и сейчас Чейн ощутил, как во рту удлиняются острые клыки, и ему пришлось тайком сглотнуть слюну.

Редко, очень редко Чейн забывал о своем рабском состоянии, и случалось это, лишь когда он охотился.

Торет между тем приветливо улыбнулся Симашку.

– Идемте, идемте, – добродушно проговорил он. – Тут дальше по улице есть другой трактир, гораздо лучше этого – он называется «Рябиновая роща». Кормят там превосходно, а уж вино лучшее во всей округе. Кстати, – прибавил он с таким видом, словно его только что осенила эта идея, – ты мог бы потолковать с ними насчет выгодной сделки.

Развязное дружелюбие Торета помогло молодой паре справиться с неизбежным при знакомстве смущением. Вся компания неспешным шагом двинулась по улице, то и дело минуя других любителей поздних прогулок. Один раз им даже повстречался городской стражник; его приветствовали сдержанным кивком, и он так же сдержанно кивнул в ответ.

Чейн помалкивал, предоставив Торету и Сапфире вволю болтать с Симашком и Луизой. Занятые разговором, молодые супруги не заметили, как вся компания свернула на дорогу, которая под уклон вела по ту сторону крепостной стены, в купеческий квартал. Места здесь были обветшавшие, глухие, и после наступления ночи здесь, как правило, становилось совершенно безлюдно. Чейн начал уже позевывать от скуки, когда Симашк вдруг резко остановился и огляделся, лишь сейчас сообразив, что уличные фонари и ярко горящие окна остались позади, а здесь их окружают только темнота и безлюдье.

– Мы что же, прошли мимо «Рябиновой рощи»? – озабоченно спросил он. – Заблудились, наверное, или…

Без единого слова Торет схватил его и со всей силы швырнул на побеленную стену давно закрытой лавки.

Чейн давно уже перестал удивляться тому, как силен и проворен его худосочный хозяин. Торет оскалился, обнажив длинные клыки, дохнул в лицо Симашку… и отпустил его.

– Беги! – прошипел он.

Торет крайне редко играл со своей добычей. Чейн как раз предпочитал позабавиться с жертвой, но с пониманием относился к тому, что Торет заботится о соблюдении тайны. Большинство Детей Ночи могли стереть или изменить воспоминания смертных, а потому обычно оставляли свою добычу живой, но совершенно не помнящей, что случилось. Иные вампиры были способны и на большее, но вот Чейн и Сапфира могли разве что затуманить память смертного о происшедшем.

Сегодня ночью Торет повел себя совершенно иначе. Чейн мысленно возликовал, предвкушая краткую передышку от тягостного рабского бытия, и ощущение недолгой свободы омыло его теплой волной.

Симашк бросился было к Луизе, но Сапфира смеясь заступила ему дорогу.

– Не сюда, – сказала она и ткнула пальцем в темный проулок. – Вон туда. – И снова тихо засмеялась, показав клыки.

Симашк бросился бежать. Луиза потрясенно вскрикнула, глядя, как ее супруг растворился в темноте, и попятилась на середину улицы.

Сапфира пустилась вдогонку за Симашком. Торет задержался лишь затем, чтобы коротко глянуть на Чейна.

– Их тут никто не знает. Делай что захочется, но смотри, чтоб потом не осталось следов.

С этими словами он побежал в проулок вслед за Сапфирой.

Чейн увидал, что Луиза смотрит на него с ужасом и… тайной надеждой? Ну да, ведь с виду он – вылитый аристократ, благородный господин, чей долг – защищать от беды таких вот женщин – красивых и беспомощных.

– Господин мой… – прошептала она. – Ради всего святого…

Чейн бесшумно подошел к ней вплотную, вынуждая отступать все дальше, пока они не оказались у входа в проулок напротив. Тогда Чейн кивком указал в темноту проулка.

– Беги, – сказал он.

Луиза всхлипнула, бросилась бежать, наступила на подол пышной юбки, но все же сумела удержаться на ногах и побежала дальше.

Чейн немного выждал, давая ей отсрочку, и двинулся за ней.

Луиза повернула голову и увидела, что он бежит следом. Она опять всхлипнула и принялась громко кричать, зовя на помощь. Топот сапог Чейна неуклонно приближался к ней в темноте проулка. Никто не услышал ее криков, а если и услышал, то не стал спешить ей на помощь.

Чейн без труда нагнал Луизу и, схватив ее шляпку вместе с густой прядью волос, испытал смутное разочарование.

Порой добычу приходится убивать быстро, но сейчас все выходило уж слишком легко.

К его изумлению, женщина вырвалась и двумя руками подхватила с земли пустую огородную корзину: Размахнувшись, она со всей силы ударила Чейна корзиной по голове. От удара корзина разлетелась на куски.

Это было почти больно, и Чейн снова воспрянул духом.

Он поймал женщину за запястья и без труда стиснул их одной рукой. Другой рукой он схватил ее за ворот плаща. С силой толкнув Луизу к стене ближайшего дома, он обеими руками уперся в стену, не давая жертве вывернуться.

Он забыл обо всем. Торет, Сапфира, мать и родня, оставшиеся в прошлой, смертной жизни, все радости людского бытия, которых ему до сих пор так недоставало, – все, все было забыто в этот сладостный миг.

Луиза сопротивлялась, пытаясь вырваться, и Чейн не спешил усмирить ее. Просто восхитительно, какими способностями обладало его мертвое по сути тело и как мало могли противопоставить ему живые! Он ощутил, что жертва слабеет, затихает, и, опустив глаза, увидел искаженное ужасом лицо Луизы. Слезы текли по ее щекам и падали на его черный плащ.

Чейн позволил себе еще секунду наслаждения, кончиками пальцев ощущая, как трепещет нежная, теплая кожа женщины. Затем он сосредоточился – и ногти его, повинуясь усилию воли, затвердели, даже чуточку удлинились. Взмахом руки Чейн рассек и плащ, и блузу женщины, обнажив ее белое горло. И припал к нему жадно открытым ртом.

Как правило, он, кормясь, совершенно не ощущал вкуса крови – лишь потом оставался на губах и во рту солоноватый медный привкус. Сейчас же он чувствовал только, как наполняют его тепло и сила, точно кровь была лишь посредником, переносящим в его бессмертные жилы толику смертной жизни. Чейн не знал и не хотел знать более восхитительного чувства – оно одно только и радовало его в посмертном существовании. Что надо остановиться, он понял, лишь когда поток силы, изливавшийся в него, иссяк и неземное блаженство растворилось бесследно.