В воскресенье Габриэла получила десять гран морфия и весь день была в хорошем настроении, считая себя почти что исцеленной.
      В понедельник приняла оставшуюся часть далласовского снадобья, и день прошел примерно так же, как суббота. Из окружного центра вернулся Мики Линехан с известием, что Фицстивен пришел в себя, но так слаб и так забинтован, что не смог бы говорить, даже если бы позволили врачи; Эндрюс опять навещал Аронию Холдорн в Сан-Матео; она, в свою очередь, хотела навестить в больнице Финка, но служба шерифа ее не пустила.
      Вторник был богаче событиями.
      Когда я принес Габриэле апельсиновый сок на завтрак, она встретила меня одетой. Глаза у нее блестели, она была возбуждена, разговорчива, то и дело смеялась, покуда я не обронил между прочим, что морфия ей больше не будет.
      - То есть как, никогда-На лице ее была паника, в голосе тоже. Нет, вы серьезно
      - Да.
      - Я умру. - На глазах выступили слезы, потекли по белому личику, и она заломила руки. Выглядело это подетски трогательно. Пришлось напомнить себе, что слезы. один из симптомов абстиненции у морфиниста. - Так ведь неправильно. Я не рассчитывала получить, сколько обычно. Я понимаю, что с каждым днем надо меньше. Но не сразу же. Вы пошутили. Это меня убьет. - Она опять заплакала.
      Я заставил себя рассмеяться так, будто я и сочувствую, и забавляюсь.
      - Чепуха. Самым трудным для вас будет непривычная бодрость. Но денька через два все уляжется.
      Она покусала губы, улыбнулась через силу и протянула ко мне обе руки.
      - Я буду вам верить, - сказала она. - Я верю вам. Буду верить, что бы вы ни сказали.
      Руки у нее были холодные и влажные. Я сжал их и ответил:
      - Ну и отлично. А теперь в постель. Я буду заглядывать, а если вам что-нибудь понадобится, позовите сами.
      - Сегодня вы не уедете
      - Нет, - пообещал я.
      Весь день она держалась довольно стойко. Правда, смех ее в промежутках между приступами чихания и зевоты звучал не очень жизнерадостно, но главное, она пыталась смеяться.
      В начале шестого приехал Мадисон Эндрюс.
      Я увидел, как он подъезжал, и встретил его на террасе. Его красноватое лицо сделалось бледно-оранжевым.
      - Добрый вечер, - вежливо сказал он. - Я хочу видеть миссис Коллинсон.
      - Я передам ей все, что пожелаете.
      Он нахмурил белые брови, и лицу его отчасти вернулся прежний красный оттенок.
      - Я хочу ее видеть. - Это был приказ.
      - Она вас видеть не хочет. Надо что-нибудь передать
      Теперь краснота вернулась полностью. Глаза у него сверкали. Я стоял между ним и дверью. Он не мог войти, пока я так стоял. Казалось, он готов оттолкнуть меня с дороги. Меня это не пугало: он был на десять килограммов легче и на двадцать лет старше.
      Он набычился и заговорил властным тоном:
      - Миссис Коллинсон должна вернуться со мной в Сан. Франциско. Она не может здесь оставаться.
      - Она не поедет в Сан-Франциско, - сказал я. - Если надо, окружной прокурор задержит ее здесь как свидетельницу. Попробуете вытащить ее судебным решением-мы вам устроим другие хлопоты. Говорю это, чтобы вы знали нашу позицию. Мы докажем, что ей может грозить опасность с вашей стороны. Откуда нам знать, что вы не ловчили с наследством Откуда нам знать, что вы не хотите воспользоваться ее нынешним подавленным состоянием и избежать неприятностей в связи с наследством Да может, вы вообще хотите отправить ее в сумасшедший дом, чтобы распоряжаться ее наследством.
      Глаза у него сделались больные, хотя в остальном он выдержал залп неплохо. Сглотнув раз-другой и продышавшись, он спросил:
      - Габриэла этому верит-Лицо у него было пурпурное.
      - При чем тут "верит"-Я пытался говорить вежливо. - Я вам просто объясняю, с чем мы явимся в суд. Вы юрист. Вы же понимаете: между истиной и тем, что поступает в суд или в газеты, не обязательно должна быть связь.
      Теперь у него не только глаза были болезненными: краска ушла с лица, оно обмякло; однако он держался прямо и даже сумел ответить ровным голосом.
      - Можете передать миссис Коллинсон, что на этой неделе я сдам в суд завещательные распоряжения, а также свой отчет по наследству и заявление о том, что я слагаю с себя обязанности душеприказчика.
      - Вот и отлично, - сказал я, но, когда старикан зашаркал к своей машине и медленно взобрался на сиденье, мне стало жалко его.
      Габриэле я не сказал о его визите.
      Теперь между приступами зевоты и чихания она потихоньку скулила, а из глаз у нее текли слезы. Лицо, грудь и руки были мокры от пота. Есть она не могла. Я накачивал ее апельсиновым соком. Звуки и запахи, даже самые слабые и приятные, действовали ей на нервы, и она все время дергалась на кровати.
      - Мне будет еще хуже-спросила она.
      - Не намного. Перетерпеть вполне сможете.
      Когда я спустился, меня поджидал внизу Мики Линехан.
      - Мексиканка ходит с пером, - любезно сообщил он.
      - Да
      - Да. Я им шкурил лимоны, чтобы вонь отбить в твоем уцененном джине-или ты взял его напрокат, и хозяин знал, что он вернется, - все равно пить его никто не сможет Ножичек сантиметров десять-двенадцать, нержавеющей стали, так что, когда она воткнет его тебе в спину, ржавчины на майке не останется.
      - Хорошо соображаешь, - сказал я. - Ладно, приглядывай за ней. Она не очень нас любит.
      - Мне приглядывать-Мики ухмыльнулся. - Я думал, каждый будет сам оглядываться, тем более что зуб она точит в особенности на тебя, значит, тебя скорее всего и подколет. Что ты ей сделал Не такой же ты дурак, чтобы надсмеяться над чувствами мексиканской дамы
      Остроумным мне это не показалось; впрочем, я мог и ошибаться.
      Арония Холдорн приехала под самый вечер на "Линкольне", и негр-шофер завел сирену еще у ворот. Когда она взвыла, я сидел у Габриэлы. Беспардонный сигнал, по-видимому, сильно подействовал на ее натянутые нервы, и она чуть не выскочила из постели от ужаса.
      - Что это Что это-взвизгнула она, стуча зубами и дрожа всем телом.
      - Тихо, тихо, - успокаивал я. Из меня уже выработалась неплохая сиделка. - Просто автомобильный гудок. Гости. Сейчас сойду вниз и спроважу.
      - Вы никого ко мне не пустите-умоляюще спросила она.
      - Нет. Лежите смирно, скоро вернусь.
      Арония Холдорн стояла у лимузина и разговаривала с Макманом. В сумерках, между черным манто и черной шляпой, лицо ее было тусклой овальной маской, и только светящиеся глаза казались живыми.
      - Здравствуйте, - сказала она и протянула руку. Голос у нее был такой, что по спине проходили теплые волны-. Я рада, что миссис Коллинсон на вашем попечении. И ей и мне вы были надежным защитником-мы обязаны вам жизнью.
      Все это было чудесно, но такое я уже слышал. Я скромно отмахнулся от похвалы и упредил ее первый ход:
      - Мне жаль, но она не сможет вас принять. Ей нездоровится.
      - А-а, мне так хотелось увидеться с ней, пусть на минутку. Вы не думаете, что это улучшит ее самочувствие
      Я ответил, что мне самому жаль. Она, по-видимому, приняла это как окончательное решение, однако сказала:
      - Я специально приехала из Сан-Франциско, чтобы повидать ее.
      Я ухватился за этот повод:
      - Разве мистер Эндрюс вам не сказал. - -и повесил начало фразы в воздухе.
      На это она не ответила. Она повернулась и медленно пошла по траве. Мне не оставалось ничего другого, как пойти рядом с ней. Сумерки сгущались. Когда мы отошли от машины шагов на пятнадцать, она сказала:
      - Мистеру Эндрюсу показалось, что вы его подозреваете.
      - Он не ошибся.
      - В чем вы его подозреваете
      - В манипуляциях с наследством. Учтите, я в этом не уверен, а только подозреваю.
      - На самом деле
      - На самом деле, - сказал я, - больше ни в чем.
      - Да По-моему, и этого вполне достаточно.
      - Для меня достаточно. Не думал, что и для вас тоже.
      - Простите
      Мне не нравилось, как у меня развивается разговор с этой женщиной. Я ее опасался. Я сгреб известные мне факты, подсыпал сверху догадок и прыгнул с этой кучи в неизвестное:
      - Освободившись из тюрьмы, вы позвали Эндрюса, вытянули из него все, что он знает, и, уяснив, что он мудрит с деньгами барышни, воспользовались этим, чтобы запутать следствие и навести подозрение на него. Наш старикан имеет слабость к прекрасному полу: легкая пожива для такой женщины, как вы. Не знаю, что вы собираетесь с ним делать, но вы завели его, а потом навели на него газетчиков. Ведь это вы, я думаю, шепнули им о его непомерных тратах Бесполезно, миссис Холдорн. Бросьте. Ничего не выйдет. Да, вы можете его раззадорить, подстрекнуть на противозаконные поступки, втянуть в поганую историю: он и сейчас сам не свой, так его обложили. Но что бы он теперь ни натворил, за этим не спрячешь того, что натворил кто-то другой раньше. Он обещал привести имущество в порядок и передать наследнице. Оставьте его в покое. Ничего не выйдет.
      Мы прошли еще шагов десять, а она все не отвечала. Мы очутились на тропинке. Я сказал:
      - Эта тропинка ведет на скалу, с нее столкнули Эрика Коллинсона. Вы его знали
      Она вздохнула судорожно, будто всхлипнула, но голос ее был по-прежнему ровен, спокоен, мелодичен:
      - Знала, вам это известно. Зачем вы спрашиваете
      - Сыщики любят задавать вопросы, заранее зная ответ. Зачем вы сюда приехали, миссис Холдорн
      - Вы и на это знаете ответ
      - Знаю, что приехали по одной из двух причин или по двум причинам сразу.
      - Да
      - Первая: хотели узнать, насколько мы близки к разгадке. Правильно
      - Естественно, я тоже не лишена любопытства, призналась она.
      - В этой части я вас удовлетворяю. Я знаю разгадку.
      Она остановилась на тропинке лицом ко мне, ее глаза светились в густых сумерках. Она положила руку мне на плечо: я был ниже ростом. Другая ее рука лежала в кармане манто. Она приблизила ко мне лицо и заговорила медленно и очень внятно:
      - Скажите мне чистосердечно. Без уверток. Я не хочу причинять зло без нужды. Подождите, подождите-подумайте, перед тем как говорить, - и поверьте мне, для уверток, блефа и лжи сейчас не время. Так скажите правду: вы знаете разгадку
      - Да.
      Она улыбнулась, сняла руку с моего плеча и сказала:
      - Тогда продолжать это фехтование не имеет смысла.
      Я бросился на нее. Если бы она стреляла из кармана, она могла бы меня застрелить. Но она попыталась вытащить пистолет. Я успел схватить ее за руку. Пуля ушла в землю между нашими ногами. Ногти ее свободной руки сняли три красные ленты с моей щеки. Я уткнулся головой ей в шею, подставил ей бедро, раньше, чем она ударила коленом, сильно прижал ее к себе и руку с пистолетом завернул за спину. Когда мы падали, она выронила пистолет. Я оказался сверху. И продолжал занимать эту позицию, пока не нащупал пистолет. Едва я поднялся, подбежал Макман.
      - Все в порядке, пьяных нет, - сказал я ему, не вполне владея голосом.
      - Пришлось стрелять-спросил он, глядя на неподвижно лежавшую женщину.
      - Нет, цела. Посмотри, чтобы шофер не рыпался.
      Макман ушел. Арония села, подобрала ноги п потерла запястье. Я сказал:
      - Вот и вторая цель вашего приезда, хотя я думал, что это предназначалось для миссис Коллинсон.
      Арония поднялась молча. Я ей помогать не стал-она почувствовала бы, как у меня дрожат руки.
      - Раз мы зашли так далеко, полезно будет поговорить.
      - Пользы теперь ни от чего не будет. - Она поправила шляпу. Поежилась. - Ну, что теперь
      - Теперь ничего, только постарайтесь понять, что время отчаянных действий прошло. Такого рода истории делятся на три части: поимка, осуждение и наказание. Согласимся, что по поводу первого делать уже нечего, а... каковы калифорнийские суды и тюрьмы, вы сами знаете.
      - Почему вы мне это говорите
      - Потому что не люблю, когда в меня стреляют, потому что, когда работа сделана, не люблю, чтобы болтались свободные концы. Я не стремлюсь к тому, чтобы вас осудили за участие в афере, но вы мешаете-суетесь и мутите воду. Отправляйтесь домой и сидите смирно.
      Мы оба не произнесли ни слова, покуда не вернулись к ее лимузину.
      Тут она повернулась, протянула мне руку и сказала:
      - Я думаю... не знаю, но мне кажется, что теперь я вам обязана еще больше.
      Я ничего не ответил и не подал руки. А она, может быть, потому, что рука все равно была протянута, спросила:
      - Вы вернете мне пистолет
      - Нет.
      - Тогда передадите миссис Коллинсон привет и сожаления, что я не смогла с ней увидеться
      - Да.
      Она сказала: "До свидания"-и села в машину, я снял шляпу, и она уехала.
      14. ПРИЗНАНИЯ
      Парадную дверь мне открыл Мики Линехан. Он глянул на мою расцарапанную физиономию и засмеялся:
      - Ну и везет тебе с женщинами. Нужно сначала уговорить, а уж потом набрасываться. Поберег бы шкуру. - Он показал большим пальцем на потолок. - Поднимись к ней, урезонь. Черт-те что вытворяет.
      Я поднялся в комнату Габриэлы. Она сидела посередке растерзанной постели, дергая себя за волосы. Ее потное лицо выглядело на все тридцать пять. Из горла рвались жалобные повизгивания.
      - Нелегко приходится-спросил я с порога.
      Она отняла руку от волос.
      - Я не умру-Вопрос еле продрался сквозь стиснутые зубы.
      - Ни в коем случае.
      Она всхлипнула и легла. Я натянул на нее одеяло. Она пожаловалась, что в горле какой-то комок, челюсти ноют, а под коленками боль.
      - Нормальные симптомы, - уверил я. - Долго это не протянется, потом опять будут судороги.
      Кто-то зацарапал в дверь. Габриэла рывком приподнялась и запричитала:
      - Не уходите!
      - Только до двери, - пообещал я.
      На пороге стоял Макман.
      - Эта мексиканка Мери, - зашептал он, - шпионила за вами и за гостьей. Я заметил, как она вылезла из кустов, и шел за ней до нижней дороги. Там она остановила "Линкольн", и минут пять-десять они разговаривали. Ближе подобраться я не смог и ничего не расслышал.
      - Где она сейчас
      - В кухне. Вернулась. А та поехала дальше. Мики говорит, что мексиканка ходит с ножом и добра от нее не жди. Это что, правда
      - Обычно он не ошибается, - сказал я. - Она переживает за миссис Коллинсон, а нас считает врагами. И чего лезет не в свое дело Видимо, подглядывала и поняла, что миссис Холдорн против нас, а значит-за Габриэлу. Вот и решила наладить связи. У миссис Холдорн, надеюсь, хватило ума сказать ей, чтобы вела себя пристойно. В любом случае нам остается только наблюдать. Выгонять ее-себе дороже: без поварихи не обойтись.
      Когда Макман ушел, Габриэла вспомнила, что у нас были гости, и стала расспрашивать о них, а заодно о выстреле и моем расцарапанном лице.
      - Была Арония Холдорн, - сказал я, - немного поскандалила. Но все обошлось. Она уже уехала.
      - Миссис Холдорн приезжала, чтобы убить меня, - спокойно, но с уверенностью сказала девушка.
      - Возможно. Она со мной не откровенничала. А зачем ей вас убивать
      Ответа я не получил.
      Ночь показалась долгой и тяжелой. Я провел ее по большей части в комнате Габриэлы, в кожаной качалке, которую притащил из гостиной. Спала она всего часа полтора, в три захода. И каждый раз с криком просыпалась от кошмаров. Всю ночь до меня доносились из коридора шорохи-видимо, Мери Нуньес сторожила свою хозяйку.
      Среда оказалась еще более долгой и тяжелой. От того, что я все время стискивал зубы, челюсти у меня к середине дня ныли не меньше, чем у Габриэлы. А она мучилась теперь во всю. От света у нее резало глаза, от звуков-уши, от любого запаха тошнило. Шелковая ночная рубашка и простыня раздражали кожу. Каждый мускул, не переставая, дергался. Уверения, что она не умрет, уже не действовали: жить ей все равно не хотелось.
      - Не сдерживайтесь, - предложил я. - Дайте себе волю. Я за вами присмотрю.
      Она поймала меня на слове и словно сорвалась с цепи. На ее вопли к дверям прибежала Мери Нуньес и зашипела какие-то испанско-мексиканские ругательства. Я удерживал Габриэлу за плечи и тоже был весь в поту.
      - Пошла вон, - рявкнул я на Мери.
      Она сунула руку за пазуху и шагнула в комнату. Сзади возник Мики, выдернул ее в коридор и захлопнул дверь.
      Между приступами Габриэла лежала на спине и, тяжело дыша, дергаясь, с мукой и безнадежностью глядела в потолок. Иногда она закрывала глаза, но конвульсии не прекращались.
      Во второй половине дня Ролли принес из Кесады новость: Фицстивен пришел в себя и смог ответить на вопросы Вернона. Он заявил, что не видел бомбы и не знает, когда и каким образом она попала в комнату, но после того, как мы с Финком вышли в коридор, ему вроде бы послышалось что-то похожее на звон осколков и глухой удар об пол у ног.
      Я попросил Ролли сказать окружному прокурору, чтобы он не слезал с Финка и что завтра я постараюсь с ним встретиться. Ролли пообещал все это передать и ушел. Мы стояли с Мики на крыльце. Говорить нам было не о чем-ни слова за весь день. Только я закурил, из дома снова понеслись вопли. Мики отвернулся и что-то пробормотал, упомянув черта.
      Я нахмурился и зло спросил:
      - Дело я делаю или нет
      - К чертям собачьим! Лучше бы не делал, - бросил он с такой же злостью и пошел прочь.
      Послав его подальше, я вернулся в дом. Мери Нуньес поднималась по лестнице, но при моем появлении быстро отступила к кухне, окинув меня диким взглядом. Ее я тоже послал, потом двинулся наверх, где оставил Макмана охранять комнату. Он прятал от меня глаза-ради справедливости я послал и его.
      Остаток дня Габриэла плакала и кричала, умоляя дать ей морфий. Вечером она полностью во всем призналась:
      - Я вам сказала, что не хочу быть порочной. - Ее руки лихорадочно комкали простыню. - Вранье. Хочу. Всегда хотела и всегда была. Я думала и с вами сыграть ту же шутку, но сейчас мне не до вас, мне нужен только морфий. Повесить меня не повесят, это я знаю. А там все равно, лишь бы получить дозу.
      Она грязно хохотнула и продолжала:
      - Вы были правы: я вызывала в мужчинах самое плохое, потому что сама этого хотела. Хотела, и все тут. Не получилось лишь с доктором Ризом и Эриком. Почему-не знаю. Знаю только, что потерпела поражение, но они тем временем слишком хорошо меня узнали. Вот и умерли. Риза усыпил Джозеф, а убила я сама, но потом мы внушили Мини, что это ее работа. И убить Аронию подговорила Джозефа я. он выполнял любые мои просьбы и убил бы, если бы не вы. И Харви заставила убить Эрика. К чему мне брачные узы с хорошим человеком, который собирался сделать из меня хорошую женщину
      Она снова засмеялась и облизала губы.
      - Нам с Харви нужны были деньги, а у Эндрюса я много взять не могла, - боялась, заподозрит. Тогда мы задумали добыть их, инсценировав похищение. Жаль, что Харви застрелили... великолепный был зверь. Что касается бомбы, она лежала у меня давно, уже несколько месяцев. Я ее выкрала из лаборатории отца, когда он проводил какие-то работы для кинокомпании. Бомба была маленькая, и я держала ее при себе на всякий случай. А потом решила подорвать вас. Между нами... мной и Оуином... ничего не было... я все наврала, он меня совсем не любил. Убить я хотела вас... боялась, что докопаетесь до правды. Меня в тот час немного лихорадило, услышав, что два человека вышли из комнаты, а один остался, я решила... остались вы. И только когда приоткрыла дверь и бросила бомбу, увидела Оуина. Ну, теперь вы довольны А раз получили, что хотели, давайте морфий. Какой толк вести со мной игру дальше Давайте его. Вы победили. Можете записать эти показания-я тут же подпишу. Лечить и спасать меня вам больше не имеет смысла. Давайте морфий.
      Пришла пора смеяться мне:
      - Может, еще признаетесь, что похитили Чарли Росса, а заодно подорвали "Мэн"
      Буча продолжалась не меньше часа, пока Габриэла не выдохлась. Время тянулось медленно. Спала она на этот раз часа два-на полчаса больше, чем в прошлую ночь. Мне тоже временами удавалось задремать в качалке.
      Незадолго до рассвета я почувствовал на себе чью-то руку. Стараясь дышать ровно, я чуть-чуть приоткрыл глаза. В комнате было еще темно, но мне показалось, что Габриэла лежит на кровати, правда, спит она или нет, разглядеть не удалось. Голова моя во сне откинулась на спинку. Я не мог видеть ни ту руку, что лезла во внутренний карман пиджака, ни другую, левую, над моим плечом, но пахли они кухней.
      За качалкой стояла Мери Нуньес. Мики предупредил меня, что мексиканка носит нож. Я представил, как она держить его в левой руке. Но внутренний голос приказал мне не суетиться. Я опять закрыл глаза. Потом в пальцах у Мери зашелестела бумага, и рука убралась из моего кармана.
      Я сонно пошевелил головой и переставил ноги. Когда дверь за ней без скрипа закрылась, я выпрямился и оглядел комнату. Габриэла спала. Я пересчитал пакетики-восьми не хватало.
      Наконец Габриэла открыла глаза. Первый раз за все это время она проснулась спокойно. Лицо у нее было осунувшееся, но глаза-нормальные. Посмотрев в окно, она спросила:
      - Уже день
      - Только светает, - Я дал ей апельсинового сока-. Сегодня можно поесть.
      - Не хочу. Хочу морфий.
      - Не дурите. Еда будет. Морфия не будет. Самое трудное позади, дальше пойдет легче, хотя вас еще немного поломает. Глупо требовать сейчас наркотик. Все ваши мучения коту под хвост Вы уже фактически вылечились.
      - Действительно вылечилась
      - Да. Осталось побороть страх, нервозность и воспоминания о том, как приятно было накачиваться.
      - Это я смогу, - сказала она, - раз вы говорите, что смогу, значит, смогу.
      Все утро она вела себя пристойно и только к середине дня на час-другой сорвалась. Но буйствовала не особенно сильно, и мне без труда удалось ее утихомирить. Когда Мери вошла со вторым завтраком, я оставил их наедине и пошел вниз.
      Мики и Макман сидели в столовой. Во время еды оба не вымолвили ни словечка. Поскольку молчали они, молчал и я.
      Когда я поднялся наверх, Габриэла в зеленом купальном халате сидела в качалке, которая две ночи служила мне постелью. Она успела причесаться и напудрить нос. Глаза были зеленые и чуть прищуренные, словно ей не терпелось сообщить что-то смешное.
      - Сядьте, - сказала она с напускной торжественностью. - Мне надо с вами серьезно поговорить.
      Я сел.
      - Ради чего вы столько от меня вытерпели-Она действительно говорила сейчас вполне серьезно. - В ваши обязанности это не входило, а приятного было мало. Я... я и не знаю, до чего противно себя вела. - Ее лицо и даже шея покраснели. - Я была омерзительной, гнусной. Представляю, как теперь выгляжу в ваших глазах. Почему... ради чего вы пошли на такое
      - Я вдвое старше вас, - сказал я. - Старик. И будь я проклят, если стану объяснять причины и делать из себя идиота. Но ничего омерзительного и гнусного для меня тут не было, я снова готов пройти через все это. И даже с радостью.
      Она вскочила с качалки, глаза у нее стали темными, круглыми, а губы дрожали:
      - Вы хотите сказать-.
      - Ничего я не хочу сказать. Но если вы будете скакать нагишом, в распахнутом халате, то заработаете бронхит. Бывшие наркоманки легко простужаются.
      Она села, спрятала лицо в ладони и расплакалась. Я ей не мешал. В конце концов, не отнимая рук от лица, она хихикнула и попросила:
      - Не могли бы вы уйти и оставить меня на весь день одну
      - Конечно. Если не будете раздеваться.
      Я поехал в окружной центр, нашел больницу и долго спорил с персоналом, чтобы пустили в палату Фицстивена.
      Фицстивен лежал весь в бинтах, из-под которых виднелся только один глаз, одно ухо и половина рта. Но этот глаз и эти губы мне улыбнулись:
      - Пропади они пропадом, ваши гостиничные номера, голос звучал неясно, так как ему приходилось говорить одной стороной рта, а челюсть не двигалась, но жизнерадостности Фицстивену не занимать. На тот свет он явно не собирался.
      Я тоже улыбнулся и сказал:
      - Какие уж теперь номера, разве что камера в Сан. Квентине. Выдержите сейчас допрос с пристрастием или день-другой переждем
      - Самое время, - сказал он. - По лицу-то вам ничего не прочесть.
      - Отлично. Тогда начнем. Первое: бомбу вам сунул в руку Финк, когда здоровался. Другим способом попасть в комнату она не могла. Он стоял ко мне спиной, и я не мог ничего заметить. Вы, конечно, не знали, что это бомба, и пришлось ее взять, как сейчас приходится все отрицать. иначе бы мы догадались, что вы были связаны с бандой в Храме, а у Финка есть основания покушаться на вас.
      - Какая удивительная история, - сказал Фицстивен-. Значит, у Финка были основания. Что ж, и на том спасибо.
      - И убийство Риза организовали вы. Остальные вам лишь помогали. Но когда Джозеф умер, вся вина пала на него, на этого якобы сумасшедшего. Другие участники оказались вне подозрений. Но тут вы вдруг приканчиваете Коллинсона, и неизвестно, что еще собираетесь выкинуть. Финк понимает: если вы не угомонитесь, то убийство в Храме в конце концов выплывет, и тогда ему тоже несдобровать. До смерти испугавшись, он решает остановить вас.
      - Все занимательней и занимательней, - сказал Фицстивен. - Значит, и Коллинсона убил я
      - Чужими руками. Вы наняли Уиддена, но не заплатили ему. Тогда он похитил девушку, чтобы получить свои деньги. Он знал, что она вам нужна. Когда мы его окружили, пуля пролетела ближе всего от вас.
      - Восхищен. Нет слов, - сказал Фицстивен. - Значит, Габриэла была мне нужна. А зачем Какие мотивы
      - Вы, скорей всего, пытались сделать с ней что-то очень уж непотребное. Ей досталось от Эндрюса, даже с Эриком не повезло, но про них она могла еще говорить. Когда же я захотел выяснить подробности ваших ухаживаний, она задрожала и сразу замкнулась. Видно, она здорово вам вмазала, но вы ведь из тех эгоистов, которым такого не перенести.
      - Ну и ну, - сказал Фицстивен. - Мне, знаете ли, часто приходило на ум, что вы вынашиваете абсолютно идиотские теории.
      - А что тут идиотского Кто стоял рядом с миссис Леггет, когда у нее в руках оказалось оружие Где она его взяла Да и гоняться за дамами по лестнице не в наших правилах. А чья рука была на пистолете, когда пуля пробила ей горло Я не слепой и не глухой. Вы сами признали, что за всеми трагедиями Габриэлы чувствуется одна рука, один ум. Вы как раз и обладаете таким умом, при этом ваша связь со всеми событиями очевидна, да и необходимый мотив был. С мотивом, кстати, у меня вышла некоторая задержка: я его не видел, пока не получил-сразу после взрыва-реальной возможности как следует поспрашивать Габриэлу. Задерживало меня и кое-что другое-я никак не мог связать вас с Храмом. Но тут помогли Финк и Арония Холдорн.
      - Неужто Арония помогла Интересно, что она затеяла-Фицстивен говорил рассеянно, а его единственный серый глаз был слегка прикрыт, словно думал он сейчас о другом.
      - Она делала все, чтобы выгородить вас, - морочила нам голову, запутывала, пыталась науськать на Эндрюса, даже застрелить меня. Когда она поняла, что по следу Эндрюса мы не пойдем, я упомянул про Коллинсона. Она разыграла удивление, ахнула, всхлипнула-не упустила ни одной возможности, чтобы направить меня по ложному пути. Мне ее изворотливость даже по душе.
      - Дама она упорная, - с отсутствующим видом процедил Фицстивен.
      - Вот и конец Великому Проклятью Дейнов, - сказал я.
      Уголком рта смеяться трудно, но он все-таки рассмеялся:
      - А если я скажу вам, мой милый, что я тоже Дейн
      - Как так
      - Моя мать и дед Габриэлы с материнской стороны были братом и сестрой.
      - Черт! Вот это да!
      - Уйдите пока и дайте мне подумать. Я еще не решил, как поступить. Сейчас я ни в чем не признаюсь. Понятно Но чтобы спасти свою драгоценную шкуру, мне, видимо, придется упирать как раз на проклятье. И тогда, мой милый, вы сможете насладиться удивительной защитой, таким цирком, от которого радостно взвоют все газеты страны. Я стану настоящим Дейном, отмеченным проклятьем всего нашего рода. Преступления моих двоюродных сестричек Алисы, Лили, племянницы Габриэлы и Бог знает скольких еще Дейнов будут мне оправданием. Да и количество моих собственных преступлений сыграет свою роль-лишь сумасшедший способен столько совершить. И поверьте, я приведу их множество, если начну с колыбели.
      Поможет даже литература. Ведь признало же большинство критиков моего "Бледного египтянина" детищем дегенерата. А разве в "Восемнадцати дюймах" они не нашли все известные человечеству признаки вырождения Все эти факты, мой милый, выручат меня. К тому же я буду размахивать культями-руки нет, ноги нет, тело и лицо покалечены: преступник с Божьей помощью и так достаточно наказан.
      Измученный этой речью, он тяжело всасывал половинкой рта воздух, но в сером глазу светилось торжество.
      - Что ж, скорей всего, дело выгорит, - сказал я, собираясь уходить. - Буду за вас болеть. Вам и так уже досталось. А потом, если кто и заслуживает снисхождения. так это вы.
      - Снисхождения-переспросил он, и взгляд у него потускнел. Он отвел глаз, потом снова смущенно посмотрел на меня. - Скажите правду, меня что, признают невменяемым
      Я кивнул.
      - Черт! Тогда все уже не то, - пожаловался он, не без успеха пытаясь побороть смущение и принять свой обычный лениво-насмешливый вид. - Что за удовольствие, если я на самом деле псих.
      Когда я вернулся в дом над бухтой, Мики и Макман сидели на крыльце.
      - Привет! - сказал Макман.
      - Новых шрамов в любовных сражениях не заработал. спросил Мики. - Твоя подружка, кстати, про тебя спрашивала.
      Поскольку меня снова приняли в общество людей, я понял, что Габриэла чувствует себя прилично.
      Она сидела на кровати с подушками за спиной, лицо все еще-или заново-напудрено, глаза радостно поблескивают.
      - Мне вовсе не хотелось усылать вас навсегда, нехороший вы человек, - пожурила она меня. - Я приготовила вам сюрприз и просто сгораю от нетерпения.
      - Что за сюрприз
      - Закройте глаза.
      Я закрыл.
      - Откройте.
      Я открыл. Она протягивала мне восемь пакетиков, которые Мери Нуньес вытащила из кармана пиджака.
      - Они у меня с середины дня, - гордо заявила она. - На них следы моих пальцев и слез, но ни один не открыт. Честно говоря, удержаться было нетрудно.