Проклятье Дэйнов

      - Вы там бывали-какого рода эта лавочка-спросил я.
      - Не могу сказать, что это лавочка, - ответил он, морща лоб. - Я не очень хорошо знаю их учение и вообще не очень в этом разбираюсь, но на их службах бывал с Габриэлой. они не менее торжественны и даже красивы, чем англиканские и католические. Не думайте, что это какие-то Святые Вертуны или Дом Давида. Ничего похожего. Во всяком случае, обставлено все первоклассно. Холдорны люди более... словом, более культурные, чем я.
      - Так чем же вы недовольны
      Он хмуро покачал головой.
      - Даже не могу сказать. Мне это не нравится. Не нравится, что Габриэла исчезает, ничего никому не сказав. Вы думаете, ее родители знают, куда она отправилась
      - Нет.
      - По-моему, тоже, - сказал он.
      С улицы храм Святого Грааля представлялся тем, чем и был первоначально, - жилым шестиэтажным домом из желтого кирпича. Внешне ничто не указывало на его изменившееся назначение. Я велел Коллинсону проехать мимо, к углу, где, расслабленно привалившись к каменной стенке, стоял Мики Линехан. Как только мы остановились, он подошел.
      - Черная ушла десять минут назад, - сообщил он. - Дик сопровождает. Из тех, кого ты описывал, никто как будто не выходил.
      - Устраивайся в машине и следи за дверью, - велел я ему. А Коллинсону сказал: - Мы с вами идем туда. Разговаривать позвольте мне.
      Когда мы подошли к двери Храма, мне пришлось попросить его:
      - Постарайтесь не дышать так шумно. Может быть, все обойдется.
      Я позвонил.
      Дверь открылась немедленно: за ней стояла широкоплечая мясистая женщина лет пятидесяти. На добрых десять сантиметров выше меня-а во мне метр шестьдесят восемь. Лицо в мешочках и припухлостях, но ни в глазах, ни в губах. никакой мягкости и дряблости. Ее длинная верхняя губа была выбрита. Черное, очень черное платье закрывало ее тело от подбородка и мочек до самых ступней.
      - Мы хотим видеть мисс Леггет, - сказал я.
      Она сделала вид, что не понимает.
      - Мы хотим видеть мисс Леггет, - повторил я, - мисс Габриэлу Леггет.
      - Не знаю. - Говорила она басом. - Хорошо, войдите.
      Без особого радушия она провела нас в маленькую сумрачную приемную, прилегавшую к вестибюлю, велела нам ждать и ушла.
      - Кто этот тяжеловоз-спросил я Коллинсона.
      Он сказал, что не знает ее. Ему не сиделось на месте. Я сел. Опущенные шторы пропускали мало света, и я не видел комнату целиком, но ковер был толстый и мягкий, а мебель, насколько мне удалось разглядеть, тяготела скорее к роскоши, чем к строгости.
      Если не считать шагов Коллинсона, в доме не раздавалось ни звука. Я взглянул на открытую дверь и увидел, что за нами наблюдают. Там стоял мальчик лет двенадцати-тринадцати и смотрел на нас большими темными глазами, будто светившимися в полутьме. Я сказал:
      - Привет.
      Коллинсон рывком обернулся на мой голос.
      Мальчик ничего не ответил. Целую минуту он смотрел на меня не мигая, бессмысленным, совершенно обескураживающим взглядом, какой бывает только у детей, потом повернулся и ушел так же бесшумно, как появился.
      - Кто он? - спросил я у Коллинсона.
      - Наверное, Мануэль, сын Холдорнов. Я его раньше не видел.
      Коллинсон расхаживал по комнате. Я сидел и смотрел в проем двери. Наконец там появилась женщина и, ступая бесшумно по толстому ковру, вошла в приемную. Она была высокая, грациозная; ее темные глаза, казалось, тоже испускают свет, как у мальчика. Больше ничего я пока не мог разглядеть.
      Я встал. Она обратилась к Коллинсону:
      - Здравствуйте. Мистер Коллинсон, я не ошиблась. Более музыкального голоса я не слыхивал.
      Коллинсон что-то пробормотал и представил меня женщине, назвав ее "миссис Холдорн". Она подала мне теплую твердую руку, а потом подошла к окну, подняла штору, и на пол лег прямоугольник сочного послеполуденного солнца. Пока я привыкал к свету и отмаргивался, она села и знаком предложила сесть нам.
      Раньше всего я увидел ее глаза. Громадные, почти черные, теплые, опушенные густыми черными ресницами. Только в них я увидел что-то живое, человеческое, настоящее. В ее овальном, оливкого оттенка лице были и тепло и красота, но тепло и красота будто не имевшие никакого отношения к действительности. Будто это было не лицо, а маска, которую носили так долго, что она почти превратилась в лицо. Даже губы-а губы эти стоили отдельного разговора-казались не плотью, а удачной имитацией плоти-мягче, краснее и, наверное, теплее настоящей плоти. Длинные черные волосы, разделенные посередине пробором и стянутые в узел на затылке, туго обтягивали голову, захватывая виски и кончики ушей. Она была высокая, налитая, гибкая, с длинной, сильной, стройной шеей; темное шелковое платье обрисовывало тело. Я сказал:
      - Миссис Холдорн, мы хотим повидать мисс Леггет.
      Она с любопытством спросила:
      - Почему вы думаете, что она здесь
      - Это ведь не так важно, правда-быстро ответил я, чтобы Коллинсон не успел вылезти с какой-нибудь глупостью. - Она здесь. Мы хотели бы ее видеть.
      - Не думаю, что это удастся, - медленно ответила она-. Ей нездоровится, она приехала сюда отдохнуть, в частности. от общества.
      - Очень жаль, - сказал я, - но ничего не поделаешь. Мы бы сюда не пришли, если бы не было необходимости.
      - Это необходимо
      - Да.
      Поколебавшись, она сказала:
      - Хорошо, я узнаю. - Затем извинилась и покинула нас.
      - Я не прочь и сам тут поселиться, - сказал я Коллинсону.
      Он не понимал, что я говорю. Вид у него был возбужденный, лицо раскраснелось.
      - Габриэле может не понравиться, что мы сюда пришли, - сказал он.
      Я ответил, что это меня огорчит.
      Вернулась Арония Холдорн.
      - Мне, правда, очень жаль, - сказала она, встав в дверях и вежливо улыбаясь, - но мисс Леггет не хочет вас видеть.
      - Очень жаль, - сказал я, - но нам придется ее увидеть.
      Она выпрямилась, и улыбка исчезла.
      - Простите
      - Нам придется ее увидеть, - повторил я как можно дружелюбнее. - Это необходимо, я вам объяснил.
      - Извините. - Даже холодность не могла испортить ее прекрасный голос. - Вы не можете ее видеть.
      Я сказал:
      - Мисс Леггет, как вам, вероятно, известно, - важный свидетель по делу о краже и убийстве. Нам надо ее видеть. Если вас это устраивает больше, я готов подождать полчаса, пока сюда придет полицейский со всеми полномочиями, которые вы сочтете необходимыми. И мы с ней увидимся.
      Коллинсон произнес что-то невнятное, но похожее на извинения.
      Арония Холдорн ответила легким поклоном.
      - Можете поступать, как вам угодно, - холодно сказала она. - Я не согласна, чтобы вы беспокоили мисс Леггет против ее желания, и если речь идет о моем разрешении, я вам его не даю. Если же вы настаиваете-помешать вам я не могу.
      - Спасибо. Где она
      - Ее комната на пятом этаже, первая от лестницы, слева. - Она слегка наклонила голову и ушла.
      Коллинсон взял меня под руку и забормотал:
      - Не знаю, стоит ли мне... стоит ли нам идти. Габриэле это не понравится. Она не...
      - Вы как хотите, - проворчал я, - а я иду. Ей это может не понравится, но мне тоже не нравится, что люди прячутся, когда я хочу спросить их о пропавших бриллиантах.
      Он нахмурился, пожевал губами, сделал несчастное лицо, но со мной пошел. Мы отыскали лифт, поднялись на пятый этаж и по пурпурному ковру подошли к первой двери слева. Я постучался. Ответа не было. Я постучался снова, громче.
      В комнате послышался голос. Вероятнее всего, женский, но мог принадлежать кому угодно. Он звучал настолько слабо, что мы не разобрали слов, и как бы придушенно-даже нельзя было понять, кто говорит. Я толкнул Коллинсона локтем и приказал:
      - Позовите ее.
      Он оттянул воротничок пальцем и прохрипел:
      - Габи, это я, Эрик.
      Ответа все равно не последовало. Я опять постучал:
      - Откройте дверь.
      Внутри что-то произнесли, я ничего не понял. Я снова крикнул и постучал. В коридоре открылась дверь, и высунулся старик с бледным лицом и жидкими волосами:
      - Что происходит
      - Не ваше дело, - сказал я и опять постучал в дверь.
      Голос внутри стал громче, и мы уже слышали в нем жалобу, но слов по-прежнему разобрать не могли. Я повертел ручку, и оказалось, что дверь не заперта. Я еще погремел ручкой и приоткрыл дверь сантиметра на два. Голос стал более внятным. Я услышал мягкие шаги. Я услышал сдавленный всхлип. И распахнул дверь.
      Эрик Коллинсон издал горлом странный звук-будто где-то очень далеко кто-то душераздирающе кричал.
      Габриэла Леггет стояла у кровати, держась одной рукой за белую спинку, и покачивалась. Она была белая, как мел. Глаза, тусклые, без белков, смотрели в пустоту, а маленький лоб был наморщен. Казалось, она видит что-то впереди и пытается понять, что это. На ней был один желтый чулок, коричневая бархатная юбка, в которой она явно спала, и желтая рубашка. На полу валялись коричневые туфли, другой чулок, коричневая с золотом блузка, жакет и желто-коричневая шляпа.
      Все остальное в комнате было белое: белые обои на стенах, белый потолок, крашенные белой эмалью стулья, кровать, двери, оконные рамы, даже телефон; белый войлок на полу. Мебель была не больничная, такую видимость ей придавала белая краска. В комнате было два окна и, кроме той двери, которую я открыл, еще две. Левая вела в ванную, правая. в маленькую гардеробную.
      Я втолкнул Коллинсона в комнату, вошел за ним и закрыл дверь. Ключа в ней не было, и скважины не было, и каких. либо признаков замка. Коллинсон глазел на девушку, раскрыв рот, и лицо у него стало такое же бессмысленное, как у нее-разве только ужаса больше. Она прислонилась к спинке кровати и темными одурманенными глазами смотрела в никуда.
      Я обнял ее одной рукой и усадил, а Коллинсону сказал:
      - Соберите ее вещи. - Мне пришлось сказать это дважды, прежде чем он вышел из столбняка.
      Коллинсон подал мне вещи, и я стал одевать ее. Он вцепился пальцами мне в плечо и запротестовал-таким тоном, будто я запустил лапу в церковную кружку.
      - Нет! Нельзя же...
      - Какого черта-сказал я, оттолкнув его руку. - Хотите-одевайте сами.
      Коллинсон покрылся потом, сглотнул и забормотал:
      - Нет, нет! Как я могу. - .-И, не закончив, отошел к окну.
      - Она предупреждала меня, что вы идиот, - сказал я ему вдогонку и обнаружил, что надеваю на нее коричневую с золотом блузку задом наперед. Помощи от Габриэлы было как от манекена, но, по крайней мере, она не сопротивлялась.
      К тому времени, когда я облачил ее в пальто и шляпу, Коллинсон отошел от окна и стал засыпать меня вопросами. Что с ней Не надо ли вызвать врача Не опасно ли вести ее на улицу А когда я поднялся, он забрал ее у меня и, поддерживая длинными сильными руками, залепетал:
      - Габи, я Эрик. Ты меня узнаешь Скажи что-нибудь. Что с тобой, милая
      - Накачалась наркотиком, больше ничего, - сказал я-. Вы ее сейчас не теребите. Отвезем сперва домой. Берем ее под руки... Идти она может. Если на кого-нибудь наткнемся, знайте себе идите, я сам разберусь. Пошли.
      Никто нам не встретился. Мы добрались до лифта, спустились на первый этаж и вышли через вестибюль на улицу, не увидев ни души.
      На углу в "Крайслере" нас ждал Мики.
      - Ты свободен, - сказал я ему. И он ушел.
      Габриэлу мы усадили между нами, и Коллинсон завел мотор. Когда мы проехали три квартала, он спросил:
      - Вы уверены, что ее надо везти домой
      Я ответил, что уверен. Он замолчал, а еще через пять кварталов повторил вопрос и добавил что-то насчет больницы.
      - А может, в редакцию газеты-огрызнулся я.
      Еще три квартала в молчании, и опять началось:
      - Я знаю одного врача...
      - У меня есть дело, - сказал я. - И у себя дома мисс Леггет в ее теперешнем виде будет мне в этом деле полезна. Поэтому она едет домой.
      Он насупился и сердито напал на меня:
      - Вы готовы ее унизить, опозорить, подвергнуть ее жизнь опасности ради какого-то...
      - Ее жизнь в опасности не больше, чем моя и ваша. Просто она немного перебрала какой-то дряни. Сама перебрала.
      Та, о ком шла речь, была жива и даже сидела с открытыми глазами, но от происходящего была так же далека, как если бы находилась в Финляндии.
      Нам полагалось повернуть на следующем углу. Коллинсон, с отвердевшим лицом и устремленным вперед тяжелым взглядом, продолжал ехать прямо и довел скорость до семидесяти километров.
      - На следующем углу поверните, - приказал я.
      - Нет, - ответил он и не повернул. На спидометре было 80, и прохожие уже поворачивались нам вслед.
      - Ну-сказал я, выпрастывая руку, прижатую к боку девушки.
      - Мы едем по полуострову на юг, - твердо сказал он-. В таком состоянии она домой не вернется.
      - Вон что. - .-проворчал я и быстро потянулся к приборному щитку. Он отбил мою руку и, держа руль левой, выставил правую, чтобы помешать, если я попытаюсь еще раз.
      - Не надо, - предостерег он, увеличив скорость еще на десяток километров. - Вы знаете, что с нами будет, если вы...
      Я обругал его, пространно, с досадой, от души. Он повернул ко мне лицо, полное праведного негодования-видимо, мои слова были не из тех, которые приличны в обществе дамы. И этого оказалось достаточно.
      Голубой "седан" выскочил из поперечной улицы перед самым нашим носом. Коллинсон уже вернулся к своим водительским обязанностям и от столкновения уйти успел-только не успел сделать это аккуратно. От седана мы прошли сантиметрах в пяти, но нас занесло. Коллинсон сделал все, что мог, он попытался овладеть машиной, вывернул в сторону заноса, но в дело вмешался бордюрный камень. Высокий и твердый, он не пожелал посторониться. Мы налетели на него боком и опрокинулись как раз на фонарный столб. Столб переломился и грохнулся на тротуар. Открытый "Крайслер" выбросил нас. Из сломанного столба с шумом вырывался светильный газ.
      Коллинсон с наполовину ободранным лицом пополз на карачках выключать зажигание. Я сел и поднял девушку: теперь она лежала у меня на груди. Правая рука и плечо у меня не действовали, онемели. Девушка всхлипывала, но никаких повреждений, кроме неглубокой царапины на щеке, я у нее не увидел. Амортизатором ей послужило мое тело. А о том, насколько хорошо оно послужило, свидетельствовала боль в груди, в животе, в спине и непослушная рука. Прохожие помогли нам подняться. Коллинсон стоял, обняв девушку, и умолял ее ответить, жива ли она, и так далее. Удар отчасти привел ее в чувство, и тем не менее она не понимала, в аварию мы попали или что. Я подошел, помог Коллинсону держать ее, хотя ни он, ни она в этой помощи не нуждались, и горячо обратился к разбухавшей толпе:
      - Нам надо отвезти ее домой. Кто может...
      Свои услуги предложил низенький толстяк в брюках гольф. Мы втроем забрались к нему на заднее сиденье, и я назвал адрес. Он заикнулся о больнице, но я сказал, что ей надо домой. Расстроенный Коллинсон даже не вмешивался. Через двадцать минут мы подъехали к дому Леггетов и извлекли девушку из машины. Я долго рассыпался в благодарностях, чтобы толстяк не вздумал проводить нас в дом.
      6. БЕГЛЕЦ С ЧЕРТОВА ОСТРОВА
      Дверь в дом Леггета, да и то после второго звонка, нам открыл Оуин Фицстивен. Никакой сонливости в его глазах не было: если жизнь казалась ему интересной, они всегда возбужденно поблескивали. Зная, какие события могут его заинтересовать, я понял-случилось что-то необычное.
      - Где это вас так-спросил он, оглядывая нашу одежду, окровавленную физиономию Коллинсона и царапину на щеке Габриэлы.
      - Автомобильная авария, - ответил я. - Ничего серьезного. А куда делись остальные
      - Остальные, - сказал он с особым нажимом, - наверху в лаборатории. - И, обращаясь ко мне, добавил: - Отойдемка в сторону. 38 ъъ-| 0384-3-5 ПЛИЗ03-Ж 13 ОКТЯБРЯ ЪЪ||
      Я бросил Коллинсона и девушку у дверей в прихожей и прошел за Фицстивеном к лестнице. Он наклонился ко мне:
      - Леггет покончил с собой.
      Я был скорее раздосадован, чем удивлен.
      - Где он-спросил я.
      - В лаборатории. Там же миссис Леггет и полиция. Застрелился полчаса назад.
      - Мы поднимемся наверх все вместе, - сказал я.
      - А есть нужда тащить туда Габриэлу-спросил он.
      - Есть, - раздраженно ответил я. - Ей, скорее всего, придется несладко, но сейчас она приняла наркотик и в таком состоянии легче перенесет удар. - Я повернулся к Коллинсону. - Пойдемте в лабораторию.
      Оставив Фицстивена, чтобы он помог Коллинсону вести девушку, я отправился на третий этаж первым. В лаборатории было шесть человек: у дверей стоял высокий рыжеусый полицейский в форме; в дальнем конце комнаты, ссутулившись на стуле и прижав к глазам платок, тихонько всхлипывала миссис Леггет; у одного из окон О'Гар и Редди бок о бок склонились над пачкой листков, которые сержант держал в толстых лапах; у цинкового стола, крутя в руке пенсне на черной ленточке, стоял щеголеватый человек с землистым лицом, в темном костюме, а за столом, раскинув руки и навалившись плечами и головой на столешницу, сидел Эдгар Леггет.
      Когда я вошел, О'Гар и Редди оторвались от бумажек.
      Шагая к ним мимо стола, я увидел кровь, маленький черный пистолет рядом с рукой Леггета и семь неоправленных бриллиантов у его головы.
      - Нате, взгляните, - сказал О'Гар и протянул мне из пачки четыре плотных белых листка, исписанных мелким, ровным и ясным почерком. Я быстро начал с интересом читать, но тут в дверях появились Фицстивен и Коллинсон с Габриэлой Леггет.
      Коллинсон бросил взгляд на Леггета. Его лицо побелело, и он тут же загородил мертвеца от девушки своим телом.
      - Входите, - пригласил я.
      - Мисс Леггет здесь не место, - резко сказал Коллинсон, собираясь увести ее.
      - Нам нужны все до одного, - бросил я О'Гару. Тот кивнул головой полицейскому. Полицейский положил на плечо Коллинсона руку и сказал:
      - Придется войти обоим. 3 ъъ-| 034-3-5 ПЛИЗ03-Ж 13 ОКТЯБРЯ ЪЪ||
      Фицстивен поставил для девушки стул у дальнего окна. Она села и окинула комнату-труп, миссис Леггет, всех нас-мутным, но уже не совсем бессмысленным взглядом. Коллинсон встал с ней рядом, свирепо уставившись на меня. Миссис Леггет даже не отняла от лица платок.
      - Прочтем письмо вслух, - громко, чтобы слышали все, сказал я О'Гару.
      Он прищурился, помялся и протянул мне листки.
      - Ну что ж, справедливо. Тогда сами и читайте.
      Я начал: "В полицию.
      Мое настоящее имя-Морис Пьер де Мейен. Родился я шестого марта 1883 года во Франции, в городке Фекан, департамент Приморская Сена, но образование получил главным образом в Англии. В 103 году я приехал в Париж изучать живопись и четыре года спустя познакомился с Алисой и Лили Дейнами, дочками покойного офицера британского флота. Еще через год я женился на Лили, и в 10 году у нас родилась Габриэла.
      Вскоре после свадьбы я понял, что совершил ужасную ошибку-на самом деле я люблю не Лили, а Алису. Пока Габриэле не исполнилось пяти лет, то есть в самом трудном для детей возрасте, я хранил свои чувства втайне, затем признался во всем жене и попросил развода. Она мне отказала.
      Шестого июня 113 года я убил Лили и уехал с Алисой и Габриэлой в Лондон, где меня вскоре арестовали, перевезли в Париж, судили и приговорили к пожизненному заключению на островах Салю. Алису тоже привлекли к суду, но оправдали, поскольку она не участвовала в убийстве, не знала о нем заранее, а в Лондон поехала ради Габриэлы, которую любила. Материалы дела находятся в Париже.
      В 118 году с другим заключенным по имени Жак Лабо я сбежал с острова, уплыл на хлипком самодельном плоту. Сколько дней нас носило по океану, сколько дней в конце путешествия мы сидели почти без воды и пищи, я не могу сказать, мы оба потеряли счет времени. Лабо не выдержал испытаний и умер. Он умер от голода и жары. Никто его не убивал. Если бы я и захотел, у меня не было сил убить даже самую слабую божью тварь. Но после смерти Лабо еды на 40 ъъ-| 0404-3-5 ПЛИЗ03-Ж 13 ОКТЯБРЯ ЪЪ|| одного мне кое-как хватало, а потом плот прибило к берегу у Голфо Тресте.
      Назвав себя Уолтером Мартином, я устроился на работу в британскую компанию медных рудников в Аро и через несколько месяцев стал личным секретарем Филиппа Хауарта, местного управляющего. Вскоре после этого повышения некий лондонец Джон Эдж поделился со мной планом-он придумал, как обворовать компанию на сто с лишним фунтов в месяц. Когда я отказался участвовать в афере, Эдж заявил, что знает, кто я такой, и пригрозил донести на меня властям. Он сказал, что, поскольку между Венесуэлой и Францией нет договора о выдаче преступников, то на острова меня не вернут, но опасность поджидает с другой стороны: труп Лабо выбросило на берег, установить причину смерти можно, и мне, как беглому убийце, придется доказывать в венесуэльском суде, что я не убивал Лабо в их водах, чтобы самому выжить.
      Все же я отклонил предложение и стал готовиться к отъезду. Тем временем Эдж убил Хауарта и ограбил сейф компании. Он убедил меня бежать с ним, доказав, что если даже не заявит на меня, полицейское расследование все равно не сулит ничего хорошего. Тут он был прав, и я к нему присоединился. Через два месяца, в Мехико, я выяснил, почему Эдж так настойчиво добивался моего общества. Зная мое прошлое, он мог крепко держать меня в руках, а будучи высокого-неоправданно высокого-мнения о моих способностях, хотел подсовывать мне те дела, которые самому ему были не по зубам. Я твердо решил, как бы ни повернулась жизнь, что бы ни случилось, никогда не возвращаться на Чертов остров. Однако становиться профессиональным преступником мне тоже не хотелось. Я попытался удрать из Мехико, но Эдж поймал меня, и в драке я его убил. Убил при самозащите...
      Приехав в 1-0 году в Штаты, я поселился в Сан. Франциско, сменил имя-теперь на Эдгара Леггета-и, чтобы отвоевать себе место под солнцем, взялся за эксперименты с цветом, которые начал еще в Париже, когда изучал живопись. Я решил, что никому теперь не придет в голову отождествлять Эдгара Леггета с Морисом де Мейеном, и в 1-3 году вызвал 41 ъъ-| 0414-3-5 ПЛИЗ03-Ж 13 ОКТЯБРЯ ЪЪ|| к себе Алису и Габриэлу-они жили тогда в Нью. Йорке. Мы с Алисой поженились. Однако прошлое не умерло, глухой стены между Леггетом и Мейеном не существовало.
      Ничего не зная о моей судьбе после побега и не получая от меня вестей, Алиса решила разыскать меня, для чего наняла частного сыщика Луиса Аптона. Аптон послал в Южную Америку некоего Рапперта, и тому удалось шаг за шагом проследить мой путь от Голфо Тресте до отъезда из Мехико после гибели Эджа; дальше мой след терялся. Но Рапперт, конечно, выведал про Лабо, Хауарта и Эджа, трех человек, в смерти которых я был неповинен, но за которых. по крайней мере за одного-меня с моим прошлым наверняка бы засудили.
      Как Аптон разыскал меня в Сан-Франциско, не знаю. Скорей всего, выследил через Алису и Габриэлу. В прошлую субботу он позвонил мне поздно вечером и потребовал заплатить ему за молчание. Свободных денег у меня не оказалось, поэтому я отложил встречу до вторника, а затем дал ему в качестве задатка бриллианты. Но я был в полном отчаянии. По опыту с Эджем я знал, каково быть во власти таких людей, и решил убить Аптона. Мне пришло в голову инсценировать кражу и заявить о ней в полицию. Я не сомневался, что Аптон тут же свяжется со мной. Тогда я назначу ему свидание и хладнокровно пристрелю, а уж придумать историю, оправдывающую убийство этого взломщика, у которого полиция к тому же найдет при обыске бриллианты, не составит мне труда.
      Думаю, план удался бы. Но Рапперт, у которого были с Аптоном свои счеты, опередил меня и сам с ним расправился. Он знал мой путь от Чертова острова до Мехико и, ко всему прочему, уже выведал, то ли от самого Аптона, то ли шпионя за Аптоном, что Мейен и Леггет-одно лицо. Скрываясь от полиции после убийства, он явился ко мне, отдал бриллианты и потребовал вместо них денег и убежища.
      Я его убил. Тело вы найдете в подвале. Из окна видно, что за домом следит агент. Другие ваши люди повсюду наводят обо мне справки. Мне не удалось избежать в рассказе противоречий и убедительно объяснить мои поступки, но теперь, когда я действительно под подозрением, надежды, что прошлое не выплывет, почти нет. Я всегда знал, что этот день настанет-знал, даже когда пытался себя обмануть. Назад на Чертов остров я не вернусь. Моя жена и дочь ничего про Рапперта не знали и участия в убийстве не принимали.
      Морис де Мейен".
      7. ПРОКЛЯТЬЕ
      Когда я кончил читать, несколько минут стояла тишина. Миссис Леггет отняла платок от глаз и тихо всхлипывала. Габриэла, дергая головой, оглядывала комнату; глаза ее то прояснялись, то снова затуманивались, а губы шевелились, словно она хотела что-то сказать и не могла.
      Я подошел к столу, наклонился над трупом и проверил карманы. Во внутреннем кармане пиджака что-то лежало. Я сунул руку под мышку Леггета, расстегнул пуговицы и вытащил коричневый бумажник. Он был туго набит деньгами. позже мы насчитали там пятнадцать тысяч долларов.
      Показав содержимое бумажника всем присутствующим, я спросил:
      - Еще какой-нибудь записки он не оставил
      - Нет, другой мы не нашли, - ответил О'Гар. - А в чем дело
      - И вы, миссис Леггет, тоже ничего не знаете
      Она отрицательно покачала головой.
      - В чем дело-переспросил О'Гар.
      - Он не покончил с собой, - сказал я. - Его убили.
      Габриэла Леггет пронзительно завизжала и вскочила со стула, тыча белым пальцем с длинным острым ногтем в сторону миссис Леггет:
      - Это она, она его убила. Она ему говорит: "Проходи сюда", - а сама одной рукой открывает дверь в кухню, а другой берет из сушки нож. Он вошел, и она всадила нож ему в спину. Я все видела. Это она убила. Я была раздета и, когда услышала шаги, спряталась в кладовке. Оттуда все и видела.
      Миссис Леггет тоже вскочила на ноги, но пошатнулась и упала бы, если бы Фицстивен не успел поддержать ее. Выражение горя на ее припухшем лице сменилось замешательством.
      Щеголеватый человек с землистым лицом-его звали доктор Риз, как я узнал позже-отчетливо и сухо произнес:
      - Ножевой раны на теле нет. Смерть наступила от выстрела в висок из этого вот пистолета, причем с близкого расстояния и с наклоном дула вверх. Явное самоубийство.
      Коллинсон усадил Габриэлу на стул и попытался успокоить. Она ломала руки и постанывала.
      Я был не согласен с доктором и сказал об этом, думая тем временем уже о другом:
      - Нет, убийство. В кармане у него деньги. Он собирался бежать. А в полицию написал для того, чтобы на жену и дочь не пало подозрение. Разве это письмо похоже на предсмертное-спросил я О'Гара. - Человек навсегда прощается с любимой женой и дочерью, но для них у него не находится ни слова, все оно-сплошь для полиции.
      - Может, вы и правы, - кивнул круглой головой полицейский. - Но если он готовился бежать, то почему не оставил им...
      - Он бы что-то передал на словах или в записке, но не успел. Он собирался в дорогу, доделывал дела... Но его убили, прежде чем он кончил приготовления. Видно, слишком долго возился. Кто его обнаружил
      - Я, - всхлипнула миссис Леггет. - Я услыхала выстрел, бросилась наверх, а он, он уже... вот как сейчас. Я побежала вниз, к телефону, а тут звонок в дверь... пришел мистер Фицстивен. Я ему все рассказала. Да нет, какое убийство! Дома никого не было, кроме меня.
      - Вы его и убили, - сказал я ей. - Он собрался уезжать и написал это письмо, чтобы взять на себя ваши преступления. И Рапперта в кухне вы зарезали. Именно о нем говорит Габриэла. Вы быстро сообразили, что письмо мужа похоже на письмо самоубийцы, и убили его, решив, что после этой смерти и этих признаний мы угомонимся и не станем дальше копаться в этом деле.
      В ее лице я прочесть ничего не мог. Оно было искажено, но по какой причине-поди догадайся. Я набрал в грудь побольше воздуха и не то чтобы заорал, но жалеть глотки не стал:
      - В рассказе вашего мужа полно вранья-пять-шесть примеров могу привести хоть сейчас. Из Нью-Йорка он вас с дочкой не вызывал. Вы его сами нашли. Миссис Бегг говорит, что, когда вы тут появились, лицо у Леггета прямо вытянулось-она такого удивления отродясь не видела. И бриллианты Антону он не отдавал. Вся это история, почему он их отдал и как собирался поступить дальше-гроша ломаного не стоит: просто ничего лучшего, чтобы выгородить вас, не пришло ему в спешке на ум. Леггет откупился бы деньгами или вообще прогнал Аптона, не настолько он был глуп. отдавать чужие бриллианты и заваривать такую кашу.
      Аптон разыскал вас в Сан-Франциско и пришел за деньгами к вам, а не к вашему мужу. Вы когда-то нанимали его, вас он и знал. Они с Раппертом проследили путь Леггета не до Мехико, а прямо до этого дома, и взяли бы вас за горло раньше, не упрячь их полиция в Синг-Синг за другие фокусы. Но только их выпустили, Аптон пришел сюда и открыл свои карты. Вы инсценировали ограбление, а на самом деле тайком от мужа передали бриллианты ему. Леггет считал, что бриллианты действительно украдены. В противном случае он-с его-то прошлым-вряд ли рискнул бы заявить в полицию.
      Могу объяснить, почему вы ничего не сказали Леггету, почему старались скрыть, что шли по его следам от Чертова острова до самого Сан-Франциско. Все потому, что его подвиги в Южной Америке давали вам, в случае необходимости, дополнительную власть над ним. Вот вам и не хотелось, чтобы он знал, что вы знаете о Лабо, Хауарте и Эдже. Разве не так
      Возможности вставить в ответ хоть слово я ей не дал, зато дал полную волю своим голосовым связкам:
      - Приехав сюда, Рапперт, видимо, встретился с вами, и вы подговорили его убить Аптона, тем более что ему самому не терпелось свести с другом счеты. А возможно, Рапперт появился у вас уже после убийства, и вы, решив избавиться сразу и от него, на кухне всадили ему нож в спину. Про девушку в кладовке вы не знали, зато прекрасно знали, что эту кашу вам не расхлебать. Убийство вряд ли скроешь. Дом уже под наблюдением. Так что оставалось одно. Вы пошли к мужу, рассказали ему все-или сколько сочли необходимым-и заставили взять ваши грехи на себя. Затем прямо у стола спустили курок.
      Он выгородил вас. Всегда выгораживал. - Мой голос гремел теперь во всю мощь. - Это вы убили свою сестру Лили, его первую жену, а Леггета просто подставили вместо себя. Вы сами увезли его в Лондон. С убийцей сестры вы бы никуда не поехали. Это вы его выследили и, приехав сюда, в Сан-Франциско, заставили на себе жениться. Это вы решили, что он женат не на той сестре, на какой нужно, и сами ее убили.