– Ну, вряд ли женщина.
– Не исключаю. Левой рукой я швырнула ему в лицо парализующую бомбу, а правой сделала все остальное и не успела даже понять, мертв он или жив. Скорее понеслась домой. Ничего не сказала полиции, ничего не сказала Джо, никому ничего не говорила до настоящего момента. (Но потребовалась тройная доза наркотола, чтобы унять дрожь, не так ли, дорогая? А, заткнись. Это неважно.)
– Значит, вы отважная девушка и умеете при необходимости постоять за себя. Но вы также глупая девушка, хотя и очень удачливая. Гм… у Иоганна есть бронированная машина вроде моей и две смены охраны для ее сопровождения.
– Конечно, у него есть охранники, сэр, но я ничего не знаю о его машинах.
– У него «роллс-шкода». Юнис, мы теперь не можем зависеть от того, насколько ловко вы владеете оружием. Вы можете продать ваш «жучок» или разводить в нем цветы; теперь у вас будет мобильная охрана и бронированный автомобиль. Всегда.
Миссис Бранка даже испугалась.
– Но, мистер Саломон! Даже с моей новой зарплатой я не смогу…
– Не беспокойтесь, дорогая. Вы же знаете, что Иоганну никогда больше не придется ездить на своей машине. Возможно, он никогда не выйдет из своей комнаты. Но машина по-прежнему принадлежит ему, и у него по-прежнему два экипажа: два водителя и два охранника, и они работают самое большее раз в неделю. Все остальное время они жрут и играют в карты. Завтра утром я пошлю за вами свою машину, а вечером машина Иоганна, точнее, уже ваша собственная машина, доставит вас домой. И вы сможете пользоваться ею в любое время.
– Не думаю, что боссу это понравится.
– Не беспокойтесь. Я постараюсь внушить ему, что мы не можем рисковать вами. Если он будет возражать, ему придется посчитаться с тем, что у меня достаточно бабок, чтобы сманить вас работать ко мне. Будьте разумны, Юнис; ему это не будет стоить ни доллара. Это обычные расходы, которые он и без того уже несет. Сменим тему. Что вы думаете о его плане насчет «теплого тела»?
– А пересадка мозга в самом деле возможна или он хватается за соломинку? Я вижу, что он несчастлив из-за того, что привязан к этим отвратительным приборам. Боже мой, я все магазины прочесала в поисках чего-нибудь пикантного из одежды, но теперь все труднее и труднее вытянуть из него улыбку. Его план осуществим?
– Это не имеет значения, дорогая. Он приказал, а мы должны выполнять. В этом Клубе редкой крови все АВ-отрицательные?
– Нет, что вы! По последним сводкам там меньше четырех тысяч АВ-отрицательных. А всего по стране их примерно миллион.
– Это плохо. Что вы думаете насчет объявлений в газетах и по телевидению?
– Это будет очень дорого стоить, но он может себе это позволить.
– Конечно. Но это все равно дурацкий план.
– Почему, сэр?
– Юнис, если эта пересадка состоится, ее нужно будет сохранить в тайне. Вы помните, какая поднялась суматоха, когда начали замораживать людей? Нет, конечно, вы слишком молоды. Был задет обнаженный нерв, и поднялся такой крик, что эта практика едва не была запрещена. Говорили, что раз большинство людей не могут себе этого позволить, то пусть уж всем будет плохо. Ох уж эти мне люди, черт бы их побрал… наша страна изведала и демократию, и олигархию, и диктатуру, и парламентскую республику, и социализм, и смесь всего этого, не меняя свою конституцию, а теперь мы фактически анархия, возглавляемая выборным диктатором, хотя у нас по-прежнему есть законы, законодательные органы и Конгресс. Но все это не закрывает этот самый голый нерв, идею, что если уж все не могут чего-либо иметь, то этого не должен иметь никто. Подумайте, что случится, когда один из самых богатых людей страны громко объявит, что хочет-де купить живое тело другого человека, чтобы спасти свою дряхлую эгоистическую шкуру?
– Я не думаю, что босс такой уж плохой. Он достаточно мил, если сделать скидку на его болезнь.
– Это не имеет значения. Этот обнаженный нерв снова заболит, и толпа взвоет. Священники осудят его, в суды посыплются жалобы, Американская медицинская ассоциация запретит своим членам даже думать об этом, а Конгресс может даже издать закон, запрещающий такие операции. Конечно, Верховный суд, я думаю, признает такой закон неконституционным, но к тому времени Иоганн будет уже мертв. Поэтому никакой гласности. Клуб редкой крови знает людей с группой крови АВ-отрицательной, которые не являются его членами?
– Я не знаю. Вряд ли.
– Мы проверим. Могу предположить, что по крайней мере восемьдесят процентов людей в этой стране были протестированы на группу крови. Группа крови может измениться?
– О нет. Никогда. Поэтому мы, редкие, как мы себя называем, и пользуемся таким спросом.
– Хорошо. Наверняка данные о группах крови всех тех, кого обследовали, занесены в компьютеры, а они теперь все связаны между собой, и поэтому проблема лишь в том, какие вопросы задавать и кому. Сам я не знаю, как это делается, зато я знаю фирму, которая возьмется за это. Итак, начнем, моя дорогая. Я запущу все дело, а вы займетесь деталями. Потом я отправлюсь в Южную Америку, встречусь с этим мясником Бойлом и…
– Мистер Саломон! – донеслось из динамика. – Сейчас будет заварушка.
– Черт их побери! – сказал Саломон. – Эти два красавца любят въезжать в Покинутую зону. Они надеются, что кто-нибудь начнет стрелять, и у них будет законный повод открыть огонь. Извините, дорогая. Вы у меня в машине, и я должен был запретить им въезжать в Покинутую зону.
– Это я виновата, – робко сказала Юнис. – Я должна была сказать, что почти невозможно ездить вокруг девятнадцатой би, не въезжая в зону. Мне всегда приходится делать крюк, чтобы подъехать к дому босса. Но мы же в безопасности, правда?
– О да. Если даже в нас попадут из орудия, то этот старый танк придется подкрасить – и больше ничего. Ох уж эти охранники! Рокфор не так плох, он всего лишь синдикатный панк, неудавшийся насильник. Но Чарли – настоящий бандит. Совершил свое первое убийство, когда ему было одиннадцать лет. Он…
Стальные ставни задвинулись вокруг них и закрыли пуленепробиваемое стекло. В салоне зажегся свет.
– Вы так говорите, как будто ваши охранники представляют большую опасность, чем Покинутая зона, – сказала Юнис.
– Вовсе нет, моя дорогая. Я должен признать, что любое разумное общество должно было бы просто ликвидировать их. Но поскольку смертная казнь у нас запрещена, я пользуюсь их недостатками. Оба они выпущены условно под мою поруку и оба любят свою работу.
В этот момент раздались выстрелы автоматического оружия. В закупоренном салоне автомобиля звук был оглушительным. Миссис Бранка вздрогнула и схватилась за Саломона. Раздался взрыв. Она спрятала лицо на его плече, прижалась крепче.
– Попал! – прозвучало из динамика. Свет погас.
– Они нас подбили? – спросила она, ее голос был приглушен из-за того, что она говорила в его рубашку.
– Нет нет, – левой рукой он погладил ее по спине, а правой покрепче прижал к себе, – Чарли подбил их. Или, по крайней мере, он так думает. Это были выстрелы нашей башенной пушки. Вы в безопасности, дорогая.
– Но свет погас.
– Такое иногда случается от сотрясения. Сейчас я включу аварийное освещение.
Он снял руку с ее талии.
– Нет, нет! Обнимите меня, пожалуйста. Я не боюсь темноты. Я чувствую себя в большей безопасности, когда вы меня обнимаете.
– Как хотите, дорогая.
Он уселся поудобнее и поближе к ней.
Наконец он мягко сказал:
– Боже мой, какой вы ласковый ребенок!
– Вы и сами ласковый… мистер Саломон.
– А не могли бы вы называть меня Джейком? Попробуйте.
– Джейк… Да, Джейк. У вас такие крепкие руки! Сколько вам лет, Джейк?
– Семьдесят один.
– Не может быть! Вы так молодо выглядите!
– Я достаточно стар, чтобы быть вашим дедом, маленький ласковый котенок. Я лишь выгляжу моложе… в темноте. Согласно Библии, я уже целый год живу взаймы у времени.
– О, не говорите так. Вы молоды! Джейк, давайте немного помолчим… Дорогой Джейк…
– Милая Юнис…
Через несколько минут раздался голос водителя:
«Путь свободен, сэр». Когда ставни начали раздвигаться, миссис Бранка поспешно оторвалась от Саломона.
– Боже мой, – засмеялась она.
– Не беспокойтесь. Через это стекло видно только в одну сторону.
– Это утешительно. Но все равно, этот свет – как холодный душ.
– Да. Разрушает настрой. А я только-только начал чувствовать себя молодым.
– Но вы и вправду молоды, мистер Саломон.
– Джейк.
– Джейк. Годы не в счет, Джейк. О Боже мой, я своей нательной краской измазала вам всю рубашку.
– Ничего. Зато я растрепал вам прическу.
– Мои волосы я могу расчесать. Но что скажет ваша жена, когда увидит эту рубашку?
– Она спросит, почему я ее не снял. Юнис, дорогая, у меня нет жены. Уже много лет назад она променяла меня на более современную модель.
– Значит, у нее плохой вкус. Вы классический тип, Джейк, а это значит, что с годами вы становитесь только лучше. Теперь у меня прическа в порядке?
– В совершеннейшем.
– У меня большой соблазн попросить, чтобы нас снова завезли в зону. Тогда вы снова могли бы ее растрепать.
– У меня соблазн еще больше. Но я все-таки отвезу вас домой… если, конечно, вы не хотите отправиться со мной в Канаду. Вернуться можно к полуночи.
– Я хочу, но не могу. Честное слово, не могу. Так что везите меня домой. Сядьте поближе и обнимите меня, только не трогайте прическу.
– Я буду осторожен.
Он передал водителю координаты квартиры миссис Бранки и добавил:
– Не заезжайте больше в Покинутую зону, бандиты. Вам бы только пострелять!
– Так точно, мистер Саломон.
Они ехали молча, затем миссис Бранка сказала:
– Джейк… вы чувствовали себя совсем молодым до того, как нас прервали.
– Я уверен, что вы это почувствовали.
– Да. И я была готова все позволить вам, Джейк, Вы это почувствовали? Хотите я дам вам свое фото, где я без одежды? Хорошее, не такое, как сделал бы тот человек, о котором вы рассказали и который так много берет за свои услуги.
– Ваш муж согласится сделать такое фото? И вы украдете одно для меня?
– Нет, что вы, Джейк. У меня много таких фото. Я же когда-то участвовала в конкурсах красоты, помните? Я дам вам такое фото… если вы никому об этом не скажете.
– Разглашению не подлежит. Ваши секреты умрут вместе с вашим адвокатом.
– Какие вам больше нравятся? Художественные или сексуальные?
– Гм… да, трудно сделать выбор.
– Но фото может быть и художественным, и сексуальным одновременно. Я думаю, что я дам вам фото, где я в душе. Волосы мокрые, везде капельки, ни пятнышка нательной раскраски, никакой косметики, никакой… ну, вы сами увидите. Это вам по вкусу?
– О, да я взвою как волк!
– Вы его получите. Быстро меняем тему – мы почти приехали, Джейк, у босса есть хоть какой-нибудь шанс с пересадкой мозга?
– Я на врач. Но с точки зрения дилетанта… никакого.
– Я так и думала. Значит, он не проживет долго независимо от того, состоится операция или нет. Джейк, я попытаюсь одеваться еще более смело для него, пока он еще жив.
– Юнис, вы самая милая девушка на свете! Это самое лучшее, что вы можете сделать для Иоганна. Это гораздо лучше, чем благодарить его за эти деньги.
– Я вовсе не думала о деньгах, Джейк. Я думала о боссе. Мне его так жалко! Я поищу в магазинах что-нибудь экзотическое, а если не найду ничего такого, надену плотно облегающую просвечивающую одежду… Не так уж изысканно, зато эффектно, если под ней хорошая роспись. Джо это умеет. Теперь у меня есть охранники, и я иногда смогу приходить вообще без одежды, лишь раскрасив кожу. Высокие каблуки, чтобы мои ножки выглядели еще лучше – да-да, я знаю, что они у меня стройные! – каблуки, чуть-чуть нейлона вместо трусиков и краска.
– И духи.
– Босс их не почувствует, Джейк.
– Зато у меня все еще есть обоняние.
– О, хорошо. Для вас будут и духи. И краска для босса. Я еще никогда не пробовала такое смелое одеяние… но теперь, когда мы уже не работаем в конторе и встречаем не так уж много людей… и я могу при случае накинуть полупрозрачный халат, то можно попробовать, понравится ли это боссу. Джо любит писать интригующие узоры, любит меня раскрашивать и не ревнует меня к боссу. Он тоже сочувствует бедному старику. И так трудно придумать какой-нибудь новый наряд! А ведь я хожу по магазинам каждую неделю.
– Юнис…
– Да, сэр… Да, Джейк.
– Не ходите сегодня по магазинам. Это приказ босса. Я как его адвокат имеют право приказывать от его имени.
– Да, Джейк. Но можно спросить почему?
– Если хотите, вы можете прийти завтра в одной краске – эта машина и мои охранники доставят вас, как королевские бриллианты. Но сегодня вечером машина будет мне нужна. С завтрашнего дня машина Иоганна вместе с охранниками будет принадлежать вам, и вы всегда сможете поехать с ними за покупками. И куда угодно еще.
– Да, сэр, – робко ответила она.
– Но вы заблуждаетесь насчет того, что Иоганну остались считанные дни. Его трагедия в том, что ему придется жить слишком долго.
– Я не понимаю.
– Он в ловушке, дорогая. Он попал в лапы врачей, и они не дадут ему умереть. Как только на него напялили всю эту сбрую для поддержания жизни, он потерял все шансы на смерть. Вы заметили, что еду ему подают без ножа? И даже без вилки? Одна лишь пластиковая ложка.
– Но у него же дрожат руки. Иногда я кормлю его, ведь он не любит, когда медсестры «шныряют повсюду», как он говорит.
– – Подумайте об этом, дорогая. Они все сделали так, что ему не остается ничего другого, как только жить. Он машина, уставшая машина, у которой все постоянно болит. Юнис, эта пересадка мозга – всего лишь способ перехитрить врачей. Просто необычайный способ самоубийства.
– Нет!
– Да. Простые способы ему недоступны, вот и пришлось выдумать необычный способ. Мы с вами собираемся ему в этом помочь именно таким способом, как он хочет. Ну, кажется, мы приехали. Не плачьте, черт возьми; ваш муж станет вас расспрашивать, почему вы плакали, а вам нельзя ничего рассказывать. Вы не против поцеловать меня на прощание?
– Конечно, не против.
– Перестаньте плакать и поднимите свое симпатичное личико. Очень скоро нашу банку откупорят.
Наконец она прошептала:
– Этот поцелуй был такой же хороший, как и первый, Джейк… и я больше не хочу плакать. Но я слышу, нас уже открывают.
– Они подождут, пока я не открою изнутри. Можно мне подняться с вами на лифте и проводить вас до двери?
– Н-нет. Я смогу еще объяснить присутствие охраны, но мне будет трудно объяснить, почему главный советник фирмы взял на себя заботу провожать меня. Джо не ревнует меня к боссу, но может приревновать к вам. А я этого не хочу… особенно потому, что чуть не дала ему повод.
– Ну, это упущение мы могли бы легко исправить.
– Может быть, дорогой Джейк. Моя сельская мораль сегодня едва ли не треснула по швам. Я думаю, что меня развратили миллион долларов и «роллс-ройс»… и один городской повеса. Пусти меня, дорогой.
Глава 3
Охранники в почтительном молчании проводили Юнис до двери. Миссис Бранка с интересом поглядывала на Чарли и думала, как может этот добродушный с виду человек быть таким, каким его описал Джейк.
Охранники стояли по обе стороны от нее и ждали, когда ее муж откроет замок. Когда дверь открылась, Рокфор козырнул и сказал:
– В девять сорок, миссис, мы будем ждать вас здесь же.
– Спасибо, Рокфор. Спокойной ночи. Спокойной ночи, Чарли.
Джо Бранка закрыл замки, включил сигнализацию и спросил:
– Черт возьми, что случилось? Где ты отхватила этих горилл в униформе?
– Может, ты меня сперва поцелуешь? Разве я сегодня поздно? Еще и шести нет.
– Поговори у меня, женщина! Два часа назад здесь уже нарисовалась одна мартышка от босса, а потом его дворецкий звонил.
Он помог ей снять накидку, потом поцеловал ее.
– Говори, где была, подлая. Я по тебе скучал.
– О, это самое приятное из того, что ты мне сказал за весь день.
– Да я готов был по стенкам бегать! Что случилось?
– Ты волновался? О Джо, дорогой мой!
– Нет, не волновался. Лакей Смита сказал, что тебя послали по какому-то поручению и что ты приедешь домой на броневике. Я знал, что ты в безопасности. Просто я надеялся, что ты приедешь пораньше, а тебя все не было и не было.
– Все очень просто. Босс послал меня вместе со своей правой рукой – Джейком Саломоном, ты его знаешь.
– А, этот мошенник. Знаю.
– Мистер Саломон отвез меня на своей машине в свой офис, чтобы обделать кое-какие срочные дела. Это очень важно для босса… ты же знаешь, в каком он сейчас состоянии, держится лишь на этих проводках.
– Бедный старый кусок дерьма ожидает своего часа. Экая жалость!
– Не говори так, дорогой. Я начинаю плакать, когда думаю об этом.
– Ты слишком сентиментальна, киска. Но и я такой же.
– Потому я и люблю тебя, дорогой. Во всяком случае, работа была трудная, и мистер Саломон дал мне свою личную охрану, чтобы они отвезли меня домой. А они поехали через Покинутую зону, и в нас начали стрелять. С одной стороны у машины сплошные вмятины.
– Гм… Страшно было?
– Наоборот, весело.
– Каково было в машине?
– Ужасно шумно. Дух захватывает.
– У тебя от всего дух захватывает, лапочка. – Он усмехнулся и взъерошил ей волосы. – Ты дома, и я спокоен, а это самое главное. Скидывай одежду! Я весь горю. Меня весь день гложет вдохновение. По потолку хожу!
– Какое вдохновение, дорогой? – спросила она, стягивая полусвитер с правого плеча. – Ты поел? Если ты начнешь рисовать, то не остановишься даже чтобы перекусить.
– Поел немного. Но я весь во вдохновении. Оно большое, огромное! Что ты хочешь? Курицу? Спагетти? Пиццу?
– Что угодно.
Она сбросила сандалии, стянула трусики, села на пол, чтобы стянуть трико с ноги.
– Я буду позировать или ты будешь рисовать на мне, а потом фотографировать?
– И то и другое. У тебя снова захватит дух. Это новое слово в живописи.
Она аккуратно отложила одежду в сторону и села в позу лотоса.
– И то и другое? Не понимаю. Как это?
– Увидишь.
Он осмотрел ее с ног до головы.
– Ну, что же. Валяй.
– Ты сама-то не голодна? Можешь подождать?
– Мой любимый мужчина, когда это я была так голодна, что не могла подождать? Тащи сюда подушку, я обойдусь без постели.
Теперь миссис Бранка начала думать о том, как хорошо, что Джо не стал расспрашивать дальше. Все-таки дома ей было гораздо лучше. И то, что она могла бы получить в машине, не шло ни в какое сравнение с тем, что давал ей Джо. Лучше оставаться верной женой. Конечно, не всегда, но как правило. Какой чудесный, необычный день! Может, стоит сказать Джо, как здорово ей повысили жалованье? Нет, спешить не надо. Ей вообще ни о чем не следует сейчас рассказывать. А жаль. Затем она уже не могла думать последовательно…
Немного позже она открыла глаза и улыбнулась.
– Спасибо, дорогой.
– Как, хорошая встряска?
– Как раз то, что мне было надо. В такие моменты я убеждена, что ты Микеланджело.
– Нет, не Микки. Я повеселее. Может быть, Пикассо.
Она обняла его.
– Будь кем хочешь, дорогой, лишь бы ты всегда оставался со мной. Ну, хорошо. Теперь я буду позировать. А в перерывах немного перекушу.
– Совсем забыл. Пришло письмо от мамы. Прочтешь?
– Конечно, дорогой. Помоги мне встать и найди его.
Он принес запечатанный конверт. Она села на пол и мельком пробежала по письму глазами, пытаясь определить, много ли там грамматических ошибок. Как раз то, чего она боялась: серьезная угроза «приехать и по-настоящему погостить». Ну ничего, она знала, как поступать в таких случаях. Сам Джо ни в чем не может отказать своей мамаше. Еще одного визита Юнис просто не перенесет – в последний раз свекровь приезжала, когда они жили в двух комнатах, еще до того как она нашла эту огромную студию для Джо. Неужели она позволит этой брюзгливой старой карге въехать сюда? И не будет больше таких шалостей на полу? Нет, мама Бранка. Никто не позволит вам разрушить это уютное и счастливое гнездышко своим зловонным присутствием. Оставайтесь там, где вы есть, и живите на пособие… Вам будут время от времени посылать чек и делать так, чтобы вы думали, будто это подарок от Джо. Но это и все!
– Что там?
– Все как обычно, дорогой. Живот ее все еще беспокоит, но священник порекомендовал ей другого врача, и теперь ей лучше. Но давай я начну с начала. «Мой дорогой мальчик. Никаких изменений с тех пор, как твоя мамочка написала тебе письмо в последний раз, но если я не напишу, то ты сам мне никогда не ответишь. Скажи Юнис, чтобы она написала письмо поподробней и сообщила мне, как ты поживаешь, твоя мамочка так волнуется. Юнис очень миленькая девушка, хотя я и считаю, что тебе было бы лучше жениться на девушке твоей веры…»
– Хватит.
– Потерпи, Джо. Она же твоя мать. Я не возражаю и завтра я найду время, чтобы написать ей длинное письмо. Я пошлю его в фирменном конверте «Меркурия», чтобы она наверняка его получила. Босс возражать не станет. Ну хорошо, я пропущу остальное, мы и так знаем, что она думает о протестантах и экс-протестантах. Интересно, что бы она подумала, услышав, как мы распеваем «Ом мани падме хум…»
– К черту эту галиматью.
– О Джо, как ты можешь!..
Она пропустила часть письма, включая намерение приехать в гости.
– «Анжела скоро будет рожать. Инспектор зла на нее. Но я сказала инспектору, что я обо всем этом думаю, и мне кажется, я научила ее, как обращаться с порядочными людьми. Не понимаю, почему они не могут оставить нас в покое. Что плохого в том, чтобы родить ребенка?» Которая из твоих сестер Анжела, Джо?
– Третья. Инспектор права. Мама не права. Не читай все подряд, лапочка. Выбери главное.
– Хорошо, дорогой. Да тут больше ничего и нет. Так. Сплетни о соседях, кое-что о погоде. Единственное известие – то, что живот у твоей мамы теперь не очень болит, и то, что Анжела беременна. Подожди минутку. Я смою с себя краски, чтобы тебе позировать или чтобы ты меня раскрасил. Кстати, боссу понравилось. Можешь разогреть мне пиццу, пока я моюсь, и я буду грызть ее в перерывах. И, дорогой, я могу позировать только до полуночи, и мне было бы ужасно приятно, если бы ты встал завтра вместе со мной. Боюсь, что это будет слишком рано, но ты потом сможешь снова лечь.
– Зачем?
– Ради босса, дорогой. Чтобы его взбодрить. Она объяснила ему свою идею о нательной раскраске в сочетании с эротической одеждой.
Он пожал плечами.
– Сделаю с удовольствием. Но зачем тебе набедренная повязка из нейлона? Это глупо. Старик умирает, пусть смотрит. Тебя от этого не убудет.
– Дорогой, босс гордится тем, что он «современен» и «не отстает от времени». Но, по правде говоря, его взгляды сформировались давно, тогда нагота была не просто непривычной, но считалась греховной. Он считает меня милой девушкой, потому что изменения в моде меня не коснулись. И пока я ношу хотя бы ниточку вместо трусиков – и краску, и туфли, – я для него вполне одета. По его «современным» понятиям, конечно. Милая девушка, которая притворяется авангардисткой, чтобы доставить ему удовольствие.
– Не въехал… – Джо покачал головой.
– Да все ты прекрасно понял, дорогой. Ты же сам объяснил мне, что такое символ в искусстве. А это символы для босса. Нагота ничего не значит для нашего поколения. Но для босса она имеет значение. Если я скину эту нейлоновую тряпочку, то по его понятиям я из проказливой, но все же милой девушки превращусь в проститутку.
– Проститутка – это не так уж плохо. Анжела, например, проститутка.
– Конечно в них нет ничего плохого, но босс этого не понимает. Самое трудное – разгадать его символы. Мне двадцать восемь, а ему за девяносто, и я никак не могу знать, что у него на уме. Если я немного переборщу, он может разозлиться, может даже уволить меня. Что мы тогда будем делать? Нам придется оставить эту чудесную студию.
Сидя в этой же позе, она осмотрелась вокруг. Замечательная студия. Если не принимать во внимание, что «жучок» припаркован прямо у двери и что кровать в углу – все остальное представляло собой красочный беспорядок студии художника, все время меняющийся и в то же время остающийся прежним. Стальная решетка на высоком северном окне была сплетена в красивый узор и была такой прочной, что Юнис никогда не боялась за свою безопасность в доме. Здесь ей было тепло и весело.
– Юнис, моя дорогая супруга…
Она вздрогнула. Джо обычно пользовался кратким языком, и ее всегда удивляло, когда он отказывался от идиом, хотя он мог говорить и на стандартном английском не хуже ее – то есть почти как она. Но для человека, который закончил только среднюю школу с укороченной практической программой, его речь была достаточно правильной.
– Что, дорогой?
– Я понимаю, все это очень хорошо. Просто не был уверен, понимаешь ли ты. Хотел проверить. Это красиво. Мне не девяносто лет, но любой художник понимает символику фигового листа. Может получиться так, что символов будет слишком много для мистера Смита, но мы это сделаем. Фиговый листок. И пусть его подсознание обманывает себя. «Нет, нет, не трогай. Не то мама тебя отшлепает». А затем я подрисую тебя, и ты будешь выглядеть как сексуальное преступление в поисках места, где б ему совершиться.
– Хорошо!
– Кстати, никогда не беспокойся насчет работы. Конечно, эта берлога ничего себе, свет падает прямо с севера. Мне здесь нравится. Но если мы ее потеряем, то наплевать. Банкротство меня не пугает.
– (Зато меня пугает.) Я люблю тебя, дорогой.
– Но мы сделаем это для умирающего старика, а не для спасения студии. Ясно?
– Конечно! Джо, ты самый лучший муж, о каком только можно мечтать.
Он не ответил. На его лице появилась гримаса, которую она приняла за родовые муки творчества. Она замерла. Но он лишь вздохнул.
– Больше не хожу по потолку. Вопрос, что сделать для твоего босса, прогнал вдохновение. Завтра ты будешь русалкой.
– Хорошо.
– И сегодня. Верхняя часть тела будет зеленая, как водоросли, плюс красноватый оттенок на губах, щеках и сосках. Нижняя часть тела – золотистая рыбья чешуя. У талии все это сливается. Фон – морская глубина с пробивающимися солнечными бликами. Традиционные символы морского дна, но перевернутые сверху вниз.
Она заколебалась.
– То есть? (Трудно определить, когда следует задать вопрос, а когда промолчать и послушать Джо.)
Он улыбнулся.
– Для соблазна глаз. Как будто ты плывешь. Ныряешь на самое дно, изогнув спину, волосы распущены, ноги вытянуты – красиво. Но даже если бы у меня была проволока, я не смог бы… Волосы, груди, ягодицы – все будет провисать.
– Мои груди не свисают!
– Остынь, Юнис. У тебя красивые груди, и ты знаешь, что я это знаю. Но жировая прослойка под кожей всегда чуть провисает, и художник это видит. Все видят, но не понимают. Что-то не то. Не знаю почему. Иллюзии не возникает. Это должно быть настоящее ныряние. Иначе же это будет подделка. Плохое искусство. Ремесленничество. Халтура.
– Хорошо, – сказала она задумчиво, – если ты раздобудешь лестницу и положишь на пол матрас, я думаю, что смогла бы нырнуть, свернуться внизу в клубок и не ушибиться.
– Ни за что! Сломаешь такую красивую шейку! Прыгай вверх, а не вниз.
– Как?
– Я сказал, фон – кверху дном. Поэтому прыгай прямо вверх, как будто ставишь блок в волейболе, а я сниму тебя стереоаппаратом. Экспозиция – тысячная доля секунды. Сниму шесть, семь, восемь, девять раз, пока не получится. Затем перевернем фото – и вот вам – красавица русалка ныряет на дно морское.
– Ясно. Я такая глупая.
– Не глупая, просто ты не художник. – Он снова заулыбался, она молчала. – Слишком много для одного раза. Завтра нарисую фон. Сегодня раскрашу для тренировки. Затем попробуем сделать несколько стереоснимков на любом фоне. Ложимся рано. Рано встаем. Буду раскрашивать тебя для босса.
– Отлично, – согласилась она. – Но зачем раскрашивать меня дважды, дорогой? Если я должна быть завтра русалкой, то я могу лечь одна, тогда раскраска сильно не пострадает. Утром ты смог бы ее подправить, если что не так. И не надо будет рано вставать.
Он помотал головой.
– Для босса я буду раскрашивать тебя по-другому. Да и в любом случае, я не допущу, чтобы ты спала в краске.
– С моей кожей ничего не случится.
– Нет, дорогая. С твоей кожей ничего не случится, потому что я раскрашиваю тебя не часто, не сильно и не оставляю краску надолго – всегда проверяю, всю ли краску ты смыла и затем смазываю тебя. Но ты знаешь, и я знаю, и все знают, что бывает с девушками, которые слишком сильно красятся. Прыщики, угри, зуд, крапивница – ужас! Конечно, мы будем раскрашивать тебя для босса с ног до головы – но не очень часто. И будем отмывать тебя дочиста, как только ты придешь домой. Это обязательно.
– Хорошо, сэр.
– Так что отскребай старую краску, а я пока разогрею пиццу.
Через несколько минут она выключила душ и спросила из ванны:
– Что ты сказал?
– Забыл. Большой Сэм остановился неподалеку. Пицца готова.
– Отрежь мне кусочек, будь дорогушей. Что он хотел? Денег?
– Нет. Приглашает нас. В воскресенье. Целый день медитация. У Гиги.
Она вошла в комнату, все еще обтираясь полотенцем.
– Целый день? Только мы четверо? Или вся его банда?
– Ни то ни другое. Будет семеро.
– Дорогой, – вздохнула она, – я не возражаю, когда ты одалживаешь ему пять долларов, которые ты никогда больше не увидишь. Но Большой Сэм не шишка, он всего лишь мелюзга.
– Большой Сэм и Гиги делят все, что у них есть, Юнис.
– Теоретически все это так. Но самый верный способ разбить этот круг – не входить в него. Особенно – в круг из семи. Ты уже обещал прийти? Впрочем, я могу стиснуть зубы и улыбнуться, если ты считаешь, что я должна это делать.