Шах-наме

За жизнь борись, когда ее ты ценишь,

Не то кровавый саван ты наденешь».

«О царь, – Синдухт заговорила вновь,—

Мою, быть может, не прольешь ты кровь.

Мне к Саму бы пойти, извлечь из ножен

Меч разума: он более надежен.

О жизни я заботиться должна,

С тебя же только спросится казна».

Царь молвил: «Ключ получишь без препятствий;

Жалеть не стану о своем богатстве.

Бери престол, венец, рабов, коней,

В дорогу отправляйся поскорей,—

А вдруг наш город шах не ввергнет в пламя,

Погасший свет опять взойдет над нами!»

Услышал именитый от жены:

«Ты жизни хочешь? Не жалей казны!»

Надела бархат и парчу царица.

Блеск жемчугов и яхонтов струится!

Взяла, чтоб одарить богатыря,

Динаров тридцать тысяч у царя;

И десять скакунов, одетых в злато;

И десять – разукрашенных богато;

И шестьдесят блиставших красотой

Рабынь: у всех по чаше золотой.

Венец в алмазах, в славе царской власти;

И множество серег, цепей, запястий;

В рубинах, в жемчугах – престол царя,

А золото престола, как заря.

Он в целых двадцать пядей шириною,

Он всаднику подобен вышиною;

Немало всяких тканей и ковров

Навьючили на четырех слонов.

Затем вскочила на коня царица:

Могла с отважным витязем сравниться!

Торжественно приехала в Забул.

Когда ее заметил караул,—

Немедленно, себя не называя,

Велела доложить владыке края,

Богатырю, чьи славятся дела,

Чтоб принял он кабульского посла.

Так доложил завесы охранитель, —

Впустить посланца приказал воитель.

Синдухт сошла с коня, пошла вперед,

И величавым был ее приход.

Пред полководцем прах облобызала,

С достоинством хвалу ему сказала.

Тянулся караван – за рядом ряд —

На два фарсанга от дворцовых врат.

Свои дары преподнесла царица,—

У Сама стала голова кружиться,

Он голову, как пьяный, опустил,

Руками он колени обхватил.

«Не счесть богатств! – он думал, пораженный,—

Ужель теперь послами стали жены!

Богатство это от нее приняв,

Обижу я властителя держав,

А крикну ей: «Даров не надо сыну»,—

Заль, как Симург, умчится на вершину!»

Подняв главу, сказал: «Рабы, слоны,

И кони, и сокровища казны

Пусть будут достоянием Дастана —

От имени луны Кабулистана!»[17]

Свалилась тяжесть у царицы с плеч,

Пред ликом Сама к ней вернулась речь.

С ней было три кумира, три рабыни,—

Взглянув на них, ты вспомнишь о жасмине,—

В руке у них – по чаше золотой,

Где жемчуга сверкали красотой.

Они каменья высыпали разом,

Смешали жемчуг с лалом и алмазом.

«От посторонних, – отдал Сам приказ,—

Дворец очистить надобно тотчас».

Синдухт сказала: «Славен ты недаром!

Твой разум юность возвращает старым.

Ты обучаешь мудрости вельмож,

Ты озаряешь мрак и гонишь ложь.

Твоей печатью зло запечатленно,

И палица твоя благословенна!

Михраб, я допускаю, виноват,

Он плачет кровью, он тоской объят,

Но в чем виновны жители Кабула?

Зачем, над ними сталь твоя блеснула?

Моя страна живет одним тобой,

У ног твоих она лежит слугой.

Страшись того, кто создал ум и силу,

Кто каждому велел сиять светилу.

Побойся бога! Разве ты злодей,

Чтоб проливать напрасно кровь людей?»

Сказал ей Сам: «Всю правду говори ты,

Спрошу – ответь, но только не хитри ты.

Михрабу ровня ты или раба?

Где свиделись Дастан и Рудаба?

Скажи: под стать ли Рудаба владыкам

По нраву, по уму, кудрями, ликом?

Разумна ли, красива ли она?

Ты обо всем поведать мне должна».

Ответила Синдухт: «Воитель правый,

Глава богатырей, оплот державы!

Сперва мне вечной клятвой поклянись,

Такой, чтоб содрогнулись прах и высь,

Что не обрушится твое злодейство

Ни на меня, ни на мое семейство.

Имеются чертоги у меня,

Есть и казна, и слуги, и родня,

Когда я гнева твоего не встречу,

На все твои вопросы я отвечу.

Все, что Кабул таинственно замкнул,

Я постараюсь отвезти в Забул».

Воитель руку ей пожал сердечно

И, обласкав, поклялся ей навечно.

Царица, услыхав его ответ,

Прямую речь и клятвенный обет,

Склонясь к ногам богатыря сначала,

Приподнялась и тайну рассказала:

«Узнай же: от Заххака рождена,

Отважного Михраба я жена.

Я – мать царевны этой тонкостанной,

Которой отдана душа Дастана.

Чтобы узнать, кто враг тебе, кто друг

И что замыслил ты, пришла я вдруг.

Коль мы виновны, рода мы дурного,

Коль не достойны мы родства такого,

Так вот я пред тобой, полна скорбей:

Коль вяжешь, так вяжи, коль бьешь, так бей.

Но ты не мсти кабульцам неповинным,

Не мрак ночной, а светлый день яви нам».

Воитель понял, что она умна,—

С душою светлой чистая жена.

«Пусть жизнь моя, – сказал он, – оборвется,

Я не нарушу клятву полководца.

И ты, и весь Кабул, и весь твой род

Живите без печалей и невзгод.

Согласен я, союз детей устрою,

Да станет Залю Рудаба женою.

Иного корня вы, но час пришел:

Вы заслужили царство и престол,

Так создан мир, и в этом нет позора,

Бессмысленна с творцом борьба и ссора.

Письмо я написал владыке стран,

В письме – мольба и боль душевных ран.

Заль полетел к царю с челом подъятым,

Так полетел, как будто стал крылатым!

На то письмо властитель даст ответ:

Он улыбнется – мы увидим свет.

Птенец Симурга ранен в сердце ныне,

От слез его увязли ноги в глине!

Коль Рудаба страдает, как жених,

То места нет обоим средь живых!

А ты мне покажи ее ланиты,—

Прошу, за это дань с меня возьми ты!»

Ответила Синдухт богатырю:

«Даруй мне милость – сердце озарю,

Взовьется до небес мой дух убогий,

Когда в мои пожалуешь чертоги.

Приди под сень кабульского дворца,

И в дар тебе мы принесем сердца».

Сам улыбнулся. Поняла царица,

Что гнев исчез и нечего страшиться.

Отправила проворного посла,

Благую весть Михрабу подала:

«Тревоги прогони, пришла отрада,

Готовься, ибо гостя встретить надо.

Я тоже медлить не хочу в пути,

Вослед письму я поспешу прийти».

Наутро, лишь забил родник рассвета,

Синдухт, в парчу и золото одета,

Направилась неспешно во дворец,

К богатырю, чей воссиял венец.

Когда она к престолу приближалась,

Луной владычиц всем она казалась!

Склонилась перед Самом до земли,

Слова из уст царицы потекли:

Просила дозволения царица

Домой, в Кабул, с весельем возвратиться.

Сказал ей Сам: «Вернись в родимый край,

Михрабу все, что знаешь, передай».

Велел он одарить царицу щедро

Сокровищами, что таили недра,

И тем, что было ценным во дворцах,

Что на полях росло, цвело в садах,

Скотом молочным, тканями, коврами

И прочими достойными дарами.

Он руку соизволил ей пожать

И слово клятвы произнес опять,

Что дочь ее берет он Залю в жены;

Отправил с ней отряд вооруженный;

Сказал: «Живи отрадно и светло,

Кабулу не грозит отныне зло».

Поблекший лик луны расцвел на диво,

Синдухт пустилась в путь с душой счастливой.

Заль приезжает с письмом отца к Манучихру

Теперь о Зале мы слова начнем:

Он к Манучихру поскакал с письмом.

Едва лишь весть дошла до властелина

О том, что Сам с письмом направил сына,

Вельможи вышли юношу встречать,

Воителя приветствовала знать.

Заль, во дворец войдя, склонился к праху

И произнес хваленье шаханшаху.

Лицо держал во прахе, недвижим,—

Беззлобный царь был очарован им.

Поднялся юный Заль и встал у трона,

Владыка принял Заля благосклонно,

Взял у него письмо, повеселев,

Смеясь, ликуя, сердцем просветлев.

Прочтя, сказал: «Ты мне забот прибавил,

Тревожиться, печалиться заставил.

Отрадно все ж читать моим глазам

То, что прислал мне с болью старый Сам.

Хотя в душе не улеглась тревога,

Ни мало не задумаюсь, ни много,

Исполню я желания твои:

Я знаю упования твои!»

Тут появились повара у входа,

За трапезу воссел глава народа,

А после, – было так заведено,—

В другом покое стали пить вино.

Дастан, вином насытясь и едою,

Сел на коня с уздечкой золотою.

Всю ночь не спал: пылала голова,

Сомненья в сердце, на устах слова.

Стан затянув, пришел он утром paно

К победоносному царю Ирана,

А царь призвал на Заля благодать.

Когда же удалился Заль опять,

Владыка повелел собраться вместе

Мобедам седокудрым – стражам чести,

Вельможам, звездочетам, мудрецам,

С вопросом обратиться к небесам.

Ушли мобеды, много потрудились,

По звездам тайну разгадать стремились

Три дня тянулось дело, но пришли,

Румийские таблицы принесли,[18]

Уста раскрыли пред главой народа:

«Исчислили вращенье небосвода

И волю звезд узнали мы тогда;

Не замутится чистая вода.

У Рудабы и Заля величавый

Родится витязь – гордый, с доброй славой.

Он будет долголетьем обладать.

Он явит силу, разум, благодать,

Высокий стан, могучее сложенье,

Всех на пиру затмит он и в сраженье,

Внушит он трепет всем царям земным,

И не дерзнет орел парить над ним.

Тебе служить он будет мощью бранной,

Опорой будет всадникам Ирана».

Ответил мудрецам царей глава:

«Храните в тайне вещие слова».

Вопросы мобедов и ответы Заля

Был призван шахом Заль седоволосый,

Чтоб задали жрецы ему вопросы.

Мобеды сели, бодрые душой,

А перед ними – витязь молодой:

Он должен дать на те слова ответы,

Что пологом таинственным одеты.

Сказал один мобед, к добру влеком,

Воителю, богатому умом:

«Двенадцать видел я деревьев стройных,

Зеленых, свежих, похвалы достойных,

На каждом – тридцать веточек растет,

Вовеки неизменен этот счет».

Другой воскликнул: «Отпрыск благородных!

Погнали двух коней, двух быстроходных.

Несется первый, черный, как смола,

А масть другого, как хрусталь, светла.

Торопятся, бегут они далече,

Но первый со вторым не сыщет встречи».

Промолвил третий: «Тридцать седоков

Пред шахом скачут испокон веков.

Один – всмотрись получше – исчезает,

Но их число вовек не убывает».

Сказал четвертый: «Пред тобою – луг.

Шумят ручьи, трава растет вокруг.

Могучий некто с острою косою

Придет на луг, сияющий красою,

Все, что цветет, что высохло давно,

Не внемля просьбам, скосит заодно».

«Подобно камышам, – промолвил пятый,—

Два кипариса из воды подъяты,

На каждом птица свой свивает дом,

Днем – на одном, а ночью – на другом.

Слетит с того – и ветви вдруг увянут,

На это сядет – сладко пахнуть станут.

Один – вечнозеленый кипарис,

Другой – в печали чахнет, глядя вниз».

Сказал шестой: «Богат водой проточной,

Средь горных скал воздвигнут город прочный.

Но люди той заоблачной земли

Ему пески пустыни предпочли.

Дома в сухой степи тогда возникли,

Тогда рабы и господа возникли.

Забыли все о городе в горах,

Воспоминанья превратили в прах.

Но раздается гул землетрясенья,

Их область гибнет, людям нет спасенья,—

Тогда-то город вспоминают свой,

Тогда-то жребий проклинают свой.

Слова жрецов за пологом сокрыты.

Их смысл раскрой, их сущность разъясни ты.

Когда ж постигнешь их, о витязь наш,

Из праха чистый мускус ты создашь!»

Заль вдумался в таинственные речи,

Обдумав, он расправил грудь и плечи,

Затем открыл свои уста, готов

Ответить на вопросы мудрецов;

«Дерев двенадцать названо вначале,

На каждом – тридцать веток насчитали.

Двенадцать месяцев являет год,—

На смену шаху новый шах идет,—

А каждый месяц тридцать дней приводит:

Так времени вращенье происходит.

Теперь скажу: какие два коня

Летят подобно божеству огня?

Конь белый – день, а черный – тьма ночная.

Бегут они, чреды не изменяя.

Проходит ночь, за нею день пройдет:

Так движется над нами небосвод.

При солнце встречи нет и нет во мраке?

Бегут подобно дичи от собаки.

Теперь: какие тридцать седоков

Пред шахом скачут испокон веков?

Один из них все время исчезает,

Но всадников число не убывает.

Луну сменяет новая луна:

Такая смена богом создана.

Луна идет на убыль постепенно,

А все ж она вовеки неизменна.

Теперь скажу я, – пусть поймут везде,—

О кипарисах с птицею в гнезде.

Меж двух созвездий – Овном и Весами —

И тьма и мрак сокрыты небесами,

Но лишь к созвездью Рыбы мир придет,—

И тьма и мрак откроются с высот.

Два кипариса – две небесных части,

В одной – печаль, в другой находим счастье.

А птица – это солнце: всякий час

Оно и любит нас и губит нас.

Спросил о горном городе учитель:

То – наша постоянная обитель.

Мы временно живем в степи сухой,

С ее отрадой и с ее тоской.

Она щедроты нам несет и прибыль,

Она заботы нам несет и гибель.

Землетрясенье, буря, – в этот миг

Взволнован мир, он поднимает крик,

Твой труд заносится песком пустыни,

Ты переходишь в город на вершине.

Другой начнет владеть твоим трудом,

Но так же он уйдет, как мы уйдем.

Да, нашей жизни такова основа,

Так было, так пребудет – вечно ново.

В дорогу имя доброе возьми,

Тогда прославлен будешь ты людьми,

А если ты хитер, бесчестен, жаден,

Воистину конец твой безотраден.

Хотя б до неба ты воздвиг дворец,

Лишь в саване ты встретишь свой конец.

Ты ляжешь в страхе, с мертвыми очами,

Сокрыт в земле, покрытый кирпичами.[19]

На луг приходит человек с косой,

Траве он страшен свежей и сухой.

Он косит свежую, сухую косит

И тем не внемлет, кто пощады просит.

Да, время – каш косарь, а люди – луг,

Равны пред косарем и дед и внук,

Равны пред ним и молодость и старость,

Ища добычи, он впадает в ярость.

От века было так и будет впредь:

Рождается дитя, чтоб умереть.

Мы в эту дверь войдем, из той мы выйдем,

А пред собою косаря мы видим!»

В Кабуле готовятся к встрече гостей

Умом Дастана восхитился шах,

Услышал мудрость он в его словах.

Собрал он столько ценностей отборных,

Что удивил дарами всех придворных:

Венец в алмазах, трон – как небеса,

Запястья, цепи, серьги, пояса,

Здесь были и одежды дорогие,

Рабы, и кони, и дары другие.

Затем ответил Саму шаханшах,—

Дивись: была отрада в тех строках!

«Отважный богатырь, воитель знатный!

Как лев, ты побеждаешь в битве ратной.

О Сам! Твое письмо ко мне пришло,

И стало на душе моей светло.

Я все исполнил, что тебе желанно,

Что было счастьем и мечтой Дастана».

Простился Заль с властителем держав,

Над витязями голову подняв.

Гонца отправил к Саму юный воин,

Мол, я подарков царских удостоен,

С престолом воавращаюсь и венцом,

С весельем в сердце, с радостным лицом.

Таким для Сама было это слово,

Что юношею стал седоголовый!

На скакуна гонцу велел он сесть,

Михрабу он послал благую весть,

И тот обрадовался несказанно

Родству с владыкою Забулистана,

Как будто мертвый снова жизнь постиг,

Как будто юным снова стал старик!

Послал он за женой прекраснолицей,

Беседовал он ласково с царицей:

«Хвала, супруга, твоему уму,

Ты светлой мыслью озарила тьму.

С таким богатырем ты породнилась,

Что даже венценосцам дарит милость.

Начало положила ты, жена,

И ты же дело завершить должна.

Все, чем богат дворец, – перед тобою:

Казна, престол, венец – перед тобою».

Синдухт, супруга выслушав слова,

Покои убрала для торжества.

Украсила айван, как своды рая,

Вино, шафран и амбру разливая.

Ковер златоузорный был раскрыт,

Сверкал в узоре каждый хризолит.

Другой раскрыла – в жемчугах отборных.

Блиставший, словно капли вод озерных.

Установила на айване трон,—

Китайский был обычай соблюден.

Узоры трона – камни дорогие,

Меж них – изображения резные,

Бегут ступени, яхонтом горя,—

То был богатый трон, престол царя!

Одела дочь в сверкающие платья,

На всех уборах вывела заклятья,[20]

В раззолоченный увела покой,

Куда не мог проникнуть взор людской.

Кабулистан украсился богато,

Был полон красок, блеска, аромата.

Потребовали множество рабов,

Убрали спины боевых слонов,

Воссели барабанщики с певцами,

Украсили чело свое венцами,

Чтобы гостей с почетом привести,

Бросая злато, мускус на пути.

Заль возвращается в Забул

Как быстрый челн в реке, как в небе птица,

Дастан спешил, не мог остановиться.

Узнав, что прибыл богатырь земли,

Торжественно встречать его пошли.

Звенели во дворце забульском крики:

«Вернулся Заль счастливый, солнцеликий!»

Воитель Сам явился впереди,

Он долго сына прижимал к груди.

Освободившись из его объятий,

Поведал Заль о царской благодати.

Веселье, счастье старый Сам обрел,

Взошел он вместе с сыном на престол.

То улыбаясь, то улыбку пряча,

Сказал, что сына ждет во всем удача:

«К нам из Кабула, разума полна,

По имени Синдухт пришла жена.

Потребовала слово – дал ей слово,

Что зла не причиню ей никакого.

Просила ей помочь от всей души —

Ответы наши были хороши.

Просила, чтоб луна Кабулистана

Женою стала нашего Дастана.

Просила посетить ее жилье,

Чтоб от недуга исцелить ее.

Сейчас ее посол принес нам слово,

Что к торжеству в Кабуле все готово.

Каким же будет разговор с послом?

Какой ответ Михрабу мы пошлем?»

Был счастлив Заль, – тревоги все забыты,

Зарделись, как рубин, его ланиты.

И понял Сам, на Заля бросив взгляд,

Каким желаньем сын его объят:

Одна лишь Рудаба ему желанна,

Обман – все остальное для Дастана!

Заль женится на Рудабе

Велел раскрыть завесу старый Сам,

Велел звенеть звонкам и бубенцам,

Велел послу поехать на верблюде,—

Пусть знает царь Михраб, пусть знают люди,

Что полководец двинулся вперед:

С Дастаном, с малым войском он придет.

Над городом – звонков индийских звоны,

И чангов голоса, и лютней стоны.

Скажи: запели крыши, ворота,

Земля сияньем новым залита!

Игривы кони, челки их красивы,

Умащены душистой амброй гривы.

Синдухт навстречу вышла, а вокруг —

Рабыни, что готовы для услуг.

Несли рабыни чаши золотые,

А в чашах – мускус, камни дорогие.

Тут раздались хваленья двум гостям,

Посыпались каменья к их ногам.

Кто принял в этом торжестве участье,

Обрел богатство, и восторг, и счастье!

С улыбкою царице молвил Сам:

«Ты скоро ль Рудабу покажешь нам?»

Ответила Синдухт: «А где подарки

За то, что взглянешь ты на светоч яркий?»

«Проси, что хочешь, ты, – воскликнул Сам,—

Все, чем владею, я тебе отдам!»

Пошли к раззолоченному покою,

Чтоб встретиться с цветущею весною.

Сам, восхищенный яркой красотой,

Вдруг замер пред царевной молодой.

Он слов не находил для восхваленья.

Он глаз не отводил от изумленья.

Позвал Михраба, радостью объят,—

Союз скрепили, совершив обряд.

Влюбленных усадив на трон единый,

Посыпали алмазы и рубины.

Венец луны – в каменьях дорогих,

В короне золотой сиял жених.

Велел Михраб внести заветный свиток,—

Да знают все сокровищ преизбыток!

Он список вслух прочел. Ты скажешь тут:

«Все это слушать уши не дерзнут!»

Все вышли к месту пира и веселий.

Семь дней они с вином в руках сидели,

Затем они сидели во дворце,—

Счастливых три недели во дворце!

Собравшись в путь, уехал Сам вначале:

Его в Систан дела сраженья звали.

А Заль, стремясь веселье растянуть,

Собрался через три недели в путь.

Луну Кабула он увез оттуда,—

Под паланкин поставил он верблюда.

Уехали с отрадой из дворца.,

Восславив милосердного творца.

Сияя счастьем брачного союза,

Дошли с весельем в сердце до Нимруза.

Тут Залю Сам вручил венец, престол,

Свои войска в сражение повел:

На гургасаров, под счастливым стягом,

В поход пошел он, озаренный благом.

Сказал: «Я опасаюсь той страны,

Где очи и сердца нам не верны.

От них, проклятых, – смута постоянно,

Сражусь я с нечистью Мазандерана!»

Герой всепобеждающий ушел,

Вступил Дастан-властитель на престол.

Рождение Рустама

Не много с той поры минуло весен,—

Стал кипарис высокий плодоносен.

Отяжелела будущая мать,

Румянца на ланитах не видать.

Не зная сна, несла под сердцем бремя,

И день пришел: приспело родов время.

В беспамятстве упала в тяжкий миг,

И вот раздался на айване крик:

Рыдала Рудаба, в тоске сгорая,

Свое лицо и косы раздирая.

До Заля эти вопли донеслись,

Услышал он, что страждет кипарис.

К супруге подошел он, к изголовью,

Глаза в слезах, облито сердце кровью,

Но, вспомнив про Симургово перо,

Сказал царице: «К нам придет добро».

Разжег жаровню в комнате царицы

И опалил перо священной птицы.

Настала тьма нежданная вокруг,

Симург могучий появился вдруг,

Подобно облаку с жемчужной влагой,—

Но то не жемчуг был, – то было благо!

Спросил: «О чем тоскуешь ты сейчас?

Зачем ты слезы льешь из львиных глаз?

От пери среброгрудой, луноликой