В груде из шести машин прозвучало два взрыва. Я знал, что это взорвались кислородно-водородные баллоны.
      Пламя взметнулось вверх.
      Другие водители убегали прочь.
      Но «Кувалда» Мэлоун и «Бандит» Брэг уже настигали Хеллера.
      Он повернулся, чтобы встретить их лицом к лицу.
      Обе машины устремились с двух сторон в одну точку, и этой точкой был Хеллер!
      Он руками оттолкнулся от их капотов, взлетел, кувыркнувшись, вверх, еще раз оттолкнулся ногами от крыши машины «Кувалды» Мэлоуна, перелетел через нее и приземлился сзади.
      С визгливым скрежетом две долбанувшие друг друга машины отскочили в стороны и завертелись на льду.
      Бензобаки «Бандита» Брэга, должно быть, получили пробоину. Остальное доделали искры, высекаемые колесными цепями на льду. Обе машины мгновенно объяло зелено-оранжево-красное гудящее пламя, со свистом рассекшее воздух. Брэг, выскочив из машины, старался отбежать подальше.
      На «Кувалде» Мэлоуне загорелась одежда. Он бросился в снежный сугроб, стараясь сбить пламя.
      Хеллер бежал к своему боксу.

Глава 10

      Хеллер перепрыгнул через защитное ограждение бокса, и бригада ремонтников засуетилась вокруг него.
      Майк Мутационе хлопал по гоночному костюму Хеллера, гася на нем искры.
      Трибуны сходили с ума.
      Радиокомментатор срывался на крик: «У Вундеркинда заглох мотор, вот так-то, дорогие мои…»
      Телевизионный обозреватель спортивных новостей вещал на сильно повышенных тонах: «Загорелось девять машин…»
      Разорялись громкоговорители: «У Вундеркинда, наверное, кончилось горючее…»
      Видно было, как «Кувалда» Мэлоун выбирается из сугроба. Он помчался назад к своей машине. Сбил огонь с мягкой обивки. Вскочил в кабину. Старая рухлядь завелась. Ей только слегка досталось от взрыва машины «Бандита» Брэга.
      Из машин, что пылали в погребальном костре перед трибунами стадиона, не двигалась ни одна.
      «Кувалда» Мэлоун повел машину в объезд гоночной дорожки.
      На трибунах поднялся рев возмущения.
      Из громкоговорителей стадиона кричал уже кто-то другой: «Из-за этого (…) Вундеркинда мы спустили все до последней рубашки!»
      Никто не обращал внимания на «Кувалду» Мэлоуна, который со скоростью около двадцати миль в час неуверенно катил по стадиону. Он победил в состязании на сохранность машины и теперь стремился к призу за выносливость в пробеге. Его совсем не замечали.
      Громкоговорители надрывались: «Этого чертова Вундеркинда — к ответу!»
      Ставившие на Хеллера и проигравшие волной перехлестнули через заграждения и высыпали на трек.
      С воплями о мщении они ринулись к его боксу.
      Хеллер наблюдал за их приближением.
      — Прямо как у Хаклуита в его «Плаваниях», — пробормотал он. — «Очень трудно чувствовать себя в безопасности при высадке на берег среди туземцев Северной Америки!»
      Бригада Майка стояла полукольцом вокруг территории бокса.
      Толпа угрожающе валила по треку, словно взбесившаяся грозовая туча. Про гонки забыли. Кровь, им нужна была одна только кровь.
      Полиция стадиона пыталась остановить их. Те разбрасывали полицейских в разные стороны.
      Толпа угрожающе надвигалась. В ней раздавались истерические крики: «Вундеркинда к ответу!», «Ты стоил мне десять тысяч!», «Убить его!» и прочее, похожее на яростный воинский клич.
      А Хеллер только посиживал себе да посматривал.
      Передние ряды толпы, недовольно рычащие, размахивающие кулаками, приблизились к линии обороны Майка уже на расстояние двадцати футов.
      — Давай! — рявкнул Майк.
      Внезапно из дюжины кислородно-ацетиленовых шлангов вырвалось пламя.
      И распустилось огненным веером над головами людей.
      Какое-то мгновение они, пораженные, не верящие своим глазам, притихли, стараясь перевести дыхание, и тогда отчетливо слышалось шипение пламени.
      Потом толпа разразилась воплями ужаса.
      Передние ряды резко подались назад.
      Они сбивали людей позади себя, как кости домино. Недавно жаждавшие крови в панике удирали, оставляя в снегу упавших и затоптанных. Затем и эти нашли в себе силы подняться и бежать. Кислородно-ацетиленовые факелы мгновенно погасли, когда люди Мутационе перекрыли вентили. Старая колымага «Кувалды» Мэлоуна, вихляясь, прошла мимо трибун и разбитых машин и заковыляла дальше, усердно трудясь, чтоб набрать свою тысячу призовых кругов.
      Но для болельщиков на стадионе гонки уже закончились. Они расходились по домам.

Часть ТРИДЦАТАЯ

Глава 1

      Я уложился и стал съезжать с холма, направляясь к треку и трибунам стадиона.
      Я видел, как Хеллер забрался в «Питербилт», и был уверен, что он не заметит меня.
      Раздраженная и возмущенная толпа таяла, исчезая вдали. Я медленно вел свой фургон, пробираясь сквозь эту массу людей и надеясь отыскать Дж. Уолтера Мэдисона.
      Мэдисон за спиной Хеллера сфабриковал Вундеркинда и организовал дебаты на тему гонок. Увидев внушительное поражение Хеллера и кровожадность болельщиков, я должен был выяснить, что этот Мэдисон задумал еще.
      Охрана больше не следила за воротами. Им теперь было до лампочки, кто там вошел или вышел.
      Я прошел туннель и оказался на загаженном стадионе. Кучка людей сбилась вокруг одного из боксов. Одного из ближайших ко мне. я узнал: это был репортер, которого я видел в офисе Мэдисона, на Месс-стрит, 42. Я приблизился к нему. Хотя он с головою ушел в дубленку, а на мне была парка с капюшоном, мы все равно узнали друг друга.
      Я спросил:
      — Это Мэдисон заварил всю эту кашу?
      — Нет, это я — так уж получилось, случайно. Балаболтер в каком-то непонятном состоянии. За двадцать минут до гонок у него случился шок, и он отключился. Нам пришлось отнести его в медицинскую палатку. Вернулся он на трибуну как раз вовремя, чтобы увидеть конец, — ответил он.
      Я вгляделся в кучку людей с Месс-стрит, 42 и увидел Мэдисона, сидящего на складном стуле. Несмотря на стужу, у него на голове лежал пузырь со льдом. Лицо у него посерело, и выглядел он ужасно.
      Я подошел к нему:
      — Ты себя так чувствуешь оттого, что Хеллер проиграл?
      Он покачал головой:
      — О нет. Выиграл или проиграл — это не имело бы значения. Это было бы для нас новостью-однодневкой для центральной страницы, а там мы бы занялись чем-нибудь еще.
      Я ничего не понял.
      — Постой, если проигрыш или выигрыш ничего не значили, почему же ты тогда так расстроен?
      Он тщетно попытался поудобнее приладить на голове пузырь со льдом. Затем не выдержал и закричал:
      — Клиентам никогда не доверяйте! Они всегда вас надувают!
      — Может, лучше скажешь мне, что, по-твоему, не так? — спросил я, озадаченный.
      Он заплакал и сдавленным голосом сказал:
      — Он вообще не должен был участвовать в гонках.
      Перед самыми гонками его должны были похитить. Мы бы две недели занимали первую полосу газет — это по меньшей мере. — И он заколотил кулаками по коленям. — Все должно было пройти безукоризненно. Через две недели он бы оказался за «железным занавесом», пленником жадных до горючего русских!
      И Балаболтер Свихнулсон издал вопль отчаяния.
      — Это положило бы начало третьей мировой войне!
      Он стал бы бессмертным!
      Покорчившись и побив себя по коленям, он воскликнул:
      — На клиентов полагаться никогда нельзя! О Боже!
      Что мне теперь делать, чтобы вернуть себе центральную полосу???
      Я потихоньку удалился.

Глава 2

      Воскресное утро я проводил в нежных и любящих, хоть и дорогостоящих, объятиях кресла отеля «Роскошные ручки Бентли Бакс» (таково его полное наименование). Только на эти объятия я и мог рассчитывать в данное время. Но к десяти часам чувство лености стало уступать смутному ощущению тревоги. Мне пришла в голову мысль, что Хеллер, вполне возможно, оправится от поражения. В жизни он был непредсказуемо сверхактивным. Тип характера мне вовсе не симпатичный. Я попросил принести мне на завтрак клубничный пирог — из Аргентины, как было сказано в меню — и, завернувшись в халат, вскоре уписывал его за обе щеки. Моя углеродно-кислородная печь нуждалась в заправке после тяжелых испытаний, выпавших на ее долю вчера.
      С некоторой ленцой я открыл десятифунтовую воскресную газету. В сущности, не знаю, что я там предполагал найти. Но уж совсем не предвидел, что на самом деле не найду там ничего. Ровным счетом ничего!
      Во всей газете не было ни слова о гонках.
      Ни одного слова!
      Я бросился к телевизору. Пробежался по каналам. Ага, как раз начиналась программа под названием «Спорт за неделю». Ряд спортивных событий. Затем несколько коротких эпизодов автогонок без редакторских комментариев, о Вундеркинде почти ни слова! Только об авариях!
      Да, дело было дрянь. Прав оказался Мэдисон. Поперли его с центральной страницы. И даже не подождали денек-другой, а сразу!
      Я вспомнил частоту местной радиостанции, которую слушал в субботу, — «Волны Лонг-Айленда». Я настроился на нее. Мне повезло! Как раз начинались новости.
      Наверное, Лонг-Айленд в это воскресенье выглядел сонным заснеженным пригородом. Меня заинтересовали только две новости, обе местные.
      В зоне отдыха на побережье Джоунз-Бич какие-то бойскауты обнаружили сгоревший дотла фургон с десятью телами. Полицейские заявили, что тела обгорели до неузнаваемости: что причина — утечка выхлопных газов из глушителя, которые вспыхнули; что, вероятно, погибшие направлялись за партией наркотиков, переправляемых морским путем; что Томми Джонс награжден знаком отличия за ходьбу на снегоступах.
      Другой новостью явилось еще одно открытие: мисс Сара Джейн Гуч, очаровательная супруга Губи Гуна, сегодня утром по дороге в супермаркет Крэнстона наткнулась на тело в сугробе, которые сейчас «на нашей улице на каждом шагу», и позвонила в полицию, а та обнаружила еще одно тело, примерно в двухстах ярдах. Там из-за него грызлись собаки, о чем и сообщила в полицию миссис Эмма Гросс, очаровательная супруга Билла Гросса. Полиция пришла к заключению, что один из мужчин застрелил другого из винтовки, а затем покончил жизнь самоубийством с помощью кинжала, который так и торчал у него в спине. Таким образом, общество освободилось еще от двух преступников, а такая новость в холодный день согревает нам сердце.
      Гонки в Спринортс могли бы вообще не состояться.
      И уж совсем все казалось спокойным, когда дело дошло до новостей о Вундеркинде. Меня охватила тревога. Что теперь будет? Неужели Хеллер выйдет сухим из воды и — вперед к славе?
      Я решил проверить, чем сейчас занят вышеупомянутый Хеллер.
      Мой приемник с видеоэкраном был заряжен лентами для записи действий Хеллера, и, просмотрев их, я узнал, что у него было на уме сегодня утром.
      Он вошел в свой офис. Как?! В воскресенье?! Это был плохой знак. Ужасно трудолюбивый!
      В первую очередь он вытащил Изю из чулана, которым тот пользовался как спальней.
      — Я дал вам когда-то один аппарат, — сказал Хеллер. — Мне надо взглянуть на него.
      Хеллер прошел к себе в кабинет, включил обогреватель и немного постоял, глядя из окна на заснеженные пространства нижнего Манхэттена. Кажется, его особое внимание привлекли пятна копоти, уже начинавшие расползаться на снегу. В офисе явно становилось теплей, судя по тому, что он снял с себя лыжную маску, куртку с белым меховым капюшоном и сел.
      Вошел Изя, неся то, о чем его просили. Это был немодифицированный преобразователь углерода, привезенный Хеллером с Волтара, копия того, что он вмонтировал в свой теперь уже покойный «кадиллак».
      Хеллер достал инструменты и очень проворно заработал руками. Вскоре устройство лежало на куске ткани у него на столе в разобранном виде. Это меня слегка встревожило.
      Он стал осматривать детали одну за другой, поднося их близко к глазам. И вдруг остановился. В руках он держал тонкую металлическую штуковину длиной около дюйма.
      — Засечка, — сказал он.
      Увеличенную его собственным зрением, я тоже мог видеть ее на своем экране. Всего лишь крошечная V-образная засечка, нанесенная одним нашим диверсантом, чтобы поставить Хеллера в затруднительное положение.
      — Смотрите! — Он протянул детальку Изе.
      Но Изя, как ни крутил роговыми очками, не мог разглядеть никакой засечки. Тогда Хеллер взял большое увеличительное стекло и показал ему.
      — Из-за нее в следующий компонент поступил ток уже не той величины, что нужно, — пояснил Хеллер. — Он раскалился докрасна! А ведь это были всего лишь дешевые школьные комплекты. Я как-то не сообразил.
      Изя посмотрел на него непонимающе:
      — Школьные комплекты?
      — Нет-нет, — отмахнулся Хеллер, видно, осознав, что близок к нарушению Кодекса. — Они будут прекрасно работать. Мне только потребуется слегка его переделать, чтобы в этом месте гарантировать значения электрических величин, и ему сносу не будет. Верните-ка мне схемы.
      Изя достал их, и Хеллер внес изменения. Настроен он был, казалось, весьма бодро. Этот идиот не подозревал, что дальновидность Ломбара Хисста стоила ему поражения в гонках.
      — Изя, — сказал он, — что делаешь, когда проиграешь гонку?
      — Прежде всего не ввязываешься в них, — отвечал Изя.
      — Нет, правда, я хочу знать.
      — Уезжаешь в Южную Америку. Там, в верховьях Амазонки, есть место, где живут одни муравьи-солдаты. Покой. Никаких людей. Сожрали даже репортеров. В один момент могу заказать вам место на рейс «Пан-Америкэн»! — От энтузиазма он уже чуть ли не пел.
      — Нет-нет, — запротестовал Хеллер. — Вот только исправлю эту штуку, возьму другую машину и снова вызову их на состязание!
      — О нет! — протянул плачущим голосом Изя.
      Впрочем, и я протянул тем же голосом то же самое.
      Снова вынести такое напряжение было выше моих сил. Это стало бы настоящим ЧП.
      Я протянул руку к телефону, но оказалось, что держу в ней видеоэкран. Я опустил его на стол и сделал попытку, как оказалось, позвонить по своему кольту типа «бульдог». Я бегал по комнате, хлопая дверцами и пытаясь одеться.
      Ютанк, моя возлюбленная турчанка, с сонным лицом высунулась из-за двери спальни:
      — Что здесь такое происходит, Солтен?
      Я не видел ее много дней. Но сейчас мне было совсем не до нее, и я отвечал:
      — Мир рушится!
      — Неужели? — протянула она, закрыла дверь, за перла ее и, очевидно, снова легла в постель.
      Я же, позвольте вам сообщить, не ложился. Я знал, когда меня призывает долг! Я слышал его вопиющий глас.

Глава 3

      Я нашел телефон там, куда запихнул его ногой, — под кроватью. Мне удалось отыскать номер Мэдисона. Я заставил оператора отеля набрать его: у меня не получалось, нажимал не на те цифры.
      Мне ответил очень обеспокоенный голос пожилой женщины. Его матери!
      — Я должен поговорить с Джеем Уолтером. Немедленно! — рявкнул я.
      — О Боже! — сказала она. — Боюсь, это невозможно. Он лежит в постели. Здесь побывали трое докторов и прописали ему полный покой. Даже мне нельзя к нему приближаться.
      И действительно, где-то там в глубине я услышал едва различимые подавленные вопли.
      Я положил трубку.
      Адвокат! Я должен позвонить Гробсу! Но это оказалось затруднительным! Его номера не было в телефонной книге. Коммутатор в здании нефтяной компании «Спрут» отказался сообщить мне номер его домашнего телефона.
      Ага, идея! Тем вечером он уехал домой в полицейской машине! Я знал, где он живет!
      Воскресенье или не воскресенье, но мистеру Гробсу придется принять посетителя!
      Фургон все еще находился в моем распоряжении, так как бюро проката в воскресенье не работало.
      Я напялил на себя теплую одежду, велел подать машину к подъезду и вскоре уже ехал к центру города.
      Улицы представляли собой безлюдные туннели, образованные высокими сугробами, среди которых виднелись верхушки автомобилей. Снегоочистители поработали на славу. Некоторые водители до весны не увидят своих машин!
      Вскоре я уже стоял перед почтовым ящиком с надписью «Миссис Колумбария Депластырь Гробе».
      Я позвонил. Адвокат был дома.
      Через минуту я оказался в передней, и он впускал меня в дверь.
      — Срочное дело, — с отчаянием проговорил я.
      В ответ он как-то странно прошептал: «А, хорошо». После чего заговорщицки поманил меня пальцем в гостиную. В руке Гробе держал воскресную газету, и на ногах у него не было ни тапочек, ни ботинок. Из комнаты вырывался бурный поток слов — что-то вроде: «Когда я выходила за тебя, я ожидала…», «Вся моя родня то и дело говорила мне…», «Вот что я получила за то, что вышла за человека ниже себя…». Довольно неразборчиво.
      Гробе прошептал:
      — Повторите снова, погромче!
      — Срочное дело! — прокричал я. И это было серьезно.
      — Ах, черт побери! — крикнул он в ответ. — В воскресенье — и срочное дело!
      Гробе схватил ботинки и надел их. Выхватил из стенного шкафа в холле галоши. Влез в пальто. Надел маленькую фетровую шляпу с загнутыми полями, какие носили многие ньюйоркцы. Схватил атташе-кейс, бросился в боковую комнату и наполнил его белыми мышами. Закрыл его. Затем он влетел в комнату, откуда доносился голос его жены, и что-то наговорил ей в том смысле, что на работе требуется его присутствие. Он выскочил за дверь. Ему вслед полетел целый шквал подушечек, флаконов с духами и пилочек для ногтей. Он утащил меня в переднюю.
      — Слава Богу, Инксвитч, — сказал он. — Вы так кстати, так кстати. Я этого доброго дела не забуду! Они так редки, добрые-то дела!
      Говоря это, он все подталкивал меня к выходу. Мы выбрались на улицу и влезли в теплый фургон.
      Я передал ему полпинты яблочной водки, которую на всякий случай взял с собой на автогонки. «Вам это пригодится». И рассказал ему прежде всего о том, как Мэдисон намеревался похитить Уистера, отправить его в Россию, обвинить коммунистов и начать третью мировую войну.
      Гробе покивал. К водке он даже не прикоснулся.
      — Что ж, — сказал он, — я же говорил вам, Инксвитч. Мэдисон всегда немного зарывается. Многие считают, что его мать следует привлечь к суду за попытку убийства. Но, честно говоря, Инксвитч, он не опытней всякого другого агента по общественным связям или репортера. Просто чуть поживее, только и всего.
      — И вам хоть бы что?
      — А, бросьте, Инксвитч. Рано или поздно один из них все равно втянет нас в третью мировую войну. Разве не так? По крайней мере мы его задействовали.
      — Вот и нет, — возразил я. — Он вышел из дела. Он сейчас на попечении трех врачей, лежит в постели и орет. И мне понятно его состояние. План его провалился, и он не может сообразить, как ему снова пробиться в газетные заголовки. Сегодня газеты были пусты.
      — Воскресные? Все они печатаются в субботу. Их загрузили в машины еще до того, как начались гонки. Да, теперь я вижу, что вы правы. Ему теперь, наверное, вряд ли удастся сделать Уистера бессмертным героем за развязывание третьей мировой войны. И совсем маловероятно, что Балаболтер Свихнулсон преподнесет нам еще одну такую «драгоценную» идею. Наверное, ему придется здорово поишачить, чтобы снова попасть на первые страницы газет. И, уж право, хочу вас поблагодарить за то, что вытащили меня из дома.
      — От жены, вы хотите сказать?
      — Да нет же, нет, нет. Я мэра имею в виду! У нас с ним был запланирован обед.
      — Он так вам неприятен?
      — Да нет же, Инксвитч, нет. Вы не понимаете. Что мэр? Это всего лишь толстый слюнтяй. Вот его супруга — это да! Она бывшая эстрадная певичка из Рокси и никому никогда не прощает того, что ей не дали стать голливудской звездой. А моя-то половина по сравнению с женою мэра — пустяк. Арестовать бы ее голосовые связки за нападение и избиение с намерением убить! Не забуду ваше доброе дело. Даже несмотря на то, что доброта — это ужасная слабость, Инксвитч, и вам нужно защищаться от нее. Но что же вы, поехали, время идет.
      — У вас еще одно срочное дело?
      — Вот именно. Я сегодня хотел съездить в зоопарк в Бронксе, но, пока вы не пришли, просто не знал, как это мне удастся. Зоопарк получил от Роксентера пожертвования, поэтому они специально для меня по воскресным дням открывают террариум и позволяют мне кормить живыми мышами самых замечательных пресмыкающихся, каких вы имели удовольствие когда-либо видеть. Хотите со мной?
      Я с содроганием отказался.
      — Ладно. Тогда высадите меня у метро — я сам доберусь. И защищайтесь от доброты, Инксвитч. Она может оказаться смертельным изъяном. Она может даже открыть дверь мэдисонам, что живут на том свете.
      Услышав это, я поспешно завел мотор.
      Я высадил его у станции подземки и проследил за тем, как он спускается по лестнице со своим кейсом, набитым живыми мышами. Редко будущее казалось мне таким неопределенным. Тем же вечером, около десяти часов, — прошло достаточно времени — все же опасаясь, что Мэдисон еще не помер, я снова позвонил его матери. Она меня просто ошарашила!
      — Умер? Ах, что вы, нет. Он не умер. Я редко видела его таким энергичным. Это вы, господин Смит?
      Я выдавил из себя, что да, он самый.
      — Он умчался из дому несколько часов назад. Уолтер говорил, что знает, что вас нужно будет успокоить и подбодрить, и просил, чтобы вы перезвонили на Месс-стрит, 42.
      Я позвонил на Месс-стрит, 42 и сказал:
      — Это Смит. Мне нужно поговорить с господином Мэдисоном.
      Жизнерадостный мужской голос отвечал:
      — Смит? А, господин Смит, владелец «Национальной трясины», ну конечно. Послушайте, Смит, у нас для вас есть сенсация!..
      — Нет-нет, — отмахнулся я. — Я не издатель. Передайте Мэдисону, что это тот самый господин Смит.
      Тот, кто говорил со мной, отошел от телефона.
      Я услышал бешеное стрекотание телексов и лающие голоса. Э, да в офисе кипела работа! Но ведь Мэдисон только что умирал!
      Голос Мэдисона:
      — О, господин Смит. Спасибо, спасибо, что позвонили. Я знал, что вы будете беспокоиться.
      — Я думал, ты умираешь или уже умер!
      — Кавычки открываются: чудо медицины. Кавычки закрываются. Внутримышечное введение морфия, за ним бензедрина и внутривенное впрыскивание черных чернил вырывает Мэдисона из лап смерти. Смит, мы должны перестать цепляться за ностальгическое розовое сияние вчерашнего дня. Сейчас пора приниматься за души людей. Ибо это те времена, когда испытываются человеческие жернова. Мы — хозяева людских судеб, и я благодарен Богу за свою неукротимую волю…
      — Подожди, — прервал его я. — Что ты сейчас собираешься делать?
      — Смит, мы должны быть довольны, что никогда больше не будет такой возможности устроить переворот в области связей с широкой публикой. Лучше не искать неприятностей на свою голову и бросить все это. Мы должны не назад оглядываться, а сурово смотреть в лицо будущему. Гений и вдохновение торжествовали бы, если бы не этот ненадежный клиент. Но наплевать. Теперь я прибегну к обычной политике прессы, и хотя это долгий мучительный процесс, в конце пути нас ждет триумфальная процессия, и мы будем ехать, увенчанные лаврами, вот увидите.
      С нарастающим в душе страхом я настойчиво повторил:
      — Что ты собираешься делать?
      — Смит, у нас есть первое из трех «Д», на которые опираются связи с широкой публикой, — ДОВЕРИТЕЛЬНОСТЬ, потому что вы нас еще не выставили.
      Мы утратили второе «Д» — ДОСТОВЕРНОСТЬ. Нас вытурили с первых полос! А кто же поверит заметке мелким шрифтом? Но не волнуйтесь, Смит, они снова будут наши! Ведь у нас есть еще третье «Д» — ДВОЙСТВЕННОСТЬ, дискуссия! Ехал я ночью, в жуткий холод, был уверен, что чего-нибудь придумаю, и вдруг меня осенило. Противоречия! Мы можем без конца вести свою кампанию на прочном лобном месте двусмысленности. Успех нам обеспечен! А теперь вам придется меня извинить: мне сообщают, что на другом проводе меня ждет издатель из «Лос-анджелесской грязи». — Дзынь! Он положил трубку!
      Я сидел, глядя на телефон. Он же ни черта мне не сказал. Я подозревал, что не понимаю этот таинственный мир связей с широкой публикой, и бросил трубку. Телефон тут же зазвонил. Голос Мэдисона: «Смотрите завтрашнюю первую страницу!» — Дзынь. Он снова исчез.
      Вряд ли нужно говорить, что на следующее утро я разворачивал газету дрожащими руками.
      И тут же нашел то, что искал: заголовок!
 
       «ВУНДЕРКИНД ОБВИНЯЕТСЯ В МОШЕННИЧЕСТВЕ. МАШИНА КОНФИСКОВАНА
       Уполномоченные инспектора по автогонкам прошлым вечером добились решения суда конфисковать машину, на которой Вундеркинд участвовал в субботней автогонке.
       Не нашлось никого, кто мог бы это прокомментировать. Вундеркинд отказался давать прессе интервью. Сегодня весь мир автогонок потрясен зловещим решением…»
 
      Я выскочил на улицу и купил другие газеты. Во всех говорилось более или менее одно и то же. Ничего по существу.
      Этот материал передавали по радио и телевидению. Очевидно, он приобретал национальные масштабы, так как брали интервью у участников гонок на Западном побережье.
      И так продолжалось весь день.
      К вечеру я вспомнил о своей видеоаппаратуре. Мне стало любопытно, как к этому относится Хеллер.
      Стол его был завален газетами.
      — Что все это значит? — спрашивал он у Изи. — Разрази меня гром, не понимаю.
      На что Изя отвечал:
      — Это значит, что пригодится билет в Южную Америку. Здесь как раз у меня есть книга о муравьях-солдатах. Они намного безопасней прессы. Муравьи всего лишь разрушают, а не убивают.
      — Но ведь остатки «кадиллака», — говорил Хеллер, — находятся в гараже Майка Мутационе. Я звонил ему. Никто к нему и близко не подходил. Он так обгорел, что ничего не увидишь, кроме расплавленного металла. И ни одна душа мне не звонила. Я вовсе не отказывался от интервью с прессой!
      Он принялся вырезать статьи о себе, время от времени отталкивая в сторону авиабилет, который Изя то и дело совал ему под нос.
      У Мэдисона весь день телефон был занят, или его самого не оказывалось на месте. Когда в его конторе снимали трубку, я слышал такое, что казалось, будто служащие попали в эпицентр урагана.
      Наступило утро вторника.
      Снова на первой странице!
 
       «ВУНДЕРКИНД МОШЕННИЧАЛ. ОБНАРУЖЕН БЕНЗОПРОВОД
       Сегодня уполномоченные инспектора сообщили прессе, что при обследовании дымящихся обломков машины Вундеркинда они обнаружили бензопровод, ловко упрятанный в поршнях…»
 
      И об этом сообщили во всех газетах, по радио и телевидению.
      Ну вот, подумал я, и конец всей этой истории, да и Хеллеру тоже конец!
      Но наступило утро среды.
      На первой странице!
 
       «БЕГСТВО УПОЛНОМОЧЕННОГО ПО ГОНКАМ. ВУНДЕРКИНД ЗАСЛУЖИВАЕТ ПОРИЦАНИЯ
       Как стало известно из надежных источников, которые мы не можем раскрыть, инспектор автогонок, чьи родственники потребовали, чтобы он остался анонимным, бежал из штата, после того как сделал признание в получении от Вундеркинда взятки за то, что якобы не заметил спрятанный в рулевом управлении Вундеркинда бензобак…»
 
      Об этом сообщили во всех газетах, по радио и телевидению. Ага, ну что ж, подумал я, Мэдисон хитроумно поставил крест на будущих гонках. Так тому и быть.
      Поэтому в среду я чувствовал себя довольно спокойно, но когда на следующий день открыл утреннюю газету…
      Снова первая страница! С фотографиями!
 
       «РАЗЪЯРЕННАЯ ТОЛПА ЖАЖДЕТ РАСПРАВЫ С ВУНДЕРКИНДОМ. ПОЛИЦИЯ ПРИБЕГАЕТ К СРЕДСТВАМ ПОДАВЛЕНИЯ МАССОВЫХ БЕСПОРЯДКОВ
       Сегодня Манхэттен прятался за закрытыми дверьми и с ужасом прислушивался к яростному топоту ног орущей толпы, разыскивающей Вундеркинда…»
 
      На фотоснимках построившаяся в боевые порядки полиция стреляла пламенем и слезоточивым газом по толпе, несущей плакаты с призывом: «Долой Вундеркинда!» Я выглянул из окна. На Пятой авеню было спокойно, как никогда.
      Послеполуденные выпуски газет вышли с новыми «шапками»:
 
       «МЭР ПРИЗЫВАЕТ ОБЪЯВИТЬ ПО ВСЕМУ ГОРОДУ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ПОЛОЖЕНИЕ».
 
      Печатались новые фотографии.
      Что ж, сказал я себе, этот Мэдисон действительно добился того, что нужно. Просто гений. Но он уже выпустил свою стрелу. И теперь отойдет на вторые страницы.
      Пятница.
      Снова первая страница!
 
       «ОБНАРУЖЕНО УБЕЖИЩЕ ВУНДЕРКИНДА
       Сегодня наши специальные репортеры наткнулись на тайное убежище Вундеркинда. Получив конфиденциальную информацию от продавца фирмы «Мороженое для хорошего настроения», который был в плохом настроении…»
 
      И так далее, и тому подобное.
      Но вот фотография! На ней Вундеркинд! Лошадиные зубы и все такое прочее. Он выглядывал из-за жалюзи окна и казался очень страшным.
      Я засомневался, действительно ли он сбежал? Обратился к видеозаписям. Хеллер занимался обычными делами. В одном месте он зашел в свой кабинет, немного поломал голову над бумагами, а затем занялся учебой.
      В субботу, я знал, Мэдисон уж точно истощится.
      Но какое там! Снова первая страница!
 
       «УБЕЖИЩЕ ВУНДЕРКИНДА РАЗГРОМЛЕНО
       Сегодня к убежищу Вундеркинда стеклась десятитысячная толпа и с неслыханной в истории города яростью разнесла весь дом на куски!…»
 
      Фотографии взрывающегося здания. Я всмотрелся в них повнимательней. Не мог это быть тот же самый дом, в котором Вундеркинд выглядывал из окна. Скорее он походил на фабрику. Впрочем, из-за пламени и разлетающихся обломков трудно было сказать наверняка. Я отправился на прогулку и увидел, что старые, такие раньше чистенькие, рекламы Мэдисона, прославляющие Вундеркинда, теперь сплошь покрыты надписями, очерняющими Вундеркинда. Уж воскресенье-то наверняка не принесет никаких новостей.
      Но нет, принесло — и опять на первой странице?
 
       «ЖУРНАЛ ОТМЕНЯЕТ КОНКУРС
       Беспрецедентный случай: сегодня спортивный журнал «Похабные картинки» отменил конкурс с призом в 100 000 долларов для разгадавшего секрет тайного горючего Вундеркинда.
       Все подробности, обещают ответственные за журнал лица, будут освещены в выпуске на этой неделе.
       Но из надежных источников просочилась информация, что это имеет отношение к преступлению Вундеркинда, связанному с конкурсом…»