Миссия Земля - Дело инопланетян

      Мы остановились с обратной стороны Тэммани-холла. Его недавно отреставрированное здание находилось в парке и как историческая достопримечательность служило исключительно для самых священных событий. Видимо, Роксентер финансировал его реконструкцию, и окружающая его земля, владельцем которой он являлся, резко подорожала. Чем не в духе общественной пользы? А посему этим заведением заправлял Мэдисон.
      Было примерно без четверти три. Фотографы выпрыгнули из фургона и поспешили в здание. Мэдисон повел меня наверх по другой лестнице.
      Перед нами открылся небольшой зрительный зал. Мы находились на балкончике — даже скорее в ложе, — хорошо защищенном от посторонних глаз. Но все, что происходило внизу, нам было прекрасно видно.
      Над полом возвышалась сцена. С задней ее стороны располагались двери. Кресло с массивной спинкой взирало на пустые места для зрителей. Фотографы расставляли свою аппаратуру. Они погрузили зал в полумрак и в нужных им местах поставили вспышки.
      Теперь, когда все завертелось, Мэдисон стал разговорчивым.
      — Это кресло, — пояснил он, — историческое. На нем когда-то сиживал босс Твид, собирая платежи со всего города. Ничего, скоро его историческое значение возрастет еще больше.
      Дублер Вундеркинда ворвался через боковую дверь. Я впервые увидел его во плоти. Собственно, если не считать того, что он был слишком высоким для своего молодого возраста и блондином, в нем фактически начисто отсутствовала аура Хеллера. И дело было не в лошадиных зубах и выступающей нижней челюсти, и даже не в роговых очках. У него был вид дешевого бродяги, уж это точно. Я почувствовал огромное удовлетворение. Этот тип не мог бы заставить и щенка завилять хвостом! Но было в нем некое наглое нахальство. Фотографы старались уговорить его посидеть просто так в кресле. Но у него имелись собственные идеи.
      В красном костюме гонщика и с гоночным шлемом в руках, он считал, что в шлеме он будет смотреться лучше, а фотографы убеждали его ни в коем случае шлема не надевать — он отбрасывает тень на лицо.
      Больше из любопытства, чем от предчувствия приближающейся беды, я обратился к Мэдисону с вопросом:
      — А кто он, этот гангстерский авторитет, которого вы ждете?
      — О, крупная шишка. Имена делают новости, Смит. Разумеется, capo di tutti capi (Начальник всех начальников, главный мафиози. (Примеч. пер.)). Фаустино Наркотичи по прозвищу Петля, естественно.
      Я тут же в ужасе вспомнил похороны.
      — Стой! Как только Фаустино узнает, что это Уистер, он тут же сбежит! Я это гарантирую!
      — Ну и ну! — возмутился Мэдисон. — И вы мне только сейчас об этом говорите.
      Он бросился по боковой лестнице вниз на первый этаж и спешно отдал какие-то распоряжения. Потом снова поднялся наверх.
      — Уф-ф, Смит. Опасно играете. Вы чуть не запороли все дело. (…)! Вот что значит работать с непрофессионалами! Но теперь все будет в порядке.
      Поддельный Вундеркинд надел на голову гоночный шлем и опустил светонепроницаемое забрало.
      За сценой началось бурное движение.
      В зал ворвались трое телохранителей Фаустино. Обрезами дробовиков они прощупывали кресла. Убедившись, что камеры — это не автоматы, они распахнули двери, дабы удостовериться, что за ними не скрываются стрелки.
      Мы с Мэдисоном отошли назад. Телохранители бросили беглый взгляд на ложи и удовлетворились тем, что поставили человека с приказом открывать огонь, если он заметит на поручнях ствол оружия.
      В дверь за сценой вошел, переваливаясь, Фаустино. С ним был Скрытокамер. Старик-репортер развернул веером толстую пачку денег и вложил ее Фаустино в руки. Когда capo di tutti capi приводил пачку в порядок, на руках его засверкали кольца.
      Дублер Вундеркинда восседал в своем кресле со шлемом на голове и глядел прямо перед собой.
      Скрытокамер закончил инструктировать Фаустино относительно его будущей роли.
      Главарь банды гангстеров подошел вперевалку к креслу лже-Вундеркинда сбоку.
      Фотографы стояли наготове.
      Фаустино, сверкая золотыми зубами, изобразил на лице лучшую из улыбок и проговорил фразу:
      — Как самый честный житель Нью-Йорка, я имею честь преподнести вам награду как Самому Честному Человеку Года. — Он протянул деньги поддельному Вундеркинду.
      Лже-Уистер протянул одну руку за деньгами, а другой сорвал с себя шлем. Он улыбался.
      Заработали лампы-вспышки.
      Улыбка на лице Фаустино застыла.
      Он издал пронзительный крик!
      Брошенные им деньги разлетелись, и Наркотичи бросился наутек.
      Побежали его телохранители.
      Побежали фотографы.
      Побежали и мы.
      Когда мы, толпясь, влезали в фургон, подбежал и Скрытокамер и, не давая дверце захлопнуться, вскочил в машину. Он был разъярен.
      — Ты меня подставил! — заорал он на Мэдисона. Мэдисон обратился к фотографам:
      — У вас все на мази, ребята?
      Те весело закивали. У Скрытокамера настроение было другое:
      — Понятия не имею, чего он побежал, но знаю, что Фаустино меня убьет! Мне может сойти с рук, если я сделаю подножку президенту, но только не capo di tutti capi!
      — У меня все продумано, — сказал ему Мэдисон. — Ты уже не первый год хочешь уйти на пенсию. Вот тебе билет, который я всегда держу при себе. На прямой рейс в Израиль. На имя Мартина Бормана. На это же имя зарезервирован прелестный номер в отеле. А вот тебе мои личные золотые часы — награда за долгую и верную службу.
      — Подождите, — сказал я. — Я не понимаю, как это решает задачу. Имидж Вундеркинда — не честность. Что ты пытаешься сделать?
      — Дорогой мой Смит, — отвечал мне Мэдисон, — понятно, что вы, хоть у вас и есть блестящие идеи, не ухватываете нюансов и основ газетного дела. А оно в основном является индустрией развлечений. Никогда и никого не посвящайте в свои дела, и уж меньше всего посвящайте общественность в то, что действительно творится на свете. Вы меня разочаровываете. Вам следует все время говорить, и вы бы так и делали, если бы были профессионалом в рекламном деле: пункт восемнадцать, в кавычках: Мэдисону снова это удается, — а в остальном ваше дело — задавать вопросы. Нельзя ли нам высадить вас где-нибудь? Нам нужно быстро доставить Скрытокамера в аэропорт.

Глава 4

      Все эти деньги, летающие над сценой, напомнили мне, как близок я к банкротству. К сожалению, Скрытокамер задержался, чтобы их подобрать. Вот по какой причине он чуть не упустил фургон. Я не собирался ничего упускать. Через день, как только Хеллеру будет крышка — а я очень на это надеялся, хотя и не вполне ясно представлял, как это произойдет, — ваш покорный слуга намеревался покинуть Нью-Йорк. Дело это, как я полагал, будет очень рискованным, можно даже сказать, смертельно опасным. Помня, что путь из Турции в США проходит через Рим, Париж и Лондон, и зная, как в тех местах обманывают туристов, я понял, что нужно срочно доставать деньги.
      А сделать это можно было только одним-един-ственным способом: пытать мисс Щипли, чтоб выдала мне комбинацию цифр на сейфе, а потом убить ее самым что ни на есть жутким способом. Другого выхода не оставалось: слишком я был слаб, чтоб идти грабить банк. Но в Аппарате готовят к таким чрезвычайным ситуациям. Поэтому я знал, как провернуть дело.
      Мне, собственно, хотелось бы перенести это признание на какой-нибудь другой вечер. Слишком уж это ужасно. Перед молодежью не следовало бы рекламировать убийство, а ведь не исключено, что однажды это признание может попасть — да упасут боги — в руки несовершеннолетних. А узнав о том, что случилось, похоже, побледнел бы даже судебный чиновник.
      Но, честно выполняя свой долг, я сделаю это, пусть даже в ближайшие часы меня замучают угрызения совести. Среди всех моих преступлений и экстравагантных выходок этот поступок выглядит хуже всего.
      Я знал, где в Нью-Йорке я мог бы достать оружие — в супермаркете.
      Паролем было коварство. В Аппарате обучают методу, который называется «завлеки-убей». Разыгрывается любовная страсть, служащая маскировкой для убийства.
      Я проковылял вдоль полок супермаркета, опираясь на корзину для покупок. Нужное мне я обнаружил в секции приправ — большую с кричаще-яркой этикеткой банку красного перца компании «Маккормик».
      Держась за свою тележку, я дотащился до секции цветов. Поскольку уже приближалось Рождество, там продавались большущие букеты белых хризантем. Я купил самый лучший, хоть и пришлось раскошелиться.
      На контроле я попросил юношу не запихивать цветы в пакет, а завернуть их, оставив верх открытым.
      Я вышел из магазина и нашел затененный уголок. Набросив ни лицо носовой платок и кое-как завязав его забинтованными руками, я достал красный перец и осторожно нанес его под каждый лепесток хризантем. Долгая работа. Покончив с этим, я выбросил пустую банку из-под перца в урну и прикрыл букет сверху.
      Испытывая злорадство, я попробовал представить себе, что произойдет. Мисс Щипли откроет дверь, держа, как обычно, в руке пистолет. Я скажу: «Вы меня перевоспитали, отучив от мужского скотства, и я хочу выразить вам свою любовь и благодарность». Она воскликнет: «О, какая прелесть!» И возьмет букет. Раскроет его сверху, чтобы полюбоваться, посмотрит на цветы и расчихается! А мне только этого и нужно. Пока ее будет мучить чих, я отберу у нее пистолет и ударю ее по голове. Затем отволоку ее на ту самую постель и испробую на ней все имеющиеся в доме орудия пыток, пока она не выдаст мне комбинацию цифр. Кэнди? Да я просто помашу пистолетом у нее перед носом и посмеюсь, когда она будет корчиться от страха.
      Я взял такси. Высадился в квартале от дома, чтобы по номеру машины никто не смог выследить меня до места убийства.
      Уже сильно стемнело. Час пик окончился. Им надлежало быть дома.
      Я заковылял к их дому. Спустился по ступенькам. Убедился, что сзади никого нет. Позвонил.
      Шаги!
      Браво!
      Это была мисс Щипли!
      Она была одета в брюки и рубаху мужского покроя. И, как я и предполагал, держала в руке револьвер.
      Она открыла дверь и наружную решетку и отступила назад.
      — Мисс Щипли, — сказал я, — вы меня перевоспитали, отучив от мужского скотства, и я хочу выразить вам свою любовь и благодарность. — И протянул ей цветы.
      Но пьеса пошла не по моему сценарию.
      — Цветы? — удивилась она. — Ах ты, грязный (…)! Пытаешься отбить у меня Кэнди? К черту твои цветы!
      Она схватила букет, дулом револьвера оттеснила меня назад и швырнула цветы на грязный пол!
      Потом топнула по ним каблуком и откинула ногой крышку мусорного бака! От резкого звука я вздрогнул.
      Не сводя с меня глаз и не опуская револьвера, загораживая мне путь наверх, она схватила испорченный букет и швырнула его в мусорный бак. Потом на секунду замерла. Поднесла руку к открытому баку и, слегка помахав рукой по направленнию к носу, принюхалась.
      — Красный перец! — зарычала она. — Ах ты, грязный (…)!
      Напрасно я пытался сказать, что это, наверное, перец на выброшенной рыбе. Размахивая револьвером и, похоже, собираясь двинуть меня им по голове, она загнала меня в квартиру. Мисс Щипли заперла за собой чугунную решетку и дверь и выстрелила в такой близости от моей головы, что я почувствовал пороховой ожог.
      — На счет «десять» ты скинешь с себя одежду! — прорычала она. — А после этого я отстрелю тебе (…)!
      Раз!
      Я торопливо снял пальто.
      Два!
      Я одновременно скинул пиджак и ботинки.
      Три!
      Я уже был раздет. И не понимал, почему она все считает.
      Четыре!
      Шляпа! Я забыл про шляпу! Я с лихорадочной поспешностью сорвал ее с головы.
      В одно мгновение после этого она приковала мои руки и ноги к этой (…) кровати!
      Закончив с последним наручником, она отбросила револьвер в сторону.
      — Значит, ты любишь красный перец, не так ли? Что ж, нужно всегда давать мужчине право на его шовинистическое превосходство. — Она повернулась и, обращаясь к двери в соседнюю комнату, прокричала с легкой певучей интонацией: — Эй, Кэнди, лапочка, у нас сегодня на ужин будут мексиканские tamales! (Пирожки из кукурузной муки с мясом и специями (исп.).)
      Мисс Щипли начала напевать какой-то бессловесный мотивчик, затем сняла рубашку, скинула туфли и вылезла из брюк. Наконец она стянула с себя нижнее белье и стояла, голая, все еще напевая.
      Робко вошла Кэнди. Она увидала, к чему идет дело, и тоже начала раздеваться, но вдруг остановилась и попросила:
      — О, Щипли, дорогая, заставь его отвернуться.
      Мисс Щипли удовлетворила ее просьбу, шлепнув меня по лицу тыльной стороной ладони. И снова стала напевать. Не обращая внимания на пощечину, я с растущим беспокойством следил за ней.
      Щипли выдвинула ящик и достала оттуда белый передник около трех дюймов шириной, который ничего не прикрывал. Надела его. Потом достала поварской колпак, высокий и жестко накрахмаленный. Она надела его на голову и сдвинула набекрень, придав себе щегольской вид. Затем она взяла салфетку и повязала ее Кэнди вокруг шеи. Салфетка даже не прикрывала ее обнаженных выпуклых грудей. Она усадила Кэнди на софу, где та сидела в ожидании, раздвинув колени и наблюдая все более разгорающимися глазами за происходящим.
      Очевидно, для пыток они использовали каминные приспособления для жарки мяса над огнем. В этот набор входили длинные вилки и щипцы и прочие нужные инструменты. Но мисс Щипли сдвинула их на сторону и что-то искала в куче кухонной утвари.
      Я знал, что протестовать совершенно бесполезно. Я знал, что должен постараться не кричать. Но тело мое было уже настолько избито и так покрыто все синяками, что, мне казалось, большего вреда ему уже причинить невозможно: поэтому я собрался с духом — будь что будет.
      А не следовало бы.
      Мисс Щипли нашла, что искала.
      Терку для сыра!
      Она попробовала, насколько остры ее зубцы.
      Слегка порезалась и, перестав напевать, осыпала меня руганью.
      Затем, снова напевая без слов, она приблизилась к кровати.
      С легким нажимом провела теркой сверху вниз по моей груди!
      Я ощутил остроту зубьев и стал кусать себе губы, стараясь не закричать. Но она на это обращала мало внимания. Сосредоточенность ее напоминала сосредоточенность шеф-повара на кухне. А Кэнди при этом выглядела проголодавшимся посетителем ресторана.
      Она перенесла свое внимание на мои ноги. Провела теркой по внутренней их поверхности, очень тщательно выводя волнистый узор царапин.
      Мне стали видны небольшие капельки крови, выступившие в свежих ссадинах.
      Она отложила терку. Подошла к развешанным на стене орудиям пытки, открыла стенной шкафчик под ними и что-то достала.
      Банку красного перца!
      Отвернувшись, она высыпала немного себе на ладонь и стала спокойно втирать мне в раны.
      Дикая мука!
      Я издал свой первый крик.
      Но тут же его подавил.
      Еще перцу — и снова втирание.
      Я взвыл!
      Кэнди взвизгнула!
      Кажется, мисс Щипли решила, что достаточно поперчила меня. На это ушло полбанки. Она отошла и вернулась с огромной деревянной ложкой. Повернула ее выпуклой стороной вниз.
      Шлеп!
      Она принялась вколачивать перец в мои раны.
      Изо всех сил!
      Дикая боль!
      Жгучая, испепеляющая!
      Я потерял власть над собой. Я завопил!
      Завопила и Кэнди!
      Я видел ее голое тело, бьющееся на софе.
      — Возьми меня, Щипли! О Боже, возьми меня!
      Мисс Щипли схватила ее на руки, отнесла в спальню и захлопнула дверь каблуком.
      Боль не прекращалась.
      Я все кричал и кричал. В довершение всего я почти ослеп.
      Прошло не знаю сколько времени, и мисс Щипли вернулась. У нее на фартучке краснела губная помада.
      Вышла и Кэнди, груди ее вздымались и опадали.
      Они выпили пива.
      Кэнди выкурила «косячок».
      Мисс Щипли извинилась перед Кэнди за то, что позабыла поставить подходящую для обеда музыку. Она поставила на стерео какую-то меланхолическую мелодию, и Кэнди сказала, что мелодия ей нравится. Но ей все еще хотелось есть.
      — О, это было только первое блюдо, — сказала мисс Щипли. — Мы не должны слишком жадничать.
      Это обед для гурманов.
      Едва боль стала стихать и я смог выносить ужасную муку без крика и корчей, как мисс Щипли снова повязала фартук. Снова приладила на голове поварской колпак, подошла к стенному шкафчику и что-то достала.
      — Это то, что нам сейчас нужно, — сказала она, показывая Кэнди. — Это пощекочет наш пресытившийся вкус. Терпеть не могу неострой еды, а ты, милочка?
      Она подошла ко мне.
      Перечный соус «Табаско»!
      Она попрыскала из бутылочки все раны на моем теле. Артистично, мурлыча какую-то мелодию, следя, чтобы нанести как раз столько, сколько надо.
      При первом прикосновении к телу этой приправы мне она показалась жидким огнем, и я заорал! А ведь она намеревалась опустошить всю бутылку!
      Я орал и орал.
      Она снова принесла терку для сыра.
      Работа началась.
      Я заорал по-настоящему!
      Кэнди визжала и каталась по дивану.
      Мисс Щипли ухватила здоровенную вилку для мяса и стала поднимать ее, собираясь воткнуть в мое тело.
      — Возьми меня, Щипли, возьми меня!
      Мисс Щипли все-таки воткнула вилку! Затем еще и еще!
      Я отключился.
      Когда я пришел в себя, мне показалось, что я лежу на раскаленных углях!
      В комнате их не было.
      Мне слышались из-за двери ругательства, произносимые низким рычащим голосом.
      В конце концов они вернулись. Кэнди — с безумными глазами. Она все терла и закрывала ладонями груди.
      — Слишком пресно, дорогая Щипли. Не хочу быть придирчивой. Но я умираю от голода!
      Мисс Щипли выглядела расстроенной. Она одернула фартук, пошла в другую комнату, нашла там поварской колпак и вернулась в нем назад. Пристально посмотрела на меня.
      — Горчицы! — рявкнула она с неожиданной решимостью. — Вот что нужно! Горчицы! Это придаст особый вкус!
      Она отошла, вернулась с большущей банкой французской горчицы и принялась выводить на моем теле искусные узоры.
      Отбросив банку двумя руками, энергично она принялась втирать горчицу в раны.
      Я орал. Я слезно просил и умолял. Я обещал, что сделаю все-все, но только, ради богов, пусть она уберет эту дрянь с моих ран!
      Кэнди заулыбалась.
      — Это звучит обалденно, — сказала она. — Натри его посильней!
      Мисс Щипли отошла и вернулась со скалкой. Ею она принялась втирать мне в тело всю эту смесь.
      Потом еще раз прошлась по мне теркой.
      Затем снова воспользовалась скалкой.
      Я был не дурак: я ухитрился подставить ей голову и, получив удар, потерял сознание.
      Когда спустя долгое время я пришел в себя, Кэнди валялась на полу — в изнеможении, с узорами от губной помады по всему обнаженному телу, с открытым и влажным ртом — в полной отключке.
      В комнате стоял густой дым от марихуаны. Повсюду катались банки из-под пива с вытекающими остатками. Мисс Щипли как раз заканчивала делать себе в вену укол героина. Она вытащила иглу и взглянула на меня. От наркотика мисс Щипли не становилась веселей. Она шла через стадию психофизического возбуждения.
      Лицо ее превратилось в ужасную маску ненависти.
      Я весь, до самого нутра, был охвачен огнем.
      Меня жгло так, что одна лишь бредовая мысль осталась в моей голове. Но у меня хватало ума не выражать ее вслух. Бежать из Нью-Йорка!
      — Ты, кобелиное (…)! — набросилась на меня мисс Щипли. — Сегодня ты никуда не годился. По правде сказать, ты не годишься даже на жратву для свиней. Ты не тянешь на то, чем должен быть, как нам говорили на курсах по психиатрическому регулированию рождаемости, даже самый паршивый мужичонка. Доктор Жарьмозг назвал бы тебя умственно отсталым извращенцем!
      Я закрыл глаза. Их жгло, да я и не мог видеть как следует.
      Она пнула меня ногой:
      — Ты уже гомик?
      — Нет! — взвизгнул я. Уж чем-чем, а гомосексуалистом я бы не стал никогда. Как бы ни было мне скверно, а тут стало еще хуже.
      — Вот видишь? С тобой у нас ни малейшего успеха. Ты стараешься, чтобы мы завалили свое домашнее задание! Надевай свою (…) одежду и (…).
      — Ради всех богов, дайте мне промыть раны!
      — Ха! — воскликнула она. — Не пытайся перевести разговор на другую тему. Вы, мужики, только и думаете что о бабах. Это запрещается! — Она подхватила голую Кэнди и стала поглаживать ей груди. — Ты — тот самый психиатрический ужас, нормальный самец! У тебя только одно на уме — полапать какую-нибудь бедную беззащитную девушку. Посмотри на нее. Совсем без признаков жизни — и только оттого, что она не способна перенести и мысли о том, чтобы ты прикоснулся к ней! И я бы убила тебя, если б ты это сделал. — Она страстно поцеловала недвижимую Кэнди в губы. — Ты сегодня явился сюда, чтобы украсть ее у меня, мерзкая скотина. Но ты получил свой урок, я рада. А теперь давай одевайся.
      — Я же еще в цепях! — напомнил я.
      Она отпустила Кэнди, и та свалилась на пол грудой обнаженной плоти. Щипли подняла с пола револьвер. Взвела курок. Грубо, бесцеремонно сорвала с меня оковы.
      Когда я попытался сделать движение, это снова причинило мне ужасную боль!
      — Мне бы душ принять, — робко попросил я.
      — И загадить ванную, где эта милая невинная девушка моется каждый день? Не бывать этому никогда! Одевайся!
      Думаю, что эта свирепая и расчетливая (…) знала, что случится. Стоило мне влезть в свою одежду, как в ранах у меня жестоко заспорили красный перец и соус «Табаско» с горчицей!
      Я взвыл от боли.
      Кэнди пошевелилась.
      — Щипли, поцелуй меня.
      Мисс Щипли выполнила ее просьбу. Будь у меня силы, я бы убил ее, убил их обеих, лежащих на полу голыми, в объятиях друг друга. Но я видел, что могу удрать, а только об этом я и мог думать. Кроме того, револьвер все еще был направлен на меня. Я потащился к двери.
      Мисс Щипли крикнула мне вслед:
      — Если завтра не придешь вовремя, то запомни: три года за решеткой в федеральной тюряге!
      Я не мог даже дверь закрыть за собой.
      Горя, как в огне, но стараясь не вскрикивать, я добрался до улицы. Взял такси.
      Час спустя врач при гостинице мыл меня под душем, самым болезненным образом обрабатывая мне раны, чтобы удалить из них красный перец, соус «Табаско» и горчицу. Но это не было так уж больно только потому, что он сперва впрыснул мне морфий. Делая свое дело, он приговаривал:
      — Ц-ц-ц. Несмотря на все эти раны, мы прекрасно побежим даже в самой тесной толкучке.
      Ну, такому больше не бывать. Если все пойдет хорошо, то через двое суток Хеллеру придет конец и я выберусь из Нью-Йорка! Этот город сидел у меня в печенках. В жизни не думал, что город может превратить меня в закуску. Если б я не остерегался, то мог бы стать даже кексом — с изюмом!

Глава 5

      Когда я проснулся, наступил уже полдень. Лежа в постели, я осторожно ощупал себя. Да, я все еще был жив — невероятно, но факт.
      У меня был один козырь в рукаве — помимо сплошных синяков.
      Я вовсе не собирался в тот вечер идти на расправу к мисс Щипли!
      Вопрос заключался в том, сойдет ли мне это с рук. Выберусь ли я из Нью-Йорка живым?
      Это будет, думалось мне, ужасно рискованным делом. Я стиснул зубы. Долг — это бремя, но, прежде чем бежать, я должен убедиться, что Хеллер сокрушен. Иначе меня на пути в Турцию прикончит какой-нибудь неведомый мне шпион. Было бы нелепо бежать из Нью-Йорка, чтоб в Турции неожиданно стать трупом. И тут на меня нахлынула новая волна ужаса: я вспомнил убийцу, грозившего в первую очередь прикончить Ютанк!
      Сутки мне придётся промучиться. Мне предстоял трудный день, ибо вечером, видя, что я не появился в назначенный срок, мисс Щипли позвонит в Государственную налоговую службу.
      К этому времени Гробе, как бы глубоко он ни забрался в джунгли Центральной Америки, несомненно, заметит, что имена Отвертини, Надувало и Сожрэ еще раз появились рядом с названием «Киннул Лизинг».
      Орудуя двумя руками, я кое-как позвонил по телефону и заказал себе завтрак. И тем самым поступил неразумно. Обслуживающий номер официант, заметив у моей двери кучу газет, добавил мне лишнего бремени.
      Это явилось тем самым толчком, который ну как бы выбил меня за грань.
      Точно как предсказывал Мэдисон, о Вундеркинде говорила вся первая страница.
      Совершив поступок «беспрецедентный в истории», он даровал «все, что выиграл от улаживания судебных исков», фермерам штата Канзас.
      Теперь-то я знал, что в действительности это был пшик, от которого и оставался только пшик. Но это дело насчет фермеров из Канзаса никак не укладывалось у меня в голове. Они-то тут были при чем?
      Может, меня уже лихорадило, но эта головоломка превратила мое состояние в странный какой-то бред.
      Весь вечер я лежал, со страхом взирая на дверь. Вот-вот, думал я, двое кошмарных налоговых инспекторов проскользнут в щелку под дверью или какая-нибудь змея позвонит мне через американские войска связи прежде, чем я успею покинуть гостиницу. Противное душевное состояние. С наступлением темноты оно стало еще хуже. Я знал, какова будет реакция мисс Щипли, когда звонок ее двери надолго замрет в молчании. Это напряженное ожидание будет чревато взрывом! От нее тогда уже жди не легкой досады, а кое-чего похуже! Из нее так и полезет нецензурщина.
      Ночь тянулась медленно. Каждый раз, когда шевелилась занавеска, я ожидал появления подосланного Ломбаром незнакомца, перенесенного волшебным ковром-самолетом из Турции с сообщением от вдовы Тейл, информирующей меня, что и она позвонила в налоговую инспекцию. Спать было бесполезно. Тут же наплывали кошмары, и самым жутким из них была Кэнди: она умоляла Ломбара и пилотов-убийц заставить меня кричать громче!
      Вдобавок ко всему, эхом прокатываясь по комнате, звучали слова Хеллера, обращенные ко мне когда-то: «Судя по вашему акценту, вы офицер Академии, верно? Какая же печальная дорога привела вас к „алкашам“?»
      Это меня очень сильно смущало. Как он узнал о Гробсе?
      Прошли ночные часы, и этот туман рассеялся.
      Голоса. Настоящие живые голоса!
      В одном я узнал жившего при гостинице доктора. Зимний солнечный свет проникал сквозь остекленные двери террасы пентхауза. Наступило еще раз утро. Утро дня «X». Дня начала операции.
      — Кажется, у него была лихорадка. Теперь она прошла. Если он снова заснет и станет кричать, просто дайте ему одну из этих таблеток аспирина, — и доктор захлопнул свой чемоданчик и вышел.
      Ютанк! Она стояла у зеркала и причесывалась. На ней был шелковый халатик. Должно быть, она почувствовала, что я смотрю на нее.
      — Ты все кричал и кричал, и мне плохо было слышно радио, поэтому, когда пришел доктор, я его впустила.
      Милая Ютанк! Она олицетворяла все, чем я владел. Как заботливо с ее стороны! Как нежно!
      — Они преследуют меня! — сказал я.
      — Я бы не удивилась, — спокойно отвечала она, укладывая прядь под жемчужную серьгу.
      — Да нет же! Они действительно преследуют меня! Федералы в любую минуту могут прислать сюда американскую армию со змеями!
      Она круто повернулась. А я все-таки добился ее внимания. Она в конце концов заинтересовалась мною!
      — Бумажник! — воскликнула она. — На нем кровь! Ты убил человека!
      Я слишком ослабел, чтобы спорить.
      — Да, да, верно. Если нынче утром я получу хорошие новости, нам придется бежать! Хотя и нужно бы повременить, но мы не можем. Мы должны убраться из Нью-Йорка!
      Лицо ее побелело.
      — В четыре часа вылетает самолет, — сказала она. — Я немедленно соберу вещи!
      Практичная расторопная девушка. Она стрелой вылетела из комнаты.
      Голос у меня был слишком неуверенный и хриплый, чтобы позвать ее назад. Если я не получу хороших новостей, домой отправлюсь не иначе как на смерть.
      Обеими забинтованными руками я кое-как набрал номер отдела обслуживания абонентов. Дело обещало быть очень рискованным. Армейские связисты в любую минуту могли принести своих змей, сдобренных красным перцем службы налоговой инспекции.
      — Пришлите мне две взбитые газеты, пережаренные, пожалуйста, — сказал я в трубку.
      Я ждал, ощущая психофизический стресс. Официант пришел и, обнаружив под дверью стопки газет, внес их в номер и свалил на постель. Волнами боли это отозвалось во всем моем теле, но ведь газеты всегда вызывают такую реакцию — что с них возьмешь?
      Трясущимися руками я развернул одну.
      Что меня ждет: победа или смерть?

Глава 6

      Боги! Заголовки!
 
       «ВУНДЕРКИНДА ПОДКУПАЮТ, ЧТОБЫ ОН БРОСИЛ АВТОГОНКИ!»
       И публикации с подзаголовками «ГОРЮЧЕЕ ВУНДЕРКИНДА НЕ ПОДКАЧАЛО
       Известный журналист, занимающийся расследованиями, Боб Скрытокамер, распинатель Никсона, докопался до фактов. Знаменитые автогонки в Сприпорте оставлены Вундеркиндом за приличную взятку!» «ГОРЮЧЕЕ В ПОРЯДКЕ
       Бытовавшее предположение, что гонки были проиграны по причине дефектов в горючем, изобличено как ложное».
       «ТЕНЕВОЙ АВТОРИТЕТ
       Вундеркинд удостоился чести быть подкупленным известнейшим на планете мафиозным авторитетом — самим Фаустино Наркотичи по прозвищу Петля, capo di tutti capi».
       «ПРИЗНАНИЕ В эксклюзивном интервью, данном Скрытокамеру, Уистер признался: „Я решил, что мне не хватит денег на разработку формулы моего горючего. Поэтому я поступил чисто по-американски: за деньги я бросил гонки“».
 
      Я открыл рот от изумления! Никогда не понимал, до какой же степени воображение может играть роль в связях с общественностью!
      Но как убедительно!
      И фотография тут была, на первой странице, на целых три столбца! Улыбающийся Фаустино передает ухмыляющемуся Вундеркинду толстеннейшую пачку грязного барыша. А Вундеркинд, очевидно, поднимает свой шлем, приветствуя своего благодетеля. Неважно, что десятую долю секунды спустя Фаустино уже мчался, как электрический кролик на беговой дорожке для собачьих бегов! Фотографы запечатлели нужное им как раз вовремя! Вот это мастера!