Миссия Земля - Дело инопланетян

      Да, разумеется, я чувствовал, что он сильно занят.
      — Пожалуйста, передай господину Гробсу, — я чихнул, — что как у войск связи, так и у мисс Агнес имеются детекторы змей. Всего хорошего.
      Я повесил трубку. Так, с этим было покончено. Стоило ли звонить начальнику отдела безопасности и сообщать, что меня не будет в городе? Тут я вспомнил: все, что связано со мной, не появляется на экране компьютера и они не могут сказать, работаю я или нет. Да и у мисс Щипли эта линия связи может быть под контролем. Кроме того, телефонный разговор может засечь налоговая инспекция. Собственно, не они ли уже преследуют меня сейчас…
      Хлоп!
      Дверь телефонной кабинки резко распахнулась.
      Я в испуге отшатнулся, но поздно!
      Это был хозяин шляпы и куртки!
      Он возвышался надо мной, как гора!
      Огромная лапа схватила меня и яростно вырвала из кабинки.
      Я увидел здоровенный кулак, занесенный для удара.
      Хрясь!
      В глаз будто молотом ударило!
      Я свалился на пол. Голова — бам! — стукнулась об угол телефонной будки!
      Фью-ю-ю-и!
      В воздухе вокруг меня вспыхнули звезды.
      Звук исходил не от звезд — от ботинка, лягнувшего меня в бок.
      Он сорвал с меня куртку. Схватил шляпу.
      Бац!
      Он снова лягнул меня в бок.
      Я крепко зажмурился, ожидая следующего удара. Но его не последовало. Я открыл глаза.
      Две пары тяжелых ботинок! Прямо возле моего лица!
      Догнали-таки меня эти двое крепких парней!
      Мне крышка!
      Я взглянул вверх. Один нагнулся и рывком поставил меня на ноги.
      Другой полез в карман. За пистолетом? Наручниками?
      Первый спросил:
      — Вы Ахмед Бен-Натти?
      О мои боги! На авиалинии Пан-Америкэн я назвался Инксвитчем. Ахмед Бен-Натти — мое имя в Объединенной Арабской лиге, под которым я путешествовал и на которое имел паспорта.
      Я слишком ослаб, чтобы оказывать сопротивление. Но с хитростью было все в порядке.
      — Да, я Ахмед Бен-Натти и у меня дипломатический статус! Вы не можете меня арестовать!
      — Арестовать вас? — переспросил он. — Что вы, что вы, товарищ. Мы из Большого туристического агентства («большой» они сказали по-русски). Мы пытались догнать вас и передать вам ваш билет!
      Он отряхивал меня, и в воздух поднялось облако запахов горчицы, перца и соуса «Табаско». Мы оба чихнули.
      — Вот вам ваши бумаги на самолет, — сказал другой крепкий парень. — Мы уже нашли и переправили ваш багаж на борт. Вам, товарищ, лучше поспешить. Ваш рейс уже объявляют.
      — Сдается мне, что он не может идти, — сказал другой, снова чихнув. — Давай-ка отнесем его к двери первого класса и попросим пропустить нас. Мы поможем втащить его на самолет.
      Мы прошли через крысиный лабиринт детекторов и мило сочувствующих служащих, по трапу и в боковую дверь самолета. Мы поднялись на борт последними. Я же едва не опоздал на свой рейс! Очевидно, его отправляли раньше графика!
      Они свалили меня на место первого класса.
      Ютанк! Накидка с капюшоном, чадра — она уже сидела там!
      — Милая! — вскричал я.
      Ютанк схватила проплывающий мимо голубой рукав.
      — Начальник, — сказала она, — я вижу, у вас сзади много свободных мест. Не могли бы вы перенести моего хозяина на одно из них? Рядом с ним мне хочется чихать!
      Он коротко отсалютовал: «Служба Пан-Ам, мэм».
      Затем щелкнул пальцами, зовя стюардессу, и оба они моментально перенесли и усадили меня на заднее место в салоне первого класса, прикрыли полиэтиленовой пленкой и пристегнули ремнем.
      Я откинулся на спинку сиденья. Окруженный пышной роскошью первоклассного суперлайнера, классическими греческими храмами на стенах, я облегченно вздохнул, чихнув при этом, и почувствовал, что постепенно успокаиваюсь.
      А потом с облегчением увидел, как убегает посадочная полоса, и, склонившись без особых мучений к иллюминатору, стал наблюдать, как уменьшается и пропадает вдали задымленный горизонт Нью-Йорка.
      Спасибо богам, у меня это получилось.
      Позже на тележках по проходу развозили вкусный обед. Но бокал вина, хоть и подаваемый в салоне первого класса с особой церемонией, не может заменить хорошего магического кристалла. Со своей обычной недоброй улыбкой жестокая Судьба совсем рядом деловито перебирала имеющиеся у нее бедствия. То, что она выбрала для меня на первый раз, было ужасным. Одно воспоминание об этом заставляло меня передернуться.

Часть ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Глава 1

      Самолет компании «Турецкие авиалинии» стал плавно снижаться над Афьоном. Снежные вершины стояли в ряд, указывая на заснеженный пик Афьон-Карахисара. Местность выглядела открытой, не защищенной от ветра: как могли жить и выживать люди в деревнях, усеявших эти суровые горы и равнину? Но этот унылый край обладал одним спасительным достоинством: здесь я был дома! Оптическая иллюзия вершины горы, свидетельствующая о местонахождении волтарианской базы на Земле, пребывала на том же месте — вид у нее был, соответственно, зимний. Так что теперь я почувствовал себя не только дома, но и все еще связанным с Волтаром, моей настоящей родиной.
      И я еще был жив!
      Какое облегчение!
      Мы приземлились, и, пока ждали, когда подгонят трап к открытой двери, Ютанк подошла ко мне и положила свою изящную ручку мне на рукав — милость, которой я редко удостаивался. Она взглянула мне в лицо большими и темными глазами, умоляющими из-под чадры.
      — 0 мой повелитель, — прошептала она, — у нас осталось немного денег. — Она держала в руках открытую сумочку, набитую деньгами. — Можно мне оставить это себе?
      — О, милая моя Ютанк, какая ты замечательная хозяйка! Конечно, ты можешь оставить это себе. — Меня это сильно растрогало. Вообразите только: совершить такое путешествие, истратив гораздо меньше сотни тысяч долларов! К тому же у меня имелись еще МИЛЛИОНЫ в золоте, привезенном мной с Волтара.
      Она щелкнула замочком сумочку и первой сошла по трапу.
      У ворот аэропорта нас встречали несколько человек: таксист, Карагез и — ну конечно, — двое маленьких служек Ютанк!
      Преодолевая ветер, облепивший плащом ее фигуру, Ютанк побежала к встречающим.
      Двое ее мальчишек прорвались в ворота и, ликуя от восторга, полетели по бетонированной площадке к ней навстречу!
      Она подхватила их, прижимая к себе.
      Мальчишки обняли ее за шею, и она целовала их в щеки — через чадру. Какая трогательная встреча! Они наперебой рассказывали ей о том, что случилось с тех пор, как она уехала, и пытались в то же время выяснить, что она им привезла.
      Меня они не удостоили вниманием, когда я, мучаясь, прохромал мимо.
      Не удостоил и Карагез. Не удостоил и водитель такси. Я прошел через вокзал к парковочной площадке. Очевидно, Карагез привез мальчишек в БМВ Ютанк, ибо я увидел там ее машину рядом с такси встречающего водителя.
      Ветер дул сухой и холодный и немного покалывал песком. Меня начинала пронимать холодная дрожь, что не шло на пользу моим незажившим ранам.
      Наконец они появились на стоянке — двое мальчишек с сияющими глазами, захлебывающихся от восторженной болтовни. Они и в самом деле немного напоминали Рудольфа Валентино и Джеймса Кэгни, как те, должно быть, выглядели в детстве. Такой подарок действительно не мог не иметь успеха!
      Ютанк разъясняла водителю такси:
      — Вот декларации на чемоданы. Они не могли прибыть на этом самолете, но, когда прибудут, вы обязательно наймите для них грузовик. Теперь мы поедем домой.
      Карагез подошел к ней поближе и что-то зашептал на ухо. Ютанк воскликнула:
      — Мороженое! А как насчет того, мои милые мальчишечки, чтобы отведать мороженого в городе?
      Они визгом одобрили этот план.
      Карагез, Ютанк и двое мальчишек сели в БМВ, и машина с Ютанк — под чадрой — за рулем вылетела со стоянки, взвизгнула шинами при повороте на дорогу в Афьон и была такова.
      Таксист загрузил свою машину чемоданами и сумками, прибывшими с этим рейсом, и вскоре мы уже ехали на виллу.
      — Ну как она? — бросил он мне через плечо, когда нам пришлось петлять, избегая столкновения с верблюдами и телегами, запряженными ишаками.
      — Совершенно изумительная, — отвечал я. — Она не только прекрасная рабыня, она к тому же еще оказалась замечательной экономкой, такой и не сыщешь! Она распоряжалась всеми нашими финансами в этом очень дорогом путешествии, и теперь, когда мы сошли с самолета, оказалось, что у нее остались, похоже, все деньги, которые мы взяли с собой. Просто изумительно! Не знаю, как ей это удалось!
      — Да-а, вам здорово повезло с этой покупкой, это уж точно, — позавидовал мне таксист. — К тому же еще и дешево. Больше таких рабынь не производят. За нее сейчас дали бы почти столько же, сколько за новенькую. Хотите, я обменяю ее на новую модель?
      — Никогда! — сказал я твердо. — Даже если их будут выпускать с новым задником.
      Мы подъезжали к вилле. Рядом с ней на дороге стояло изрядное количество припаркованных машин. Таксист выбрал местечко и остановился.
      Я вылез — со скрипом. Прошел через ворота. Во дворе было полно мужчин.
      Моя реакция — ведь, в конце концов, я был почти полутрупом — не отличалась быстротой. Я не сделал никакой попытки к отступлению.
      Один здоровенный детина зашел ко мне со спины.
      Другой бугай угрожающе медленно подошел ко мне и произнес турецкое имя, принятое мною на Земле:
      — Вы Султан-бей?
      — Это он, — сказал еще один. — Я его знаю.
      Ко мне подскочил еще какой-то громила:
      — Я из американской компании «Гнет». Пожалте ваш счет. Он просрочен!
      Еще один протолкнулся ко мне, орудуя плечом:
      — Я из клуба «Гони должок». Пожалте ваш счет.
      Он просрочен!
      Протиснулся еще один, представляясь:
      — Я из «Мастер-Карп»! Что вы намерены делать
      С этим вот счетом?
      К толпе, толкаясь, присоединился еще один:
      — Я из кредитной корпорации «Соковыжималка».
      Процент на покупки, сделанные вами в первом месяце, уже превысил первоначальную сумму!
      Все вместе они проревели угрожающим хором:
      — Когда нам заплатят?
      Я, шатаясь, отступил назад. Впрочем, недалеко, поскольку они взяли меня в кольцо. Все они размахивали счетами!
      И тут до меня дошло! Как обухом по голове ударило. Ютанк перед отъездом набрала кредитных карточек, пользуясь, очевидно, моим солидным именем и положением. Она, стало быть, проделала всю эту поездку на одни кредитные карточки!

Глава 2

      Я видел, какие суммы мелькали перед моим носом. Огромные! Лучшие отели, поездки — сплошь по первому классу, все самые лучшие магазины… Несмотря на слабость, я, тем не менее, сообразил. Мое золото! Как ни печально, но с частью его придется расстаться.
      Я поднял вверх забинтованную руку.
      — Довольно! — крикнул я. — Вам будет заплачено! — Главное — сохранить свое старое жилище.
      Я поспешно пересек двор, внутренний дворик, вошел в свою спальню, залез в стенной шкаф и распахнул потайную дверь.
      Все было на месте — груда ящиков в углу моего тайника, все с пометкой «Радиоактивно — опасно для жизни», чтобы отпугнуть людей.
      Невзирая на боль в руках и мучение, испытываемое при наклоне, я оторвал крышку от ящика. Желтое сияние! Я вынул слиток весом в пятьдесят фунтов. На Земле он весил бы 41,6 фунта. При двенадцати тройских унциях на фунт это составило бы 499,99 унции. Золото, когда я в последний раз интересовался его курсом, стоило семьсот долларов. Стоимость этого слитка, следовательно, превышала 349 999,99 доллара! Это должно удовлетворить кредиторов!
      Я выбрался со слитком из дома. Когда я снова появился на лужайке, они рты пораскрывали от изумления. Я уронил слиток на землю.
      — Это золото, если превратить его в деньги, по кроет все мои долги. И не забудьте вернуть мне разницу.
      Они бросились к нему, отталкивая друг друга. Один здоровенный бугай завладел им первым. Он достал из кармана перочинный ножик и пошкрябал слиток лезвием.
      Поглядел, поглядел.
      Показал другим.
      Я тоже посмотрел.
      Срезанная им тонкая стружка оказалась свинцовой!
      — Султан-бей, — проговорил он низким угрожающим голосом, — этот слиток — свинец, покрытый золотистой краской! Вы что, хотите нас одурачить?
      Я не мог в это поверить!
      Я сам проверил слиток. Свинец под слоем золотистой краски — и ничего более.
      Кредиторы тут же принялись вытаскивать из дома ковры.
      — Подождите! Подождите! — крикнул я и снова устремился к своему тайнику.
      Я стал распечатывать ящики и вытаскивать слитки. Девять ящиков. Еще семнадцать пятидесятифунтовых слитков. Еще восемьсот пятьдесят фунтов. Ножик остервенело срезает стружку за стружкой!
      Везде оказался свинец под слоем золотистой краски! Но ведь перед моим отъездом в Нью-Йорк это было настоящее золото! Я же проверял!
      Страдая от боли, с развязавшимися на руках бинтами, я снова вернулся на лужайку.
      Кредиторы не только собрали груды ковров и мебели, но и выгнали из дома моих слуг. Они надевали им на ноги кандалы и связывали их вместе длинной цепью. Один здоровенный амбал крикнул:
      — На невольничьих рынках Аравии за них заплатят хорошие деньги.
      — Постойте! Постойте! — упрашивал я. — Я вам заплачу. Просто у меня сейчас немного побаливает голова.
      Таксист был еще на месте. Я вскочил в машину. Мне хотелось сохранить свое старое жилище.
      — Строительная компания «Мадлик»! — крикнул я ему. — И к черту верблюдов!
      Подскакивая на ухабах и кренясь на поворотах — что явилось серьезным испытанием для моих синяков, — машина помчалась назад, в Афьон. Визжа тормозами, она остановилась у «Мадлика», и я влетел в контору.
      — Я вас ждал, — сказал управляющий.
      Я сразу же устремился к сейфу, открыл его и достал пачки долларов США. Ох, как больно было видеть эти деньги, исчезающие в мешке, и знать, что мне уж никогда не гладить их руками.
      Четверть миллиона долларов! Моя половина комиссионных от стоимости этого строительного проекта. Я расписался в получении, и мы рванули назад на виллу.
      Здорово намучившись от тряски, я вылез из дымящегося такси.
      Гордо я вступил во двор.
      Они ждали. Еще лежали сваленные в кучу ковры. Еще стояли слуги в ножных кандалах.
      Торжествуя, я бросил им мешок с деньгами.
      Кредиторы бросились к нему, растерзали его на части и принялись считать.
      Представитель клуба «Гони должок» прокричал:
      — Здесь только четверть миллиона! — и повернулся к деньгам спиной. У подручного он взял лист бумаги и помахал им, говоря: — Вот мое предписание на лишение права выкупа закладной! Повесь замок на эти ворота!
      — Постойте! Постойте! — взвизгнул я. — Я заплачу! Заплачу! — О боги! Сколько же было в этих банковских счетах?
      Я повернулся к такси:
      — В контору к Фахт-бею! — Я сохраню старое жилье всем чертям назло!
      Сопровождаемые ревом мотора и протестующим воплем моих синяков, мы затормозили перед Международным центром переподготовки фермеров. Я ввалился в кабинет командира базы.
      Фахт-бей посмотрел на меня и с устрашающим выражением лица промолвил:
      — Я ждал вашего прихода.
      — Дай мне миллион долларов! — потребовал я.
      — Не могу этого сделать, — ответил он.
      Я очень удивился и стал объяснять:
      — Послушай, я основал эту больницу. В ней двести гангстеров изменили свои физиономии. Каждый — за сто тысяч долларов, а в целом — за двадцать миллионов! Здания стоят только миллион. Остается чистыми девятнадцать миллионов. Как это ты не можешь? Посмотри, какой у вас доход!
      — Не так уж он велик, чтобы компенсировать весь наносимый вами ущерб. Кроме того, спрос на наркотики от Ломбара Хисста в весовом исчислении неизвестен. Мы едва сводим концы с концами.
      — У меня беда! — взвыл я жалобно.
      — А когда у вас ее не было? — сыронизировал Фахт-бей. — Но у меня к вам есть одно предложение. Если вы согласитесь на определенные условия, то сможете получить четверть миллиона.
      — Условия? — уныло переспросил я.
      — Когда стали поступать кредитные карточки, я принял решение и написал для вас обязательство, которое надобно подписать. Вот оно, читайте.
      Я прочел его:
 
       «Я, Солтен Грис, клянусь прекратить заниматься подкупом, надувательством и растратой денежных сумм из казны земной базы. Я не потребую больше ни одного цента после этого окончательного платежа и обязуюсь не заключать больше никаких контрактов на строительство с целью получения от подрядчиков комиссионных, как я это делал раньше.
       Подпись
       Приведен к присяге
       Засвидетельствовано»
 
      Я отчаянно нуждался в деньгах. Но это… это было просто ужасно!
      Фахт-бей предупредил:
      — Если откажетесь подписывать, я вас отдам на растерзание агентам.
      Четверть миллиона уже лежала у него наготове.
      Я подписал. Он пригласил в свидетели свою жену и охранника.
      Запихнув пачки банкнотов в удобный мешок, я снова сел в такси. Мы бешено помчались на виллу.
      Я с трудом выбрался из такси. Дотащился до ожидающей меня толпы. Швырнул им мешок.
      Они набросились на него, как звери, и разорвали его. Сосчитали деньги.
      — Ага! — воскликнул агент из американского «Гнета». — Он оплатил счета за первый месяц!
      Другие согласились. Они сняли оковы с моих домашних слуг. Прогнали их со двора и вернули на место ковры и мебель.
      У меня кружилась голова. Да, я сохранил старое жилище. Но ценой какой ужасной жертвы! И снова, всего лишь через несколько недель, и меня, и дом подхватит вихрь, когда придут остальные счета!
      Но не это явилось причиной моего обморока.
      Приведя все в прежний порядок, они гурьбой подошли ко мне. Они подлизывались.
      — Ах, Султан-бей, — заговорил представитель клуба «Гони должок». — Я говорю от имени всех нас. Вы оплатили счета за первый месяц и, без всякого сомнения, доказали свою кредитоспособность. Мы отказываемся от всяких ограничений, которые хотели было наложить. Не стесняйтесь, записывайте на свой счет что только пожелаете в любом угодном вам количестве и в любой точке земного шара.
      Остальные зааплодировали, одобрительно вопя.
      Какая ужасная, отвратительная сентиментальность!
      Я упал в глубокий обморок.

Глава 3

      Я очнулся, лежа во дворе, точно на том месте, где и потерял сознание. Слуги прибирались. Они расхаживали вокруг, даже переступали через меня.
      Я испугался, что меня засунут в один из мусорных мешков. Я был так слаб, что не мог бы сопротивляться. Я вдруг осознал, что действительно серьезно болен, и понял, что мне нужно добраться до больницы, пока я еще в состоянии как-то двигаться.
      Таксиста на месте уже не было.
      Во дворе стоял старый микроавтобус «шеви». Я дополз до него на четвереньках. Обычно запасной ключ хранился под ковриком. С неимоверным трудом я приподнял уголок напольного покрытия.
      Ключ!
      Ухватившись за рулевую колонку, я втащил свое тело в кабину и кое-как ухитрился устроиться за шоферской баранкой.
      Машина завелась.
      О боги, если бы я только мог продержаться, пока не доеду до больницы!
      Погонщик верблюдов заметил мое приближение. Я ехал ужасно медленно. Он увидел, кто сидит за рулем, и быстрехонько согнал своих животных с дороги. Повезло мне: ведь верблюды могли и напасть на меня.
      Делая пять миль в час, сосредоточиваясь на каждом ярде дороги, я наконец различил впереди надпись: «Всемирный благотворительный госпиталь милосердия и любви».
      Госпиталь, похоже, разросся. Появились склады, и к зданию пристроили новое крыльцо.
      Мое внимание привлек тот факт, что вокруг госпиталя разбили сад. Пара крестьянок занимались стрижкой розовых кустов. Они сердито закричали на меня, когда колесо машины ненароком съехало с подъездной дороги и пробороздило газон. Чего они переполошились? Ведь от холода трава уже давно пожухла и пожелтела.
      Отвлекшись, я не заметил, как меня объехал маленький «фиат» и юркнул на то парковочное место, куда направлялся я. «Фиат» был ярко-красного цвета, и в тот момент, когда я это увидел, дверца его уже открывалась.
      Бам!
      Дверца ударила в бок моему «шеви».
      Микроавтобус уткнулся в бордюрный камень. Кое-как я изловчился и выключил зажигание.
      Кто-то выходил из «фиата». Голос!
      — Именем Аллаха, ты что делаешь, верблюд косоглазый? Моя машина, моя бедная машина! — В зеркале заднего обзора было видно, как кто-то, наклонившись, поглаживал вмятину. Этот «кто-то» резко распрямился и подошел сбоку к «шеви», кипя от возмущения. — Мой новенький «фиат»! Ты разбил мой совершенно новый «фиат»!
      Это была медсестра Билдирджина!
      Она остановилась у дверцы моей машины и заглянула внутрь. И только тут разглядела, кто там сидит. Ярость исказила ее лицо.
      — Так вы вернулись, (…)!
      Это было очень дружелюбное «добро пожаловать» во врата храма милосердия и любви, даже если его основное дело заключалось в изменении опознавательных черт личности закоренелых преступников.
      — Я умираю. — Мне удалось вылезти из машины.
      — Неужели? — Мои слова изменили ее поведение. — Вы бы не стали меня обманывать, правда? — Она повернулась и перепелкой — в честь этой птицы ее и назвали — полетела прямо в больницу, весело заливаясь: — Эй, док! Выходите! Тут Султан, он умирает! В самом деле умирает! Ура! Ура!
      Это произвело явный переполох. Из приемной выбежало множество женщин с малышами и выстроились в круг, разглядывая меня, смеясь и возбужденно переговариваясь.
      Наконец через ликующую толпу протолкался доктор Прахд Бителсфендер. Позади него двое санитаров толкали тележку с лежащим на ней чехлом для покойника.
      — Трупы обычно доставляются в морг, — неодобрительно проговорил Прахд. — Вы можете туда подъехать?
      — Я слишком ослаб, — с грустью отвечал я. — Доктор, только на этот раз, будьте добры. Вы должны мне помочь. Я пережил Нью-Йоркскую битву. Я жертва. Я пострадал от красного перца, мисс Агнес, горчицы, дубинок, такси и от змей. Я приполз домой с последними словами: «Оплатите мои счета прежде, чем связисты армии США отыщут Гробса!»
      — О, я не думаю, что нам придется раскошеливаться, чтобы заказывать вам гроб. Кстати, о кредитных карточках: когда мне начнут выплачивать жалованье?
      — О деньгах ли сейчас говорить? — заплакал я. — Помогите мне, доктор. Я страдаю от боли!
      Прахд распорядился, чтобы меня запихнули в чехол для покойника, и вскоре мы оказались в его операционной. Он вытолкал служащих мужского пола из комнаты и запер дверь.
      С внезапной тревогой я осознал, что нахожусь наедине с Прахдом и сестрой Билдирджиной!
      Очень деловито они сняли с меня одежду. Положили на операционный стол. Сестра Билдирджина принялась разбинтовывать мои руки и ноги. Мне это слишком напоминало о моих недавних мучительных переживаниях.
      — Что вы собираетесь делать? — умоляюще спросил я. — Не надо никакого наркоза! Не отключайте меня.
      — Расслабьтесь, — посоветовал Прахд. — Мы только выполняем свои профессиональные обязанности. — Он посмотрел на меня и покачал головой. — Ай-ай-ай, ну и бардак!
      Сестра Билдирджина поинтересовалась, видимо, надеясь, что ее предположения верны:
      — В каких это передрягах вы побывали? В железнодорожной, а заодно и в авиационной авариях? Сплошные ссадины и кровоподтеки. Док, может, он забрел на мясокомбинат и его по ошибке приняли за свинью — в прямом смысле этого слова?
      — Что это за дырки у вас на животе? — полюбопытствовал Прахд. — Эти, с черными точками?
      Я пробежал взглядом по своему животу.
      — Крупицы пороха, — объяснил я. — Черного пороха.
      — Хе-хе, — сказал Прахд. — Внешне очень непривлекательно. Придется их удалять. Возьмитесь-ка за это, сестра, будьте любезны.
      — В самом деле? — с восторгом откликнулась она. — А разве тут не требуется хирургическое вмешательство, доктор?
      — Нет-нет, — успокоил ее Прахд. — Это сущие пустяки по сравнению с остальным.
      Она уверенно взяла инструменты и лоток и принялась выковыривать первую черную крупицу.
      Уй!
      — Ну, остальное поважней, — сказал Прахд и стал водить оптическим прибором, исследуя мое тело. — Ха! Три сломанных ребра. Трещина в тазовой кости. Множественные кровоизлияния…
      Он делал записи. Сестра Билдирджина вооружилась здоровенным пинцетом.
      — Так, по-моему, будет побыстрей! — Она сунула пинцет в ранку и сомкнула его.
      Йяя — у!
      — Одна есть. Теперь другая.
      — Сколько их там? — спросил Прахд.
      — Ой, много. Наверное, сотни две или три, — отвечала сестра Билдирджина.
      — Разве нужно делать такие большие отверстия? — провизжал я.
      — Ну конечно, — сказала она. — Впрочем, некоторые я могу пропустить. Очень неприглядные. — Она ковырялась в следующей дырке.
      Боги мои, это было куда хуже взрыва, положившего начало Вселенной!
      — Доктор, как специалисту, — проговорила она, желая поболтать за работой, — не кажется ли вам, что его состояние хреноватое?
      Прахд кивнул:
      — Верно. Я бы сказал, на дюйм ниже среднего. Ну-ка, ну-ка! Что это? Что это? Раздавленное яичко!
      — Это случилось в детстве! — выкрикнул я. — Йяя-уу! Сестра, умоляю, не надо таким большим пинцетом! Эти пороховые зерна ужасно маленькие. Один фермер двинул меня ногой за то, что я утопил весь его племенной скот. Я работал на ферме во время школьных каникул, и мне захотелось посмотреть, умеют ли коровы плавать. Он здорово разо… Йяя-уууу!
      — Ладно, возможно, это у вас было в детстве, — сказал Прахд. — Но ведь и другое яичко, похоже, в плохом состоянии. Наверное, ужасно суровый город этот Нью-Йорк. Особенно суровый по отношению к яичкам.
      — Да, да, суровый, суровый, — подтвердил я. — Эти примитивные дикари… Йяяяяяя-ууууууу! Настоящие крушители (…).
      — Все-таки было бы лучше дать вам общий наркоз, — проворчал доктор Прахд. — Тут столько хирургии и работы по восстановлению клеток — часов не сочтешь! А сестра Билдирджина работает сегодня, сдается мне, с большой прохладцей.
      — Дело, по-моему, пошло бы быстрее, — сказала она, — если бы я эти зернышки просто выжигала. Гляньте-ка, когда электрозонд касается зернышка, оно взрывается. — Я услышал короткое резкое «шшш!» и увидел взвившийся дымок. — Ну, так я пойду и включу какую-нибудь поп-музыку…
      Этого оказалось достаточно. Я отключился.

Глава 4

      Я очнулся. Глаза мои не видели!
      Я не чувствовал собственного веса!
      Собственно, я вообще ничего не чувствовал.
      Может, я умер?
      Я поморгал. Нет, я ведь ощущал, что моргаю.
      А может, они выбросили прочь остальную часть моего тела? Может, и осталась-то от меня всего лишь голова?
      Боги знали, что бы тут сделал волтарианский целлолог. В конце концов, я знал доктора Кроуба: ему нравилось делать уродцев. Может, меня превратили в какое-то чудовище? Может, я теперь выглядел как кошка, или как спрут, или как мисс Щипли?
      Хуже того: земные психологи и психиатры учат, что каждый человек — это всего лишь сгусток клеток, развивающихся по эволюционному пути, что человек сам по себе — это лишь творение его клеток и тела. Не может быть никакого сомнения в истинности их учения, ибо, если ты не веришь им, тебя могут расстрелять. Если Прахд изменил мои клетки, то, согласно психологической науке землян, личность моя должна претерпеть полную перестройку! Так чем же я буду теперь уже в новом личностном плане? Какой-нибудь доброй и нежной размазней? Упасите меня боги! Или чем-то ноющим и жалким, чем-то вроде Изи? Это было бы, конечно, еще менее приемлемо для меня.
      В чем же заключалась переделка? Если я хорошо знаю Прахда и медсестру Билдирджину, рассуждал я, то это будет что-то совершенно тайное, с какими-нибудь безобразными выкрутасами!
      Меня окружало какое-то свечение. Странный зловещий свет смутно пробивался сквозь щели в чем-то еще неясном. Постепенно я получил более определенное, хоть и наполовину ограниченное пределом видимости, представление о том, что меня окружает.
      Я находился в какой-то длинной посудине между потолком и полом. Только голова торчала наружу. Остальное пребывало в подвешенном состоянии — возможно, с помощью антигравитационных спиралей — в жидкости: мое тело не соприкасалось ни с чем твердым.
      В посудине горели огни, вероятно, излучающие какие-то странные волны. Именно эти волны, проникая сквозь щели, создавали в комнате это мутно-зеленоватое свечение. Какие-то клеточные катализаторы, что ли? Ничего определенного в голову не приходило.
      Случайно я взглянул вправо.
      Окно!
      Сквозь него я рассмотрел бледный серп зимней луны. Луна виделась мне с Земли! Значит, я все еще был на Блито-П3.
      Я стал соображать. Надеялся, что мне удастся определить, сколько прошло времени. Если потребовалось четыре с половиной часа, чтобы выйти из-под наркоза, — в этом я был не уверен, — то я, должно быть, пролежал на операционном столе 8—10 часов. Очень долго.
      Что же они сделали со мной?
      Кажется, подтверждались худшие мои подозрения. Я монстр! Не плавники ли у меня вместо ног? Не щупальца ли вместо рук? А вместо носа, может, клюв?
      Ужас! Какие перемены в личности последуют за такими переделками?
      О боги, мне бы никогда не следовало и близко подходить к этим двум извергам!
      Я вовсе не задавался вопросом, ужасен я или нет. Это следовало само собой, как ночь следует за днем. Меня занимало только одно: какой именно ужасный образ они придали мне? Дракулы? Неужели у меня теперь длинные клыки и без свежей крови мне не жить? Смогу ли я мирно уживаться с самим собой под диктатом этой новоприобретенной личности? Я подвигал челюстями, чтобы понять, не предназначены ли они теперь для рассекания яремных вен.
      Мое лицо до самых глаз окутывали бинты!