Джамиль просмотрел несколько последних номеров газеты, но ни одной заметки о своем тресте не нашел. "Должно быть, дела неплохо идут", - подумал он и обрадовался.
      Тем временем Самандар с товарищем, умывшись, на цыпочках вошли в комнату. Джамиль, улыбаясь, приветствовал Самандара:
      - Здорово, Пузан, рад видеть тебя! Как дела?
      Не дождавшись ответа, он обратился к другому парню:
      - Как живешь, Биландар? Я, брат, здорово соскучился по вас в деревне. Что у нас тут нового?
      - Ты мне скажи сначала, что там, в сумке? - спросил Самандар, вешая полотенце у изголовья койки. - Может ты и из деревни привез книжки вместо гостинцев?
      Джамилю не верилось, что Самандар так и не заглянул в сумку. Он испытующе посмотрел на друга:
      - Будто, не проверил?
      - Нет, клянусь тобой, нет!
      - Так тебе и поверили!
      - Сумка твоя?
      - Нет, Таира.
      Самандар устремил свои узенькие глазки на деревенского друга Джамиля.
      - Так это и есть Таир? Все-таки привез... А где его саз*? Ты же говорил, что он ашуг**.
      ______________ * Саз - струнный музыкальный инструмент. ** Ашуг - народный певец-сказитель.
      - Не взял с собой. Если Баку придется ему по душе, то и саз будет здесь.
      Вначале они разговаривали тихо, почти шепотом. Но через некоторое время, сами того не замечая, начали говорить громко. В комнате стало шумно. Разговор мог бы принять любое направление, но Самандар снова завел речь о гостинцах, которыми, как он полагал, были набиты и переметная сумка, и чемодан. Предвкушая сытный завтрак и поглаживая живот, он улыбнулся и многозначительно подмигнул Джамилю. Соскочив с постели, Джамиль быстро оделся. Затем он вынул из чемодана слоеные лепешки и куски жареной баранины и начал раскладывать их на маленьком столике, покрытом газетой.
      Глаза у Самандара заблестели. Схватив лепешку и большой кусок баранины, он начал есть, прохаживаясь из угла в угол, громко стуча по полу коваными каблуками сапог. Покончив с одной порцией, он тотчас же принялся за другую. Лепешка хрустела у него на зубах, он торопливо жевал, причмокивая губами.
      - Послушай, тут, кроме тебя, еще есть люди, - заметил Биландар, когда Самандар протянул руку за третьей лепешкой - Надо бы знать меру!
      Повеселевший Самандар громко расхохотался.
      Его смех разбудил Таира. Спросонья тот непонимающим взглядом уставился на толстяка, но, сообразив, где находится, улыбнулся, сверкнув ровным рядом перламутровых зубов.
      - Прости, брат, я, кажется, разбудил тебя, не дал выспаться! извинился Самандар.
      Он с простодушной прямотой взглянул своими смеющимися глазками на Таира и после минутного молчания добавил:
      - Баку всем хорош и устраивает меня вполне. Только вот не хватает жирной бозартмы*. Мать, бывало, поставит мне большую миску - ешь, сколько душе угодно...
      ______________ * Бозартма - национальное блюдо из баранины.
      Словно завидуя аппетиту своего друга, Джамиль спросил:
      - Не насытился еще?
      Самандар покосился на Джамиля и покачал головой:
      - Вот это уж ни к чему.
      И выражение лица, и обиженный взгляд его словно говорили: "Ты бы сказал лучше, что все это вынул из чемодана для меня и только для меня".
      - Все, что видишь на столе, - твое, - сказал Джамиль. - Только сомневаюсь, чтобы ты смог съесть все это.
      Самандар обрадовался, как дитя, и протянул правую руку Джамилю:
      - Спорим?
      - Идет! Но если не съешь, прочтешь "Гурбан Али-бека"* и расскажешь мне содержание.
      ______________ * Один из рассказов Джалиля Мамед Кули-заде.
      Довольный поставленным условием, Джамиль с готовностью протянул руку и со всего размаху хлопнул по мягкой и пухлой ладони Самандара. Тому только этого и надо было. Решив воспользоваться редким случаем насытить свой ненасытный желудок, он подвинул к себе несколько больших кусков мяса и с прежним аппетитом принялся за еду.
      Таир лежал на кровати, закинув руки за голову. Из рассказов Джамиля он уже знал кое-что о Самандаре и теперь глядя, как быстро толстяк работает челюстями, подумал: "Этот не станет утруждать себя чтением. Лопнет, а куска не оставит".
      Полежав еще немного, Таир приподнялся, спустив ноги с кровати, оделся и, достав из кармана половинку расчески, зачесал назад свои длинные черные волосы.
      Товарищи с любопытством вначале, а потом уже с беспокойством следили за каждым движением Самандара. Джамиль не выдержал и опустил руку на плечо толстяка.
      - Черт с ним, с нашим спором, если даже ты выиграешь! - сказал он серьезно. - Я боюсь, дружище, что ты объешься и заболеешь, а виноват буду я.
      Самандар, продолжая жевать, ничего не ответил.
      Джамиль взял полотенце и вышел из комнаты.
      А когда он вернулся, Самандар тоскливо смотрел на последний кусок баранины.
      - Ну, как? - обратился к нему Джамиль.
      Самандар поднял вверх обе руки:
      - Сдаюсь!.. Клянусь аллахом, зря только наговаривают на меня, будто я такой обжора. Правду говорят:
      "Овце выпустит кишки шакал, а свалят на волка".
      Все засмеялись.
      - Не отчаивайся! - поспешил успокоить его Джамиль. - С такой жирной бараниной не справился бы и сам Гурбан Али-бек.
      Таир, внимательно присматриваясь к Самандару, угадывал в нем простодушного, искреннего парня и все больше проникался к нему чувством дружеского расположения. Ему казалось, что люди, вроде Самандара, всегда искренно желают другим счастья, не могут таить в себе злобу и при случае не пожалеют ничего ради товарища.
      Джамиль взглянул на газеты, которые он только что просматривал, и снова обратился к Самандару:
      - Ну, рассказывай, что нового? Дела в тресте, видно, идут неплохо? Не ругают нас больше в газетах!
      - В трест прислали нового управляющего, Кудрата Исмаил-заде, - быстро ответил Самандар, довольный тем, что разговор перешел на другую тему. - Этот крепко взялся за дело. Все хвалят. Вчера вечером заходил сюда ваш мастер, старик Рамазан. Про тебя спрашивал. Я сказал, что ты не сегодня-завтра вернешься. Услышав, что им, Джамилем, интересовался сам Рамазан, молодой нефтяник просиял от радости.
      Старый буровой мастер Рамазан был известен на весь Апшерон. Не имея специального образования, он, однако, хорошо знал тайны земных недр, и многие даже опытные буровые мастера обращались к нему за помощью во всех трудных случаях. В этом сказывался накопленный им многолетний опыт, благодаря которому Рамазан мог с закрытыми глазами отличить сураханские нефтяные пласты от романинских. О нем сложили даже забавную легенду: рассказывали, будто, тяжело заболев, старик собрал своих друзей и просил их непременно похоронить его там, где поиски нефти окажутся безрезультатными. "Почему ты этого хочешь?" - спросили его друзья. "Потому что, куда ступила моя нога, там обязательно появляется нефть", - ответил больной. А когда эту выдуманную историю рассказали самому Рамазану, он рассмеялся и сказал: "Да где же тут выдумка? Не было еще случая, чтобы пробуренная мною скважина дала воду вместо нефти".
      Рамазана знали в Баку не только как одного из самых искусных мастеров бурения нефти, но и как старого большевика. В молодости ему пришлось работать в большевистской организации вместе с товарищем Сталиным. Рамазан не раз сидел за решеткой и не раз убегал из тюрьмы.
      Джамиль понимал, что старик, всегда казавшийся таким хмурым и озабоченным, на самом деле обладает добрым и отзывчивым сердцем.
      - Ну, так что же сказал мастер? - спросил он Самандара.
      - Сказал, что боится, как бы ты не задержался в деревне. Наступили, должно быть, на морских буровых горячие дни... Посидел с нами, поговорил. Очень он понравился мне. Рассказывал о своей молодости, о далеких годах. Да... Повидал старик на своему веку немало...
      Разговор опять перешел на трест.
      - Так, значит, у нас новый управляющий. Ты видел его?
      - Нет, не видел. До этого он работал в другом тресте. К вам его прислали неделю спустя после того, как ты уехал. Говорят, круто поворачивает дело. Газеты пока не тревожат его, видно, хотят дать срок. Но если не наведет порядка, уж, будь уверен, начнут честить и его вдоль и поперек...
      - А план? Как с проходкой скважин? - нетерпеливо спросил Джамиль. Когда я уезжал, по тресту было шестьдесят процентов выполнения. Ну, а теперь как?
      - План выполнять - это, брат, не халву есть! Что ж, ты думаешь - за десять дней он тебе сразу и чудес натворил?
      Таиру наскучило все это слушать, и он, вынув из сумки полотенце, обратился к Джамилю:
      - Где бы мне умыться?
      Джамиль поднялся:
      - Идем, покажу.
      Они вышли из комнаты и, миновав десятка два одинаковых дверей, расположенных, как в гостинице, по обе стороны длинного и узкого коридора, вышли в душевую. Тут, один против другого, стояли два громоздких умывальника. Каждый имел по пяти сосков, вода из них текла тонкой струйкой.
      У себя в деревне Таир ходил по утрам к водопаду и купался в студеной ключевой воде. Здесь, в присутствии веселой толпы молодых рабочих, он постеснялся раздеться. Засучив рукава, умылся, затем, смочив конец полотенца, сильно, до красноты натер грудь и шею. Когда, провожаемый любопытными взглядами молодежи, он вышел из душевой и вернулся обратно в комнату, Джамиль уже завтракал, сидя за столом. Глядя на растянувшегося на койке и едва переводившего дух Самандара, он со смехом говорил ему:
      - Для меня ясно одно: такое обжорство тебя до добра не доведет. И какая бы ни стряслась с тобой беда, знай: причиной тому будет твой ненасытный желудок. Но вот что, Самандар: когда мы спорили, забыли договориться еще об одном. Скажи, за сколько месяцев ты прочтешь "Гурбан Али-бека"?
      - Это уже мое дело! Коза норовит избавиться от ножа, а мясник - добыть мяса... Ох!.. Я умираю, ребята.
      - Могу предложить только одно средство: вставай и принимайся опять за еду! Все равно, читать ты сейчас неспособен.
      Упоминание о чтении вывело Самандара из себя:
      - Хватит в конце концов! Буду читать романы стану таким, как ты. Ну, а что в этом проку?
      - Проку немало. Если бы ты побольше читал, то уж наверное знал бы, что чревоугодие вредно отражается и на умственных способностях.
      Джамиль громко рассмеялся и, поднявшись из-за стола, стал торопить Таира:
      - Завтракай скорей да пойдем в трест. Хоть сегодня и выходной день, может быть найдем там кого-нибудь из начальства и поговорим о твоей работе. А потом погуляем по городу.
      Взяв из тумбочки сапожную щетку, он направился в коридор, но Самандар остановил его:
      - Да, Джамиль, чуть не забыл. Вчера я встретил в парке Лятифу. Красивая девушка, черт побери! Только была она не одна, а с каким-то инженером. Куда уж тебе, простому рабочему с мозолистыми руками, в измазанной мазутом одежде, тягаться с такими! Видать, она высоко метит!..
      Неуместная шутка друга не понравилась Джамилю. Сразу насупившись, он решил еще раз уверить товарищей, что Лятифа ему совершенно безразлична.
      - Послушай, Пузан! - резко оборвал он Самандара. - Какое мне дело до Лятифы? По мне пусть она гуляет, с кем ей нравится!.. А насчет того, что я простой рабочий - это ты зря... Во-первых, ничего унизительного в этом нет. А во-вторых, сегодня я рабочий, а лет через пять-шесть могу тоже стать инженером. Думаешь, это невозможно? Ведь мне и восемнадцати нет еще... Помолчав немного, он продолжал с еще большей горячностью: - Работа на промысле имеет одно серьезное преимущество: она не дает топтаться на месте, заставляет все время двигаться вперед. И хочешь ты этого или нет, а учиться, накоплять знания, идти вперед тебе придется! Это неизбежно!
      Прислушиваясь к тому, что говорил Джамиль тихо и вместе с тем уверенно и страстно, Таир машинально жевал лепешки и радовался своему приезду в Баку, в этот удивительный город, где условия позволяют людям постоянно учиться и двигаться вперед. "Хорошо, что я приехал. Здесь тебе и работа и школа. А мне ведь только это и нужно. С одной семилеткой далеко не уйдешь", - думал Таир. Но вдруг у него мелькнуло подозрение: "А что, если Джамиль говорит все это нарочно, только для того, чтобы увлечь его, Таира, работой на промысле? Может быть, здесь столько работы, что об учебе и думать не придется?"
      Словно угадав мысль Таира, Джамиль снова заговорил о мастере Рамазане:
      - Вы еще плохо знаете нашего мастера. Он все время думает о своих учениках, делится с нами всеми своими знаниями. А ведь встречаются еще мастера, которые из зависти ничего не скажут ученику, ничему не научат его. Нет, наш мастер Рамазан не таков.
      Первая мысль опять взяла у Таира верх. "Хорошо сделал, что приехал", решил он и поднялся из-за стола.
      - Пойдем, Джамиль, - сказал он. - Может быть, и в самом деле застанем кого-нибудь в тресте?
      - Застанем, застанем, - успокоил его Джамиль. - Новый-то управляющий уж обязательно будет у себя.
      В это время раздался стук в дверь:
      - Можно войти?
      Вошли парень и девушка, поздоровались.
      - Разрешите сесть?
      Они и вошли, не услышав ответа, и сели, не дожидаясь разрешения.
      Таир стоял неподвижно и глядел на них. Он предполагал, что это работники промыслов. Стройная, с длинными, почти до щиколоток косами, девушка шестнадцати-семнадцати лет, держа в руке книгу, застенчиво опустила глаза. А ее спутник, положив на стол папку, строго поглядывал то на Джамиля, то на Самандара, то на Таира. Он был острижен под машинку, худощавое, продолговатое лицо его было сизым, после бритья на верхней губе чернела тоненькая полоска подбритых усиков.
      - Эх, ребята, - начал он, обращаясь ко всем, - нехорошо вы поступили...
      - А что случилось?
      Впрочем, никто этого вопроса не задал. Он был написан во взглядах ребят.
      - Если так будет продолжаться, никто, пожалуй, не огласится вести с вами занятия.
      - Да что же плохого мы сделали? - спросил Самандар.
      - Куда уж хуже? Присылает к вам комитет комсомола докладчика по международному положению, а вы устраиваете ему такую встречу, что он теперь и слушать не хочет ни о каких докладах...
      Биландар, который стоял в стороне, прислонясь к спинке своей кровати, нетерпеливо заметил:
      - Ну, знаешь, товарищ Дадашлы! Ты, как комсорг, не должен допускать, чтобы люди с такими путаными представлениями читали нам лекции!
      - С какими такими путаными представлениями? - Дадашлы удивленно обернулся к Биландару.
      - А вот с какими! Утверждает, будто наша армия победила при серьезном содействии союзников. А мы взяли, да и спросили: "Если они вступили с нами в союз с честными намерениями, то почему не помогали с самого начала войны?" В широко раскрытых глазах Биландара вспыхнули искры гнева. - Пятеро моих братьев ушли на фронт. Сам я отдавал все силы промыслу, работал день и ночь. И нас ставят на одну доску с какими-то англичанами и американцами! Где, я спрашиваю, тут правда? Я и возразил ему, а он твердит свое: нельзя, дескать, отрицать роль союзников. А что тут отрицать, если нечего утверждать?!
      Разгорячившись, Биландар шагнул к Дадашлы. Казалось, он видел перед собой не комсомольского организатора, а того самого лектора и продолжал с ним вчерашний спор:
      - Мы никогда не примиримся с тем, чтобы нас принимали за невежд и недоучек, и говорили всё, что кому взбредет в голову!
      Дадашлы прервал возбужденного Биландара:
      - Ладно, понимаю. Об этом я скажу в райкоме. Сейчас мы зашли по другому делу. Начинаем проверку итогов социалистического соревнования. Завтра к восьми вечера приходите в клуб... Ну, Джамиль, что нового в деревне?
      - Все в порядке. Там тоже крепко взялись за дело. Наш колхоз вызвал на соревнование соседний - имени
      Маркса... А я вот друга привез.
      Дадашлы строго посмотрел на Таира:
      - Хочет работать здесь? Ну что ж!..
      Колючий взгляд его глаз не понравился Таиру. Комсомольский организатор посмотрел на Таира так грозно, словно тот в чем-то провинился.
      - После войны нам очень нужны люди... кадры! А ты, товарищ, состоишь в комсомоле? - спросил Дадашлы.
      - Да, состою! - вызывающе ответил Таир.
      - А ты, видать, задиристый парень!
      - Какой уж есть!
      Девушка на миг подняла голову и тут же опустила. Из-за длинных ресниц блеснули большие, цвета спелой сливы, глаза. И если бы Таир складывал песни о красавицах, как это делали в былые времена ашуги, он сравнил бы глаза девушки с двумя пиалами, а длинные косы ее с арканами.
      - Ты привез учетную карточку? - спросил Дадашлы еще строже, словно устремленный на девушку взгляд
      Таира раздражал его. - Лятифа, - обратился он к девушке, - проводишь его в райком, укажешь, где встать на учет!
      Лятифа удивленно взглянула на комсорга:
      - А может быть, он не останется на нашем промысле?
      - Как это не останется? - вмешался Джамиль. - Мы сейчас же идем в трест, чтобы договориться о работе с управляющим.
      - Но я не привез с собой учетной карточки.
      Глаза Таира и Лятифы встретились.
      - В таком случае сегодня же напиши, затребуй! - предложил Дадашлы.
      Таир даже не взглянул на него. "И без тебя знаю, - подумал он, продолжая смотреть на потупившуюся девушку. - Интересно, часто ли я буду видеть ее?"
      - Ребята, сегодня вечером во Дворце культуры идет фильм "Аршин мал алан", - сообщила Лятифа. - Мы хотим взять билеты на всех. Кто желает получить билет, пусть запишется у меня. - Она выжидающе посмотрела на всех и, снова встретив пристальный взгляд Таира, подумала: "Чего он так смотрит?"
      Самандар отозвался первым:
      - Запиши меня!
      Вслед за ним откликнулись и Джамиль с Биландаром:
      - Меня тоже!
      - И меня!
      Но Таир молчал.
      - А вы? - обратилась к нему Лятифа.
      - Я тоже... Раз уже видел... С удовольствием посмотрю еще раз.
      - А как вас записать?
      - Таир.
      - Таир?
      Удивление, которое прозвучало в вопросе девушки, заставило Таира насторожиться.
      - А что - плохое имя?
      - Нет, почему плохое?... Послезавтра пойдет картина "Таир и Зухра"...
      - А-а... Вот эту я не видел. Но дастан* знаю наизусть от начала до конца.
      ______________ * Дастан - народная поэма.
      - А есть такой дастан? - с детским любопытством спросила Лятифа.
      - Есть. К тому же старинный. Я слышал его от моего покойного деда. Любой ашуг знает его наизусть.
      Джамиль слушал этот разговор с тревожным волнением, а Самандар молча ухмылялся. "Позже пришел - раньше успел", - подумал он про Таира и, наблюдая за Джамилем, немного злорадствовал в душе: "Что, голубчик, заедает? То-то же! Теперь ты виден насквозь..."
      Дадашлы поднялся.
      - Признаюсь, я очень устал. Прямо с ночной вахты.
      - Между нами говоря, вы здорово отстаете, - сказал Самандар, намекая на промысел, в котором работал комсорг.
      - Моя бригада перевыполняет план.
      - Один цветок весны не делает...
      - Что же, увидим. Цыплят, говорят, по осени считают. Пошли, Лятифа. Надо побывать и у других товарищей.
      Когда они выходили из комнаты, Таир бросил быстрый взгляд на Лятифу. "Хорошая девушка", - мелькнуло у него в голове.
      - Пошли и мы, Таир, - сказал Джамиль и тоже направился к двери.
      "Прекрасная девушка", - еще раз подумал Таир. Не отрываясь мыслью от Лятифы, он машинально двинулся за Джамилем и вышел вслед за ним в коридор.
      - А мы застанем сейчас управляющего?
      Таиру ответил шагавший впереди Дадашлы:
      - Он только что на машине проехал в трест.
      4
      В приемной треста, кроме русской девушки, сидевшей за столом и углубившейся в книгу, они не застали никого. Тонкая и стройная голубоглазая девушка с пышными, уложенными валиком белокурыми волосами была секретарем управляющего.
      В ответ на вопрос Джамиля она сообщила, что товарищ Кудрат Исмаил-заде только что уехал по неотложным делам, но часа через два вернется в трест непременно. Решив, что Джамиль и Таир зашли по какому-то очень серьезному делу, она взглянула на часы и взяла со стола блокнот.
      - Сейчас двенадцать. Вы оставьте свой телефон. Как только управляющий приедет, я позвоню вам.
      - Не беспокойтесь, - ответил Джамиль. - Мы пока погуляем, а к двум часам будем здесь.
      Они вышли на улицу. Сентябрьское солнце плыло над морем. День выдался жаркий, душный. Только тихий ветерок, дувший с моря, несколько облегчал духоту, и Таир, привыкший к прохладному горному воздуху, с удовольствием ощущал на лице его влажную свежесть.
      Гладкая, асфальтированная улица шла в гору, и, по мере того как друзья поднимались все выше, перед ними открывался широкий вид на бухту и прибрежную часть города.
      - Вчера вечером ты спрашивал про Черный город и Баилов, - начал Джамиль, когда они достигли самой высокой точки горы. Он обернулся и окинул взглядом широкий полукруг суши, опоясавшей море. У дальней оконечности полукруга виднелись заводские корпуса. Там из густого леса огромных труб космами валил дым, застилая сизой пеленой голубой небосвод.
      - Вот это и есть Черный город, - сказал Джамиль. - Заводы не прекращают работы ни на один день. Работают даже в праздники.
      - Почему? - заинтересовался Таир.
      - Как это почему? Если они остановятся, то не успеют переработать всю нефть, которую дают промысла. Сейчас каждая минута на учете. Иные думают: раз война кончилась, можно положить под бок подушку и отдыхать. Чепуха! Разве труд у нас не является самой здоровой потребностью человека? Недаром даже наш мастер-старик говорит, что настоящий человек знает только один отдых: после хорошего трудового дня...
      Таир молча слушал друга, скользя восторженным взглядом по необъятной панораме города, который сейчас, при ярком солнечном свете, казался ему еще наряднее и величественнее, чем накануне вечером.
      - А где же Баилов? - спросил он Джамиля, и тот сначала расхохотался, а потом принялся объяснять:
      - Смотри, мы находимся в самом центре Баилова. Отсюда начинаются промысла. Высокие здания, которые ты видишь вдали, - тоже на Баилове. А вон то одинокое дерево у подножья холма растет во дворе мастера Рамазана. Это фисташковое дерево. Оно вдвое старше своего хозяина - ему сто двадцать лет. Но фисташек на нем как звезд на небе. Как-то я прихожу к мастеру, чтобы позвать его на буровую. Вижу, все дерево будто увешано пучками коралла. Сейчас, наверное, мастер уже снял урожай. - Джамиль перевел дыхание и продолжал: - Апшерон чудесное место. Правда, влаги маловато, от безводья раскалывается земля, но плоды ее здесь изумительные. Какой тут виноград, инжир!.. Знаешь что, - перебил он себя, - давай-ка сядем в трамвай да прокатимся по городу.
      Заметив недовольство на лице Таира, Джамиль спросил:
      - Ты что? Или уже наскучил город? Так быстро?
      - Нет, почему? Но было бы лучше сначала выяснить, примут меня или нет.
      Джамилю было приятно видеть, как жаждет его друг поскорее устроиться на работу.
      - Об этом не беспокойся, - сказал он. - Если в тресте откажут, пойдем к мастеру. Мигом устроит, с ним очень считаются.
      Однако Таир не мог отделаться от сомнений. Все время, пока они ехали в трамвае к центру, он думал: "Вся деревня знает, что я поехал в Баку. Если не устроюсь, совестно будет смотреть людям в глаза".
      В центре города у здания "Азнефти" они сошли с трамвая и, выйдя на старый приморский бульвар, зашагали по широкой аллее.
      Беспокойство не покидало Таира: "А что скажет мать? Председатель колхоза?.. Ну, этот уж не упустит случая посмеяться. Скажет: стоющего парня не отпустили бы из Баку!"
      Они подошли к самому берегу. Покрытое тонким слоем мазута море слегка волновалось, радужно переливаясь в лучах солнца. Прислонившись к каменному парапету, Таир глядел, как набегали и с журчанием откатывались тяжелые, ленивые волны.
      - Сколько раз приходилось читать, - задумчиво проговорил он, - что Каспий - самое синее море, а тут...
      - Идем я тебе покажу, какое это море! - сказал Джамиль и направился к пристани, где покачивались на волнах моторные лодки и катера, предназначенные для морских прогулок.
      Боясь опоздать в трест к приезду управляющего, Таир испуганно схватил Джамиля за руку и потянул назад:
      - Нет, нет, потом. Посмотрим в другой раз. Пойдем лучше обратно!
      - Не спеши, друг. Уверяю тебя, что завтра вечером мы с тобой поедем на буровую и будем вместе работать в ночной смене. А пока незачем торопиться. Пошли прокатимся. Через полчаса мы вернемся и попадем в трест как раз к сроку... Смотри, все уже садятся! На лодке есть и музыканты. Будет очень весело.
      С одной из лодок доносились звуки тара и бубна. Таир с детства любил музыку и, услышав эти звуки, сдался на уговоры Джамиля.
      Взяв билеты на пристани, они вошли в лодку. Почти все места были заняты молодежью. Тарист и кеманчист с увлечением играли, а певец сдержанно покашливал, собираясь петь.
      Солнце все чаще выглядывало в просветы между облаков. Становилось жарко, и всем хотелось поскорее выйти в море.
      Новая обстановка, в которой Таир очутился впервые, все более увлекала, и на время он забыл обо всем, что так волновало его.
      В лодку прыгнул еще один молодой рабочий и уселся на лавочке рядом с Таиром. Увидя перед собой высокого и худощавого парня, сидевшего рядом с девушкой в белом шелковом платке, он громко воскликнул:
      - А, Мехман, здорово! Весь Баку, брат, сегодня говорит о тебе! - Он вытащил из кармана последний номер газеты "Коммунист" и развернул его. Видел свой снимок? И тебя хвалят, и твоего мастера. Да после этого к тебе и не подступишься!..
      - Ну, что ты? Ведь я... - худощавый парень не договорил и, смутившись, опустил глаза.
      Таир взглянул сначала на газетный снимок, потом на худощавого парня, и в нем заговорило чувство зависти. "Не на много и старше меня, - подумал он. - Только бы приняли, уж я покажу, как надо работать! Не я буду, если через месяц в "Коммунисте" не поместят мой портрет, размером вдвое больше!"
      А сосед его тем временем так же громко читал надпись под снимком:
      - "Молодой рабочий Мехман Файзулла-оглы. Ученик известного бурового мастера Волкова, он в совершенстве овладел специальностью бурильщика и сейчас выполняет дневную норму на сто восемьдесят процентов".
      - Послушай, дорогой! - обратился к нему один из пассажиров. - Человек ведь играет на таре. Ты думаешь, мы не читаем газет?
      Мехман казался Таиру самым счастливым человеком на свете. "Посмотришь на него, - ничего особенного. Совсем даже невзрачный парень. А он, гляди-ка, Герой нефти!"
      - Послушай, Джамиль, - шепотом заговорил Таир, - спроси, пожалуйста, сколько времени он работает на промысле?
      - На что тебе? - не понял Джамиль.
      - Так, просто...
      - Наверно - год, два.
      Ответ разочаровал Таира. Чтобы узнать точнее, он сам обратился к Мехману:
      - Скажите, товарищ, сколько времени вы работаете на промысле?
      - Шесть месяцев... - ответил Мехман, чуть покраснев.
      - Шесть месяцев!
      - А как ты думал? Да еще года два, наверно, учился в школе или на курсах.
      Мотор заработал на полный ход, и лодка, рассекая водную гладь бухты, через минуту вышла в открытое море. Джамиль указал другу на медленно вздымавшиеся прозрачные волны.
      - Гляди! Вот почему Каспий считается самым синим из всех морей.
      Лодка, покачиваясь на волне, быстро неслась вперед. Влажный ветерок бил в лицо, и разморенные жарой и духотой люди дышали полной грудью. Звуки музыки постепенно нарастали, приятный и сильный голос молодого певца разносился далеко по морскому простору.
      - Джамиль, послушай, Джамиль! Мастер сейчас на буровой?
      Джамиль не услышал вопроса. Все его внимание было поглощено певцом. Таиру же не нравилось исполнение, и поэтому он сосредоточенно думал о своем: "Все зависит от самого человека. Этот парень добился известности за шесть месяцев, а я добьюсь того же за месяц!"
      Глядя задумчивыми глазами вдаль, Таир вдруг заметил, что лодка приближается к какому-то острову.
      - Что это за земля? - спросил он Джамиля.
      - Остров Нарген. По ночам там горит маяк, указывая путь проходящим судам. До революции туда высылали арестантов. А теперь, видишь, там новые здания. Сейчас там строится целый город.
      Описав круг, лодка повернула к Баилову. Вдали темнели ажурные вышки морских буровых.
      - А где ваша буровая, Джамиль?
      Джамиль опять не откликнулся. Певец брал самую высокую ноту, и глаза всех были устремлены на него. Вдруг певец резко оборвал заключительную ноту. Раздались дружные рукоплескания. Таир, вспомнив о тресте, толкнул друга в бок:
      - Кажется, мы опаздываем!
      Словно угадывая его беспокойство, рулевой торопливо завертел колесо штурвала, лодка помчалась к берегу.
      - Интересно, Джамиль, что нам скажет управляющий?
      5
      Кудрату Исмаил-заде перевалило уже за сорок, но выглядел он очень молодо. Некоторые удивлялись этому, особенно те, кому в годы войны приходилось по нескольку суток подряд оставаться на промысле. Глядя на полное, добродушно улыбающееся лицо управляющего трестом, на его черные вьющиеся волосы, располневшую с годами фигуру и внушительную осанку, действительно можно было подумать, что этот человек не изнуряет себя излишней работой, потому и выглядит всегда таким бодрым и жизнерадостным.
      Вот и сегодня один из его ровесников и друзей, с которым Кудрат давно работал в нефтяной промышленности, придя одолжить бурильные трубы для своего промысла, сидел у Кудрата и с любопытством разглядывал его.
      - Не можешь ли ты открыть мне один секрет? - спрашивал он. - Как это получается, что и трест у тебя всегда идет впереди, и сам ты выглядишь моложе нас всех?
      Вопрос был задан серьезно, без тени иронии. Исмаил-заде ответил со своей привычной и казавшейся чуть насмешливой улыбкой:
      - Просто везет мне...
      Но приятель его, поседевший на нефтяных промыслах, был вовсе не склонен сводить разговор к шутке. Он спросил еще серьезнее:
      - Меня интересуют методы твоей работы. Может быть, поделишься со мной?
      Кудрат рассмеялся:
      - А чем делиться-то? Никаких особых методов у меня нет. Почему я бодр? Не могу тебе в точности объяснить. Получаю ту же норму продуктов, жалованье такое же, что и ты, и, клянусь честью, что и сплю меньше других. За двенадцать лет ни разу не имел отпуска и не был на курорте. Должно быть, молодость еще не покидает меня. А может быть, так получается потому, что я несколько толстокож...