Глава 1

Самолет приземлился, и в туманной дымке замерцали огни взлетно-посадочной полосы. Она сидела одна в маленьком пассажирском салоне и с нетерпением ждала сигнала на выход.

В конце полосы ее ждал мужчина, единственным заветным желанием которого была эта женщина. Она позвонила ему примерно час назад.

И вот она уже спускается по трапу, ее гибкое тело заливает свет. Через мгновение он бросается к ней навстречу и они заключают друг друга в объятия. Почувствовав, как она прижалась к нему, он закрыл глаза, но в тот же миг она слегка отстранилась.

– Дорогая, – сказал он с нежностью, – я сорвался сразу же после твоего звонка. Сколько у нас времени?

– Я потеряла целый час, делая этот крюк. Значит, через час мне надо вылетать.

– Неужели все так плохо?

Она молча кивнула.

Они направились к машине. Распахнув перед ней дверцу, он сел за руль, молча вытащил из нагрудного кармана сложенный вчетверо лист бумаги. Чек на одиннадцать миллионов долларов.

Она потупила взгляд и едва слышно сказала:

– Нет. Я прервала полет вовсе не из-за этого.

– Пожалуйста, разреши хоть раз помочь тебе. Возьми, – попытался было уговорить он.

– Мне очень жаль… – ответила она с извиняющейся улыбкой и уставилась в ветровое стекло.

– Если ты вдруг передумаешь… – вздохнул он и положил чек на приборный щиток поближе к ней.

…Час спустя он уже сидел в машине один и слушал, как с пронзительным воем взмывает в ночное небо самолет.

Огни взлетно-посадочной полосы давно погасли, а он все смотрел и смотрел в темное небо.

Чек так и остался лежать на приборном щитке.

Глава 2

Карл фон Айдерфельд взглянул на наручные часы «Пьяже» стоимостью в семь тысяч долларов. Было начало девятого. Осталось меньше пяти часов, подумал он мрачно и занервничал, что было совсем на него не похоже. Считалось, что фон Айдерфельд – хозяин своей судьбы и властелин чужих судеб.

Тощий и высокий, он в своей аристократической надменности достиг совершенства. При взгляде на него как-то сразу забывалось, что он альбинос, несмотря на его мертвенно-бледное лицо, венчик редких белых волос на голове, смахивающей на обтянутый кожей череп, жуткие розовые глазки и непривычный цвет кожи. Может, всему виной величественная осанка, орлиный нос и дугообразные белые брови? Не стоит сбрасывать со счетов и его сталелитейные заводы, флотилию танкеров, рафинирующие печи и, конечно же, миллионы.

На руинах послевоенной Германии Карл фон Айдерфельд основал свою промышленную империю, а затем уверенно вывел ее вперед. Поскольку не утешился горьким вкусом поражения. Кроме того, согласно «Плану Маршалла», в страну из Америки потекли огромные деньги… Он усмотрел в этом отличную возможность разбогатеть. Главное, понять, что к чему, и суметь обеспечить людей тем, за что они готовы платить любую цену. Дорогую цену.

Ему пришлось разузнать, где хранятся резервы столь необходимого тогда газа пропана. Под покровом ночи он тихо выкопал баллоны с газом из их секретного хранилища и тайно перевез в вагонах для скота на заброшенный винный завод, расположенный на берегу Мозеля. Расходы окупились всего за одну зиму. Продав пропан, он обеспечил свое будущее и финансировал строительство первого завода.

За короткое время его сталелитейные заводы начали вносить свой вклад в восстановление разрушенных городов и железнодорожных путей, поставляя металлоконструкции и рельсы. Его очистительные заводы стали производить топливо, необходимое для поддержания железнодорожных перевозок, его суда поставляли это топливо в Гамбург, Бремен и Бремерхафен. Очень скоро он сделал весьма приятное открытие: чем больше ты приберешь к рукам, тем скорее все приумножится. Вот уж действительно: деньги к деньгам.

К 1949 году он уже стал миллионером, к 1960-му его компании разрослись и получили мировую известность. Сейчас он стабильно занимал позицию одного из трех самых богатых и влиятельных людей во всем Рурском бассейне.

Он растерянно шарил взглядом по роскошно обставленной гостиной. Квартира Карла находилась на пятнадцатом этаже отеля «Пьер» и всеми своими окнами выходила на Пятую авеню. Однако окна всегда были занавешены: отсутствие пигментации делало его глаза болезненно чувствительными к свету.

В нью-йоркской квартире фон Айдерфельда не было ничего, даже отдаленно напоминающего о Германии. По стилю она напоминала собой Версаль, перенесенный на американскую землю: подлинные панели эпохи Регентства, великолепные люстры венецианского стекла, диваны и кресла времен Людовика XVI, на стенах в позолоченных рамах всемирно известные шедевры…

Фон Айдерфельд поднялся с кресла и принялся медленно расхаживать взад-вперед. Наконец-то настал день, которого он ждал все эти годы.

«Я имею полное право торжествовать, – думал он, – как торжествовал в те времена, когда месть настигала свою жертву».

Он вздохнул и покачал головой. Подобно карающей деснице, он методично и тихо уничтожал своих врагов, поскольку за его спиной стояла могущественная компания «Фон Айдерфельд индустри». Но в каждом правиле есть исключение. Его исключением была Элен Жано. Против нее он был так же бессилен, как Голиаф против Давида. Она прекрасно понимала, что к чему, и с годами у нее это понятие не притупилось, а, наоборот, стало еще острее. Оно принесло ей власть, власть над людьми. И она использовала Карла: вынудила его стать акционером своей издательской фирмы. Он долго сопротивлялся, но был вынужден сдаться. Вопрос стоял так: или – или… Нет, сейчас он не будет вспоминать, какая у него альтернатива.

Да, продолжал размышлять фон Айдерфельд, Элен Жано, основательница «Элен Жано интернэшнл инк.» и издательница самого популярного в мире модного журнала «Ле Мод» 2, была не просто женщиной. Красивая, сексуальная, она обладала железной волей и к тому же была чудовищной шантажисткой. Короче – была очень опасна. Она могла легко его уничтожить. Однажды она чуть не сделала это, он был на волосок от гибели. Все может повториться снова.

Его вновь окатило горячей волной ненависти. Как же он хочет ее раздавить!

Сидя в салоне самолета «Ал Италия» и неохотно ковыряя первосортный, но все же безвкусный завтрак, Марчелло д'Итри протянул стюардессе пустой бокал.

– Сию минуту, сэр, – с улыбкой ответила та.

«Чрезвычайно привлекательная девушка», – подумал он спустя минуту, с удовольствием делая большой глоток шампанского. Все сегодня складывалось как нельзя лучше. Даже приглушенный равномерный рев двигателей «боинга» доставлял ему радость; не раздражал его и яркий солнечный свет, льющийся сквозь стекло иллюминатора.

А все потому, что через два часа он приземлится в аэропорту Кеннеди и весь механизм наконец придет в движение.

Марчелло д'Итри в свои сорок два вызывал весьма противоречивые чувства. Его густые, черные с проседью волосы вечно выглядели нечесаными; кожа оливкового цвета на щеках имела синюшный оттенок из-за густой щетины, которую не брала ни одна бритва; впрочем, на ногтях его всегда был маникюр. Сейчас на нем был модный вельветовый пиджак серого цвета, серые брюки со стрелками, красная клетчатая рубашка, узкий серый галстук, мокасины ручной работы и тонкий ремень змеиной кожи с золотой пряжкой.

В настоящее время он считался ведущим итальянским модельером, а ведь когда-то его фантастичные, порой до неприличия вычурные модели и деревенские манеры отпугивали не только представителей швейной промышленности, но и просто клиентов. В век кутюрье-аристократов «лейбл» Марчелло д'Итри без всякого титула тоже немало тому способствовал.

Только сказочная фея Элен Жано, увидев его работы, сразу почувствовала, на что он способен. Достаточно было нескольким его эскизам появиться в ее модных журналах, как он тотчас же приобрел известность. Но эта услуга, как выяснилось позже, обошлась ему недешево. Элен наложила лапу на весь его бизнес и, словно спрут, запустила щупальца во все его дела.

Мысленно оглядываясь назад, Марчелло тяжело вздохнул. Все могло быть гораздо хуже. По крайней мере успех, который она ему обеспечила, принес ему чудесную компенсацию – деньги. И потому осторожно, шаг за шагом, под «крышей» других корпораций Марчелло удалось обеспечить свое будущее, скупив часть акций «Элен Жано интернэшнл инк.». Не успела Элен опомниться, как он уже сидел в Совете директоров.

Наконец-то после стольких лет страданий от прекрасных ручек Элен он сможет положить этому конец!

Тем временем в фешенебельном районе Манхэттена, Саттон-плейс, в своей квартире на крыше семнадцатиэтажного дома сквозь раздвижные стеклянные двери задумчиво смотрела на Ист-Ривер З.З. Бавьер.

В руках ее дымилась сигарета «Данхилл». З.З. только что повесила трубку: беседа была короткой, но весьма важной, что привело ее в глубокое умиротворение. Звонивший сообщил ей, что Элен Жано вернулась в город раньше намеченного срока. Наверняка эта красивая, наглая и всегда одетая по последней моде сучка унюхала своим точеным носиком запах беды. «Скорее всего испугалась», – злорадно подумала З.З. И поделом! Какой ее ожидает прием! По прошествии почти десяти лет Жано наконец получит по заслугам.

Просто восхитительно!

Тридцативосьмилетняя З.З. Бавьер была злой и тощей и почему-то казалась маленькой. В бархатном свободном платье красновато-коричневого цвета, золотистых сандалиях и с золотым ожерельем на шее из старинных византийских монет, она являла собой саму элегантность. Впрочем, маленькие рысьи глаза всегда горели недобрым зеленым огнем. Никто из многочисленных знакомых не знал ее настоящего имени, так же как не знали они и что означает это сокращение – З.З.

Она отвернулась от окна и неторопливо прошлась по роскошной гостиной.

Десять лет назад она была любимой женой легендарного финансиста, обладавшего особым чутьем на надежное вложение капитала. Богатство его приумножалось регулярно и без особых усилий.

И вдруг в 1965 году все рухнуло. Ее обожаемый Зиги потребовал развода, несмотря на то что в то время она была беременна. Единственной заботой мужа стала Элен Жано. З.З. отпустила его к ней, ни капли не сомневаясь, что в самое ближайшее время он на коленях приползет назад и будет просить прощения. Уж тут-то она его помучает! Такое случалось и раньше, но до развода никогда не доходило. Ладно, она подождет, когда закончится и этот загул. Ну и конечно же, получит компенсацию за свои страдания: семь миллионов долларов, кооперативную квартиру на Саттон-плейс, дом в Ист-Хамптоне, две картины Пикассо, одну – Брака, коллекцию Джорджа О'Кифа и трастовый фонд для не родившегося пока ребенка.

К несчастью, произошло непредвиденное: ее Зиги и эта женщина вступили в гражданский брак, обменявшись клятвами в одной из брачных контор деловой части города. Два месяца спустя он скончался прямо на бирже, оставив Элен пятнадцать миллионов долларов, а ей – преждевременные роды.

Как отчаянно она тогда хотела иметь ребенка! Надеялась, что вернет Зигфрида: отцовство покончит с его донжуанством, и он остепенится. Она даже заранее придумала имена: Карла, если родится девочка, и Уилфред, если будет мальчик.

Когда ямайская няня сунула ей ребенка под нос, З.З. в ужасе закрыла руками лицо. Не стоило даже смотреть на это жуткое, перекошенное существо. Маленькая розовая головка, глубоко посаженные, как у нее самой, глазки, широко открытый ротик с вывалившимся языком и идиотское выражение лица. Несмотря на преждевременные роды, ее мальчик остался жив, но у него был необратимо поврежден мозг.

– Этого не может быть! – закричала она, отчаянно замотав головой. – Это не мой! Не мой!

З.З. отказывалась верить, что дала жизнь монстру. Дело кончилось нервным срывом.

Придя в себя, она объявила всем своим знакомым, что ребенок появился на свет мертворожденным.

Но ей до сих пор не удалось выбросить Уилфреда из головы. «Интересуется ли он, кто его мать? – задавала она себе один и тот же вопрос. – Как он сейчас выглядит?»

Вздрогнув, она закрыла глаза. Всегда одна и та же мысль: как он сейчас выглядит?

З.З. поклялась себе, что Элен ей за это заплатит. Да еще как заплатит! Во всем виновата эта сука. Если бы не Элен, она бы унаследовала двадцать два миллиона долларов вместо каких-то жалких семи. И кроме того, не была бы одна, рожая Зигиного… З.З. тяжело сглотнула… ребенка Зиги. Зиги был бы рядом, он разделил бы с ней всю боль, и ей стало бы легче.

Вот почему при первой же возможности З.З. купила на три миллиона акций «Элен Жано интернэшнл инк.».

Она не жалела ни об одном потраченном пенни. Какое удовольствие – заседать в Совете директоров, наблюдая за каждым шагом женщины, которую ты ненавидишь всем своим существом!

Но это только цветочки – ягодки еще впереди.

На обтянутом серым велюром сиденье «мерседеса» сидел граф де Леже. Он ехал из своего фешенебельного кирпичного дома на Шестьдесят восьмой восточной улице на Пятую авеню, где располагалась штаб-квартира «Элен Жано интернэшнл инк.».

Банкир, винодел, троюродный брат премьер-министра Франции, граф был членом Совета директоров компании Элен Жано и, ко всему прочему, законченным алкоголиком. Угрюмый краснолицый француз с красивыми чертами лица, он был ростом примерно метр девяносто и весьма поджар. Взгляд его черных как угли глаз был тяжелым, густые седеющие волосы зачесаны назад. На нем был элегантный синий костюм, сшитый на заказ на Сэвил-роу, к которому очень подходил черный галстук из шелка-сырца. На обшлагах его пиджака красовался фамильный герб де Леже – лев и саламандра, поддерживающие щит. В основу этого герба легли старинные золотые подвески, которые подарил первой графине де Леже король Франциск I в 1546 году: лев и саламандра символизировали близость рода к королевскому трону.

Граф не обращал никакого внимания на постоянные пробки, голова его была занята совсем другим. Среди ночи ему позвонили из Парижа и сообщили, что Элен Жано наняла самолет и в ужасной спешке вылетела из аэропорта Орли.

Граф улыбнулся: можно подумать, она что-то успеет сделать! Неужели не понимает, что уже слишком поздно?

Нет, он больше не сваляет дурака. Ясно было, что она что-то предпримет, и он подготовился к этому. За ней тайно следили, и когда пятнадцать минут назад самолет приземлился в аэропорту Кеннеди, ему сразу же сообщили об этом. Одного он не мог понять: где она так задержалась?

Лимузин снова попал в пробку. Граф открыл дверцу встроенного бара, плеснул в бокал из баккара виски и залпом выпил.

Внезапно его губы скривились, он изо всех сил ударил кулаком по сиденью.

И как же он раньше не догадался?!

Куда-то провалились целых два часа. Он сразу не сообразил, но Элен была в воздухе на целых два часа двадцать минут больше обычного для полета времени. Ему сообщили о взлете и посадке, но где она была эти два проклятых часа? Не могла же она просто кружить над Атлантикой.

Да, она, должно быть, прерывала полет. Где-то приземлялась. Но где? И зачем?

Граф взялся за мобильный телефон: пусть кто-нибудь поговорит с пилотом и все выяснит.

В то время как черный лимузин графа приближался к «Жано-билдинг», Джеймс Кортланд Гор III завтракал в своем особняке в Гринуиче, штат Коннектикут, в сорока пяти минутах езды до центра Манхэттена. Напротив него за столом из кованой мягкой стали со стеклянной столешницей сидела его жена, задумчиво глядя сквозь окно-фонарь.

Но вот она перевела взгляд на мужа.

Гор, этот свиноподобный коротышка с отвисшими толстыми щеками, поджатыми красными губами и необъятным подбородком, склонив лысую голову, вперил свои маленькие серые глазки в передовицу «Уоллстрит джорнэл». Его костюм в узкую полоску соответствовал его положению в обществе. Будучи в свои шестьдесят преуспевающим банкиром, он получал сто пятьдесят тысяч долларов в год, повсюду имел свои расходные счета и был членом самых престижных клубов. Он был на вершине своей карьеры.

Оторвав глаза от газеты, Гор посмотрел на жену.

Эта избалованная женщина в свои пятьдесят семь выглядела не старше тридцати девяти. Болезненно-хрупкая, с высокими индейскими скулами, загорелая – что явно свидетельствовало о ее пребывании на Палм-Бич, – все уик-энды она проводила во Флориде. Правда, каждый четверг Джеральдина делала укладку в салоне Сусуму на Пятой авеню.

Она дотронулась до своего костлявого запястья и поправила браслет со сверкающим бриллиантом канареечного цвета. Купила неделю назад у Булгари и с тех пор не расставалась с ним ни на минуту.

Гор откашлялся.

– Между прочим, дорогая, у меня плохие новости, – завибрировал он своим необъятным подбородком.

– Плохие новости?

– Мне придется работать допоздна.

– О, дорогой, нет, – простонала она. – И слышать не хочу! Ты же мне обещал освободиться на сегодня. Разве ты не помнишь, что мы приглашены на обед к Эсбурисам?

«Еще бы мне не помнить!» – с раздражением подумал Гор.

– Ничего не выйдет, дорогая, – ответил он спокойно. – Позвони им и предупреди, что мы не придем.

Вот черт! А она так ждала этого вечера.

Джеральдина выразительно взглянула на мужа.

Тот на самом деле очень сожалел, что испортил жене праздник. Ему не доставляло удовольствия разочаровывать ее, но на сегодня у него совсем другие планы. Сегодня он должен принять самое важное в жизни решение.

«Осталось всего три дня, – думал он. – Только три дня – и срок выплаты по банковскому займу для Жано истечет». И тогда решение будет принимать банк, то есть он сам будет вершить судьбу залога: целых двадцати процентов от пятидесяти одного процента личных акций Элен Жано, поскольку она брала заем под свои акции. Члены Совета директоров уже замучили его своими предложениями, подлавливая его в клубах, действуя через своих помощников и адвокатов и даже используя анонимные звонки. И каждый нашептывал, какую сумму получит лично он, Гор: один миллион долларов, свободный от налогообложения, в том случае если Элен не добьется продления срока, и к тому же банк будет вправе продать акции другим акционерам по их рыночной стоимости.

«Они все набросились на нее, словно стервятники. Похоже, каждый из них хочет лишить ее бизнеса».

А миллион долларов… Деньги ему нужны как никогда. Он привык к комфорту, да и Джеральдина требовала поддержания достигнутого уровня жизни, хотя особняк в Гринуиче и дом на Палм-Бич оба уже заложены и перезаложены. А легкокрылый самолет, на котором они каждый уик-энд летают на Палм-Бич? А теплый гараж, где между новым «кадиллак-севиль» и последней моделью «линкольн-континенталь» стоит медово-золотистый «бентли»? Помимо всего прочего, постоянные полеты в Париж, где мадам Гор встречают как желанную гостью. Известные кутюрье раскатывают перед ней красную дорожку; у нее свое место в первом ряду, прямо у подиума. И наконец, Джеральдина вознамерилась купить шестидесятифутовую яхту «крис-крафт».

А два месяца назад у нее появилась еще одна дорогая привычка: покупка всяких безделушек, и именно у Гарри или Булгари.

Да, с такими претензиями на сто пятьдесят тысяч долларов в год не проживешь. Джеральдина этого не понимала, а Гору не хотелось разбивать ее нежное сердце.

Он уже «задолжал» банку, позволяя себе время от времени пользоваться его фондом и планируя выплатить очередной «заем» при первой же финансовой удаче или когда Джеральдина сократит свои расходы.

«Черт с ней!» – в сердцах решил Гор. Гораздо труднее сказать жене «нет».

Получить миллион долларов за то, чтобы сбросить акции Элен Жано в другие, руки, вполне реально; к тому же просители были анонимными.

Главное, что все будет шито-крыто.

Гор отложил газету. Куда приятнее думать про миллион долларов, чем просматривать новости.

Именно по этой причине он пропустил на второй странице статью под заголовком: «Компания „Жано пабликейшнз“ накануне краха».

Хамелеон хлопнул дверью телефонной будки. Нахмурившись, бросил в монетоприемник десять центов и набрал номер телефона. В трубке раздались гудки: один, второй, третий. Он положил трубку на рычаг, и монета со звоном выпала в желобок. Подождав еще секунд двадцать, он шагнул на Таймс-сквер.

Сейчас здесь пустынно, а вчера было настоящее вавилонское столпотворение. Окна многочисленных порношопов украшали гирлянды фотографий с роскошными женскими телами; кинетоскопы заманивали сценами содома; по улице разгуливали толпы проституток в кроличьих шубах с красными от холода ногами. Гомосексуалисты, качаясь на высоких каблуках, распахивали шубы; изголодавшиеся мальчики в джинсах в обтяжку выпячивали свои зады, демонстрируя их упругость. За деньги покупалось все.

Светофор мигнул красным, и он, поставив дипломат на землю и закурив, огляделся по сторонам в поисках отеля.

Неподалеку от Бродвея, на Сорок восьмой улице, он нашел то, что искал. Настоящая трущоба! Восьмиэтажное кирпичное здание безобразного серого цвета, на углу бегущая световая реклама «Отель „Занзибар“» и ниже красными неоновыми буквами: «Комнаты от пяти долларов. Приглашаем на время и навсегда».

Место обещало полную анонимность: плати за ночлег и делай что хочешь. Вот и хорошо.

Тихо насвистывая, Хамелеон поднялся по цементным ступеням и открыл дверь.

Вестибюль был еще тот: напоминал нечто среднее между турецкой баней и фойе кинотеатра двадцатых годов. Бра на стенах были на удивление современными, но проржавевшими, с разбитыми или отсутствующими плафонами. Паровое отопление шипело и гудело, как движущийся локомотив.

Справа, в застекленной деревянной будке, сидела утомленная блондинка.

Он кашлянул.

– Мне нужна комната.

– Выбор невелик, – ответила девушка хриплым голосом. – Осталась всего одна.

– Она выходит на улицу?

– Во двор, на парковочную стоянку. Третий этаж. Там действительно тихо.

– Сколько?

– Двадцать баксов в сутки.

– Двадцать? Но на рекламе всего пять!

– Да, – ответила она устало, – я знаю. Реклама устарела. Или платите, или уходите.

Он вздохнул:

– Ладно. Оформляйте на неделю.

Она протянула ему регистрационную книгу и, машинально пробежав глазами его данные: А. Саму-эль, Вашингтон, округ Колумбия, подумала: «Хоть какое-то отличие от всех этих живущих здесь Джонов Смитов».

– С вас сто сорок баксов.

Он достал бумажник и отсчитал деньги.

– Комната три-ноль-четыре, – сказала она, бросая на стойку ключ и десять долларов сдачи. – Это на третьем этаже. Лифт справа. – Она кивнула в сторону лифта. – Оставляйте ключ на доске, когда уходите.

– Конечно, – ответил он, поднимая с пола дипломат и направляясь к лифту.

Комната триста четыре превзошла все его ожидания: тесная, убогая, неглаженое постельное белье…

Он раздвинул вылинявшие шторы и посмотрел вниз. Лучшего места и не выберешь. Кругом административные здания, рядом полупустая стоянка для машин. А вот и черный ход. С наступлением темноты он может пользоваться им, а если вести себя осторожно, то можно и в течение дня. Главное, что отель «Занзибар» расположен вдали от сверкающих огней высшего общества, куда он должен проникнуть. Пусть его сожрут клопы, но, когда дело будет сделано, полиция станет искать среди респектабельных господ, а не в дешевых гостиницах.

Он задернул шторы и отошел от окна. Поставив на кровать дипломат, открыл его. Пока все идет по плану. На автовокзале в разных ячейках камеры хранения он нашел ключ и дипломат.

В дипломате лежала аккуратно сложенная одежда. Хамелеон небрежно бросил ее на пол. Затем, вытащив нож, вспорол подкладку и улыбнулся, нащупав бумагу.

– О бэби! – прошептал он. – Сладкий, сладкий бэби. Чего не сделаешь ради тебя.

Он вытащил из-за подкладки двадцать шесть конвертов и сразу открыл двадцать пять, что потолще. В каждом конверте лежали новенькие, хрустящие стодолларовые купюры. Аккуратно сложив их в стопку и послюнявив палец, он быстро пересчитал. Общая сумма составляла пятьдесят тысяч долларов.

Первый взнос за убийство.

В двадцать шестом конверте оказалась газетная вырезка. Он медленно развернул ее и присвистнул, рассмотрев фото первой женщины, которую ему предстояло взять на мушку. «Как жаль, – промелькнуло в голове. – Она красива, эта дама. И у нее нет ни единого шанса». Во всяком случае, с ним: Хамелеон считался лучшим киллером в этом бизнесе. Он закурил сигарету и посмотрел на подпись под фото: Элен Жано.

Глава 3

«Жано-билдинг» располагался на углу Пятой авеню и Двенадцатой улицы. В окружении старых солидных построек, он смотрелся как ослепительный бриллиант. Для проектирования этого девятнадцатиэтажного здания Элен наняла Кенина Роша, Джона Динкелу и членов Академии художеств.

И она получила именно то, что хотела. Башня с угловыми зеркальными стенами стала прообразом «Юнайтед-Нейшн Плаза-отель», завоевавшего впоследствии ряд премий. При утреннем освещении «Жано-билдинг» смотрелся как холодный застывший айсберг, днем его стены отражали интенсивное движение и жизнь улицы, а ночами он как бы сиял мириадами свечей. Но наиболее впечатляющим он был на закате: умирающее солнце, отражаясь в зеркальных стенах, делало его похожим на пламя.

В половине десятого, когда Элен взялась за ручку своего белого «роллс-ройс-силва-клауд» с нью-йоркским номерным знаком «ЭЖИИ», фасад здания отливал серебром. Прохожие стали с интересом оборачиваться. Впрочем, где бы Элен ни появилась, ее всегда замечали. Это объяснялось как положением в обществе, так и ее необычной красотой.

По слухам, ей было под тридцать, на самом же деле Жано исполнилось тридцать восемь, и она владела контрольным пакетом акций «Элен Жано интернэшнл инк.», своей издательской империи. Стройная, ростом около метра шестидесяти, она всегда держалась с королевской грацией. Тонкие черты ее овального лица были такими же изящными, как и у дрезденских фарфоровых статуэток, а глаза поражали необыкновенным фиалковым цветом. Впрочем, фиолетовый нередко сменялся цветом дымчатого аметиста, а порой, вспыхнув, радужка сияла словно россыпь сапфиров. Роскошные черные волосы только подчеркивали ее изящный профиль, полные чувственные губы и фарфоровой белизны зубки.

Она зябко поежилась и подняла воротник своей норковой шубки, скользнув взглядом по Пятой авеню. В конце авеню в лучах солнца сияла рождественская елка.

«Счастливое Рождество», – подумала она, печально качая головой. Печальный праздник, который становится еще печальнее, когда все вокруг веселятся.

«У меня тоже когда-то была чудесная семья…»

Ее внезапно зазнобило.

– Мадам, – послышалось рядом. Воспоминания вмиг оборвались. Шофер по-прежнему держал дверцу открытой, она все еще не вышла из машины.

– Прости, Джимми, – "гортанно проговорила она и быстро шагнула на тротуар.

– Подать машину на ленч, мадам? – спросил шофер, закрыв дверцу.

– Нет. Будь в половине седьмого, – ответила она, подумав.

– Хорошо, мадам. Что-нибудь еще? Элен покачала головой.

– Спасибо, Джимми. Забрось домой багаж. Ничего не изменилось за неделю ее отсутствия. В этом районе мало что меняется, исключение составляет только «Жано-билдинг». На Пятой авеню стояло массивное серое здание штаб-квартиры Форбса, такое же основательное и несокрушимое, как и сам финансовый воротила.

Что ж, ее империя – мир моды, а Форбс правит экономикой. Ее имя ассоциируется с высокой модой, так же как и имя Ферчилд, чье безобразное, смахивающее на фабрику здание стоит по соседству. Впрочем, Фэрчилд, издатель журнала «Вуменс веар дейли», ей отнюдь не конкурент, как не может быть конкурентом Конде Наст журналу «Вог» или Херст – «Харперс Базар».

Улыбнувшись и застучав каблучками по асфальту, Элен двинулась к зданию. Нью-йоркская индустрия моды с ее вопиющим снобизмом никогда не переставала удивлять Элен: им всегда хотелось ни в чем не отставать от шикарной Аппер-ист-сайд. И где теперь Конде Наст? Где все эти модные агентства? Да, она им веем показала! Только благодаря ей мода как бизнес вернулась в деловую часть города.

Стеклянные двери «Жано-билдинг» автоматически раздвинулись, и Элен вошла в роскошный вестибюль. Кивнув секретарше, она направилась к своему личному лифту. Это был ее мир, мир, который она создала и в котором царствовала. По делам спешили ее служащие, из-за дверей доносились бесконечные телефонные трели и приглушенные голоса – ее мир жил полной жизнью.

Она посмотрела на одну из стен вестибюля: надпись «ЭЖИИ» и расшифровка – «Элен Жано Интернэшнл инкорпорейтед» – на месте. Смотреть на эти буквы при входе стало для нее своего рода ритуалом – видимо, чтобы увериться, что она не грезит.

Администрация располагалась на девятнадцатом этаже. В роскошно обставленной приемной каждый доллар становился осязаемым. Звукопоглощающие пол и потолок, дорогие замшевые диваны, расставленные так, чтобы создать отдельные места для переговоров; медные столики перед ними, на которых лежали полные наборы последних модных журналов «Жано». Все они были без обложек. Сами же обложки были развешены по стенам. Освещенные невидимым светом, они ровной линией висели на уровне глаз, словно маленькие киноэкраны. Не нарушая порядка, их можно было менять каждый месяц по мере выхода в свет всех двенадцати журналов.

Элен оглядела их придирчивым глазом. Она видела каждую из них сотни раз, сама выбирала формат и цвет, помогала изготовить их макет и, однако, каждый раз, глядя на них, испытывала ни с чем не сравнимую материнскую гордость. Для каждой из них она сама подбирала название, а потому была также и их крестной матерью.

Девушка за секретарским столом посмотрела на нее с нескрываемым удивлением.

– Мисс Жано, – залепетала она, – мы… мы не ждали вас так скоро. Думали, вы приедете ближе к вечеру…

Элен расстегнула норковое манто.

– Я решила вернуться пораньше, Мэгги. Мэгги осторожно огляделась по сторонам и снизила голос до шепота:

– Граф де Леже уже здесь. Пришел двадцать минут назад. Он как будто знал, что вы приедете утром.

Элен на секунду замерла. Юбер де Леже? А ведь она никому не сообщала, что вернется раньше. Значит, в Париже кто-то наблюдает за ее квартирой на острове Сен-Луи. Кто-то шпионит за ней. Что ж, рано или поздно такое должно было случиться.

– Он пока один? – спросила Элен.

Мэгги кивнула:

– Пока – да, но я слышала, что сегодня днем собирается весь Совет директоров.

В этом не было ничего удивительного: еще месяц назад она сама назначила это совещание. Для посвященных это была пустая формальность. Для тех же, кто об этом не знал… К горлу Элен подступил комок.

– Да, скоро они все соберутся, – сказала она охрипшим голосом.

– С вами все в порядке, мисс Жано? – встревожилась Мэгги.

Пытаясь изобразить на лице улыбку, Элен кивнула. Зазвонил телефон, и секретарь сняла трубку. До Элен долетели обрывки разговора:

– Да… Она уже здесь… Только вошла…

Элен устремилась в свой кабинет, стараясь не прислушиваться к словам. Голова ее была занята другим.

– Мисс Жано!

Элен оглянулась: ее догонял Альберт Лурье, ответственный секретарь. В руке он держал сложенную газету.

– Привет, Альберт. Что за спешка?

– Слава Богу, что мне удалось вас догнать, – сказал он взволнованно. – У меня есть кое-какие новости, и мне кажется, вам следует немедленно ознакомиться с ними.

Альберт кивнул в сторону маленького зала для совещаний.

Они прошли в отделанное ореховыми панелями помещение, сели в удобные кожаные кресла.

– Так в чем дело? – спросила Элен. – Это что – вопрос жизни или смерти?

– Именно. – Альберт с мрачным видом протянул ей газету. – Сегодняшняя «Уолл-стрит джорнэл». Вы читали?

– Еще не успела.

Альберт молча указал пальцем на статью. Заголовок гласил: «Компания „Жано пабликейшнз“ накануне краха». Во рту у Элен все пересохло, едва она пробежала подзаголовок: «Издательский гигант испытывает серьезные затруднения». Затаив дыхание, она принялась читать.

По нашим прогнозам, сегодня состоится формальное и в то же время незапланированное совещание Совета директоров «Элен Жано интернэшнл инк.». Надежный источник, пожелав остаться неизвестным, сообщил нам, что это совещание выявит те на первый взгляд, казалось бы, незаметные силы, которые борются за контрольный пакет акций в «ЭЖИИ». Ни для кого не секрет, что мисс Жано затянула с выплатой займа и что ее новый журнал «Ты!», предназначенный для работающих женщин, потерпел коммерческую неудачу; убытки исчисляются миллионами. Обозреватели издательской индустрии на Уолл-стрит предполагают, что эта борьба может серьезно подорвать финансовое положение «ЭЖИИ», стоимость акций которой уже пошла на убыль.

Основной движущей силой этого издательского гиганта всегда была легендарная француженка Элен Жано, которая в 1957 году в Париже дала жизнь журналу «Ле Мод» и создала на его основе всемирно известный издательский конгломерат, способный определять основные тенденции моды и формировать общественные вкусы.

Два года назад мисс Жано использовала под значительный заем часть своих личных акций в «ЭЖИИ» с целью финансирования «Жано пабликейшнз», самостоятельной корпоративной организации, управляемой исключительно мисс Жано. Как стало известно, срок займа истекает. Если мисс Жано не выполнит свои обязательства, огромный пакет акций с правом голоса станет собственностью «Манхэттен-банка», который, в свою очередь, распорядится им по своему усмотрению. Это приведет к тому, что у мисс Жано, основательницы и президента «ЭЖИИ», останется незначительная часть акций и она утратит свое влияние на издательскую политику корпорации…

Элен резко отбросила газету в сторону. Она отлично понимала, что означает эта статья: кто-то из членов Совета директоров намеренно передал материал прессе, с тем чтобы подорвать ее авторитет и ослабить связи с банками. Кроме того, действуя подобным образом, кто-то, желая повлиять на издательскую политику, предал гласности ее упорное нежелание сделать компанию доступной для других акционеров. И как они не понимают, что, согласившись на это, она выиграет больше других?! Но сама мысль о неизвестных инвесторах компании, которую она с таким трудом создавала и защищала всеми мыслимыми и немыслимыми способами, приводила ее в ужас, даже несмотря на то что доходы компании значительно бы выросли. Дело в том, что в погоне за прибылью, вне всякого сомнения, ухудшилось бы качество изданий, а этого Элен не переживет. В конце концов, разве не ее компания является авторитетным законодателем моды? Нет, лучше уж остаться с горсткой акционеров, чем изменить стиль работы! Альберт Нервно заерзал в кресле.

– Мне… мне очень неприятно, мисс Жано, – произнес он запинаясь. – Но я подумал, что вам необходимо ознакомиться с этой статьей. – Он бессильно развел руками.

– Спасибо, Альберт, – кивнула Элен. – Я ценю вашу заботу, поверьте.

Она поднялась, похлопала Альберта по плечу и медленно двинулась к своему кабинету. «Меня предали, – с горечью думала она. – И уже не в первый раз. Единственное, что не меняется, – это горечь поражения».

Конечно, у «ЭЖИИ» есть проблемы. Но выплескивать их на страницы «Уолл-стрит джорнэл»?! Кто это мог сделать? Де Леже? Не исключено. Однако полной уверенности нет: другие ничуть не лучше.

Ясно одно – материал на страницах «Уолл-стрит джорнэл» не просто предупредительный удар, это открытое объявление войны. Что ж, кто-то из директоров, а то и все они, вместе взятые, давно нацеливались на контроль над «Элен Жано интернэшнл инк.». Они лелеяли эту мечту годами, и вовсе не потому, что опасались за свои деньги или беспокоились за правильное направление журналов или их издание. Нет, это не так. Просто все они настолько ненавидели ее, что решили отобрать то единственное, что она любила и о чем пеклась больше всего на свете, – ее корпорацию.

Элен свернула налево и остановилась перед тиковой дверью в конце коридора. На уровне глаз золотыми буквами было выведено: «Президент».

Она решительно взялась за ручку и открыла дверь. Ее встретил громкий стук машинки: секретарша Джулия бойко расправлялась с пачкой писем, скопившихся за каникулы. Джулию как в здании, так и за его пределами прозвали Сфинксом. Ее преданность Элен и умение защищать от непрошеных посетителей стали легендой.

Обернувшись на звук открывшейся двери, Сфинкс удивленно воскликнула:

– О, мисс Жано!

– Доброе утро, Джулия, – улыбнулась Элен.

– Вы так внезапно вернулись! Нас даже никто не предупредил, что самолет…

– Да, да, – отмахнулась Жано. – Я хотела остаться незамеченной и потому наняла «леар». – Она помолчала и сокрушенно добавила: – Однако меня опередили. Говорят, граф уже здесь.

– Он у вас. – И она тут же приложила ухо к селектору, стоявшему на столе.

Элен сразу все поняла и прислушалась: из селектора доносилось сильное сопение. Юбер де Леже подслушивал!

Элен хмыкнула: неудивительно. Она прекрасно знала Юбера. Хитрый и наглый, он мог кого угодно заставить плясать под свою дудку. Ни Сфинкс, ни даже отряд вооруженных охранников не сумел бы помешать ему проникнуть к ней в кабинет. Элен пожала плечами.

– Для меня есть что-нибудь?

– Вот, – ответила Джулия, протягивая ей пачку розовых листочков-памяток. – Еще звонил ваш брат. Сказал, что должен увидеться с вами до начала заседания Совета директоров. Что-то очень важное.

Элен кивнула. Главное сейчас – отделаться от графа.

Прежде чем открыть дверь своего кабинета, она закрыла глаза и попыталась сосредоточиться.

Ее кабинет располагался в угловой части здания и состоял из четырех комнат: приемной, маленькой кухни, спальни и ванной. Все офисы и коридоры «Жано-билдинг» были декорированы дорогой дизайнерской фирмой, а кабинетом занималась она сама.

В большой приемной две наружные стены от пола до потолка были стеклянными. Одна стена смотрела на «Форбс-билдинг», другая – на Пятую авеню, которая просматривалась вплоть до арки, ведущей к входу в Вашингтон-сквер и напоминающей Элен о Триумфальной арке ее любимого Парижа.

Своей отделкой – стены нейтрального белого цвета, пол застлан бежевым шерстяным ковром – ее кабинет сильно смахивал на любой другой офис Нью-Йорка. Во всем остальном, впрочем, Элен положилась на свой собственный вкус, стиль и воспоминания, создав роскошное и в то же время очень комфортабельное помещение.

Она сама подбирала старинные образцы французской мебели и лично руководила ее реставрацией. В любое время года независимо от ее присутствия на столе всегда стояли свежие цветы.

Граф, по всей видимости, чувствовал себя в ее святая святых как дома. Он спокойно сидел за ее рабочим столом времен короля Людовика XV. Ваза с цветами была отодвинута в сторону, а на столешнице красного дерева покоились его ноги. В одной руке де Леже держал бокал «Наполеона», в другой – дорогую сигарету.

Выпустив к потолку кольцо дыма, Юбер удивленно посмотрел на Элен.

– Моя прекрасная Элен! – воскликнул он по-французски. – Входи, я не кусаюсь. А если бы даже и кусался, то в данный момент не страдаю от бешенства. – Он разразился раскатистым смехом.

Элен спокойно закрыла за собой дверь и окинула его проницательным взглядом. «Господи, – с отвращением подумала она, – как можно так напиваться в половине десятого утра?»

– Могу я предложить моей прекрасной Элен выпить? – спросил граф, глядя на нее с усмешкой. – В баре есть отличные напитки.

– Благодарю, нет, – холодно ответила Элен.

Похоже, он обиделся. Неужели это тот самый человек, которого она знала с ранней юности? Неужели это тот самый Юбер де Леже, который так страстно добивался ее руки? Нижняя челюсть его давно отвисла.

волосы поседели, а когда-то умные глаза остекленели от беспробудного пьянства.

Плотно сжав губы, Элен подошла к столу и выразительно посмотрела на его ботинки. Он даже глазом не моргнул. Тогда она в ярости сбросила его ноги со стола.

– Дорогая, это не очень вежливо с твоей стороны, – начал было он.

– Юбер, – грозно проговорила она, – ты слишком много себе позволяешь.

Юбер изумленно поднял брови, но Элен уже отвернулась, поставила на место вазу и скинула с себя норковое манто. Затем подошла к креслу, в котором развалясь сидел гость, и посмотрела на него в упор. Он, в свою очередь, глядел на нее с напускным недоумением.

– Юбер, может, тебе напомнить, что это мой кабинет?

Он словно бы встрепенулся и демонстративно хлопнул себя ладонью по лбу.

– Как я мог забыть! – воскликнул он с явной издевкой. – Конечно, он пока еще твой! – Он деланно нахмурился, отхлебнул коньяк и с расстановкой продолжил: – Будем откровенны. Действительно, офис пока еще твой и будет твоим по крайней мере до конца недели.

По крайней мере, – резко повторила она. – Мой дорогой Юбер, если ты решительно настроен составить мне компанию, то тебе придется пересесть вон в то кресло. – Элен указала на пустое кресло напротив.

Он нехотя поднялся, скривив губы в наглой усмешке. Изображая учтивость, сделал вид, что помогает ей сесть, затем плюхнулся в указанное кресло.

– Очаровательный кабинет… и такой прекрасный вид, – одобрительно произнес граф, – но мне кажется, обстановку здесь надо сменить. Уж слишком она женская, что ли… все эти французские штучки…

Элен принялась внимательно рассматривать свои руки. Ей лучше помолчать. Пусть себе болтает.

– Знаешь, – продолжал он, – возможно, уже в следующий понедельник я позвоню дизайнерам и попрошу их все здесь переделать. Пусть сделают этот кабинет более строгим, соответствующим мужскому вкусу.

Элен слушала его вполуха, соображая, как бы побыстрее от него отделаться и не дать ему возможности закатить сцену.

Затушив сигарету, Юбер тем временем потянулся к ее манто и пробежался пальцами по меху.

– Знаменитая черная лама? – спросил он.

– Да, – ответила Элен.

Юбер громко рассмеялся:

– Ну и ну! Любая в этом городе пойдет на преступление, лишь бы заиметь такое. Тебе же стоило только послужить моделью у Ричарда Аведона – и вот, пожалуйста! Итак, Элен Жано, у которой полным-полно всяких мехов, получает еще одну шубу, и причем бесплатно. Да к тому же становится ходячей моделью. Тебе ведь всегда хотелось иметь какой-нибудь титул, а, Элен?

– Вряд ли ты пришел сюда, чтобы поговорить о моей шубе, – сухо заметила Элен.

– Сказать по правде, не для этого. – Юбер вмиг посерьезнел.

– Тогда зачем же?

– Чтобы поговорить о наших общих делах и, конечно же, об Элен Жано. Женщина и бизнес.

Элен замерла, взгляд ее фиалковых глаз остановился на лице Юбера.

– Что ж, в таком случае нам просто нечего обсуждать.

– Нечего?

– Абсолютно. Тебе прекрасно известно, что сегодня Совет директоров, и если у тебя есть какие-то претензии ко мне или к моей издательской политике, давай обсудим их открыто на Совете.

– Открыто копаться в грязном белье? – спросил он, цокая языком. – Боже, какая смелость! Хотя ты всегда была смелой, Элен. Ты всегда добивалась того, чего хотела, и ни разу твое железное сердце не дрогнуло, а?

– Переходи, пожалуйста, к делу, Юбер.

Он неторопливо закурил.

– Именно. Видишь ли, я пришел предупредить тебя, чтобы ты подготовилась, прежде чем войти в зал заседаний.

– Подготовилась к чему?

– К поражению, моя дорогая.

Глава 1

Париж, 1944 год

В этот холодный и ветреный январский день узкие улочки были почти пустынны. Стояла тишина. Небо было голубым и чистым, сияло солнце.

Элен услышала какой-то неясный шум и, решив, что сюда едет грузовик, стала с нетерпением ждать. В этой части Парижа, где в основном жили рабочие, машины были редкостью.

Шум работающего мотора тем временем становился все громче, и Элен, приложив губы к уху фарфоровой куклы Антуанетты, прошептала:

– Смотри, Антуанетта, смотри, скоро ты увидишь первый в твоей жизни грузовик.

Спустя две минуты на улицу Дюран из-за угла выехал серый грузовик со свастикой на бортах. Даже будучи ребенком, Элен уже знала, что это такое.

Еще минута – и боши проехали мимо. Сморщив носик, Элен долго смотрела вслед машине, удивляясь, что могло привести ее на Монмартр. Потом огляделась по сторонам – не наблюдает ли кто за ней – и плюнула вслед захватчикам. Ей было только семь лет, но она уже прекрасно усвоила привычки взрослых парижан. Все как один плевали в сторону бошей, несмотря на то что это было очень опасно.

Прошло почти полчаса, и Элен вдруг почувствовала какое-то беспокойство.

Она посмотрела на свой дом на другой стороне улицы. Все вроде бы тихо и мирно. Ничего пугающего. Кроме… кроме того, что парадная дверь приоткрылась и оттуда выглянула женщина. Элен показалось, что она узнала мадам Курбе, жену человека, работавшего на коммутаторе в префектуре полиции. В общем, кто бы ни была эта женщина, но она подавала какие-то знаки кому-то в доме, одновременно бросая через плечо осторожные взгляды на улицу. Внезапно она исчезла.

У Элен по спине побежали мурашки, и она стремглав ринулась к матери.

Дверь сразу же открылась.

– Быстрей! – Их толстая служанка Мишель буквально втащила ее в дом и тут же закрыла дверь на засов. В прихожей было темно, шторы задернуты, и только слабый свет с улицы пробивался между ними.

Элен посмотрела на круглое, как луна, красное лицо Мишель.

– Что случилось? – спросила она.

Та только пожала плечами и отвернулась. Может, у нее плохое настроение, оттого что в доме очень холодно? Недельный запас угля уже сожгли. Несмотря на свои необъятные размеры, Мишель плохо переносила холод.

Элен оглядела тесную прихожую. Осторожно выглядывая сквозь маленькую щелку в задернутых шторах и нервно ломая изящные руки, у одного из окон застыла мама. Элен заметила, что ее живот выпирает больше обычного, – значит, у них скоро появится маленький братик или сестричка.

Высокая и стройная, мама как-то разом постарела, ее взгляд потух. И все-таки она оставалась элегантной женщиной. Даже в ужасные дни оккупации она не утратила своей осанки.

С 1939 года мама стала швеей у Мадлен де Рош. Сразу после того как Шанель, на которую она обычно работала, закрыла свой салон.

О, как мама шила! Словно сказочная фея, она создавала один шедевр за другим на своей допотопной ножной швейной машинке и даже на руках. Иногда она обшивала своих соседей – тех из них, кто вместо денег платил ей продуктами.

Мама отошла от окна и нервно зашагала по прихожей. Если она и заметила Элен, то не подала виду.

– Боже мой! – воскликнула она задыхаясь. – Катрин все еще не пришла! Ее уроки по актерскому мастерству уже давно закончились.

– Значит, придется уехать без нее, – решительно заявила Мишель. – Если ей хочется стать новой Сарой Бернар, проводя все дни в театре…

– Уехать без Катрин? – Мама в ужасе посмотрела на Мишель. – Нет, мы должны ее дождаться.

Мишель фыркнула и в отчаянии простерла к потолку свои толстые красные руки.

– У нас нет времени! Вы слышали, что сказала мадам Курбе? Она рисковала жизнью, чтобы прийти сюда и предупредить нас. Нельзя терять ни минуты!

Мама всплеснула руками:

– Мишель, мы обязаны подождать! Как ты не можешь этого понять? Катрин – моя дочь!

Мишель недовольно засопела:

– Что с вами разговаривать! Мне еще надо сбегать в кладовую и найти что-нибудь съестное. Путешествие будет долгим. Эдмонд! – крикнула она и побежала на кухню.

Мама посмотрела на Элен усталыми глазами, затем наклонилась и обняла девочку своими худыми руками. Элен испугалась еще больше. Теперь она знала наверняка: случилось что-то ужасное.

– Мама! – Элен заглянула в глаза матери.

– Что, моя маленькая?

– Папа скоро придет?

На глаза матери навернулись слезы, и она вытерла их ладонью. Из детской наверху раздался плач маленькой Мари: она проголодалась или была мокрой.

– Ступай наверх, – отстранилась мать. – Поднимись и одень Мари потеплее: в синий шерстяной костюмчик и теплое пальтишко, – а потом спускайся с ней вниз. Да побыстрее!

– Мы куда-то уезжаем, мама?

– Мы едем путешествовать.

Глаза Элен заблестели. Путешествовать! Просто сказка какая-то!

– Мы поедем на поезде, мама? О, пожалуйста, давай поедем на поезде! Мне так нравится ездить на поезде!

– Да, моя маленькая, – шепнула ей мама, – мы поедем на поезде, но нам надо спешить, иначе мы опоздаем.

Элен обняла мать и тесно прижалась к ней.

– Я быстро, – пообещала она и заторопилась в детскую.

Завидев ее, Мари перестала плакать и ее розовое личико озарилось улыбкой. Глаза у малышки были огромные, блестящие и голубые, как у матери.

Мари смеялась и вырывалась, пока Элен одевала и застегивала ее. Обычно на смех Мари Элен отвечала смехом," но сегодня ей было грустно.

С Мари на руках она наконец спустилась вниз. Мать в коричневом теплом зимнем пальто ходила по прихожей. Мишель и Эдмонд молча стояли в стороне. У каждого из них в руках было по большой плетеной корзине брюквы. Элен застонала: она ненавидела брюкву.

– Она идет! – вновь выглянув в окно, воскликнула мать. – Катрин идет!

Сестре Элен Катрин было тринадцать лет, но выглядела она гораздо старше. Большие карие глаза, каштановые волосы до плеч – в общем, совсем взрослая девушка. Элен не раз замечала, как мужчины на улицах бросали на ее сестру восхищенные взгляды.

Войдя в дом, Катрин остановилась и молча обвела всех недоуменным взглядом.

– Вы куда-то собираетесь? – спросила она.

– Да, собираемся, и все без исключения! – истерично закричала Мишель. Ее необъятная грудь заколыхалась от нервного возбуждения. – Беги к себе и оденься потеплее. Нельзя больше медлить ни минуты!

– Да что случилось-то? – спросила Катрин. – Что случилось?

– Не важно! – раздраженно отрезала Мишель. – Делай как тебе говорят! Одевайся потеплее, да побыстрее.

Катрин перевела вопрошающий взгляд на мать, но та только молча кивнула.

Через две минуты они были готовы покинуть дом.

– Быстрее! – нервничала Мишель. – Пойдемте через сад!

Уже в дверях кухни Элен вдруг вспомнила, что забыла куклу.

– Антуанетта, – сказала она Эдмонду. – Я забыла Антуанетту!

– Оставь, – оборвал ее Эдмонд. – Это всего лишь кукла.

– И вовсе не кукла, – сердито парировала Элен. – Она мой друг!

Мама нежно дотронулась до ее плеча:

– У нас нет времени, маленькая. Мы заберем ее позже.

Элен застыла на месте.

– Я хочу Антуанетту! Прямо сейчас. Я никуда без нее не поеду!

Мишель закатила глаза и, угрожающе замычав, посмотрела на мать.

Та тяжело вздохнула.

– Ну хорошо, – сказала она. – Только побыстрее.

Элен бросилась в детскую. Она ни за что не оставит Антуанетту одну. Ни за что на свете! Эту куклу мама подарила ей на день рождения. Схватив Антуанетту, девочка прижала ее к груди. В это время на улице заурчал мотор. Элен подбежала к окну, раздвинула тюлевые занавески и посмотрела вниз.

Сопровождаемые эскортом мотоциклистов, блестящий черный «даймлер» и несколько серых грузовиков подъехали к парадной двери. Передние крылья машины украшали два флага. Точно такие же были развешаны по всему Парижу, словно немой укор поражения и унижения французов.

Сердце Элен оборвалось. Боши!

Ее охватил внезапный страх: они пришли за ней! И все потому, что она плюнула им вслед.

Борта грузовиков с шумом откинулись, солдаты быстро спрыгнули на мостовую и выстроились в шеренгу вдоль тротуара. Элен принялась считать их, но скоро сбилась. По крайней мере солдат двадцать. Перед строем застыли люди в черных мундирах с серебристой отделкой и в начищенных до блеска сапогах. Их было трое. Отрывистый лающий приказ – и часть солдат в сером бросилась к двери, другие побежали вдоль улицы, свернули за угол и исчезли из виду.

– Элен! – позвала мама. – Быстрее! Быстрее! – В ее голосе слышался страх.

Девочка отошла от окна и стала спускаться по лестнице.

– Быстрей! – взвизгнула Мишель, стоя на первой ступеньке лестницы. – Да поторопись же, маленькая негодница! – Мишель была в панике. Грубо схватив девочку за руку, она потащила ее вниз, не переставая шептать молитвы.

И в ту же минуту в дверь забарабанили. Мама вскрикнула и застыла на месте. Дверь затрещала, но выдержала.

– Бежим! – закричала Мишель, обращаясь к матери. – Нельзя терять ни секунды! Вы что, забыли о маленьком?

Мать вышла из оцепенения и шагнула вперед. Элен бросилась на кухню, испуганно оглядываясь на дверь. От нее уже с шумом отлетали щепки. Да, напрасно она вернулась за Антуанеттой.

Отдав Мари Катрин, мать осторожно открыла кухонную дверь и выглянула наружу. Солдаты! Везде были солдаты.

Вскрикнув, мать быстро закрыла дверь и заперла ее на засов.

– Боши, – прошептала она.

Мишель в ужасе посмотрела на маму и выпустила корзину из рук. Корзина с глухим стуком упала на пол, брюква рассыпалась по полу, но никто не обратил на это никакого внимания.

– Дети, – прошептала мама. – Куда бы нам спрятать детей?

– Не знаю, – растерянно ответила Мишель. – По-моему, во всей Франции не найдется места, куда можно было бы спрятаться от бошей…

Кухонная дверь угрожающе затрещала, готовая вот-вот рассыпаться. Мишель вскрикнула и стала креститься. Мари заплакала.

– Тише, маленькая, – успокаивала Катрин сестренку, нежно баюкая ее. – Тсс…

Мать в отчаянии оглядывалась по сторонам.

– Должно же быть какое-то место… – Голос ее дрожал.

Они вернулись в столовую. Антуанетта выпала из рук Элен, но она даже не заметила.

– Ну конечно же! – внезапно закричала Мишель. – Кухонный лифт!

Красными пухлыми руками она стала подталкивать детей к лифту. Тяжелые дубовые створки с оглушительным скрипом раздвинулись, и Элен тотчас вспомнила, как они играли в этом лифте в прятки.

Однажды Мишель застала их за этим занятием и больно надрала всем уши.

– Вы что, совсем глупые? – спрашивала она тогда. – Решили себя угробить? Этот лифт – ровесник нашей революции! Пол совсем прогнил, а трос вот-вот оборвется! Что, захотелось упасть в шахту и разбиться?

И вот сейчас она приказывала им лезть в лифт, против чего боролась многие годы. Элен ничего не понимала. Неужели Мишель окончательно сошла с ума? Или весь мир уже перевернулся?

– Лезьте туда! – приказала Мишель. – Все без исключения!

Передав Мари маме, Катрин залезла первой. За ней последовали Эдмонд и Элен. Мама снова отдала Мари Катрин; под тяжестью детских тел пол затрещал.

– И чтобы ни звука! – предупредила Мишель и погрозила пальцем перед их носами. – Услышу хоть один звук – выпорю всех четверых.

Элен в испуге отпрянула.

Просунув в лифт дрожащую руку, мать нежно погладила всех по головкам и перекрестила. В глазах ее уже не было страха – наоборот, взгляд стал твердым и смелым, а на губах заиграла печальная улыбка.

– Эдмонд, – ласково сказала мама. – Сын мой, будь сильным, как твой отец, место которого ты сейчас займешь. И ты, Катрин. Вы самые старшие и должны заменить меня. Позаботьтесь об Элен и маленькой Мари. Если выживете, постарайтесь все поскорее забыть, а когда опасность минует… бегите. Ваша тетя Жанин – хорошая христианка. Она живет в Сен-Назере, что расположен в устье Луары на Бискайском заливе. Не знаю как, но постарайтесь добраться до тети Жанин. Господь простит вас за все, что вы сделаете, добираясь туда. Там должны скоро высадиться англичане и американцы. Они не такие свиньи, как боши. Вот увидите, не пройдет и года, как они вышвырнут их из Франции и будут гнать до самого Рейна.

Крак! Входная дверь с оглушительным стуком упала на пол. Элен подпрыгнула от испуга. Мать быстро оглянулась.

– Давайте прощаться, ребятки. Не забывайте, мои дорогие, что мама очень-очень вас любит.

– Да, мама, – прошептала Катрин повзрослевшим голосом и, схватив мамину руку, поцеловала ее. – Мы тоже тебя любим.

Мать внезапно выдернула руку, сняла с пальца золотое обручальное кольцо и неловко сунула его Эдмонду.

– Возьми, сынок, – прошептала она. – Это все, что я могу вам дать. Постарайся его на что-нибудь выменять.

Эдмонд зажал кольцо в руке.

– Да благословит вас Господь, мои детки, – прошептала мать. – Пусть он любит и защищает вас.

Она не плакала, но ее голубые глаза были влажными и печальными. Эдмонд, стыдясь своих слез, отвернулся.

– Помните, что я вам сказала, – предупредила Мишель срывающимся голосом. – Ни звука!

Она всхлипнула и вытерла ладонью свой покрасневший нос. Осторожно отстранив мать, она отпустила створки дверей. Они сошлись вместе, словно челюсти беззубого кита, и дети остались в темноте. Удары в дверь стали глуше.

Где-то со стороны Элен была дырка, отверстие от выпавшего сучка. Когда ее глаза привыкли к темноте, она ясно увидела лучик света, в котором носились миллионы пылинок.

Снаружи что-то происходило. Элен в ужасе схватила Катрин за руку, но сестра и сама заметно дрожала.

Внезапно раздался оглушительный треск. Казалось, обвалилась крыша. Дом вздрогнул, Элен вскрикнула, а Мари заплакала. Катрин тотчас принялась ее укачивать, сунула ей в рот большой палец, и сестренка стала его жадно сосать.

– Крыша, – прошептала Элен. – Рухнула крыша…

– Нет, – шепотом ответила Катрин. – Это дверь.

– А как же мама?..

– Тихо! – шикнул Эдмонд.

Раздался топот сапог и отрывистые команды на немецком. Элен осторожно посмотрела в отверстие.

Ее взгляд ограничивался маленьким пространством комнаты, и все, что она могла видеть, – только зловещие мундиры и начищенные до блеска сапоги. Затем она рассмотрела мамины ноги в серых шерстяных чулках и старых поношенных туфлях. Мишель она безошибочно узнала по необъятным размерам. Служанка стояла рядом с кухонной дверью, прислонившись к стене. Что-то в ее позе смутило Элен, но вскоре она догадалась, что именно: руки Мишель были спрятаны за спину, а ведь она всегда упирала руки в бока!

Внезапно до слуха Элен донесся противный громкий лай: это один из бошей пытался говорить по-французски. Мама отвечала тихим и слабым голосом, и Элен не разобрала, что она сказала. Раздался оглушительный удар, и мама от боли согнулась пополам.

Услышав мамин крик, Эдмонд, задыхаясь от бессильной злобы, бросился к двери лифта, чтобы выскочить и защитить ее.

Катрин вцепилась ему в руку.

– Ты что, не слышал, что нам сказали? – прошептала она. – Мы должны позаботиться о малышах. Ты хочешь, чтобы всех нас убили?

Эдмонд, тяжело дыша, отступил: Катрин права. Мама и Мишель строго-настрого наказали им молчать.

Нацист что-то снова спросил по-французски. Он говорил с таким сильным акцентом, что Элен вся напряглась, чтобы хоть что-то понять.

– Жаклин Жано, – услышала она мамин голос.

– Что? – рявкнул бош. – Я ничего не слышу. Громче!

– Жаклин Жано, – повторила мама. – Жаклин Жано!

– Да как ты смеешь повышать голос в присутствии офицера рейха! – взвизгнул немец.

Раздался жуткий шлепок пощечины, и мамин крик заглушил все остальные звуки.

– Что ты сказала? – заорал бош.

– Ничего, – ответила мама дрожащим голосом.

– То-то! – В голосе нациста звучало удовлетворение. – Будешь теперь говорить?

– Да, – прохрипела мать. – Да.

– Где передатчик?

– Передатчик? – удивилась она. – Я не понимаю, о чем вы. Какой ещё…

Удар! Удары следовали один за другим, каждый последующий сильнее и хлестче предыдущего. Мать застонала и упала на пол совсем рядом с их убежищем. Элен сейчас видела ее всю. Корчась от боли, мама стояла на коленях, лицо ее распухло, изо рта и носа текла кровь. Стыдясь своего унижения, она старалась отвернуть лицо от лифта.

Бош подошел к корчащейся на полу женщине. Со своего места Элен видела только его сапоги и черные бриджи. Он громко откашлялся.

– Так вот, о передатчике…

– Не понимаю, о чем вы! – закричала мама, глотая кровь. – Клянусь, я ничего не знаю!

– Врешь!

В воздухе мелькнул сапог: бош ударил маму в живот. Раздался звериный агонизирующий крик. Эдмонд заткнул уши и беззвучно зарыдал.

Элен закрыла глаза: невозможно больше смотреть на страдания матери, невозможно смотреть, как она пытается подняться, прикрывая руками живот и тем самым стараясь защитить не родившегося еще малютку.

– Мама, – тихо шептала Элен. – Что они с тобой делают?..

Бош отдал какую-то команду. Элен открыла глаза. Солдаты в серых мундирах разделились на группы; часть из них бросилась вверх по лестнице, а другая спустилась в погреб. Они перевернули весь дом, обыскали всю мебель, их голоса раздавались повсюду.

– Нас убьют, – выдохнула Элен.

– Замолчи! – шепотом приказала Катрин.

Казалось, прошла целая вечность и этот ужас никогда не кончится. И вдруг с лестницы что-то весело закричали. Нацист, который стоял рядом с мамой, схватил ее за волосы.

– Дура! – рассмеялся он. – Они уже нашли что искали! Гестапо не проведешь, ясно тебе?

Мама откинулась назад и застонала. Немец ударил ее по лицу, затем плюнул. Элен видела, как плевок стекает по маминой щеке. Она морщилась и моргала. Немец выпустил мамины волосы, но, прежде чем он выпрямился, Элен успела рассмотреть его лицо под козырьком высокой фуражки.

Она глазам своим не верила. Перед ней скорее был череп, обтянутый кожей, и тонкие, жестко очерченные, без единой кровинки губы. Его подбородок рассекал шрам в виде полумесяца. Но что потрясло ее больше всего, так это его кожа: она казалась бледной, как у мертвеца, в то время как глаза были отвратительного розового цвета. Если бы ему приставить рога, то перед ней был бы сам дьявол во плоти.

Немец распрямился, одернул мундир и стал подниматься по лестнице. Элен облегченно вздохнула: его уродство испугало ее даже больше, чем жестокость. Два солдата в сером встали рядом с мамой и каждый раз, когда она пыталась подняться, носками сапог возвращали ее на место.

Послышался громкий топот, все вернулись в столовую. По всей вероятности, они нашли то, что искали. Это был громоздкий металлический ящик со множеством проводов и лампочек.

Бош-альбинос кивнул солдатам, охранявшим маму.

– Покажите ей, как мы наказываем лжецов и предателей, – приказал он. – А когда закончите, везите в штаб.

Заложив одну затянутую перчаткой руку за спину, он покинул комнату.

Солдаты прищелкнули каблуками и затем посмотрели на женщину. Мать молчала, но в глазах ее застыл испуг. Ее поставили на ноги, и она закачалась из стороны в сторону. Элен видела, как один из бошей в черном подошел к ней и, сжав кулак, изо всех сил ударил ее в живот.

– Предательница! – выкрикнул он.

Мать зашаталась.

– Мой ребенок! – закричала она. – Я теряю ребенка!

Слезы градом катились по ее щекам.

Кулак снова врезался ей в живот. Мама закричала еще отчаяннее.

Элен, пылая убийственной ненавистью, внезапно заметила какое-то движение возле кухонной двери. С проворством огромной кошки к солдатам кралась Мишель. Ее большая красная рука осторожно зашевелилась, и перед глазами Элен что-то блеснуло. Кухонный нож! Самый длинный и острый в доме!

С криком бросившись на одного из бошей, Мишель ударила его ножом в спину. Тот вскрикнул и упал на колени. Из открытого рта потекла кровь, а глаза удивленно расширились. Постепенно они сделались стеклянными, он упал вниз лицом, и Элен увидела нож, торчавший у него в спине.

Солдаты ошалело уставились на Мишель, и вот один из них поднял ружье. Мишель инстинктивно вскинула руки, словно пытаясь защититься, но грянул выстрел, и женщину отбросило к стене, затем она стала медленно оседать, словно тряпичная кукла. На животе ее растеклось большое кровавое пятно. Затухающий взгляд, казалось, уперся прямо в Элен сквозь отверстие в двери лифта.

Подхватив маму под руки, нацисты потащили ее к двери. Лицо ее заливала кровь. Элен заметила, что и серые шерстяные чулки ее тоже в крови. Дважды она падала на колени, но ее продолжали тащить дальше.

– Да здравствует Франция! – закричала мама, собрав остатки сил. – Да здравствует Республика!

Эти звонкие слова эхом отдавались на улице и звучали, словно запрещенная песня. Их ясно слышали даже спрятавшиеся в лифте дети. Затем наступила зловещая тишина, после чего взревели моторы и сопровождаемые мотоциклистами грузовики уехали.

И все же в комнате оставили двух бошей – приглядывать за домом и ждать дальнейших распоряжений.

Солдаты сняли каски и поставили ружья у кухонной двери, где лежала Мишель.

Один из них чиркнул спичкой и закурил сигарету. Второй, прохаживаясь по комнате, наткнулся на стул, и тот упал.

И как раз в это время заплакала Мари.

Солдат тотчас замер, затем осторожно подошел к лифту, заслонив от Элен своим телом всю комнату.

Глава 2

Дверцы с шумом разъехались, и детей ослепил яркий свет.

– Посмотри-ка, кого я здесь нашел! – закричал солдат.

Повернувшись к партнеру, он жестом пригласил его к лифту.

Дети тотчас сгрудились вокруг Катрин, как испуганные щенята. Она дрожащими руками прижимала Мари к груди, а та кричала все сильнее.

В мерцающем свете спички Элен отчетливо различала губы солдат, растянутые в плотоядной улыбке. Игнорируя ее, Эдмонда и Мари, боши жадно вглядывались в лицо Катрин. Она, самая старшая из них, внезапно превратилась в маленькую испуганную девочку: в ее широко раскрытых карих глазах застыл страх.

– Ты, – сказал один из нацистов на плохом французском, – ну-ка выбирайся!

Катрин вся сжалась от страха, а дети прижались к ней еще теснее.

– Ты, – ледяным тоном повторил солдат. – Мне что, вытаскивать тебя оттуда?

Катрин неуверенно передала Мари Элен. И, не говоря ни слова, вышла из лифта. Ноги не держали ее, и она упала на колени.

– Ба-а-а! – воскликнул бош, глядя на нее восхищенным взглядом и прищелкивая языком.

Второй солдат бросил недокуренную сигарету на ковер и небрежно раздавил ее каблуком. Его взгляд остановился на товарище.

– Я первый, – пролаял он и для большей убедительности ткнул себя пальцем в грудь.

Второй солдат что есть силы затряс головой:

– А кто ее вытащил оттуда?!

Спор бошей перешел в ссору. И тогда один из них порылся в кармане и вытащил оттуда мелочь. Монета, сверкнув, перевернулась в воздухе. Изловчившись, он поймал ее и зажал в кулаке.

Боши склонились над раскрытой ладонью. Победитель хищно усмехнулся, спрятал монету в карман и, схватив Катрин за плечи, резко поставил ее на ноги.

– Хорошенькая девчушка, – заметил он на отвратительном французском. Своей здоровенной рукой он погладил Катрин по щеке.

Та, вздрогнув, отпрянула назад.

В глазах боша промелькнуло удивление.

– Да она девственница! – обернулся он к товарищу. – Право дело, ничего лучше нет на свете, чем девственницы!

Элен посмотрела на Эдмонда.

– Что они собираются делать?

– Не бойся, – прошептал он, вдруг разом повзрослев.

– Молчать! – раздался окрик.

Элен подпрыгнула и схватила брата за руку. Тот ответил ободряющим пожатием.

В глубине комнаты бош тем временем склонился над Катрин, вплотную приблизив к ней лицо.

– Не каждый день попадаются девственницы, а? – хмыкнул он.

И вдруг, громко вскрикнув, отбросил Катрин. Ударившись о край обеденного стола, она упала на пол.

Бош выругался и дотронулся до окровавленной нижней губы.

Второй солдат истерично засмеялся.

Укушенный злобно посмотрел на товарища и как зверь набросился на девушку.

– Нет! – закричала Катрин. – Ради Бога, нет!

Бош усмехнулся и облизал губы. Катрин прислонилась к столу, выставив руки вперед. Элен услышала звук разрываемой ткани. Платье упало к ногам девушки.

– Пожалуйста… – умоляла она. – Пожалуйста…

Бош дернул за ее бюстгальтер, и Катрин прикрыла руками свои маленькие груди.

– Пожалуйста… не надо, – еле слышно умоляла она.

– Заткнись! – Раздался звук звонкой пощечины.

Катрин зашаталась, затем с яростным криком вцепилась ногтями немцу в лицо. Почти тотчас на его лице появились четыре кровавые полосы.

Злобно выругавшись, он бросил Катрин на стол. Она отчаянно сопротивлялась, когда немец стаскивал с нее шерстяные чулки и штаны, но силы были неравные… Не теряя больше ни секунды, бош спустил брюки и навалился на нее всем телом.

Глава 3

– Нет, – стонала Катрин, – нет! – Ее твердые мальчишеские груди вздымались и опускались в такт ее учащенному дыханию.

– Отпусти ее! – внезапно в бешеной ярости закричала Элен.

Солдаты удивленно посмотрели в сторону лифта и дружно ухмыльнулись. Тот, что лежал на Катрин, сжал ее запястья, раздвинул ей ноги. Она пыталась сопротивляться, но он был гораздо сильнее. От невыносимой боли она закусила губу.

– Давай быстрей! – поторопил его солдат, ожидавший своей очереди.

Насильник лишь отмахнулся. Эдмонд тем временем незаметно подтолкнул Элен и указал ей глазами на кухонную дверь. Внезапно ее осенило: рядом с мертвой Мишель у косяка кухонной двери стояли ружья солдат. Она посмотрела на брата и согласно кивнула.

Бош, пригвоздивший Катрин к полу, достал свой пенис и одним толчком вошел в нее. В воздухе повис отчаянный крик Несчастной. В какой-то момент она вдруг выгнулась, и Элен показалось, что сестра вот-вот сбросит с себя боша, но она лишь бессильно рухнула на спину, содрогаясь в рыданиях.

– Сейчас, – шепнул Эдмонд одними губами.

Элен глазами умоляла поторопиться.

По комнате разносились чавкающие звуки. Катрин вертела головой из стороны в сторону, лицо ее исказилось от отвращения и боли. Второй солдат уже нетерпеливо спустил штаны, не в силах оторвать глаз от происходящего.

Эдмонд подтолкнул Элен – пора! – и осторожно выбрался из лифта. Продвигаясь на четвереньках, словно краб, Эдмонд скоро достиг обеденного стола, спрятался там и махнул Элен.

Стараясь не шуметь, она подползла к столу. Солдаты ничего не заметили.

Сопение насильника и крики Катрин становились все громче.

Ждать больше было нельзя, и брат с сестрой осторожно поползли к кухонной двери, туда, где стояли ружья.

Они ползли не оглядываясь, пока не достигли распростертого на полу тела Мишель. К этому времени насильник, закрыв глаза, уже переводил дыхание. Катрин тихо рыдала.

– Чертовы дети! – вдруг заорал солдат не своим голосом, скользнув взглядом по комнате.

Эдмонд решительно дернул Элен за руку и поволок к кухонной двери. Страх придал ему сил. Он схватил ближайшее к нему ружье и выставил его вперед, в сторону немцев. В руках ребенка тяжелое оружие заходило ходуном, и только ненависть, захлестнув мальчика с головой, не позволила ему проявить слабость.

Нацисты внимательно следили за его действиями. Оба заметно испугались.

– Брось ружье, щенок! – истерично завопил бош, лежавший на Катрин. Второй солдат, не спуская с Эдмонда настороженного взгляда, подобрал штаны и, застегнув ремень, шагнул к мальчику.

– Давай! – в панике крикнула Элен. – Давай, Эдмонд! Стреляй!

Брат все еще не решался, руки его тряслись от тяжести и страха.

Солдат медленно приближался. Побагровев от ярости, он бормотал:

– Опусти. Отдай его мне.

Эдмонд тупо смотрел на него.

– Положи его. Живей. – В голосе немца появились даже ласковые нотки. – Все будет хорошо, мальчик.

Бош приблизился и протянул левую руку к ружью.

– Положи его, – прошептал он вкрадчиво. – Тебе ничего не будет.

Эдмонд отшатнулся, отступил назад, поближе к Элен.

– Эдмонд, – прошептала она сквозь стиснутые зубы, – Эдмонд…

Нацист злобно сверкнул глазами. Второй солдат, боясь спугнуть мальчика, только наблюдал. Мари испуганно притихла.

Рука боша почти коснулась дула.

– Осторожней, – прошептал он ласковым шепотом. – Отдай мне ружье. Вот так, хорошо…

– Эдмонд! – закричала Катрин, пытаясь сбросить с себя насильника. – Эдмонд! – еще громче крикнула она. – Ради Бога…

– Заткнись! – рявкнул лежащий на ней солдат и наотмашь ударил ее. Катрин, больно стукнувшись головой об пол, жутко застонала.

Яростно вскрикнув, Эдмонд нажал на курок. Сверкнул огонь. В лифте пронзительно закричала Мари. И тут же наступила гробовая тишина. Элен затаив дыхание осторожно перевела взгляд на Эдмонда и чуть не лишилась чувств.

Он все еще держал перед собой ружье, а по его шее изо рта текла кровь. Вследствие отдачи его прикладом ударило в челюсть и отбросило к Элен. Однако он устоял на ногах.

Солдата, приближавшегося к нему, больше не существовало. Пуля разорвала ему грудь, кровавые ошметки плоти заляпали всю стену.

Второй бош смотрел на Эдмонда остекленевшим взглядом.

Парень направил ствол на него.

– Подтяни штаны, – сказал он не своим голосом. – Медленнее. Иначе…

Бош начал медленно натягивать штаны, от страха не спуская глаз с Эдмонда.

– Вставай, – кивнул тот Катрин. – Пойди оденься.

Сестра всхлипнула и неуклюже поднялась.

На какую-то долю секунды Эдмонд оставил немца без внимания, и в тот же миг бош бросился на Катрин и сбил ее с ног. Она упала на пол, немец же, используя ее худенькое тельце как щит, стал медленно подниматься. Одной рукой он обхватил ее за шею, в другой блеснуло лезвие перочинного ножа, острие которого он приставил к ее горлу. Глаза Катрин широко раскрылись от ужаса, она то и дело хватала ртом воздух.

– Бросай ружье – или я перережу ей горло! – приказал бош и в упор посмотрел на Эдмонда.

Мальчик не сдвинулся с места. Его мрачное лицо было мокрым: его прошиб холодный пот. И все же он не выпустил оружия из рук.

Нож впился в горло Катрин, и по шее медленно потекла струйка крови.

– Бросай ружье! – повторил бош.

Эдмонд беспомощно разжал пальцы.

Губы боша расплылись в жестокой улыбке. Все еще держа нож у горла Катрин, он ловко шагнул вперед и резким движением ноги откинул ружье к двери.

– Дурачье, – усмехнулся он.

Мурашки побежали по коже Элен, но что-то подсказало ей, что в доме кто-то появился. Она осторожно огляделась: какой-то человек вышел из прихожей и крадучись шагнул в столовую. Не может быть! Ее сердце учащенно забилось. Да, это месье Лаваль, приятель отца! Элен встретилась с ним взглядом, и он тут же приложил палец к губам. Спаситель был уже в трех шагах от немца, как вдруг скрипнула половица. Вздрогнув, бош выпустил Катрин, резко обернулся и в ту же секунду взмахнул рукой. Месье Лаваль пригнулся, но лезвие ножа разрезало его зимнее пальто до подкладки. Элен вздрогнула.

– Катрин! – закричала Элен. – Катрин!

Катрин перевела на нее невидящий взгляд.

– Катрин, – снова закричала Элен, – отойди от них!

Сестра словно проснулась – она дернулась и отскочила. Элен тотчас взяла ее холодную руку в свою и скорее услышала, чем увидела, как нож вновь сверкнул в воздухе. Изловчившись, месье Лаваль в тот же миг ударил боша коленом в пах. Тот закричал и согнулся пополам, нож выпал у него из рук. Скорчившись от боли, немец повалился на пол.

– Месье Лаваль! – внезапно закричала Элен, потянув его за полу пальто. – Они забрали маму! Нацисты забрали маму!

– Да, Элен, – наклонившись, месье Лаваль заглянул ей в глаза, – они забрали твою маму, но нельзя позволить им забрать и вас.

Элен кивнула и вытерла слезы.

– А теперь слушайте меня внимательно. Вы должны немедленно покинуть этот дом. Вы меня понимаете?

Элен кивнула.

– Хорошо. Я отведу вас в безопасное место.

Взгляд месье Лаваля упал на Катрин, и только тут он заметил кровь на ее ногах.

– Бедная девочка, – прошептал он в шоке. – Они хуже, чем звери. – Но тотчас овладел собой. – Беги наверх, оденься. Только поскорее. У нас нет времени.

Дальше события развивались с невероятной быстротой. Месье Лаваль умело связал боша с помощью веревки, которую принес Эдмонд, затем заткнул ему рот полотенцем. Тот только испуганно моргал.

Одевшись, вернулась – Катрин, подхватила на руки Мари и крепко прижала ее к груди.

– Готовы? – спросил месье Лаваль.

Дети молча кивнули и вслед за своим спасителем вышли через черный ход.

Они бежали через двор по хрустящему белому снегу, мимо заржавленной старой бочки, в которую летом собирали дождевую воду, мимо бельевых веревок. Что-то подсказало Элен, что она этого никогда больше не увидит.

Они бежали во имя жизни.

Глава 4

Месье Лаваль остановился перед дверью дома с табличкой «Ул. Жюль Тале, 17» и быстро нажал кнопку звонка три раза подряд.

Ни в одном из окон серого обветшалого здания не было света.

Элен уже начала было подумывать, что в доме никого нет, как вдруг дверь открылась и в проеме появился гигантский силуэт лысого обрюзгшего негра.

Месье Лаваль снял берет и что-то тихо сказал.

Гигант тяжелым оценивающим взглядом посмотрел на детей, затем посторонился и жестом пригласил их войти. Дети молча ступили на порог, и тяжелая дверь закрылась.

Элен удивилась роскошным сверх всякой меры интерьерам. Повсюду стояли хрустальные канделябры, восточные белые вазы с синим орнаментом, антикварная мебель. Пол устилали толстые мягкие ковры. Кроме того, здесь было очень тепло.

Негр велел им ждать, а сам постучался в одну из многочисленных дверей. На миг послышались обрывки разговора и веселый женский смех, затем снова стало тихо.

Вскоре громила вернулся в сопровождении изящной дамы восточного типа. Элен смотрела во все глаза. От этой роскошной женщины веяло далекими странами, запахом орхидей и водяных лилий. Ее кожа была прозрачной, а черные волосы, сверкая на свету, потоком струились по спине. А глаза! Экзотические – слегка раскосые, черные и проницательные… Платье блестящего красного шелка с низким вырезом чудесным образом подчеркивало изящество фигуры. На шее на платиновой цепочке висел огромный, немыслимой огранки, бриллиант. Зимой 1944 года его сверкание было просто неприличным.

Дама направилась прямо к месье Лавалю и протянула ему руку, белую и хрупкую, словно тонкий фарфор.

– Месье, – произнесла она певучим, чистым голосом. Значит, это ее звонкий, словно хрусталь, смех Элен слышала минуту назад.

– Мадам Чанг, – сказал месье Лаваль с явным уважением, – спасибо, что приняли меня.

Женщина кивнула и сразу перешла к делу:

– Месье, вы, конечно, пришли ко мне только потому, что у вас неприятности. Поймите меня правильно – я помогу вам, если это в моих силах, однако я знать не хочу никаких подробностей. – В голосе женщины угадывались жесткие нотки деловой дамы, от нее сразу же повеяло холодом. – Надеюсь, мы понимаем друг друга?

– Абсолютно, мадам. Поступок весьма благоразумный с вашей стороны, вы только заслуживаете всяческого уважения.

– Тогда чем я могу помочь? Месье Лаваль указал на детей:

– Им нужно где-то спрятаться.

Мадам Чанг даже глазом не моргнула. – Просьба не совсем обычная, – сказала она. – Вы же понимаете, месье, что я не могу закрыть свое заведение на всю ночь, пусть даже тому причиной будут четверо детей.

– Я понимаю.

– Вот и хорошо. – Миндалевидные глаза мадам пытливо посмотрели на месье Лаваля. – Как долго они должны здесь оставаться?

– По крайней мере до завтра. Завтра я вернусь и отведу их в другое место.

– Тогда решено. Но помните, что вы должны забрать их не позже трех часов дня.

– Мадам, вы так добры, – начал было рассыпаться в благодарностях месье Лаваль. – Я…

Но мадам Чанг прервала его:

– Вы, однако, должны гарантировать мне следующее.

Все молча уставились на женщину.

– Они должны вести себя очень тихо. Старшие дети смогут сделать так, чтобы ребенок не плакал? – Она вопросительно посмотрела на Катрин.

Та кивнула.

– Тогда все в порядке. – Мадам обернулась к негру: – Отведи их наверх, в комнату Жизель.

Гигант молча поклонился и жестом приказал детям следовать за ним.

Элен в нерешительности посмотрела на месье Лаваля.

– Чего ты ждешь? – попытался успокоить он девочку. – Догоняй остальных. Завтра днем я вас заберу.

Элен бросилась ему на шею, затем так же внезапна разжала свои объятия и последовала за гигантом. Эдмонд и Катрин пропустили ее вперед.

Комната Жизель располагалась в мансарде. Стоя на цыпочках на своей кровати, Элен смотрела на зубчатые крыши домов. Наступила ночь, и на улице была непроглядная темень.

Жизель сказала, что в доме мадам Чанг служат двадцать девушек. Они пользовались особыми привилегиями: им хорошо платили, и по сравнению со всем голодающим Парижем здесь всегда была в достатке еда. Но самым главным было то, что все девушки здесь прекрасно одевались. По тем временам это была неслыханная роскошь.

Самой популярной, самой восхитительной и самой высокооплачиваемой из всех девушек, по словам Жизель, была Жослин. Мужчины, которые могли позволить себе развлекаться с ней, отзывались о Жослин как о самой сексуальной женщине Парижа. Правда, стоила она шесть тысяч франков в час – целое состояние.

– Мне скучно, – проворчал Эдмонд. Местные нравы его совершенно не интересовали.

Элен поддакнула:

– И мне не нравится сидеть сложа руки.

Жизель задумалась, затем лицо ее просияло.

– Вот что я придумала, – сказала она. – Я нарисую ваши портреты! Как вы к этому относитесь?

Эдмонд поморщился.

– Не беспокойся, я хорошо рисую, – поспешила заверить его Жизель. – Главное, сидите не шевелясь.

Она поспешила к туалетному столику, где держала альбом и набор карандашей, затем поставила стул в самое освещенное место и, усевшись на него, оглядела детей. Прищурившись, она долго изучала их, потом принялась за работу.

Через полчаса все четыре портрета были готовы. Жизель торжественно показала их детям.

– Как вам нравится? – спросила она, явно напрашиваясь на похвалу.

Портреты и впрямь были хороши. Элен сразу узнала Катрин – это была ее точная копия. Правда, сама она на рисунке выглядела гораздо моложе и красивее – совсем не то, что в жизни. Эдмонд тоже не слишком походил на самого себя: какой-то странный нос и слишком близко посаженные глаза.

Жизель вопросительно посмотрела на Элен.

Но прежде чем та успела высказать свое мнение, в коридоре раздались шаги, а затем в комнату постучали. Катрин вздрогнула и затравленно посмотрела на дверь.

Жизель улыбнулась и потрепала девочку по плечу.

– Не бойся, – успокоила она. – Это всего лишь Роланд.

Спрятав альбом в ящик, она открыла дверь. В комнату вошел черный гигант с подносом в руках. Из-под куполообразных крышек посуды шел вкусный запах. Негр поставил поднос на туалетный столик и ушел.

– Он не очень-то дружелюбный, – заметила Элен, когда дверь за ним закрылась. – Все время молчит. Никогда не скажет ни слова.

– Он немой, – ответила Жизель.

– Но он ведь слышит и понимает нас?

Жизель кивнула, подошла к туалетному столику и сняла крышки. От неожиданности Элен открыла рот, сразу же забыв и о Роланде, и о его немоте.

Хозяйка комнаты тем временем разложила еду по фарфоровым тарелкам с золотым ободком. Мясо с грибным соусом, вареный картофель и припущенные на пару овощи! На случай, если еды не хватит, на десерт было подано мелкое печенье. У Элен сразу же слюнки потекли от вида и запаха вкусной пищи, и она, не теряя времени, набросилась на еду.

Внезапно Элен проснулась. Непонимающе огляделась по сторонам, силясь понять, в чем дело, прислушалась. Кто-то осторожно стучал в дверь.

Глаза девочки постепенно привыкли к темноте. Она посмотрела на кровать Жизель и увидела контуры ее спящей фигуры. На полу, расстелив стеганое одеяло, спали Катрин, Эдмонд и Мари.

Элен снова услышала стук, на этот раз громче.

Она повернулась к Эдмонду, секунду раздумывала, а потом решительно потрясла его за плечо.

Брат проснулся и сел.

– Какого…

Элен рукой закрыла ему рот.

– Тсс… – прошептала она. – Там за дверью кто-то есть.

Он тотчас замер и прислушался. Стук повторился. На этот раз он достиг и ушей Жизель.

– Убирайтесь! – крикнула она сонным голосом.

– Жизель, – позвал женский, с легкой хрипотцой голос. – Это я, Жослин. Открой! Мне надо с тобой поговорить!

– Ладно, – раздраженно отозвалась хозяйка комнаты. Она потянулась и протерла глаза. Противно скрипнули пружины.

Едва Жизель двинулась к двери, как Эдмонд и Элен притворились спящими.

Дверь отворилась, и в комнату проник тонкий лучик света. Стоявшая за дверью женщина держала в руке свечу.

– Жослин, – зашептала Жизель, – что тебе надо в такой ранний час?

– Тсс… Они спят?

– Откуда ты о них знаешь? – удивилась Жизель.

– Все очень просто: вчера я видела, как двое детей поднимались по лестнице, но, судя по шагам, их было гораздо больше. И еще им приносили обед.

В мерцающем свете свечи Элен разглядела необычайно красивую женщину: высокую стройную блондинку с роскошным телом, которое просвечивало сквозь голубой шифоновый пеньюар.

– Впусти меня, Жизель, – упрашивала она. – Я только на минуту.

Жизель сердито покачала головой.

– Хорошо, хорошо, я тебе все объясню. – Жослин осторожно огляделась и зашептала: – Мы можем получить за них кучу денег.

– Денег? – взвизгнула Жизель.

– Тсс… Ты же их разбудишь! Просто дай мне на них посмотреть. Потом ты все узнаешь.

Жизель уперла руки в бока.

– Нет, объясняйся прямо сейчас.

– Ну хорошо. Меня сегодня посетил один из моих давних клиентов, штандартенфюрер…

– Знаю, знаю, такой лысый…

– Так вот, он сказал мне, что по всему Парижу ищут четверых детей.

– Четверых детей?

Элен почувствовала, как у нее по спине поползли мурашки. Рядом вздрогнул Эдмонд.

– Да, четверых. Старшие, мальчик и девочка, еще один ребенок лет семи-восьми и с ними малютка. Они убийцы.

– Убийцы? – рассмеялась Жизель. – Эти маленькие ангелочки?

– Не будь дурой, – оборвала ее Жослин. – Они действительно убийцы. Вчера они застрелили боша. Их было двое, но один остался в живых и рассказал, что произошло. И сейчас за их поимку назначена награда.

– И сколько? – В глазах Жизель вспыхнул алчный огонь.

– Полмиллиона франков, – помолчав, сказала Жослин.

– Полмилл… – Жизель чуть не задохнулась. – Боже, это же целое состояние!

– И половина этой суммы будет твоя, – быстро добавила Жослин. – Только подумай, четверть миллиона франков за каждого! Мы сможем купить себе три и даже четыре платья от лучших кутюрье… Так ты меня впустишь?

Жизель все еще колебалась:

– Но мадам Чанг…

– Мадам Чанг никогда ничего не узнает, поверь мне. Я сама все организую.

– Но…

– Никаких «но». – Жослин обезоруживающе улыбнулась и нежно провела тонким пальчиком по щеке Жизель. – И кроме того, моя дорогая, я ведь вижу, как ты на меня смотришь. Я уверена, что ты любишь мужчин, а предпочитаешь женщин. – Улыбка Жослин стала шире. – Что ж, иногда мне самой нравятся женщины. Возможно, я даже приглашу тебя к себе.

Голос Жизель перешел на шепот:

– Пригласишь к себе в комнату?..

Жослин кивнула и картинно распахнула пеньюар: ее груди были такой совершенной формы, какая бывает только у греческих статуй. Жизель восхищенно ахнула.

– Я позволю тебе делать со мной все, что ты захочешь, – весело продолжала Жослин и, помолчав, добавила: – Я даже раздвину для тебя ноги.

Дрожащими руками Жизель распахнула дверь и пропустила искусительницу.

– Входи, – прошептала она.

Эдмонд толкнул Элен, и оба тотчас закрыли глаза и дружно засопели. Женщины приблизились к ним и, подняв свечу, осветили их лица.

– Они очень подходят под описание, – шепотом сообщила Жослин. – Я просто уверена, что это они.

Затем Элен услышала, как женщины направились к двери.

– Жослин… – начала Жизель дрожащим голосом.

– Да?

– Я хочу к тебе. Прямо сейчас.

Жослин с удивлением посмотрела на нее, но тут же, улыбнувшись, заключила ее в свои объятия и звучно поцеловала в губы.

– Ну что ж, идем, – согласилась она, – но тебе надо поскорее вернуться обратно и присмотреть за, ними, чтобы не сбежали. К тому же мне надо хорошенько выспаться. Первое, что я сделаю утром, – пойду и поговорю со штандартенфюрером. – Она передернула плечами. – Он, конечно же, будет настаивать, чтобы я позавтракала с ним в этом ужасном кафе на Елисейских полях.

Дверь со щелчком закрылась, и комната снова погрузилась в темноту. Элен ждала, что в замке повернется ключ, но Жизель в спешке, должно быть, совсем забыла об этом.

Выждав, когда стихнет звук шагов в коридоре, Эдмонд резко сел на импровизированной кровати,

– Просыпайся, Катрин, – строго приказал он. – Давайте одеваться.

– Полмиллиона франков! – воскликнула Элен. – Представляете, какое богатство! Во всем мире не наберется столько денег.

– Поторапливайся! – скомандовал Эдмонд тоном, не допускающим возражений.

Он уже был на ногах и на цыпочках двигался к ночному столику Жизель. Элен услышала, как он пошарил в темноте, затем чиркнула спичка, вспыхнуло и погасло пламя. К этому времени она уже растолкала Катрин.

Глава 5

В аллее было темно, и они несколько раз падали, поскользнувшись на предательском льду. Уличные фонари не горели: электричество в Париже давали вечером только на полчаса.

Элен, дрожа от холода, натянула воротник своего зимнего пальто до самого подбородка. Она была без шапки, и у нее замерзли уши.

Рядом с ней в гробовом молчании еле тащилась Катрин. У нее на руках был маленький тихий комочек – Мари. Вот уж для кого холод может быть смертельно опасным!

Но еще опаснее – быть пойманным на улице после комендантского часа. Каждого француза, схваченного ночью, приводили в комендатуру, и случалось одно из двух: если им везло и ночь была спокойной, то их заставляли всю ночь чистить солдатские сапоги. Если же накануне участниками Сопротивления был убит какой-нибудь немец, то нарушителей расстреливала специальная команда.

Вчера Эдмонд убил боша, и Элен с тяжелым сердцем думала о том невинном французе, который расплатится за это убийство своей жизнью. В том, что эта расплата неминуема, Элен ни капли не сомневалась: боши всегда точно исполняли свои угрозы.

Но один из главных человеческих инстинктов – инстинкт самосохранения, а не самопожертвования; именно поэтому сейчас сознательно и подсознательно они боролись за свою жизнь. Цель их была предельно ясной: как можно скорее выбраться из Парижа. Они должны выполнить мамин завет и добраться до Сен-Назера, чтобы найти приют под гостеприимной крышей дома тети Жанин.

Сен-Назер! Это так далеко! Элен никогда не ездила дальше Рамбуйе.

– У нас ведь совсем нет денег, – вдруг сказала она вслух. – Как же мы уедем из Парижа?

– Деньги у нас есть, – тихо отозвался Эдмонд.

– Есть? – удивилась Катрин.

– Да, – ответил Эдмонд. – У нас есть мамино обручальное кольцо и куча франков. Больше двух тысяч.

– Две тысячи франков? – прошептала Катрин. – Где ты их взял? – подозрительно спросила она.

– У Жизели, конечно, где же еще.

– Но… но ведь это воровство! – ахнула Катрин. Эдмонд даже не удостоил ее ответом. Элен представила, как он в темноте пожимает плечами.

– Ну и правильно! – выступила она в защиту брата. – Жизель – просто чудовище. Она заслуживает, чтобы ее обокрали. Она хотела продать нас бошам.

– Но воровать…

Эдмонд резко оборвал сестру:

– А чего же ты хочешь? Остаться в Париже, чтобы тебя поймали? Или повторить то, что они с тобой сделали? Ты этого хочешь?

От слов брата Катрин, как от пощечины, сразу сникла и замолчала, а спустя мгновение горько заплакала.

– Прости, – тут же бросился к сестре Эдмонд. – Я не хотел тебя обидеть. Тебе досталось больше, чем нам, и все-таки, если мы хотим добраться до Сен-Назера, без денег не обойтись. Нам даже этих не хватит, поверь мне.

Глава 6

Прошло уже несколько дней, как они покинули Париж. Эдмонд нанял велотаксиста, чтобы он вывез их из города, но опасность все еще не миновала.

Сейчас дети пробирались грязными тропинками, протоптанными через поля. Так им удавалось не только избегать потока немецких машин, но и обходить расположенные вдоль дорог деревни.

Подошла очередь Эдмонда нести Мари, и он, перекинув сестренку через плечо, что-то тихо напевал, чтобы ее развлечь.

Внезапно Элен остановилась.

– Мне надо! – заявила она твердо.

– Хорошо, – кивнул Эдмонд, – отдохнем минут пять, и снова в путь.

– Слава Богу, – обрадовалась Катрин. – А то у меня уже ноги отваливаются.

Засунув руки в карманы пальто, Элен смотрела на бесконечные заснеженные поля и далекие деревни. Где-то впереди, у самого горизонта, виднелись два одинаковых шпиля.

– Эй… там что-то виднеется, – сказала она.

Эдмонд присмотрелся.

– Похоже на церковь или на что-то в этом роде, – хмыкнул он.

– Это, наверное, Шартр, – оживилась Катрин. – Мишель говорила, что из Абли виден собор, а мы только что миновали Абли.

Эдмонд задумчиво кивнул:

– Пожалуй что так. Насколько я знаю, здесь нет другого собора.

– Надеюсь, что до Сен-Назера не так далеко, как до Шартра, – буркнула Элен. – Я просто не выдержу.

Эдмонд слабо улыбнулся сестре. Внезапно ее осенило:

– А может, нам добраться туда поездом?

– Не получится. Нужен специальный пропуск и деньги на билет. Ни того ни другого у нас нет, я все отдал велотаксисту.

– А как же мамино кольцо? – вспомнила Элен. – Разве мы не можем расплатиться им?

– Мне бы не хотелось его трогать, – похлопал себя по карману Эдмонд. – Это единственная вещь, которая у нас осталась от мамы. Это как… фамильная реликвия.

– А ты не мог бы украсть еще денег? – простодушно спросила сестра.

– Запомни, Элен, – рассудительно произнес брат. – Воровство есть воровство, и не имеет значения, по какой причине ты это делаешь. Это плохо, и ничто не может оправдать твой поступок.

– Но если это плохо, то почему… – начала было Элен, схватив брата за руку.

Потому что у меня не было выбора, – ответил он. – Помнишь, мама сказала, что Господь простит нам все, что бы мы ни сделали. И все равно это не оправдывает меня. Что плохо, то плохо. А в общем, пять минут прошли! – хлопнул в ладони Эдмонд. – Пора двигаться дальше.

– Уже? – простонала Катрин.

– Уже! – твердо ответил Эдмонд. – Нам еще идти и идти.

Не прошли они и десяти метров, как Катрин пронзительно вскрикнула. Вздрогнув, Эдмонд и Элен резко обернулись. Сестра, скорчившись от боли, растирала левую лодыжку. Эдмонд передал Мари Элен и легонько похлопал Катрин по спине.

– В чем дело? – с тревогой спросил он.

– Моя нога, – простонала девушка. – Я подвернула ногу на этих колдобинах.

Эдмонд встал на колени и осторожно пощупал ее ногу, затем взял сестру под мышки и выпрямил ее.

– Как, идти сможешь? – спросил он.

Сделав несколько осторожных шажков, Катрин кивнула.

Эдмонд задумчиво оглядел поля, остановил свой взгляд на видневшейся вдали дороге.

– Нам надо выйти на дорогу, – сказал он наконец. – Тебе будет гораздо легче идти.

– На дорогу? – удивилась Катрин. – Но это же опасно!

– С твоим растяжением связок тебе не пройти по этим ухабам. И потом я сомневаюсь, что кто-нибудь нас здесь ищет. Не могут же боши из-за нас прочесать всю Францию. Не такие уж мы важные птицы.

Катрин согласно кивнула: пожалуй, в словах брата был здравый смысл.

Даже несмотря на то что сейчас под ногами у них был асфальт, двигались они еле-еле. Катрин заметно хромала; правда, она ни разу не попросила о передышке, и то хорошо. Ведь им пора подыскивать место для ночлега.

Спустя какое-то время вдали вдруг послышалось урчание мотора.

Элен вопросительно взглянула на Эдмонда и кивнула на придорожную канаву:

– Может, нам…

– Не стоит. Но на всякий случай ваши имена – Сара и Дени, а мое – Жак. Мы живем в Абли и идем в Шартр навещать заболевшую бабушку. Поняли?

Сестры дружно кивнули.

Меньше чем через минуту со стороны Абли к ним приблизилась большая черная машина. Пухлый розовощекий бош в полевой форме, опустив боковое стекло, поманил их пальцем.

Элен вопросительно посмотрела на Эдмонда. Он кивнул, и они все направились к машине.

– Куда путь держите? – поинтересовался шофер на весьма приличном французском.

– Наша бабушка заболела, – печально склонила голову Катрин. – Вот идем ее навещать.

Рот шофера растянулся в улыбке, когда он задержал свой взгляд на девушке.

– Где она живет? – спросил он.

– В Шартре, – махнула рукой в сторону видневшихся вдали шпилей Катрин.

– С такой вывихнутой ногой, – он лукаво подмигнул, – вам придется долго добираться до Шартра. – Внезапно его улыбка стала шире. – Знаете что? Я вас туда подвезу. – Бош наклонился к противоположной дверце и распахнул ее. – Залезай, – сказал он.

Это был скорее приказ, чем приглашение. Катрин не сдвинулась с места.

– А как же мой брат и сестры? – спросила она.

– Пусть сядут сзади.

Элен снова вопросительно посмотрела на Эдмонда. Он задумчиво кивнул и взялся за ручку задней дверцы.

Элен с интересом рассматривала салон. Для нее все было внове: никогда раньше она не ездила в машине. От мягких и упругих сидений приятно пахло кожей, блестел щиток полированного дерева…

Немец плавно тронул машину и вновь с интересом взглянул на Катрин. Та не скрывала своего отвращения к бошу: уперевшись лбом в стекло, она смотрела на проплывавший за окном безжизненный пейзаж.

– Как тебя зовут? – наконец нарушил он тишину.

– Сара, – тихо ответила Катрин, даже не взглянув на него.

– А меня Курт, – сказал он. – Я родом из Рейнланда. Там есть такой город – Коблец. А ты где живешь?

– В Абли.

Терзаемая любопытством, Элен тем. временем потрогала лежавший рядом сверток: бумага зашуршала.

– Что здесь? – громко спросила она.

Шофер посмотрел на Элен через зеркало заднего вида.

– Газеты. Я каждый день езжу в Париж и забираю газеты для генштаба в Шартре.

Элен быстро отдернула руку, словно в газетах притаилась змея. Это движение не осталось незамеченным.

– Можете посмотреть, – предложил бош. – Времени полно – до Шартра больше двадцати километров.

– Нет, спасибо, – вежливо отказалась Элен.

Немец сделал вид, что не слышит, и, пошарив рядом с собой на сиденье и взяв сложенную газету, через плечо протянул ее девочке.

– Возьми, у меня есть свой экземпляр.

Элен ничего не оставалось делать, как, буркнув себе под нос «спасибо», взять протянутую газету. Она тут же передала ее Эдмонду. Брат нехотя развернул и вдруг, резко положив ее на колени, озабоченно уставился в окно.

Пораженная его реакцией, Элен решила выяснить, что его так смутило. В глаза ей бросился заголовок: «Горе матери». Далее мелким шрифтом было напечатано: «По всей стране объявлен розыск похищенных детей. Награда составляет миллион франков». Ниже, под расплывшимся фото толстой женщины, которую Элен никогда в своей жизни не видела, были помещены три карандашных рисунка.

Сердце оборвалось. Это были рисунки Жизель: она их сразу узнала. Девушка на одном из них была вылитая Катрин.

По телу Элен пробежал озноб. Все понятно: объявили розыск пропавших детей, боши решили завоевать популярность у французов. Если бы они написали, что разыскивают малолетних убийц, те в одну ночь стали бы национальными героями. Любой встретившийся француз с открытым сердцем оказал бы им помощь. Но все было представлено так, что они якобы похищены и их безутешная «мать» с нетерпением ждет их возвращения. Ясно, что романтически настроенные французы сделают все от них зависящее, чтобы вернуть детей «матери». Элен ни капли не сомневалась, что любой земляк после встречи с ними очертя голову помчится в ближайший полицейский участок.

И откуда только берутся такие «матери»? Скорее всего она служит в гестапо.

Выходит, теперь им надо бояться не только бошей – любой француз стал сейчас их потенциальным врагом.

Эдмонд наконец отвернулся от окна, сложил газету и невозмутимым голосом произнес:

– Посмотри-ка, Сара. Здесь есть кое-что интересное.

Катрин не сразу сообразила, что брат обращается к ней, а Эдмонд исподтишка уже показывал ей рисунки.

Выражение ее лица не изменилось, только мертвенная бледность покрыла его. Она снова уставилась в окно.

На дороге почти не было движения. Они проехали мимо взвода немцев, маршировавших в сторону Шартра. Их вид только усилил ужас Элен. Она не переставая думала о том, что будет, если шофер их узнает. Ясно одно: он не моргнув глазом сдаст их в полицию. Возможно, уже сейчас он едет не в Шартр, а в ближайший полицейский участок. Или того хуже – в штаб-квартиру гестапо.

Немец в очередной раз бросил взгляд на Катрин и нахмурился.

– Слушай, – обронил он задумчиво, – мне почему-то знакомо твое лицо. У меня такое чувство, будто я встречал тебя раньше.

– Чепуха, – тотчас отозвалась Катрин.

– Да нет, я в этом уверен. Может, в Абли? Я часто через него проезжаю.

– Ну конечно! – воскликнула девушка. – Теперь и я припоминаю. Я тоже вас раньше видела.

Немец вдруг резко нажал на тормоз. Машина остановилась.

– Ах ты Господи! – воскликнул он, перегнулся через спинку сиденья и взял газету с коленей Эдмонда. Пристально вглядевшись в рисунки на первой странице, бош помахал газетой у нее перед носом: – Вы… вы же похищенные дети! Те, которых ищет вся страна!

Внезапно Катрин захохотала. Этот смех Элен часто слышала дома, когда сестра практиковалась перед зеркалом. Похоже, ее уроки по актерскому мастерству сейчас сослужат им службу.

– И что смешного? – удивился шофер.

Катрин сделала вид, что задыхается от смеха.

– Да как вы не понимаете? – спросила она, едва дыша. – Нас никто не похитил. Мы сами убежали из дому!

– Но… почему? – удивился шофер.

Лицо Катрин сделалось злым.

– Потому что наша мать – чудовище! – яростно выкрикнула она. – Нам пришлось убежать от нее, потому что она нас все время била и мы ходили в синяках!

– Тогда почему вы идете в Шартр?

Катрин набрала в легкие побольше воздуха:

– Там живет мой приятель Ив. Это единственное место, куда мы можем пойти.

– Да… но газеты, – недоуменно заморгал немец. – Там пишут, что вас похитили. Газеты не могут врать.

Катрин горько рассмеялась.

– Вы так считаете? – спросила она, заглядывая шоферу в глаза.

– Да, но зачем им врать?

– Все очень просто: наша мать – женщина умная. Она посчитала, что люди обязательно сообщат о встрече с нами, если будут знать, что нас похитили.

Немец недоверчиво хмыкнул:

– Как же тогда ей удалось организовать эту публикацию?

Вот уже год как она встречается с одним высокопоставленным немцем. Он по уши влюблен в нее, и она крутит им, как захочет. – Катрин помахала газетой. – Ему ничего не стоит организовать подобную публикацию.

– Звучит неубедительно, – покачал головой бош. – В любом случае, несмотря на то что мне не хочется этого делать, я буду вынужден сдать вас властям. Это мой долг солдата.

– Я понимаю, – отозвалась Катрин и потупила взгляд. – Я уже слишком взрослая, чтобы позволять матери вмешиваться в мою жизнь, – прошептала она. – Я уже выросла, а она этого не замечает. Мои желания ее совсем не интересуют.

Шофер явно заинтересовался.

– Желания? – спросил он. – Какие желания?

Элен заметила, как заблестели его глаза.

– Как вы не понимаете? – удивилась Катрин-, пожимая плечами. – Быть женщиной и не сметь делать то, что тебе хочется…

Шофер резко выпрямился.

– Разве у тебя нет дружков? Ну, дружков, которые могли бы…

– Вы хотите сказать – кроме Ива? – Катрин покачала головой и тяжело вздохнула: – Пожалуй, нет. Вы понимаете, те мужчины, которых я встречала, – вовсе не мужчины. Они все боятся моей матери. Только Ив имеет мужество противостоять ей. – Катрин помолчала и игриво посмотрела на шофера: – Вот вы бы испугались ее?

– Я… вряд ли, – пробормотал он смущенно.

Катрин улыбнулась и, протянув руку, осторожно дотронулась до его ширинки.

– Нет, – вздрогнул немец, – не стоит. Я обязан доставить вас в полицейский участок. Не будем больше терять время.

Катрин снова улыбнулась и начала расстегивать пальто. Затем, схватив шофера за руку, положила ее себе на грудь.

– Я не ребенок, – проговорила она, – я женщина.

Шофер нервно отдернул руку и включил мотор.

Он ехал, едва разбирая дорогу.

– Я вас возбудила? – спросила Катрин.

– Да, – хрипло ответил он.

Катрин снова положила ему руку на ширинку.

– Ого! – с восхищением заметила она. – Какой большой!

– Больше, чем у твоего приятеля?

– Гораздо больше.

– Тогда почему бы тебе не расстегнуть мне ширинку и не приласкать его? – Шофер явно гордился собой.

– Нет, для этого он слишком большой, – ответила Катрин. – Я хочу почувствовать его в себе.

Машина вильнула.

Катрин быстро оглядела простиравшийся за окном пейзаж: справа виднелась рощица вечнозеленых деревьев.

– Знаешь что? – прищурилась она. – Видишь те деревья впереди? Мы бы могли заехать туда на несколько минут. Никто и не заметит, если ты подальше поставишь свою машину.

Шофер явно колебался:

– Меня могут послать на Восточный фронт, если кто-нибудь увидит.

– Брось, никто ничего не увидит, даже не волнуйся. Неужели ты боишься этих маленьких чудовищ, которые сидят сзади?

Элен невольно обиделась. По ее мнению, Катрин зашла слишком далеко: обозвать их чудовищами!

– Поехали, мы управимся быстро, – настаивала Катрин. – Успеешь еще сдать нас в полицию. Удовлетвори сначала меня как женщину.

Бош просиял. Машина замедлила ход и свернула на грязную дорогу, которая вела к рощице. Под сенью деревьев было темно, свет сюда не проникал.

Проехав еще метров десять, они оказались на вырубке. Спиленные дрова были сложены аккуратными штабелями. Меж прямыми стволами сосен проглядывала дорога, однако их самих не было видно.

Бош выключил мотор.

– Ты не хочешь отослать детей погулять? – спросил он.

– Слишком холодно, – покачала головой Катрин, – и кроме того, они не увидят ничего нового. Они уже ко всему привыкли.

– Как скажешь. – Шофер приподнялся и расстегнул ширинку.

Элен почувствовала на своей руке руку Эдмонда, но взгляд его оставался бесстрастным. Он жестом приказал ей снять веревку с пакета, лежавшего рядом.

– Он даже больше, чем я думала, – услышали они голос Катрин. – Такой огромный!

Элен распутала бечевку и передала ее Эдмонду. Намотав концы на руки, Эдмонд натянул ее. Сначала Элен подумала, что брат собирается с ней поиграть, но внезапно ее осенило, что он задумал и почему Катрин заманила боша в безлюдное место. Затаив дыхание, она ждала.

– Сначала возьми в рот, – приказал шофер. – Он станет еще тверже.

Эдмонд с криком бросился вперед. Он набросил веревку на горло шофера и стал его душить.

Бош вмиг побагровел. Он задыхался, но тем не менее сумел дрожащими пальцами ухватиться за веревку. Катрин в страхе забилась в угол, потом кое-как овладела собой и стала что-то искать под сиденьем. Вытащив оттуда тяжелый электрический фонарь, она стала бить им боша по голове, но его ничто не брало. Поднатужившись, он разорвал веревку и, придя в себя, вцепился в горло Катрин.

Ни минуты не раздумывая, Эдмонд выскочил из машины, схватил ближайшее полено и, подбежав к дверце водителя, распахнул ее.

Катрин уже задыхалась; не в силах справиться с сильным бошем, она судорожно извивалась на сиденье.

Эдмонд изо всех сил саданул боша поленом по затылку. Зарычав, тот обернулся, но Катрин не выпустил.

Элен в отчаянии посмотрела вокруг. Ее взгляд упал на металлический лом, лежавший у штабеля. Девочка попыталась поднять его, но он оказался очень тяжелым. Схватив Эдмонда за рукав, она закричала:

– Возьми эту штуку! Да бери ж ты скорей!

Отбросив полено, Эдмонд обеими руками схватил лом и воткнул его прямо в живот бошу.

Немец закричал. Его руки разжались и выпустили Катрин. Он с ужасом посмотрел на свой разорванный живот, откуда уже струилась кровь.

И как раз в это время со стороны дороги донесся звук шагов марширующих солдат. Сердце Элен учащенно забилось: взвод, который они обогнали на машине, приближался к ним.

Бош, должно быть, тоже услышал шаги и, собравшись с силами, попытался крикнуть. Катрин тотчас зажала ему рот и, несмотря на то что он начал кусаться, ни на секунду не отняла рук.

Элен посмотрела в сторону дороги: сквозь стволы деревьев она увидела шагавший взвод. Теперь бош пытался дотянуться до руля, чтобы подать сигнал.

Заметив это, Катрин тотчас схватила его за руку, но немец с отчаянием раненого зверя повторил попытку.

Тогда Эдмонд, грубо схватив шофера за волосы, выволок его голову из машины и стал хлопать по ней дверцей. Лицо боша исказилось от боли, изо рта вырвался предсмертный стон. На пятый раз череп немца треснул, он как-то весь обмяк и затих.

Взвод прошел мимо, дорога опять опустела.

Эдмонд обессиленно рухнул на землю. Рядом с ним, свисая из кабины, качалась голова боша. На заднем сиденье заплакала Мари. Все это время она крепко спала.

Катрин с трудом выбралась из машины, обошла вокруг. Увидев голову боша, она отвернулась, и ее вырвало.

– Газеты… – еле слышно прошептал Эдмонд. Он все еще никак не мог отдышаться. – Надо… унести их… куда-нибудь подальше. Сжечь их… или закопать. Нельзя, чтобы они попали в Шартр.

Катрин безучастно кивнула и опустилась на землю рядом с братом.

Они отдыхали минут пятнадцать. Потом отнесли сверток с газетами метров на пятьдесят от машины и сожгли его, забросав обгоревшую бумагу опилками и ветками.

Глава 7

Было уже совсем темно, когда они нашли укрытие для ночлега. Причем совершенно случайно. Они отмахали по дороге в Шартр уже более трех километров, как вдруг впереди засветились желтые огни машины.

– Скорее в канаву! – закричал Эдмонд.

Они спрыгнули в канаву и – о чудо! – прямо перед собой увидели большую трубу, соединявшую канавы по обе стороны дороги. Отличное укрытие! Вода на дне трубы уже давно превратилась в лед, и хотя здесь было очень холодно, они чувствовали себя в полной безопасности.

После того как машина проехала, они принялись обустраивать свое укрытие: наломали голых веток, застелили лед и улеглись.

Элен почти не спала: в эту ночь Мари беспрестанно плакала. Только с рассветом она заснула, а когда проснулась, дрожа от холода, обнаружила, что Эдмонда рядом нет.

Брат вернулся через час. Он совершил набег на один из домов в соседней деревне и принес бутылку молока, маленькие головки сыра, две тощие колбаски и немного сахара в керамической вазочке. Еще он стащил бутылку коньяка. Напиток был горьким и обжигал горло, но вскоре каждый из них почувствовал, как по всему телу разливается приятное тепло.

Поев, они двинулись дальше на юго-восток через бескрайние голые поля, через лес и подлесок. Днем пошел дождь вперемежку со снегом. Он застал их, когда дети пробирались через чащу леса. Окоченев от холода, вымокнув до нитки, они наконец укрылись в заброшенной избушке дровосека. Эдмонд раздул огонь, но сырые дрова горели плохо, и вскоре глаза детей заслезились от едкого дыма. Зато им было тепло.

Воспользовавшись ненастной погодой, они перестирали все пеленки Мари. В эту ночь она крепко спала.

А Катрин с Элен все-таки простудились: они то и дело чихали и кашляли.

Через два дня погода улучшилась. Дети вышли на улицу и с изумлением огляделись по сторонам. Стало холоднее, но воздух был чистым и прозрачным, а все вокруг покрывал толстый ковер сверкающего снега.

– Как красиво! – воскликнула Элен.

– Да, очень, – согласился Эдмонд, но тут же обратился к Катрин: – У нас остался сахар?

– Очень мало.

– Смешай остатки сахара с водой и напои малышку, потом одень ее потеплее. Мы скоро двинемся в путь.

Катрин покорно кивнула и пошла в избушку будить Мари. Через минуту она в ужасе выскочила на улицу.

– Мари! – взволнованно проговорила Катрин. – Она вся горит. Кажется, у нее лихорадка.

Оттолкнув Катрин, Эдмонд вбежал в дом. Склонившись над Мари, он потрогал ее лоб рукой.

– Ты права, – сказал он с мрачным видом. – Похоже, она заболела.

– Что же нам делать? – испуганно спросила Элен.

– Как что? Искать врача, – ответил брат.

– Никакой врач сюда не пойдет, – заметила Катрин.

– Значит, к нему пойдем мы, – спокойно ответил Эдмонд.

Катрин тряхнула его за руку.

– Но ведь слишком холодно! – закричала она. – Ее опасно выносить на улицу!

Эдмонд снял с себя пальто и бережно укутал в него Мари.

– Ты что, с ума сошел? – возмутилась Катрин. – Ты же промерзнешь до костей! – Она в отчаянии всплеснула руками, но вскоре забегала по избушке, собирая вещи.

Уже застегивая пальто, Элен спросила Эдмонда:

– Разве врачу не надо платить?

Эдмонд кивнул и похлопал себя по нагрудному карману.

– Нам придется расстаться с маминым кольцом, ничего не поделаешь. Мама бы меня поняла.

Элен согласно кивнула.

Как оказалось, врачи в деревнях были большой редкостью. После нескольких часов поиска Эдмонду наконец удалось одного отыскать. Оставив у него Мари, он поспешил за околицу, туда, где его ждали Катрин и Элен. На нем снова было его теплое пальто.

– Пошли скорее, – махнул рукой он. – В доме доктора чисто и тепло. По. крайней мере согреетесь.

– Ты считаешь, ему можно доверять? – с недоверием спросила Катрин.

– У нас все равно нет выбора. Я оставил там Мари.

Вслед за Эдмондом сестры двинулись по хрустящему белому снегу. У последнего в деревне дома он открыл ворота, ведущие в маленький дворик, и они ступили на крыльцо. Им открыла полная женщина средних лет.

– Проходите, – приветливо пригласила она. – Доктор как раз занимается вашей маленькой сестренкой.

Они проследовали за ней по темному коридору на кухню. Дети тотчас потянулись к печи, чтобы согреться.

– Вы, должно быть, сильно проголодались, – сказала женщина, указав на стол. – Я приготовила вам горячий завтрак.

– А как же Мари… – начал Эдмонд.

– С девочкой все в порядке, – услышали они за спиной мужской голос. Дети дружно обернулись. Пожилой, убеленный сединами доктор снял очки в серебряной оправе и добавил: – Она спит наверху.

– Что-нибудь серьезное? – взволнованно спросил Эдмонд.

Доктор внимательно посмотрел на него.

– Думаю, все обойдется. Для нее сейчас главное – избегать переохлаждения. Жар наверняка скоро спадет, но вам нельзя выносить ее на улицу несколько дней.

– Несколько дней! – воскликнул Эдмонд. – Мы не можем оставаться здесь так долго, доктор.

Врач нахмурился.

– Вы явно нездешние, – сказал он, – иначе я бы вас знал. Наверное, вы идете издалека. Послушайте, расскажите мне все как есть.

Поколебавшись с минуту, Эдмонд кивнул. Они все уселись за столом перед дымящимися кружками с какао, и мальчик рассказал доктору, что с ними случилось, начав с того самого момента, когда боши стали ломиться в их дом…

Через четыре дня Мари поправилась, и они решили продолжить путешествие. Простуда у Элен прошла, прошел и ларингит у Катрин.

Уткнувшись лицом в мягкую, необъятных размеров грудь домоправительницы доктора, Элен крепко обняла ее и расплакалась.

Эдмонд отвел врача в сторонку.

– Вы столько для нас сделали, – сказал он и вытащил из кармана мамино кольцо. – Это все, что у нас есть, возьмите.

– Я ничего с вас не возьму, – сказал врач. – Я выполнял свой долг – врача и француза.

– Спасибо вам за все – и за одежду тоже, – вздохнул мальчик.

Домоправительница вытерла навернувшиеся на глаза слезы, крепко обняла Эдмонда, сняла с шеи серебряную цепочку с ладанкой и торжественно повесила ее ему на шею.

– Тебе наше благословение, – сказала она. – Мы будем молиться за вас. – И, протянув плетеную корзину с провизией, добавила: – Это вам в дорогу.

Встав на цыпочки, мальчик поцеловал ее в щеку. Внезапно на улице раздался звон бубенцов.

– Ой, что это? – закричала Элен, бросаясь к окну. Глаза ее расширились от восторга: большие сани, запряженные парой гнедых, скрипя полозьями по снегу, подъехали к дому.

А, Клод Сорель приехал, – протянул доктор. – В прошлом году я спас жизнь его жене. Ему нечем было мне заплатить, поэтому он в счет долга делает для меня кое-какую работу. Сейчас я с ним договорюсь, и сегодня вы переночуете у него на ферме, а завтра он отвезет вас в Шатодэн. Останется еще шестьдесят километров, и вы достигнете Луары. Оттуда, следуя по реке на запад, доберетесь до моря, где и расположен Сен-Назер.

Клод Сорель остановился у самого дома и, посмотрев на детей пронизывающим взглядом своих глубоко сидящих глаз, буркнул:

– Вот мы и приехали.

Ребятишки молча последовали за ним. Дом был большим и мрачным – серое безобразное пятно на фоне сказочного ландшафта. Грубо сработанный и даже где-то привлекательный в своем запустении, он заметно покосился, и со всех четырех сторон его украшали деревянные подпорки. Пробитые в толстых стенах маленькие квадратные оконца делали его похожим на неприступную крепость. На каждом окне были ветхие ставни. Единственным признаком жизни служила одинокая труба: из нее тянулась тоненькая струйка дыма.

В темной прихожей потолки были такими низкими, что Сорелю пришлось пригнуться. Миновав еще одну дверь, они оказались на кухне. Как и прихожая, она была слабо освещена. Пол, сколоченный из грубых досок, побелел от бесконечного скобления. Стены кухни украшали рога и пыльные оленьи головы; их стеклянные глаза злобно блестели отраженным светом.

– Эй, женщина! – грубо крикнул Сорель.

Шаркающей походкой в комнату вошла жена.

– Что? – спросила она каким-то сдавленным голосом. Оказалось, губы ее распухли от побоев.

Элен во все глаза смотрела на хозяйку. Она была гораздо ниже своего мужа, с поникшими плечами, потухшим взглядом. Всем своим обликом она напоминала затравленного зверя.

– Ты что, не видишь, что у нас гости, бездельница? – рявкнул Сорель. – Что ты стоишь как дура? Быстрей принеси им что-нибудь поесть, а потом уложи спать!

– Хорошо, Клод, – послушно проговорила она.

Женщина, взглянув на детей, кивнула на грубо сколоченный стол. Только сейчас Элен заметила, что женщина очень молода. Такая молодая и уже такая опустошенная!

Сорель что-то буркнул себе под нос, напился сидру и, отбросив стул, поднялся.

– Я вернусь поздно, – бросил он грубо. – Смотри, чтобы они рано легли спать.

– Куда ты? – испуганно спросила женщина.

– В деревню.

Комкая в руках фартук, женщина посмотрела на мужа.

– Клод, пожалуйста, не надо… – проговорила она умоляюще. – Ты только вчера ходил туда и вернулся…

– Молчи, женщина! – Он сунул ей под нос свой тяжелый кулак. – Хочешь еще раз получить в зубы?

– Нет, Клод, – покорно ответила она и, отвернувшись к плите, замолчала.

– Не нравятся мне эти люди, – поморщилась Катрин.

В ответ Эдмонд молча кивнул. Он сидел на продавленном матрасе и качал Мари. Та заливалась смехом от восторга, а вокруг них стояло густое облако пыли. Казалось бы, в постели под пуховыми, правда изъеденными молью, одеялами им должно было быть тепло, но комната, освещенная единственной масляной лампой, не отапливалась.

– Фермер – жуткий человек, – неожиданно добавил Эдмонд. – Его жена, может, и не такая уж плохая женщина, просто она его очень боится. Видели ее распухшее лицо? Он, должно быть, часто ее бьет.

– И что у доктора с ними общего? – заметила Катрин, вскинув голову. – Неужели он ничего не видит?

– Может, он просто жалеет его жену? А возможно, и сам фермер с ним ведет себя совсем по-другому, – задумчиво проговорил брат. – Вон как он дружелюбно улыбался врачу, когда влезал в сани.

– Сплошное притворство, – хмыкнула Катрин.

Балансируя на цыпочках, Элен посмотрела в крошечное окно. Она видела только пустынные, покрытые снегом поля и беспроглядную темень внизу. Там, где-то в темноте, находилась деревня, в которой жил добрый доктор… А еще дальше, где-то на юге, течет Луара. Только бы добраться до ее устья, а там и Сен-Назер, где живет их тетя Жанин, вместе с которой они будут ждать, когда бошей выгонят из Франции и мама с папой вернутся за ними, чтобы увезти обратно в Париж.

Внезапно послышался слабый звон бубенцов. Элен с любопытством наблюдала, как сани приближались к дому. На этот раз фермер даже не привязал лошадей. Спотыкаясь и шатаясь из стороны в сторону, он побрел к дому. Внизу с оглушительным звуком что-то упало.

Катрин подпрыгнула.

– Что это?

– Фермер вернулся, – ответила Элен, отворачиваясь от окна. – Наверное, обо что-то споткнулся. Видимо, напился.

– Будем надеяться, что к утру он протрезвеет и отвезет нас в Шатодэн, – мрачно заметил Эдмонд. Склонив голову набок, он прислушался.

Фермер тяжело поднимался по расшатанным ступеням. Затем хлопнула дверь.

До детей донесся его грубый голос:

– Женщина, ты уже спишь?

Потом послышались какая-то возня и громкий звук выдвигаемых ящиков.

Наконец сквозь шум до них донесся истеричный голос хозяйки:

– Клод, не делай этого!

Дверь с шумом распахнулась, и в коридоре снова послышались тяжелые шаги.

– Убери руки! – рявкнул фермер, и до детей донесся звонкий шлепок пощечины. – Дура! – заорал фермер. – Ты что, хочешь, чтобы мы до конца своих дней жили в бедности?

– Нет, конечно, „– рыдая, ответила жена, – но мне не нужны и эти добытые кровью деньги!

– Заткнись, сука!

Наступило короткое затишье, после чего хозяин подошел к двери комнаты, где были дети. Элен затаила дыхание и испуганно вздрогнула, услышав, как в замке повернулся ключ. Ручка несколько раз дернулась: фермер проверил, закрыта ли дверь.

И вдруг Элен поняла, что случилось ужасное: они стали пленниками.

– Ну вот они и попались, – довольно произнес фермер. – Я их запер, теперь им не убежать. Поднимайся, женщина! – тотчас скомандовал он. – Иди приоденься. Надо, чтобы ты выглядела прилично, когда приедут немцы. – Он помолчал и с восторгом добавил: – Ты только вообрази – полтора миллиона франков! Я, Клод Сорель,– миллионер!

Элен даже подпрыгнула от изумления: награда за их поимку снова подскочила!

– Но ведь ты даже не знаешь, они ли это, – плача, возразила хозяйка.

Клод Сорель громко рассмеялся:

– Я видел в таверне газету с их портретами. Ясно как Божий день, что это они. Особенно похожа старшая девчонка. Послушай тебя и останься дома, никогда бы не узнал о вознаграждении. Вот так и решается судьба – быть в нужном месте в нужный час. Хорошо еще, что там оказался жандарм и разрешил мне воспользоваться его телефоном.

– И кому же ты звонил? – едва слышно спросила женщина.

– В гестапо, конечно. Позвони я в полевую жандармерию, на расследование этого дела уйдет несколько дней, а я хочу получить вознаграждение как можно скорее. Уж мне ли не знать, что такое бумажная волокита!

Жена Сореля горько зарыдала:

– Как ты мог? Мы же французы! Ведь доктор наш друг! Он нам доверился! Мы перед ним в долгу!

– Это ты у него в долгу. А как еще мы можем получить полтора миллиона франков? Уж не у доктора ли? Его наши дела не касаются. Перестань рыдать! Ненавижу, когда ты вся красная и опухшая!

Элен с надеждой прислушалась к их удалявшимся шагам: ей казалось, что женщина сумеет стащить у мужа ключ и выпустить их.

Эдмонд тем временем решительно встал с постели.

– Нам надо выбираться отсюда.

Катрин кивнула.

– Но как? – Она посмотрела на Элен: – Окно открывается?

– Да, но оно очень маленькое. Сюда даже Мари не пролезет.

Брат взял лампу и обошел комнату, освещая темные углы, прощупывая стены, в задумчивости глядя на потолок и пол, но никакой потайной двери, никакого входа на чердак или дыры за выцветшими обоями он так и не обнаружил. Единственным спасением была входная дверь.

– Ну что? – Катрин неотступно следила за Эдмондом своими огромными карими глазами.

– У нас нет другого выхода, кроме как устроить пожар, – покачал головой брат. – Только так мы сможем выбраться отсюда.

Брови Катрин изогнулись от удивления. Эдмонд посмотрел на нее и тяжело вздохнул:

– Придется поджечь эту комнату.

Катрин все еще непонимающе смотрела на него.

– Не стоит раздумывать, – произнес Эдмонд. Он щелкнул пальцами и добавил: – Помогите-ка мне лучше подтащить к окну эти матрасы.

Набитые конским волосом матрасы, жесткие и тяжелые, были наконец свалены в кучу, и Эдмонд проверил, чтобы они не упали, когда начнут гореть. Затем решительно вытер о брюки грязные руки. Катрин взяла на руки Мари и, поцеловав ее в лобик, заботливо укрыла одеялом.

– А сейчас отойдите к двери и не двигайтесь, – приказал брат и накинул одеяло на сестер. – Так вы будете защищены от жара.

Подняв лампу над головой, Эдмонд бросил ее в противоположную стену. Стекло разбилось, керосин вытек на сложенные у окна матрасы. И в тот же момент к потолку взвилось яркое пламя.

Дети инстинктивно затопали ногами и стали колотить в дверь кулаками.

– Пожар! – что есть силы закричала Элен. В ее голосе был неподдельный испуг. – Пожар!

Глаза Катрин расширились от ужаса.

– Помогите! – закричала она, охваченная животным страхом. – Пожар!

В мгновение ока вся комната наполнилась дымом. Зловоние от горевших матрасов и перьев было невыносимым, к горлу подступила тошнота. Дети стали задыхаться. Глаза их ело, они еще сильнее забарабанили в дверь и закричали еще громче:

– Горим! Помогите! Помогите!

В коридоре послышались быстрые шаги. Фермер бежал, изрыгая проклятия.

– Дым! – закричала женщина. – Клод, сделай что-нибудь! Наш дом сгорит!

Дети услышали, как повернулся в замке ключ, дверь распахнулась, и в комнату ворвался свежий воздух.

Задыхаясь и кашляя, дети выскочили в коридор. Оттолкнув их, Клод Сорель ворвался в горящий ад. Сорвав с себя пиджак, он стал сбивать пламя. Но обои на всех стенах были охвачены пламенем, языки его уже подбирались к двери. Шум и треск стоял невообразимый.

Дети, едва не падая, бросились к лестнице. Сзади что-то с ужасающим треском рухнуло вниз. Оглянувшись, Элен увидела, что с потолка обвалилась горящая балка. Хозяйка закричала и отпрянула. Еще несколько мгновений – и коридор тоже будет охвачен пламенем, а за ним и лестница.

Через минуту ребятишки выскочили на улицу. Еще никогда прежде холодный воздух не казался им таким свежим и вкусным. Элен вдохнула полной грудью и отерла испарину.

Какое-то время они как завороженные глядели на дом. Крошечное слуховое окошко на фронтоне вспыхнуло, и внезапно огромный язык пламени взметнулся высоко к черному небу, лизнул бледную луну и осветил ночь дождем искр. Все вокруг затрепетало и ожило: и дом, и амбар, и снег.

– Бежим! – крикнул вдруг Эдмонд, прыгая через сугроб.

– Подожди! – Элен указала на сани.

Дети бросились к саням, но в этот момент с треском обрушилась крыша. Лошади, испуганно заржав, встали на дыбы и унеслись в ночь. Эдмонд только махнул рукой.

И снова дети побрели по полю. При этом на снегу оставались четкие следы.

Эдмонд несколько раз в надежде смотрел на небо, но снегопада ничто не предвещало. Элен, не удержавшись, оглянулась. Огонь уже полностью охватил дом, и две маленькие фигурки, озаренные пламенем, беспомощно метались рядом. Но времени для жалости не было: на дороге внезапно засверкали желтые огни мотоциклов.

Боши быстро приближались.

На этот раз с ними были собаки. Дети постоянно слышали их лай.

Легкие Элен разрывались от бега, но она и не думала останавливаться. Стоило ей только оглянуться, как взгляд ее натыкался на зловещий свет прожекторов.

Они бежали наугад, прорываясь сквозь замерзшие кусты, спотыкаясь на мерзлой почве, минуя голые сады и огороды. К тому же темень и снег предательски подсовывали им уйму препятствий в виде кочек, пней, поваленных деревьев.

Только у какой-то замерзшей речушки с двумя длинными бревнами в качестве моста Эдмонд разрешил им остановиться и перевести дыхание. Заплакала Мари, но им нечем было успокоить ее: бутылка коньяку с корзиной провизии осталась в горящем доме. Дети как зачарованные смотрели на пожар. Внезапно зарево стало еще ярче.

– Должно быть, загорелся амбар, – произнес Эдмонд. – Занялся от дома.

Катрин сплюнула в снег.

– Так им и надо.

– Слушайте, – вдруг встрепенулся брат, – у меня идея! Нам надо разделиться.

– Разделиться? – удивилась Катрин. – Но…

– Никаких «но»! – оборвал он резко. – Придется, тем более что с ними собаки. И кроме того, двое не вызовут подозрений – они ведь разыскивают четверых детей.

Элен охватила дрожь.

– Мне не нравится эта затея, – возразила она. – Нам надо держаться вместе.

– Нет! – отрезал Эдмонд и тяжело вздохнул. – Катрин, ты возьмешь с собой Мари. Перейдешь речку, а мы с Элен разберем настил. И тогда собаки потеряют твой след. Мы же двинемся вдоль речки на юг и отвлечем их от тебя.

– Нет! – словно что-то предчувствуя, закричала Элен. – Я не хочу разделяться!

– Замолчи! – прикрикнул брат и вопросительно посмотрел на Катрин.

Та побледнела и печально кивнула:

– Я позабочусь о Мари.

– И о себе тоже, – отозвался мальчик. »– Встретимся у тети Жанин.

Прощаясь, они поцеловали друг друга. Катрин прижалась к Эдмонду, и взгляды их встретились.

Внезапно брат, вытащив руку из кармана, передал что-то старшей сестре.

– Мамино кольцо, – прошептал он. – Тебе оно нужнее, чем нам.

Катрин кивнула. Со слезами на глазах и крепко прижимая к себе сестренку, она осторожно перебралась через речку. И уже стоя на другом берегу, проследила, как Эдмонд с Элен растащили настил и брат сломанной веткой разровнял снег.

Теперь невозможно определить, что здесь было раньше. Следы, ведущие вдоль речушки, должны будут сбить преследователей с толку, а к этому времени Катрин с Мари уже будут в безопасности. Надежда, конечно, слабая, но все-таки есть.

Элен всхлипнула и утерла слезы рукой. Сестра, словно Мадонна с младенцем, все еще стояла у нее перед глазами. Увидятся ли они когда-нибудь снова?

Глава 8

Спустя полчаса Элен вдруг поняла, что больше не слышит лая собак. Она оглянулась: вокруг было темно и удивительно тихо. Огни фонарей исчезли. Схватив Эдмонда за руку, она радостно закричала:

– Они отстали! Отстали!

Эдмонд остановился и посмотрел по сторонам.

– Действительно, – сказал он с удивлением.

– А может, они что-то заподозрили? – уже без восторга продолжила Элен. – От фермы в поле вели три пары следов, потом они оборвались у самого ручья. Что, если они решили осмотреть окрестности?

– Вполне возможно, – тихо ответил Эдмонд и что есть силы пнул бревно. – Или вернулись назад, чтобы оседлать лошадей. Так или иначе они продолжат поиски утром и легко нас догонят. Наши следы за одну ночь не исчезнут.

– Что же нам делать? – нахмурилась Элен.

Мы их перехитрим. Двинемся вдоль этого ручья и отыщем место, где он впадает в более глубокий ручей с быстрым течением, который не замерзает. И тогда мы пойдем по воде. Это совершенно собьет их с толку.

– Брр… – При одной мысли об этом Элен зябко поежилась, но, увы, выхода не было.

Только через три часа они наткнулись на речушку с быстрым течением и свободную ото льда. Элен в страхе всматривалась в бурный поток, быстро несущий свои темные воды через камни и валуны.

Подбодрив себя кивком головы, Эдмонд взял Элен за руку и решительно шагнул в воду. Сестра робко последовала за ним. Она едва удержалась от крика. Вода оказалась такой холодной, что девочка через минуту уже не чувствовала ног.

– Держись, – ободряюще сказал ей брат. – Уже скоро.

Но Элен казалось, что пройдет целая вечность, прежде чем закончатся ее муки.

У низкого деревянного мостика Эдмонд решил наконец сделать остановку. Обозрев окрестности, он улыбнулся:

– Там проложена тропинка, а на ней множество следов. Думаю, теперь наши точно затеряются. Пошли.

Глава 9

Это произошло на седьмой день после их бегства из горящего дома фермера. Только-только забрезжил рассвет. Ударил лютый мороз, и Элен, похоже, отморозила уши. Дети даже не слышали, как появились боши. Никого не было, и вдруг на тебе – вот они! Бесшумно раздвинулись ветви елей, и их плотным кольцом окружили нацисты.

Ребятишек отконвоировали к ближайшей дороге, затолкали в крытый грузовик и приставили к ним охрану.

Машина рванула вперед. Дорога была вся в рытвинах, и они то и дело подскакивали на сиденьях, толкая друг друга.

Они проехали уже несколько километров, когда Эдмонд, склонив голову почти до самых колен, тихо запел. Шум мотора и грохот грузовика заглушали слова песни, и поначалу Элен не обратила на них никакого внимания, но, прислушавшись, поняла, что брат пел специально для нее.

Как и просил брат, Элен толкнула его локтем в бок. Он с облегчением откинулся назад, и они обменялись понимающими взглядами.

Да, она все поняла: она – Элоиза Гойон, а он – ее брат Анри. Катрин и Мари – чужие для них. Папа и мама умерли. Папа выращивал шампиньоны – вне всякого сомнения, в такой же пещере, где они провели последнюю ночь. В случае, если боши будут ее бить, она должна изображать из себя сумасшедшую или глупого маленького ребенка.

Спустя какое-то время они подъехали к штаб-квартире бошей. Она размещалась в замке поразительной красоты, расположенном на поросшем ивами берегу реки. Здание украшали четыре угловые башенки, массивные карнизы и навесные бойницы, а также огромные окна с двойными рамами. Зеленая мансарда блестела маленькими окошками и щетинилась печными трубами сказочной красоты. По обеим сторонам широкой парадной лестницы стояли навытяжку солдаты в серой форме. Из бойниц торчали два огромных флага: один со свастикой, а на другом красовались буквы СС.

Борт грузовика с треском опустился, и один из охранников подтолкнул пленников. Их быстро провели по широкой красивой лестнице вверх и дальше через массивную резную дверь. Элен смотрела во все глаза. Никогда раньше она не видела такой роскоши! Здесь было все: расписные деревянные панно, огромные гобелены, обтянутые шелком глубокие кресла и блестящий паркет. И вся эта красота несла на себе отпечаток немецкой бюрократической машины, ибо тут же присутствовали металлические шкафы для хранения документов, толстые телефонные кабели и огромный пульт управления.

Сопровождавшие их солдаты остановились перед сидевшим за пультом лысым офицером с моноклем в глазу, вытянулись по струнке и выбросили руки вверх. Тот кивнул и, сняв телефонную трубку, что-то тихо сказал. Спустя минуту появился молодой светловолосый бош. Детей теперь вверили его заботам. Он повел их через весь дворец туда, где раньше, видимо, был подвал.

Круглая подвальная комната, по всей вероятности, располагалась в одной из орудийных башен на берегу реки. Она была сырой, холодной и без единого окна. Свисавшая с потолка яркая электрическая лампа освещала стены, сплошь покрытые белой плесенью.

Но самым худшим было ожидание. Элен с Эдмондом просидели на жесткой деревянной скамье у длинного стола, должно быть, полдня. Элен нестерпимо хотелось в туалет, но каждый раз, когда она заикалась об этом, бош лишь недоуменно хлопал глазами.

Наверное, уже в сотый раз в коридоре раздались шаги и голоса. Внезапно дверь с треском открылась и охранник, вытянувшись, щелкнул каблуками. В комнату вошли два боша в серых мундирах, толстый краснолицый сержант. А за ним…

Глаза Элен расширились, и она задрожала от страха. Эдмонд тотчас толкнул ее в бок, призывая сохранять хладнокровие. Она попыталась взять себя в руки: элегантный немец в черных бриджах и начищенных до блеска сапогах, с бескровными губами на худощавом лице, мертвенно-бледной кожей и розовыми сатанинскими глазами, которые сверкнули дьявольским блеском, оказался тем самым мерзавцем, который ударил их маму по лицу!

Это он отрывисто рявкнул: «Покажите ей, как мы наказываем лжецов и предателей!»

Войдя в комнату, он приложил руку к виску, а затем резким жестом указал на свисавшую с потолка лампочку.

Тотчас подскочил жирный сержант и, не дожидаясь приказаний, толстыми красными пальцами нажал на выключатель. Комната погрузилась во тьму. Спустя несколько минут он принес настольную лампу с шелковым абажуром. Ее бронзовое основание переходило в крупное страусиное яйцо из оникса. Комната озарилась мягким светом.

Немец с мертвенно-бледным лицом поднес к глазам какую-то бумагу и стал ее внимательно изучать. Она хорошо проглядывалась на свету, и у Элен перехватило дыхание: на ней были изображены три портрета. Те самые, которые нарисовала Жизель.

Взгляд розовых глаз немца скользил по портретам и лицам детей, сравнивая их. На лице его отразились неуверенность и разочарование.

Он повернулся и посмотрел на сержанта.

– Приведите девчонку, Шмидт!

Щелкнув каблуками, тот выскочил из комнаты.

– Как тебя зовут? – тотчас спросил нацист Эдмонда по-французски с тем же ужасным акцентом, который Элен так хорошо запомнила, еще прячась в лифте.

– Анри Гойон, – ответил мальчик спокойным голосом.

Бош перевел взгляд своих розовых глаз на Элен:

– А твое имя?

– Элоиза Гойон, – отозвалась девочка.

– И где же ты живешь, Элоиза Гойон? – откинувшись на стуле, спросил он ледяным голосом.

– В Сомуре.

– А где твоя мать? Элен шмыгнула носом:

– Моя мама умерла.

– А отец?

– Тоже.

– Чем он зарабатывал на жизнь?

– Он работал под землей.

Бош бросил на нее пронзительный взгляд:

– Он работал в метро?

– Нет, месье, – быстро встрял Эдмонд. – Он работал в пещере.

Розовые глаза подозрительно прищурились и вспыхнули злорадством. Элен кожей ощущала их нестерпимый блеск.

– В пещере?

– Да, месье, – подтвердила она. – Папа выращивал шампиньоны. Хотите покажу?

Элен сунула руку в карман и вытащила оттуда гриб, один из тех, что они нашли два дня назад. Она протянула гриб бошу.

Он недовольно сморщил нос и жестом приказал ей убрать его. Затем повернулся и многозначительно посмотрел на немцев, в сопровождении которых пришел. Они, казалось, вросли в стену: оба отлично понимали, что шеф недоволен. Возможно, им с Эдмондом удалось убедить его, что они совсем не те, кого он разыскивает. К тому же теперь, когда они подстригли друг друга, опасаясь вшей, дети на рисунках Жизель не имели ничего общего с сидящими здесь оборванцами. Из коридора послышались какие-то шаги.

– Пошевеливайся! – поторопил у самой двери сержант.

– Иду, иду, – донесся до Элен знакомый голос.

Сердце ее бешено забилось: Катрин!

Значит, ее тоже схватили. Элен охватил озноб, когда она осознала весь ужас ситуации. Немцы привели ее опознать своих брата и сестру. Ничего не подозревая, Катрин сейчас войдет в комнату и бросится обнимать их. И тогда…

Внезапно Элен услышала мотив той же самой песни, что Эдмонд пел в грузовике:

Все ясно: брат давал ей понять, что они знать не знают никакой сестры Катрин. Ни словом, ни взглядом Элен не должна себя выдать. Но даже если она так и поступит, то какая от этого польза? Как бы. они ни притворялись, Катрин все равно узнает их.

Элен все еще мучилась размышлениями, когда Катрин, споткнувшись от тычка сержанта в спину, вошла в комнату.

Глава 10

Элен, изобразив равнодушие, окинула сестру внимательным взглядом. Боже, как она изменилась! Высокая девушка с распущенными волосами, что стояла перед ними, крепко прижимая к груди ребенка, выглядела сломленной и изможденной. Потухший взгляд, безжизненное тело. На пальце Катрин поблескивало мамино кольцо.

– Смотри, – издевательски улыбнулся бош с мертвенно-бледным лицом. – Мы нашли твоих брата и сестру.

Повернув голову, Катрин отсутствующим взглядом скользнула по Элен.

– Кто они? – безразлично спросила девушка.

– Ты их не узнаешь? – удивился бош.

– Нет, – прошептала она хрипло. – А что, должна?

– Ты хочешь сказать, что раньше никогда их не видела?

Катрин отрицательно покачала головой. Розовые глаза превратились в щелки.

– Если мы узнаем, что ты лжешь, тебе конец. Поняла?

– Да, – кивнула Катрин.

– Значит, это не они?

Лицо Катрин осталось бесстрастным.

– Нет. Я же вам уже сказала.

– Не верю! – закричал немец.

Катрин равнодушно пожала плечами:

– Верите или не верите – мне-то что?

Бош тяжело вздохнул, встал со стула и подошел к Элен. Он схватил ее за шиворот и рывком поставил на ноги.

– Это твоя сестра? – спросил он отрывисто.

Элен посмотрела на Катрин и покачала головой, и в тот же момент немец ударил ее по лицу. Девочка, еле удержавшись на ногах, схватилась за стол, потом дотронулась до носа: пальцы стали мокрыми от крови. Бош перевел взгляд на Катрин.

– Ты все еще не узнаешь их? – заорал он.

– Нет, – упорно повторила Катрин.

Бош снова ударил Элен, да так сильно, что она упала и теперь лежала на полу, тихо всхлипывая. Только когда немец отвернулся, Эдмонд помог ей подняться. .

Достав сигарету из золотого портсигара, альбинос задумчиво постучал ею по крышке. Сержант тотчас щелкнул зажигалкой.

Бош закурил, глубоко затянулся и пристально посмотрел на Катрин.

– Положи ребенка, – приказал он.

Катрин огляделась по сторонам в поисках наиболее подходящего места.

– На стол!

Немного поколебавшись, Катрин подошла к столу и осторожно положила на него Мари. Что-то прошептав, она погладила сестренку по головке.

– А теперь отойди.

Катрин нехотя повиновалась. В ее глазах опять появился страх.

Бош протянул сержанту сигарету и указал ему на Мари. Дыхание Катрин участилось.

– Нет! – закричала она. – Не делайте этого! Прошу вас! – Она ухватила боша за рукав и потянула к себе. – Умоляю!

Бош отбросил ее руку и сильно ударил по лицу. Щека девушки мигом побелела, немец же по очереди посмотрел на Эдмонда и Элен. Его жуткие глаза светились дьявольским блеском.

– Приступай! – скомандовал он.

Элен с ужасом наблюдала, как сержант распеленал малышку и медленно приставил горящий конец сигареты к животику Мари. Девочка дико закричала и засучила маленькими ножками. Крику, казалось, не будет конца. Солдаты, стоявшие у стены, стыдливо отвели взгляды. Катрин побледнела, из глаз ее покатились крупные слезы.

Именно тогда Элен и поклялась отплатить этим нелюдям, если, конечно, им удастся выбраться отсюда. Она заставит их платить, платить и платить. Она пока не знает как, не знает она и когда наступит час расплаты. Но ей известно имя сержанта, а это уже кое-что.

– Пожалуйста! – умоляла Катрин. – Оставьте ребенка в покое!

Жесткая улыбка словно примерзла к бескровным губам.

– Ну? – спросил бош. – Теперь ты наконец признаешь, что эти дети – твои брат и сестра?

Элен затаила дыхание. Катрин же ни на мгновение не задумалась.

– Сколько раз можно говорить, что я их не знаю? Не они это, не они!

Бош со всего размаха ударил кулаком по столу. Лампа опрокинулась, Мари закричала еще громче. Яркий свет бил немцу прямо в глаза. Он отвернулся и взмахом руки приказал сержанту прекратить пытку, затем бросил охране по-французски:

– Отпустите их. – И кивнул в сторону Эдмонда и Элен.

Элен посмотрела на сестру: на мгновение глаза Катрин торжествующе вспыхнули, но затем вновь потухли.

– Какие идиоты притащили их сюда! – орал бош. – Немедленно привести ко мне! И отправить на Восточный фронт!

Откашлявшись, Шмидт вопросительно взглянул на Катрин.

– С девчонкой и ребенком обращение прежнее. – Бош раздраженно махнул рукой. – Готовьте к отправке в Польшу.

Катрин ничем себя не выдала, только чуть распрямила плечи. Мама наверняка гордилась бы старшей дочерью.

Не желая больше терять ни секунды своего драгоценного времени, бош-альбинос быстро вышел из комнаты.

Шмидт последовал за ним, молча схватив Катрин за руку.

Элен была единственной, кто заметил, как сестра сняла с пальца мамино кольцо. Склонившись над Мари, чтобы запеленать ее, она быстро сунула кольцо под абажур упавшей лампы.

На какое-то мгновение глаза сестер встретились, и Элен незаметно кивнула.

И снова Эдмонд и Элен отправились в путь. Они не знали, где сейчас находятся. Холмистые окрестности, густо поросшие лесом, никакой Луары… День клонился к вечеру, просветы между деревьями потемнели. Надо бы побыстрее присмотреть место для ночлега.

«Шмидт», – звучало в голове Элен. Ей нельзя забывать это имя. Жирный, красномордый сержант Шмидт. Вот с него-то она и начнет в свое время, а когда с ним будет покончено, доберется и до зловещего альбиноса.

Сладкие мысли о мести согрели ее. Только так ей удастся противостоять бошам, только так удастся не расплескать ненависть и гнев раньше времени.

Какое-то время назад Элен передала брату мамино кольцо и рассказала ему, что сделала Катрин. Брат, поддавшись порыву, поднес кольцо к губам и благоговейно поцеловал его. Однако уже через мгновение его лицо омрачилось. Дрожащей рукой он метнул кусочек золота подальше от себя. И вдруг медленно опустился на колени, прижался щекой к мерзлой земле и безутешно зарыдал. Элен беспомощно стояла рядом, не зная, как ему помочь. По ее щекам катились слезы.

День уже угасал, когда они вышли на какую-то просеку в сосновом лесу, вдоль которой бежали железнодорожные рельсы. Следуя по железнодорожному полотну, дети наткнулись на сарай для инструментов, где и провели ночь.

Сон Элен был беспокойным, ее постоянно мучили кошмары, а после того как среди ночи мимо пронесся поезд, девочка с облегчением поняла, почему ей приснилось землетрясение. Закрыв глаза, она снова провалилась в страшный сон: к ней со всех сторон приближались зажженные сигареты того боша с мертвенно-бледным лицом.

И вдруг они стремительно обрушились на нее, прожгли ей кожу, опалили плоть.

Она жутко вскрикнула и кричала до тех пор, пока в ее сознание не проник голос Эдмонда:

– Элен! Проснись! – Он изо всех сил тряс сестру. – Проснись! Тебе снится кошмарный сон!

Она открыла глаза и, все еще дрожа от страха, тесно прижалась к брату. Было уже утро.

Они поели шампиньонов, затем снова двинулись вдоль железнодорожного полотна на запад. К вечеру рельсы привели их на товарную станцию, расположенную на окраине большого города. По крайней мере теперь они точно знали, где находятся: в городе Анже.

Когда они дошли до конца станции, где сплетение многочисленных рельсов снова выливалось в две одноколейки, Эдмонд дотронулся до плеча Элен.

– А что, если нам сесть на поезд? – спросил он и указал на длинный товарный состав, стоявший у светофора и окутанный облаком пара. Надо просто выбрать нужное направление и улучить такой вот момент.

– И поезд довезет нас до самого Сен-Назера? – отозвалась Элен, в глубине души надеясь, что так оно и будет.

– Не уверен, но хотя бы половину пути мы проедем.

Меньше чем через полчаса они уже сидели в большом товарном вагоне, наполовину заполненном какими-то ящиками. Вечером поезд остановился на запасном пути, началась разгрузка боеприпасов. Пора было уходить.

Эдмонд и Элен спрыгнули с поезда и, поднявшись по откосу, выбрались на возвышенность. Дальше идти было некуда: дорогу им преграждала отвесная пропасть, на дне которой было высохшее русло, заваленное галькой и валунами. Надо было искать окольный путь. Слева, на расстоянии четверти километра, над пропастью высилось какое-то странное сооружение.

– Что там такое? – Элен махнула в ту сторону рукой.

– Акведук, – ответил Эдмонд. – Римляне построили, чтобы орошать долину.

– Ведет на запад, – заметила сестра.

Они направились к акведуку, но, подойдя к нему, Элен в оцепенении застыла: сооружение оказалось очень ветхим, кладка разрушилась, никаких перил… Канал, по которому когда-то текла вода, порос деревьями и кустарниками.

Эдмонд бесстрашно двинулся вперед, Элен в нерешительности остановилась. Ей казалось, что акведук висит прямо в воздухе; она посмотрела вниз, и у нее закружилась голова.

Перед ней лежала глубокая пропасть.

– Ну? – обернулся Эдмонд. – Чего ты ждешь?

– Мне… мне кажется, это очень опасно, – заикаясь от смущения, ответила сестра.

Брат призадумался.

– Ничего страшного, – сказал он наконец. – Акведук простоял здесь тысячи лет и простоит еще. Не может же он обрушиться в одно мгновение!

Элен сделала несколько робких шагов. Боже, действительность превзошла все ее ожидания! Им приходилось пробираться сквозь корни деревьев и колючие кусты, иногда даже балансировать на самом краю парапета… К тому же усилился ветер. Завывая, он бил в лицо и был таким сильным, что дети решили дальше передвигаться на четвереньках.

Когда они были на середине акведука, вдали послышался гудок паровоза. Щурясь от ветра, Элен посмотрела в сторону железнодорожного моста. Отсюда он выглядел совсем крошечным, сильно смахивал на перья ржавой зубочистки. Показались огни локомотива. Это, должно быть, тот самый поезд, с которого они спрыгнули.

Элен с тоской глядела вдаль, желая одного – быть сейчас в одном из вагонов и в безопасности пересекать пропасть.

Через минуту она уже благодарила Бога, что это не так, ибо в небе раздался жуткий гул и, разорвав облака, в направлении моста спикировал военный самолет. По всему составу забегали люди: видимо, из вагонов высыпали боши. Элен услышала глухие выстрелы винтовок и пулеметные очереди. Затем вдруг раздался оглушительный свист.

– Пригнись! – закричал Эдмонд. – Ложись и закрой голову руками!

Первая бомба не причинила мосту никакого вреда. Она упала на дно пропасти. В грохоте взрыва акведук зашатался, некоторые камни старой кладки полетели вниз.

Но вот из-за облаков появился еще один самолет. Спикировав на мост, он открыл огонь, а потом сбросил бомбу. Элен начала неистово молиться, заткнув уши от ужасающего свиста. Вокруг них с Эдмондом, словно дождь, сыпались комья земли, и с каждым новым взрывом кладка акведука повторяла свой предсмертный танец.

Одна из бомб все-таки достигла цели, и за какую-то долю секунды мост, расколовшись пополам, выгнулся, словно змея, и плавно полетел на дно пропасти. Далее последовала серия невообразимых взрывов: это один за другим рвались ящики с боеприпасами.

Акведук заходил ходуном. Внезапно запахло паленым. Элен не сразу сообразила, что это взрывом опалило ей волосы.

Затем наступила гробовая тишина, зловещая, напряженная. Медленно поворачивая голову, девочка осмотрелась. Там, где раньше был мост, зияла пустота. От поезда тоже не осталось и следа.

И тут Элен заплакала. Сначала тихонько, потом все громче, навзрыд. Она оплакивала себя, Катрин, Мари и маму. Оплакивала мост, Париж и всю Францию.

Подполз Эдмонд, начал ее успокаивать.

Случилось чудо: они уцелели в этом аду. Самое главное, что они живы, а опаленные волосы быстро отрастут.

Перестав рыдать, Элен вытерла глаза и прошептала благодарственную молитву. Через пять минут дети уже стояли на твердой земле по другую сторону пропасти. Не прошли они и несколько метров, как их окружила группа людей в пестрой одежде и с оружием в руках.

«Только бы не боши, – подумала Элен со щемящим чувством. – После того, что мы испытали!»

Она не заметила, как люди опустили ружья, не заметила их рваной одежды, их беззлобных взглядов. Она так долго сдерживала в себе страх и ненависть, что сейчас, не раздумывая, бросилась на какого-то мужчину. Сжав кулаки, она неистово колотила по его животу, царапалась, брыкалась.

– Боже мой! – воскликнул кто-то с мягким туринским выговором. – Ну и дикарка! Просто животное какое-то!

Дикарка? Животное? Элен резко обернулась. Почему он так хорошо говорит по-французски? Значит, это предатели, сотрудничающие с врагом!

«Ну, я тебе сейчас покажу, свинья! – решила она. – Я сделаю так, что тебе будет больно». Нагнувшись, Элен подняла с земли большой камень и занесла его над головой.

Мужчина без видимых усилий отобрал у нее орудие мести.

Элен охватила дрожь. У нее уже не осталось никаких сил. Их снова схватили. Напрасно Катрин и Мари принесли себя в жертву.

Элен бессильно опустилась на землю, и по щекам ее заструились слезы. Она ревела как раненый зверь.

– Мы твои друзья. – «Побитый» сел на корточки и заглянул ей в глаза. – Откуда ты?

Элен молча отвернулась. Она им ничего не скажет. Даже если будут ее пытать, как Мари.

– А ты откуда? – раздалось рядом.

– Из Парижа, – ответил Эдмонд.

– Из Парижа? – удивился мужчина. – И вы прошли весь этот путь? Совсем одни? Как тебя зовут?

– Эдмонд Жано.

– А ее? – Он указал в сторону Элен.

– Это моя сестра Элен. Двух других моих сестер и маму схватили боши. Они и нас разыскивают. В газетах написано, что нас похитили, но нас никто не похищал. Мы убили двух немцев, и за это они хотят убить нас. Мама прятала дома передатчик. С него все и началось.

– Твоя мама сражалась за Францию, – произнес партизан. – Ты должен гордиться ею.

Элен внезапно все поняла и смутилась.

– Значит, вы те самые якобы похищенные дети, – задумчиво протянул собеседник. – И все это время вам удавалось прятаться?

Эдмонд кивнул.

– Мы пробираемся к тете, – сказал он.

– Куда?

– В Сен-Назер.

Партизаны переглянулись.

– До него еще очень далеко.

Последнее, что помнила Элен, были крепкие мужские руки.

– Идем с нами, маленькая француженка, – прошептал незнакомец с нежностью. – Мы позаботимся о том, чтобы вы благополучно добрались до Сен-Назера.

Глава 1

В десять Элен вошла в конференц-зал и тихо закрыла за собой дверь. Единственным украшением ее элегантного костюма от Шанель была большая золотая брошь, приколотая к отвороту.

Члены Совета директоров, ожидая ее, уже сидели вокруг стола. Из-за дверей доносились отзвуки их оживленной беседы, но с приходом Элен все разом смолкли. Натянуто улыбаясь, она прошла к своему месту, но не села, а осталась стоять, дабы лучше оценить обстановку.

Все сидели на своих обычных местах. Фон Айдерфельд, как всегда, пытался избежать яркого верхнего света, рядом с ним с наглой усмешкой на раскрасневшемся лице разместился граф. Следующей была З.З., невероятно элегантная в своем черном костюме, как и подобает вдове. Маленькая шляпка с вуалеткой наполовину прикрывала ее лицо. Она улыбалась и непрерывно курила; дым от ее сигарет плотной завесой поднимался к потолку. Напротив нее со скучающим выражением лица сидел д'Итри и что-то рисовал на листочке лежавшей перед ним бумаги.

В глубине зала, скрестив ноги и разложив на коленях блокнот, застыла Сфинкс. Ей предписывалось стенографировать выступления.

Дверь внезапно открылась, и в комнату вошел Эдмонд. Он быстро пересек зал, взял стул и сел рядом с Элен.

Сестра вопросительно посмотрела на него, он чуть заметно покачал головой. Итак, брат только что вернулся с совещания в «Манхэттен-банке». Послезавтра истекает срок погашения займа в десять миллионов долларов. Он ходил туда, чтобы добиться продления срока, но увы…

Если не произойдет чуда, банк заберет у нее двадцать процентов акций «ЭЖИИ» и бросит сидящим здесь хищникам на съедение. Таким образом, она утратит свой контроль над «ЭЖИИ», поскольку в ее руках останется только тридцать один процент акций, что ничтожно мало. На этот раз у противников будет достаточно власти, чтобы скинуть ее. Уже сейчас со всей определенностью можно сказать, что они изберут нового президента. Перспектива мрачная, но в конце концов Юбер имел наглость ясно дать ей понять, что так оно и будет.

Сама мысль о том, что он – или кто-нибудь другой из их компании – будет сидеть в ее офисе и управлять корпорацией, приводила ее в трепет. Она чувствовала себя матерью, из рук которой вырывают единственного ребенка. «ЭЖИИ» и была для нее любимым ребенком. Ладно, сейчас не время предаваться эмоциям. Она просто обязана быть спокойной.

Глубоко вздохнув, Элен словно шагнула на сцену и начала заседание.

– Доброе утро, – произнесла она спокойно, без единого намека на душевные страдания. – Заседание Совета директоров объявляю открытым.

Всем нам очень дорого наше время, поэтому предлагаю строго придерживаться повестки дня. Однако, – она взглянула на ухмыльнувшегося Юбера, – мне прекрасно известно, что вы критикуете меня за стиль управления корпорацией. Вряд ли я сумею ответить на жалобы, связанные с моей личностью, просто при первом же удобном случае рассмотрю те из них, которые непосредственно относятся к нашей издательской политике.

Итак, перейдем к делу. Всем вам раздали копии перспективного плана на этот год. Прошу вас начать обсуждение.

Сев, Элен взяла свою копию и открыла ее на первой странице.

Никто из присутствующих даже не потрудился открыть план.

З.З. натянуто улыбнулась и небрежно отодвинула свою копию.

– Я понимаю, как для нас важен этот план, – вкрадчиво начала она, – однако, по-моему, с ним можно повременить. Есть дела и поважнее, и они тоже касаются будущего нашей корпорации.

Сложив руки, Элен устало посмотрела на З.З. она ожидала чего-то подобного.

– Какие именно? – уточнила она.

З.З., улыбнувшись еще шире, подняла вуаль и неторопливо откинула ее на верх шляпки.

– А такие, которые касаются всех и каждого. – Она выдержала паузу. – Руководство корпорацией.

– Хорошо, – кивнула Элен. – Выкладывайте все, что наболело.

З.З. встала. Ее прищуренные зеленые глаза прямо-таки блестели от возбуждения. Значит, они сейчас опять начнут свою любимую игру в кошки-мышки.

– Вчера вечером, – замурлыкала З.З., – мы с джентльменами сидели вот за этим столом и непринужденно… скажем так… болтали. Мы все пришли к единому мнению, что последние несколько лет дела нашей корпорации шли успешно. Однако твое упорное желание издавать новый журнал заставляет нас опасаться за ближайшее будущее. Мы также обеспокоены тем фактом, что у тебя возникли финансовые затруднения. Конечно, в любом другом случае нас бы это не касалось, но так как ты использовала под заем двадцать процентов акций корпорации и не можешь теперь рассчитаться с банком, то мы все чрезвычайно встревожены.

Элен не сводила с З.З. пытливого взгляда. «Не можешь рассчитаться!» Эти хищники чертовски хорошо информированы. Они знают то, что им совсем не положено знать. В статье вчерашнего номера «Уолл-стрит джорнэл» лишь делалось предположение о ее неплатежеспособности, сегодня же они уже все знают наверняка. Интересно, кто в банке распустил язык? Может, Гор?

– В конце концов, – продолжала З.З. уверенно, – «Манхэттен-банк» может продать эти акции кому-нибудь на стороне – и что тогда? Что, если на наши головы свалится чужак? Это грозит нам катастрофой, вот что! Ведь от нас уйдет одна пятая всех наших акций.

Вот эту-то ситуацию мы и обсуждали вчера с джентльменами. И пришли к следующему заключению. – З.З. замолчала и послала Элен сладкую улыбку. – Мы готовы протянуть тебе руку помощи – купить двадцать процентов твоих акций за одиннадцать миллионов долларов, то бишь десять миллионов плюс один миллион процентной ставки. В этом случае ты сможешь рассчитаться с банком и у нас не будет оснований беспокоиться, что часть акций уплывет в чужие руки. Мы все заинтересованы в этом.

«Уж ты-то не упустишь своего, – подумала Элен. – Ты сразу же запустишь когти в мой бизнес».

– Если ты готова продать нам двадцать процентов акций «ЭЖИИ», – продолжала З.З., – то мы расценим этот жест как акт доброй воли. Исчезнут все наши страхи относительно чужого… вторжения. А также окрепнет наша вера в твою способность руководить корпорацией. – Она обвела взглядом присутствующих и одарила их лукавой улыбкой. – Я верно говорю, джентльмены?

– Совершенно верно, – тотчас же отозвался Юбер.

– Теперь понимаешь? – развела руками З.З. и добавила сладким голосом: – Все очень просто.

Элен откашлялась и, тщательно подбирая слова, заговорила:

– Я вижу, страх «чужого вторжения» основательно повлиял на ваш рассудок. Позвольте мне кое-что пояснить, чтобы развеять ваши опасения.

По моему мнению, вам лучше всего подождать и посмотреть, действительно ли банк – я подчеркиваю слово «действительно» – сумеет завладеть моей долей акций. Как мне кажется, вам нечего волноваться по этому поводу, поскольку в первую очередь претендовать на них можете вы. – Элен посмотрела на Эдмонда: – Я правильно трактую?

– Да, – бесстрастно ответил Эдмонд.

– Вот вам и ответ, – заключила Элен. – Что бы ни случилось, вы всегда сможете заблокировать «чужое вторжение». И кроме того, у вас появится возможность выбрать нового президента. Тогда вам не придется обсуждать мой стиль руководства: это вас никак не будет касаться. – Элен оглядела присутствующих. – Полагаю, на этом дискуссия, в которую нас втянула миссис Бавьер, закрыта. А сейчас перейдем к повестке дня и обсудим наши планы на будущее…

– Не так быстро, дорогая, – прервал ее Юбер. – Мне кажется, обсуждение вопросов, стоящих на повестке дня, да и само это совещание, подождет до понедельника.

– Он улыбнулся. – Это было бы гораздо разумнее. Зачем нам обсуждать будущее корпорации сегодня? Как ты правильно заметила, у нас появится возможность выбрать нового президента. А тогда изменится вся политика нашей корпорации.

Элен ничем не выказала своего волнения. Его тактика была ей ясна: срок займа истекает в пятницу. Следующий банковский день – понедельник. Если ее противники уже уверены, что банк продаст им акции – а она в этом не сомневалась, – то после сделки покупатель тотчас приедет на заседание Совета директоров, чтобы использовать купленные акции при голосовании. Они хотят «зарезать» ее, выбросить из ее же корпорации. Ведь тогда Она утратит право голоса и станет обычным держателем акций.

Интересно, кто из членов Совета директоров нацеливается на эти акции? Фон Айдерфельд и Юбер богаты до безобразия. Оба могут позволить себе такую прихоть.

З.З. и д'Итри, конечно, богаты, но не настолько, чтобы выбросить на ветер одиннадцать миллионов долларов. Скорее всего они сложатся, и тогда все получат то, что хотят, даже не ощутив прореху в своем бюджете.

Элен быстро поднялась с места.

– Хорошо, – сказала она. – Заседание переносится на десять утра в понедельник.

Быстрым шагом она направилась к двери и вышла из конференц-зала. Теперь понятно, что надо делать: она устроит приватное совещание с Юбером и фон Айдерфельдом. Ей не надо связываться со всякой мелкотой типа З.З. и д'Итри: без таких акул, как Юбер и фон Айдерфельд, они выпадут из игры, как третьеразрядные уголовники. Но Юбер и фон Айдерфельд… У нее на них есть управа.

Как ни противно, а придется напоследок пойти на шантаж. В конце концов, раньше ведь срабатывало.

Часом позже Элен велела Джимми подать «роллс-ройс», и они с Эдмондом поехали в верхнюю часть города на ленч. Ресторан «На Двадцать первой» был уже переполнен, но метрдотель усадил их за столик. По пути они раскланивались с многочисленными знакомыми.

Для тех, кто видел ее в эти минуты, она никогда не выглядела более обольстительной и беспечной. Зато Эдмонд прекрасно знал, что у сестры поджилки дрожат от напряжения. Весь прошлый год она работала так, что Другая бы на ее месте просто не выдержала. И каждый раз, когда казалось, что победа уже близка, на ее плечи сваливалось новое несчастье и надо было начинать все сначала.

– Что будешь пить? – поинтересовался Эдмонд.

Элен покачала головой.

– Думаю, сегодня мне следует ограничиться содовой. День выдался паршивым, и я решила воспользоваться лучшим для женщины лекарством – сделать прическу. Сусуму примет меня после ленча.

Эдмонд кивнул и заказал содовую для сестры и мартини для себя. Когда метрдотель отошел достаточно далеко, он закурил и, склонившись над столиком, тихо произнес:

– Я знаю, что ты против, но как твой адвокат и брат я обязан напомнить тебе об этом.

– Пытаешься убедить меня обратиться к общественности? – перебила его Элен.

– Да, – ответил он, понизив голос. – Ибо только так ты сможешь сохранить контроль над корпорацией. Сегодня утром, когда банк отклонил мою просьбу о продлении, я взял на себя смелость поинтересоваться, примут ли они во внимание этот факт. Да, примут, поскольку тогда у тебя гарантированно появятся деньги. Этот толстяк Гор буквально вышел из себя, когда я заговорил об этом. По какой-то причине его совсем не беспокоит происходящее. – Эдмонд нахмурился: – Не нравится он мне – и никогда не нравился. Есть в нем что-то такое… подловатое.

– Я ему тоже не доверяю. – Элен задумалась. – Возможно, его навещал Юбер или еще кто-то.

– По всей видимости, – согласился Эдмонд.

Официант принес напитки. Элен отпила немного содовой.

– Я разговаривала с фон Айдерфельдом и Юбером, – сказала она. – Сегодня вечером я намерена повидаться с ними. Возможно, мне удастся заставить их отказаться от своих планов.

– Да, но это все равно не принесет тебе денег, – заметил Эдмонд. – А в таком случае они спокойно перешагнут через тебя и завладеют «ЭЖИИ». Послушай моего совета Элен, иначе дело всей твоей жизни пойдет коту под хвост.

Элен уныло кивнула.

– Сколько у меня времени?

– Самое большее до завтрашнего дня.

– Совсем немного, – сказала Элен, глядя в стакан. Внезапно она встрепенулась. – Хорошо. Я дам тебе ответ завтра в полдень. Я все хорошенько обдумаю.

– Да уж, пожалуйста. – С мольбой в глазах он сжал руку сестры. – Насколько мне представляется, на продаже собственных акций ты заработаешь хорошие деньги. Целых сорок миллионов долларов. А может, и больше. И к тому же, Элен, ты и впрямь ничего не теряешь. Ты по-прежнему останешься председателем Совета директоров и будешь владелицей пятидесяти одного процента акций корпорации.

– Да, Эдмонд, – вздохнула Элен. – Это мы уже проходили. Помнишь?

Тогда он предлагал ей то же самое, но она решительно отказалась. Одно ему было непонятно: если она всеми силами стремилась сделать корпорацию своей собственностью, то зачем же пустила туда этих хищников?

– Не стоит забывать, – отозвался он, – что времена сейчас совсем другие. Многое изменилось за прошедший год. У тебя единственный шанс…

– Нет, не единственный. – Элен задумчиво покачала головой. – Есть и другой вариант, о котором не знаешь даже ты.

Эдмонд недоуменно посмотрел на сестру.

– Найджел предложил мне взаймы, – ответила она с нежностью в голосе. Найджел Сомерсет, герцог Фаркуаршир, третий по счету среди самых богатых людей Англии.

– Почему ты не сказала мне об этом раньше? – спросил Эдмонд.

Элен повертела в руках стакан.

– Потому что я пока не знаю, принимать ли от него помощь.

– Почему? Потому что он тебя любит?

– Нет, – тихо ответила она, – потому что я люблю его. – Она немного помолчала и посмотрела Эдмонду в глаза. – Он снова предложил мне выйти за него замуж.

– Ну и…

– Я пока не дала ответ. Сказала, что мне надо подумать.

– Но почему? Ты же сама сказала, что любишь его.

– Потому что не хочу выходить за него, пока не решатся все проблемы, связанные с корпорацией.

Эдмонд закатил глаза.

– О Господи! О чем ты говоришь? Ты не хочешь, чтобы он думал, что ты выходишь замуж из-за денег? Я правильно понял?

– Нет… потому что я сама хочу убедиться, что это не так.

Глава 2

В отдельном кабинете на восьмом этаже одного из самых лучших в мире институтов красоты, салона Сусуму, что на Пятой авеню, Элен, глядя в зеркало, наблюдала, как изящный японский парикмахер со знанием дела сооружает на ее голове тюрбан из мягкого пушистого полотенца. Маникюрша рядом обрабатывала ее ногти.

– Прошу прощения, – приподнялась вдруг Элен, – мне надо на минуточку отлучиться в дамскую комнату.

– Конечно, мадам, – ответил Сусуму. – Полагаю, вы знаете, где она находится.

Элен кивнула. Парикмахер помог ей выбраться из кресла и улыбнулся. Маникюрша тоже. Эти улыбки дорого оплачивались: сделать прическу у Сусуму стоило целое состояние, особенно когда он лично занимался этим.

Элен направилась к двери и на выходе посторонилась, уступая дорогу какой-то женщине.

Взглянув на нее, та остановилась.

– Боже, мисс Жано! – воскликнула она. – Мы не виделись уже целую вечность!

Элен смутилась: она никак не могла вспомнить, кто эта тощая блондинка с темным загаром.

– Мы встречались в прошлом году, помните? Я Джеральдина Гор. Мой муж ведет ваши счета в «Манхэттен-банке».

– Ах да, конечно. Здравствуйте, – улыбнулась Элен.

Джеральдина Гор протянула ей свою костлявую руку, и Элен не могла не обратить внимания на два абсолютно одинаковых браслета. Правда, на одном были ярко-желтые бриллианты, а на другом – кроваво-красные рубины. Ясно было, что обе «безделушки» от Булгари и обе очень дорогие.

– Какие чудесные браслеты! – восхищенно заметила Элен.

Джеральдина довольно улыбнулась, но тут же состроила недовольную мину.

– Могу представить себе физиономию моего мужа. Он покончит с собой, когда увидит второй браслет. Я купила его несколько минут назад. – Она взглянула на свою сопровождающую. – Пожалуй, мне пора, а то я не уложусь в срок. Вирджиния Симонсен дает костюмированный бал! Я так люблю костюмированные балы! А вы?

– Я тоже, – вежливо ответила Элен, которая в жизни не бывала на таком празднике.

– Рада была встрече с вами! – Джеральдина двинулась за своей сопровождающей.

Элен посмотрела ей вслед. Какая отвратительная, жеманная бабенка! Однако надо отдать ей должное: у нее исключительный, если не сказать – дорогостоящий, вкус.

Удивительно, как Гор может позволить себе жить с таким размахом?

Карл фон Айдерфельд, приняв из рук графа пальто и шляпу и повесив их в шкаф, провел его в гостиную. В комнате горели только две настольные лампы.

Фон Айдерфельд указал на причудливое французское кресло.

– Располагайтесь, дорогой граф. Скоро придет наша общая знакомая. А мы тем временем можем выпить.

– Арманьяк, если можно, – отозвался граф.

Фон Айдерфельд распахнул двойные дверцы массивного шкафа, и граф увидел, что его внутренняя часть приспособлена под бар со встроенным холодильником и раковиной. Карл наполнил бокалы.

– Конверты у вас? – спросил он.

Юбер кивнул и щелкнул замками портфеля. Вынув из него большой манильский конверт, он положил его на стол времен Директории, стоявший рядом.

– Полагаете, они являются поводом ее встречи с нами? – спросил фон Айдерфельд.

– Наверняка, – ответил Юбер задумчиво. – Думаю даже, что она еще ничего не знает об их исчезновении. Я нанял самого лучшего взломщика сейфов. Он стащил только то, за что ему было заплачено. В общем, все в лучшем виде. Нигде никаких следов.

Фон Айдерфельд довольно улыбнулся:

– Хвалю за чистую работу. Теперь у нее нет никаких против нас свидетельств. Вам удалось выяснить, где она вчера останавливалась?

– Я все выяснил. – Граф сделал большой глоток арманьяка. – Она приземлялась на частном аэродроме в Англии. Наша ненаглядная Элен вращается в самых высших кругах. Этот аэродром принадлежит Найджелу Сомерсету.

Фон Айдерфельд вздрогнул:

– Она все еще с ним встречается?

– Видимо.

Фон Айдерфельд задумчиво переваривал полученную информацию.

– Да, новость не из приятных. Сомерсет – один из богатейших людей Англии. Что, если он предложит ей одиннадцать миллионов долларов? Тогда наше сражение проиграно.

– Не думаю, – уверенно заявил Юбер. – Иначе все было бы уже сделано. Элен не стала бы ждать до последнего, она бы все давно организовала. Кроме того, ее мораль не позволит ей принять такую подачку, пусть это даже будет облечено в форму займа. Нет, мой друг, ее бы замучили угрызения совести. Она никогда не была способна добывать деньги таким путем.

– Хотелось бы верить, – мрачно заметил фон Айдерфельд.

В это время зазвонил телефон. Карл подошел к столу и снял трубку.

– Да? – Он кивнул, глядя на Юбера. – Пусть поднимется. – Фон Айдерфельд повесил трубку и усмехнулся. – Звонили снизу. Она уже здесь.

Спустя несколько минут вошла Элен. Она по-прежнему была в норковом манто и костюме от Шанель. Правда, волосы теперь подстрижены и уложены по-другому, согласно моде.

– Привет! – небрежно бросила Жано.

– Проходи, – смущенно пригласил ее фон Айдерфельд. – Граф уже здесь.

– Ах! – увидев Элен, воскликнул с недоброй усмешкой Юбер. – Президентша снизошла до общения с простыми акционерами! Садись. – Он похлопал по стоящему рядом креслу.

– Нет, спасибо, – холодно отозвалась Элен. – Я предпочитаю стоять.

– Как хочешь. Что это тебе вздумалось встречаться с нами?

– Я пришла сюда, чтобы напомнить вам, – начала Элен, тщательно подбирая слова, – что было бы гораздо лучше… скажем так… что вам лучше не выступать против меня. Хватит играть в кошки-мышки! Помнится, мы уже как-то говорили на эту тему.

Улыбнувшись, Юбер встал и подошел к камину, где уже лежали дрова и лучины для растопки. Нагнувшись, он поджег их. Лучины начали медленно разгораться, и вскоре огонь камина осветил всю гостиную, в которой прежде царил полумрак. Юбер довольно хмыкнул.

– Полагаю, ты намекаешь на «материалы», которые ты против нас собрала?

– Именно, – ответила Элен.

– Мой тебе совет, дорогая: отправляйся домой и забудь о них. Как видишь, мы больше не дрожим от страха.

– По-моему, вам следует отнестись к этому делу серьезнее, – предупредила Элен. – Я могу уничтожить вас обоих. – Она ледяным взглядом окинула фон Айдерфельда. – Тебя – привлечь к суду за военные преступления. Казнь через повешение тебе гарантирована. – Ее взгляд снова остановился на Юбере. – А ты… Тебя тоже повесят. За убийство.

Граф расхохотался:

– Какой абсурд! Кто тебе поверит? Для таких ужасных обвинений нужны доказательства!

– Перестань веселиться, Юбер. Ты прекрасно знаешь, что они у меня есть! Хранятся, в сейфе у моего адвоката.

Не переставая весело смеяться, Юбер подошел к столу, взял какой-то конверт и, вскрыв его, вынул конверт размером поменьше.

– Узнаешь? – спросил он, поднимая конверт над головой. На печати, скрепляющей конверт, стояла подпись Элен.

Она тихо ахнула и так же тихо сказала:

– Да. Где ты его взял?

– Скажем так: он попал сюда прямо из сейфа твоего адвоката в Париже. Причем бедняга даже не подозревает об этой пропаже. – Юбер вскрыл белый конверт и вынул из него несколько пожелтевших от времени документов. Развернув их, он торжественно помахал ими в воздухе. – Свидетельства военных преступлений! – провозгласил он громко, затем протянул бумаги фон Айдерфельду. – Окажите мне честь, мой друг.

Элен с ужасом наблюдала, как фон Айдерфельд взял у него бумаги, подошел к камину и бросил их в огонь. Пламя жадно набросилось на них: они почернели и свернулись.

– А теперь – это! – Словно фокусник, Юбер достал второй белый конверт, чуть объемнее первого. На нем тоже были печать и подпись Элен.

Элен закрыла глаза. В голове пронеслось: не может быть! Это кошмарный сон. Но, увы, все было наяву.

Юбер вскрыл второй конверт. Внутри оказалась катушка с магнитофонной лентой. Он поднял ее над головой.

– Свидетельство убийства? – Он сочувственно поцокал языком. – В самом деле, дорогая, тебе нужно вести себя умнее, а не прибегать к шантажу.

Он медленно подошел к камину и с отвращением бросил туда пленку. Часть пленки размоталась и змейкой выползла на ковер. Он ногой отбросил ее обратно в камин, посмотрев при этом на Элен.

Она заметно побледнела, как завороженная глядя на огонь.

– Ну вот видишь, дорогая, – заключил Юбер, весьма довольный собой, – нет больше никаких свидетельств. Прошлое похоронено и забыто. – Он прищелкнул пальцами. – Навсегда.

Элен отупело смотрела на огонь. Нет, ничего подобного. Для нее прошлое никогда не будет похоронено и никогда не будет забыто.

Глава 1

Сен-Нааер, 1950 год

Тетя Жанин жила на окраине Сен-Назера и зарабатывала на жизнь выращиванием саженцев. Ее дом располагался на возвышенности, неподалеку от моря. Двухэтажный, с плоской крышей, он был сложен из выветрившегося с годами серого камня. В ясный погожий день отсюда было видно устье Луары. Всего в двух милях к югу.

Дом со всех сторон окружали питомники. Был использован каждый квадратный сантиметр земли. Здесь были четыре большие оранжереи и с дюжину длинных застекленных парников с рассадой – весной горожане охотно раскупали ее, чтобы рассадить в своих садах. Вся земля вокруг была перекопана и использована под посадки сезонных овощей и цветов. Нигде ни единой сорной травинки. Между клумбами и грядками с овощами лежали деревянные планки, служившие дорожками.

Вдали от дома располагались еще два сооружения: зловонный бункер для навоза и компоста и сарай для хранения садового инвентаря, в котором делались также венки для похорон и букеты невесты для редких в те годы свадеб.

Эта частная собственность была обнесена каменной стеной, на которой висела деревянная табличка с надписью «Жанин Жано».

В первую зиму, проведенную Эдмондом и Элен в доме тетки, дела в питомнике шли плохо, поскольку и союзники, и нацисты в то время считали Сен-Назер важным стратегическим плацдармом.

Во-первых, здесь была база подводных лодок, где они пополняли запасы оружия и продовольствия и где были расположены ремонтные и обслуживающие мастерские. Сен-Назер еще с девятнадцатого века славился своими верфями.

А для союзников – что еще важнее – город служил частью сен-назерского пропускного пункта, являясь самым удобным местом проникновения во Францию со стороны Атлантического побережья. Вот почему Сен-Назер часто бомбили.

Каждый раз, когда англичане или американцы наносили удары по базе немецких подводных лодок, тетя Жанин пускалась в слезы. Дело в том, что взрывные волны докатывались до питомника и разбивали стекла ее теплиц и парников. И тогда вся рассада, которую она выращивала с такой любовью, могла замерзнуть в одночасье. Так и случилось однажды – за одну ночь вся рассада до последнего стебелька погибла. Весной и продавать-то было нечего.

А вот 1944 год стал годом всенародного ликования. Генерал де Голль 26 августа торжественным маршем прошел по Елисейским полям. Париж был освобожден. Французы плакали от счастья. Как и говорила мама, бошей выгнали из Франции и гнали до самого Рейна.

Вместе со всеми Эдмонд с Элен встретили эту новость с радостью. Им казалось, что очень скоро вся семья воссоединится. Но шел месяц за месяцем, а от мамы, папы, Катрин или даже Мари не было ни весточки. Да еще эти ужасные рассказы о том, что нацисты творили со своими пленниками. Постепенно надежда увидеться с родными растаяла, и где-то в мае 1945-го тетю Жанин словно подменили. Возможно, ее окончательно доконала мысль о том, что дети остались на ее полном попечении.

Элен никогда не забудет, как они с Эдмондом впервые стали объектами теткиного гнева. Элен решила помочь брату в починке парника, и они отправились в сарай на поиски подходящего стекла. Им удалось найти достаточно большой кусок, чтобы потом разрезать его на шесть небольших квадратов и вставить взамен разбившихся. И все бы хорошо, но при резке стекло дало трещину и покрылось сетью паутины.

Тетя Жанин пришла в ярость. Она сильно ударила Эдмонда по лицу, а потом оттаскала его за волосы, да так крепко, что он выл от боли.

Подобные оскорбления длились больше года, причем по совершенно непонятным причинам. Детям оставалось только молча переживать эти вспышки гнева, правда, Эдмонд старался принимать главный удар на себя. Может, потому, что был старше, а может, потому, что у него был слишком хороший аппетит.

Год спустя случилось неизбежное. Как-то, пропалывая ростки салата-латука, Элен случайно вытащила некоторые из них, приняв за сорняки.

– Какой идиот это сделал? – немедленно взорвалась тетя Жанин.

– Я, – соврал Эдмонд, чтобы оградить сестру от побоев.

Ах ты дрянь! – завопила тетя Жанин. – Ах ты бездельник! Схватив с земли палку, она изо всех сил принялась бить ею Эдмонда по спине. Элен кричала и умоляла ее остановиться, но все тщетно. После экзекуции брат поднялся с земли и, шатаясь, направился к дому.

Элен побежала за ним. Когда она ворвалась в комнату, Эдмонд уже сложил свои вещи.

– Что ты делаешь? – в панике вскричала сестра. – Прости меня, Эдмонд! Это я во всем виновата!

– Ни в чем ты не виновата. Вся причина в ней, она ведьма! И я не собираюсь оставаться здесь и ждать, пока она забьет меня до смерти. Я устал батрачить на нее!

– Но куда ты пойдешь?

– Наймусь на торговый флот. Пусть эта старая ведьма сама ухаживает за своей рассадой!

Глаза Элен заблестели от слез.

– А я? – тихо спросила она. – Что будет со мной?

Эдмонд крепко обнял сестру.

– Пока я все не организую, тебе придется пожить здесь. Клянусь тебе, я сберегу каждое заработанное су. А потом мы вместе уедем из этого города. – Он осторожно отстранил сестру и сложил вещи в наволочку. – А сейчас вытри слезы.

– Эдмонд… – Какое-то время Элен молчала, затем с отчаянием выкрикнула: – Ты ведь не оставишь меня с ней навсегда?

В фиалковых глазах девочки застыли одиночество и страх.

– Нет, маленькая француженка. Никто никогда не разлучит нас. Никто и никогда: ни боши, ни эта ведьма.

– А море? – со страхом заглянула брату в глаза Элен. – Что, если море разлучит нас?

Эдмонд только улыбнулся:

– Даже море не сможет нас разлучить.

Глава 2

В классе Элен сидела на задней парте. Мадемуазель Грибиу всегда сажала туда хороших учеников. Нарушители же спокойствия должны были сидеть прямо перед ее бдительным оком. Прозвенел звонок, из коридора послышался шум хлопающих дверей и топот ног. Девочки напряглись, изо всех сил изображая внимание. Домашнее хозяйство было в этот день последним уроком.

Мадемуазель, однако, совсем не торопилась.

– Как вы знаете, – начала она, – до летних каникул осталось всего десять уроков. Стало уже хорошей традицией перед окончанием учебного года демонстрировать мне, чему же научились мои ученицы за этот период.

Девочки дружно тяжело вздохнули, лица их вытянулись: их ожидал любимый экзамен мадемуазель.

– Итак, каждой из вас поручается сшить платье, – продолжала мадемуазель. – Оно должно быть практичным, что-нибудь очень простое. Вы сами придумаете фасон и сделаете выкройки, сами найдете нужную ткань. Вы будете шить платье без посторонней помощи. Вся работа будет проходить в классе. Что вы сошьете и как аккуратно вы это сделаете, будет принято во внимание при выведении вашей отметки за год. Я ясно объяснила?

– Да, мадемуазель, – хором ответили девочки.

Мадемуазель вздернула подбородок.

– Девочки! – Класс замер в ожидании. – Вы свободны!

Заскрипели стулья, захлопала дверь. У школы их ждали мальчики.

Обычно Элен никуда не спешила, но сегодня она выскочила из класса вместе со всеми. Ее Сердце так и забилось от радости. Среди одноклассниц она единственная встретила новость с ликованием.

– Что это с ней? – спросила Жанна-Мари Берти, с удивлением глядя вслед Элен. – Никогда не видела ее такой.

Эдит Лаузо, подруга Жанны-Мари, что-то шепнула ей на ухо, и девочки дружно захихикали.

Жанна-Мари и Эдит считали себя лучше всех остальных. Господин Берти был владельцем верфи, а господин Лаузо – главой местного рыбоконсервного завода. Это были самые богатые семьи в городе, а потому девочки вели себя заносчиво и высокомерно. Вечно они над кем-то насмешничали. Не раз их саркастические замечания выводили Элен из себя.

Но сегодня она не обращала на них никакого внимания. Скоро она им всем покажет! Она не только любила шить, но еще и обладала талантом. Возможно, она унаследовала его от своей матери.

Всего десять уроков – десять суббот – она будет трудиться над своим платьем. А в одиннадцатую состоится ежегодный праздник Святого Жана. Все женщины города нарядятся в традиционные платья и крахмальные кружевные чепцы. Что ж, она тоже придет на праздник в красивом платье. Она будет Золушкой, а праздник – ее первым балом.

Трудностей вроде бы никаких: у нее есть талант и немного денег. Она скопила их, выполняя отдельные мелкие поручения разных людей.

Элен улыбнулась. По пути домой она забежит в магазин мадам Дюпре. Мадам Дюпре была местной швеей, но она не только шила, но еще и продавала ткани на метры или рулонами. И некоторые из них – ах, некоторые! – были просто сказочными.

А самое главное – мадам Дюпре получала разные модные журналы. У нее были копии «Пари Вог», «Элль» и «Л'Офисьель». Надо просмотреть их все, чтобы выбрать фасон.

Элен вприпрыжку бежала по крутым, мощенным булыжником улицам, мимо серых однообразных домов, обветшавших под воздействием соленых ветров. Еще несколько минут – и она заглянет в витрину магазина мадам Дюпре. А в понедельник, сразу после школы, придет туда уже с деньгами.

Глава 3

В следующий понедельник Элен словно завороженная застыла у магазина мадам Дюпре. Наконец она медленно раскрыла ладонь, чтобы убедиться, что деньги никуда не исчезли, а потом, глубоко вздохнув, открыла дверь.

В магазине царил полумрак. Через открытую дверь она могла видеть ярко освещенную мастерскую, где сидели две девушки. Одна что-то шила вручную, вторая сидела за ножной машинкой.

Элен перевела взгляд на прилавок, но не осмелилась подойти к нему и потрогать ткань. Особенно привлекла ее внимание серая, в крошечных узелках материя.

– Вам помочь? – услышала она за спиной приятный женский голос.

Вздрогнув, девушка обернулась и застыла в благоговейном трепете: перед ней стояла сама мадам Дюпре. Эта высокая, импозантная женщина в полосатой блузке с маленьким кружевным бантиком у ворота, по мнению Элен, была самой элегантной женщиной в мире. Глаза у мадам были карими, волосы с сединой, и от нее чудесно пахло хорошими духами. Рядом с ней Элен чувствовала себя какой-то оборванкой. Ей захотелось повернуться и убежать, но что-то остановило ее. Возможно, добрый взгляд мадам Дюпре.

– Здравствуйте, мадам, – вежливо поздоровалась Элен.

– Добрый день, мадемуазель, – ответила мадам Дюпре. – Чем могу помочь?

Элен глубоко вздохнула и покрепче сжала кулак с деньгами.

– Я хотела бы купить какую-нибудь красивую ткань.

– Все ткани красивые, – понимающе улыбнулась мадам Дюпре. – Все зависит от того, как и что шить. У меня есть хлопок, шерсть, лен, шелк, атлас, бархат…

– О! – Элен быстро пришла в себя. – Что-нибудь в этом духе. – Дрожащим пальцем она указала на серую в узелках ткань. – Сколько она стоит?

– У вас хороший вкус, мадемуазель, – одобрительно заметила хозяйка магазина. – Это шелк-сырец с Востока. У меня всего один рулон; ткань очень дорогая.

Мадам Дюпре с теплотой проследила за взглядом Элен. Девочка смотрела на ткань так, как она сама когда-то, в далекой юности. Уметь чувствовать ткань – дар редкий.

– Хочешь потрогать?

– А можно? – Глаза Элен загорелись.

– Конечно, мадемуазель.

Мадам Дюпре наблюдала, как девочка нежно погладила шелк, затем зажала уголок ткани между пальцами и осторожно пощупала. Да, у девочки определенно есть чутье.

– Красивое платье получится, а? – спросила хозяйка магазина.

– О да! И сколько это стоит? – едва выдохнула Элен.

Мадам Дюпре, лукаво взглянув на нее, погрозила пальцем.

– Не надо думать, что все ограничивается только шелком-сырцом. Есть и шерстяные ткани – крепкие, грубые, теплые или мягкие, нежные. Льняное полотно бодрит. Бархат похож на глубокие краски ночи. Хлопок – ткань прохладная. Каждая ткань индивидуальна и обладает разными характеристиками. Ты сама должна решить, какая ткань подходит тебе больше всего. Такие королевские ткани, как шелк и бархат, никогда не пойдут на фартуки или домашние халаты. Вот для бального платья – да! Лен и хлопок годятся для лета.

Шерстяные ткани – для зимы. На каждый сезон своя ткань, да что там – на каждый случай жизни!

Элен сияла от восторга: перед ней распахнулись двери нового мира.

Но тут в магазин кто-то вошел. Мадам Дюпре по привычке обернулась. Элен тем временем пробовала на ощупь темно-синий лен, сравнивая его текстуру с текстурой шелка-сырца.

– Нам нужна ткань, – сказал хорошо знакомый голос.

– Что-нибудь экстравагантное! – добавила вторая покупательница.

– Очевидно, ткани нужны вам для ежегодного экзамена по шитью, – сухо заметила мадам Дюпре.

– Да. О, Жанна-Мари, посмотри-ка, кто сюда пришел!

Склонившись друг к другу, девочки зашушукались. Элен сжала кулаки. Солнце словно закрыло черной тучей. Нет, этим отвратительным существам не место среди таких прекрасных тканей!

– Что собираешься покупать? – спросила у Элен Эдит.

– Я… я пока не знаю.

Девочки снова зашептались и захихикали. К сожалению, мадам Дюпре не могла их выпроводить, так как матери девиц были постоянными покупательницами и большинство их платьев шилось здесь, в ее мастерской. Да, она не может выставить их вон, но постарается побыстрее от них отделаться.

– Прошу меня извинить, – сказала она Элен. – Дело займет не больше минуты.

Элен кивнула и отошла в сторону. Она с ужасом увидела, как Эдит сразу направилась к рулону бархата цвета бутылочного стекла и схватилась за Него, словно за тряпку. Жанна-Мари же не торопилась: последовательно попробовала на ощупь каждый рулон, краем глаза наблюдая за реакцией Элен. Добравшись до шелка-сырца, она сразу почувствовала, как напряглась Жано. На лице ее появилась торжествующая улыбка.

– Шесть метров вот этой ткани, пожалуйста, – проговорила она сладким голосом.

Сердце Элен упало, и она с мольбой посмотрела на мадам. Та стоически выдержала ее взгляд и, повернувшись к Жанне-Мари, сказала:

– Эта ткань очень дорогая. Может…

– Цена не имеет значения, – отрезала Жанна-Мари. – Мама разрешила мне купить все, что понравится. Стоимость запишите на ее счет.

– Что ж, хорошо, – со вздохом ответила мадам Дюпре. От взгляда Элен ее сердце сжалось, но увы…

Через несколько минут покупательницы, задрав носы, ушли. Эдит купила бутылочный бархат, Жанна-Мари унесла с собой кусок шелка-сырца.

– Я думала, что эти девчонки никогда не уйдут, – проворчала мадам Дюпре, закрывая за ними дверь. – Невоспитанные нахалки! Что им нужно – так это хорошая порка! – Она повернулась к Элен. – А сейчас, мадемуазель, – приветливо произнесла она, – позвольте преподать вам небольшой урок. Идите сюда, – позвала мадам. – Все не так трагично, как вы думаете. Шелк-сырец и бархат не самые подходящие ткани для простых платьев. Они больше годятся для вечерних туалетов или костюмов на выход. К тому же серый цвет вовсе не идет мадемуазель Берти: у нее слишком бледный цвет лица. Серый цвет совсем убьет в ней все краски. А ее подружке не идет зеленый: для этого у нее слишком темная кожа.

Элен задумчиво кивнула. Кажется, она понимает, что имеет в виду мадам Дюпре.

– Да… это просто…

– Не обращайте внимания, дорогая. – Мадам Дюпре махнула рукой, словно отгоняя надоедливую муху. – Пусть выставляют себя на посмешище. У них совсем нет вкуса. Вы не находите?

Элен неуверенно кивнула. Она почувствовала себя намного лучше. И все-таки радость сменилась печалью. Мадам Дюпре дотронулась до ее плеча.

– К счастью, у меня сегодня никаких примерок. Давайте поднимемся ко мне, попьем чайку, и я преподам вам урок. Даниель!

Машинка в соседней комнате перестала строчить, и в магазин вошла худенькая девушка.

– Да, мадам?

– Я поднимусь к себе, а ты присмотри пока за магазином.

Элен взглянула на вычурные стенные часы: стрелки показывали три. Они проговорили почти два часа.

– На сегодня уроков хватит, – поднялась мадам Дюпре. – Ступай домой и хорошенько осмысли все, что ты узнала. В моделировании существует два подхода. Первый? – Она вопросительно посмотрела на Элен.

– Сконструировать модель, а потом подобрать для нее подходящую ткань.

– Хорошо. А второй?

– Найти ткань и придумать модель.

– Правильно. А как поступишь ты?

– Я придумаю модель платья, которое бы мне шло, – без колебаний ответила девушка, – а затем подберу ткань, которая годится для этой модели и идет мне.

Мадам Дюпре одобрительно кивнула. Да, под хорошим руководством из девочки выйдет толк.

Глава 4

Наступила десятая суббота. Мадемуазель Грибиу встала из-за стола и хлопнула в ладоши, призывая класс к вниманию.

Девочки слегка занервничали. На столе перед каждой из них лежало аккуратно сложенное платье.

Мадемуазель выразительно кашлянула.

– Как вам известно, сегодня у нас последний урок. Сейчас мы посмотрим, чему вы за этот год научились.

Класс затих. Мадемуазель обвела комнату цепким взглядом.

– Итак, переодевайтесь в те платья, которые вы сшили. А когда уроки закончатся, вновь наденете школьную форму. – Она нахмурилась. – Я думаю, это будет благоразумно, так как некоторым из вас придется краснеть. К сожалению, кое-кто так ничему и не научился.

Сердце Элен билось, как молот. Глубоко вздохнув, она начала разворачивать свое платье. Все мгновенно отошло на второй план. Для нее сейчас существовала только ее обновка.

На протяжении последних недель мадемуазель действительно внимательно следила за работой учениц, но при этом не произнесла ни слова одобрения или порицания.

Больше всего неприятностей было у Эдит. Ее постоянные охи и сдавленные ругательства вызывали смешки всего класса. Оказалось, что бархат очень трудно шить – ткань была толстой и не поддавалась игле. Каждую субботу на глаза Эдит наворачивались слезы.

Жанна-Мари тоже столкнулась с проблемами, но она не подавала виду, не желая выставлять себя на посмешище и притворяясь, что работает с удовольствием. К несчастью, она слишком поздно обнаружила, что шелк-сырец, который она увела из-под носа Элен, ускользает прямо из-под иголки. Шитье платья из такого материала требовало особого мастерства.

Ко всему прочему добавились проблемы с моделями. Ни у одной из девочек модель не была такой амбициозной, а вернее претенциозной, как у Эдит и Жанны-Мари. Было ясно, что обе они пытались создать современное платье, основываясь на пышных дворцовых нарядах восемнадцатого века. Почти каждый день они покупали разноцветные ленты и пенистые кружева, всякий раз придумывая новые детали. Они просто не знали удержу. Им хотелось иметь все, и это «все» они собирались пришить на свои платья.

Элен же всем сердцем восприняла советы мадам Дюпре и сконструировала самое что ни на есть простое платье. За основу она взяла модель из «Л'Офисьель». По всему чувствовалось, что такое платье с простым лифом и скромной юбкой – последний крик моды в Париже. Материалом для него послужил обычный хлопок, сам по себе простой и легкий в работе. Его глубокий красный цвет хорошо сочетался с ее черными волосами, придавая всему облику девушки некий драматизм. Украшением служил пояс с изящной пряжкой, подаренной мадам Дюпре.

Элегантность платья была в его простоте.

Девочки постепенно переоделись. Мадемуазель попросила каждую обойти весь класс, подойти к столу, сделать пируэт и вернуться на место.

При виде Эдит класс разразился дружным смехом. Ее платье смотрелось просто ужасно: один рукав длиннее и шире другого, подол перекошен, бархат на талии собрался мелкими складками, словно у беременной. А отделка и вовсе была сплошным кошмаром. Даже Жанна-Мари не удержалась от хохота. Но смех скоро застрял у нее в горле: наступила ее очередь.

Жанна-Мари покорно обошла классную комнату. На расстоянии шелк-сырец выглядел совсем неплохо, при ближайшем же рассмотрении стало заметно, как стянуты швы и торчат нитки. Когда же она присела в пируэте, ткань у нее на спине сильно собралась, делая ее похожей на горбунью. Даже на губах мадемуазель появилось подобие улыбки.

Последней вызвали Элен. От страха девушка застыла на месте. И только когда мадемуазель Грибиу повторила ее имя, Элен заставила себя подняться.

Каждый шаг давался ей с трудом, держалась она скованно, руки непроизвольно сжимались в кулаки. Мало этого – на лбу выступила испарина, она вспотела.

Она неловко сделала пируэт. По классу тотчас пронеслось дружное «ах!». Одноклассницы, разинув рты, смотрели на нее во все глаза.

И тут Элен впервые в жизни опьянела от радости.

Теперь она знала: ее призвание – мода!

Глава 5

Элен никогда еще не чувствовала себя такой счастливой. Неожиданно для себя она оказалась в центре внимания. С помощью платья повысился ее авторитет. Даже Эдит и Жанна-Мари смотрели на нее с завистью.

Выйдя из дверей школы, Элен невольно прищурилась от яркого солнечного света. В руках она держала сумку с платьем, а вокруг по-прежнему толпились восхищенные одноклассницы.

Неожиданно кто-то шепнул ей прямо в ухо:

– Привет, маленькая француженка.

Элен оглянулась. Сияя белозубой улыбкой на загорелом лице, перед ней стоял Эдмонд. Она остолбенело посмотрела на брата, но вдруг, словно очнувшись, с криком бросилась ему на шею. Брат легко подхватил ее на руки.

Его отросшая щетина колола Элен щеки, от него сильно пахло рыбой, но сейчас этот запах был для нее самым чудесным ароматом в мире.

Они не виделись почти два месяца. За это время Эдмонд подрос и возмужал. Физическая работа закалила его, мышцы рук налились и заметно перекатывались под рубашкой.

Неожиданно для себя она уткнулась ему в грудь и заплакала.

– Я знаю, что это глупо, но ничего не могу с собой поделать. О, Эдмонд, я так рада тебя видеть! – Элен смахнула слезы.

– Слушай. – Брат широко улыбнулся. – Я только что получил зарплату. Давай пообедаем в лучшем ресторане города, там и поговорим.

– Я думала… ты пойдешь вместе со мной домой.

На лицо Эдмонда набежала тень.

– Нет! – отрезал он. – Я не хочу видеть эту ведьму.

Элен грустно кивнула. Естественно, что его отношение к тете Жанин не изменилось. Он уже давно снимал комнату в пансионе рядом с портом.

Они помолчали, потом Эдмонд, взяв сестру за руку, задумчиво произнес:

– Мне дали десятидневный отпуск перед очередным выходом в море…

– Значит, ты сможешь сопровождать меня на праздник Святого Жана! – обрадовалась Элен.

– Конечно. Ты будешь там второй самой красивой девушкой.

Элен даже замерла от удивления и недоверчиво посмотрела на брата:

– Второй? А кто же будет первой?

– Я познакомлю тебя с ней в ресторане.

– Это что… твоя подружка? – взревновала вдруг сестра.

Брат кивнул:

– Я познакомился с ней, когда пришел из плавания в прошлый раз. – Заметив боль в глазах сестры, Эдмонд поспешил ее успокоить: – Пойдем. Жанна чудесная девушка, но она никогда не заменит мне тебя. Ты моя маленькая француженка!

Ресторан назывался «Маленький капрал»; здесь Элен еще никогда не была. Спустившись вниз по ступенькам, они прошли в обеденный зал. Народу почти не было.

Они сели в плетеные кресла за круглый, покрытый клетчатой скатертью столик. Среди посетителей заведения, пришедших после них, Элен безошибочно выделила подружку Эдмонда: уж очень выразительно она на него смотрела. Она была ровесницей брата – обоим стукнуло восемнадцать. Взгляд карих глаз Жанны проникал в самую душу, а улыбка делала ее еще привлекательнее.

– Привет, Жанна. – Брат поцеловал ее в щеку. – Это моя сестра Элен. Элен, это моя… Жанна.

– Привет, – подняв глаза, произнесла Элен.

– Здравствуй, – отозвалась девушка приятным голосом.

Взяв Элен за руку, она с серьезным видом посмотрела ей в глаза.

– Мне очень нравится Эдмонд, – честно призналась она. – И я знаю, как сильно ты его любишь, он сам мне об этом рассказывал. Мне бы очень хотелось, чтобы мы подружились.

Элен с благодарностью посмотрела на Жанну.

– Мне бы этого тоже хотелось. У меня никогда не было подруги.

На праздник Святого Жана день выдался теплым и ясным. Ради праздника тетя Жанин решила отложить работы в своем питомнике и сделать выходной.

Рано утром Элен тщательно смыла с себя всю огородную грязь. Сегодня она наденет свое новое платье, которое еще никто не видел: ни тетя Жанин, ни мадам Дюпре, ни Эдмонд. Она удивит их всех!

– Пора тебе одеваться, – буркнула тетя Жанин в половине двенадцатого.

Сама она уже была одета в традиционное черное платье с белым кружевным воротничком. К седой косичке тетка пришпилила накрахмаленный кружевной чепец и потому выглядела весьма торжественно.

Элен тоже нарядилась. Чистому телу легко дышалось в платье из хлопка сочного красного цвета. На нем не было ни единого залома, ни единой морщинки – ночью она тщательно разгладила его. Как бы ей хотелось посмотреть на себя В зеркало, но, увы, в доме зеркал не было.

Раздвинув тонкие занавески, Элен выглянула во двор. Эдмонд и Жанна уже ждали ее у ворот. Расправив платье и пройдясь рукой по волосам, Элен тихонько приоткрыла дверь и, собравшись с духом, стала осторожно спускаться по лестнице. На цыпочках подойдя к двери, она уже взялась было за ручку, когда резкий голос тети Жанин пригвоздил ее к месту.

– Куда это ты собралась?

– Меня ждет Эдмонд, – отозвалась Элен, махнув рукой в сторону двери.

– Бежишь на свидание со своим братцем? – зловеще проговорила тетка. – Вся разодетая как кукла. – Она хрипло рассмеялась, и губы ее скривились. – Откуда у тебя это платье?

– Я сама его сшила.

– Не смей мне врать!

– Я действительно сшила его! Мадемуазель устроила нам экзамен по шитью.

– А ткань? Где ты раздобыла эту дьявольскую ткань?

– Ничего в ней дьявольского нет! Даже аббат носит красную сутану!

Тетя Жанин размахнулась, чтобы ударить Элен, однако та перехватила ее руку.

Тетка взвыла от боли, но, внезапно извернувшись, цепкими костлявыми пальцами ухватила платье за лиф и что есть силы рванула вниз.

Ткань с треском разорвалась, Элен закричала и в отчаянии посмотрела на платье. Платье, ее сказочное платье Золушки было погублено! Лиф клочьями повис вокруг талии. Только белая нижняя рубашка прикрывала ее маленькие груди.

– Я тебя ненавижу! – закричала девушка. – Я тебя презираю!

– Давай оденься поскромнее, – фыркнула тетка, – и пойдешь на исповедь.

– Никуда я не пойду, – спокойно ответила Элен, гневно сверкнув глазами. – Я расскажу аббату, какая ты злая! Как ты… ты… – Элен собрала разорванный лиф и внезапно злорадно усмехнулась: – Как тебе захотелось увидеть меня голой и ты сорвала с меня платье.

– Ты не осмелишься произнести подобную ложь, – прошипела тетка. – Господь накажет тебя, как наказывает всех грешников! Вот увидишь!

Круто повернувшись, она выскочила за дверь.

Глава 6

Миновало лето, пришла осень, а за ней и зима. Шестого января 1952 года Элен исполнилось пятнадцать лет. Эдмонд с Жанной пригласили ее на выходные.

Элен подошла к серому многоквартирному дому, где жила Жанна, и позвонила в ее дверь.

– Привет, – улыбнулась ей девушка. – Эдмонд уже здесь.

Элен двинулась в уже хорошо ей знакомую кухню. Эдмонд радостно вскочил с табуретки.

– Теперь со мной обе мои любимые девочки! – улыбнулся он.

После второго стакана вина по телу Элен разлилось благодатное тепло и на душе у нее стало хорошо и спокойно. Она любила проводить свободное время в этой маленькой квартирке, которую мать Жанны унаследовала от своей бабушки. Вот и сейчас здесь текла неспешная беседа, все трое обменивались последними новостями. Но вот Жанна взяла Эдмонда за руку и вмиг посерьезнела.

Юноша кивнул и отвел взгляд.

– Мы с Жанной… – со вздохом начал он, и его карие глаза беспокойно забегали. – Мы собираемся пожениться.

От неожиданности Элен даже рот раскрыла, но уже спустя какое-то мгновение вскочила с табуретки и начала обнимать и целовать попеременно то Эдмонда, то Жанну.

– Поздравляю! – кричала она, вся сияя от радости. – Вы уже назначили день свадьбы? Подумать только! – Она покачала головой, все еще не веря своим ушам. – У меня будет сестра! В качестве подарка я сошью Жанне свадебное платье! Я сама придумаю его! – Она вдруг подняла стакан. – У меня есть тост! – Эдмонд и Жанна потянулись за своими стаканами. – За моего брата и мою невестку! За моих самых любимых!

В дом тети Жанин она возвращалась одна. Город затих, на грязной дороге не было ни единой машины. Небо быстро темнело, и на землю опускался густой туман. Резкие порывы холодного ветра валили с ног, но Элен, казалось, не замечала этого. Все ее мысли были в другом мире. Это был мир моды, Париж, журналы.

Да, когда она закончит школу и найдет работу, она будет экономить каждую копейку, чтобы купить билет в Париж. Именно там начинается дорога, которая ведет к осуществлению ее мечты об издании журнала. Журнала более чудесного, чем все те, которые она просматривала в магазине мадам Дюпре. Более прекрасного, чем «Элль». Более эффектного, чем «А'Офисьель». Более могущественного, чем «Вог». Сама мысль о своем журнале пьянила Элен. Ей нравилось конструировать и шить платья, но она интуитивно чувствовала, что недостаточно талантлива для этого. По крайней мере для того, чтобы конкурировать с такими гениями моды, как мадам Гре, Кристиан Диор и Юбер де Живанши. Она раскроется в другом, ведь недаром же мадам Дюпре говорит, что у неё есть «чутье».

Впрочем, стоило ей подойти к дому, как мечты ее сразу испарились. Вернувшись к реальности, она тотчас почувствовала, что на улице холодно.

Сегодня тетя Жанин повсюду зажгла свет – она принимала гостя. Элен сразу узнала его: это был безработный землекоп, который когда-то работал на верфи, а сейчас в основном шатался по портовым тавернам. Высокий, черноволосый, с хитрым взглядом черных глаз – Элен он никогда не нравился. Звали его Пьер Пегюй.

– Иди сюда, Элен, – суровым голосом приказала тетя Жанин и костлявой рукой указала на свободный стул.

Такая неожиданная гостеприимность насторожила Элен, но она подчинилась и присела к столу.

– Лучше тебе узнать все сразу, – произнесла тетка. – Месье Пегюй предложил мне выйти за него замуж.

Элен разинула рот от удивления и чуть не свалилась со стула. Тетя Жанин выходит замуж! И этот вечно пьяный докер без единого су в кармане – ее жених?! Она посмотрела тетке в глаза.

– Я уже дала ему свой ответ, – продолжила та ровным голосом. – Я приняла его предложение.

Элен, в ужасе взглянув на тетку, вскочила со стула.

– Куда ты? – остановила ее тетя Жанин. – Тебя пока никто не отпускал!

– Я… я неважно себя чувствую, – запинаясь, ответила Элен и второпях опрокинула стул. Поднимая его, она увидела глаза Пьера. Он похотливо уставился на ее зад. Точно так же, как когда-то бош на Катрин.

Ночью Элен внезапно проснулась. В соседней комнате слышались голоса.

– Конечно же, дом там, – говорила тетя Жанин.

– Ты уверена? – уточнил Пьер.

– Абсолютно. На Мон…

Весьма странный разговор для новобрачных. Элен сразу же потеряла интерес. Какой-то дом в Моне. Или в Монтлюсоне? Монтливо? Перевернувшись на другой бок, девушка снова заснула.

Проснувшись на рассвете, Элен оделась и спустилась вниз, на кухню. За столом, ссутулившись, сидел Пьер и пил дымящийся кофе из большой эмалированной кружки. В комнате витал аромат жареной ветчины.

У Элен потекли слюнки. Возможно, замужество смягчило характер тети Жанин: она никогда раньше не готовила такой вкусный завтрак.

– Доброе утро, – сказала Элен, прикрывая зевок рукой. – Как вкусно пахнет!

Усаживаясь за стол, она случайно задела что-то ногой.

– Кто-то уезжает? – удивилась она, увидев чемодан.

– Я, – хрипло отозвался Пьер.

– Куда же вы едете?

– В Париж.

– В Париж? – Элен изумленно захлопала ресницами.

– Хватит разговоров! – оборвала их тетя Жанин и бросила на мужа сердитый взгляд. – Это ее не касается. – Минуту спустя она поставила перед ним яичницу с ветчиной и куском хлеба. – Ты поешь позже, – покосилась тетка на Элен. – Он спешит на поезд.

Пьер вернулся из Парижа на восьмой день ближе к вечеру, когда Элен с теткой работали в огороде. Он неуклюже вылез из машины, расплатился с водителем и с чемоданом в руках нетвердой походкой двинулся к дому.

Тетя Жанин сразу почуяла неладное. Вся напрягшись, она бросила мотыгу и рванулась к Пьеру.

– Почему не пошел от вокзала пешком? – схватив его за руку, прошипела она.

– С какой стати? – хмыкнул он и, увидев ее злое лицо, громко рассмеялся: – Не волнуйся, мы теперь богатые!

– Ты напился! – закричала она. – Да как ты мог?! Пьер сбросил с себя ее руку.

– Оставь меня в покое, женщина! – рявкнул он. Тетя Жанин набросилась на него:

– Как ты смеешь так разговаривать со мной! – Заметив, что на нем новая одежда, она и вовсе зашлась от злости: – Откуда этот костюм? Где ты его взял?

– Купил.

– В Париже, вне всякого сомнения. Слава Богу, что дом уже продан и тебе не придется больше туда ездить!

Элен насторожилась: продан дом? В Париже? Что за дом? И вдруг до нее дошло!

Она вся похолодела. Мамин дом?! «Мон» – ведь это же Монмартр! Как же она не догадалась? Она закрыла глаза, и ее мысленному взору предстало их жилище: канареечного цвета дверь, решетки с причудливыми завитушками на окнах. Вдали виднеются белые купола Сакре-Кер, через улицу маленький скверик. О Господи! Если бы она раньше знала, что является его владелицей!

Девушку охватила паника: раз дом принадлежал маме, значит, они с Эдмондом должны были унаследовать его! И тогда они могли бы жить в Париже!

Она, волнуясь, подошла к тете Жанин и Пьеру.

– О каком доме вы говорите? – спросила она едва слышно.

– Не твоего ума дело! – гавкнула тетя Жанин. – Иди работай!

– Но ведь вы говорите о доме мамы. – Она уже не сомневалась в этом.

– Ну и что с того? – отозвалась тетка.

– Вы не имели права продавать его! – закричала Элен. – Он принадлежит нам с Эдмондом!

Тетя Жанин резко обернулась и погрозила пальцем у нее перед носом.

– Ах ты неблагодарная! А кто заботился о вас все эти годы? Кто вас кормил и одевал?

«Действительно, кто?» – безрадостно подумала Элен. Кто собирал для них обноски? Кто кормил их самой скудной на свете пищей? Кто заставлял ее, словно рабыню, ишачить в питомнике?

– Эдмонд будет недоволен, – проговорила она сквозь стиснутые зубы.

– Подумаешь, напугала! – огрызнулась тетка.

– Что еще за Эдмонд? – пьяно спросил Пьер.

– Ее братец.

– Да, – подтвердила Элен. – Это мой брат. Тетя Жанин прекрасно знает, на что он способен. – Элен усмехнулась. – Когда ему было одиннадцать, он убил боша, изнасиловавшего Катрин. Могу себе представить, что он сделает с ворами, которые украдкой продали мамин дом!

Глаза Пьера вспыхнули, но сразу же потухли.

– И слушать ничего не хочу! – заявила тетя Жанин дрогнувшим голосом. – Иди работай!

Глава 7

Жанна ободряюще дотронулась до ее плеча, и они вместе вошли в темный, пропахший плесенью кабинет месье Лефевра.

Элен нервничала. В этом кабинете она была всего лишь раз, примерно лет шесть назад. Она смутно припомнила бесконечно долгий и нудный разговор тетки с адвокатом, из которого она почти ничего не поняла. Они с Эдмондом, смущенные и напряженные, просидели тогда не шелохнувшись целую вечность, слушая, как обсуждается их будущее. Рассказав Жанне о продаже маминого дома без их с Эдмондом ведома, Элен снова очутилась здесь.

Месье Лефевр выслушал ее жалобу, неторопливо перебрал дела и наконец вытащил потертую папку.

– Вот, – сказал он. – «Жано: Эдмонд и Элен». – Просмотрев дело, месье Лефевр сложил на столе пухлые руки и произнес: – В папке содержатся документы за 1945 и 1946 годы. В апреле 1946 года ваша тетя обратилась за официальным разрешением на усыновление вас и вашего брата. По той или иной причине она не довела это дело до конца, и тем не менее ее назначили вашей законной опекуншей.

– И что это значит?

– Это значит, что ее законно признали способным и компетентным человеком, имеющим право воспитывать вас и вашего брата и защищать ваши интересы.

Элен придвинулась поближе к столу.

– Скажите, месье Лефевр, – она почему-то вмиг успокоилась, – процедура усыновления была прекращена перед тем, как она была назначена нашей опекуншей, или после?

– После. – Адвокат с уважением посмотрел на Элен.

Элен понимающе кивнула.

– А что вы можете сказать относительно собственности, принадлежавшей моим родителям? – спросила она. – Тетя Жанин имеет право распоряжаться ею?

– О какой собственности идет речь?

– У нас в Париже был дом. Тетя Жанин и мой… – справившись с собой, Элен продолжила, – мой новый дядя только что продали его. Мы с братом можем на него претендовать?

– К сожалению, нет, – ответил адвокат с тяжелым вздохом. – Видите ли, вашей тете дано право управлять всем вашим имуществом. Руководствуясь вашими интересами, она вправе принимать решение и по вашей собственности до тех пор, пока вам не исполнится двадцать один год.

Шли недели, и Элен все чаще под любым предлогом ускользала из дома. Пьянство Пьера, участившееся после продажи дома, сделало ее жизнь невыносимой. По нескольку дней подряд он пьянствовал где-то на стороне или сидел за кухонным столом, уставленным бутылками с вином. Тетя Жанин бросала на него злобные взгляды, но выплескивала свой гнев только на Элен. Потому-то она теперь часы напролет проводила на квартире у Жанны, дожидаясь ее прихода с работы.

Между молодыми девушками установились дружеские отношения. Жанна помогла Элен раскрыться, приобрести уверенность в себе; она всегда была рядом, когда Элен нуждалась в ней, а нуждалась она в ней все чаще и чаще, по мере того как ситуация в доме усложнялась.

– Где тетя Жанин? – спросила Элен у Пьера, сидевшего перед полупустой бутылкой.

– Ушла, – ответил он заплетающимся языком, поднялся из-за стола и направился к ней. Девушка отшатнулась. – А знаешь, ты хорошенькая, – сказал он, подавшись вперед. – Я могу доставить тебе удовольствие…

– Прекрати! – потребовала Элен, не на шутку испугавшись, и рванулась в свою комнату.

Она уже почти достигла лестницы, когда Пьер схватил ее за руку и, развернув к себе лицом, попытался поцеловать. Элен увернулась, и поцелуй пришелся в нос. Вздрогнув от отвращения, она оттолкнула его, потом рукавом отерла лицо.

– Свинья! – закричала она. – Если ты еще раз дотронешься до меня, я все расскажу тете Жанин и она вышвырнет тебя из дома!

Пьер только рассмеялся:

– Как бы не так! Она во всем обвинит тебя. Я скажу ей, что ты ко мне приставала.

Внезапно Элен охватила ярость, и она что есть силы ударила Пьера по лицу.

Перед тем как лечь спать, она просунула в дверную ручку ножку стула. Надо же хоть как-то себя обезопасить!

Тем не менее она почти всю ночь не спала, а когда заснула, несколько раз просыпалась, боясь вторжения Пьера.

Утром ее разбудила настоящая какофония звуков. Снедаемая любопытством, Элен подскочила к окну. Оказалось, у ворот питомника стоят бульдозер, бетономешалка и два пустых грузовика. Рядом, размахивая руками, суетилась тетя Жанин.

Через несколько секунд Элен уже была на улице.

– Что здесь происходит? – спросила она у тетки.

– Так, поработают здесь немного, – раздраженно бросила та и, отвернувшись, отдала очередное указание рабочим.

Элен ходила вокруг, прислушиваясь к разговорам и стараясь понять, в чем дело.

– Она прикупила еще два гектара земли, – донесся до нее обрывок разговора. – И все за наличные. Я точно знаю, потому что моя сестра продала ей землю.

Собеседник от удивления присвистнул.

– Она что, выиграла в лотерею? – спросил он.

– Может, в лотерею, а может, банк ограбила, – сострил говоривший. – Вроде бы будет ставить пятнадцать больших парников.

Итак, тетя Жанин расширяла свой питомник. Элен не надо было спрашивать, откуда у нее деньги, – все и так ясно: от продажи маминого дома.

Боже, ей надо немедленно выбираться отсюда! Пора наконец стать свободной. Завтра же она повидается с мадам Дюпре.

Глава 8

– Добрый день, мадам, – вежливо поздоровалась Элен.

Мадам Дюпре вышла из-за прилавка и тепло улыбнулась ей.

– Рада видеть тебя снова. Ты куда-то пропала…

– Не хотелось вас беспокоить, мадам.

– Что за глупости! – укоризненно воскликнула хозяйка магазина. – Какое беспокойство? Ты плохо меня знаешь.

Мадам Дюпре посмотрела на девушку внимательнее. Она определенно повзрослела. А какие у нее очаровательные фиалковые глаза!

Элен, с трудом сглотнув, раскрыла было рот, но слова застряли в горле.

– Я хочу попросить… – Внезапно голос ее оборвался, и она почувствовала себя какой-то жалкой попрошайкой. – Работу, мадам Дюпре! – с отчаянием выпалила она.

Женщина удивленно подняла глаза:

– А разве тебе не надо ходить в школу?

– Да, мадам, но я хочу ее оставить.

Мадам Дюпре нахмурилась и задумчиво посмотрела в окно. Но если она и колебалась, то совсем недолго. Что-то – скорее всего чутье – подсказывало ей, что она не пожалеет, взяв Элен на работу. К тому же одна из ее портних скоро уволится, поскольку в ближайшее время выйдет замуж. А Элен очень талантлива и наверняка быстро освоит машинку.

Мадам Дюпре обернулась. Девочка вся напряглась, готовая получить отказ.

– Считай, что ты уже при работе, – улыбнулась в ответ женщина.

Глаза Элен засветились от радости. Ей хотелось броситься мадам Дюпре на шею, обнять и расцеловать ее, но надо соблюдать правила приличия.

– Не стоит так радоваться, – тотчас добавила мадам Дюпре. – Работать придется много, а зарплата небольшая.

– Это меня не беспокоит, – едва слышно ответила Элен и чуть дыша спросила: – Когда приступать?

– Когда хочешь.

– А завтра можно? – с надеждой спросила девочка.

– Что ж, приходи с самого утра.

От такого известия Элен даже зажмурилась: все слишком хорошо, чтобы быть правдой. Теперь она не только избавится от Пьера и тети Жанин, но и сделает первый шаг к своей мечте.

– В чем дело? – раздраженно спросила тетя Жанин, когда девушка пришла домой.

– Я нашла работу, – спокойно ответила Элен.

– Я не разрешала тебе этого! – рявкнула тетка. – Ты еще школу не закончила.

– Я хочу работать, – стояла на своем Элен, – и никто меня не остановит.

– Ну хорошо. А где же ты собираешься жить, раз уж возомнила себя такой важной шишкой?

– Я думала, что поживу пока здесь…

Губы тети Жанин искривились в презрительной, безобразной улыбке.

– Почему бы тебе не уехать отсюда прямо сейчас? – взвизгнула она.

Элен все поняла: тетка вынуждала ее остаться и работать в питомнике или покинуть дом немедленно. Так или иначе все это выглядело бы как ее собственный выбор.

Девушка сжала кулаки. Она не даст так просто заманить себя в ловушку. Больше всего ей хотелось прямо сейчас собрать вещи и уйти отсюда, но у нее нет денег, да и куда она пойдет? К Жанне? Нет, она будет отстаивать свою позицию и не позволит тетке выбросить ее из дома.

– А если я все же стану работать и буду жить здесь – что тогда? – спросила Элен.

– Тогда я вышвырну тебя вон.

– Не посмеешь.

– Посмотрим, – ответила тетя Жанин с ехидной улыбкой. – Выбирай одно из двух: или ты работаешь в питомнике, или я вышвырну тебя из дома.

Элен не спускала с тети Жанин пристального взгляда, собираясь раскрыть все карты.

– Как мне сказал месье Лефевр, – решилась наконец она, – ты наша с Эдмондом опекунша. Только опекунство дает тебе право – а если ты выкинешь меня из дома, то тем самым лишишься его – распоряжаться нашей собственностью. – Элен выдавила из себя торжествующую улыбку. – Стоит тебе выгнать меня, как ты перестанешь быть моей опекуншей, не так ли, тетя Жанин? Я тогда могу подать на тебя в суд и отобрать мамин дом. Конечно, его уже нет, но есть новые парники. А так как на них потрачены наши с Эдмондом деньги, то мы станем их владельцами и у тебя по соседству будут жить твои конкуренты. Ты этого добиваешься, тетя Жанин?

Тетя Жанин умела проигрывать. Не сказав ни слова, белая как полотно, она выскочила из комнаты.

Глава 9

Постепенно жизнь Элен наладилась. Рано утром она приходила на работу, а уходила поздно вечером. Зарплата была очень маленькой, но мадам Дюпре обещала ей прибавку к жалованью.

А тем временем Даниель учила ее работать на швейной машинке, а также тысяче всевозможных вещей, которые мадам Дюпре доверяла своим портнихам. Острый ум девушки впитывал в себя все словно губка.

Но больше всего она любила оставаться одна после закрытия магазина. Тогда, погасив все лампы, кроме одной, Элен усаживалась на пол рядом с прилавком и, подтянув колени к подбородку, принималась листать модные журналы, которые получала мадам Дюпре. Сидя в тишине, она изучала журнал за журналом, страницу за страницей, а на них каждую модель, каждое платье, каждую позу. Она научилась определять неуловимую разницу в стиле разных модельеров. Кроме таких авторитетов, как Одиль Жоли, Шиапарелли, Диор, Мадам Гре и Шанель, была еще масса талантливой, подающей надежды молодежи. Элен решила, что, создав свой собственный журнал, она обязательно будет выделять в каждом номере раздел, посвященный новым талантам. Она даже научилась прогнозировать, что нового появится в одежде Мадам Гре и что никогда не позволит себе сделать Диор. (Хотя даже при самом богатом воображении невозможно было предвидеть, что Шанель, помимо своих костюмов, прославится еще и ювелирными украшениями.)

Элен штудировала журналы снова и снова, пока не обнаруживала нечто, ускользнувшее вначале от ее глаза, и тогда все снова шло по кругу. Самыми счастливыми ее днями были дни прихода почтальона с новыми номерами «Элль», «Л'Офисьель» или «Пари Вог». Мадам Дюпре прекрасно понимала чувства девушки и позволяла ей просматривать журналы первой.

Наконец наступил день, когда Элен, взглянув на фотографию в журнале, поняла, что смогла бы сделать это лучше. Расположила бы модель по-другому. И одела бы в платье не от Шиапарелли, а от Мадам Гре. Сделала бы кадр не в фас, а немного снизу. Теперь ей самой стало ясно, что она многому научилась.

Мадам Дюпре с интересом следила за успехами Элен. Безусловно, у девушки талант от Бога, врожденный вкус. А под чутким руководством мадам Дюпре Элен к тому же научилась отличать просто хорошую вещь от вещи превосходной, а превосходную от уникальной.

Как-то раз мадам Дюпре остановилась неподалеку от Элен, понаблюдала за ее работой, а потом предложила:

– Давай поднимемся ко мне, побеседуем.

– Да, мадам.

В маленькой квартирке прямо над магазином мадам Дюпре включила в гостиной свет и усадила Элен в кресло. Помолчав, она сказала:

– Сегодня ровно три месяца, как ты у меня работаешь.

– Не может быть! – искренне изумилась Элен.

– Тем не менее это так. Через две недели увольняется Даниель, и ее работа целиком перейдет к тебе.

– Да, мадам, – ответила Элен, не в силах сдержать улыбки.

– Значит, работа тебе нравится, – как бы размышляя, протянула женщина. – И однако, мне кажется, ты не совсем удовлетворена.

Немного поколебавшись, Элен кивнула. Подавшись вперед, мадам Дюпре заглянула Элен в глаза.

– Расскажи мне, чем бы тебе хотелось заниматься.

Элен в раздумье подошла к окну и, раздвинув кружевные занавески, посмотрела на мощенную булыжником улицу и ряд каменных домов напротив.

– Я умею шить и вышивать, мадам. Могу даже конструировать одежду. Но мне никогда не добиться в этом успеха. А в общем… – она на миг умолкла, – у меня есть чувство прекрасного. Чисто интуитивно я знаю, как подбирать вещи друг к другу.

Мадам Дюпре кивнула: девочка умна не по годам. Элен глубоко вздохнула и с жаром выпалила:

– Больше всего я хочу вернуться в Париж. Хочу создать свой собственный… модный журнал!

Мадам Дюпре ничуть не удивилась. Она чувствовала, что под скромной внешностью Элен таится горячее сердце и страстное желание достигнуть цели.

– Мне тоже когда-то хотелось уехать в Париж. – Мадам Дюпре кинула на собеседницу отсутствующий взгляд. – К сожалению, рутина затягивает. Кто-то не хочет расставаться с комфортом. Кто-то боится новизны и утомительного переезда. – Она помолчала и внезапно тихо добавила: – А может, просто таланта не хватает. – Спустя мгновение мадам Дюпре словно очнулась. – Пойдем, – позвала она.

Элен двинулась за хозяйкой в ее уютную маленькую спальню.

– Я хочу тебе кое-что показать, – проговорила она. – Когда-то я была в Париже и купила его там. – Она открыла дверцу платяного шкафа и вытащила оттуда висевшее на плечиках и обернутое простыней платье, сдернула простыню…

Элен ахнула. Боже мой, Диор! Самое прекрасное платье из всех, что девочка видела. Нежный атлас светился каким-то внутренним светом.

– Превосходно, ведь правда?

Элен словно онемела и только кивнула головой. Положив платье на кровать, она исследовала фасон, высококлассное шитье и саму ткань. Гениально! Она осторожно поднесла край платья к губам и поцеловала его.

– Теперь ты понимаешь, что я… неудачница? – спросила мадам Дюпре.

Элен сочувственно посмотрела на свою учительницу. Внезапно мадам схватила девушку за руку и сильно сжала ее.

– Уезжай из Сен-Назера! – прошептала она. – Уезжай как можно скорее. У тебя есть цель, честолюбие. Уезжай и постарайся создать свой журнал. Желаю тебе успеха в этом начинании.

– Да, мадам, -»– отозвалась Элен, – я уеду при первой же возможности.

Мадам Дюпре аккуратно завернула платье в простыню и повесила его обратно в шкаф. Они вернулись в гостиную и какое-то время сидели молча.

– Я обещала тебе прибавку к зарплате, – нарушила молчание хозяйка, подошла к письменному столу и вынула из верхнего ящика какой-то буклет.

– Что это? – с удивлением спросила Элен. – похоже на банковскую книжку.

– Именно. Я взяла на себя смелость открыть банковский счет на твое имя, вложив разницу между твоей теперешней зарплатой и той, что ты будешь получать впредь. С этого дня ты должна откладывать деньги. – Она посмотрела девочке в глаза. – На Париж.

– Да, – прошептала Элен. – На Париж!

Было уже темно и холодно, когда Элен возвращалась домой. Без лунного света все ямы и колдобины стали невидимы, но Элен не огорчилась. Главное, никто ей не мешает. Мадам Дюпре совершенно права: ей надо как можно скорее покинуть Сен-Назер. Она с печалью вспомнила разбитые мечты мадам Дюпре и ее утраченные надежды. Нельзя попасть в ту же западню, надо упорно идти к цели.

Элен чисто интуитивно повернула к дому. Вдали уже виднелись огни.

– А вот и моя красавица! – раздалось из темноты.

Сердце Элен оборвалось. Пьер! Она в страхе всматривалась в темноту, но разобрать что-либо было невозможно. Что он здесь делает? До дома еще целый километр. Ах вот оно что: он затаился в засаде, поджидая ее.

– Пьер тебя ждет, красавица, – раздалось над ухом. Элен завертелась на месте.

– Где ты? – в ужасе закричала она.

– Я здесь, моя прелесть! – послышалось справа, и Элен посмотрела туда.

– Нет, нет, не вертись, моя кошечка. Я прямо перед тобой!

Элен инстинктивно отступила и угодила прямо в руки Пьера. Оказывается, он был не впереди, а сзади. Элен закричала, но его холодная рука закрыла ей рот. На какой-то момент она вся обмякла, и он от удивления ослабил хватку. Воспользовавшись этим, она вырвалась. Пьер попытался схватить ее снова, но она, извернувшись, ударила его. ногой в пах. Он взвыл от боли, а Элен тем временем рванулась вперед и понеслась что есть мочи по темному полю. Невидимые в темноте ветки хлестали ее по лицу, цеплялись и рвали платье. Элен споткнулась о камень и упала, но в страхе, что Пьер вот-вот схватит ее, вскочила на ноги и побежала снова.

Наконец, выбившись из сил, девушка остановилась, чтобы перевести дыхание. Сердце ее бешено колотилось и было готово вырваться из груди.

– Пьер ждет тебя!

– Нет! – закричала она, зажимая уши. – Нет, нет, нет!

Ей вдруг показалось, что она погружается в небытие. Неловко пошатнувшись, она упала на землю. Он явно где-то поблизости, но вот где? Все было как во сне, какое-то нереальное. В темноте слышалось его тяжелое дыхание. Чудилось, что его чресла давят ей на лицо.

Спустя какое-то мгновение на лицо упала какая-то влага. «Неужели начался дождь?» – подумала она с удивлением. Дождь внезапно прекратился, а со стороны подлеска послышался шум шагов. Давление на лицо прекратилось.

Он ушел. Элен подняла голову и ощутила, что все лицо, включая и губы, у нее мокрое. Она попробовала жидкость на вкус. Она была до странности соленой.

И внезапно ее осенило – это же сперма! У нее начался приступ тошноты, и не успела она нагнуться, как ее вывернуло.

Ослепив Элен, в магазине зажегся свет. На пороге стояла мадам Дюпре в накинутом на халат пальто, с металлическими бигуди в волосах.

– Что ты здесь делаешь в такой поздний час? – спросила она и тихо ахнула. – Что с тобой? Почему все твое лицо расцарапано?

Элен отвернулась. Ее знобило.

– Я не могу вернуться домой, мадам… Я не хотела вас будить, извините.

– Ничего страшного. Просто я вышла на шум. Мадам Дюпре всмотрелась в лицо Элен повнимательнее.

– Кто, кто это сделал? – в гневе вскричала она. – Кто-нибудь из мальчишек?

Элен покачала головой. Глаза мадам Дюпре широко раскрылись от удивления.

– Тетя?.. – спросила она, нахмурившись.

– Я не хочу… – жалобно прошептала Элен.

– Ладно, скажи мне только одно: ты пошла работать, потому что тебе плохо жилось дома?

Элен кивнула.

– Бедная девочка, – запричитала женщина, обняв ее. – Не волнуйся, тебе не придется к ним возвращаться. – Мадам улыбнулась и указала на потолок. – Ты будешь жить наверху. В мансарде. Там есть железная кровать и кое-какая мебель. Пойдем. Я дам тебе подушки и постельное белье.

Они поднялись на третий этаж. Там, прямо под стропилами крыши, и располагалась мансарда. Пахло плесенью, в воздухе кружилась пыль.

– Конечно, надо привести комнату в порядок, – мадам Дюпре распахнула маленькое оконце, – но по-моему, здесь достаточно уютно.

– Не знаю, как вас и благодарить! – в восторге воскликнула Элен.

– Не стоит, – улыбнулась хозяйка.

Когда шаги мадам Дюпре смолкли на лестнице, Элен подошла к открытому окну и выглянула наружу. Вдали за крышами домов виднелся темный причал. Дальше, за причалом, темный залив сливался на горизонте с таким же темным небом. Элен улыбнулась: из своей комнаты она увидит судно Эдмонда, когда оно вернется в порт.

Сморщившись от пыли, Жанна через окно вытряхивала ковер. Элен тем временем щеткой из конского волоса тщательно выметала пыль из углов.

– Здесь будет чудесно, когда мы уберемся, – заметила она.

Жанна оглядела мансарду.

– Подумать только, у тебя теперь своя комната! Как хорошо, что тебе больше не надо возвращаться к этим ужасным людям! – тотчас добавила она.

Элен вздохнула и опустилась на расшатанный стул.

– А что ты скажешь Эдмонду?

– Скажу, что жить у тети Жанин стало совсем невыносимо, что мне здесь очень удобно. Спустился по лестнице – и вот ты и на работе. Что просто мне надо где-то пожить, пока я не уеду в Париж.

– Ладно. Тогда я буду придерживаться такой же версии.

Элен подошла к Жанне и обняла ее за плечи.

– Ты даже не представляешь, как я счастлива, что мы подружились!

– И я, – отозвалась подруга. – И все же нам надо поторапливаться. В конце недели Эдмонд сойдет на берег.

Элен изучающе посмотрела на Жанну. Да, пора уже браться за свадебное платье, ведь до свадьбы осталось всего четыре месяца.

В дверь внезапно постучали.

– Войдите! – крикнула Элен.

– Я взяла на себя смелость приготовить вам ленч, – войдя в комнату с подносом в руках, проговорила мадам Дюпре. Поставив поднос, она оглядела комнату. – Боже милостивый, как же здесь чисто!

– Что вы, мы только-только начали, – удивилась Элен.

– Может, твое призвание – интерьер, а отнюдь не мода?

– Вряд ли, – улыбнулась девушка. – Просто у меня появилось собственное жилье.

– Да, – кивнула мадам Дюпре. – Помню, я тоже когда-то благоустраивала свое первое жилище: маленькую комнатку с отслоившимися обоями… – Она махнула рукой, как бы отгоняя ненужные воспоминания, и сказала: – Сегодня утром я получила письмо от графини де Леже относительно ее гардероба. Не помню, я уже говорила тебе об этом?

– Нет, мадам.

– Каждый год графиня ездит в Париж и приобретает себе весь гардероб у известных кутюрье, однако надевает эту одежду только в особых случаях. Мне она заказывает копии с каждого платья и таким образом получает точно такое же, но более дешевое платье на каждый день. Эта работа обычно занимает у меня четыре недели. Я закрываю магазин и переезжаю в замок де Леже. Обычно я беру с собой свою лучшую швею. На сей раз я хочу взять тебя.

Глаза Элен засветились от радости.

– С удовольствием, мадам. Когда мы едем?

– В сентябре.

Девушка тотчас погрустнела.

– В чем дело? Я думала, ты будешь рада.

– Я очень рада… Просто Жанна и Эдмонд… – Элен в отчаянии посмотрела на подругу. – Они собираются пожениться и…

– Элен, – прервала ее Жанна. – Мы с Эдмондом вполне можем изменить наши планы. Поженимся, например, в декабре.

– Но…

– Чепуха! Такая возможность выпадает раз в жизни. И кроме того, кто знает, – продолжала она, – а вдруг ты познакомишься там с графом? – Она вопросительно посмотрела на мадам Дюпре. – Там есть какой-нибудь граф?

– Да. Но он женат на графине. Впрочем, у него есть красавец сын, будущий граф. Помнится, его зовут Юбер, да – Юбер де Леже. – Она задумчиво посмотрела на Элен. – Он всего лишь на год или два старше тебя.

Глава 10

Было облачно и, похоже, накрапывал дождь, когда Элен и мадам Дюпре сошли с поезда в Бордо. На платформе их встретил седовласый слуга в темно-синей униформе с медными пуговицами, высоких сапогах и фуражке с козырьком. Прищелкнув каблуками, он низко поклонился, разместил в багажнике их чемоданы, помог им сесть и сел за руль черного «ситроена».

Машина медленно ехала по узким улочкам города. Элен прижалась носом к стеклу. Они миновали темную, похожую на тоннель арку под сторожевой башней. Сооружение было весьма причудливым. На его фасаде находились большие квадратные часы, а еще выше, в другой арке, окруженной каменными башенками, висел большой колокол, гордо затихший после утреннего звона.

Вскоре город остался позади, теперь они мчались на север. За окнами мелькали зеленые пастбища, необозримые хвойные леса, старинные деревушки.

– Долго нам еще ехать? – поинтересовалась Элен.

Мадам Дюпре развела руками.

– Еще часа полтора. Замки де Леже находятся в Медоке.

Элен встрепенулась:

– Замки? У них разве не один замок?

– Два, – ответила мадам Дюпре, меняя позу. – Отеклок-де-Леже и Лестало-де-Леже. Граф и графиня живут в замке Отеклок. Он лучше и просторнее.

При въезде во владения де Леже мадам Дюпре обратила внимание Элен на раскинувшиеся вокруг виноградники. Аккуратные покатые холмы с виноградной лозой, казалось, простирались от горизонта до горизонта.

– Это самые большие виноградники во всей Франции, – пояснила мадам Дюпре.

Элен молча кивнула. Она словно дар речи потеряла на мгновение, но не успела она прийти в себя, как женщина воскликнула:

– Посмотри скорее! Там, налево!

Девушка повернула голову налево. Среди причудливых виноградных лоз суетилось множество сельскохозяйственных рабочих. А вдали, отражаясь в спокойной воде широкого рва, во всем своем великолепии раскинулся замок. Средневековые каменные башни и обветшалые от времени каменные стены прекрасно сочетались с нововведениями эпохи Ренессанса.

– Это замок Лестало-де-Леже, – сказала мадам Дюпре. – Виноградники здесь занимают больше двух тысяч акров земли.

– Так… так много! – воскликнула Элен.

– Два года назад здесь было изготовлено более двух миллионов бутылок вина. Можешь себе представить?

Элен охватил благоговейный трепет.

– Они, должно быть, очень богатые, эти де Леже, – проговорила она.

Мадам Дюпре только улыбнулась в ответ. «Они действительно очень богаты, однако графиня слишком уж экономна, – подумала она. – Вместо того чтобы при мультимиллионном состоянии заказать себе за десять тысяч франков дубликат одежды у кутюрье, она нанимает портниху всего за три тысячи франков!»

По сторонам дороги, ведущей к замку, росли тополя. Вокруг раскинулся обширный парк в духе Ленотра, творца дворцово-паркового ансамбля Версаля. Сквозь пелену сплошного дождя Элен все же удалось рассмотреть замок. У нее захватило дух. Отеклок-де-Леже вовсе не был похож на воображаемые ею замки, здесь не было никаких башен и башенок. В четкой симметрии трехэтажного здания чувствовалась холодная надменность: от центрального павильона отходили два флигеля, переходящие в павильоны гораздо больших размеров. Высокая крутая крыша построек закруглялась по краям для поддержки фонарей. Ко входу вела широкая мраморная лестница.

Они обогнули здание и остановились у черного хода.

Толстая служанка с красным лицом распахнула перед ними дверь, и они оказались в просторной кухне. С потолка и стен свешивались медные и стальные кастрюли и сковороды. Молодая девушка, закатав рукава, ловко месила на деревянном столе тесто.

Женщина, встретившая их, должно быть повариха, дружелюбно улыбнулась и, вытерев пухлые руки о передник, поздоровалась с мадам Дюпре:

– Добрый день, мадам. Графиня приказала мне поселить вас в вашу прежнюю комнату.

– Здравствуйте, Терез. Это просто чудесно, – улыбнулась в ответ мадам Дюпре.

Элен последовала за женщинами вверх по лестнице в ту часть замка, где жили слуги. Их комнаты под самой крышей ничем не отличались и были смежными.

Элен разочарованно опустилась на кровать. Она-то ожидала, что они будут жить в просторной комнате с кроватью под балдахином и роскошной мебелью. А оказалось, штукатурка на стенах растрескалась, мебель убогая, единственное окошко располагается у самого пола…

Правда, то, что портних встретил шофер на лимузине, несколько выделяло их от прочей прислуги.

На следующий день графиня пригласила их в комнату вышивок. Слуга в ливрее проводил их через весь дом к каменной лестнице. Элен охала и ахала, восхищаясь роскошными интерьерами. Повсюду висели картины семнадцатого-восемнадцатого веков и старинные фламандские гобелены, стояли лакированные китайские шкафчики и уникальная мебель эпохи Людовика XV; полы устилали абиссинские ковры.

Когда слуга распахнул огромные двойные двери в комнату вышивок, Элен даже вскрикнула от восторга. Все стены украшала лепнина красно-золотистых тонов и встроенные панно с необычайно искусной вышивкой. Глубокие кресла и кушетки эпохи Людовика XV перемежались напольным китайским и японским фарфором. На изящном столике стояли цветы. А за столиком на украшенном вышивкой диване сидела графиня де ла Бриссак э де Леже. Генеалогия графини восходила к временам Бриссак-Орлеанов, ее отдаленным предком была Анна Бретонская, жена Людовика XII. Графиня была изящной, элегантной и такой же надменной, по мнению Элен, как и фасад ее дворца. Ее седые волосы были безупречно уложены, возраст также выдавали бледная, прозрачная, как фарфор, кожа и руки с возрастной пигментацией, в которых она держала маленького мальтийского спаниеля. У нее был классический римский нос, сдвинутые брови и сеть мелких морщинок в уголках холодных, ничего не выражающих темных глаз. Сидела она очень прямо и была одета в простую белую шелковую блузку и очень красивый бледно-желтый костюм. «Шанель», – решила Элен. Мадам Дюпре присела в реверансе.

– Добрый день, графиня, – вежливо поздоровалась она.

– Добрый день, мадам. – Резкий голос графини был громким и чистым. Она четко выговаривала каждый слог.

– Разрешите представить вам мою новую швею Элен Жано. – Мадам Дюпре грациозно повела рукой в сторону девушки.

Элен тотчас присела в реверансе, но сделала это неловко и сразу покраснела.

– Добрый день, графиня, – сказала она едва слышно, явно волнуясь.

Графиня окинула Элен холодным надменным взглядом темных глаз и с удивлением воскликнула:

– Но она ведь совсем юная!

– Да, – поспешила согласиться мадам Дюпре, – но у меня в жизни не было более талантливой швеи. Девочка далеко пойдет.

– Вы так считаете? – На сей раз графиня посмотрела на Элен с явным интересом. – Что ж, мадемуазель довольно привлекательна.

От смущения Элен снова залилась краской. По довольному выражению лица графини она поняла, что ее молчание было воспринято как скромность.

Мадам де Леже дернула за шнурок колокольчика, висевшего у дивана, и тотчас в комнате появилась молоденькая служанка.

– Лиз, отведи мадам Дюпре и ее помощницу в швейную комнату и обеспечь всем необходимым.

Швейная комната располагалась на втором этаже северо-восточного крыла. По всей вероятности, здесь когда-то была одна из роскошных спален: высокие, с лепниной потолки, обшитые деревянными панелями стены, большие сводчатые окна. По всей комнате, словно привидения, стояли задрапированные простынями манекены. Элен сразу же распахнула все окна. В комнату хлынул свежий воздух, а вместе с ним и шум дождя.

Мадам Дюпре тем временем срывала с обстановки белые чехлы. Вот глазам открылась швейная машина, огромный стол, вешалка в углу, трехстворчатая ширма для переодевания и высокое трехстворчатое зеркало в позолоченной раме. В резном шкафу лежали отрезы материи, нитки, иголки, ножницы, фурнитура и прочая мелочь, необходимая портнихе.

– Графиня настаивает на частых примерках, – тихо сказала мадам Дюпре. – Вот почему комната такая большая, не то что наши.

– Я объелась, – заявила Элен, отодвигая тарелку. Мадам Дюпре строго посмотрела на нее и погрозила пальцем.

– Даме не пристало говорить «я объелась», – сказала она. – В приличном обществе следует говорить: «Спасибо, вполне достаточно». Ты не должна пренебрегать такими вещами, от этого во многом будет зависеть твой успех.

Элен кивнула, приняв эту информацию к сведению. Они обедали за маленьким столом в комнате мадам Дюпре.

– Позже Терез принесет нам кофе и десерт, – сказала мадам Дюпре, закончив трапезу. – Она знает, что я люблю пить кофе в полдник.

Элен кивнула и отпила немного вина.

Мадам Дюпре тем временем подошла к маленькому окошку, нагнулась, раздвинула кисейные занавески и выглянула наружу.

– Дождь прекратился. Может, прогуляемся после обеда?

Девушка с готовностью вскочила из-за стола.

Они спустились вниз и вышли на улицу через кухонную дверь. Приближался вечер. Дождь омыл осеннюю траву, и лужайки выглядели свежими, зелеными. Над землей поднимался туман.

Пройдя немного вперед, они увидели ряд конюшен.

– У де Леже, наверное, много лошадей, – проницательно заметила Элен.

– Да уж, – с улыбкой отозвалась мадам Дюпре. – Де Леже хорошие наездники и очень этим гордятся. У них есть лошади для охоты на лисиц и даже скаковые лошади.

И тотчас, словно в подтверждение, сзади послышался цокот копыт.

Чья-то тень упала на Элен, и она посмотрела вверх. Всадник был, вне всякого сомнения, красавцем: решительный подбородок с ямочкой посередине, глубоко посаженные горящие глаза. Они были такого же цвета, что и у графини, но если те были холодными, то эти светились озорством. Под саржевой тканью костюма для верховой езды угадывалось сильное мускулистое тело, а посадка юноши была неоспоримо аристократичной. Это был, вне всякого сомнения, сын графини.

Юбер де Леже, дотронувшись ручкой хлыста до козырька фуражки, засвидетельствовал свое почтение.

– Мадам Дюпре, – сказал он.

– Вы до смерти нас напугали, – отозвалась женщина с напускной строгостью.

Он игнорировал ее замечание и кивком указал на Элен:

– А это кто?

Властный взгляд его темных глаз проник прямо в душу девушке, отчего она сразу оробела.

– Элен Жано, – ответила она едва слышно.

– Ты выглядишь поинтереснее, чем та, которую мадам Дюпре привозила с собой в прошлом году. – Он посмотрел на мадам и обезоруживающе улыбнулся. – Ведь правда?

– Все зависит от вкуса, – натянуто отозвалась мадам Дюпре.

Юбер де Леже, откинув голову, от всей души рассмеялся, а потом вмиг посерьезнел.

– Ты ездишь? – спросил он Элен.

Элен засмущалась.

– На лошади?

– На чем же еще? – усмехнулся он.

– Я… я никогда не пробовала.

– Нетрудно научиться. – Юбер картинно взялся за поводья.

– Не знаю, люблю ли я лошадей, – быстро ответила Элен.

– Полюбишь, – уверенно проговорил юноша. – Ты будешь прекрасно смотреться на лошади. У нас их полные конюшни, есть и нестроптивые. Пожалуй, я научу тебя ездить верхом. – Он немного помолчал и добавил: – Окажу тебе такую честь.

Элен почему-то разволновалась и, нервно сжав кулаки, отвела взгляд.

– Ладно, как-нибудь, – пробормотала она.

– Завтра? – сразу спросил он.

– Завтра я, по всей видимости, буду занята, – твердо ответила Элен и посмотрела на мадам Дюпре, ища у нее поддержки.

– Ваша мама будет недовольна, если мы не успеем вовремя сшить ее платья, – бросилась на помощь ученице мадам.

Юбер только усмехнулся и покачал головой:

– Я прекрасно знаю, что вы никогда не работаете после шести. – Он снова посмотрел на Элен. – Встретимся здесь завтра в половине седьмого.

И прежде чем Элен успела ответить, он стегнул коня и умчался вперед.

– Что же мне теперь делать? – чуть не плача, спросила Элен.

– Юбер не любит, когда ему отказывают, – ответила мадам Дюпре. – Он упрям, как все Бриссак-Орлеаны.

– Ладно, я поговорю с ним позже, – отозвалась девушка.

– Пустая трата времени. Он неуловим. Тебе, очевидно, придется смириться.

Глава 11

На следующий день в начале седьмого мадам Дюпре привела Элен на конюшню и помогла ей облачиться в костюм для верховой езды – один из тех, что держали специально для гостей.

– Немного велик в груди, – сказала она, – а так сидит великолепно и очень тебе идет. – Мадам приблизилась к Элен и расправила вуалетку на шляпе-цилиндре.

Элен подошла к наклонному зеркалу, висевшему в гардеробной. Потрясающе! Из-под длинной черной юбки выглядывали блестящие сапожки. Черный жакет и белая блузка были ей немного велики, но их элегантный покрой и черный галстук-бабочка делали наряд весьма эффектным.

Они прошли в отделанную сосновыми панелями седельную комнату, всю пропахшую кожей и деревом. Застекленные витрины были заполнены многочисленными скаковыми призами и медалями на ленточках, по стенам висели уздечки, седла, медные охотничьи рожки и фотографии лошадей, на которых де Леже скакали по просторам Шантийи и Лонгшана.

Окинув взглядом все это имущество, Элен поспешила обратно в гардеробную, бросив на ходу:

– Может, мне все-таки лучше…

Мадам Дюпре схватила ее за руку.

– Замолчи! – возмутилась она. – Будь собой. Выбрось все из головы и помни, что ты выглядишь чудесно.

– Я проголодалась.

Мадам Дюпре закатила глаза.

– Небольшая диета тебе не повредит, – процедила она сквозь зубы. – Гебе надо сбросить несколько фунтов.

Снаружи раздался стук копыт.

– Иди и ничего не бойся. – Мадам Дюпре подтолкнула Элен к двери. – Развлекайся… но будь осторожна. – Она бросила на Элен многозначительный взгляд.

Элен покраснела и тут же одернула себя: ну надо же так часто краснеть! Нет, пора себя контролировать. Да, на что там намекала мадам Дюпре? С кем ей быть осторожной? С лошадью или… с Юбером?

Завидев Элен, молодой де Леже направился ей навстречу, ведя под уздцы своего арабского скакуна.

– В этом костюме ты просто великолепна. Впрочем, я и не сомневался.

– Спасибо, – холодно ответила Элен. Ее возмутила его самоуверенность.

– Идем, – позвал он. – Я привяжу Шейха здесь, а мы пока поработаем в загоне.

Элен беспокойно кивнула, и Юбер, подозвав одного из конюхов, приказал привести ей лошадь. Это была огромная гнедая кобыла с дамским седлом. Элен вся так и сжалась от страха.

– Ничего, справишься, – ободрил ее молодой граф.

Следующие полчаса он учил ее только вскакивать на лошадь и спешиваться. Правда, у нее возникло сильное подозрение, что «учитель» намеренно затягивает урок, чтобы между делом все время дотрагиваться до нее, хватать за бедра, как бы случайно прижимать к себе, подсаживая в седло. В нем чувствовалась грубая сила, возможно, даже жестокость, но с ней он был внимателен и нежен. Несколько раз их взгляды встречались, но Элен быстро отводила глаза, и он как ни в чем не бывало продолжал урок.

« Он играет со мной», – с улыбкой подумала Элен. Что ж, она просто изменит правила игры – научится быстро вскакивать в седло и спешиваться. Девушка с радостью отметила разочарование на его лице – он не ожидал от нее столь быстрого прогресса. Ему ничего не оставалось, как предложить ей покататься.

– Пройдемся рысью по загону, а затем сделаем один круг по парку, – сказал он.

Элен немного попрактиковалась в загоне, затем в сопровождении Юбера поехала в парк. Верховая езда ей очень понравилась: она требовала сосредоточенности и ловкости, а и тем и другим она обладала. Элен решилась даже пустить кобылу легким галопом и почувствовала, как ветер приятно холодит лицо.

Когда они вернулись на конюшню, Юбер попросил девушку подождать его. Пригнувшись к шее арабского скакуна, он пришпорил его и во весь опор помчался к забору. Элен затаила дыхание.

Жеребец чисто взял забор. Потом Юбер направил его к многочисленным барьерам, и Шейх так же чисто взял их один за другим. Седок, слитый воедино со своей лошадью, – что еще может сравниться с этим прекрасным зрелищем?!

Поравнявшись с Элен, Юбер вопросительно посмотрел на нее. Элен молча одарила его сердечной улыбкой. Молодой человек тотчас спешился.

– Устала? – поинтересовался он.

– Да, но это приятная усталость.

– Посмотрим, что будет завтра, – усмехнулся Юбер.

Они молча двинулись к замку. Наступили сумерки, в парке стемнело.

– Я оставил тебя без обеда, – внезапно нарушил молчание Юбер. – Давай пообедаем вместе.

– Я не хочу есть, – ответила Элен.

– Возражения не принимаются, – с улыбкой отозвался Юбер.

– Но… мне надо переодеться. – Элен выразительно взглянула на свою длинную юбку.

– Так иди и переодевайся.

– Нет, – вдруг решительно заявила девушка. – Думаю, это было бы неправильно.

Де Леже с недоумением посмотрел на строптивицу.

– Что неправильно?

– Нам вместе обедать.

– Почему? – удивился он. – Потому что я де Леже?

– Да, – ответила Элен, покраснев.

Но Юбер продолжал настаивать, причем он не приказывал, а упрашивал ее, и наконец она согласилась. Он и впрямь был очарователен.

У самого замка они на час расстались. Элен быстро приняла ванну, потом вернулась в комнату и принялась подбирать туалет. Черное платье было простым, скорее даже строгим, но оно годилось на все случаи жизни – от прогулки до похорон. Во всяком случае, это было ее единственное приличное платье. Пылая от возбуждения, она совершенно забыла про свою соседку и только сейчас заметила, что мадам Дюпре с интересом наблюдает за ней с порога своей смежной комнаты.

– Я… как я выгляжу? – нерешительно спросила Элен.

– Все зависит от того, куда ты собралась.

– Вниз. Юбер пригласил меня на обед.

– Для такого случая ты выглядишь великолепно, – кивнула мадам. – Правда, немного строго.

– Что же мне делать? – занервничала девушка.

– Черное всегда надо чем-то оживлять. – Мадам Дюпре сняла с себя одну из тонких золотых цепочек. – Вот, возьми напрокат, – предложила она.

– Нет-нет, что вы!

Мадам Дюпре улыбнулась и застегнула цепочку на шее Элен. Девушка еще никогда не выглядела так привлекательно. Она разрумянилась и прямо-таки светилась от счастья. «Что это? Любовь?» – подумала мадам Дюпре. Остается только надеяться на лучшее. Слишком уж Юбер де Леже неуправляемый. Слишком беспечный и юный для такой серьезной девочки.

Подоспел слуга, чтобы проводить Элен на обед. В порыве чувств мадам Дюпре схватила ее за руку и шепнула:

– Наслаждайся жизнью, но помни о манерах. Юбер уже ждал ее в Круглом зале на первом этаже. Он окинул ее одобрительным взглядом и сказал:

– Придется немного подождать. Мать с отцом сейчас спустятся.

– Ты хочешь сказать… что они тоже еще не ели? – удивилась Элен.

– Ну да! Обычно мы обедаем поздно. – Он улыбнулся. – Да не волнуйся, они не кусаются.

И все же Элен стала беспокойно теребить цепочку на шее. Она рассчитывала, что они с Юбером будут обедать одни, а тут… Она ведь ни разу не видела графа, а графиня просто пугала ее. Уж слишком она была властной и утонченной. Да еще этот проницательный взгляд холодных темных глаз. Ей захотелось убежать, попросив извинения, но тем не менее, взяв себя в руки, она воскликнула:

– Какая красивая картина! – и указала на одну из картин в позолоченной раме.

– Давай подойдем поближе, – предложил Юбер, осторожно беря ее за руку.

От его прикосновения она моментально зарделась и, взглянув на Юбера, робко улыбнулась. Он тотчас выпустил ее руку. Элен переходила от картины к картине; чуть дольше обычного взгляд ее задержался на небольшом холсте с изображением совсем юного мальчика с блаженной улыбкой и полузакрытыми глазами.

– По-моему, самая прекрасная картина, – восхитилась она.

– У вас хороший вкус, мадемуазель, – прозвучал у нее за спиной женский голос. – Это Рафаэль.

Элен вся сжалась и, не спеша обернувшись, сделала реверанс. К ее удивлению, он получился грациозным.

– Добрый вечер, графиня, – вежливо произнесла она.

Добрый вечер, мадемуазель. – Графиня холодно улыбнулась. – Граф сейчас спустится. – Ее темные глаза с любопытством разглядывали Элен. – Вот уж не думала, что вы разбираетесь в живописи! Когда-нибудь я покажу вам дворец: у нас много картин итальянских и французских мастеров. Говорят, у нас самая большая в Европе коллекция картин Клода Лоррена. Один из моих предков был неисправимым романтиком. Элен вежливо кивнула:

– Я с огромным удовольствием посмотрю их.

– Ты катался верхом? – спросила графиня, поглядев на сына.

– Да. Собственно говоря, мы катались вместе с мадемуазель Жано.

Брови женщины от удивления поползли вверх.

– Она еще и ездит верхом?!

– Я… я только учусь, – поспешила уточнить Элен.

– Каждая молодая дама должна уметь ездить верхом, – решительно заявила графиня. – Когда я была помоложе, то принимала участие в объездке лошадей и получила много призов и медалей.

– Правда? – удивилась Элен, с трудом представляя себе такую элегантную женщину верхом на лошади.

Минутой позже в гостиной появился граф. Юбер унаследовал от него рост и конституцию, а вот глаза у хозяина дома были голубыми. В его седеющих волосах еще проглядывали пряди натурального блондина; в общем, выглядел он очень представительно.

– Идем. – Граф взял графиню под руку.

Графиня кивнула. Юбер дотронулся до руки Элен, и она вздрогнула, словно ее ударило электрическим током. «Почему он на меня так действует?» – недоумевала она.

Обе пары двинулись в обеденный зал.

Обеденный зал весь сверкал благородным деревом. Пол поражал воображение блестящим темным паркетом а-ля Версаль, стены – блестящими панелями эпохи Регентства. Над столом висела антикварная уотерфордская люстра, повсюду стояли плетеные камышовые кресла, привлекал внимание мраморный камин. В канделябрах горели тонкие восковые свечи, а полированный стол был сервирован столовым серебром, прекрасной лиможской посудой и хрусталем баккара.

Элен увидела четыре столовых прибора со сложным набором вилок, ложек и ножей; за каждым стулом стояли ливрейные лакеи.

Вот они заботливо отодвинули стулья. Элен подождала, пока сядут граф и графиня, потом села сама. Она, следуя инструкциям мадам Дюпре, наблюдала за графиней. Та аккуратно развернула льняную салфетку и положила ее к себе на колени. Элен сделала точно так же.

Обед был долгим, беседа по большей части скучной, но девушке этот вечер запомнился на всю жизнь. Она прекрасно понимала, что пока не сломала невидимый социальный барьер, но сам факт, что ее пригласили сюда, воспринимался ею как маленькая победа. Значит, вход в высшее общество ей не заказан и она сумеет проникнуть туда, где вращаются нужные люди.

Итак, красивой, очаровательной девушке с хорошими манерами и острым умом удастся добиться намеченной цели.

Элен была ошеломлена разнообразием пищи, хотя еда оказалась более привлекательной на вид, чем на вкус. За консоме последовал шербет – с целью перебить вкус предыдущего блюда. После шербета каждого обнесли большим серебряным блюдом, на котором лежала целая щука, фаршированная муссом из моллюсков. Рыба была декорирована листьями салата-латука, разнообразными грибами. К этому блюду подали белый соус и «Пуйи-Фюссэ»; бутылка предварительно была откупорена, чтобы вино «подышало». Насладившись божественным ароматом, Элен пригубила. Восхитительно! Эх, если бы рядом с ней сейчас была мадам Дюпре!

Разговор за столом крутился в основном вокруг сбора винограда, покупки антиквариата, политики и сплетен о некой баронессе Савоньер и ее красивой дочери Ми-рей. Элен молча слушала, польщенная тем, что такие вещи обсуждаются в ее присутствии.

Затем все стали обсуждать предстоящий бал.

– Ты пригласила баронессу Савоньер? – Граф выразительно взглянул на жену.

– Конечно, – ответила графиня так, будто речь шла о самых обыденных вещах.

Граф обеспокоенно выгнул бровь:

– Пожалуй, в свете недавнего скандала ты поступила недостаточно осмотрительно.

На губах графини заиграла злорадная улыбка:

– Напротив, Филипп, все будут мне только благодарны. Ты же знаешь, что я обожаю сталкивать людей лбами, особенно врагов. – Графиня даже наморщила свой римский нос от удовольствия. – Общество воспринимает это с живейшим интересом.

На какое-то время все замолчали. Тишину нарушал только стук серебряных приборов по фарфоровым тарелкам. А вот и десерт: на блюде лиможского фарфора лежали большие бархатистые персики. Элен едва не схватила аппетитный фрукт руками, но вовремя удержалась и бросила осторожный взгляд на хозяев. Они пользовались столовыми приборами, и она последовала их примеру. Да, многому ей еще надо научиться.

– Ты, естественно, тоже приглашена, – обратился к ней Юбер, – как моя гостья.

– Прошу прощения? – вежливо спросила она, потеряв нить разговора.

– На бал, конечно, – отозвался он.

Элен охватила волна восторга. На бал! Она и надеяться не смела! И пригласили ее в присутствии графа и графини! Она искоса взглянула на хозяев, опасаясь выражения неудовольствия, но ничего такого не заметила.

– Я… я, право, не знаю, – скромно потупила взгляд Элен.

– Ты не будешь чувствовать себя неловко, – поспешил заверить Юбер, – и поверь мне, будешь пользоваться успехом.

– Спасибо. Я все обдумаю и дам вам ответ, – уже спокойнее проговорила девушка.

Внезапно ей стало не по себе. Отрезав тоненький кусочек персика, она принялась вяло жевать. Неужели Юбер так и не понял, в чем дело? Конечно же, ей хочется – она просто умирает от желания пойти на бал. И ей вовсе не страшно, ее даже не беспокоит, что она будет там белой вороной. Но ей совсем нечего надеть, у нее ведь одно-единственное черное платье! Девушка тихо вздохнула: тут уж ничего не поделаешь.

После обеда они все вернулись в Круглый зал. Элен наслаждалась кофе, а от коньяка отказалась. Она не привыкла к спиртному, и от выпитого вина у нее уже кружилась голова.

Граф закурил сигару. Они с Юбером расположились в креслах друг против друга и вели неспешный разговор о делах и политике. Графиня, сидя рядом с Элен на кушетке, рассказывала ей о развешанных здесь картинах. Похоже, ей нравилась внимательная слушательница, поскольку ее темные глаза так и искрились от возбуждения. Элен же, в свою очередь, льстило, что эта женщина, обладая обширными познаниями, готова ими с ней поделиться.

Наконец граф поднялся, и они с графиней удалились. Лакей бесшумно закрыл за ними дверь. Юбер, улыбаясь, спросил:

– Мы тебя утомили?

– Напротив, – ответила Элен. – Мне было очень интересно.

– Не хочешь прокатиться? – тотчас предложил он.

– Придется снова переодеваться, – ответила Элен. Молодой человек рассмеялся:

– Речь идет не о лошади, а о машине. Съездим в деревню, посидим у «Гастона». Там играет музыка.

– Сомневаюсь, что мне понравится.

– Ты меня боишься? – с вызовом спросил Юбер.

– С чего ты взял?

– Тогда сходи надень пальто, а я подгоню машину. Жди меня у парадного.

Элен ушам своим не верила.

– Ты имеешь в виду мраморную лестницу? – уточнила она.

– Какую же еще? Ведь выход там, не так ли?

«Для тебя, может, и там, – подумала Элен, – а вот для нас с мадам Дюпре, Терез и прочих слуг – исключительно через кухонную дверь». Вслух же она произнесла:

– Через пять минут буду.

– Через десять. Мне надо разогреть машину.

Элен влетела к себе в комнату. Мадам Дюпре тотчас отложила книгу и с интересом посмотрела на нее.

– Юбер де Леже везет меня в деревню! – выпалила Элен на одном дыхании.

– Надо же, просто стелется перед тобой, – сухо заметила мадам Дюпре. – Похоже, он тобой увлекся.

Почувствовав явное неодобрение в голосе мадам, Элен нерешительно спросила:

– Вы считаете, что мне лучше не ездить?

– Поезжай, но будь осторожна. – Женщина шутливо погрозила пальцем. – Юбер де Леже – известный бабник. Обычно он всегда добивается своего.

– Не беспокойтесь. – Элен порывисто бросилась к мадам Дюпре и поцеловала ее в щеку. Схватив пальто, она выскочила из комнаты, даже не закрыв за собой дверь.

Ресторан «У Гастона» находился в Сен-Медаре, в десяти километрах южнее Бордо, и занимал подвал старинного особняка. Место было мрачным и шумным, в воздухе висел табачный дым. Вовсю гремела музыка: старый патефон гонял американские пластинки.

Удивительно, но оказалось, что Элен хорошо танцует. Возможно, потому, что она полностью отдала себя во власть Юбера, который мастерски ее вел? Закрыв глаза и положив голову ему на грудь, она абсолютно непринужденно повторяла все его движения, позволяла себя вести и грациозно кружить в танце.

Когда медленный танец закончился, Элен открыла глаза и устало улыбнулась Юберу. Взяв ее за руку, юноша проводил ее к их столику, помог ей сесть, потом вынул из ведерка со льдом бутылку шампанского и вознамерился наполнить бокалы.

Прикрыв рукой свой бокал, Элен покачала головой:

– С меня достаточно.

– Выпей, – настаивал он. – Немного шампанского тебе не повредит, ты только расслабишься.

– Полагаешь, мне надо расслабиться? Юбер усмехнулся и прищелкнул пальцами.

– Совсем капельку.

«Какая по счету эта бутылка? – промелькнуло в голове у Элен. – Первая или вторая?» Она на мгновение задумалась и решила не осторожничать. Отняв руку от бокала, девушка позволила наполнить его до краев.

– За твое здоровье! – сказал он.

– За твое! – Элен залпом осушила полбокала. Ее явно мучила жажда. «От танцев и табачного дыма», – решила она.

– Ты очень красивая, – заглянув ей в глаза, сказал молодой человек.

Элен в который уже раз залилась краской. «Хорошо, что здесь темно, – подумала она. – Сколько можно краснеть?»

– Я тебя смущаю? – поинтересовался он.

– Да, – кивнула собеседница.

Юбер улыбнулся и уставился на ее грудь. Поежившись под его взглядом, Элен вдруг чисто интуитивно поняла, в чем дело. Резко отодвинув стул, она вскочила на ноги.

– Давай-ка лучше потанцуем.

Юноша молча кивнул. Они вышли на танцплощадку.

Снова заиграли медленный танец. Девушка обняла партнера за шею, и он прижал ее к себе. Закрыв глаза, Элен улыбнулась: сейчас она в полной безопасности. Здесь, на площадке, он не сможет рассматривать ее и говорить ей двусмысленности. Остались только музыка, сила и грация, с которой он ее ведет.

Обхватив Элен руками за шею, Юбер притянул ее к себе; ее нога уперлась ему в пах. Она глубоко вздохнула, внизу живота разлилась приятная истома, лоно почему-то повлажнело…

– Я хочу заняться с тобой любовью, – прошептал он ей в самое ухо.

Элен медленно открыла глаза и посмотрела на Юбера.

– По-моему, я пьяна.

– Не имеет значения, – отозвался он. – Мое отношение к тебе от этого не изменится.

– А как ты ко мне относишься? – спросила она.

– Я тебя хочу.

– И все? – Элен разочарованно отвела взгляд.

Юбер прижал ее к груди и, бросив взгляд куда-то в сторону, состроил гримасу. Элен, казалось, не заметила пресыщенности в его тоне, когда он наконец сказал то, что она хотела услышать.

– Я люблю тебя, – произнес он.

Глава 12

Они покинули шумный ресторан и вышли на залитую лунным светом ночную улицу. После душного, пропитанного табачным дымом подвала воздух казался особенно чистым и свежим.

Юбер помог ей сесть в машину, закрыл дверцу и сел за руль. Она прижалась лбом к стеклу, и ее лицо при лунном свете казалось сказочно бледным. Внезапно он наклонился и, притянув ее к себе, стал целовать долго, жадно… Она крепко обвила его шею руками.

– Куда мы поедем? – еле слышно спросила она, когда он включил зажигание.

– Лучше всего в гостиницу.

– Только не в гостиницу, Юбер, – возразила она, дотрагиваясь до его руки. – Нельзя ли чего-нибудь поромантичнее?

Он быстро сориентировался и, включив передние фары, тронул машину с места.

– Я знаю, куда мы поедем, – решительно произнес он.

– Куда?

– Сама увидишь.

Меньше чем через полчаса они подъехали к замку Лестало-де-Леже. Издалека он казался мрачной громадой, но тут, словно по заказу, из-за туч появилась луна и осветила своим волшебным светом крепкие средневековые башни и более вычурные пристройки эпохи Ренессанса. Вода в крепостном рве казалась расплавленным серебром. У Элен захватило дух.

– Ну как, романтично? – поинтересовался Юбер.

– Да, – кивнула Элен. – Очень красиво.

Юбер осторожно вел машину через лабиринты дорог в виноградниках Лестало. Время от времени холмы или поворот дороги заслоняли от них замок, но когда он возникал снова, то выглядел еще более величественным и неприступным.

Наконец они остановились. Обняв Элен за талию, Юбер повел ее к каменному мосту, который давно заменил собой подъемный мост через ров.

– А что, если нас кто-нибудь увидит? – прошептала Элен, взглянув на него краешком глаза.

Он только рассмеялся:

– Не волнуйся. Я как-никак де Леже, а не вор какой-нибудь. Слуг у нас здесь совсем мало, их почти нет, да и кроме того, они привыкли, что я приезжаю сюда, когда мне заблагорассудится.

Элен словно к месту приросла.

– С женщинами?! – «Что за глупый вопрос! – тут же досадливо поморщилась она. – Конечно же, с женщинами.. Как мадам Дюпре обозвала его? Бабник». Словно пелена спала с глаз Элен, и, прежде чем Юбер успел что-либо ответить, она с достоинством распрямилась. – Отвези меня обратно, Юбер. Вернемся в Отеклок.

Обратно они ехали в полном молчании. Юбер злился и что есть силы давил на акселератор. Элен Же боялась просить его ехать медленнее. Побледнев, она молча смотрела на мелькавшие за окном темные виноградники. «Мы непременно разобьемся, – стучало у нее в висках. – Он убьет нас обоих».

Когда Юбер остановился у мраморной лестницы, Элен в нерешительности замерла. Ей хотелось как-то сгладить неловкость, попросить, чтобы он не сердился, но, увы, атмосфера была слишком накалена. На сей раз он даже не помог ей выбраться из машины. Включив зажигание, юноша стремительно развернул машину и помчался по тополиной аллее. Элен оставалось только гадать куда. Обратно в Сен-Медар? К «Гастону»? Или к какой-нибудь женщине, которая примет его с распростертыми объятиями? Элен быстро обогнула здание и вошла через черный ход.

Она была сердита на Юбера, и чем больше о нем думала, тем сильнее ее разбирала злость. Он нарочно накачал ее шампанским, зная, по всей вероятности, что в состоянии легкого опьянения она утратит контроль над собой. Мало этого, он еще пытался уложить ее в постель!

Но еще больше она злилась на себя: надо было лучше думать, прежде чем лететь к нему по первому зову!

Она больше не виделась с Юбером. А он не искал с ней встречи. Было ясно, что их дружбе пришел конец. Во всяком случае, у них почти не было возможности столкнуться друг с другом: он жил в парадной части дворца, а она на служебной половине. Большую часть дня Элен проводила в своей комнате или сидя за работой. В те редкие часы, когда она выходила на прогулку, рядом с ней всегда была мадам Дюпре. Элен так и не рассказала ей, что произошло, а мадам была достаточно тактична, чтобы не расспрашивать.

Приближался день бала. У Элен давно уже пропало желание принимать участие в торжестве, ей даже не хотелось оставаться в доме: бал лишь послужит болезненным напоминанием о том вечере.

За день до бала мадам Дюпре попросила сообщить графине, что ее гардероб готов. Та обещала появиться через полчаса.

– Она сразу перемеряет все наряды, – сказала мадам Дюпре. – Будем надеяться, что ей все понравится.

– Я неважно себя чувствую, – отозвалась Элен. – Можно я пойду к себе?

– Сядь. – Мадам, нахмурившись, указала на стул. – Я не знаю, что там случилось между вами с Юбером де Леже, – начала она сердито, – но полагаю, графиня здесь совершенно ни при чем. – В глазах мадам Дюпре читался вопрос.

– Конечно, – кивнула Элен.

– В таком случае ты обязана присутствовать при примерке. В конце концов, ты много работала над ее гардеробом и отвечаешь за успех или неудачу. Как бы графиня ни оценила нашу работу, тебе надлежит знать ее оценку.

– Но я действительно неважно себя чувствую.

– Не нахожу, – возразила мадам Дюпре. – И я настаиваю, чтобы ты осталась.

Элен угрюмо кивнула.

Графиня оказалась на редкость пунктуальной: ровно через полчаса раздался стук, лакей распахнул дверь и отступил в сторону. Тщательно уложенные серебристые волосы графини сверкали точно так же, как и серебряные нити ее летящего восточного наряда.

Мадам Дюпре бросила на Элен быстрый взгляд, и обе присели в реверансе. Графиня прошла за трехстворчатую ширму, и мадам Дюпре начала примерку.

Первым она принесла графине дубликат бледно-желтого костюма Шанель. За ним последовали два подобных наряда: один бледно-голубой, а второй из твида. Затем наступила очередь платья от Шиапарелли изумительного красного цвета и двух платьев от Балансиаги – белого и черного. А вот наконец и Живанши: два костюма и одно платье – цвета умопомрачительные!

Каждая вещь сидела на графине безупречно. Глаза мадам Дюпре блестели от удовольствия. Даже профессионалу нелегко будет отличить копию от оригинала.

Графиня долго вертелась перед трехстворчатым зеркалом, придирчиво рассматривая себя со всех сторон. Примерив последнее платье, она одобрительно кивнула:

– Все сшито великолепно, мадам.

– Я очень рада, графиня, – скромно отозвалась та. Взгляд темных глаз графини остановился на Элен.

– Я надеялась чаще вас видеть, мадемуазель, – проговорила она с упреком.

– Да, графиня, – покраснела девушка, – я тоже на это надеялась.

– Помнится, мой сын приглашал вас на бал. Вы придете завтра?

Мадам Дюпре бросила быстрый взгляд на Элен: это что еще за новости? Глаза девушки ничего не выражали, только их фиалковая голубизна сменилась цветом дымчатого аметиста.

– К сожалению, я не могу принять ваше любезное приглашение, – ответила Элен. – Надеюсь, вы меня простите.

Мадам Дюпре так и ахнула, а графиня застыла в немом изумлении.

– Но это невозможно! – воскликнула она. – Мой сын очень расстроится, если вы не придете. Он просил меня лично передать вам, что завтра в восемь вечера будет ждать вас в Круглом зале.

Сердце Элен подпрыгнуло от радости. Неужели Юбер действительно хочет ее видеть? Неужели больше не сердится? Голова у нее пошла кругом. Но она все равно не может пойти на бал – ей просто нечего надеть. Надо найти любой предлог, чтобы отказаться.

– Мне очень жаль, – произнесла Элен. – Я думаю, что он… я… – Она растерянно посмотрела на мадам Дюпре, но та только покачала головой.

Грациозно протянув руку, графиня взяла Элен за подбородок и взглянула ей в глаза.

– Вы либо слишком глупы, либо слишком умны, мадемуазель, – сказала она, – но мой сын просто потрясен вашим поведением.

– Очень жаль.

Не надо жалеть. Скорее всего вы первая женщина, которая осмелилась ему отказать. – В глазах графини читалось восхищение. – Он был уязвлен, но, как ни странно, уважает вас за это. И я тоже. – Графиня улыбнулась. – Так вы будете в Круглом зале завтра в восемь?

– Сожалею, графиня. – Элен беспомощно развела руками. – Для меня это такая неожиданность. Я не предполагала, что буду приглашена, поэтому не приготовила… – девушка опустила глаза, – …что надеть.

Графиня на минуту задумалась, потом посмотрела на мадам Дюпре.

– Вы не могли бы что-нибудь сшить для нее, мадам?

– Конечно, графиня. Все дело за тканью.

– Разве у нас там ничего не осталось? – Графиня указала рукой на шкаф.

– Да, графиня, но в основном это белый шелк.

– Берите сколько потребуется, только сшейте что-нибудь очень красивое. Разумеется, ваш труд будет дополнительно оплачен.

– Да, графиня. – Внезапно мадам Дюпре осенило: – Знаю, что прошу слишком много, графиня, но в оранжерее…

– Да? – Женщина вопросительно взглянула на портниху.

– Хорошо бы украсить платье живыми цветами. Могу я попросить садовника нарезать мне цветов?

– Живые цветы на платье? – удивилась графиня. – Весьма эксцентрично, но я целиком доверяюсь вашему вкусу. Пусть принесет.

Графиня направилась к двери, а мадам Дюпре с Элен присели в почтительном реверансе. У самой двери графиня оглянулась:

– Так, значит, завтра ровно в восемь в Круглом зале.

Дверь за ней закрылась.

. Элен со стоном опустилась на стул и обхватила голову руками.

– Что мне теперь делать? – Она чуть не плакала.

– Не горюй, – весело отозвалась мадам Дюпре. – Я сошью тебе такое платье, что все ахнут. – Ее глаза горели от возбуждения; всплеснув руками, она приказала: – Быстрее раздевайся, я сниму с тебя мерку. У нас совсем нет времени!

Мадам Дюпре не завтракала и не обедала. Казалось, терпению ее не будет конца. Она точно знала, чего хочет, к какому эффекту стремилась, каким Получится платье, сколько ткани пойдет на него. Она работала без выкройки, с такой скоростью и уверенностью, каких Элен прежде никогда не видывала. Мадам Дюпре словно сбросила с себя оковы, создавая платье, которое будет по-настоящему оригинальным, завораживающим. Без всяких заимствований от Живанши, Балансиаги, Одиль Жоли или Диора. Проходили часы, и платье постепенно принимало нужные очертания. Элен уже видела, что у него квадратный низкий вырез и широкая пышная юбка. Платье без рукавов, лишь узкие бретельки на плечах.

Время от времени мадам Дюпре прикладывала к Элен кусочки ткани и скрепляла их булавками. Затем отступала назад и, нахмурившись, критически оглядывала свою работу, убирая в одном месте, мелом намечая линию в другом. Потом все детали платья вновь раскладывались на столе.

Элен была поражена. Мадам Дюпре шила платье вручную! Казалось, руками она работает быстрее, чем на машинке.

В полночь глаза Элен стали слипаться. Она уснула прямо на стуле, вытянув вперед ноги и сложив руки на коленях. Голова ее свесилась набок, черные волосы картинно рассыпались. «Так спят только в молодости», – подумала мадам Дюпре. Что ж, такой сон восстанавливает силы.

На рассвете мадам Дюпре все еще работала. Как ни странно, она совсем не чувствовала усталости.

А вот и Элен проснулась. Она заморгала, шумно зевнула и руками протерла глаза. Сквозь большие окна в комнату лился яркий солнечный свет.

– Неужели уже утро? – удивленно взглянула она на мадам Дюпре.

– Да, и какое чудесное! – ответила та улыбаясь.

Элен чуть не вскрикнула от восторга, увидев лежащее на столе платье. Солнечный свет, подчеркивая его белизну, шел, казалось, изнутри, отбрасывая на нее свое сияние. Элен даже зажмурилась.

– Какая красота! – выдохнула она.

Мадам Дюпре лукаво улыбнулась:

– Ну, до этого еще далеко. Выспалась? Элен кивнула:

– Вполне. Но ведь вы даже глаз не сомкнули!

– Высплюсь, когда закончу работу. Давай-ка быстро примерим платье, и я буду шить дальше. Потом ты слегка позавтракаешь. Ленч, кстати, тоже должен быть легкий. Чем меньше у тебя в желудке, тем лучше, изящнее ты будешь выглядеть.

– Мне надо принять ванну, вымыть голову и что-нибудь сотворить с волосами…

– Ничего не надо творить, просто вымой голову, – отозвалась мадам Дюпре.

– Почему? – удивилась Элен.

– Увидишь сама. А сейчас – за дело!

Мадам Дюпре помогла ей надеть платье. Низко вырезанный лиф сидел безупречно, ее маленькие твердые груди немного приподнялись и казались более округлыми, чем были на самом деле. Элен не удержалась и подбежала к трехстворчатому зеркалу, чтобы хорошенько рассмотреть себя, а главное, широкую и пышную юбку – целый километр мягкого, струящегося, ниспадающего волнами шелка.

– Восхитительно! – воскликнула Элен и еще немного повертелась перед зеркалом. Внезапно глаза ее потускнели, сердце оборвалось: она увидела в зеркале свои туфли. Единственная ее пара, естественно, и не могла подойти к платью.

– Что случилось? – встревожилась мадам Дюпре, заметив ее отчаяние.

Элен молча приподняла юбку.

– Ах, это, – улыбнулась женщина. – Не волнуйся, все уже продумано. Я сошью тебе шелковые тапочки на мягкой кожаной подошве. Они, как балетные, будут завязываться вокруг щиколоток белыми шелковыми шнурками.

– Вы гений! – просияла Элен. В порыве чувств она крепко обняла мадам Дюпре.

– Осторожней! – притворно нахмурилась мадам. – Не помни платье! До бала осталось меньше десяти часов. – Она помогла Элен снять наряд. – Лучше поешь немного и прими ванну.

К четырем часам Элен закончила свой туалет. Она дважды приняла ванну, тщательно вымыла голову. Когда волосы высохли, она, по совету мадам Дюпре, обмотала их вокруг головы как можно плотнее и заколола шпильками.

Войдя в швейную комнату, она обомлела от восторга. Мадам Дюпре обрабатывала подрубочные швы, отчего платье становилось еще лучше. Видимо, портниха решила довести его до совершенства, желая сделать самым лучшим платьем предстоящего бала.

– Готово! – Мадам Дюпре облегченно вздохнула. – Давай примерим еще раз. Надо посмотреть, все ли я предусмотрела.

Элен с удовольствием надела платье. Глаза ее вмиг загорелись, дыхание участилось. Платье и в самом деле смотрелось очень эффектно.

– Оно еще лучше, чем те, что я видела в «Вог», – заметила Элен дрогнувшим от волнения голосом.

– Сидит великолепно, – откликнулась мадам Дюпре. – Слава Богу, не надо ничего переделывать. Теперь сними его и повесь на плечики. Я примусь за тапочки, а ты отправляйся к садовнику и попроси его от имени графини принести мне побольше качина метельчатого.

Элен нахмурилась. Интересно, для чего мадам Дюпре цветы?

В половине восьмого Элен начала одеваться. Мадам хлопотала вокруг, словно заправская наседка. Первыми были туфельки. Элен обвила щиколотки тесемками, завязала и прошлась по комнате. Впечатление было такое, словно она летела по воздуху, поскольку в них она двигалась невероятно грациозно. Настала очередь платья. Мадам Дюпре расправила все складки, а затем надела на голову Элен сшитый из того же шелка тюрбан. Тюрбан закрывал уши и красиво обрамлял лицо. В нем лоб девушки казался выше.

Теперь в ход пошли цветы. Мадам сделала букетик и приколола его к тюрбану сзади. Словно нимб воссиял над головой Элен. Боа, сделанное из тех же цветов, мадам Дюпре закрепила на плечах и лифе.

Элен чуть не задохнулась от восторга, когда увидела себя в зеркале. Поистине сказочный наряд! Похожие на кружево цветы смотрелись куда элегантнее, чем любые драгоценности.

Мадам Дюпре взглянула на часы. Без пяти восемь. Она так и сияла от счастья – впервые в жизни ей удалось создать что-то стоящее. Платье действительно было настоящим шедевром, ее воплощенной мечтой.

– Смотришься великолепно! – с гордостью проговорила мадам Дюпре.

Элен даже прослезилась.

– Не знаю, смогу ли я вас когда-нибудь отблагодарить, – прошептала она.

– Сейчас же перестань плакать! – возмутилась мадам Дюпре. – Хочешь, чтобы у тебя веки опухли?

Элен послушно вытерла глаза.

В это время раздался стук в дверь и в комнату вошел лакей в красной атласной ливрее. Пора было спускаться вниз.

Гости уже съезжались. Где-то в глубине дворца слышались слабые звуки оркестра. Элен старалась держаться как можно непринужденнее и элегантно приподняла юбку, чтобы случайно не наступить на подол.

Внизу, у лестницы, уже толпились гости: мужчины в смокингах ручной работы, женщины в красивых вечерних туалетах и дорогих украшениях. В глазах Элен отразился блеск бриллиантовых подвесок, сверкание изумрудных ожерелий, кровавые вспышки рубинов, холодный лунный свет сапфиров. И тут лица присутствующих вытянулись – все увидели ее.

Пропуская Элен, гости расступились, и лакей провел ее в Круглый зал. В дверях, приветствуя приглашенных, стояли граф и графиня. В дальнем конце зала Элен увидела Юбера. Он нетерпеливо ходил взад-вперед, поглядывая на свои золотые карманные часы. Юноша великолепно смотрелся в черном смокинге и белой шелковой рубашке с бабочкой.

Внезапно все разговоры смолкли: гости во все глаза смотрели на Элен.

На какое-то мгновение она смешалась, но, быстро взяв себя в руки, присела в почтительном реверансе. Юбер тотчас подскочил к ней и взял под руку. Графиня посмотрела на нее с улыбкой.

– Удивительно, – проговорила она. – Мадам Дюпре – просто гений! Передайте ей это от моего имени.

– Спасибо, графиня. Я непременно передам.

И граф улыбнулся Элен; его голубые глаза смотрели на нее с неподдельным интересом. Юбер же, отведя ее в сторону, подозвал слугу с серебряным подносом в руках, на котором стояли бокалы с шампанским. Элен не спеша пригубила, решив, что за весь вечер выпьет не больше двух бокалов. Ее поведение должно быть безукоризненным.

– Кто это? – спросила какая-то девушка в платье от Диора персикового цвета у своей собеседницы.

– Не знаю, дорогая, но я обязательно выясню, где она достала такое платье.

– Полный фурор! – улыбнулся Юбер. – Я даже не представлял, что ты такая красивая. Может быть, пройдем в бальный зал?

Элен кивнула, и он взял ее под руку.

Девушка с восхищением смотрела вокруг. Через весь зал тянулись столы, покрытые льняными скатертями, на которых стояли всевозможные закуски: нежно-розовые «деревья» из лангустов, серебряные бочонки с улитками, блюда с моллюсками, мидиями, гребешками и омарами; на «подушках» из черной икры лежали фаршированные перепелиные яйца. Все это изобилие было искусно расположено вокруг герба де Леже – сверкающей ледяной скульптуры льва и саламандры, поддерживающих щит.

Но каково же было удивление Элен, когда они вошли в бальный зал. В жизни она не видела такого великолепия: зал был огромным, с колоннами и высоким, с охотничьей символикой, потолком. Повсюду стояли кадки с пальмами. Спрятанные в листве горшки с орхидеями создавали впечатление, что цветы растут прямо на пальмах. С потолка свисала огромная хрустальная люстра, отбрасывающая на стены волшебный свет множества белых свечей. В дальнем конце зала, на маленькой эстраде, оркестр играл вальсы.

– Разреши пригласить тебя на танец. – Юбер учтиво склонил голову.

Элен на мгновение растерялась: время для танцев еще не пришло, никто не танцевал. И все же, кивнув, она передала свой бокал с шампанским проходившему мимо лакею и отдалась на волю Юбера. Они молча скользили по залу. Платье ее шуршало и вздымалось, словно белое, облако, а цветы качина напоминали сотни снежинок, застывших у нее над головой.

После этого вальса заиграли другой, затем еще и еще. К ним присоединились еще несколько пар, и теперь все вокруг скользили по полу с грациозностью лебедей. Элен потеряла счет времени.

– Я хочу отдохнуть, – сказала она наконец.

Юбер взял ее под руку и отвел в сторону. В бальном зале как раз появились граф и графиня, и граф наклоном головы приветствовал Юбера и улыбнулся Элен. Почувствовав на себе проницательный взгляд голубых глаз графа, Элен покраснела.

– Не откажите мне в удовольствии потанцевать с вами, – сказал он.

Его рука легла ей на талию, и Элен охватило странное волнение. Ее ощущения от прикосновения Юбера в ресторане «У Гастона» не шли ни в какое сравнение с той мощной волной, что прокатилась по ее телу, когда она оказалась в объятиях графа.

– Вы великолепно выглядите, – проговорил граф, кружа ее в вальсе. – Разрешите сделать вам комплимент по поводу платья.

– Спасибо, – смущенно ответила Элен. – Очень мило с вашей стороны.

– Белое идет вам больше, чем черное, – заметил граф. – Мой вам совет – всегда носите только белое.

Сердце Элен затрепетало, и она с изумлением посмотрела на графа. Неужели он запомнил, в чем она обедала три недели назад? Ведь они не обмолвились ни словом, он даже ни разу не взглянул на нее.

Когда музыка стихла, граф проводил ее обратно к Юберу. Графиня приветливо ей улыбнулась, и только тут Элен заметила, что на ней нет никаких украшений, кроме золотых серег в ушах, очень больших и, судя по всему, старинных. На них были выбиты рельефы льва и саламандры, поддерживающих щит.

– Моя дорогая графиня! – раздался сзади вкрадчивый женский голос.

Все обернулись.

– Как чудесно, что вы выбрались к нам, баронесса! – воскликнула графиня. – А я было засомневалась, удастся ли вам посетить нас.

Баронесса залилась резким неприятным смехом:

– К сожалению, я, как всегда, опоздала.

Элен посмотрела на баронессу: женщина лет тридцати пяти, рыжеволосая, тощая, с пронзительным взглядом. На ней было ярко-красное платье от Балэна и кроваво-красные рубины на шее. Ее сопровождал седовласый старец параличного вида с одной стороны, красивая молодая женщина в зеленом – с другой. Держалась она с холодной самоуверенностью; на ней были изумрудное ожерелье и такие же серьги в ушах.

«Скорее всего рыжеволосая женщина не кто иная, как баронесса де Савоньер, – решила Элен. – А неприступная красавица – наверняка Мирей. Неужели это те самые женщины, о которых баронесса сплетничала за обедом?»

Графиня, улыбаясь, представила им Элен. Это и в самом деле были баронесса де Савоньер со стариком бароном и пресловутая Мирей.

Мирей, коснувшись руки Юбера, с упреком сказала:

– Я не видела тебя целую вечность!

Юбер явно чувствовал себя неловко.

– К сожалению, все это время я был очень занят, – отозвался он, – и прошу извинить меня за невнимание.

Глаза баронессы вспыхнули, и на лице появилась этакая акулья улыбка.

– Ты не хочешь пригласить меня на танец? – поинтересовалась она.

Молодой де Леже был полностью приперт к стене.

– Я отлучусь на несколько минут, – обронил он Элен. – Пожалуйста, извините.

Элен с интересом наблюдала, как он, деловито взяв Мирей под руку, повел ее танцевать.

– Вам не кажется, что они очаровательная пара? – явно обрадовалась баронесса.

Графиня молча кивнула, ловко сменила тему разговора и вовлекла в него Элен. После танца Юбер подвел к ним Мирей.

– В чем дело? – несколько язвительно спросила баронесса. – Всего один танец? Только не говори мне, что ты заскучал. – Она бросила на Юбера неодобрительный взгляд. Юноша вежливо улыбнулся и указал ей на Элен:

– Я пригласил на бал мадемуазель Жано и считаю своей обязанностью уделять ей максимум внимания. – И прежде чем баронесса успела ответить, предложил руку Элен.

– Кто она? – сердито спросила баронесса, наблюдая за тем, как они вальсируют.

– Друг нашей семьи, – неопределенно ответила графиня. – Очень милая девушка.

– Да… – небрежно бросила де Савоньер, оглядывая зал. – Пойдем, Мирей. Я вижу там Ротшильдов… – Она указала тонким пальцем на группу людей в глубине зала. Ротшильды, увидев их приближение, сразу принялись танцевать и, вальсируя, удалились в противоположном направлении.

– Какая мерзкая женщина, – заметил граф, когда баронесса ушла. – Не могу понять, почему ты всегда приглашаешь ее?

– Исключительно для того, чтобы придать вечеру пикантность, – лукаво улыбнулась графиня. – Люди любят, когда их держат в напряжении, а у баронессы это выходит так естественно.

Графиня с удовлетворением оглядела танцующих. Бал, несомненно, удался. Ее взгляд упал на Элен.

– Юбер и эта девочка хорошо смотрятся, ты не находишь?

– Несомненно. Она очень красива и прекрасно танцует.

Да, – вздохнула графиня. – Жаль, что у нее нет титула. – Она посмотрела на мужа: – Ну так что, Филипп? Может быть, ты пригласишь на танец меня?

– Конечно. – Граф оторвал взгляд от танцующей пары и, галантно отвесив поклон, повел графиню в вальсе. Графу все время попадались на глаза танцующие Юбер и Элен. «Девочка просто сногсшибательная, – подумал он, почувствовав внезапное желание. – И держится хорошо, и танцует как ангел. С такой женщиной чувствуешь себя мужчиной!»

В час ночи Элен собралась уходить. Юбер остановил ее:

– Куда ты?

– Наверх. Завтра у нас долгое путешествие, мне надо отдохнуть.

– Значит, все-таки уезжаешь, – протянул он разочарованно. – Но неужели тебе не хочется остаться?

– Хотелось бы, но увы… И потом, мне надо очень многое успеть.

– Что, например?

Элен не ответила. Как ей объяснить ему, что она мечтает о создании журнала? Разве он поймет? Для него жизнь – это блестящие балы, красивые женщины, сладкий виноград.

– Мне надо идти, Юбер, – твердо сказала она. – Извини.

– Мне казалось, ты меня любишь, – сердито отозвался он.

Элен задумчиво смотрела на танцующих. Она видела, как на патрицианских шеях женщин сверкали драгоценности, видела их манеру держаться, стиль общения и самонадеянность, которые достигаются только благодаря благородному происхождению. Именно такая женщина и нужна Юберу. Такая же элегантная, культурная, уверенная в себе. Та, что умеет поддержать разговор, знает, какие вина подавать к обеду, каких людей приглашать на вечер, чтобы он имел успех.

– И мне так казалось, – тихо проговорила Элен. – Выходит, я еще не созрела для любви. И я тебе не подхожу.

Юбер в отчаянии схватил ее за руку.

– Мы можем пожениться! – воскликнул он. – Я будущий граф, и ты станешь графиней. Пока живы родители, мы будем жить в замке Лестало, а потом переедем сюда. – Он еще крепче сжал ее руку. – Со временем ты меня полюбишь.

– Из этого ничего не выйдет, – вымолвила наконец Элен с печальной улыбкой. – Мне очень жаль.

Она вернулась на служебную половину, и звуки бала для нее смолкли. Мадам Дюпре уже спала.

Элен осторожно сняла тюрбан, платье повесила на плечики. Утром она снимет с них цветы и тщательно уложит. Бал для Золушки длился недолго: всего пять чудесных, пьянящих часов. Сейчас она снова швея.

Усевшись на край кровати, она развязала и сняла туфельки. Теперь у нее было время подумать над предложением молодого де Леже. По ее мнению, для счастливого брака нужны любовь и согласие семьи. Судя по всему, она недостаточно любят Юбера, чтобы стать его женой, да и тот вряд ли любит ее всем сердцем. Что же касается семьи, граф с графиней скорее всего не одобрят брак между своим наследником и швеей. Конечно, ни в чем нельзя быть уверенной, но все-таки… Резко встав с кровати, Элен подошла к круглому оконцу и раздвинула занавески. В свете газовых фонарей к мраморной лестнице один за другим подъезжали лимузины: гости разъезжались по домам. Бал был окончен. И в первую очередь для нее.

Глава 13

– Я хочу знать все до мельчайших подробностей! – сгорая от нетерпения, выпалила Жанна, когда Элен вернулась в Сен-Назер. – Ты видела графа? Красивый у него сын?

Взяв в руки чашку горячего кофе, Элен улыбнулась подруге и снова опустила глаза.

– Да, – начала она задумчиво. – Очень красивый.

– Ты, наверное, до смерти влюбилась в него?

Надо полагать, это была шутка, но Элен только покачала головой.

– Сначала мне казалось, что влюбилась, но боюсь, он увлекся мною больше, чем я им. Он предложил мне выйти за него замуж.

– Ты шутишь? – Жанна оценивающим взглядом посмотрела на Элен и с уважением добавила: – Неужели все так серьезно?

Элен кивнула.

– Только не говори мне, что ты его отвергла! – с ужасом вскрикнула подруга.

– Именно.

– Ну и дела! А теперь расскажи все с самого начала.

Они проговорили всю ночь. Элен не упустила ни одной детали. Когда она приступила к описанию бала, Жанна недоверчиво покачала головой. И тотчас с живейшим интересом произнесла:

– Мне не терпится увидеть твое платье.

Элен улыбнулась и взяла Жанну за руки.

– Я вот что тебе скажу: считай, что оно твое. Его надо будет подогнать под твою фигуру, но лучшего подвенечного платья и не придумаешь.

– Нет-нет, ни в коем случае! Оно… оно слишком памятно для тебя.

– Слушай, я сама хотела сшить тебе платье, но это – такое красивое! В конце концов, замуж выходят только раз в жизни, так ведь? – Элен дождалась, пока Жанна кивнет. – Ты же хочешь, чтобы Эдмонд считал тебя красавицей. Кстати, как он?

– Был у меня два дня назад, – ответила подруга. – Он решил скопить побольше денег, поэтому, вместо того чтобы взять месячный отпуск, опять отправился в плавание. Похоже, он берет пример с тебя.

– Как это?

Жанна испуганно прикрыла рот рукой.

– Нет уж, давай договаривай! – потребовала Элен.

– Но он собирался сказать тебе сам, – начала нерешительно Жанна, явно раздосадованная. – Мы решили экономить, чтобы Эдмонд мог закончить школу, – выдохнула она наконец.

У Элен даже глаза расширились от удивления. Вот уж новость так новость!

– Эдмонд хочет от жизни большего, чем быть просто рыбаком, – продолжила Жанна. – Хочет занять какое-то положение в обществе. И для наших детей будет лучше… Он подумывает изучить право. – Девушка на миг замолчала. – И чтобы достичь своей цели, он, как и ты, собирается в Париж.

– Париж! – Глаза Элен заблестели, сердце ее учащенно забилось. – Как это чудесно!

– Мы уже все обдумали, – добавила Жанна. – Следующие два года будем копить деньги, а потом вслед за тобой двинем в Париж. Я слышала, с работой там сейчас хорошо, и я без труда получу место официантки в каком-нибудь кафе. И смогу содержать Эдмонда, пока он будет учиться в университете.

«Жаль, что у нас больше нет дома на Монмартре, – с горечью подумала Элен. – Нам не пришлось бы откладывать нашу поездку в Париж».

– Когда возвращается его судно? – тотчас спросила она.

– В следующую пятницу, а в субботу венчание. Подумай только, у Эдмонда будет целая неделя отпуска!

Вскочив с места, Элен взволнованно заметалась по кухне.

– Дай-ка мне подумать… – озабоченно наморщила она лоб. – Значит, скоро свадьба. Уже все готово?

Жанна кивнула.

– Отлично. Надо будет устроить хороший обед… О Господи! Так мало времени, а нам еще столько надо успеть! Приходи ко мне в воскресенье, подгоню платье по тебе. А если мне удастся раздобыть подходящую ткань, то сделаю и фату.

Подруга неожиданно рассмеялась.

Элен замерла и с любопытством посмотрела на Жанну.

– И что тут смешного?

– Ты так волнуешься, словно невеста ты, а не я!

Глава 14

В красивой церемонии венчания Жанна была той самой невестой, которой однажды мечтает стать каждая женщина. Эдмонд, правда, заметно нервничал, желая, чтобы их поскорее соединили навсегда.

Сейчас, когда все было позади, Элен решила, что настало и ее время приступать к реализации своей мечты.

Итак, в Париж! Она уже полностью созрела для этого.

Эдмонд поставил у ее ног картонный чемодан. Элен посмотрела на провожающих. Здесь были ее друзья: Жанна, Эдмонд, мадам Дюпре. На глаза навернулись непрошеные слезы. Когда теперь они увидятся снова?

Вдали раздался гудок паровоза, приближался состав.

– Я приготовила тебе бутерброды. – Мадам Дюпре протянула ей небольшой сверток. Элен молча поблагодарила кивком головы. – И еще кое-что… – Женщина вынула из кармана конверт и вложила его в руку Элен.

Открыв конверт, Элен увидела в нем деньги.

– Нет! – запротестовала она.

– Тебе пригодится. – Мадам Дюпре решительно оттолкнула руку девушки. – Там их совсем немного, всего лишь сняла кассу.

Элен порывисто обняла свою учительницу. В горле у нее застрял комок, и она не могла вымолвить ни слова.

– Просто добейся успеха, – прошептала мадам Дюпре со слезами на глазах. – Ты должна покорить Париж!

– Обещаю, – отозвалась Элен и посмотрела на Жанну. – До свидания, подружка.

Жанна молча прижала Элен к себе. Настала очередь Эдмонда.

– Похоже, ты уже ступила на выбранный путь, маленькая француженка, – сказал он.

Элен, чуть не плача, бросилась в объятия брата и прошептала:

– Мне страшно, Эдмонд.

– Не бойся, все будет хорошо. – Но я буду совсем одна.

– Не волнуйся, мы скоро приедем, а Жанна будет писать тебе каждую неделю.

– Если я разбогатею первой, – выпалила Элен сквозь слезы, – я пришлю тебе денег и помогу закончить школу.

– А если я закончу школу до того, как ты разбогатеешь, маленькая француженка, я помогу тебе основать журнал.

Состав, лязгнув, застыл у платформы. Элен посмотрела на вереницу зеленых вагонов, затем перевела взгляд на своих друзей. Все уже было сказано.

– Поезжай, – ободрил сестру Эдмонд, разжимая объятия. – Вперед, на Париж!

– На Париж! – отозвалась Элен.

Глава 1

В начале одиннадцатого утра Джеймс Кортланд Гор III развернул свое вращающееся кресло к окну. Справа виднелся Нью-Йоркский порт, слева – Ист-Ривер. Чисто из праздного любопытства он посмотрел вниз. И с высоты двадцать первого этажа смог разглядеть фигурки туристов, толпящихся на палубах старинных парусников, пришвартованных в порту Саут-Стрит.

Выдвинув верхний ящик стола, Гор выбрал сигару, понюхал ее и, поднеся к уху, с удовольствием прислушался к шуршанию табака. Через минуту офис наполнился приятным ароматом дорогой «гаваны». Сложив руки на толстом животе, банкир с удовольствием попыхивал сигарой.

Все шло хорошо, и через какое-то время он сможет порадовать Джеральдину яхтой «крис-крафт-ромер», о которой она давно мечтала. В конце концов, ему не придется на ней ничего делать, кроме как пить и есть, а он обожал и то и другое. Но самым лучшим было то, что он мог позволить себе такую покупку, так как только вчера вечером прозвучал еще один телефонный звонок…

– Узнаете? – раздалось в трубке.

Сердце его забилось, и он испуганно огляделся, чтобы убедиться, что Джеральдины в комнате нет.

– Да, – прошептал он в трубку.

– Ну? Вы приняли решение?

Вытащив из кармана шелковой домашней куртки носовой платок, он промокнул вмиг вспотевший лоб.

– Да, – ответил Гор. – Я уже решил.

– И каков ваш ответ? – потребовали в трубке. Если он и колебался, то самую малость.

– Она не получит продления, – выдохнул он. – Я сделаю так, чтобы акции достались вам.

– Хорошо. – На том конце провода явно обрадовались. – Как только все бумаги будут подписаны, вы получите чемоданчик с миллионом долларов.

– Считайте, что дело сделано.

В трубке что-то щелкнуло и раздались гудки. На душе сразу стало легко, и в то же время он не переставал нервничать, как нервничал каждый раз, когда «выписывал» себе заем…

На столе загудел селектор. Он нажал кнопку.

– Да, Алиса?

– К. вам двое из отдела расчетов.

Гор, побледнев, тупо уставился на селектор. Из отдела расчетов? Его снова прошиб пот. Господи, только не аудиторы, взмолился он. Только не сейчас, когда меньше чем через неделю он сможет возместить все свои «одалживания». Боже милостивый, не допусти! Но он тут же взял себя в руки. Чего это он так паникует? В конце концов, в его обязанности входит встречаться с людьми из финансового отдела. Почему он должен паниковать каждый раз, когда они заходят к нему поговорить? От этой мысли ему стало легче на душе, и все же как только ему удастся заполучить миллион, он, не теряя времени, возместит все, что позаимствовал.

После молчания он наконец произнес:

– Впустите.

Через несколько секунд в кабинет вошли двое. Его сердце снова затрепетало, к горлу подступила тошнота. Эти люди входили в состав внутрибанковской аудиторской команды. Он хорошо знал их. Тот, что покоренастее, был Палузи, а высокий блондин – О'Рурке. Гор лихорадочно искал выход. Если он сейчас что-нибудь не придумает, то весь его мир, мечты да и сама жизнь полетят под откос. Он должен их как-то обмануть, каким-то образом получить отсрочку на неделю, чтобы выбраться из всей этой передряги. Во всяком случае, он должен не выказывать страха и постараться не чувствовать себя виноватым.

– Чем могу служить? – спросил Гор с вымученной улыбкой.

Палузи с любопытством посмотрел на него. Коренастый итальянец, с густыми черными волосами и чрезвычайно широкими плечами, он скорее походил на штангиста, нежели на бухгалтера. Но внешность бывает обманчива. Гор хорошо знал, что репутация Палузи в «Манхэттен-банке» безупречна: он слыл там лучшим аудитором.

– Мистер Гор, – спокойно начал Палузи, – мы проверили ваши счета за пять лет. В счетах за последние восемнадцать месяцев есть некоторые расхождения.

– Расхождения? – Гор почувствовал, как у него подскочило давление. – Какого рода?

Взгляд черных глаз Палузи посуровел.

– Я думаю, вы и сами прекрасно знаете, мистер Гор.

В разговор вступил О'Рурке:

– Вы желаете узнать сумму недостачи, мистер Гор?

Нет! Он больше ничего не хочет слышать. Он просто больше не вынесет. И тем не менее Гор слабым голосом спросил:

– И сколько же?

– Ровно пятьсот тысяч девяносто пять долларов, – ответил Палузи.

Гор заставил себя рассмеяться, но смех его прозвучал фальшиво.

– Вы, должно быть, ошиблись, – сказал он. – Бухгалтерские книги у вас с собой?

– Нет, в нашем офисе. Там все правильно.

Оттолкнув кресло, Гор встал.

– Если не возражаете, я хотел бы просмотреть их вместе с вами. Не могли бы вы подождать меня за дверью? Мне нужно сделать один телефонный звонок. – Заметив, что мужчины обменялись настороженными взглядами, он, выпятив грудь, с достоинством добавил: – Нет, джентльмены, я не собираюсь звонить своему адвокату. В этом нет нужды.

О'Рурке бросил на Палузи вопросительный взгляд. Коротышка пожал плечами, и оба вышли за дверь.

Гор закрыл руками лицо. Все кончено! У него нет ни малейшего шанса. Его заклеймят как вора, отдадут под суд, выгонят из всех клубов, и ему никогда больше не найти работу. Во всяком случае, не в банке. Ни один банк мира не захочет даже разговаривать с ним. Он вор.

Через неделю все пошло бы по-другому. А что сейчас? Сейчас слишком поздно. Внезапно он вспомнил Джеральдину. Что подумает она? Он горько усмехнулся. Она, возможно, разозлится как черт. После стольких лет труда ей удалось занять высокое положение в обществе, и вот в один момент все рухнуло, все пошло коту под хвост.

Джеральдина не любит проигрывать.

Гор медленно направился к двери, но вдруг повернулся и посмотрел в окно. С того места, где он стоял, видно было только небо.

И внезапно он понял, что должен сделать. Остался только один выход.

Гор глубоко вздохнул. Не давая себе возможности передумать, он вытянул руки и бросился вперед. Задев коленями отопительную систему, он головой пробил зеркальное стекло и вылетел из окна, неуклюже кувыркнувшись в воздухе.

Прохладный воздух, как ни странно, показался ему приятным. Он вскрикнул только раз, и все было кончено.

Джеральдина оказалась пророчицей: ее муж покончил с собой. Пусть не из-за браслета от Булгари, но все-таки покончил.

Глава 2

Элен отвернулась от окна. Она рассматривала макеты будущих обложек журналов Жано. Тонкая оберточная бумага уже была снята и аккуратно сложена рядом, и сейчас на нее устремились холодные взгляды глянцевых лиц. Она внимательно изучала каждое.

С обложки «Моды» смотрела супермодель с неприятным хмурым взглядом; с французского журнала «Ле Мод» – проститутка с яркими надутыми губами; немецкий «Моде» представляла девушка в весьма агрессивной позе, обложку американского «Мод» украшала девушка с хорошеньким личиком и светлыми волосами.

На обложке английского издания была фотография девушки в полный рост в развевающемся на ветру летнем платье от Холстона, а «Яхтинг энд ботинг» давал фотографию двух девушек из «Новой волны» в голубых замшевых бикини за штурвалом до неприличия дорогого быстроходного катера «Рива».

Все обложки были фантастично красивыми, и она знала это. Однако они почему-то не совсем ее устраивали. Она долго не могла понять, в чем дело, но в конце концов разобралась: все эти обложки готовились для июньских номеров, а сейчас на дворе зима. Элен до сих пор не привыкла видеть купальники и шифоновые платья зимой, а шерсть и меха летом. Когда выходил журнал, а вместе с ним и одежда, она как бы выступала в роли ясновидицы – и это было очень неприятно. Каждый сезон приносил ей ощущение, что все это когда-то уже было.

Она услышала, как открылась дверь, и оторвала взгляд от стола. Эдмонд! Ему единственному разрешалось входить к ней без доклада, но, как правило, он не пользовался этой прерогативой. Сам факт, что сегодня он пренебрег формальностями, вызвал у Элен дурные предчувствия. Значит, что-то случилось.

Брат быстро подошел к ней и, не дожидаясь расспросов, выпалил:

– У тебя есть недельная отсрочка. «Манхэттен-банк» не будет завтра рассматривать вопрос о твоем займе.

Элен нахмурилась. Весьма неожиданно! Отсрочка на неделю мало что ей даст, однако само по себе событие было чрезвычайным. Сестра вопросительно уставилась на брата.

– Мне только что стало известно, – уже спокойнее сообщил Эдмонд, – что Гор больше не управляет твоими счетами. Кто бы ни был назначен на его место, ему понадобится неделя, чтобы выяснить твое финансовое положение и принять решение. Чтобы привести все в соответствие, требуется время.

– Но что все-таки произошло? – полюбопытствовала Элен. – Неужели Гора отстранили от работы?

Эдмонд покачал головой и пристально посмотрел на нее.

– Он покончил жизнь самоубийством. Выбросился из окна своего офиса.

Элен побледнела, по телу ее пробежали мурашки.

– Может, это звучит кощунственно, – продолжил Эдмонд, – но Гор оказал тебе большую услугу. Ты получила примерно недельную отсрочку.

Элен согласно кивнула. И все же…

– Эдмонд, почему он это сделал? – спросила она.

– Я точно не знаю, – ответил брат, закурив и глубоко затянувшись. – Ходят разные слухи. «Манхэттен-банк» старается держать все в секрете, но шила в мешке не утаишь. Говорят, он растратил чужие деньги, и немалые. По всей видимости, он решил, что смерть – лучший выход из создавшегося положения.

Юбер де Леже ждал в библиотеке наверху звонка по домашнему телефону.

– Месье граф, – доложил по-французски дворецкий, – все уже собрались.

– Хорошо, Эдуард, – ответил граф. – Я скоро спущусь. Проследи, чтобы они устроились поудобнее, и предложи им выпить.

Граф не торопился. Пусть подождут, пусть немного поволнуются. Меньше получаса назад он обзвонил их всех с просьбой срочно собраться, и каждый из них заинтересовался причиной такой спешки. Он нарочно затуманил им мозги, и вот они все тут как тут! Пусть посидят пока и поразмышляют.

Он сделал несколько пометок в блокноте, набросал факс, допил свой неизменный арманьяк и наконец поднялся. Теперь они явно сгорают от нетерпения.

Маленький, обитый замшей лифт спустил его в холл. У двери гостиной де Леже помедлил, затем решительно ее распахнул.

Он медленно обвел взглядом гостиную, обставленную в стиле ампир. Рассевшись в креслах с подлокотниками в виде сфинксов и на кушетках с позолоченными ножками-лапами, сидели З.З. Бавьер, Карл фон Айдерфельд и Марчелло д'Итри. Глаза графа зловеще блеснули: все враги Элен в сборе. Дополнительного приглашения никому не потребовалось.

Ощущая на себе враждебные взгляды гостей, граф тем не менее постарался улыбнуться.

– Друзья мои, – воскликнул он, слегка склонив голову, – я рад, что вы все так быстро собрались, особенно после такого срочного вызова.

– Именно поэтому вы заставляете себя так долго ждать? – раздраженно спросила З.З.

Граф добродушно улыбнулся:

– Конечно, нет, моя дорогая З.З. Меня задержал очень важный телефонный звонок. – Граф подошел к ней и, наклонившись, поцеловал в щеку. – Мои самые сердечные извинения.

Она недоверчиво покосилась на него. «Подозрительная сука», – подумал граф и, пройдя через комнату к бару, налил себе стакан арманьяка. Поскольку все они сидели, он предпочел стоять, так как это давало ему некоторое превосходство.

– Дело приняло неожиданный оборот, – не спеша начал граф. – Нам требуется пересмотреть наши планы.

– Неожиданный оборот? Что, черт возьми, случилось? – изумилась З.З.

– Гор, – ответил граф. – Банкир.

– Что такое с банкиром? – поинтересовался д'Итри. – Он что, передумал? Не хочет продавать нам ее долю?

– Дело не в том, хочет или не хочет, – ответил граф, глядя на него. – Просто не может.

– Не вижу никакой разницы между «не хочет» и «не может». – Д'Итри был явно озадачен.

– Поверьте мне, разница существенная, – ответил граф.

– Вы хотите сказать, что ей удалось расплатиться? – скептически спросила З.З.

Тут загалдели все разом, но граф поднятием руки призвал их к тишине.

– Нет, она не расплатилась, – сказал он, – но получила недельную отсрочку.

– Отсрочку! – взвыла З.З. – Но у этого займа не может быть продления!

Граф мрачно улыбнулся:

– Сегодня без пятнадцати одиннадцать утра мистер Гор безвременно нас покинул. Он покончил жизнь самоубийством.

– Черт возьми! – воскликнул фон Айдерфельд, хлопнув ладонью по сфинксу. – Я знал, что доверять ему нельзя!

– И что нам теперь делать? – злобно спросил д'Итри.

– А что мы можем сделать?! – взвизгнула З.З. Она, словно обвинитель, уставилась на графа. – Вы заверяли нас, что все организовано! Что ничего не случится! – Дрожащими пальцами она вынула «Данхилл».

Граф остался совершенно спокоен. Он не позволит им довести себя до бешенства.

– Что поделать, – отозвался де Леже. – Мне, так же как и вам, не нравится происшедшее. Кажется, Гор растратил чужие деньги. Так уж случилось, что он выбрал для этого совсем неподходящий момент.

– О Господи! – простонала З.З. и залпом осушила бокал.

– Сейчас, когда Гора нет, – задумчиво начал фон Айдерфельд, – что мы можем предпринять?

Граф неопределенно пожал плечами:

– Кто-нибудь займет его место. Остается только терпеливо ждать. Потом попробуем найти к нему подход.

– А если он окажется неподкупным? – с раздражением бросил д'Итри. – Что тогда?

– Мой дорогой Марчелло, – холодно произнес граф. – У каждого есть своя цена. Вам это известно лучше, чем другим.

Д'Итри покраснел:

– Что вы хотите этим сказать?

– А то, что из всех нас у вас меньше всего оснований ненавидеть Элен. Без нее вы были бы никто или, может быть, имели какой-нибудь третьеразрядный магазин готового платья в каком-нибудь захолустье. Она вас вытащила, а сейчас, видите ли, вас не устраивает ваша цена. – Граф помолчал. – Марчелло, вы пилите сук, на котором сидите.

– Замолчите! – закричал д'Итри. – Замолчите! – Он в ярости вскочил на ноги. – А сами-то вы? – Его указующий перст прошелся по всем остальным. – А вы?

Граф добродушно рассмеялся:

– У нас совсем другие причины, Марчелло, и они куда серьезнее. Это не просто вопрос возвращения долга.

– Плевать я на вас хотел! – орал итальянец и, сделав неприличный жест руками, выскочил из комнаты.

В гостиной повисла напряженная тишина. Первой не выдержала З.З.: она громко расхохоталась.

– Ну и ну, – покачала головой она. – Как неприлично.

– Марчелло – деревенщина, – заметил граф язвительно, снова наполнив бокал арманьяком. – Может, у него и водятся деньжата, но породы у него нет. Терпеть не могу этих нуворишей! – Граф виновато посмотрел на фон Айдерфельда и улыбнулся. – Речь, конечно, не о вас.

– Хотелось бы надеяться, – надменно ответил промышленник и встал с кресла. – Вы дадите нам знать, когда войдете в контакт с новым банкиром?

– Конечно, – кивнул де Леже.

– Прекрасно. Сейчас, к сожалению, мне надо идти. У меня важная встреча, я уже опаздываю.

Когда они остались одни, З.З., передернув плечами, сказала:

– Всякий раз как его вижу, у меня мороз по коже. Эта до жути бледная кожа, красные глаза… Настоящий монстр. – Она содрогнулась.

Граф промолчал, и она приняла его молчание за согласие.

– Пожалуй, мне тоже пора. – З.З. вздохнула. – После всех этих новостей куплю что-нибудь у «Бендела», чтобы хоть немного взбодриться.

Дворецкий подал ей манто, граф же вежливо проводил до двери, так и не выпустив из рук бокал с арманьяком.

Уже на пороге З.З. остановилась и с интересом посмотрела на графа. Ее губы растянулись в злой усмешке.

– Вы никогда и ни единым словом не обмолвились, за что так сильно ненавидите Элен Жано, мой дорогой граф. Возможно, ответ отнюдь не для женских ушей. Я права?

Граф уставился на бокал. На лице его внезапно появилась гримаса боли, и З.З. искренне пожалела, что вообще затронула эту тему.

Он вдруг ласково, едва слышно произнес:

– Я… когда-то любил ее.

З.З. бросила на него быстрый взгляд. Жалость уступила место любопытству.

– Да что вы? И что же случилось?

Внезапно по телу де Леже пробежала судорога, а пальцы так впились в стакан, что тонкий хрусталь не выдержал и лопнул в его руке. Острые осколки стекла поранили его ладонь, из горла вырвалось глухое рыдание.

– Что случилось?! – закричал он.

По дому, словно раскаты грома, прокатился его истерический смех.

Глава 1

Париж, 1953 год

К горлу Элен подступил комок, когда поезд подъехал к Парижу. Вскочив с места, она высунулась в открытое окно. Холодный ветер ударил ей в лицо, разметал волосы, вышиб слезы. Сквозь пелену этих слез она различила вдали Эйфелеву башню. Торжественно царя над бескрайним морем серых и черных крыш, она, словно перст, приветственно манила к себе.

Поезд, в последний раз вздрогнув, остановился. Элен осторожно спустилась на платформу. Высоко над головой, в нарушение закона гравитации, парили металлические конструкции, поддерживающие стеклянную крышу вокзала Монпарнас. Элен сразу же бросилось в глаза, что люди вокруг упитаннее и здоровее, чем парижане ее памяти, и уж конечно, намного лучше одеты. Париж изменился, и ей это нравилось.

– Мадемуазель? – вопросительно обратился к ней носильщик.

– Нет, спасибо, – поспешила ответить Элен и тотчас, подхватив свой старенький чемодан, устремилась на улицу.

Она чуть не ослепла от множества сверкающих такси. Да и сами улицы – она никогда не видела такого, – улицы Парижа были запружены людьми. Эх, была бы жива мама, подумала она с грустью.

– Такси, мадемуазель, – предложил ей усатый водитель, распахивая перед ней дверцу «рено».

Элен, поколебавшись с минуту, отошла. Нет, как и в случае с носильщиком, это пустая трата денег. Ей сейчас надо экономить каждое су. Перво-наперво она найдет недорогое жилье, потом купит что-нибудь поесть.

Элен еле поднялась по узкой лестнице на четвертый этаж, где находилась ее квартира. Еще один напрасно прожитый день, устало подумала она, отпирая ключом дверь. Плюхнувшись на постель, девушка уставилась в растрескавшийся потолок. А сколько было радужных надежд, когда она приехала в Париж! Сейчас все они медленно, но верно таяли одна за другой.

Вот уже три недели как она ищет работу и до сих пор так ничего и не нашла. А сегодняшний день был худшим из всех. Элен закрыла глаза.

Сегодня она ходила по объявлению, в котором сообщалось, что производитель бюстгальтеров подбирает для себя подходящие модели. Оказалось, за этим «производством» скрывается не что иное, как публичный дом самого низкого пошиба. Мерзкая жирная свинья, которой он принадлежал, раз взглянув на нее, стал гоняться за ней по своему грязному «офису». Элен передернуло от отвращения. Хорошо, что ей посчастливилось перехитрить его, добраться до двери и выскочить вон. И что же ей теперь делать?

На счету осталось меньше пятидесяти франков. Из еды не было ничего, кроме двух яиц в буфете да бутылки молока на подоконнике, чтобы не скисло. Срок арендной платы истекал через два дня.

Элен вздохнула и, открыв глаза, сокрушенно покачала головой. В пространных письмах, что она послала Эдмонду и мадам Дюпре, сообщалось, что квартира маленькая, но очаровательная. Более того, чтобы они не волновались, ей пришлось прибегнуть ко лжи и написать, что у нее есть несколько вариантов работы и сейчас она раздумывает, какой из них лучше обеспечит ее будущее.

– Будущее? Какое будущее? Какая работа?!

Элен вдруг расхохоталась во весь голос.

Очаровательная квартирка? Она захохотала еще громче. Вот уж действительно очаровательная! Покрашенные белой краской грязные стены, растрескавшийся линолеум, маленькое окошко с девятью клетками стекол, три из которых выбиты. Комната в двенадцать футов длиной и около девяти шириной. В ней не было даже шкафа. Вся ее одежда развешана по стенам на крючках, которые остались от предыдущих жильцов. Туалет в коридоре не отапливался, вдобавок она делила его еще с тремя жильцами по этажу. О ванне и говорить не приходилось.

Взгляд ее упал на платье на полу. Она носила его не снимая. Вот сейчас выстирает в раковине, высушит и, одолжив у хозяйки утюг, прогладит. А завтра наденет снова.

Элен вдруг вся залилась слезами и уткнулась в подушку. Горькие рыдания сотрясали ее тело. Все без толку, думала она. Всему конец.

В это время на лестнице послышались чьи-то тяжелые шаги, а затем и громкий стук в дверь. Элен встрепенулась, оторвала лицо от подушки, и ей стало страшно. Скорее всего это консьержка. Неужели уже пришла за арендной платой?

Какой кошмар! У нее совсем нет денег, чтобы заплатить за квартиру. Может, лучше затаиться и выждать, когда старая карга уйдет к себе?

Стук повторился, на этот раз еще громче.

Элен вздохнула.

– Минуточку, – крикнула она слабым голосом и, накинув халат, подошла к двери и открыла ее.

На пороге стоял высокий незнакомец. Даже очень высокий: где-то под два метра ростом. У него были рыжие волосы, рыжая борода, очаровательная улыбка и теплые небесно-голубые глаза. В руках он держал полбутылки вина и завернутый в газету батон.

– Кто вы? – спросила Элен.

– Гай Барбо, – весело ответил он. – Художник и неудачник, по собственному определению. Я живу по коридору напротив. – Он неопределенно махнул рукой.

– А я – Элен Жано, – смущенно ответила девушка.

Он через плечо заглянул к ней в комнату.

– Невероятно! – воскликнул он. – У вас здесь места больше, чем у меня.

Элен невольно рассмеялась:

– Неужели?

– Сами убедитесь, когда увидите мою дыру. Так можно мне войти?

Элен на миг растерялась, не зная, как быть. Может ли она принимать у себя мужчину? Хорошо ли это? Решив, что ничего страшного не произойдет, она молча кивнула и посторонилась. Гай поставил бутылку вина и хлеб на кухонный стол.

– Вы уже ужинали? – спросил он. – Вижу, что нет. – Он вел себя очень уверенно. – Тогда поужинаем вместе.

Он придвинул стол к кровати и развернул газету. Кроме хлеба, там оказались кусок рокфора, коробка сардин, батон твердой салями. Гай открыл сардины, расстелил на столе газету и разложил на ней еду.

– Как вкусно! – восхитилась Элен, усаживаясь с ним рядом.

– Пища бедняков, – рассмеялся он. – Топливо для наших тел. Увы, этого недостаточно, чтобы согреть наши души.

Элен со стуком захлопнула за собой дверь бутика. На улице все еще шел дождь. Опять неудача, с безысходностью подумала она и тяжело вздохнула. Сегодня надо платить за жилье.

Элен ходила наниматься на работу продавщицей в новый элегантный бутик напротив Сент-Клотильд. Владелица бутика мадам д'Арбо экзаменовала ее в маленьком кабинете, расположенном в глубине магазина.

Ее строгие глаза изучали Элен сквозь элегантные очки в голубой оправе. К несчастью, девушка совершенно ее не впечатлила. Даже лучшее платье Элен было печальным контрастом и явной противоположностью ее – такому изысканному! – магазину. Ко всему прочему Элен попала под дождь и сейчас сидела перед ней вся промокшая.

– Какой опыт у вас имеется в розничной торговле, мадемуазель? – спросила мадам д'Арбо мурлыкающим голосом.

– Я работала в магазине готового платья, – ответила Элен.

– О! Интересно, где?

– В Сен-Назере.

Мадам задумалась.

– Сен-Назер? Дайте-ка вспомнить. Сен-Назер… – Она покачала головой. – Он расположен недалеко от Канн?

– Нет, мадам, – не могла сдержать улыбки Элен. – Сен-Назер расположен на побережье Бискайского залива.

– А-а… – Мадам д'Арбо встала. – По правде говоря, мы ищем кого-нибудь с большим… – Она натянуто улыбнулась. – Более опытного. С более изысканными манерами. Видите ли, мой бутик «Белая кошка» имеет международную клиентуру, мадемуазель. Боюсь, что…

На лице Элен отразилось отчаяние.

– Но, мадам! Я очень способная. Я быстро всему научусь! Вот увидите…

– Бесполезно просить меня. Мне очень жаль, что вы зря потратили время.

Глава 2

– Мадемуазель, сегодня надо платить за квартиру, – строго сказала консьержка, едва Элен вошла в подъезд.

– Очень жаль, мадам Герэн, но сегодня у меня нет денег. Может, завтра.

– Завтра?! – завопила женщина. – У меня приказ собирать деньги в день оплаты! Значит, сегодня. Когда вы поселялись здесь, вас предупреждали.

– Я помню. Просто повремените еще несколько дней, – умоляла Элен. – Брат скоро пришлет мне деньги.

– Сожалею, мадемуазель. Или платите сейчас – или выметайтесь!

Тут входная дверь отворилась, однако человек, по всей вероятности, входить раздумал и постарался улизнуть. Элен разглядела Гая Барбо, который удирал, как нашкодивший кот.

– Месье Барбо! – Резкий голос мадам Герэн заставил Гая остановиться. – Вас тоже это касается!

Гай покорно подошел к консьержке. С его пальто стекали капли дождя, мокрые рыжие волосы прилипли к голове. Он вымученно улыбнулся Элен.

– Тебе сегодня повезло? – спросил он.

– Нет, – ответила Элен, качая головой.

– У вас есть деньги? – потребовала ответа Герэн, уперев руки в бока.

Гай тяжело вздохнул и опустил глаза.

– Еще несколько дней. Пожалуйста.

– Уже было. Идите наверх и собирайте вещи, а не то позвоню в полицию.

– Но мои картины! Мои холсты! Мне понадобится несколько дней, чтобы вывезти их. – Он в отчаянии посмотрел на Элен.

– У вас, случайно…

Девушка покачала головой.

– Разве вы не слышали, что меня тоже выгоняют?

Внезапно он схватил ее за руку и оттащил в сторону.

– Слушай, – возбужденно зашептал он. – Сколько денег у тебя осталось?

– Около сорока франков, а что?

– А у меня пятьдесят, – быстро подсчитав в уме, воскликнул он. И что это нам дает?

– Неужели не понимаешь? Ты платишь за комнату семьдесят франков, правильно?

Элен кивнула.

– Поэтому мы отказываемся от моего жилья, и я переезжаю к тебе. Будем соседями по комнате.

– Ну, я не знаю, – протянула нерешительно она. – Ты меня ужасно стеснишь.

– В противном случае нас обоих ждет улица.

– Отношения будут чисто платоническими, – предупредила Элен, прежде чем согласиться.

– Клянусь Богом! – Он торжественно поднял правую руку.

– Месье Барбо, мы даем себе всего лишь месячную отсрочку, – заявила, улыбаясь, Элен.

Через пять минут они поднялись наверх, чтобы перенести его вещи в комнату Элен. Дверь открылась, и девушка остолбенела. У стены стояло огромное полотно длиной во всю комнату.

– Потрясающе! – воскликнула она.

– На сегодня это моя лучшая работа, – ответил Гай, отодвинул в сторону несколько полотен поменьше и встал рядом с Элен. – Я назвал его «Гиперболическое Вознесение». Работаю над ним уже девять месяцев. Еще пару дней – и закончу.

Элен не могла оторвать от картины глаз. На полотне весьма сюрреалистично была изображена Мадонна, парившая в пространстве на фоне яркого света. Создавалось впечатление, что в ее тело заложен заряд динамита и ее увековечили в самый момент взрыва.

– Вот закончу и отнесу в галерею Лихтенштейна, – сказал Гай. – Андре Лихтенштейн сам приходил сюда две недели назад. Хочет выставить ее на продажу. Говорят, он самый удачливый галерейщик в Париже.

– Ну и чудно, – отозвалась Элен. – Думаю, тебе нечего даже беспокоиться. Картину просто с руками оторвут.

– Ты правда так считаешь?

Не отрывая глаз от полотна, Элен кивнула:

– Картина прекраснее многих из тех, что я видела в Лувре. Прямо Рафаэль, да и только! Просто не поддается описанию.

В субботу они завтракали хлебом и фруктами. Хлеб был черствым: буханка пролежала целых два дня. Но лучше есть такой хлеб, чем вообще ничего. А фрукты Гай нашел накануне в пищевых отходах. Элен решила, что лучше есть их в салате – по крайней мере аппетитнее.

– Вот уж не думал, что ты такая хорошая стряпуха! – восхитился Гай. – Кроме соседки по комнате, я получил еще и классного повара. Молодец. Салат – хорошая замена ампутированным яблокам.

Элен улыбнулась: ей было приятно.

– Ты собираешься рисовать? – спросила она. Гай кивнул.

– Ладно, я тогда пойду погуляю.

Элен зашла за картину и сняла с крючка свою одежду. Сегодня она наденет свитер поверх юбки и подпояшется кожаным ремнем: сейчас это модно. Возможно, она даже заколет волосы. Девушка улыбнулась: интересно, пойдет ей такая прическа?

– Мне выйти, пока ты переодеваешься? – спросил Гай.

– Не надо, я переоденусь в туалете. Там по крайней мере есть зеркало.

Гай кивнул, снял с окна скатерть и распахнул его. Комната тотчас наполнилась ярким светом, вместе с ним ворвался и свежий ветер.

– Надень пальто, а то простудишься, – посоветовала Элен.

Но Гай ее не слышал, он уже был совсем в другом мире.

Элен гуляла несколько часов подряд. Сначала она прошлась по старым улочкам Монмартра и перешла по арочному мосту на левый берег Сены. Вокруг полно народу, в маленьких уличных кафе сидели посетители. В Париже чувствовалось приближение весны.

Проходя мимо магазинов дамского белья, Элен увидела в витрине свое отражение. Она не поверила своим глазам. Зачесанные вверх волосы совершенно изменили ее облик: она стала выше ростом, женственнее. К ее удивлению, прошедшие несколько недель вынужденного поста только пошли ей на пользу. Детская округлость навсегда исчезла, теперь она была не просто стройной, а весьма изящной и очень грациозной. Глаза на похудевшем лице казались больше и привлекали внимание. Посмотрев на себя в профиль, Элен осталась довольна и при этом отметила, что ей всегда следует подчеркивать пояском талию.

Незаметно для себя она тихонько запела. Сейчас Элен чувствовала себя увереннее. Она теперь больше походила на настоящую парижанку, красивую и модную; осталось только приобрести немножко лоска. Что ж, она постарается перенять походку и манеры наиболее элегантных дам.

Когда она достигла бульвара Сен-Жермен, там уже вовсю работали фокусники. Они развлекали маленьких ребятишек, которые от восторга визжали и хлопали в ладоши. Улыбнувшись, Элен остановилась и стала наблюдать из праздного любопытства. Но пока она на них глядела, в памяти всплыли фокусники из ее прошлого. Глаза вмиг потухли. Другие фокусники – Другое время. То время, когда была жива Мишель.

Много лет назад…

Внезапно время для Элен заскользило в прошлое. Возможно, причиной тому послужило завораживающее зрелище красных шариков, посланных в воздух умелой рукой и ловко пойманных с такой гипнотической ловкостью. Или может, причиной стали крики детей. А может, во всем виновата весна, запах» которой витал в воздухе? Так или иначе, но что-то открыло давно запертую на замок дверцу ее памяти и у нее перед глазами поплыли воспоминания детства. Голова ее закружилась, к горлу подступила тошнота. Впечатление было таким, будто она несется на каруселях и весь мир несется и кружится вместе с ней.

Словно находясь в трансе, она повернулась и продолжила прерванную прогулку, но на сей раз это была не бесцельная прогулка праздношатающегося человека. Теперь у нее была цель, и она шла к своей цели, влекомая неведомой силой, словно какой-то невидимый магнит тащил ее в определенном направлении. Вмиг стих шум большого города, крики детей снизились до шепота. Единственным громким звуком был стук ее каблучков по мостовой, который с каждым шагом становился все громче и отчетливее, словно раскаты грома. Даже мостовая под ее ногами пришла в движение и стала коробиться, словно череда набегающих волн.

И вот над ее головой грянул гром. Ее бросило в жар, она обвила руками фонарный столб, чтобы не упасть. Тело ее обмякло, и она безжизненно повисла на руках.

Какой-то пожилой человек участливо посмотрел на нее.

– Что с вами, мадемуазель? – спросил он встревоженно. – Вам плохо?

Глубоко вздохнув, Элен мотнула головой. Мужчина двинулся дальше.

Следующие полчаса она шла не останавливаясь. Головокружение прошло, голова прояснилась, а следом пришло и новое понимание. Теперь она знала, чего хочет.

Девушка без труда нашла крутую каменную лестницу, что вела на вершину холма. Прошло почти десять лет, а казалось, было только вчера.

Вот перед ней маленький сквер, а вот и скамья, где она обычно играла с куклой Антуанеттой. Вокруг та же акация, и деревья такие же голые, что и в тот раз.

А там, через аллею, стоит дом. Элен с любопытством рассматривала его. Теперь, когда она выросла, он кажется гораздо ниже. И какой-то весь обшарпанный. Дверь канареечно-желтого цвета навеки исчезла, но окна первого этажа все еще закрывали решетки с причудливыми узорами и, как и прежде, над крышей торчали белые купола собора Сакре-Кер. В воздухе висел тяжелый запах жирной пищи. Кто-то готовил свиное рагу.

Вот в этом доме она и жила бы сейчас, если бы тетя Жанин не продала его без всякого на то разрешения, с горечью подумала Элен. Он по праву принадлежал ей и Эдмонду. Дом украли у них из-под носа. Губы Элен крепко сжались. Украли…

Девушка продолжала рассматривать дом. Если бы… если бы он все еще принадлежал им, она бы сейчас избежала многих проблем. У нее были бы отдельная гостиная и кухня, выходящая дверью в сад. Ей бы не пришлось сейчас ютиться в одной комнатенке с Гаем Барбо. Возможно, она даже имела бы постоянный доход от сдачи комнат верхнего этажа. Не было бы проблем с деньгами, постоянных стычек с непреклонной консьержкой, не было бы нужды копаться в отбросах, собирая сгнившие фрукты…

Внезапно голова опять пошла кругом, и Элен без сил опустилась на скамью.

Словно при замедленной съемке, перед ней поплыли страшные картины прошлого: мама, которую бош без пощады ударил сапогом в живот. Даже сейчас она слышала ее жуткий крик от нестерпимой боли. Потом в ушах раздался громкий выстрел ружья, который отбросил Мишель к кухонной двери, где она и осела, точно мешок с картошкой.

Элен резко поднялась и быстро зашагала прочь. Слезы застилали ей глаза, и она то и дело вытирала их руками. Нет, этот дом не для нее. Она никогда не захочет вернуться сюда снова. Никогда.

«Хорошо, что этот вор Пьер продал его, – убеждала она себя, идя по булыжной мостовой. – Что толку пытаться жить в доме, полном отвратительных призраков?»

Она чуть ли не бежала в их с Гаем комнатушку. Его компания сейчас была ей крайне необходима.

Когда она вернулась, окно все еще было открыто. Комната промерзла. Гай не проронил ни слова. Он сидел на полу, прислонившись к стенке и устремив взгляд на «Гиперболическое Вознесение».

Переступив через палитру, Элен уселась рядом. Ей ничего не надо было объяснять, она и сама видела, что работа закончена.

Элен вдруг молча встала и вышла из комнаты. Ровно через десять минут она вернулась с бутылкой шампанского. Конечно, это безрассудство: каждое су было у них на счету, но… Девушка наполнила шампанским бутылки из-под молока, служившие им питьевыми емкостями, и протянула одну из них Гаю. Они молча чокнулись.

– За твой шедевр, – торжественно провозгласила Элен. – За твое будущее!

Гай молча кивнул. Да, картина удалась, к тому же на его стороне Андре Лихтенштейн, настоящий гений в области открытия новых талантов.

Гай улыбался. Дорога к известности и славе проторена. Кто знает, может, со временем из него выйдет второй Пикассо или второй Дали. Сейчас все казалось возможным.

Но этого никогда не случится.

Глава 3

Вне себя от счастья, Элен вихрем пронеслась мимо испуганной мадам Герэн и, перепрыгивая через две ступеньки, взлетела по лестнице. Пот струился по ее лицу, и сердце выскакивало из груди, когда, распахнув дверь, она ворвалась в комнату.

Гай с удивлением посмотрел на ее раскрасневшееся лицо.

– Что за пожар? – поинтересовался он. Открытым ртом хватая воздух, Элен села на кровать.

– Не могла дождаться… Спешила сообщить тебе… Все время бежала…

– Отдышись, – сказал Гай. – Потом все расскажешь. Принести тебе воды?

Элен кивнула, затем дрожащими руками схватила бутылку и стала жадно пить.

– Теперь мы богаты! – выпалила наконец она. – Я нашла работу!

– Что? – Гай крепко схватил ее за плечи и повернул к себе. – Где? Каким образом?

Глаза Элен сияли.

– По объявлению. Я не стала говорить тебе о нем, чтобы напрасно не обнадеживать. Наконец-то у нас будут деньги! Мы сможем купить еды и даже заплатить за квартиру!

Вскочив на ноги и подняв руки над головой, она стала неистово отплясывать фламенко. Прищелкивая пальцами, она отбивала чечетку и все время напевала:

– Мы богаты! Мы богаты!

Снизу застучали в потолок. Но только выбившись из сил, Элен повалилась на кровать.

– Ну? – сказал Гай. – Ты что, будешь плясать всю ночь или, может, все-таки расскажешь, какую работу и где ты получила?

– Вообще-то ничего особенного. Я буду работать гардеробщицей, но зато это недалеко от дома и я смогу ходить на работу пешком, даже в дождь. Я думаю, что первой вещью, которую я себе куплю, будет зонтик. – Глаза Элен сияли. – Как хорошо будет ходить с зонтиком под дождем! Теперь я больше никогда не вымокну!

– Так ты будешь работать гардеробщицей? – переспросил Гай.

– Ну да. – Элен беззаботно махнула рукой. – Я понимаю, что это не бог весть что, но говорят, там хорошие чаевые.

– И где же это?

– На улице Тур-д'Овернь.

– Это, случаем, не «Фоли де Бабилон»?

– Ты там был? – удивилась Элен.

Гай покачал головой, и их взгляды встретились.

– Нет, я там не был, но много о нем слышал. Это не совсем подходящее для тебя место, Элен. У него… скажем так… плохая репутация.

Элен сердито набросилась на него:

– Не совсем подходящее? Репутаций? Значит, я не должна там работать только потому, что это ночной клуб?

– Нет, потому что именно там мужчины снимают, девушек, и это девушки особого сорта. Ты понимаешь, о чем я?

– О проститутках. Ну и что из этого? Я не проститутка и не собираюсь ею становиться. Я буду просто гардеробщицей.

– Тогда поступай как хочешь. Я думаю, ты там не задержишься. У них большая текучесть кадров.

Гай поднялся с кровати и, сунув руки в карманы, в раздражении стал ходить по комнате.

– Нам нужны деньги, Гай! Как ты не понимаешь? Это наш единственный шанс. Через две недели нам снова платить за квартиру. И мне хотелось бы нормально питаться.

– Как ты не понимаешь, что «Фоли де Бабилон» гораздо хуже, чем помойка! – вспылил Гай. – Неужели ты думаешь, что работать в отхожем месте хуже, чем питаться его отбросами?

Гай сорвал с крючка свое пальто и брезгливо бросил Элен:

– Пойду пройдусь. Мне надо подышать свежим воздухом.

Уход Гая ошеломил Элен, но что поделать – он слишком упрям, чтобы слушать ее доводы.

Внезапно она заметила, что в комнате чего-то не хватает. Ах да, картина, где она? Андре Лихтенштейн, должно быть, забрал ее, пока она отсутствовала. Теперь понятно: в своем ликовании по поводу этой жалкой работы она похитила лавры Гая.

Элен бросилась к двери и, распахнув ее, закричала:

– Гай! Гай, пожалуйста, вернись!

Но было слишком поздно. Ее крики были встречены громким стуком парадной двери. На всех четырех этажах в окнах задрожали стекла.

Элен добралась до ночного клуба на улице Тур-д'Овернь за полчаса до его открытия. Ночь была темной, но красные неоновые фонари над входом еще не горели.

Перед двойной стеклянной дверью она в нерешительности замерла. Стекло было закрашено сиреневой краской, с тем чтобы любопытствующие не могли бесплатно заглядывать в зал, ей же это показалось зловещим предзнаменованием и вызвало новые опасения. Никогда прежде она не работала в большом городе, не говоря уж о ночном клубе, и сейчас так и обмирала от страха. Сердце Элен забилось сильнее. А вдруг «Фоли де Бабилон» еще более злачное место, чем описывал его Гай? Ей захотелось поскорее удрать отсюда и больше никогда, никогда… Нет, ей нужны деньги. Подбадривая себя глубокими вдохами, она решительно толкнула тяжелую дверь. Ее трясло как в лихорадке.

В нос ей ударил затхлый запах табака и пролитого спиртного. Лавируя между маленькими столиками, она направилась к большой сцене, которая занимала всю переднюю часть огромного помещения. По мере продвижения к сцене девушка более-менее рассмотрела интерьер.

Ее страх сразу же исчез. Она ожидала встретить здесь чуть ли не огнедышащего дракона, а все вокруг оказалось до смешного балаганным. Видимо, местный декоратор отличался безнадежно плохим вкусом и сильным пристрастием к лиловому и розовому. По крайней мере в такие цвета были выкрашены тяжелый занавес на сцене и макеты двух негритянок по сторонам.

В помещение кафе было втиснуто с сотню столиков с розовыми скатертями и лампами под розовыми абажурами. Рядом с розовым телефоном на каждом столе была розовая карточка с большим черным номером – очевидно, для того, чтобы клиент инкогнито мог позвонить на любой столик по указанному на карточке номеру.

За розовой стойкой бара стояли две пожилые алжирки и со скучающим видом натирали до блеска стаканы, а рядом сидел здоровенный алжирец-вышибала. Он чистил ногти перочинным ножом и наблюдал за приближением Элен. Его черные глаза под кустистыми бровями так и впились в нее.

– Парадная дверь только для посетителей, – произнес он на плохом французском. – Служащие проходят через боковую. – Он кивнул головой куда-то влево.

– Простите, – смутилась Элен. – Меня никто не предупредил.

– Просто имей в виду на будущее. Этот клуб принадлежит месье Блонду, а месье Блонд не прощает ошибок, особенно таким хорошеньким дамам. – Он оглядел Элен с ног до головы.

– Постараюсь запомнить, – отозвалась Элен с натянутой улыбкой.

– Будь умницей и делай что тебе говорят. – Закуривая сигарету, он тем временем рассматривал Элен. Девочка свеженькая и здоровая, не то что все эти измученные, одутловатые танцовщицы и размалеванные шлюхи. Да, она по-настоящему красива. Если месье Блонд не наложит на нее лапу, тогда, возможно… – На лице его заиграла улыбка. – А сейчас будь хорошей девочкой, – продолжил он дружелюбно, – иди за сцену и спроси Маму. Она подберет тебе костюм и скажет, что делать.

За кулисами было настоящее столпотворение. Верхний свет здесь был ярче, чем в кафе, и от него исходил нестерпимый жар. Элен увидела высоких длинноногих шоу-герлз в блестящих бикини и с массой перьев на головах, мускулистых шоу-боев в обтягивающих тело смокингах или непристойных набедренных повязках. Все они со скучающим видом покуривали сигареты. Несмотря на грим, на их лицах проступали прыщи и неровности.

Рабочие сцены в панике носились из угла в угол, периодически покрикивая на столяра, который никак не мог починить сломанную декорацию. Пищал кларнет.

Элен поразила убогость декораций. На вершине высокой, покрытой золотой краской пирамиды стояли, вздыбившись, три огромных коня с разноцветными плюмажами.

Внезапно пол под ногами пришел в движение. Элен в ужасе посмотрела вниз и поняла, что стоит на вращающейся сцене. Едва она сошла на твердый пол, как оказалась в окружении щебечущих девушек в розовых бикини и головных уборах с плюмажами из розовых страусовых перьев.

– Я больше не вынесу этого, – ныла одна из них. На ее голове был «конский хвост», а второй точно такой же – сзади. – Месье Блонд просто садист – заставлять нас так рано надевать костюмы! У меня ноги гудят, сейчас бы сесть и отдохнуть. – Она фыркнула и топнула ногой. Хвост сзади взметнулся вверх, как у настоящей лошади. Элен не выдержала и прыснула.

Девушка тотчас обернулась и сердито уставилась на незнакомку.

– Тебе, значит, смешно?

Элен прикрыла рот рукой и попятилась.

– Нет, нет, мадемуазель, – пробормотала она смущенно. – Простите, я здесь совершенно случайно. Я просто… я ищу Маму.

– Так ты новенькая?

– Я новенькая гардеробщица, – ответила Элен.

– Послушай, золотко, мы все когда-то были гардеробщицами. Дамы, правильно я говорю? – Она незаметно подмигнула своим товаркам.

Все дружно рассмеялись, а Элен густо покраснела.

– Не обращай внимания на Анжелику, – пришла ей на помощь одна из девушек. – Она раздражена, потому что беременна и не знает, где взять денег на аборт. Идем, я отведу тебя к Маме. Меня зовут Дениза, – добавила она с улыбкой.

Они подошли к открытой двери одной из гримерных, и Элен заглянула туда. Старый коротышка с какой-то немыслимой челкой на голове, одетый в белую с кружевными рюшами рубашку, накладывал скрюченными руками грим на лицо одной из шоу-герл.

– Я ничего не вижу через эти ресницы, Мама, – жаловалась девушка. – Они колючие, как щетка!

Человек визгливо засмеялся и вскинул руку.

– Не беспокойся, дорогая , в худшем случае они просто проколют тебе глаза. Вот так. – Растопырив пальцы, он показал, как именно, затем, отступив назад, полюбовался результатом своей работы и, потирая руки, заметил: – Просто шикарно, дорогая!

– Это он – Мама? – удивленно спросила Элен, указывая на коротышку.

Дениза кивнула:

– Если не обращать внимания на его язык, то он совершенно безвредный. Для девушек, правда. Мальчики его не любят, потому что он постоянно их лапает. Мы зовем его Мамой, поскольку он скорее похож на женщину, и ему нравится. Он, словно наседка, заботится о нас, и мы все его очень любим.

Шоу-герл тем временем придвинулась к зеркалу и попробовала рассмотреть себя получше.

– Я ослепну буквально через пять минут, – захныкала она.

Просунув руки ей под мышки, тем самым изобразив пропеллер, Мама потащил ее к двери.

– Лети, дорогая! – Внезапно его взгляд упал на Элен. – Сейчас я упаду в обморок! – взвизгнул он. – Откуда эта телка? Боже мой! Вы думаете, из этой красотки можно сделать раскрашенную шлюху?

– Она наша гардеробщица, – сказала Дениза.

Мама засуетился вокруг Элен, рассматривая ее со всех сторон.

– Гм-м… У тебя чудесная кожа. Пожалуй, я сделаю из тебя доярку. – Он задумчиво пожевал губами. – У меня как раз есть подходящий костюм.

– Еще чего не хватало! – рассердилась Дениза. – Это один из его крестьянских костюмов, причем дурацкий. У него лиф с низким вырезом, так что груди практически вываливаются наружу, кружевная отделка и крестьянский чепец времен Марии-Антуанетты. Фу! – Дениза выразительно поморщилась.

– Что значит «фу?» – рассердился Мама. – Я сам его придумал. Крестьянский верх, чулки-сеточка и все такое прочее. Очень красиво!

Отвратительно! – огрызнулась Дениза. – Ты что, ослеп? Неужели не видишь, что перед тобой классная девочка? Одень поскромнее, чтобы она не смотрелась как шлюха. Иначе мы устроим тебе темную и отрежем твой член!

– Гадкие девчонки! – взвизгнул Мама. – Вы не посмеете!

В шесть утра девушки гурьбой высыпали на аллею через служебный выход. Уже рассвело, небо поголубело. Элен зажмурилась. Приятно было увидеть дневной свет после душной атмосферы клуба с его темным залом, подсвеченным розовыми лампами, и постоянным мельтешением на сцене.

У выхода ее поджидал Гай. Сердце Элен оборвалось.

– Ну как дела? – спросил он.

– В общем, нормально, – ответила Элен.

Как ни странно, ей действительно понравилось. Может, из-за того, что у нее наконец была работа, а может, потому, что девушки и впрямь были неплохими.

– Ну что же, хорошо. Потом расскажешь мне подробнее.

– Увидимся вечером, – дернув за рукав, сказала ей Дениза и вдруг, нагнувшись к самому уху, зашептала: – Какой у тебя красивый мужчина, и похоже, джентльмен. Подумать только, дожидался тебя так долго, чтобы проводить домой! Поскорее прибери его к рукам и окольцуй. Хорошего сна! – пропела она, весело помахав рукой.

Элен рассмеялась в ответ.

– Ты, наверное, устала, – сказал Гай, взяв Элен под руку.

– Я совершенно разбита. Никогда не работала так много. С девяти вечера на ногах.

Какое-то время они шли молча. Внезапно Элен остановилась и виновато посмотрела на Гая.

– Гай, – сказала она, – мне очень жаль. Я вчера была так возбуждена, что даже не заметила отсутствия твоей картины.

– Я тоже вел себя не лучшим образом. Зря я говорил с тобой таким тоном и поучал тебя – ты никогда не станешь дрянью. Придешь ко мне на выставку?

– Обязательно.

– Конечно, там будет выставляться еще двадцать– тридцать картин других художников, но это только начало. Месье Лихтенштейн полагает, что шансы выручить за картину хорошие деньги очень велики. А теперь расскажи, как тебе работа?

Элен пошарила в кармане и вытащила смятые купюры.

– Господи! Сколько же там?

– Я даже не успела подсчитать. Мне досталась треть всех чаевых. Треть пошла хозяину кафе, остальное – Иветте, второй гардеробщице. Слушай, давай отметим это событие хорошим завтраком?

– Думаешь, надо отметить?

– Конечно! Это всего лишь деньги.

Спустя полчаса они уже завтракали кофе с рожками в каком-то захолустном кафе.

При этом Элен пыталась успокоить Гая, который хохотал на все кафе.

– Правда же, Гай, я серьезно. Мне и в голову не приходило, что я должна… раскошеливать его. Я очень понравилась этому седовласому, и он пригласил меня за столик выпить шампанского. Я не хотела, но Иветта сказала, что я не должна отказываться. Пришлось подойти к нему. Он был очень любезен и пригласил меня сесть. Один из официантов – а они все алжирцы – тут же к нам подскочил: «Хотите что-нибудь выпить, мадемуазель?» А я ответила: «Да, хочу. Принесите стакан минеральной воды». Не прошло и трех минут, как официант вернулся и сказал, что меня немедленно хочет видеть хозяин заведения месье Блонд. Я подумала, что он будет настаивать, чтобы я пошла с этим стариком в гостиницу или еще куда-нибудь, и придумала тысячу отговорок. «Мадемуазель, – ровным тоном начал месье Блонд. – Элен в точности копировала голос своего хозяина. – Я не знаю, из какой глухой деревни вы приехали в Париж, но позвольте вам кое-что объяснить. Вы представляете себе, как мы зарабатываем деньги?..» Я тупо уставилась на него и спросила: «Продажей билетов?» А он ответил: «Нет, мадемуазель. Продажей шампанского. Каждый раз, когда посетитель предлагает вам выпить, вы должны заказывать шампанское. Ясно?»

У Гая слезы брызнули из глаз. Он смеялся так заразительно, что Элен тоже схватилась за живот.

– Знаешь, – успокоился наконец Гай, – уж если кто и испортит репутацию этого места, так это ты.

Глава 4

Неделю спустя, ровно в полночь, в «Фоли де Бабилон» появилась Жослин. Небрежно сбросив норковое манто на стойку гардеробной, она взяла пластмассовый номерок под номером 47 и проплыла мимо метрдотеля к столику 21. Глаза всех мужчин тотчас устремились ей вслед. За ней тянулся тяжелый сладкий запах лаванды.

Лаванда! «Эта сука еще пользуется лавандой», -подумала Элен, крепко вцепившись в стойку, в то время как перед ее глазами пронеслись картины Парижа 1944 года и роскошного борделя миниатюрной мадам Чанг. На Жослин был тогда пеньюар из бледно-голубого шифона, и говорила она хриплым шепотом: «…за информацию о них предлагается награда… полмиллиона франков… Мы сможем купить три, а может, даже и четыре платья у лучших кутюрье!»

Вот такая тогда была их цена. В обмен на три-четыре платья отдать четверых детей в лапы нацистов!

Элен посмотрела вслед Жослин. Первый шок от встречи прошел, на смену ему пришла глухая ненависть, которая завладела всем ее существом.

– Что случилось? – встревоженно спросила Иветта.

– Ничего, – ответила Элен охрипшим голосом.

– Ну так повесь тогда манто.

Элен отшатнулась от него, словно от клубка змей.

Иветта, взглянув на сменщицу, сама повесила манто.

Всю ночь Элен не спускала с Жослин глаз. Надо отдать ей должное, выглядела она потрясающе. Грациозная, с чувством собственного достоинства, она ни разу не взглянула на сцену. Она вела Себя так, будто сама была звездой «Фоли де Бабилон». И в общем, где-то была права.

Да и одета она была как звезда: открытое вечернее платье красного цвета, белые, выше локтей, перчатки. Красота ее завораживала. Стройное тело, роскошные груди, все те же золотистые волосы, тонкие светлые брови. Вот только взгляд голубых глаз изменился, стал каким-то отсутствующим.

«Значит, Жослин уже не работает в высококлассном борделе, – злорадно подумала Элен. – Стала проституткой в обычном ночном клубе. Но она еще не такого заслуживает! Шлюха и предательница, пособница нацистов!»

Глаза Элен сверкнули ненавистью. На Жослин лежит ответственность за то, что их портреты попали во все газеты бошей. Это она виновата в том, что Мари прижигали сигаретой. Из-за нее навсегда исчезли ее сестры.

Да, судьба была милостива к Жослин, даже очень милостива.

Целый час она сидела за столом, потягивая шампанское, куря сигареты и отвечая на телефонные звонки. Но время шло, и ее хладнокровие улетучивалось. Она начала нервничать и озираться по сторонам. «Интересно, почему? – сгорала от любопытства Элен. – Ведь телефон ее звонил непрерывно».

Наконец к столику Жослин подошел высокий темнокожий бородач. Обменявшись с Жослин парой фраз, он осторожно запустил руку в карман и что-то незаметно ей передал. Жослин зажала это «что-то» в кулаке, а мужчина ушел. Бросив украдкой взгляд по сторонам, Жослин встала и направилась в дамскую комнату.

Немного поколебавшись, Элен обратилась к Иветте:

– Мне надо в туалет. Можешь меня прикрыть?

– Конечно. Тебе плохо?

– Похоже, я что-то съела, – ответила Элен, и не успела Иветта прояснить ситуацию, как она уже выскочила из гардеробной.

Дамская комната располагалась в конце коридора. Элен закрыла дверь и остановилась посредине, залитая ярким светом. Здесь было сравнительно тихо. Она посмотрела на двери кабинок.

Девушки рассказывали, что все запоры на них сломаны по приказу месье Блонда, который не терпел никаких грязных делишек. Просто одна из проституток привела однажды туда своего клиента.

Элен открыла дверь первой кабинки: пусто. Вторая тоже была пуста. Распахнув дверь третьей, она чуть не вскрикнула. На унитазе сидела Жослин. Глаза ее были закрыты, длинная белая перчатка спущена, а на внутреннем сгибе руки торчал шприц для подкожных инъекций.

Элен быстро закрыла дверь. В своей эйфории Жослин ее даже не заметила. Выйдя из туалета, Элен, раздумывая, остановилась у телефона. Плотно сжав губы, она рассеянно посмотрела на него. И вдруг ей в голову пришла блестящая мысль. Девушка стремглав бросилась обратно в гардеробную.

– Зачем тебе мелочь? – подозрительно спросила Иветта.

– Мне срочно надо позвонить, – ответила Элен.

Иветта неохотно порылась в коробке для чаевых и протянула ей монету.

– Только быстрее. Месье Блонд не любит, когда его служащие слоняются без дела.

Краем глаза Элен наблюдала за дамской комнатой. Жослин пока еще не вышла.

– Благодарю за совет, – сухо ответила она и побежала звонить в полицию. Едва она набрала номер, как появился один из вышибал. Элен переждала, пока он отойдет подальше, сообщила все что хотела и вернулась на рабочее место.

– Сколько сейчас времени? – взволнованно спросила она у Иветты.

Иветта, взглянув на часы, снова с подозрением посмотрела на Элен.

– Что случилось? Ты кого-то ждешь?

– Нет…

И тут Элен вся напряглась: Жослин возвращалась к своему столику. Она больше не нервничала: сказывалось действие героина. К ее столику подошел официант, вынул из ведерка со льдом бутылку шампанского и наполнил бокал. Жослин улыбнулась. Когда зазвонил телефон, она сняла трубку и, посмотрев в том направлении, откуда ей звонили, едва заметно кивнула. Тотчас из-за столика под номером 16 встал толстый коротышка в вечернем костюме. Горя от нетерпения, он подошел к Жослин и, склонившись, дал ей прикурить.

Через несколько минут у входной двери послышалась какая-то возня. Элен выглянула из гардеробной. Два жандарма, оттолкнув вышибалу, вошли в кафе и сразу направились к Жослин. Та не скрывала своего удивления. Один из жандармов взял ее сумочку, вытряхнул на стол содержимое, а затем поднял с места и ее. Жослин вскрикнула. Жандарм грубо спустил перчатку с ее руки. Она замерла, только плечи вздрагивали. Все разговоры в зале смолкли. К столику в сопровождении вышибалы быстро приблизился месье Блонд. Темный костюм хозяина клуба и солнцезащитные очки резко контрастировали с желтыми крашеными волосами. Он отвел в сторонку одного из жандармов, явно пытаясь закончить все миром. На сцене играл оркестр, и девочки выбивались из сил, чтобы привлечь к себе внимание, но никто уже на них не смотрел: посетители спешили расплатиться, проститутки хватались за свои сумочки.

– Что происходит? – спросила Иветта, отталкивая Элен в сторонку, чтобы лучше видеть.

– Кого-то арестовали, – ответила та.

– Уж не по твоей ли милости? – с пристрастием спросила Иветта. – Так вот для чего тебе понадобилась мелочь – ты звонила в полицию! Теперь я понимаю, почему ты так нервничала.

Элен опустила глаза.

– Сука! – взвизгнула Иветта. – Нас уже привлекали несколько раз за нарушение закона. Хочешь, чтобы заведение закрыли и все мы остались без работы?!

– Мне очень жаль, – смутилась девушка. – Я как-то не подумала об этом.

– Она не подумала! Где твои мозги? Если другие узнают, что ты наделала, тебе выцарапают глаза.

– Но ведь ты им не скажешь?

– На этот раз нет. – Иветта улыбнулась. – Жослин – мерзкая дрянь, каких свет не видывал.

После ухода полиции обстановка в клубе постепенно нормализовалась. Месье Блонд лично поговорил с каждым из посетителей, и многие остались. Но тут тот самый вышибала, что видел Элен у телефона, зашептал что-то на ухо хозяину. Месье Блонд кивнул и ушел к себе в кабинет. Вышибала подошел к гардеробной и поманил пальцем новую гардеробщицу.

Иветта бросила на Элен тревожный взгляд. Та в ответ только натянуто улыбнулась.

Кабинет месье Блонда располагался в том же коридоре, что и дамская комната. Хозяин, так и не сняв своих темных очков, невозмутимо посмотрел на Элен и указал на вышибалу.

– Хуари сказал мне, что ты звонила по телефону.

– Да, – тяжело вздохнула она: отрицать было бесполезно.

– В полицию?

Элен кивнула.

Месье Блонд нервно хрустнул пальцами.

– Можно узнать почему?

Элен опустила глаза на дорогой ковёр.

– Это личное, – ответила она наконец.

– Вы полны сюрпризов, мадемуазель. У меня такое впечатление, что вы задались целью погубить нас.

– Я вовсе не хотела доставлять вам неприятности, – поспешила заверить его Элен, но тут же прикусила язык. Что она ему скажет? Что звонок в полицию был ее личной местью? Что у нее не было никакой задней мысли?

– Боюсь, вы не оставили мне выбора, мадемуазель, – заметил месье Блонд. – С этой минуты вы здесь больше не работаете.

Элен смотрела на импозантное каменное здание на Фобур-Сен-Оноре. Оно было лучшим образцом парижской архитектуры. Неоклассицизм восемнадцатого века. Фасад его украшали колонны, а верх венчала высокая мансарда. Здание больше походило на дворец, чем на коммерческое строение. Андре Лихтенштейн арендовал под свою галерею большую часть первого этажа.

– Выглядит устрашающе, – заметила Элен.

– Ерунда, – рассмеялся Гай.

– Мне просто кажется, что я здесь не ко двору. Пожалуй, я еще не готова для высшего общества.

– Может, оно не готово для тебя? Пошли.

Гай взял Элен за руку и подвел к большой стеклянной двери.

Галерея была полна народа. Элен с первого взгляда сумела отличить художников от покупателей. Художники были одеты победнее, хуже подстрижены. Картина «Гиперболическое Вознесение» занимала самое почетное место и сразу бросалась в глаза. Она висела на стене главного зала как раз напротив бельэтажа, так что на нее можно было смотреть с двух уровней.

Пробравшись сквозь толпу, к ним подошел Андре Лихтенштейн, высокий солидный человек в хорошо сшитом вечернем костюме. Он больше походил на биржевого маклера, чем на галерейщика. У него были темные волосы с благородной сединой на висках; на носу очки в позолоченной оправе.

– Как чувствует себя наш гений? – спросил он ровным голосом.

– Кажется, нормально. – Однако, судя по всему, Гай слегка нервничал.

– А кто ваша красивая спутница? – поинтересовался Лихтенштейн, глядя на Элен.

– Мадемуазель Жано, – ответил Гай. – Элен, разреши представить тебе месье Лихтенштейна.

– Вы очень красивая, мадемуазель, – сказал Андре улыбаясь и тотчас повернулся к Гаю. – Я хочу познакомить тебя с парой, которая заинтересовалась твоей картиной. Возможно, они ее купят.

Гай открыл рот от удивления.

– Как, уже? Это серьезно?

– Вполне, – ответил Лихтенштейн.

Элен сияющими глазами смотрела на Гая, всем своим видом словно говоря: «Вот видишь!»

Лихтенштейн поискал в толпе кого-то глазами и, взяв Элен под руку, повел на бельэтаж.

Оттуда хорошо просматривался весь зал, и картина «Гиперболическое Вознесение» словно парила в воздухе, а сама Дева Мария купалась в застывшей суспензии многоцветных лучей.

Андре Лихтенштейн подвел их к средних лет супружеской паре. Прищелкнув каблуками, он поклонился.

– Мадам Ванель, разрешите представить вам художника, который нарисовал «Гиперболическое Вознесение», Гая Барбо.

Месье и мадам Ванель принадлежали к новому поколению нуворишей, столь характерных для двадцатого века. Месье Ванель сколотил свое состояние случайно, занимаясь пекарским бизнесом. Маленький и толстенький, краснолицый и совершенно седой, он до сих пор был ошеломлен свалившимся на него богатством и, хотя и был миллионером, выглядел так, словно ни на минуту не отходил от печи. Мадам Ванель была полная ему противоположность. Тощая, с каштановыми волосами, уложенными по последней моде, она с наслаждением купалась в деньгах. На ней было чересчур много драгоценностей и косметики, а одежда, как и голос, была слишком кричащей.

Гай, заметно нервничая, улыбнулся мадам Ванель.

Та протянула ему руку, и Гай неловко поцеловал ее.

– Месье Барбо с удовольствием ответит на все вопросы относительно своей картины, – сказал Лихтенштейн, обращаясь к месье Ванелю. – Пожалуйста, не стесняйтесь. Как только вы придете к какому-то решению, позовите меня.

Месье Ванель равнодушно кивнул и взял бокал шампанского у проходящего мимо официанта. Мадам Ванель отвела Гая в сторонку. Она знать не знала, что такое сюрреализм, зато отлично знала, какие картины висят в лучших домах. Картины считались проявлением культуры, а именно культурной дамой она и хотела прослыть, в связи с чем была решительно настроена купить одну из этих отвратительных, совершенно непонятных картин. Тем более что ее познакомили с тем, кого Лихтенштейн с полной уверенностью называл восходящей звездой. «Покупайте его картины, пока они дешевые, – доверительно шепнул он ей. – Через несколько лет цена их будет просто астрономической».

Лихтенштейн остановился поговорить с кем-то из покупателей, а Элен, не желая подслушивать, отошла в сторонку и неожиданно наткнулась взглядом на пожилую женщину, чьи снимки мелькали во всех модных журналах. Одиль Жоли, живая легенда, самая экзальтированная кутюрье двадцатого века! Элен глаз от нее не могла отвести.

Невероятно тоненькая, она выглядела как девочка. На самом же деле ей было семьдесят и она была костлявой, как голодная птичка: шея тонкая и морщинистая, жилы набухшие, похожие на натянутые струны. На ней были очки с толстыми стеклами в черепаховой оправе, а ее коротко стриженные черные волосы, на которых сидела шляпка-котелок, были дерзким для ее возраста анахронизмом. На ней был костюм собственного дизайна из бледно-перламутровой ткани с едва заметными золотистыми прожилками. Злые языки утверждали, что это ее единственный костюм. Улыбка растягивала ее рот от уха до уха, жесты были настолько энергичными, что ее руки мелькали, как крылья пытавшихся летать птенцов, и она по непонятной причине – возможно, оттого что нервничала – все время теребила ими борта своего жакета. Она непрерывно курила, поддерживая руку с сигаретой другой рукой так, чтобы та всегда оставалась на уровне подбородка. Привлекали внимание ее бегающие карие глаза. Хотя мало кто понимал, что она говорит своим дребезжащим голосом, все вокруг внимательно ее слушали.

Внезапно Одиль Жоли подняла глаза и встретилась взглядом с Элен. Ее огромные глаза вспыхнули, она сделала шаг вперед, и толпа расступилась, уступая ей дорогу.

– Всегда носите белое, дорогая, – властно приказала Одиль Жоли, и ее рука с сигаретой описала в воздухе круг. – Никогда, никогда не носите синего, что сейчас на вас. – Она с неодобрением оглядела Элен, – Нет, даже не белый. Белый цвет слишком претенциозный, слишком кричащий. Он слишком бросается в глаза. Носите цвет шампанского. Вот именно – шампанского. – Она катала слово «шампанское» во рту, словно пробовала этот цвет на вкус.

Элен затаив дыхание украдкой взглянула на окружающих. Все они дружно кивали: вердикт Одиль Жоли был неоспорим.

– С сегодняшнего дня, – еле выдавила из себя Элен, – я буду носить только цвет шампанского.

Прекрасно, – продолжила Жоли. – Прежде всего цвет шампанского, а потом еще что-нибудь очень-очень светлое. Но никогда, никогда не носите пастельные цвета или цвета шербета. Они бесцветны и предназначены для людей трусливых. Для людей, которые, желая выглядеть благополучными, кончают тем, что выглядят как пирамида из мороженого. – Одиль окинула Элен оценивающим взглядом. – У вас чудесная фигура, фигура модели. Ваши пропорции просто фантастичны. Скажите, дорогая, вы, случайно, не манекенщица?

– Нет, – выдохнула Элен. Ее тотчас бросило в жар.

– Вы должны быть моделью. Если вас это заинтересует, приходите ко мне в ателье. Ателье мод Одиль Жоли. Это вверх по улице.

Элен машинально кивнула. Случилось то, о чем она и мечтать не смела. Она много слышала о том, что главное – быть в нужном месте в нужный час. Но кто бы мог подумать, что этим местом станет выставка?! А ведь она еще упиралась и пришла сюда только ради Гая. Боже, великая Одиль Жоли предложила ей работу манекенщицы! И все без всяких собеседований, без всякого опыта. Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

– Спасибо, – дрожащим голосом поблагодарила Элен. – Я… я приду в ателье в понедельник. – И тотчас, пробормотав какие-то извинения, она скромно ретировалась в тихий уголок.

Ей нужно было время, чтобы все обдумать. Она познакомилась с выдающейся Одиль Жоли. Более того, знаменитая кутюрье выделила ее из толпы и предложила работу.

Элен оставалась одна не больше пяти минут – к ней вдруг подошел высокий привлекательный мужчина, улыбнулся и протянул бокал шампанского.

– Не помешаю? – вежливо спросил он по-французски, но с сильным английским акцентом.

– Конечно, нет, – поспешно заверила она.

– Не хотите приобщиться к искусству?

«Если только нам удастся что-нибудь рассмотреть в этой толпе», – подумала Элен, а вслух произнесла:

– С удовольствием.

Он осторожно взял ее под руку и принялся со знанием дела рассказывать об экспозиции. Все было как во сне. Когда они остановились перед белой безликой скульптурой, Элен украдкой попыталась рассмотреть своего спутника. Он, в свою очередь, сделал то же самое.

Она быстро отвела взгляд.

– Я даже не знаю вашего имени, – сказал он.

– Мадемуазель Жано. – Она взглянула ему в глаза.

– А меня зовут Найджел, – произнес он с легким поклоном.

– Очень приятно, месье Найджел.

Откинув голову, он весело рассмеялся.

– Я… я сказала что-нибудь не так? – запаниковала Элен.

– Нет, что вы. Видите ли, Найджел – это мое имя, а фамилия – Сомерсет. Зовите меня просто Найджел.

Сердце Элен учащенно забилось. Что сегодня за день? Сначала Одиль Жоли, а теперь вот этот таинственный незнакомец.

– Найджел… – повторила она как бы про себя. – Очень красивое имя. А меня зовут Элен.

– Тоже красиво и полно достоинства.

Девушка посмотрела на него с недоверием, думая, что он шутит, но он вовсе не шутил.

– Думаю, я не потороплю события, – сказал он, – если поинтересуюсь…

Чей-то громкий крик внезапно сотряс высокие стены галереи. Все разом смолкли.

– О Господи, нет! – услышала Элен Лихтенштейна и увидела, как он ринулся на бельэтаж.

– Ради Бога! – гремело откуда-то сверху. – Зеленым! Вы что, полная идиотка? Кому придет в голову приспосабливать картину под софу в вашей гостиной?!

Элен побледнела: голос принадлежал Гаю. Что он там делает? На кого так кричит?

– Простите… – сказала она Найджелу, протягивая ему свой бокал с шампанским и устремляясь вслед за Лихтенштейном. Они нашли Гая у края бельэтажа, лицо его покраснело, вены на висках вздулись и сильно пульсировали. Мадам Ванель, тесно прижавшись к мужу, полными страха глазами смотрела на него.

– Он сумасшедший, – шептала она дрожащими губами. – Сумасшедший!

Гай резко повернулся и обратился к стоявшим вокруг зевакам.

– Эта женщина… – он ткнул пальцем в мадам Ванель, – она желает, чтобы я изменил цвета на своей картине. На такой картине! – Он снова повернулся и указал пальцем на «Гиперболическое Вознесение». – Она хочет, чтобы я проституировал своим талантом, как заурядная шлюха!

Лихтенштейн дотянулся до Гая и схватил его руку, но тот оттолкнул его.

"– Идем, Гай, – позвала его Элен. – Нам пора домой.

Гай издевательски расхохотался:

– Домой! В эту крысиную нору?! Никого не интересует живопись и сами художники! Этим людям на все наплевать! Их интересуют только банковские счета и то, как будет картина гармонировать с их диванами.

– Гай, идем, – умоляла Элен, дергая его за рукав. Гай снова расхохотался, в глазах его светилось что-то демоническое.

– Я никуда не уйду без моей картины! Она слишком хороша для этих… этих… – Не найдя подходящих слов, он потряс высоко поднятыми кулаками. Его било как в лихорадке. Внезапно он сорвался с места и бросился в толпу. Люди испуганно попятились. Перескакивая через две ступени, он сбежал вниз. Все разом подались вперед, посмотреть, что будет дальше. Гай уже продрался сквозь скопище людей на первом этаже.

Добравшись до своей картины, он, задрав голову, взглянул на нее, затем, словно агонизируя, закричал: – Ты слишком хороша для этого мира! Слишком хороша!

Лицо Андре Лихтенштейна окаменело.

– Он конченый человек! – твердо заявил галерейщик. – Я прослежу за тем, чтобы ни одна галерея города не имела дела с этим маньяком!

Элен в ужасе закрыла глаза. И зачем Гай затеял это? Ведь все шло так хорошо. Картину уже почти купили. Объяснил бы спокойно мадам Ванель, что выполнить ее просьбу невозможно. Зачем устраивать такой скандал? Зачем? Зачем?

Внезапно толпа загудела. Элен открыла глаза. Гай, подпрыгнув, старался ухватиться за раму своей картины. Со второго раза попытка удалась, и он повис на раме, болтая в воздухе ногами. Какое-то время «Гиперболическое Вознесение» раскачивалось из стороны в сторону, затем одна из струн, крепившая картину к потолку, с треском оборвалась. Гай, потеряв равновесие, упал, полотно же стало угрожающе раскачиваться из стороны в сторону. Гай ошеломленно смотрел на него и вдруг вскочил с пола и, схватив хромированную скамью, начал колотить по картине, стараясь пробить холст ножками. Когда же появились дыры, он схватил холст обеими руками и начал рвать его на куски.

«Гиперболическое Вознесение» уничтожили те же самые руки, которые его создали.

Глава 5

Элен смахнула пот со лба и опустила малярный валик в таз. Вытерев тряпкой руки, она уперла их в бока и осмотрела комнату. Красота! И всего-то банка краски. Белые в грязных потеках стены буквально преобразились под слоем кроваво-красной краски, которая сгладила все неровности и трещины.

Трехстворчатая ширма, которую она купила на блошином рынке и тоже покрасила в красный цвет, закрывала раковину и маленькую плиту. Недорогой, похожий на кашемир кусок красной ткани с каким-то немыслимым рисунком завершит дело. Часть его уже пошла на скатерть, которой она задрапирует кухонный стол. Оставалось еще купить лампу под абажуром и старую потрескавшуюся картину в позолоченной раме – все это она присмотрела на блошином рынке. Конечно, это не Рембрандт, но все равно красиво. И без штор из той же похожей на кашемир ткани ей не обойтись. Она уже сшила покрывало на кровать из синего хлопка, такими же сделала и часть чехлов на подушки. А еще натянула струну в дальнем конце комнаты, чтобы, закрепив на ней ту же ткань, что и на шторах, получить некое подобие шкафа для одежды.

Элен с отвращением посмотрела на пол. Пора заняться и им. Если раздобыть какой-нибудь рулон недорогого темно-красного линолеума и натереть его воском, эффект будет потрясающим.

Она села на край кровати и задумалась. Гай уехал, и она очень скучала по их бесконечным разговорам, смеху и шуткам. После скандала в галерее он всю ночь где-то пил. Вернувшись в субботу утром, он сразу начал собирать вещи.

– Ты куда? – спросила она.

– Домой, – ответил он с мрачной ухмылкой.

– Неужели в Страсбург?

– Да, в Страсбург, – печально отозвался он.

– Но, Гай, у тебя же талант! Нельзя попусту растрачивать его.

– Я больше не могу писать, – спокойно пояснил Гай. – Во всяком случае, пока существуют такие, как Ванель.

Элен вздохнула и встала с кровати. Приведя квартиру в порядок, она наконец поела. Сейчас, когда она стала моделью, ей непременно надо следить за своей фигурой. Помыв посуду, она решила написать несколько писем.

Париж, 30 июля 1953 г.

Дорогие Жанна и Эдмонд!

Я уже давно вам не писала и чувствую себя ужасно виноватой. Прошу меня извинить, но я была так занята, что не могла выкроить время.

Я стала манекенщицей у настоящего кутюрье. Это ателье мод мадам Одиль Жоли. Звучит впечатляюще. Правда, пока я только своего рода живой манекен для Одиль Жоли. У нее такая манера – вместо манекенов она использует живые модели. Вот мне и приходится наряду с другими девушками стоять часами, закутавшись в тонны ткани, пока великая Одиль Жоли ножницами не скроит на нас платья и не сколет их части булавками.

На следующей неделе произойдет большое событие: состоится зимний показ мод, и я из манекена на время превращусь в модель. Зрелище обещает быть великолепным. Соберутся постоянные покупатели со всех концов света, будут пресса и фотографы. Думаю, мои фотографии появятся в газетах и журналах. Если увижу где-нибудь, то вырежу их и пришлю вам.

Надеюсь, что у вас все хорошо. Не могу дождаться, когда вы сюда переедете. Здесь так чудесно! Я уверена, вы полюбите Париж.

Всегда любящая вас,

маленькая француженка из Парижа.

Элен перечитала письмо, аккуратно его сложила и. прежде чем запечатать, поцеловала. Затем принялась за другое.

Дорогая мадам Дюпре!

Это только второе мое письмо, но я была очень занята поисками работы. Наконец-то сбылось то, о чем так мечталось, – я манекенщица в ателье мод Одиль Жоли. Представляете?! Расскажу вам, что там происходит.

Прежде всего все и всегда зовут Одиль Жоли только так и никак иначе – никаких там «Одиль» или «мадам Жоли». В то время как других знаменитостей называют как угодно: Жака Фата всегда называют просто Жак, Коко Шанель – просто Шанель, Диор – Кристиан, мадам Гре – Мадам Гре. Но все это, конечно, мелочи.

Одиль – я буду называть ее просто Одиль в надежде, что она никогда об этом не узнает, – очень маленькая и изящная. Как вы знаете, она знаменита в основном своими костюмами, хотя конструирует и платья, и пеньюары, и пальто. Вам, вероятно, также известно, что она всегда носит до смешного маленькие шляпки или, наоборот, очень большие и что она живет в квартире на Плаза Атеней. А знаете ли вы, что она заядлая курильщица? Ее ателье расположено на Фобур-Сен-Оноре, в одном из тех импозантных домов, которыми так славится Париж. Она владеет всем этим домом и еще одним маленьким неподалеку. Одна из моделей сказала мне, что на Одиль работают тысячи женщин. В прошлом году она продала более тридцати тысяч туалетов – а уж вам-то известно, какие они дорогие! Бедная семья из Сен-Назера прожила бы на деньги, полученные от продажи одного костюма, целый год. Но здесь вам не Сен-Назер, а Париж!

Я пока провожу большую часть своего времени в ателье. Оно состоит из огромного количества демонстрационных комнат, где Одиль создает свою одежду.

Она работает над несколькими моделями одновременно. Вот ее метод: она наматывает на меня ярды чесучи, шерсти или какого-нибудь другого материала, отходит назад, смотрит, потом берет ножницы и – чик-чик-чик, снова отступает, рассматривает, отрезает еще, потом там и сям скрепляет булавками, которых у нее полон рот. Она втыкает их даже в свой свитер и юбку, используя как подушечку для иголок, и потому вечно вся исколота. Пытаясь обозреть свое изделие со всех сторон, Одиль ползает по полу на коленях. Все ее вещи оригинальны и сделаны вручную. У Одиль есть также и готовые платья, которые она экспортирует в основном в Америку. Свыше пятисот молоденьких мастериц копируют и шьют ее одежду дни и ночи напролет. Представляете?

На прошлой неделе я впервые была в демонстрационном зале. Для меня это как повышение. Я пока еще буду служить ей самым любимым живым манекеном – если у меня, конечно, не отвалятся ноги, – но на зимнем показе меня используют как движущуюся модель. Правда, здорово? Я уже обещала Жанне и Эдмонду прислать вырезки из газет и журналов, если меня сфотографируют, и, конечно же, пришлю их и вам.

Думаю, вам небезынтересно будет узнать, что сейчас модно. Самым модным в сезоне станет один из костюмов, который на показе должна демонстрировать я. Это отделанный мехом костюм из шерсти альпака, цвета шампанского.

Когда вы приедете в Париж, я посодействую, чтобы вы попали на показ. Демонстрационный зал состоит из пяти комнат, связанных между собой подиумом. Все они красиво декорированы и напоминают мне дворец Отеклок. Комнаты застелены коврами, а в центральной есть лестница, что ведет наверх, в одну из рабочих комнат Одиль. На этой лестнице во время показа сидят только суперважные покупатели и обозреватели. Стены комнаты обшиты белыми деревянными панелями, кругом прожектора для подсветки, хрустальные люстры, а на одной из стен шелковый занавес.

Вот и все мои новости.

С любовью,

Элен.

Элен внимательно прочитала письмо, раздумывая, не добавить ли еще что-нибудь в постскриптуме. В голову ей пришла мысль написать о таинственном английском джентльмене, которого она встретила в галерее, но она тотчас отбросила ее. С тех пор она частенько вспоминала Найджела, но теперь уже ничего не изменишь. Лучше уж его забыть, шансов на новую встречу нет и никогда не будет. Она вздохнула и с легким сердцем заклеила конверт. Теперь в письме содержалась чистая правда.

В Париже вот уже две недели стояла сильная жара. Все парижане с надеждой ждали прохладного дождя, но больше всего на него надеялись модели Одиль Жоли.

Элен, нервничая, смотрела на себя в трехстворчатое зеркало, пока прислуга ловко застегивала пуговицы блузки у нее на спине. Тяжелый твидовый жакет Элен наденет только в самый последний момент. Тем временем вокруг других моделей суетились такие же помощницы. Вдоль стен стояли металлические подставки с вращающимися плечиками. На них висела зимняя коллекция Одиль Жоли на 1953/54 год.

Одиль Жоли сейчас стояла на самом верху знаменитой винтовой лестницы и наблюдала за происходящим в зале. Одним глазом она следила за моделями, другим оценивала своих покупателей и известных журналистов. Но главным объектом ее наблюдения были сливки общества, что сидели на самых почетных местах – на той же самой, застеленной ковром, широкой винтовой лестнице.

Ни один мускул не дрогнул на лице Одиль Жоли. Несмотря на жару и значимость события, она была спокойной и уверенной в себе. Ее работа закончилась; коллекция готова. Она знала, что все получилось хорошо. На какое-то время она закрыла глаза. В зале царило такое же возбуждение, что и в театре перед началом спектакля.

Она посмотрела на застеленный ковром подиум. Он был сделан в виде буквы X. Перекрестье располагалось в центральном зале, а каждый из его концов шел через четыре других. Главное внимание уделялось людям в центре, остальные – туристы, мелкие журналисты и прочий сброд – в расчет не шли.

Большие темные глаза Одиль Жоли внимательно оглядывали зал. Все высокие окна были распахнуты настежь в тщетной надежде поймать хоть дуновение ветерка. Гости уже рассаживались по своим местам. Прямо под ней на лестнице занимали места самые почетные из них. Здесь были два принца. Старший из них, Альфонс, практически обеднел. Одиль Жоли знала, что во время войны он помогал спасать от разграбления французское национальное достояние, и она навсегда закрепила за принцем и принцессой самые почетные места. Принцесса одевалась у нее бесплатно.

Были здесь и две другие принцессы. Одна из них, старая, тщательно причесанная дама из Кливленда, разведена, но когда-то ее мужем был датский принц. Она была известна тем, что никогда в своей жизни ни за что не платила: ни за ленч в дорогом ресторане, ни за роскошный номер в гостинице, ни за свою одежду. Все счета оплачивались ее ухажером, молодым американским наследником известного автомобильного магната, который восхищался ею и повсюду ее сопровождал. Выживший из ума старый принц не возражал против этого. Упомянутый молодой человек был известным гомосексуалистом, поэтому в его компании принцесса была в полной безопасности. Одиль Жоли значилась первой в списке его кредиторов, иначе она отказывалась одевать принцессу.

Улыбнулась Одиль Жоли и жене ссыльного дальневосточного монарха. За последние три года Самийо Киттилонгхон купила в ателье мод более трехсот пятидесяти комплектов различной одежды. Она была одной из самых активных покупательниц.

Дальше сидели графиня, немецкая актриса и жена американского политика Барбара Сенет. Сказочно богатая миссис Сенет, у которой была отвратительная привычка косить глаза и постоянная ухмылка на лице, год назад явилась причиной грандиозного скандала, когда в полученном от Одиль Жоли чеке на покупки она переделала сумму в двадцать пять тысяч долларов. Ее грубая подделка была обнаружена американскими таможенниками в аэропорте Айдлвилд.

Дальше сидели самые известные журналисты.

Взгляд Одиль Жоли пробежал по десяти рядам золоченых кресел, расположенных вокруг подиума. Среди богатой публики сидели журналисты рангом пониже, статус которых определялся рядом, на котором они сидели. Первый ряд ценился высоко, последний назывался Сибирью. Иерархия соблюдалась строго, за этим постоянно следили, и тот, кого лишали его ряда и передвигали дальше, становился объектом постоянных насмешек и сплетен.

В первом ряду Одиль Жоли увидела Полину Монье, репортера светской хроники из журнала «Кутюр мэгэзин». Полина заслуживала последнего ряда, но она пришла на показ со своей закадычной подругой Дафнией Эпаминондас и первой женой самого богатого в мире человека, греческого судовладельца Зено Калликратеса Скаури. Она покупала тридцать комплектов одежды в год. В первом же ряду, но по другую сторону от подиума, сидела американка Синтия Скаури, теперешняя жена греческого магната. Через два кресла от нее сидела Ариадна Косиндас, известная балерина, большая поклонница высокой моды. О том, как их рассадили, долгое время будут ходить пересуды, так как все прекрасно знали, что Ариадна Косиндас была постоянной любовницей грека на протяжении двух его браков. Сейчас все три женщины, которые в разное время делили постель с одним и тем же мужчиной, старательно избегали встречаться друг с другом взглядами.

Здесь же, в центральном зале, но на задних рядах, сидели представители парижского бюро «Повседневная одежда для женщин»: репортер, художник-зарисовщик и фотограф. Обычно их рассаживали в одном из четырех других залов, но у Одиль Жоли был дар предвидения. Она предсказывала, что в ближайшие десять лет это бюро станет важным инструментом в индустрии моды. По мере увеличения роли этого бюро Одиль Жоли будет пересаживать их ряд за рядом поближе к подиуму.

Рядом с группой лиц от перспективного бюро сидели граф и графиня де ла Бриссак э де Леже. На морщинистом лице Одиль Жоли появилась злорадная усмешка. Граф и графиня были лишены своих прежних мест из-за случайно увиденной Одиль Жоли фотографии. Дело происходило во время соревнований по поло в Бордо. В этом не было бы ничего заслуживающего внимания, и ни одна газета не заинтересовалась бы этим событием, если бы не внезапное появление там кузена графа, ныне восходящего политика. Графиню, так сказать, поймали с поличным. Ее цветная, во всю страницу, фотография появилась в «Пари-матч», и острые, как у орлицы, глаза Одиль Жоли моментально распознали дубликат своего костюма. так как графиня была сравнительно постоянной покупательницей и социально значимой величиной, Одиль Жоли не могла подвергнуть ее полному остракизму, но она могла – и сделала это – лишить чету де Леже их привычных мест во втором ряду. Такое унижение сразу же будет замечено, и о нем будут много писать и сплетничать. В будущем графиня станет вести себя осмотрительнее. Но куда важнее – и Одиль Жоли была совершенно в этом уверена, – что графиня, чтобы искупить свою вину и вернуть себе места во втором ряду, купит одежды втрое больше обычного. Такое наказание доставляло кутюрье удовлетворение, она чувствовала свою власть над людьми.

Взгляд Одиль Жоли, скользнув по подиуму, остановился в соседнем зале. Внезапно она вся напряглась: одно из лиц показалось ей очень знакомым. Она нахмурилась, пытаясь узнать посетительницу под светлым париком и большими очками. Но вот женщина закурила и этим себя выдала: она держала сигарету между большим и указательным пальцами.

Нетерпеливым жестом Одиль Жоли подозвала к себе контролершу и, перегнувшись через перила, зашептала:

– Третий зал, кресло тридцать семь. Кто ее впустил?

Контролерша быстро обернулась.

– Звонили из отеля «Куссет» и зарезервировали ей место, – ответила она. – Не вижу ничего…

– Ты дура! – прошипела Одиль Жоли. – Это же Симона Дусет! Неужели не видишь?

Контролерша вгляделась повнимательнее и побледнела как полотно.

– Господи, и впрямь она, – прошептала бедняжка охрипшим от страха голосом. – Я ужасно сожалею. Я не узнала ее в этой одежде.

– Тоже мне одежда! – фыркнула Одиль Жоли. – Ты что, не видишь, что это маскарад? Эта лесбиянка пробралась сюда, вырядившись как настоящая дама. Немедленно выставь ее вон!

Контролерша бегом ринулась исполнять приказ. Симона Дусет состояла на службе в одном из ателье мод рангом пониже, которые воровали дизайн великих кутюрье. Между домами мод различных кутюрье существовало строгое правило, что во время показа двери для всех служащих других домов закрыты. И вот теперь Одиль Жоли с удовольствием наблюдала, как контролерша расправляется с самозванкой.

Итак, пора начинать. Она незаметно взмахнула рукой. Огни люстр стали гаснуть. Зажглись прожектора.

С каждой минутой в комнате для переодевания становилось все жарче. Модели обливались потом.

Их выстроили друг за другом в порядке очередности. Измученные помощницы тоже нервничали, несмотря на многолетний опыт; они поправляли девушкам прически, помогали надеть юбки, просунуть руки в рукава, промокали бумажными салфетками загримированные лица. Все было рассчитано до секунды. Первая модель должна была возвратиться ровно через полторы минуты после выхода. За это время перед собравшимися проходили сразу четыре модели. У каждой из них было по три минуты на переодевание, и они снова возвращались на подиум. Каждая из девушек переодевалась до семи раз.

Элен была последней. Она, волнуясь, увидела, как первая модель исчезла за занавесом. Из зала донеслись комментарии. Еще четыре девушки скрылись за занавесом. К этому времени вернулась первая модель. С нее быстро сняли наряд и переодели.

И вот наступила очередь Элен. Руки ее дрожали. Сделав глубокий вдох, она скользнула за занавес. Последнюю неделю они целыми днями отрабатывали походку, репетируя каждый шаг. Для публики все казалось простым и естественным. Только сами модели и Одиль Жоли знали, какой это каторжный труд. По замыслу на подиуме находились сразу четыре модели, каждая в одном из лучей буквы X. затем они медленно сходились в центре.

Грациозная как лебедь, Элен плыла по подиуму центрального зала, не замечая сотни устремленных на нее глаз. Прозвучали вежливые аплодисменты, ее ослепили вспышки камер, но она даже глазом не моргнула. Чувствуя на себе внимательный взгляд Одиль Жоли, Элен старалась его игнорировать.

Сделав пируэт в конце подиума, она возвратилась в исходную точку, затем, обойдя один за другим все четыре зала, возвратилась в гардеробную.

Графиня де Леже тотчас узнала Элен. Холодные глаза патрицианки прищурились, рука с буклетом, который она использовала как веер, застыла в воздухе. Для нее было настоящим шоком увидеть здесь девушку, ту, которая так хорошо знала, что она копирует модели известных кутюрье. Неужели это она проболталась о мадам Дюпре? А может, все-таки тому виной ее фотография в «Пари-матч»? Черт бы побрал эту фотографию! Неужели именно по этой причине Одиль Жоли посадила их с графом на эти мерзкие места? Теперь начнутся пересуды. Ей остается только делать вид, что ничего не случилось, и постараться умаслить Одиль Жоли, заказав как можно больше туалетов.

Элен снова появилась на подиуме. В центре X она разошлась с Лианой, которая исчезла за занавесом. Сейчас на Элен был костюм из шерсти альпака. По залу прокатилась волна восторга.

Граф де Леже нагнулся к жене.

– Не та ли это девушка, что была у нас в замке? – спросил он шепотом.

Графиня рассеянно кивнула.

– Как ее зовут?

– Жано или что-то в этом роде. Да-да, припоминаю, Элен Жано.

Вконец раздраженная, графиня сделала пометку в буклете: она решила купить этот костюм. Она готова была скупить всю коллекцию, лишь бы вернуть себе места во втором ряду.

В гардеробной, когда Элен туда вернулась, царил жуткий переполох.

– Лиана упала в обморок, – шепнула ей одна из моделей.

Вокруг лежавшей на полу Лианы суетилась ее помощница.

– Это из-за яркого света, – подхватила другая модель. – При такой жаре – и ни минуты передышки… Уж слишком много света!

– Помолчи, – оборвала ее одна из одевальщиц. – Надо кем-то быстро ее заменить. – Она оглядела девушек и остановила взгляд на Элен. – У вас с Лианой почти один и тот же размер, придется тебе нас выручить. Теперь у тебя всего полторы минуты на переодевание. Ведущую я извещу о замене. Будем надеяться, что она ничего не перепутает. Нельзя терять ни минуты! Все, начали!

Элен переодевалась в наряды Лианы за рекордно короткое время. Ей помогали две одевальщицы, причем одна из них закалывала одежду по бокам, чтобы та была ей впору. Элен выталкивали на подиум, и она тотчас начинала улыбаться.

Манекенщица, одно слово!

Утром мальчик-рассыльный доставил в ателье длинную изящную коробку от флориста с Елисейских полей. Элен озадаченно расписалась в квитанции. В коробке она обнаружила дюжину красных на длинных стеблях роз. Там же лежал маленький белый конверт с визитной карточкой, на которой она сразу же узнала льва и саламандру, поддерживающих щит, – герб де Леже. На обратной стороне визитки голубыми чернилами было написано: «Завтра в девять вечера жду вас „У Максима“. Просто спросите мой столик». И подпись: «Филипп де Леже».

Элен в растерянности опустилась на расшатанный стул и в задумчивости повертела в руках визитку, рассматривая то герб, то послание на обороте. Она прожила в Париже уже больше шести месяцев, и от наивной провинциальной девочки не осталось и следа. Здесь быстро взрослеют, а уж за шесть месяцев чего только не узнаешь! Короче говоря, она понимала, что такой человек, как Филипп де Леже, не будет приглашать девушку в «У Максима» лишь потому, что она когда-то работала на его жену и один раз танцевала с графом. Да и само название «У Максима» говорило о многом.

«У Максима» был не просто рестораном, а одним из лучших ресторанов мира. Располагался он на улице Руаяль. В начале века туда приходили кокотки со своими кавалерами, сейчас же ресторан считался весьма респектабельным местом. Там вращались сливки общества, ну и конечно, богатые туристы.

Элен задумчиво поджала губы, продолжая вертеть в руках визитку. Возможно, Филиппу де Леже действительно нужна кокотка, но вовсе не обязательно, что именно она ею станет. Важно другое: на карточке нет обратного адреса, а значит, он не дает ей возможности отклонить его предложение.

Элен улыбнулась: скорее всего обед «У Максима» – для графа такая же обычная вещь, как для нее – в уличном кафе. Лучше уж подумать о будущем.

Сегодня вечером она пойдет к ресторану и понаблюдает, в каких туалетах ходят туда женщины. У нее есть кое-какие сбережения. Конечно, этих денег недостаточно, чтобы купить что-нибудь у Диора или Одиль Жоли, но она может позволить себе простое черное платье от Бо Марше или О'Прентана. Красный линолеум, который она присмотрела в маленьком магазинчике на улице Виктора Массе, может и подождать.

Элен нарочно задержалась в ателье дольше обычного. Прежде чем уйти, она уложила розы обратно в коробку и, взяв ее под мышку, направилась вниз по Фобур-Сен-Оноре. Пройдя по Руаяль, она свернула направо и, перейдя улицу, остановилась напротив «У Максима». Спустя пятнадцать минут она уже знала все, что ей хотелось узнать: простое черное платье вполне подойдет для свидания.

На следующее утро не успела она приступить к работе, как один за другим появились рассыльные с самыми разными коробками, и все «для Элен Жано».

– Что происходит? – спросила ее Лиана.

– Я… я не знаю, – смущенно ответила Элен. Лиана закурила сигарету и глубоко затянулась.

– Может, откроешь? – кивнула она на коробки.

– Пожалуй, – нерешительно согласилась Элен.

– Не морочь мне голову, – рассмеялась Лиана. – Определенно, у тебя есть тайный поклонник. Вчера розы, сегодня… – Она вдруг осеклась.

– В чем дело? – испугалась Элен.

– Смотри, чтобы Одиль Жоли не заметила. Особенно верхнюю и нижнюю.

– А что такого?

– Обе коробки от ее конкурента. От Диора.

В самой первой оказалась пара красных шелковых перчаток до локтя.

– Красота! – выдохнула Лиана, но, повертев перчатку в руках, вдруг ухмыльнулась. – Он, случайно, не извращенец?

– Кажется, нет, – улыбнулась Элен.

Следующей была коробка от Жермен Герэн. Там покоилась вечерняя сумочка из красного шелка. Дальше следовала коробка от Шарля Жор дана с парой элегантных красных туфель на высоких каблуках. В следующей коробке были точно такие же, но размером побольше. Оказалось, что таких туфель было четыре пары, все разных размеров.

Элен, расхохотавшись, открыла наконец коробку от Диора, развернула тонкую папиросную бумагу и замерла от восторга.

– Боже! – прошептала Лиана. – Это же вечерний костюм!

Ярко-красный жакет с пышными рукавами до локтя со вставкой типа блузки расширялся от талии, которая стягивалась узеньким красным ремешком. Узкая, до щиколоток, юбка была точно такого же цвета, что и жакет.

– Он, должно быть, влюбился в тебя, – присвистнув от удивления, констатировала Лиана.

– Не знаю, – ответила Элен после некоторого раздумья. – Вряд ли мне стоит принимать все эти подарки.

– Но не можешь же ты вернуть их! – возмутилась Лиана. – Еще разобьешь бедняжке сердце. Он, должно быть, очень богат.

В это время в дверь постучали.

– Минуточку! – отозвалась Элен, быстро закрыла все коробки и задрапировала какой-то тряпкой.

– К вам еще один посыльный, – сухо сказала служащая ателье.

Элен расписалась в квитанции, взяла маленький пакетик и закрыла дверь.

– Разворачивай быстрее! – приказала Лиана.

Элен молча развязала ленточку и разорвала бумагу.

На маленькой кожаной коробочке золотыми буквами было выведено: «Шомэ». Дрожащими пальцами она открыла ее.

На черном бархате, переливаясь, лежали бриллиантовые серьги с рубинами, имеющие очертания попугаев.

Глава 6

Грациозной походкой Элен в сопровождении метрдотеля шла по залу ресторана «У Максима». Ее вечернее платье от Балмэна цвета шампанского волочилось по полу, длинное норковое манто от Ревийона искрилось, словно первый выпавший снег. По совету Лианы она сделала высокую прическу, подчеркнув свои скулы. В ушах у нее были серьги из ярко-желтых бриллиантов.

Она улыбалась знакомым, здоровалась с друзьями, обменивалась с кем-то последними сплетнями, а метрдотель терпеливо ждал.

– Вылитая кокотка тех времен, – заметила одна древняя старуха шепотом, сухим и шуршащим, как шорох песка в пустыне. Она с тоской посмотрела ей вслед. – Тогда здесь было полно кокоток. Они всегда носили самые дорогие туалеты из шелка. И знаете, их можно было сразу узнать по волочащимся платьям и огромным шляпам. Они несли себя с гордостью, как китайские императрицы, которым стоило только шевельнуть пальцем, и все исполнялось само собой. Сразу видно, что она не утруждает себя работой.

– Говорят, она работает, – возразила молодая женщина, сидевшая рядом со старухой. – Хотя, само собой разумеется, ее никто не обязывает.

Да, она манекенщица, но все равно мало чем отличается от кокоток. Никогда не забуду одного вечера здесь… – Лицо старухи приняло мечтательное выражение. – По-моему, это было в 1913 году, а может, в 1914-м. Так вот, одна из кокоток схватила бутылку вина и запустила ее в лицо своему любовнику, и все потому, что он пришел с другой. Чудесное было время!

Граф с улыбкой наблюдал, как Элен садится на красную кушетку и небрежно сбрасывает с себя манто. Открытое платье прекрасно подчеркивало ее без малейшего изъяна фигуру. Он поднес к губам ее руку.

– Хорошеешь день ото дня, – заметил он восхищенно.

Элен заглянула ему в глаза. В голубых как озера глазах светилось желание. Он положил ее руку на свои чресла, и она ощутила его отвердевшую плоть.

Улыбнувшись, Элен отняла руку, так как в это время им принесли бутылку шампанского в серебряном ведерке со льдом. Они так часто встречались «У Максима», что все официанты ресторана знали их предпочтения: сначала они пьют шампанское, за обедом «Шато Отеклок-де-Леже» – к рыбе, естественно, подавалось светлое «Шато От-Брион», – и уже к кофе коньяк «Принц Эжен».

– Мне очень жаль, что я не смог встретиться с тобой дома, – произнес граф, выразительно поведя плечом.

Элен кивнула. Она хорошо знала, что означает этот жест: графиня в городе. Он упоминал о жене только тогда, когда она наведывалась в Париж. Элен молча пригубила шампанское. Граф же вынул из кармана длинную тонкую коробочку от Ван Клифа.

– Я принес тебе маленький подарок, чтобы ты не чувствовала себя одиноко, – сказал он.

Элен улыбнулась и открыла коробочку. Холодные сапфиры в колье из бриллиантов полыхнули ярким огнем. У нее перехватило дыхание. Это был Самый экстравагантный подарок из всех, что он ей дарил.

– Нравится? – поинтересовался он небрежно.

– Я просто в восторге, – ответила она, снимая серьги и предлагая ему надеть колье ей на шею. Сапфиры приятно холодили кожу. Вот и прекрасно! Теперь она найдет лучшее применение канареечным бриллиантам: они уйдут туда же, куда ушли рубиново-бриллиантовые серьги в виде попугаев. А когда он подарит ей новые драгоценности, настанет очередь и сапфирового ожерелья.

Неужели за это время она уже пристроила целых семь ювелирных украшений? Неужели они уже полгода встречаются с графом? И она стала завсегдатаем ресторана «У Максима»?

А все началось с того памятного вечера, когда она пришла сюда впервые.

Она грациозно вышагивала за метрдотелем к столику графа и гордо смотрела вперед. Как она была сейчас благодарна Одиль Жоли за то, что та без конца заставляла их репетировать! Теперь она не волновалась, ноги ее не дрожали, она была уверена в себе и сохраняла на лице надменное выражение.

Ресторан «У Максима» привел ее в трепет. Огромные залы, на стенах изображены предающиеся возлияниям нимфы. За диванами висят желтые, с геральдическим рисунком лампы, бесконечно повторяющиеся в сверкающих зеркалах в резных деревянных рамах. Накрахмаленные скатерти и салфетки на столах ослепляют своей белизной; блестит серебро, играет и переливается хрусталь. Бросаются в глаза тщательно продуманные туалеты женщин, элегантные смокинги мужчин.

Едва Элен появилась в зале, как словно по мановению волшебной палочки шум голосов затих. На нее устремились любопытные взгляды. По залу побежал шепоток.

– Диор, – услышала она за спиной.

– Какая красивая! – донеслось с другой стороны. У Элен от сердца отлегло. Чего она боялась, дурочка? Это они должны ее бояться!

Она решительно огляделась. Хорошо, что она все-таки надела красный костюм. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что она здесь самая нарядная женщина. Вот что значит хорошая одежда: она придает уверенности в себе, о существовании которой она раньше и не подозревала.

Встречая ее, граф поднялся; метрдотель помог ей сесть. Граф заказал шампанское. Какое-то время они молча смотрели друг на друга.

– Мне не хотелось ставить вас в неловкое положение, надев на себя обноски, – запинаясь, начала Элен, – поэтому я взяла на себя смелость принять присланную вами одежду.

– Очень рад. Я знал, что в ней вы будете выглядеть просто потрясающе.

Дрожащими руками Элен открыла сумочку и вынула оттуда коробочку от Шомэ. Граф с удивлением наблюдал.

– А этого я принять не могу, – произнесла она, – слишком уж дорогой подарок.

Граф неожиданно рассмеялся:

– Вы обезоруживающе наивны, мадемуазель.

Элен тотчас опустила глаза и взяла себя в руки:

негоже, чтобы краска смущения заливала все ее лицо. Она в упор посмотрела на графа.

– Вы правы: если уж я приняла одежду от Диора, то вполне могу принять и драгоценности от Шомэ.

Граф молча взял коробочку со стола и открыл ее. Отраженный зеркалами свет упал на попугаев, и они вспыхнули красно-белыми огнями. Граф вынул серьги и продел их ей в уши.

– Словно для вас сделано, – заметил он, с неохотой отнимая руки.

– А чем мне расплачиваться за все это? – тихо спросила Элен. – Что вам от меня надо?

Откинувшись на бархатном диване, граф зажег сигарету. Помахав спичкой в воздухе, затушил ее и бросил в пепельницу. Все это время он внимательно наблюдал за Элен.

– Я не требую никакой оплаты, – проговорил он наконец. – Однако у меня к вам есть предложение. Можете принять его или отвергнуть. Я дам вам на обдумывание столько времени, сколько потребуется.

Она вопросительно посмотрела ему в глаза. Губы внезапно онемели, ее словно током ударило, точь-в-точь как когда-то на балу у него в замке. Только на этот раз ему даже не пришлось дотрагиваться.

– И что за предложение? – спросила она, заранее зная ответ.

– Я хочу, чтобы вы стали моей любовницей.

Элен даже глазом не моргнула. Значит, она была права: ему нужна кокотка. Это ничуть не шокировало и не удивило ее. Напротив, хорошо, что он не юлил, не прибегал к банальным словам о любви. И кроме того, он был очень привлекательным. Вот и сейчас она испытывает какое-то необъяснимое чувство.

Крепко сжав губы, Элен некоторое время раздумывала, затем с холодной улыбкой спросила:

– И что мы оба выиграем от таких… отношений?

Граф поднес к губам сигарету и глубоко затянулся.

– Я получу любовницу, – произнес он. – Обычно я приезжаю в Париж на два дня каждую неделю и вечера теперь намерен проводить с вами. Что же касается вас, то я готов предоставить в ваше пользование свой городской дом на бульваре Майо, ежемесячный доход и расчетные счета в лучших магазинах. Кроме того, вы будете получать от меня подарки.

– Но у меня есть работа, – возразила Элен, – и мне бы не хотелось ее бросать. С ней я чувствую себя в безопасности.

– Вам нет нужды бросать работу, – отозвался граф.

Элен молчала, уставившись в одну точку. Мозг ее лихорадочно работал. Конечно, приличная девушка сразу бы отказалась от предложения такого рода, и отказалась бы не задумываясь. Ведь быть на содержании у мужчины характеризует ее в лучшем случае как любовницу, в худшем же – как обыкновенную шлюху. Однако есть и другая сторона дела, которую не стоит сбрасывать со счетов.

Много лет назад она поклялась себе, что в лепешку разобьется, но найдет двух нацистов: сержанта по имени Шмидт и альбиноса с худым жестоким лицом, – закоренелых преступников. Она поклялась, что отдаст этих зверей под суд, ведь они заставили страдать, а потом и уничтожили маму, Катрин и Мари. Найти этих чудовищ нелегко, и для этого потребуются деньги – много денег.

Она решила также помочь Эдмонду. У них с Жанной нет никакого будущего в Сен-Назере, а чтобы выбраться оттуда, опять же нужны деньги.

И последнее: у нее есть заветная мечта и цель – ее журнал. Чтобы осуществить ее, ей понадобится гораздо больше денег, чем она сможет заработать своим честным трудом.

Элен с горечью заглянула себе в душу. Все, что она намеревалась осуществить, требовало денег. Правда, у нее сейчас приличная работа, но жизнь модели коротка. Придет время, она начнет стариться – и что тогда? Нет, пора уже сейчас обеспечить себе будущее, пора приступать к осуществлению мечты.

Предложение графа станет первым шагом на этом пути.

Принесли шампанское. Официант осторожно разлил его по бокалам и удалился. Элен, пригубив, в упор посмотрела на графа.

Она приняла решение. Она согласна продать душу дьяволу.

– Месье граф, – сказала она с легкой улыбкой, – считайте, что сделка состоялась.

В тот вечер он сделал ей еще два подарка: такое же, как и серьги, рубиновое с бриллиантами ожерелье и ключ из чистого золота – символический ключ к ее новому дому. Впрочем, он снабдил ее и обыкновенным ключом от своего дома. После ужина они туда и поехали. Шофер помог ей выйти из роскошного «ройса», и Элен с благоговейным трепетом посмотрела на дом. Старинное четырехэтажное здание белого цвета в глубине небольшого садика смотрелось как настоящий дворец. Над большими створчатыми дверями расположились балконы с балюстрадой на втором и третьем этажах; на последнем этаже под мансардной крышей светились пять маленьких окошек. Остальные окна дома были довольно большими.

– Ну как, нравится? – спросил граф.

Элен на мгновение лишилась дара речи и только молча кивнула.

– Войдем?

Не дожидаясь ответа, граф взял ее под руку и повел через сад и дальше, вверх по мраморной лестнице. Элен вытащила ключ и в первый раз открыла парадную дверь своего нового дома. Какой холл! Блестящий мраморный пол, стены с пилястрами. Ей до смерти хотелось обследовать остальную часть дома, пройдя одну за другой все комнаты, узнать, какие удобства предлагает ей новое жилище. Но придется, видимо, подождать до утра: у графа явно другие планы.

Они сразу же поднялись наверх и вошли в огромную спальню, выходящую окнами на Булонский лес. Граф стремительно подошел к окну и задернул тяжелые шторы. Она прекрасно знала, что ее ожидает. Не говоря ни слова, она начала раздеваться.

Когда граф разделся, она застыла: его пенис набухал и пульсировал. Элен подошла к гигантской постели, откинула покрывало и легла на спину, испуганно наблюдая за ним.

Он осторожно присел на край кровати и провел пальцами по ее соскам. Поначалу она никак не могла расслабиться, потом напряжение исчезло и она пошла навстречу своим желаниям. Закрыв глаза, Элен полностью подчинилась страсти, которая волнами накатывала на нее. Ее груди волнующе вздымались, соски твердели от его прикосновений. Любовник наконец навалился на нее всем телом, его язык проник к ней глубоко в рот, исследуя его, лаская, пробуя на вкус. Она ощутила его отвердевший член, волна страсти сотрясла ее тело. Задыхаясь, она прошептала: «Люби меня» – и отдалась на его волю.

Граф тотчас разжал объятия и начал сползать вниз. Боже, какое блаженство! Она опустила глаза и увидела, что голова его лежит на ее лобке, а язык ласкает лоно. Она судорожно вздрогнула, испытав первый оргазм. Он подождал, пока она успокоится, и решительно овладел ею. Она обхватила его тело руками, но он вдруг резко отстранился.

– Не останавливайся! – в ужасе закричала она.

Схватив ее за лодыжки, он закинул ее ноги за голову и без всякого предупреждения с силой вонзился ей в задний проход. Она непроизвольно сжала сфинктер. Он мощным толчком продвинулся еще глубже. Ее тело содрогнулось от нестерпимой боли, она едва не потеряла сознание. Громкий крик сорвался с ее уст.

– Шлюха! – закричал он и ударил ее по лицу. От неожиданности крик застрял у нее в горле. – Шлюха! – закричал он еще громче и снова замахнулся, но на этот раз ей удалось отвести его руку.

Внезапно он зарыдал и оросил ее своим семенем. Затем отпустил ее ноги и уткнулся лицом ей в грудь.

– Мама! – выкрикивал он сквозь рыдания. – Мама!

Элен смотрела на любовника и нежно гладила по голове. По ложбинке между грудей катились его слезы.

В дверь тихо постучали. Войдя в спальню, служанка молча подошла к окну, энергично раздвинула шторы, и слабые лучи зимнего солнца робко проникли в комнату. Элен потянулась и, перевернувшись на живот, зарылась лицом в подушку. Служанка тем временем растопила камин и посмотрела на Элен.

– Пора завтракать, мадемуазель, – сказала она.

– Сколько сейчас времени, Марта? – потягиваясь и зевая, спросила Элен.

– Половина девятого, мадемуазель. Вы не забыли, что просили меня разбудить вас?

Элен, кивнув, все вспомнила. Сегодня суббота, и Одиль Жоли дала ей выходной, но у нее куча неотложных дел. Граф уже ушел, и только смятая подушка напоминала о том, что ночью он был рядом.

Марта деловито вышла из комнаты и вскоре вернулась с деревянным подносом. Поставив поднос на ночной столик, она подложила под спину Элен подушки, а затем, переставив поднос ей на колени, налила кофе в фарфоровую чашечку с золотым ободком. Элен сделала глоток и поморщилась. Кофе был черным, а она любила сладкий и со сливками, несмотря на то что следила за своим весом. На подносе еще лежали мягкая горячая булочка, кусочек деревенского масла и чайная ложка малинового джема. Ночь была долгой и мучительной: граф, как всегда, был ненасытен. У нее же после секса всегда просыпался аппетит. Вот и сейчас она была голодна как волк. Вздохнув, Элен разломила булочку и намазала ее маслом.

– Что-нибудь еще, мадемуазель?

Глаза Элен скользнули по вечернему платью, небрежно брошенному на кресло.

– Отправьте платье в чистку. И не забудьте сменить постельное белье.

– Да, мадемуазель, – ответила Марта и вышла.

Она поменяла бы белье и без напоминаний. Всякий раз, когда граф оставался на ночь, Элен требовала наутро постелить все чистое.

Утолив голод, Элен решительно откинула одеяло.

По мягкому ковру она направилась в ванную комнату.

Склонившись над ванной, она открыла позолоченные краны и пустила воду. Подержала лицо над паром. Боже, горячая вода! Это не идет ни в какое сравнение с ледяной, льющейся тонкой струйкой водой, которая бежала из кранов в доме тети Жанин и в квартире Жанны.

Тихонько напевая, она неспешно приняла ванну, оделась и посмотрела на себя в зеркало. Она мало пользовалась косметикой – с ее цветом лица этого не требовалось. Правда, надо было как-то замазывать правую щеку. Каждый раз, когда приближался оргазм, граф называл ее шлюхой и бил по лицу. Спустя мгновение он превращался в раскаивающегося маленького мальчика, начинал плакать, кричать «Мама! Мама!» и с заплаканным лицом засыпал у нее на груди. Она не могла, да и не хотела понять эту странную причуду.

Ей хотелось одного: чтобы он не бил ее так сильно по лицу. На щеке моментально появлялся синяк, и ей приходилось замазывать его, используя четыре оттенка грима. Придвинувшись поближе к зеркалу, она пригляделась: ни синяка, ни косметики не было видно даже под таким ярким светом.

Оторвавшись от зеркала, Элен вернулась в комнату и подошла к висевшей на стене картине в золоченой раме. Ухватившись за нее, нажала кнопку, и картина сдвинулась в сторону. За картиной находился маленький стенной сейф. Она набрала нужную комбинацию цифр и, просунув руку, нащупала коробочку от Картье с серьгами из ярко-желтых бриллиантов.

– Прощай, Картье, – прошептала она.

Багхат Хеопс взял лупу и поднес ее к правому глазу. Закрыв левый глаз, стал рассматривать через увеличительную линзу серьги с ярко-желтыми бриллиантами, сначала одну, затем другую. Покончив с делом, он аккуратно положил лупу в выстланный бархатом ящичек и бесстрастно посмотрел на Элен.

– Неплохая вещица, – произнес он.

Ни один мускул не дрогнул на лице Элен. Она прекрасно понимала, что маленький темный египтянин стремится к одному: сбить цену. Стартовая цена будет гораздо меньше той, что они стоят на самом деле. Оба прекрасно знали, что серьги безупречны. В каждой было по три бриллианта: один в три, второй в два и третий в половину карата. На ту сумму, которую запросил за них Картье, можно было купить три лимузина «ситроен». Багхат Хеопс предложит ей шестнадцатую часть их стоимости, а сойдутся они где-то на двенадцатой. Он тотчас пустит их в оборот и продаст за двойную или даже за тройную цену по сравнению с той, что заплатил ей. Единственным утешением Элен служила уверенность, что Хеопс сможет продать их только заезжим иностранцам, поскольку абсолютно все ювелирные изделия были хорошо узнаваемы. Она не могла позволить себе отнести их обратно к Картье даже анонимно. А вдруг они снова появятся в продаже? Узнав, что она распродает драгоценности, которые он ей дарит, граф пришел бы в ярость.

Хеопс положил серьги на бархатную подстилку и провел по ним своим пожелтевшим от никотина пальцем. Они вспыхнули желтым светом.

– Двенадцать тысяч, – проговорил он, обнажая в улыбке свой золотой зуб.

Лицо Элен окаменело. Он назвал смехотворно низкую стартовую цену. Очевидно, маленький египтянин думает, что напал на дурочку или на ту, которая играет в азартные игры. А может, решил, что ей нужны деньги на дорогие наркотики. Элен взяла со стола серьги, уложила их обратно в коробочку и спрятала в сумку.

– Прощайте, месье Хеопс, – сказала она. – Жаль, что наша сделка не состоялась. – С этими словами она направилась к двери.

Египтянин с лукавой улыбкой наблюдал за ней, оценивая ее шансы уйти из магазина. Около самой двери она остановится и передумает. В его жизни такое частенько случалось.

Закрыв дверь магазина, Элен посмотрела по сторонам и быстро зашагала по улице. На следующем углу запыхавшийся египтянин схватил ее за руку. Он всю дорогу бежал за ней. Настала ее очередь улыбаться.

– Двадцать тысяч, – не смея перевести дух, выдохнул он.

Когда Элен вернулась, Марта разговаривала по телефону.

– Минуточку, месье граф, – сказала она в трубку. – Мадемуазель только что вернулась.

Элен подошла к телефону.

– Филипп? – спросила она. – Ты откуда? Граф, как всегда, спешил и скороговоркой выпалил:

– Я в Орли. Самолет вот-вот взлетит.

– И куда ты улетаешь?

– В Скандинавию.

«Ну и ну, – подумала Элен. – Вчера вечером он не обмолвился ни словом».

– Все так неожиданно, – словно бы оправдывался он. – Я пробуду там неделю.

Сердце Элен наполнилось надеждой: у нее будет достаточно времени осуществить свой план.

– Значит, ты приедешь только во вторник? – спросила она, стараясь говорить с печалью в голосе.

– Да, – раздраженно ответил он. – Пятница и суббота твои. Постарайся их не занимать.

Душа Элен ликовала. Все складывается как нельзя лучше! В понедельник она попросит Марту позвонить Одиль Жоли и сказать, что она заболела. Как только граф повесит трубку, она закажет себе билет на поезд. Ее взгляд упал на стопку бумаг, лежавших рядом с телефоном, и она начала машинально перебирать ее. Счета за электричество, за телефон, от «Гермеса». А вот и письмо от Жанны.

– Куда ты пропала? – грозно прорычала трубка.

– Я здесь, – кротко ответила Элен, чувствуя, что граф чем-то раздражен.

– Уже объявили мой рейс, – произнес он. – Я должен бежать.

– Счастливого пути, – пожелала Элен, но граф уже бросил трубку.

Элен показала трубке язык и положила ее на рычаг. Вскрыв конверт, она направилась в гостиную, на ходу читая письмо.

Сен-Назер,

30 января, 1954 г.

Дорогая сестра!

У нас все спокойно, Эдмонд все еще в море. Он вернется примерно через неделю, и тогда все пойдет кувырком, поэтому я решила написать тебе до его возвращения. Я очень о нем беспокоюсь, особенно сейчас, когда так холодно. Я все время молюсь за него.

Мадам Дюпре, встречая меня, всегда спрашивает о тебе. Ты представить себе не можешь, как она гордится тобой! Твои газетные вырезки развешаны у нее по всему магазину. Время от времени она выставляет их даже на витрину. А мы повесили их на дверь кухни. Ты стала самой известной личностью в Сен-Назере.

Как-то раз в городе я встретила твою тетку. Она мне и слова не сказала, но глаза ее горели такой ненавистью, какой я в жизни не видела.

Я еще не говорила об этом Эдмонду, поскольку он сейчас в море, поэтому ты узнаешь первой. Элен, ябеременна! Я собираюсь подарить Эдмонду ребенка! Не сомневаюсь, он будет в таком же восторге. Я уже решила, что, если родится девочка, я назову ее в твою честь. Одно меня беспокоит: когда Эдмонд узнает, что я ношу под сердцем его ребенка, он станет опекать меня как больную. Как бы мне хотелось, чтобы ты приехала на крестины! Ну я, как всегда, в своем духе – планирую то, что случится совсем не скоро!

Не забывай, что мы оба безгранично любим тебя.

Твоя сестра

Жанна.

Элен отложила письмо и улыбнулась. Неужели Жанна станет матерью? Как все быстро! На глаза Элен навернулись слезы. Жанна и Эдмонд так счастливы – в ней вдруг заговорила ревность, – они безмерно любят друг друга.

Впервые за многие месяцы Элен стало жалко себя. Что есть у нее в этой жизни? Нет, так нельзя. Она вытерла слезы. У нее есть мечты, есть цель. У нее есть работа и клятва, которую надо сдержать. Она хочет денег и власти. У нее еще все впереди. А любовь? А дети? Она посмотрела на письмо, лежавшее у нее на коленях.

Что ж, она постарается никогда не думать об этом.

Глава 7

Элен сошла с поезда, и в глаза ей бросились черные шпили готического собора, парящие в сером грозовом небе. Поставив чемодан, она запахнула воротник своего норкового манто и загляделась на собор. С Рейна дул ледяной ветер и разбивался о контрфорсы огромного нефа. «Кельн» – гласил указатель на станционной платформе. Собор, на который она сейчас смотрела, простоял здесь века. Он выстоял сквозь непогоду, чуму, бомбежку, капризы погоды на протяжении веков и стал черным от въевшейся в него грязи и копоти.

Узкие улочки были запружены народом: час пик. В глаза ей бросилась группа молодежи, столпившейся у освещенной витрины. Там были выставлены радиоприемники «Грюндиг», проигрыватели «Телефункен» и электробытовая техника фирмы «Сименс». Она заметила, что самые нарядные женщины носили парижские каракулевые шубы. Рядом с родителями шли опрятные и воспитанные дети. Везде был полный порядок.

В гостинице царила непринужденная атмосфера. Безупречной чистоты вестибюль заполняли многочисленные туристы и бизнесмены. Главный клерк за конторкой, только взглянув на Элен, сразу же устремился к ней.

– Элен Жано, – холодно сообщила она и по-французски добавила: – У меня забронирован номер.

– Да, мадам, – ответил клерк, легко переходя на французский. – Одну минуточку, пожалуйста.

Он начал просматривать регистрационную книгу, скользя по странице наманикюренным пальцем. В голове Элен, пока она наблюдала за ним, вертелся один и тот же вопрос: «Где он был во время войны?» Клерк достаточно хорошо говорил по-французски. Не выучил ли он его в Париже? Может, он служил в гестапо? Или был одним из солдат вермахта? «Прекрати! – приказала она себе. – Стоит тебе только увидеть пожилого немца, как ты задаешься одними и теми же вопросами».

На лице клерка появилась профессиональная улыбка.

– Вы правы, мадам Жано. Пять дней, комната семьсот сорок третья. – Он протянул Элен ключ.

Она молча открыла сумочку и отдала ему паспорт. Расписавшись в регистрационном бланке, она так же молча подвинула его к нему.

– Мы вернем вам ваш паспорт в самое короткое время.

Элен кивнула.

– Положите это в сейф, – попросила она, протягивая ему увесистый конверт. В нем были деньги. Много денег. Все, что она получила от Багхата Хеопса. Завтра она положит их на депозит в Немецкий банк.

Элен остановилась перед стеклянной матовой дверью. На черной табличке золотыми буквами было выведено: «К. Хеберле» и ниже: «Частный детектив».

Это была уже одиннадцатая контора, которую она посетила за прошедшие три дня. По той или иной причине все предыдущие десять ее не устраивали. Чтобы не передумать, она решительно нажала на медную ручку.

Элен оказалась в секретарской. За столом сидела молодая блондинка в бежевом кардигане.

– Гутен морген, – поздоровалась она по-немецки. Элен натянуто улыбнулась.

– Вы говорите по-французски? – спросила она.

– Совсем немножко. – Девушка сделала выразительный жест. – Не хотите присесть? – спросила она, указав на стул.

Элен покачала головой.

– Нет, спасибо, – ответила она. – Герр Хеберле на месте?

Блондинка расплылась в улыбке:

– Да, конечно. Одну минуточку.

Она тотчас встала из-за стола и направилась к другой застекленной двери. Открыв ее, она что-то сказала сидевшему там человеку. Элен не поняла ни слова: она никогда не обременяла себя изучением немецкого языка.

Секретарша жестом пригласила ее войти. За видавшим виды обшарпанным столом сидел худощавый молодой человек с густыми, преждевременно поседевшими волосами. Темный поношенный костюм, посеревшая от стирки белая рубашка… Взглянув на Элен оценивающим взглядом, он встал и протянул руку.

– Я Карл Хеберле. Надеюсь, вы простите мне мой французский. Я давно не практиковался.

Он предложил ей стул, и Элен села.

– Чашечку кофе? – спросил детектив.

– Нет, спасибо.

– Вы не возражаете, если я закурю?

– Нет, конечно.

Хеберле сел за стол, взял пачку «НВ» и, выудив из нее сигарету, прикурил.

– Скажите мне, мадемуазель… Я правильно вас называю? – Элен кивнула. – Так скажите мне, почему вы решили обратиться к частному детективу?

Немного помолчав, она подняла голову и посмотрела ему в глаза.

– Мне надо кое-кого разыскать.

Карл Хеберле кивнул и выпустил облачко голубого дыма.

– Кого?

– Мужчину. Мужчину, который во время войны служил во Франции.

Он бросил на нее быстрый взгляд:

– Немца?

– Да, немца, – спокойно ответила Элен.

– И почему же вы хотите его разыскать? – спросил он, буравя ее глазами.

– Потому что он был ко мне очень добр, – ответила Элен, опустив глаза. – Он спас мне жизнь.

– Вы обманываете меня, мадемуазель, – сказал Хеберле. – Вы его ненавидите.

Элен молча посмотрела на него, затем вдруг придвинулась ближе, и в глазах ее вспыхнула ненависть.

– Да! – свистящим шепотом сказала она. – Я его ненавижу!

– И какая же причина побудила вас на розыск? Вы хотите отдать его под суд или… свести с ним личные счеты?

– Он должен ответить за содеянное, – ответила Элен дрогнувшим голосом.

– Мне надо знать, что он сделал.

Элен, словно от острой боли, зажмурилась и начала глухим, монотонным, каким-то уставшим голосом:

– В 1944 году мне было семь лет. Нем… прошу прощения… нацисты, выбив дверь, ворвались в наш дом. Моя мама была членом подполья. В то время она была беременна. Они обнаружили радиопередатчик, спрятанный в нашем доме. Они били мою маму по животу до тех пор, пока… пока…

– Минуточку, мадемуазель.

Вздрогнув, Элен взглянула на него полными ужаса глазами. Хеберле вынул откуда-то бутылку шнапса и плеснул немного в стакан. Перегнувшись через стол, он протянул его посетительнице. С благодарностью кивнув, Элен залпом выпила. Руки ее дрожали.

– Пожалуйста, продолжайте, – сказал он мягко.

Элен тяжело сглотнула. Поставив стакан на стол, она продолжила…

Хеберле долго молчал, когда она закончила: сказать ему было нечего. Молчала и Элен, внезапно лишившись дара речи.

– Я никогда больше не видела своих сестер, – выдавила она наконец. – Думаю, их угнали в Польшу.

– И вы знаете, кто совершил эти зверства? – Хеберле посмотрел на нее с состраданием.

– Я его никогда не забуду.

– Вполне возможно, что он уже осужден за военные преступления или отбыл срок и его освободили. Вы когда-нибудь думали об этом?

– Да, но интуиция мне подсказывает, что его так и не поймали. Он ходит где-то на свободе. В Берлине, Мюнхене или Буэнос-Айресе, а возможно, и здесь, в Кельне. Я чувствую это!

Вы должны отдавать себе отчет в том, что многие немцы во время войны служили во Франции, мадемуазель. Многих из них потом перебросили на другие фронты. Часть – на Восточный фронт, некоторых – обратно сюда, в Германию, других – в Италию или Голландию… – Хеберле пожал плечами. – Многие из них погибли, личные дела других уничтожены. В том хаосе трудно было разобраться, проследить за судьбами людей.

– Я понимаю, – отозвалась Элен.

– Вы могли бы обратиться в американские или еврейские организации. Это стоило бы вам гораздо дешевле.

– Нет! – твердо заявила Элен. – Нет! – повторила она еще раз. – Я этого не хочу. Я не хочу, чтобы они им занимались. Я хочу расквитаться с ним сама.

Хеберле затушил в пепельнице сигарету.

– Вы знаете, как его зовут?

– Нет.

– А откуда он родом?

– Нет.

– Тогда все гораздо сложнее, – вздохнул Хеберле.

Элен порывисто перегнулась через стол и крепко схватила его за руку.

– Его обязательно надо найти! – глядя на него горящими глазами, сказала она.

– Как вам будет угодно, но быстрого результата я вам не обещаю. Лично я бы рекомендовал вам отказаться от этой затеи. Вы только зря потратите деньги. – Он сочувствующе посмотрел на нее и добавил: – И нервы.

Элен нравился этот молодой человек. Он был с ней предельно откровенен. Он не был похож на других, которые взялись бы за что угодно, лишь бы выкачать из нее побольше денег.

– Я заплачу вам, сколько потребуется, – выпалила она. – Я хочу, чтобы вы лично занялись этим делом.

– На это могут уйти многие месяцы, – предупредил он. – А то и годы.

– Я не тороплюсь, – отозвалась она голосом, острым, как лезвие ножа. Открыв сумочку, она вытащила из нее толстый конверт и положила его на стол. – Вот предварительный гонорар.

Он открыл конверт и, словно колоду карт, быстро пересчитал деньги.

– Здесь двадцать тысяч немецких марок, – пояснила она. – Наличными. И если вы его найдете, я заплачу вам определенную сумму сверх вашего гонорара. Я открою вам счет в Дрезденском отделении банка на сумму двести тысяч марок. Пусть это вдохновит вас в ваших поисках.

– Должно быть, вам очень хочется найти этого человека, – присвистнул Хеберле.

– Именно так, герр Хеберле. А вам? Вы беретесь за это дело? – с вызовом спросила Элен.

– Надо быть дураком, чтобы отказаться от таких денег. А сейчас расскажите мне все, что знаете о человеке, которого разыскиваете.

– Во-первых, мне известно, что он знаком с сержантом по имени Шмидт. Тот очень толстый.

– В нашей стране тысячи таких Шмидтов. Слишком распространенная фамилия. Не могли бы вы описать его подробнее?

Я бы сказала, что он невысокого роста, темноволосый, с красной физиономией. Когда я была ребенком, он казался мне высоким, но в детстве все взрослые кажутся детям высокими. На подбородке у него родинка. Вот здесь.

– Что еще?

– К. сожалению, больше ничего.

– А тот человек, которого вы разыскиваете? Элен зловеще усмехнулась:

– Я знаю его звание, знаю, что он служил в СС, и могу описать. Он высокий, лицо – словно обтянутый кожей череп. Он очень безобразный, герр Хеберле. Он, видите ли, альбинос.

Глава 8

Граф помог Элен снять норковое манто и небрежно бросил его на спинку обитого бархатом кресла. Элен села, стараясь не помять вечернее платье, и, слегка подавшись вперед, стала рассматривать зал из личной ложи графа.

Она любила ходить в оперу. Ей нравилось наряжаться, готовясь к выходу в театр, и нравилось смотреть на наряды других. Всякий раз, когда она поднималась по ступеням широкой красивой лестницы, ее охватывало радостное возбуждение. Но больше всего ей нравилось погружаться в мир музыкальной мелодрамы, которая разворачивалась на сцене. Все как будто было нереальным и в то же время происходило на самом деле. У нее мурашки бежали по коже.

Ее взгляд скользил по огромному залу, переливавшемуся разными цветами, начиная от холодных тонов белого и розового мрамора и кончая более насыщенными теплыми тонами зеленого, красного и голубого. Невероятных размеров люстра, свисавшая с куполообразного потолка, поражала воображение; ходили слухи, что она весит шесть тонн.

Пока граф устраивался рядом, она открыла программку и прочитала название: «"Альцеста". Кристоф Виллибальд Глюк».

Граф, впрочем, не оставил любовницу без внимания.

– Первый ряд, центр оркестровой ямы. Видишь там старика с седыми волосами?

Элен, словно лебедь, вытянула шею, затем снова перевела взгляд на графа.

– Да, – ответила она. – Кто это?

– Станислав Ковальский, пианист.

Элен молча кивнула. Ей не надо было объяснять, кто такой Ковальский. Едва ли не каждый школьник Франции знал это имя. Даже самым беспощадным критикам, не говоря уж о восторженной публике, пришлось признать, что своей игрой он превзошел и Рубинштейна, и Горовица.

Дверь в ложу внезапно отворилась.

– Прошу прощения, – услышали они высокий мужской голос. – Вот уж не ожидал здесь кого-то найти!

Элен с графом обернулись одновременно. Откинув бархатную штору, в дверях стоял Юбер де Леже, а рядом с ним молодая аристократического вида женщина в розовом вечернем платье. Она оценивающе взглянула на Элен.

Взгляды Элен и Юбера встретились, и с минуту они неотрывно смотрели друг на друга, затем юноша повернулся к своей спутнице.

– Лайла, дорогая, подожди меня за дверью, – сказал он.

Девушка, смутившись, молча кивнула и вышла. Юбер прошел в ложу.

– Я привел Лайлу в оперу, поскольку считал, что наша семейная ложа всегда пустует, – усмехнулся он. – Похоже, я жестоко ошибался.

– Ну так верни ее, – отозвался граф. – Здесь достаточно места.

Юбер отрывисто рассмеялся и с презрением посмотрел на Элен.

– Мне не надо узнавать, где ты живешь, – бросил он хлестко. – Вне всякого сомнения, на бульваре Майо.

Элен не проронила ни слова.

– Отец всегда предоставляет его своей очередной фаворитке. Ты знала об этом?

– Оставь этот тон, Юбер, – вмешался граф. – Лучше сейчас же извинись перед Элен и займись своим образованием. Твои оценки в университете оставляют желать лучшего.

Юбер вспыхнул:

– Хочешь поскорее отделаться от меня? Не терпится остаться наедине со своей шлюхой?

Элен встала и бесстрастно взглянула на графа.

– Мне расхотелось слушать оперу, – ровным голосом сказала она.

Граф кивнул и, встав, накинул ей на плечи манто.

– Ничего не изменится от того, что вы уйдете, – сказал Юбер. – Надо называть вещи своими именами. Шлюха – она и есть шлюха.

Элен направилась к двери и уже почти ее достигла, когда Юбер схватил ее за руку и развернул лицом к себе.

– Элен, – он едва ли не умолял ее, – оставь его! Вернись ко мне.

– Отпусти меня, – холодно ответила она.

– Минуточку. – Юбер притянул ее ближе. – Ты ведь спишь с ним, да? – свистящим шепотом проговорил он, переводя взгляд с Элен на графа. – А со мной спать не захотела. Почему? Неужели из-за денег? У меня есть трастовый фонд. Или ты предпочитаешь стариков?

Элен попыталась вырвать руку, но Юбер только усилил хватку.

– Ты делаешь мне больно, – сказала она сквозь стиснутые зубы.

– Почему ты меня отвергла? – настаивал молодой де Леже. – Неужели тебя привлек его титул?

– Отпусти ее, – твердо произнес граф, заиграв желваками.

– Тебе доставляет удовольствие отбивать у меня девушек, да, отец? Только тогда, по всей видимости, ты чувствуешь себя мужчиной.

Неожиданно для самой себя Элен ударила Юбера по лицу. Он моментально выпустил ее руку и, с удивлением глядя на нее, схватился за покрасневшую щеку.

– Я, может, и шлюха, – сказала она. – А ты-то кто? Ты просто недостоин такого отца. Ты даже меня недостоин!

Оттолкнув обидчика, Элен выскочила из ложи.

Густая листва каштанов в Булонском лесу уже пожелтела, когда в Париж приехала мадам Дюпре. Такси остановилось у обочины.

– Какой чудесный дом! – восхищенно воскликнула мадам Дюпре. – И вокруг так красиво, рядом Булонский лес.

– Да, здесь чудесно, – согласилась Элен.

– Я буду гулять по лесу, – радостно продолжала мадам Дюпре. – Люблю осень в Париже! Я уже почти забыла, какой красивой она бывает.

Вслед за Элен она поднялась по мраморной лестнице; бывшая ученица открыла ключом дверь и, улыбнувшись, сказала:

– Только после вас.

Мадам Дюпре в изумлении застыла в холле.

– Я думала, что дом многоквартирный, – протянула она.

– Никогда вам этого не говорила, – ответила Элен и поспешила закрыть дверь, но, заметив молодого человека в форме почтового служащего, замешкалась.

– Телеграмма для мадемуазель Жано! – выкрикнул он.

Она взяла телеграмму, расписалась и, порывшись в кошельке, дала ему чаевые.

– Что случилось? – спросила мадам Дюпре.

– Принесли телеграмму, – ответила Элен, вскрывая конверт. Она быстро пробежала текст глазами:

МАЛЕНЬКАЯ ФРАНЦУЖЕНКА ТЧК У НАС ДОЧЬ У ТЕБЯ ПЛЕМЯННИЦА ТЧК ЖАННА НАСТАИВАЕТ КРЕСТИТЬ ЕЕ ЭЛЕН ТЧК ЧТОБЫ ВАС НЕ ПУТАТЬ МЫ БУДЕМ ЗВАТЬ ЕЕ МАЛЫШКА ЭЛЕН ТЧК С ЛЮБОВЬЮ ТЧК ГОРДЫЕ МАТЬ И ОТЕЦ ЖАННА И ЭДМОНД.

– У Жанны родилась девочка! – радостно закричала Элен, протягивая мадам Дюпре телеграмму.

Мадам Дюпре сокрушенно покачала головой.

– Должно быть, она родила, когда я уже ехала в поезде.

– Вы представляете – я тетя! Малышка Элен! Все возвращается на круги своя! Как вам это нравится?

– Очень нравится, – ответила мадам Дюпре. – И я уверена, она будет красавицей. Жанна, наверное, безмерно счастлива.

Она будет изумительной матерью, – заметила Элен и добавила: – Идемте наверх, я покажу вам вашу комнату. Вы, конечно, устали с дороги. Вам надо принять ванну и хорошенько отдохнуть. Я распланировала все на несколько дней вперед. Завтра я работаю, но для вас зарезервировано место на показ в ателье мод Одиль Жоли. Правда, это дневное шоу и оно наверняка пройдет не так пышно, как обычно бывает при демонстрациях летней и зимней коллекций, тем не менее у вас появится представление о том, что сейчас в моде. – Элен порывисто обняла мадам Дюпре. – Я так рада, что вы приехали, пусть и на пять дней! Идемте.

Мадам Дюпре взялась было за ручку чемодана.

– Оставьте его здесь, Марта принесет, – остановила ее Элен.

– Марта?

– Горничная, – смутившись, пояснила Элен. Мадам Дюпре молча кивнула и последовала за хозяйкой. Элен распахнула дверь гостевой комнаты.

– Прошу!

Мадам Дюпре шагнула в комнату. Шторы на окнах были раздвинуты, и комнату заливало осеннее солнце. За окном виднелся Булонский лес. У одной из стен стояла большая кровать с бежевым атласным пологом на четырех опорах, сама же комната была выдержана в кремовых тонах.

– Красота! – выдохнула мадам Дюпре.

Элен с улыбкой водила ее по гостевой.

– Вот туалет, а вот ванная. Здесь вы найдете все что надо: мыло, полотенца. Можете принять ванну, не дожидаясь Марты.

– Какая роскошь, – улыбнулась мадам Дюпре, но ее улыбка вмиг погасла, едва взгляд ее упал на белые банные полотенца: на них был вышит герб. Герб де Леже.

Элен заметила, как вытянулось лицо мадам Дюпре, и попыталась отделаться шуткой:

– Вот вы и снова в гостях, только на сей раз не на служебной половине.

Мадам Дюпре взяла Элен за руку и заглянула ей в лицо. В ее карих глазах отразились печаль и беспокойство.

– Будь осмотрительна, – сказала она. – Когда женщина на положении… Я хочу сказать… – Мадам Дюпре была явно смущена и не могла найти подходящих слов.

– Я все понимаю, – нарочито беззаботно отозвалась Элен. – Когда женщина находится на содержании, она должна быть готова к тому, что ее могут в любой момент выбросить на улицу.

– Меня беспокоит совсем другое. Мы, француженки, все легко забываем. Просто помни… Хотя извини, я сую нос не в свои дела. Не будем больше говорить на эту тему.

– Нет уж, поговорим, – возразила Элен. – Продолжайте.

Мадам Дюпре сделала нетерпеливый жест рукой и посмотрела ей в глаза.

– Юбер… он… я еще раньше предупреждала тебя, что он бабник. Он не привязан ни к одной женщине и, видимо, просто не в состоянии иметь одну жену или одну любовницу, как его отец. Такой вот плейбой. Любит сразу всех. Очень скоро он потеряет к тебе всякий интерес. Я боюсь за тебя, Элен. Мне не хочется, чтобы ты страдала.

Элен не могла удержаться от смеха. Опустившись на край кровати, она от души расхохоталась.

– Ты находишь это смешным? – удивилась мадам Дюпре.

Элен перестала смеяться и вмиг посерьезнела.

– Я встречаюсь не с Юбером, – проговорила она, глядя в глаза мадам Дюпре. – Я любовница графа.

Ровно в семь часов они сели обедать в большой столовой.

– Все просто замечательно, – оценила усилия Элен мадам Дюпре.

Хозяйка улыбнулась – приятно слышать. Она заранее достала из винного погреба бутылку «Шато Отеклок-де-Леже», открыла ее и оставила на буфете, чтобы вино подышало. И вот сейчас осторожно, чтобы не встряхнуть осадок, перелила вино в хрустальный филигранной работы графин. Подойдя к столу, Элен наполнила бокал мадам Дюпре.

Гостья с наслаждением вдохнула тонкий виноградный аромат. На лице ее заиграла довольная улыбка. Пригубив, она даже закрыла глаза от наслаждения.

– Великолепно! – произнесла она спустя секунду.

Подлив в бокал мадам Дюпре еще немного вина,

Элен села напротив.

– Как вам говяжьи ребрышки? – спросила она.

– Восхитительно, – отозвалась мадам Дюпре. – В жизни не ела ничего вкуснее.

– Марта мастер на все руки, – заметила Элен. Некоторое время они ели молча, затем мадам Дюпре спросила:

– Ты не рассталась со своей мечтой о журнале?

– Нет, но пока рано приступать к делу. Нужны деньги, много денег.

– А что граф? Я хочу сказать… нет, не в качестве подарка, – поспешила поправиться мадам Дюпре, опустив глаза. – Возможно, как заем или вложение капитала. – Она сделала паузу. – Ты говорила с ним на эту тему?

– Да, но, к сожалению, он старомоден. Он до сих пор считает, что место женщины в доме. Думаю, и на работу в ателье мод он отпускает меня скрепя сердце. В общем, он считает, что женщина не должна заниматься бизнесом.

– Как странно! А ты не пыталась привести в качестве примера таких дизайнеров, как Шанель, Шиа-парелли, Мадам Гре, мадам Вионне?

– И Одиль Жоли, – добавила с улыбкой Элен.

– Главным образом Одиль Жоли, – согласилась мадам Дюпре.

– Видимо, граф смотрит на это по-другому. Мне кажется, он просто боится, что, если я начну заниматься журналом, у меня не останется для него времени.

– И что же ты собираешься делать?

– Пока я знаю только одно: мне никогда не основать свой собственный журнал на те деньги, которые я получаю как модель. Их просто недостаточно. У меня также нет никакой надежды на то, что граф когда-нибудь окажет мне помощь в этом деле. – Элен безнадежно вздохнула.

– Всегда очень трудно что-либо начинать, а женщине труднее вдвойне.

– Так что же мне делать?

– Ждать, – посоветовала мадам Дюпре. – Ты должна терпеливо ждать и, когда такая возможность представится, не упустить свой шанс. Судьба обязательно подарит тебе такую возможность. Важно не растеряться и, собравшись с силами, приступить к делу. Тогда точно все получится. У меня был шанс, но я не сумела им воспользоваться. Я даже не распознала его, а когда поняла, было уже поздно.

– Я жду, – ответила Элен, – но…

– Ты молода, – прервала ее мадам Дюпре, – еще очень молода. Время работает на тебя. Ведь ты и так уже сделала несколько шагов в этом направлении.

– Не понимаю, – отозвалась Элен.

Мадам Дюпре ласково посмотрела на девушку.

– Ну как же? Журнал – это твоя судьба, это у тебя в крови, и все, за что бы ты ни бралась, только приближает тебя к цели. Когда ты впервые пришла в мой магазин, ты сделала первый шаг. Вторым был месяц, проведенный в замке. Сейчас ты видишь индустрию моды изнутри. Медленно, но верно ты двигаешься вперед. Это как виноград, из которого делают вино. Он должен быть собран в нужный момент, не раньше и не позже.

Багхат Хеопс самодовольно улыбнулся.

– Месье Боннард очень скоро займется вами, – сказал молодой человек, проводив его в кабинет и льстиво улыбаясь.

Скромно обставленный кабинет находился на втором этаже дома номер девять на Вандомской площади.

Этот магазин мало чем отличался от других дорогих магазинов, расположенных неподалеку. На первом этаже располагался торговый зал, второй был административным, здесь же была и скупка изделий. На окнах цокольного этажа и на белом навесе, сделанном в виде раковины, от руки было выведено: «Клод Яссель».

Хеопс закурил коричневую египетскую сигарету и выпустил к потолку едкий дым. Поставив на пол чемоданчик, он встал и начал нервно ходить по комнате. Ему не терпелось обменять ювелирные изделия, которые он принес, на шестизначный чек. Сигарета догорела почти до конца, Хеопс оглядел комнату в поисках пепельницы, но ее, как всегда, не было. Пришлось стряхнуть пепел за обшлаг брюк.

Наконец в кабинет вошел высокий, солидного вида мужчина в очень дорогом костюме.

– Бонжур, месье Хеопс, – бросил он отрывисто.

– Бонжур, месье Боннард, – ответил Хеопс сладким голосом, сел на прежнее место, незаметно затушил пальцами окурок и тоже сунул его за обшлаг брюк.

– С чем пожаловали на сей раз, месье Хеопс? – резко спросил Боннард.

Хеопс нервно улыбнулся, золотой зуб у него во рту ярко вспыхнул.

– У меня есть кое-какие ювелирные изделия, с которыми мне бы хотелось распрощаться. – Он вытер вспотевший лоб. – Благоразумно, конечно.

– Естественно. – На сей раз Боннард позволил себе некое подобие улыбки.

Хеопс, впрочем, благоразумием не отличался. Он подхватил это слово у замужних женщин, которые пользовались им, попав в беду или оставшись без денег. Эти матроны настаивали, чтобы их драгоценные камни перед продажей были вставлены в другую оправу – не дай бог узнают, что они находятся в стесненных обстоятельствах! Хеопс, однако, никогда не настаивал на другой оправе. Для него слово «благоразумие» означало, что никто не должен знать, кому принадлежат драгоценности.

– Вещь удивительная! – восторженно воскликнул он. – Это ожерелье достойно самой императрицы.

– Нельзя ли посмотреть? – Боннард протянул руку.

– Конечно. – Схватив чемоданчик, Хеопс открыл его и, вытащив продолговатую изящную коробочку, положил ее на стол, поближе к Боннарду. На крышке было напечатано: «Ван Клиф и Апель».

Ювелир бесстрастно открыл крышку. Достав из ящика стола бархатную салфетку, он разложил на ней колье. Сапфиры вспыхнули синим огнем. Окружавшие их бриллианты засверкали, словно лед. Дыхание Хеопса участилось, но Боннард даже не взглянул на него. Он включил мощные лампы и потянулся за лупой. В данный момент самый прекрасный драгоценный камень для него ничем не отличался от простого обручального кольца. Это был просто товар. Только когда он будет показывать товар потенциальному покупателю, его отношение к нему изменится. Тогда он будет лебезить, нахваливая колье самыми пышными фразами.

– Лучший образец, не так ли? – спросил Хеопс улыбаясь. Боннард молча изучал каждый камень.

«Сноб, – подумал про себя Хеопс. – Он считает, что лучше всех разбирается в камнях». Чтобы как-то отвлечься, он стал заниматься подсчетами. Возможно, ему удастся получить за колье половину его продажной цены, а эта цена, насколько он знал, была не меньше двухсот пятидесяти тысяч франков. Он поздравил себя с тем, что ему удалось купить его всего за каких-то пятнадцать тысяч. Возможно, Боннард купит его за сто двадцать пять тысяч. Доход в сто десять тысяч – совсем неплохая цена за один поход к ювелиру. Да, совсем неплохая. Остается надеяться, что женщина, которая продала ему колье, будет и дальше приносить ему свои драгоценности. Скорее всего так оно и будет, она ведь не пошла к более дорогим ювелирам и не знает, что он не сдержал своего обещания по части продажи изделий. Большая часть драгоценностей была куплена магазинами, расположенными на бульваре Фобур-Сен-Оноре. А остальные взяли в магазины, находившиеся в трех кварталах от того места, где они были куплены.

Хеопс снова промокнул лоб носовым платком. Оставалось только надеяться, что она не слишком скоро узнает об этом. Она была для него курочкой, несшей золотые яйца. Яйца в целых двадцать четыре карата.

Глава 9

Время приближалось к трем, и в комнате было темно. Элен сидела у окна и смотрела на падавший снег. Подтянув колени к подбородку, она уперлась лбом в оконное стекло.

Прошло уже несколько часов. Ее глаза всматривались в ночь. Через толстое бронированное стекло мир за окном казался искаженным. Все словно вытягивалось или сплющивалось в зависимости от того, под каким углом она смотрела. «Прямо как в зеркалах комнаты смеха», – подумала она. Только на самом деле ничего смешного не было. Наоборот, все очень страшно. Очень.

До сегодняшнего дня все шло просто расчудесно. Она стала топ-моделью у Одиль Жоли и пользовалась всеми благами, которые предоставлял ей граф. От него она получила целый гардероб самой модной одежды, драгоценности, которые она регулярно продавала, чтобы платить Хеберле, и целых три манто. Благодаря ему она жила в большом особняке на бульваре Майо. Она вырвалась из узких грязных улочек Монмартра и убежала от ужасов Сен-Назера. Она была на пути к вершине.

А что теперь? Теперь все пошло кувырком. Прошли уже все сроки. Врач подтвердил самые худшие ее опасения: она была на третьем месяце беременности. Закусив губу, она размышляла, что ей делать дальше.

Она манекенщица. Ей ли не знать, что случается с беременными манекенщицами. Они просто перестают существовать в мире моды. Она знала, как крупно ей повезло, когда она получила работу модели. Она знала также, что сотни, нет, тысячи красивых девушек ждут своего часа и готовы в любое время занять ее место. И кроме того, она где-то слышала, что беременность приводит к растяжкам на животе. Вполне возможно. Опять же нельзя взять отпуск, чтобы куда-нибудь уехать и там родить ребенка. Когда она вернется, ее место будет уже занято. А оставшись без работы, ей дитя не вырастить. Получается замкнутый порочный круг.

И ко всему прочему еще и сам граф. Она никогда не питала относительно него никаких иллюзий. Для него она была просто дорогой игрушкой, которую он поселил в кукольном домике. Он никогда не захочет иметь дело с беременной любовницей. Стоит ему только узнать о ее беременности, как он немедленно вышвырнет ее вон. Самое большее, на что она может рассчитывать, – так это на своего рода финансовую поддержку. Ей придется освободить особняк и подыскивать себе новое жилье.

И наконец, главное, ее мечта, ее цель – журнал. Она уже даже придумала ему название – «Ле Мод». Журнал – это единственный ребенок, которого она действительно хочет. Элен сокрушенно покачала головой: ребенок. Ребенок. Он еще не родился, а все уже вертится вокруг него.

Она импульсивно вытянула ноги и погладила живот. Пока еще плоский и упругий. Пока еще ничего не заметно, но это пока. Через пару месяцев живот вырастет. А вот жизнь в нем бьется уже сейчас. Она ощущала в себе эту бесконечно малую искорку жизни.

Элен закрыла глаза и глубоко вздохнула. За эти несколько часов у нее созрел план. Случайная мысль, промелькнувшая как облачко, превратилась в черную безобразную тучу. Но это был единственный выход из создавшегося положения.

Глава 1

Элен и Эдмонд вышли из лифта на двадцать первом этаже «Манхэттен-банка». Элен выглядела очень элегантно: соболья шубка, соболья шапка, костюм от Живанши цвета слоновой кости, коричневатого цвета блузка. Единственным украшением была нитка жемчуга у нее на шее. Сумочка и туфли прекрасно гармонировали с костюмом и были выделаны из кожи ящерицы. Дипломат у нее в руках из магазина «Ботега Венета» на Мэдисон-авеню стоил две тысячи долларов.

Этим утром Элен подбирала свой туалет с особым тщанием. В таком ансамбле она выглядела сдержанной и где-то даже консервативной, что наводило на мысль о наследственных деньгах. Это был своего рода камуфляж, так как ее деньги определенно не были наследственными. Но сегодня небольшой маскарад не повредит. Внешний вид всегда имеет большое значение.

Элен посмотрела на знакомую надпись на стене приемной: «Международное отделение коммерческого банка». Эта часть «Манхэттена», а также отделение личных вкладов этажом ниже являлись частью банковского мира, скрытой от обычных вкладчиков. Здесь, в обитых плюшем отдельных кабинах, принимали только важных клиентов и в точно назначенное время. Когда речь идет о миллионах долларов, не надо стоять в общей очереди и ждать, пока тебя обслужит обыкновенный кассир или нерасторопный банковский служащий. Здесь, наверху, обслуживание было первоклассным: профессиональным, эффективным и очень быстрым.

Секретарша улыбнулась посетителям заученной улыбкой.

– Чем могу служить? – вежливо осведомилась она.

– У нас назначена встреча с мистером Ровеном, – ответил Эдмонд.

Секретарша взялась за трубку селектора.

– Как мне о вас доложить? – спросила она.

– Мисс Жано, – отозвался Эдмонд.

– Минуточку. – Секретарша с извиняющейся улыбкой набрала четырехзначный номер и что-то проворковала в трубку. Положив трубку, она радостно, сообщила: – Комната два-один-ноль-семь. – Она махнула рукой вдоль коридора. – По правую сторону, – добавила она. – Мистер Ровен ждет вас.

– Спасибо. – Эдмонд, взяв Элен под руку, повел ее по устланному голубым ковром коридору. По стенам с обеих сторон висели фотографии всемирно известных отделений «Манхэттен-банка».

Возле двери комнаты 2107 они увидели молодого человека, привинчивающего медную табличку. Элен с интересом прочитала: «Р. Ровен. Вице-президент».

Элен вздрогнула: как быстро все меняется в этом мире! Прошел только день после смерти Гора, а уже стерты все следы его пребывания здесь. Внезапно ей стало душно; хорошо, что Эдмонд уже открыл дверь и они вошли в кабинет. Кабинет погибшего человека.

Алиса, пожилая секретарша покойного Гора, подняла на них красные глаза. Видимо, она недавно плакала. Однако, взяв себя в руки, Алиса встала из-за стола и уверенно направилась к кабинету вице-президента. Дважды постучав, она открыла дверь.

– К вам мисс и мистер Жано, мистер Ровен, – сказала она.

Пропустив посетителей, Алиса бесшумно удалилась. Элен вздрогнула: в кабинете было почти темно. Большое пространство окна закрывал огромный кусок фанеры, не пропуская света и закрывая вид. Элен зябко повела плечами.

– Роберт Ровен, – представился вошедшим мистер Ровен.

Элен, расстегнув соболью шубку, села на стул, Эдмонд расположился рядом. Элен немного смутил тот факт, что преемник Гора был совершенно не похож на своего предшественника. Она уже давно привыкла к тучности и тяжелой одышке бывшего вице-президента, к его самомнению. Сидевший перед ней человек лет тридцати пяти, худощавый, темноволосый, принадлежал к тому роду людей, которые сами себя «сделали» и всего добились сами. Для своего возраста он был одет довольно мрачно: традиционный костюм в узенькую полосочку и рубашка, какие обычно носят банковские служащие.

Ровен отложил в сторону компьютерную распечатку и заговорил, тщательно подбирая слова:

– В настоящее время я назначен на место мистера Гора. Это временно, и пока неизвестно, сколько все это продлится. Однако я постараюсь, чтобы вы остались довольны. – Он посмотрел на Элен. – «Элен Жано интернэшнл инк.», как мне кажется, осуществляет все свои банковские операции в Америке через «Манхэттен-банк». Не буду скрывать, вы для нас клиент весьма ценный. – Он улыбнулся своей белозубой улыбкой. – К тому же вы самый любимый издатель моей жены, – добавил он.

Элен мило улыбнулась. Весьма уместно.

– Во всяком случае, – продолжал Ровен, – для нас очень важно обеспечить развитие дружеских отношений между вами и «Манхэттен-банком» и найти взаимоприемлемое решение относительно вашего займа в десять миллионов долларов. – Он снова посмотрел на Элен, она в ответ молча кивнула. – При возникших обстоятельствах мне надо глубже вникнуть в вашу проблему, поэтому решение относительно вашего займа откладывается до понедельника.

Элен снова кивнула. Эдмонд предупредил ее, что говорить будет только он.

– Мистер Ровен, – начал брат, – я полностью разделяю позицию «Манхэттен-банка», но как глава международного юридического управления «ЭЖИИ», а также как личный адвокат Элен Жано и ее брат я просил об этой встрече, с тем чтобы ознакомить вас с перечнем причин, в связи с которыми мы нуждаемся в продлении срока займа.

Как вам известно, «ЭЖИИ» является самой большой и самой могущественной корпорацией в мире моды. Мы имеем подписчиков на пяти континентах. Одно только слово в нашем журнале может возвысить или уничтожить многих дизайнеров или мануфактурщиков. С нашей помощью на передний план выдвинулись такие преуспевающие кутюрье, как Холстон, д'Итри, Армани, Жофрей Бине, и это еще не все. Постоянные читатели журнала – а наш ежемесячный тираж превышает двадцать восемь миллионов экземпляров – доверяют нам безоговорочно и на приобретение его тратят ежегодно около шестисот миллионов долларов. Наши расходы на рекламу…

– Вам нет нужды знакомить меня с успехами «Элен Жано интернэшнл инк.», мистер Жано, – прервал Эдмонда Ровен. – Все дело в том, что заем в десять миллионов долларов был сделан не корпорацией, а лично мисс Жано.

– Мисс Жано и «ЭЖИИ» – это одно и то же, – бесстрастно заметил Эдмонд. – А так как она в качестве залога использовала свою долю акций в корпорации, то вы прекрасно себе представляете, что этот заем может повлиять на ее дела, особенно сейчас, когда контроль мисс Жано над корпорацией зависит от вашего решения.

– Я понимаю, – отозвался Ровен. – Не могу понять лишь одного: что вы пытаетесь мне доказать?

Эдмонд полез в карман за сигаретами.

– Можно? – спросил он, вынимая плоский восемнадцатикаратный золотой портсигар от Тиффани.

– Конечно.

Эдмонд выбрал сигарету, постучал ею по крышке портсигара и не спеша закурил. Ему необходимо было выиграть время на обдумывание ответа. Ровен, судя по всему, человек умный, и справиться с ним будет труднее, чем с Гором.

Эдмонд выпустил из ноздрей облако дыма.

– Я только пытаюсь доказать, мистер Ровен, что без руководства мисс Жано, ее вкуса и опыта корпорации грозит опасность быстро утратить свое влияние. Без нее компания, по всей вероятности, очень скоро закроется и станет банкротом в ближайшие пять лет, а то и раньше. Поэтому для мисс Жано жизненно необходимо, чтобы ее залоговые акции, которые держит «Манхэттен-банк», не были проданы.

Как у крупного предпринимателя и человека богатого, у мисс Жано время от времени возникают проблемы с наличностью. Думаю, вы отлично меня понимаете. Большая часть ее денег ушла в инвестиции. Разрешите вас заверить, что ее денежные затруднения – явление временное.

Хочу повторить слова, которые вы сами только что сказали: основной оборот средств «ЭЖИИ» идет через «Манхэттен». И все это исключительно благодаря решению мисс Жано. Если вы продадите ее залоговые акции, она потеряет контроль над «ЭЖИИ», и нет никакой гарантии, что именно «Манхэттен-банк» будет продолжать финансовые дела корпорации. Думаю, не стоит вам напоминать, что ежегодно через наши счета в «Манхэттен-банке» проходят сто шестьдесят миллионов долларов. Уверен, что вы и без меня все знаете.

– Знаю, – согласился Ровен, – и, как я уже сказал вам вчера по телефону, все эти факторы непременно будут приняты во внимание.

Эдмонд с каменным лицом согнулся над столом и затушил сигарету в большой настольной пепельнице, встретившись взглядом с вице-президентом.

– Мистер Гор… ведь это он главным образом вел наши счета, не так ли? – как бы невзначай уточнил Эдмонд.

– Ваши и ряда других корпораций, – осторожно ответил Ровен.

Эдмонд откинулся в кресле.

– Все-таки мне кажется, что наши счета были самыми крупными.

– Не вполне уверен. Пожалуй, надо проверить. Я могу только предполагать.

Эдмонд согласно кивнул:

– Я хочу только сказать, что если мистер Гор «одалживал» деньги со счетов своих клиентов, то больше всего денег исчезло со счетов нашей корпорации.

– Мистер Жано, позвольте мне заверить вас, что мы тщательно расследуем это дело, и если, я подчеркиваю – если, такое действительно случилось, мы немедленно возместим ваши потери.

Я понимаю, – непринужденно продолжил Эдмонд, – и постараюсь разъяснить все и мисс Жано. Но согласитесь, было бы весьма… несправедливо, став жертвами злостного выкачивания денег с наших счетов, продолжать иметь дело с таким безответственным банком.

– Что вы хотите этим сказать?

– Уверен, многим корпорациям отнюдь не понравится, что их банкиры «одалживали» деньги с их банковских счетов. Мисс Жано прекрасно понимает, что за всеми служащими не уследишь. У нее у самой их сотни по всему миру. Любая корпорация и даже банк вполне могут иметь одно червивое яблоко на корзину свежих.

Ровен перегнулся через стол.

– Мистер Жано, вы, случайно, не пытаетесь путем шантажа заставить «Манхэттен-банк» дать мисс Жано отсрочку?

– Вовсе нет, сэр, – с улыбкой ответил Эдмонд. – Я только хочу уточнить позицию «ЭЖИИ»: мы надеемся, что наши взаимовыгодные и ровные деловые отношения с «Манхэттен-банком» в прошлом продолжатся в том же духе и в будущем. Мисс Жано очень бы не хотелось передавать такой большой ежегодный оборот на ее счетах кому-то еще.

Эдмонд встал и выразительно посмотрел на Элен. Она тотчас поднялась; он помог ей надеть соболью шубку.

– Спасибо за то, что приняли нас, мистер Ровен, – проговорил он. – Я знаю, что вы очень заняты, поэтому не смею больше отнимать у вас драгоценное время.

Брат и сестра Жано вышли из кабинета. И только тут Ровен вдруг осознал, что за все время встречи Элен так и не проронила ни слова.

Шел сильный снег, когда Роберт Ровен сел в такси и с облегчением вздохнул: наконец-то он едет домой. Глаза его страшно болели – весь день и почти целый вечер он проверял счета Жано и, только разделавшись с ними, вызвал такси. Просто после рабочего дня на Уолл-стрит все вымирало и невозможно было поймать такси, даже если от этого зависела ваша жизнь. Каждый раз во время снегопада повторялась одна и та же история.

Такси появилось только через сорок пять минут.

– Парк-авеню и Семьдесят вторая улица, – бросил он водителю.

По дороге домой он все еще думал о счетах Жано. Боже, какая же в них путаница! Там были счета, по которым банк оплачивал трасты и аккредитивы, несколько отдельных счетов на каждое рекламное агентство – таких было двадцать восемь, – несколько счетов по платежам, ряд счетов по налогам, один счет на получение дивидендов держателями акций, один на расходы, другой на приходы, один на получение фондов от иностранных отделений, один на все нью-йоркские отделения, другой на дорожные расходы, смешанные счета, счета на суммы, предназначенные для взяток, мелкие статьи приходов и расходов и не менее семи личных счетов Элен Жано. Перечень был бесконечным.

Такси остановилось перед зданием довоенной постройки на Парк-авеню.

– Добрый вечер, мистер Ровен. – Швейцар распахнул дверцу такси.

Расплатившись с водителем, Ровен раздраженно бросил:

– Добрый вечер, Педро, – и, выудив из кармана мелочь, сунул швейцару. Тот ведь специально выскочил встретить хозяина, вынуждая тем самым на чаевые.

Педро придержал парадную дверь, и Ровен нырнул в тепло. Ожиданию лифта, казалось, не будет конца.

И вот он наконец на пороге своей квартиры № 12-С; но прежде чем он успел повернуть ключ, дверь открылась.

– Привет, милый, – ласково встретила мужа Дженнифер, обвила его шею руками и, встав на цыпочки, подарила долгий поцелуй. Отстранившись, она с улыбкой спросила: – Что, тяжелый день?

Ровен пожал плечами и потерся носом о ее ухо.

– А как чувствует себя моя малышка?

Она рассмеялась, но тут же ее лицо стало серьезным.

– Я очень скучала, милый.

– Я тоже.

– Виски?

– Не откажусь.

Ровен проследовал за женой в гостиную, где красовалась тяжелая мебель красного дерева, которую она унаследовала от матери. Достав из буфета два стакана, жена исчезла на кухне.

– Милый, ты голоден? – закричала она оттуда.

– Могу и подождать, – последовал ответ. Положив в свой стакан маслину, а в его виноградину, она разлила виски и вернулась в гостиную.

Ровен распустил галстук и устало плюхнулся на желтовато-коричневую софу. Жена, протянув ему стакан, поджав ноги, села рядом. Выждав немного, она сказала:

– А теперь расскажи мне все по порядку.

– Представь себе – сегодня я встречался с очень интересным человеком. Женщиной.

– Красивая, наверное? – подначила жена.

Муж на мгновение задумался.

– Да.

– Что, красивее меня?

Ровен посмотрел на Дженнифер. Они уже давно играли в одну увлекательную игру: каждый раз, когда он встречался с женщиной, она задавала ему один и тот же вопрос. Потом он как бы в нерешительности медлил с ответом, а она притворялась, что волнуется. Наконец муж изрекал: «Нет, милая, ты самая красивая в мире женщина». Она бросалась ему на шею и, сияя от счастья, принималась целовать.

– Ну? – поторопила Дженнифер с притворным нетерпением.

– В общем… очень красивая, – нехотя признался Ровен.

Дженнифер заметно напряглась.

– Ты серьезно? – удивилась она.

Ровен кивнул.

– Значит, она нечто особое, – заметила жена с горечью. Она явно злилась, и глаза ее были холодны как лед.

А Ровен уже ругал себя за то, что Нарушил правила игры, сказав правду.

– Ну? И кто же она… эта Елена Троянская?

Ровен не смог сдержать улыбки: метафора была как нельзя к месту.

– Элен Жано, – ответил он. – Издатель.

Дженнифер попыталась непринужденно рассмеяться, но смех получился каким-то резким, неприятным. Ровен с удивлением посмотрел на жену.

– Значит, и до тебя добралась, – констатировала Дженнифер.

Муж, моргая, смотрел на жену.

– В каком смысле? – спросил он.

– В каком смысле? – передразнила Дженнифер. – В самом деле, Роберт, неужели ты ничего о ней не знаешь? Судя по газетам, куда бы Жано Ни пришла, она приносит одни несчастья.

– Перестань, Дженни. – Теперь уже злился он. – Между нами ничего личного. Эй… – Он попытался погладить жену по щеке, но та холодно отстранилась. – Я даже не обмолвился с ней ни словом. Все переговоры вел ее брат. – Ровен снова ненадолго задумался. – Знаешь что? – начал он, размышляя вслух, – Они превосходно дополняют друг друга.

Несмотря на злость, жена с интересом посмотрела на него.

– Как это?

Ну… – Ровен отхлебнул из стакана. – Все было довольно странно. У меня создалось впечатление, что она была там просто для витрины. Понимаешь, о чем я? – Жена кивнула. – Говорил только он. Она же не сказала ни «здравствуйте», ни «до свидания». – Он покачал головой. – Ее брат хитер. Даже слишком. И однако… в ней чувствуется какая-то сила. Что-то в ней есть… – Он замолчал, подбирая нужное слово.

– Пугающее? – подсказала жена.

– Гм-м… Пожалуй, можно сказать и так. Внезапно зазвонил телефон. Они одновременно встрепенулись.

– Я подойду. – Дженнифер вскочила с софы и побежала к ломберному столику красного дерева.

– Алло? – Прикрыв рукой трубку, она как-то странно посмотрела на мужа: – Это тебя, милый.

– Кто?

– Не знаю. Какой-то мужчина. Сказал, что хочет с тобой поговорить.

– Спроси, как его зовут.

– Милый, от его голоса у меня мурашки по коже бегут. Он как-то странно шепчет.

Ровен вздохнул, встал с софы и подошел к телефону. Жена передала ему трубку и прижалась к ней ухом.

– Роберт Ровен у телефона.

В трубке долго молчали, потом искаженный голос произнес:

– Мистер Ровен, вам не хотелось бы заработать миллион долларов?