Грехи. Книга 1

Бош подошел к корчащейся на полу женщине. Со своего места Элен видела только его сапоги и черные бриджи. Он громко откашлялся.

– Так вот, о передатчике…

– Не понимаю, о чем вы! – закричала мама, глотая кровь. – Клянусь, я ничего не знаю!

– Врешь!

В воздухе мелькнул сапог: бош ударил маму в живот. Раздался звериный агонизирующий крик. Эдмонд заткнул уши и беззвучно зарыдал.

Элен закрыла глаза: невозможно больше смотреть на страдания матери, невозможно смотреть, как она пытается подняться, прикрывая руками живот и тем самым стараясь защитить не родившегося еще малютку.

– Мама, – тихо шептала Элен. – Что они с тобой делают?..

Бош отдал какую-то команду. Элен открыла глаза. Солдаты в серых мундирах разделились на группы; часть из них бросилась вверх по лестнице, а другая спустилась в погреб. Они перевернули весь дом, обыскали всю мебель, их голоса раздавались повсюду.

– Нас убьют, – выдохнула Элен.

– Замолчи! – шепотом приказала Катрин.

Казалось, прошла целая вечность и этот ужас никогда не кончится. И вдруг с лестницы что-то весело закричали. Нацист, который стоял рядом с мамой, схватил ее за волосы.

– Дура! – рассмеялся он. – Они уже нашли что искали! Гестапо не проведешь, ясно тебе?

Мама откинулась назад и застонала. Немец ударил ее по лицу, затем плюнул. Элен видела, как плевок стекает по маминой щеке. Она морщилась и моргала. Немец выпустил мамины волосы, но, прежде чем он выпрямился, Элен успела рассмотреть его лицо под козырьком высокой фуражки.

Она глазам своим не верила. Перед ней скорее был череп, обтянутый кожей, и тонкие, жестко очерченные, без единой кровинки губы. Его подбородок рассекал шрам в виде полумесяца. Но что потрясло ее больше всего, так это его кожа: она казалась бледной, как у мертвеца, в то время как глаза были отвратительного розового цвета. Если бы ему приставить рога, то перед ней был бы сам дьявол во плоти.

Немец распрямился, одернул мундир и стал подниматься по лестнице. Элен облегченно вздохнула: его уродство испугало ее даже больше, чем жестокость. Два солдата в сером встали рядом с мамой и каждый раз, когда она пыталась подняться, носками сапог возвращали ее на место.

Послышался громкий топот, все вернулись в столовую. По всей вероятности, они нашли то, что искали. Это был громоздкий металлический ящик со множеством проводов и лампочек.

Бош-альбинос кивнул солдатам, охранявшим маму.

– Покажите ей, как мы наказываем лжецов и предателей, – приказал он. – А когда закончите, везите в штаб.

Заложив одну затянутую перчаткой руку за спину, он покинул комнату.

Солдаты прищелкнули каблуками и затем посмотрели на женщину. Мать молчала, но в глазах ее застыл испуг. Ее поставили на ноги, и она закачалась из стороны в сторону. Элен видела, как один из бошей в черном подошел к ней и, сжав кулак, изо всех сил ударил ее в живот.

– Предательница! – выкрикнул он.

Мать зашаталась.

– Мой ребенок! – закричала она. – Я теряю ребенка!

Слезы градом катились по ее щекам.

Кулак снова врезался ей в живот. Мама закричала еще отчаяннее.

Элен, пылая убийственной ненавистью, внезапно заметила какое-то движение возле кухонной двери. С проворством огромной кошки к солдатам кралась Мишель. Ее большая красная рука осторожно зашевелилась, и перед глазами Элен что-то блеснуло. Кухонный нож! Самый длинный и острый в доме!

С криком бросившись на одного из бошей, Мишель ударила его ножом в спину. Тот вскрикнул и упал на колени. Из открытого рта потекла кровь, а глаза удивленно расширились. Постепенно они сделались стеклянными, он упал вниз лицом, и Элен увидела нож, торчавший у него в спине.

Солдаты ошалело уставились на Мишель, и вот один из них поднял ружье. Мишель инстинктивно вскинула руки, словно пытаясь защититься, но грянул выстрел, и женщину отбросило к стене, затем она стала медленно оседать, словно тряпичная кукла. На животе ее растеклось большое кровавое пятно. Затухающий взгляд, казалось, уперся прямо в Элен сквозь отверстие в двери лифта.

Подхватив маму под руки, нацисты потащили ее к двери. Лицо ее заливала кровь. Элен заметила, что и серые шерстяные чулки ее тоже в крови. Дважды она падала на колени, но ее продолжали тащить дальше.

– Да здравствует Франция! – закричала мама, собрав остатки сил. – Да здравствует Республика!

Эти звонкие слова эхом отдавались на улице и звучали, словно запрещенная песня. Их ясно слышали даже спрятавшиеся в лифте дети. Затем наступила зловещая тишина, после чего взревели моторы и сопровождаемые мотоциклистами грузовики уехали.

И все же в комнате оставили двух бошей – приглядывать за домом и ждать дальнейших распоряжений.

Солдаты сняли каски и поставили ружья у кухонной двери, где лежала Мишель.

Один из них чиркнул спичкой и закурил сигарету. Второй, прохаживаясь по комнате, наткнулся на стул, и тот упал.

И как раз в это время заплакала Мари.

Солдат тотчас замер, затем осторожно подошел к лифту, заслонив от Элен своим телом всю комнату.

Глава 2

Дверцы с шумом разъехались, и детей ослепил яркий свет.

– Посмотри-ка, кого я здесь нашел! – закричал солдат.

Повернувшись к партнеру, он жестом пригласил его к лифту.

Дети тотчас сгрудились вокруг Катрин, как испуганные щенята. Она дрожащими руками прижимала Мари к груди, а та кричала все сильнее.

В мерцающем свете спички Элен отчетливо различала губы солдат, растянутые в плотоядной улыбке. Игнорируя ее, Эдмонда и Мари, боши жадно вглядывались в лицо Катрин. Она, самая старшая из них, внезапно превратилась в маленькую испуганную девочку: в ее широко раскрытых карих глазах застыл страх.

– Ты, – сказал один из нацистов на плохом французском, – ну-ка выбирайся!

Катрин вся сжалась от страха, а дети прижались к ней еще теснее.

– Ты, – ледяным тоном повторил солдат. – Мне что, вытаскивать тебя оттуда?

Катрин неуверенно передала Мари Элен. И, не говоря ни слова, вышла из лифта. Ноги не держали ее, и она упала на колени.

– Ба-а-а! – воскликнул бош, глядя на нее восхищенным взглядом и прищелкивая языком.

Второй солдат бросил недокуренную сигарету на ковер и небрежно раздавил ее каблуком. Его взгляд остановился на товарище.

– Я первый, – пролаял он и для большей убедительности ткнул себя пальцем в грудь.

Второй солдат что есть силы затряс головой:

– А кто ее вытащил оттуда?!

Спор бошей перешел в ссору. И тогда один из них порылся в кармане и вытащил оттуда мелочь. Монета, сверкнув, перевернулась в воздухе. Изловчившись, он поймал ее и зажал в кулаке.

Боши склонились над раскрытой ладонью. Победитель хищно усмехнулся, спрятал монету в карман и, схватив Катрин за плечи, резко поставил ее на ноги.

– Хорошенькая девчушка, – заметил он на отвратительном французском. Своей здоровенной рукой он погладил Катрин по щеке.

Та, вздрогнув, отпрянула назад.

В глазах боша промелькнуло удивление.

– Да она девственница! – обернулся он к товарищу. – Право дело, ничего лучше нет на свете, чем девственницы!

Элен посмотрела на Эдмонда.

– Что они собираются делать?

– Не бойся, – прошептал он, вдруг разом повзрослев.

– Молчать! – раздался окрик.

Элен подпрыгнула и схватила брата за руку. Тот ответил ободряющим пожатием.

В глубине комнаты бош тем временем склонился над Катрин, вплотную приблизив к ней лицо.

– Не каждый день попадаются девственницы, а? – хмыкнул он.

И вдруг, громко вскрикнув, отбросил Катрин. Ударившись о край обеденного стола, она упала на пол.

Бош выругался и дотронулся до окровавленной нижней губы.

Второй солдат истерично засмеялся.

Укушенный злобно посмотрел на товарища и как зверь набросился на девушку.

– Нет! – закричала Катрин. – Ради Бога, нет!

Бош усмехнулся и облизал губы. Катрин прислонилась к столу, выставив руки вперед. Элен услышала звук разрываемой ткани. Платье упало к ногам девушки.

– Пожалуйста… – умоляла она. – Пожалуйста…

Бош дернул за ее бюстгальтер, и Катрин прикрыла руками свои маленькие груди.

– Пожалуйста… не надо, – еле слышно умоляла она.

– Заткнись! – Раздался звук звонкой пощечины.

Катрин зашаталась, затем с яростным криком вцепилась ногтями немцу в лицо. Почти тотчас на его лице появились четыре кровавые полосы.

Злобно выругавшись, он бросил Катрин на стол. Она отчаянно сопротивлялась, когда немец стаскивал с нее шерстяные чулки и штаны, но силы были неравные… Не теряя больше ни секунды, бош спустил брюки и навалился на нее всем телом.

Глава 3

– Нет, – стонала Катрин, – нет! – Ее твердые мальчишеские груди вздымались и опускались в такт ее учащенному дыханию.

– Отпусти ее! – внезапно в бешеной ярости закричала Элен.

Солдаты удивленно посмотрели в сторону лифта и дружно ухмыльнулись. Тот, что лежал на Катрин, сжал ее запястья, раздвинул ей ноги. Она пыталась сопротивляться, но он был гораздо сильнее. От невыносимой боли она закусила губу.

– Давай быстрей! – поторопил его солдат, ожидавший своей очереди.

Насильник лишь отмахнулся. Эдмонд тем временем незаметно подтолкнул Элен и указал ей глазами на кухонную дверь. Внезапно ее осенило: рядом с мертвой Мишель у косяка кухонной двери стояли ружья солдат. Она посмотрела на брата и согласно кивнула.

Бош, пригвоздивший Катрин к полу, достал свой пенис и одним толчком вошел в нее. В воздухе повис отчаянный крик Несчастной. В какой-то момент она вдруг выгнулась, и Элен показалось, что сестра вот-вот сбросит с себя боша, но она лишь бессильно рухнула на спину, содрогаясь в рыданиях.

– Сейчас, – шепнул Эдмонд одними губами.

Элен глазами умоляла поторопиться.

По комнате разносились чавкающие звуки. Катрин вертела головой из стороны в сторону, лицо ее исказилось от отвращения и боли. Второй солдат уже нетерпеливо спустил штаны, не в силах оторвать глаз от происходящего.

Эдмонд подтолкнул Элен – пора! – и осторожно выбрался из лифта. Продвигаясь на четвереньках, словно краб, Эдмонд скоро достиг обеденного стола, спрятался там и махнул Элен.

Стараясь не шуметь, она подползла к столу. Солдаты ничего не заметили.

Сопение насильника и крики Катрин становились все громче.

Ждать больше было нельзя, и брат с сестрой осторожно поползли к кухонной двери, туда, где стояли ружья.

Они ползли не оглядываясь, пока не достигли распростертого на полу тела Мишель. К этому времени насильник, закрыв глаза, уже переводил дыхание. Катрин тихо рыдала.

– Чертовы дети! – вдруг заорал солдат не своим голосом, скользнув взглядом по комнате.

Эдмонд решительно дернул Элен за руку и поволок к кухонной двери. Страх придал ему сил. Он схватил ближайшее к нему ружье и выставил его вперед, в сторону немцев. В руках ребенка тяжелое оружие заходило ходуном, и только ненависть, захлестнув мальчика с головой, не позволила ему проявить слабость.

Нацисты внимательно следили за его действиями. Оба заметно испугались.

– Брось ружье, щенок! – истерично завопил бош, лежавший на Катрин. Второй солдат, не спуская с Эдмонда настороженного взгляда, подобрал штаны и, застегнув ремень, шагнул к мальчику.

– Давай! – в панике крикнула Элен. – Давай, Эдмонд! Стреляй!

Брат все еще не решался, руки его тряслись от тяжести и страха.

Солдат медленно приближался. Побагровев от ярости, он бормотал:

– Опусти. Отдай его мне.

Эдмонд тупо смотрел на него.

– Положи его. Живей. – В голосе немца появились даже ласковые нотки. – Все будет хорошо, мальчик.

Бош приблизился и протянул левую руку к ружью.

– Положи его, – прошептал он вкрадчиво. – Тебе ничего не будет.

Эдмонд отшатнулся, отступил назад, поближе к Элен.

– Эдмонд, – прошептала она сквозь стиснутые зубы, – Эдмонд…

Нацист злобно сверкнул глазами. Второй солдат, боясь спугнуть мальчика, только наблюдал. Мари испуганно притихла.

Рука боша почти коснулась дула.

– Осторожней, – прошептал он ласковым шепотом. – Отдай мне ружье. Вот так, хорошо…

– Эдмонд! – закричала Катрин, пытаясь сбросить с себя насильника. – Эдмонд! – еще громче крикнула она. – Ради Бога…

– Заткнись! – рявкнул лежащий на ней солдат и наотмашь ударил ее. Катрин, больно стукнувшись головой об пол, жутко застонала.

Яростно вскрикнув, Эдмонд нажал на курок. Сверкнул огонь. В лифте пронзительно закричала Мари. И тут же наступила гробовая тишина. Элен затаив дыхание осторожно перевела взгляд на Эдмонда и чуть не лишилась чувств.

Он все еще держал перед собой ружье, а по его шее изо рта текла кровь. Вследствие отдачи его прикладом ударило в челюсть и отбросило к Элен. Однако он устоял на ногах.

Солдата, приближавшегося к нему, больше не существовало. Пуля разорвала ему грудь, кровавые ошметки плоти заляпали всю стену.

Второй бош смотрел на Эдмонда остекленевшим взглядом.

Парень направил ствол на него.

– Подтяни штаны, – сказал он не своим голосом. – Медленнее. Иначе…

Бош начал медленно натягивать штаны, от страха не спуская глаз с Эдмонда.

– Вставай, – кивнул тот Катрин. – Пойди оденься.

Сестра всхлипнула и неуклюже поднялась.

На какую-то долю секунды Эдмонд оставил немца без внимания, и в тот же миг бош бросился на Катрин и сбил ее с ног. Она упала на пол, немец же, используя ее худенькое тельце как щит, стал медленно подниматься. Одной рукой он обхватил ее за шею, в другой блеснуло лезвие перочинного ножа, острие которого он приставил к ее горлу. Глаза Катрин широко раскрылись от ужаса, она то и дело хватала ртом воздух.

– Бросай ружье – или я перережу ей горло! – приказал бош и в упор посмотрел на Эдмонда.

Мальчик не сдвинулся с места. Его мрачное лицо было мокрым: его прошиб холодный пот. И все же он не выпустил оружия из рук.

Нож впился в горло Катрин, и по шее медленно потекла струйка крови.

– Бросай ружье! – повторил бош.

Эдмонд беспомощно разжал пальцы.

Губы боша расплылись в жестокой улыбке. Все еще держа нож у горла Катрин, он ловко шагнул вперед и резким движением ноги откинул ружье к двери.

– Дурачье, – усмехнулся он.

Мурашки побежали по коже Элен, но что-то подсказало ей, что в доме кто-то появился. Она осторожно огляделась: какой-то человек вышел из прихожей и крадучись шагнул в столовую. Не может быть! Ее сердце учащенно забилось. Да, это месье Лаваль, приятель отца! Элен встретилась с ним взглядом, и он тут же приложил палец к губам. Спаситель был уже в трех шагах от немца, как вдруг скрипнула половица. Вздрогнув, бош выпустил Катрин, резко обернулся и в ту же секунду взмахнул рукой. Месье Лаваль пригнулся, но лезвие ножа разрезало его зимнее пальто до подкладки. Элен вздрогнула.

– Катрин! – закричала Элен. – Катрин!

Катрин перевела на нее невидящий взгляд.

– Катрин, – снова закричала Элен, – отойди от них!

Сестра словно проснулась – она дернулась и отскочила. Элен тотчас взяла ее холодную руку в свою и скорее услышала, чем увидела, как нож вновь сверкнул в воздухе. Изловчившись, месье Лаваль в тот же миг ударил боша коленом в пах. Тот закричал и согнулся пополам, нож выпал у него из рук. Скорчившись от боли, немец повалился на пол.

– Месье Лаваль! – внезапно закричала Элен, потянув его за полу пальто. – Они забрали маму! Нацисты забрали маму!

– Да, Элен, – наклонившись, месье Лаваль заглянул ей в глаза, – они забрали твою маму, но нельзя позволить им забрать и вас.

Элен кивнула и вытерла слезы.

– А теперь слушайте меня внимательно. Вы должны немедленно покинуть этот дом. Вы меня понимаете?

Элен кивнула.

– Хорошо. Я отведу вас в безопасное место.

Взгляд месье Лаваля упал на Катрин, и только тут он заметил кровь на ее ногах.

– Бедная девочка, – прошептал он в шоке. – Они хуже, чем звери. – Но тотчас овладел собой. – Беги наверх, оденься. Только поскорее. У нас нет времени.

Дальше события развивались с невероятной быстротой. Месье Лаваль умело связал боша с помощью веревки, которую принес Эдмонд, затем заткнул ему рот полотенцем. Тот только испуганно моргал.

Одевшись, вернулась – Катрин, подхватила на руки Мари и крепко прижала ее к груди.

– Готовы? – спросил месье Лаваль.

Дети молча кивнули и вслед за своим спасителем вышли через черный ход.

Они бежали через двор по хрустящему белому снегу, мимо заржавленной старой бочки, в которую летом собирали дождевую воду, мимо бельевых веревок. Что-то подсказало Элен, что она этого никогда больше не увидит.

Они бежали во имя жизни.

Глава 4

Месье Лаваль остановился перед дверью дома с табличкой «Ул. Жюль Тале, 17» и быстро нажал кнопку звонка три раза подряд.

Ни в одном из окон серого обветшалого здания не было света.

Элен уже начала было подумывать, что в доме никого нет, как вдруг дверь открылась и в проеме появился гигантский силуэт лысого обрюзгшего негра.

Месье Лаваль снял берет и что-то тихо сказал.

Гигант тяжелым оценивающим взглядом посмотрел на детей, затем посторонился и жестом пригласил их войти. Дети молча ступили на порог, и тяжелая дверь закрылась.

Элен удивилась роскошным сверх всякой меры интерьерам. Повсюду стояли хрустальные канделябры, восточные белые вазы с синим орнаментом, антикварная мебель. Пол устилали толстые мягкие ковры. Кроме того, здесь было очень тепло.

Негр велел им ждать, а сам постучался в одну из многочисленных дверей. На миг послышались обрывки разговора и веселый женский смех, затем снова стало тихо.

Вскоре громила вернулся в сопровождении изящной дамы восточного типа. Элен смотрела во все глаза. От этой роскошной женщины веяло далекими странами, запахом орхидей и водяных лилий. Ее кожа была прозрачной, а черные волосы, сверкая на свету, потоком струились по спине. А глаза! Экзотические – слегка раскосые, черные и проницательные… Платье блестящего красного шелка с низким вырезом чудесным образом подчеркивало изящество фигуры. На шее на платиновой цепочке висел огромный, немыслимой огранки, бриллиант. Зимой 1944 года его сверкание было просто неприличным.

Дама направилась прямо к месье Лавалю и протянула ему руку, белую и хрупкую, словно тонкий фарфор.

– Месье, – произнесла она певучим, чистым голосом. Значит, это ее звонкий, словно хрусталь, смех Элен слышала минуту назад.

– Мадам Чанг, – сказал месье Лаваль с явным уважением, – спасибо, что приняли меня.

Женщина кивнула и сразу перешла к делу:

– Месье, вы, конечно, пришли ко мне только потому, что у вас неприятности. Поймите меня правильно – я помогу вам, если это в моих силах, однако я знать не хочу никаких подробностей. – В голосе женщины угадывались жесткие нотки деловой дамы, от нее сразу же повеяло холодом. – Надеюсь, мы понимаем друг друга?

– Абсолютно, мадам. Поступок весьма благоразумный с вашей стороны, вы только заслуживаете всяческого уважения.

– Тогда чем я могу помочь? Месье Лаваль указал на детей:

– Им нужно где-то спрятаться.

Мадам Чанг даже глазом не моргнула. – Просьба не совсем обычная, – сказала она. – Вы же понимаете, месье, что я не могу закрыть свое заведение на всю ночь, пусть даже тому причиной будут четверо детей.

– Я понимаю.

– Вот и хорошо. – Миндалевидные глаза мадам пытливо посмотрели на месье Лаваля. – Как долго они должны здесь оставаться?

– По крайней мере до завтра. Завтра я вернусь и отведу их в другое место.

– Тогда решено. Но помните, что вы должны забрать их не позже трех часов дня.

– Мадам, вы так добры, – начал было рассыпаться в благодарностях месье Лаваль. – Я…

Но мадам Чанг прервала его:

– Вы, однако, должны гарантировать мне следующее.

Все молча уставились на женщину.

– Они должны вести себя очень тихо. Старшие дети смогут сделать так, чтобы ребенок не плакал? – Она вопросительно посмотрела на Катрин.

Та кивнула.

– Тогда все в порядке. – Мадам обернулась к негру: – Отведи их наверх, в комнату Жизель.

Гигант молча поклонился и жестом приказал детям следовать за ним.

Элен в нерешительности посмотрела на месье Лаваля.

– Чего ты ждешь? – попытался успокоить он девочку. – Догоняй остальных. Завтра днем я вас заберу.

Элен бросилась ему на шею, затем так же внезапна разжала свои объятия и последовала за гигантом. Эдмонд и Катрин пропустили ее вперед.

Комната Жизель располагалась в мансарде. Стоя на цыпочках на своей кровати, Элен смотрела на зубчатые крыши домов. Наступила ночь, и на улице была непроглядная темень.

Жизель сказала, что в доме мадам Чанг служат двадцать девушек. Они пользовались особыми привилегиями: им хорошо платили, и по сравнению со всем голодающим Парижем здесь всегда была в достатке еда. Но самым главным было то, что все девушки здесь прекрасно одевались. По тем временам это была неслыханная роскошь.

Самой популярной, самой восхитительной и самой высокооплачиваемой из всех девушек, по словам Жизель, была Жослин. Мужчины, которые могли позволить себе развлекаться с ней, отзывались о Жослин как о самой сексуальной женщине Парижа. Правда, стоила она шесть тысяч франков в час – целое состояние.

– Мне скучно, – проворчал Эдмонд. Местные нравы его совершенно не интересовали.

Элен поддакнула:

– И мне не нравится сидеть сложа руки.

Жизель задумалась, затем лицо ее просияло.

– Вот что я придумала, – сказала она. – Я нарисую ваши портреты! Как вы к этому относитесь?

Эдмонд поморщился.

– Не беспокойся, я хорошо рисую, – поспешила заверить его Жизель. – Главное, сидите не шевелясь.

Она поспешила к туалетному столику, где держала альбом и набор карандашей, затем поставила стул в самое освещенное место и, усевшись на него, оглядела детей. Прищурившись, она долго изучала их, потом принялась за работу.

Через полчаса все четыре портрета были готовы. Жизель торжественно показала их детям.

– Как вам нравится? – спросила она, явно напрашиваясь на похвалу.

Портреты и впрямь были хороши. Элен сразу узнала Катрин – это была ее точная копия. Правда, сама она на рисунке выглядела гораздо моложе и красивее – совсем не то, что в жизни. Эдмонд тоже не слишком походил на самого себя: какой-то странный нос и слишком близко посаженные глаза.

Жизель вопросительно посмотрела на Элен.

Но прежде чем та успела высказать свое мнение, в коридоре раздались шаги, а затем в комнату постучали. Катрин вздрогнула и затравленно посмотрела на дверь.

Жизель улыбнулась и потрепала девочку по плечу.

– Не бойся, – успокоила она. – Это всего лишь Роланд.

Спрятав альбом в ящик, она открыла дверь. В комнату вошел черный гигант с подносом в руках. Из-под куполообразных крышек посуды шел вкусный запах. Негр поставил поднос на туалетный столик и ушел.

– Он не очень-то дружелюбный, – заметила Элен, когда дверь за ним закрылась. – Все время молчит. Никогда не скажет ни слова.

– Он немой, – ответила Жизель.

– Но он ведь слышит и понимает нас?

Жизель кивнула, подошла к туалетному столику и сняла крышки. От неожиданности Элен открыла рот, сразу же забыв и о Роланде, и о его немоте.

Хозяйка комнаты тем временем разложила еду по фарфоровым тарелкам с золотым ободком. Мясо с грибным соусом, вареный картофель и припущенные на пару овощи! На случай, если еды не хватит, на десерт было подано мелкое печенье. У Элен сразу же слюнки потекли от вида и запаха вкусной пищи, и она, не теряя времени, набросилась на еду.

Внезапно Элен проснулась. Непонимающе огляделась по сторонам, силясь понять, в чем дело, прислушалась. Кто-то осторожно стучал в дверь.

Глаза девочки постепенно привыкли к темноте. Она посмотрела на кровать Жизель и увидела контуры ее спящей фигуры. На полу, расстелив стеганое одеяло, спали Катрин, Эдмонд и Мари.

Элен снова услышала стук, на этот раз громче.

Она повернулась к Эдмонду, секунду раздумывала, а потом решительно потрясла его за плечо.

Брат проснулся и сел.

– Какого…

Элен рукой закрыла ему рот.

– Тсс… – прошептала она. – Там за дверью кто-то есть.

Он тотчас замер и прислушался. Стук повторился. На этот раз он достиг и ушей Жизель.

– Убирайтесь! – крикнула она сонным голосом.

– Жизель, – позвал женский, с легкой хрипотцой голос. – Это я, Жослин. Открой! Мне надо с тобой поговорить!

– Ладно, – раздраженно отозвалась хозяйка комнаты. Она потянулась и протерла глаза. Противно скрипнули пружины.

Едва Жизель двинулась к двери, как Эдмонд и Элен притворились спящими.

Дверь отворилась, и в комнату проник тонкий лучик света. Стоявшая за дверью женщина держала в руке свечу.

– Жослин, – зашептала Жизель, – что тебе надо в такой ранний час?

– Тсс… Они спят?

– Откуда ты о них знаешь? – удивилась Жизель.

– Все очень просто: вчера я видела, как двое детей поднимались по лестнице, но, судя по шагам, их было гораздо больше. И еще им приносили обед.

В мерцающем свете свечи Элен разглядела необычайно красивую женщину: высокую стройную блондинку с роскошным телом, которое просвечивало сквозь голубой шифоновый пеньюар.

– Впусти меня, Жизель, – упрашивала она. – Я только на минуту.

Жизель сердито покачала головой.

– Хорошо, хорошо, я тебе все объясню. – Жослин осторожно огляделась и зашептала: – Мы можем получить за них кучу денег.

– Денег? – взвизгнула Жизель.

– Тсс… Ты же их разбудишь! Просто дай мне на них посмотреть. Потом ты все узнаешь.

Жизель уперла руки в бока.

– Нет, объясняйся прямо сейчас.

– Ну хорошо. Меня сегодня посетил один из моих давних клиентов, штандартенфюрер…

– Знаю, знаю, такой лысый…

– Так вот, он сказал мне, что по всему Парижу ищут четверых детей.

– Четверых детей?

Элен почувствовала, как у нее по спине поползли мурашки. Рядом вздрогнул Эдмонд.

– Да, четверых. Старшие, мальчик и девочка, еще один ребенок лет семи-восьми и с ними малютка. Они убийцы.

– Убийцы? – рассмеялась Жизель. – Эти маленькие ангелочки?

– Не будь дурой, – оборвала ее Жослин. – Они действительно убийцы. Вчера они застрелили боша. Их было двое, но один остался в живых и рассказал, что произошло. И сейчас за их поимку назначена награда.

– И сколько? – В глазах Жизель вспыхнул алчный огонь.

– Полмиллиона франков, – помолчав, сказала Жослин.

– Полмилл… – Жизель чуть не задохнулась. – Боже, это же целое состояние!

– И половина этой суммы будет твоя, – быстро добавила Жослин. – Только подумай, четверть миллиона франков за каждого! Мы сможем купить себе три и даже четыре платья от лучших кутюрье… Так ты меня впустишь?

Жизель все еще колебалась:

– Но мадам Чанг…

– Мадам Чанг никогда ничего не узнает, поверь мне. Я сама все организую.

– Но…

– Никаких «но». – Жослин обезоруживающе улыбнулась и нежно провела тонким пальчиком по щеке Жизель. – И кроме того, моя дорогая, я ведь вижу, как ты на меня смотришь. Я уверена, что ты любишь мужчин, а предпочитаешь женщин. – Улыбка Жослин стала шире. – Что ж, иногда мне самой нравятся женщины. Возможно, я даже приглашу тебя к себе.

Голос Жизель перешел на шепот:

– Пригласишь к себе в комнату?..

Жослин кивнула и картинно распахнула пеньюар: ее груди были такой совершенной формы, какая бывает только у греческих статуй. Жизель восхищенно ахнула.

– Я позволю тебе делать со мной все, что ты захочешь, – весело продолжала Жослин и, помолчав, добавила: – Я даже раздвину для тебя ноги.

Дрожащими руками Жизель распахнула дверь и пропустила искусительницу.

– Входи, – прошептала она.

Эдмонд толкнул Элен, и оба тотчас закрыли глаза и дружно засопели. Женщины приблизились к ним и, подняв свечу, осветили их лица.

– Они очень подходят под описание, – шепотом сообщила Жослин. – Я просто уверена, что это они.

Затем Элен услышала, как женщины направились к двери.

– Жослин… – начала Жизель дрожащим голосом.

– Да?

– Я хочу к тебе. Прямо сейчас.

Жослин с удивлением посмотрела на нее, но тут же, улыбнувшись, заключила ее в свои объятия и звучно поцеловала в губы.

– Ну что ж, идем, – согласилась она, – но тебе надо поскорее вернуться обратно и присмотреть за, ними, чтобы не сбежали. К тому же мне надо хорошенько выспаться. Первое, что я сделаю утром, – пойду и поговорю со штандартенфюрером. – Она передернула плечами. – Он, конечно же, будет настаивать, чтобы я позавтракала с ним в этом ужасном кафе на Елисейских полях.

Дверь со щелчком закрылась, и комната снова погрузилась в темноту. Элен ждала, что в замке повернется ключ, но Жизель в спешке, должно быть, совсем забыла об этом.

Выждав, когда стихнет звук шагов в коридоре, Эдмонд резко сел на импровизированной кровати,

– Просыпайся, Катрин, – строго приказал он. – Давайте одеваться.

– Полмиллиона франков! – воскликнула Элен. – Представляете, какое богатство! Во всем мире не наберется столько денег.

– Поторапливайся! – скомандовал Эдмонд тоном, не допускающим возражений.

Он уже был на ногах и на цыпочках двигался к ночному столику Жизель. Элен услышала, как он пошарил в темноте, затем чиркнула спичка, вспыхнуло и погасло пламя. К этому времени она уже растолкала Катрин.

Глава 5

В аллее было темно, и они несколько раз падали, поскользнувшись на предательском льду. Уличные фонари не горели: электричество в Париже давали вечером только на полчаса.

Элен, дрожа от холода, натянула воротник своего зимнего пальто до самого подбородка. Она была без шапки, и у нее замерзли уши.

Рядом с ней в гробовом молчании еле тащилась Катрин. У нее на руках был маленький тихий комочек – Мари. Вот уж для кого холод может быть смертельно опасным!

Но еще опаснее – быть пойманным на улице после комендантского часа. Каждого француза, схваченного ночью, приводили в комендатуру, и случалось одно из двух: если им везло и ночь была спокойной, то их заставляли всю ночь чистить солдатские сапоги. Если же накануне участниками Сопротивления был убит какой-нибудь немец, то нарушителей расстреливала специальная команда.