Глава 6

Дом Бердсонгов расположен в самой старой и богатой части города и находится лишь в двух милях от юридического колледжа, вдоль улицы с обеих сторон растут старинные дубы, что придает ей замкнутый, отгороженный от остального мира вид.

Некоторые дома по-настоящему красивы, с ухоженными лужайками и роскошными автомобилями, блистающими лаком в подъездных аллеях, другие кажутся почти необитаемыми и заброшенными и смотрят, как призраки, сквозь густую листву давно не стриженных деревьев и одичавшего кустарника. Кое-какие здания находятся в промежуточном состоянии.

Особняк мисс Берди построен на рубеже столетий, в викторианском стиле, сложен из белого камня. Подъезд плавной закругляющейся линией огибает один из углов. Дом давно не крашен, крыше нужна починка, а двор требует некоторых необходимых работ. Окна немытые, канавы переполнены листвой, но все же видно, что кто-то здесь живет и пытается наводить посильный порядок. Подъездная аллейка окаймлена разросшимся кустарником. Я припарковываю машину за грязным, в возрасте, «кадиллаком».

Половицы скрипят под ногами, когда я подхожу к входной двери и озираюсь по сторонам, ожидая, что сейчас выскочит большая злая собака с острыми зубами. Уже поздно, почти стемнело, но подъезд не освещен. Тяжелая деревянная дверь широко распахнута, и сквозь вторую, стеклянную, я вижу очертания маленькой прихожей. Я не могу нащупать кнопку звонка и поэтому очень тихо стучу по стеклу. Оно дребезжит.

Я задерживаю дыхание – лая собак не слышно.

Ни звука. Ни движения. Я стучу погромче.

– Кто там? – раздается знакомый голос.

– Мисс Берди?

В холле показывается фигура, загорается свет, и вот она сама, в том же платье из хлопка, в котором была вчера в «Доме пожилых граждан из „Кипарисовых садов“». Она прищуривается и разглядывает меня из-за стекла.

– Это я, Руди Бейлор. Студент-юрист, с которым вы вчера разговаривали.

– Руди! – Она просто в восторге от того, что видит меня.

Я слегка смущаюсь на секунду, а затем внезапно мне становится грустно. Она живет одна в этом страшном запущенном доме и уверена, что семья ее покинула, и единственная отдушина – проявлять заботу о тех старых, никому не нужных людях, которые каждый день собираются на ленч, чтобы спеть одну-две песни. Мисс Берди Бердсонг очень одинокий человек. Она торопливо отпирает стеклянную дверь.

– Входите, входите, – повторяет она, абсолютно не проявляя ни удивления, ни любопытства.

Она берет меня под локоть, ведет через прихожую и далее по коридору, на ходу ударяя поднятой рукой по выключателям. Лампочки одна за другой загораются, освещая дорогу, стены увешаны десятками старых фамильных портретов. Половики пыльны и протерты до дыр. Пахнет сыростью и затхлостью. Старый дом сильно нуждается в основательной уборке и обновлении.

– Как любезно, что вы заехали, – говорит она ласково, все еще сжимая мой локоть. – Вам вчера понравилось с нами?

– Да, мэм.

– Не желаете ли навестить нас снова?

– У меня к вам срочное дело.

Она усаживает меня за кухонный стол.

– Кофе или чай? – спрашивает мисс Берди, шумно устремляясь к шкафу и опять ударяя по выключателям.

– Кофе, – отвечаю я, оглядывая кухню.

– Как насчет растворимого?

– Чудесно. – После трех лет обучения в колледже я забыл разницу между растворимым и тем, что мелют из настоящих зерен и варят.

– Сливки или сахар? – спрашивает она, подходя к холодильнику.

– Просто черный.

Она кипятит воду, ставит чашки, садится за стол напротив меня и широко улыбается. Я наполнил для нее этот день содержанием.

– Я просто в восторге, что вижу вас, – сообщает она в третий или четвертый раз.

– У вас прекрасным дом, мисс Берди, – говорю я, вдыхая воздух, пахнущий мускусом.

– О, спасибо. Мы с Томасом купили его пятьдесят лет назад.

Кастрюли и сковородки, раковина и краны, плита и тостер – все по крайней мере сорокалетней давности. Холодильник, по-видимому, выпуска шестидесятых годов.

– Томас умер одиннадцать лет назад. Здесь мы вырастили с ним обоих сыновей, но я о них охотно умолчала бы. – Ее веселое лицо на секунду омрачилось, но вот она опять улыбается.

– Разумеется. Конечно.

– Давайте поговорим о вас, – предлагает она. Но это как раз та тема, которой я бы с удовольствием избежал.

– Конечно, почему нет? – И я набираюсь мужества перед неминуемым допросом.

– Откуда вы родом?

– Я родился здесь, но вырос в Ноксвилле.

– Очень приятно. А где вы учились в школе?

– В Остин-Пи.

– В Остин… где?

– В Остин-Пи. Это маленькая школа в Кларксвилле. На государственной субсидии.

– Как чудесно! А почему вы выбрали юридический колледж в Мемфисском университете?

– Но это действительно хороший колледж, а кроме того, мне нравится Мемфис… – Есть и еще две причины. Меня приняли в этот университет, и я мог оплатить там учебу.

– Как замечательно. А когда вы его окончите?

– Буквально через несколько недель.

– Тогда, значит, вы станете настоящим адвокатом. Как замечательно. А где вы будете работать?

– Ну, этого я еще не знаю. Последнее время я много думаю о том, чтобы открыть забегаловку, то есть собственную контору. Я человек независимый и не уверен, что смогу работать на кого-нибудь другого. Я хочу заниматься адвокатской практикой по собственному усмотрению.

Она молча меня разглядывает. Больше не улыбается. Глаза смотрят холодно, пристально. Она удивлена.

– Это замечательно, – повторяет она и вскакивает, чтобы сделать кофе.

Если эта милая, гладенькая леди стоит несколько миллионов, она проявляет просто чудеса ловкости, скрывая подобный факт. Я внимательно присматриваюсь к обстановке.

Стол, на который я облокотился, на алюминиевых ножках, и бесцветный пластиковый верх уже очень затерт. Она живет в довольно запущенном доме и ездит на старом автомобиле. Здесь явно нет ни горничных, ни слуг. Ни декоративных маленьких собачек.

– Как замечательно, – вновь говорит она и ставит две чашки на стол. Они не дымятся. В моей что-то едва теплое.

Кофе жидкий, безвкусный и пахнет плесенью.

– Хороший кофе, – говорю я, облизываясь.

– Спасибо. И значит, вы собираетесь завести свою собственную маленькую контору? Сначала, как вы понимаете, вам будет трудно.

– Да, подумываю. Но если стану усердно работать и справедливо относиться к людям, мне нечего будет беспокоиться о том, чтобы у меня не переводились клиенты.

Она искренне улыбается и тихо покачивает головой.

– Ну это же просто чудесно, Руди. И как мужественно с вашей стороны. Я считаю, хорошо бы было побольше таких людей, как вы, в вашей профессии.

Моей профессии я-то нужен меньше всех – еще один молодой, голодный стервятник, рыскающий по улицам, готовый питаться любой падалью от судопроизводства, стремящийся найти хоть какое-то место, чтобы получить возможность выжимать несколько баксов из потерпевших крушение.

– Вы, наверное, удивляетесь, зачем я здесь? – говорю я, отпивая маленькими глотками кофе.

– Я рада, что вы приехали.

– Да, конечно, так замечательно снова с вами увидеться. Но мне хотелось бы поговорить о вашем завещании. Я даже плохо спал прошлой ночью, так беспокоился о вашем состоянии.

Глаза ее увлажняются. Она тронута.

– Особенно меня тревожат некоторые моменты, – объясняю я, стараясь выглядеть максимально сосредоточенным. Я достаю из кармана ручку и держу ее так, словно сию минуту готов приступить к действиям. – Во-первых, и, пожалуйста, простите меня, что я об этом говорю, но меня действительно очень беспокоит, когда вы или любой другой клиент предпринимает такие суровые меры против своей собственной семьи. Мне кажется, вы должны это обсудить спокойно и не торопясь.

Она поджимает губы, но молчит.

– Во-вторых, и опять простите меня, пожалуйста, но я не могу считать себя достойным уважения адвокатом, если не скажу об этом: мне очень сложно составить завещание или другой документ, по которому основное состояние переходило бы в собственность человека, подвизающегося на телевидении.

– Он Божий человек, – произносит она с выражением, немедленно бросаясь на защиту чести достопочтенного Кеннета Чэндлера.

– Я знаю. И это прекрасно. Однако зачем же оставлять ему все состояние, мисс Берди? Почему не двадцать пять процентов? Понимаете ли, это было бы разумно и достаточно.

– У него всяких нужд выше головы. И потом его реактивный самолет уже староват. Он мне все-все рассказал.

– О'кей. Но Господь Бог не ожидает от вас полного финансирования проповеднических потребностей мистера Чэндлера.

– То, что Господь внушает мне, мое личное дело. Благодарю за внимание.

– Ну конечно же, личное. Я хочу только напомнить, и, уверен, вы об этом знаете, что большинство из этих парней-проповедников – совершают тяжкие грехи, мисс Берди. Их часто ловят в обществе других женщин, а не собственных жен.

Их уличают в том, что они тратят миллионы на свою роскошную жизнь: дорогие дома, автомобили, курорты, модную одежду. Большинство из них просто мошенники.

– Он не мошенник.

– Но я и не говорю, что он им был.

– Что вы хотите сказать?

– Ничего, – отвечаю я и делаю долгий глоток. Она не сердится, пока по крайней мере. – Я присутствую здесь как ваш юрист, мисс Берди, вот и все. Вы просили меня подготовить для вас завещание, и мой долг позаботиться обо всех пунктах документа. Я серьезно и ответственно отношусь к своим обязанностям.

Сетка морщин вокруг ее рта разглаживается, и взгляд смягчается.

– Как любезно с вашей стороны, – роняет она.

Я полагаю, что многие из старых богачей вроде мисс Берди, особенно пострадавшие во время Великой депрессии и сами сделавшие свои состояния, должны бы особенно яростно охранять свое богатство с помощью бухгалтеров, юристов и хмурых, недружелюбных банкиров. Но это не относится к мисс Берди. Она наивна и доверчива, как бедная вдова, единственным источником существования которой является пенсия.

– Ему нужны деньги. – Она отпивает кофе и довольно подозрительно оглядывает меня.

– Мы можем поговорить о деньгах?

– И почему это вы, юристы, всегда так хотите говорить о деньгах?

– По очень веской причине, мисс Берди. Если вы не будете осторожны, государство отхватит себе большой кусок вашего состояния. Сейчас кое-что можно сделать, чтобы избежать многих издержек и осуществить осторожное управление состоянием.

Она подавлена и напугана.

– Да, всегда можно найти возможность ограбить, забивая голову разными словами.

– Поэтому я и приехал, мисс Берди.

– Наверное, вы хотите, чтобы я упомянула в завещании и вас? – говорит она, все еще подавленная, под впечатлением суровости законов.

– Конечно, нет. – Я пытаюсь показать, что шокирован одним только предположением. Но в то же время стараюсь скрыть удивление при мысли, что она таки меня подловила.

– Адвокаты всегда старались, чтобы я их упомянула.

– Мне жаль, мисс Берди, но юристов криминального типа немало.

– То же самое говорит и преподобный Чэндлер.

– Я уверен, что он так говорит. Послушайте, я не хочу входить сейчас во все подробности, но вы можете сказать, куда вложены деньги – в недвижимость, акции, облигации, наличность или в какие-то другие инвестиции? Чтобы контролировать ведение дел, очень важно знать, во что вложены деньги.

– Они все в одном месте.

– О'кей. Где?

– В Атланте.

– Атланте?

– Да, но это долгая история, Руди.

– Почему бы вам не рассказать ее мне?

В отличие от нашего совещания в «Кипарисовых садах» накануне сейчас время мисс Берди не поджимает. У нее нет в данный момент никаких обязанностей. Боско поблизости нет.

Не надо наблюдать, как убирают после ленча, не надо выступать третейским судьей на играх. Так что она медленно вертит чашку с кофе в руках и раздумывает над моим предложением, пристально глядя на стол.

– Никто об этом ничего не знает, – говорит она очень тихо, клацнув раза два зубными протезами. – По крайней мере в Мемфисе никто.

– Но почему же? – спрашиваю я, все-таки чуть-чуть волнуясь.

– Мои дети об этом не знают.

– О деньгах? – уточняю я недоверчиво.

– О, кое-что им известно, конечно. Томас усердно трудился, и у нас были большие сбережения. Когда одиннадцать лет назад он умер, то оставил мне почти сто тысяч долларов. Мои сыновья, а особенно их жены, уверены, что теперь сбережения увеличились в пять раз. Но они ничего не знают об Атланте. Хотите еще кофе? – Она уже на ногах.

– Конечно.

Она несет мою чашку к буфету, сыплет туда немного больше, чем пол чайной ложки кофе, добавляет тепловатой воды и возвращается к столу. Я помешиваю воду с таким видом, словно наслаждаюсь ароматом экзотического капучино.

Наши взгляды встречаются, я весь симпатия и сочувствие.

– Послушайте, мисс Берди. Если вам слишком тяжело говорить об этом, то, может быть, мы опустим данную тему? Просто назовите конечные цифры.

– А почему тяжело? Мы же говорим о моем состоянии, о богатстве.

Это как раз то, о чем я сейчас думаю.

– Чудесно! Тогда расскажите мне в общих чертах, куда вложены деньги. Меня особенно интересует недвижимость. – И это правильно. Наличные и другие ликвидные инвестиции и ликвидируются в первую очередь, чтобы уплатить налоги на наследство. В последнюю очередь для этих целей используют недвижимое имущество. Так что мои вопросы заданы не только из чистого любопытства.

– О деньгах я еще не рассказывала никому, – произносит она по-прежнему очень тихо.

– Но вчера вы упомянули, что говорили об этом с Кеннетом Чэндлером.

Следует долгое молчание, она только крутит чашку на пластиковой поверхности стола.

– Да, полагаю, что так. Но я не уверена, что рассказала ему все. Может быть, немножко я и приврала. И уверена, что я не рассказывала ему, откуда у меня деньги.

– О'кей. Откуда они?

– От моего второго мужа.

– Вашего второго мужа?

– Да, от Тони.

– Значит, Томас и Тони – так звали ваших мужей?

– Да. Примерно через два года после смерти Томаса я вышла замуж за Тони. Он сам был из Атланты и куда-то ехал через Мемфис, когда мы встретились. Мы так или иначе скоротали вместе пять лет, все время ссорились, а затем он бросил меня и уехал к себе домой. Он был лентяй и зарился на мои деньги.

– Не понимаю. Вы, кажется, сказали, что унаследовали деньги после него.

– Так оно и было, только он никогда об этом не узнал. Это долгая история. Было несколько наследств и всякое добро, о которых Тони ничего не знал и я тоже. У него имелся богатый сумасшедший брат. Вообще-то все в их семье сумасшедшие, и как раз перед самой смертью Тони унаследовал после умершего брата большое состояние. То есть за два дня до того как Тони протянул ноги во Флориде, умер его брат.

Тони умер, не сделав завещания. У него не было никого, кроме жены. То есть меня. Поэтому они связались со мной из Атланты, какая-то большая юридическая фирма, и сообщили, что я в соответствии с законодательством Джорджии теперь богачка и стою больших денег.

– И сколько их было?

– Гораздо больше, чем мне оставил Томас. Но как бы то ни было, я об этом не сказала никому. До сих пор об этом никто не знает. И вы об этом тоже никому не разболтаете, да, Руди?

– Мисс Берди, как ваш адвокат, я не имею права об этом рассказывать. Я даю клятву о неразглашении тайны. Это называется привилегией поверенного и его клиента.

– Как замечательно.

– Но почему вы ничего не сказали о деньгах вашему умершему адвокату? – спросил я.

– О, ему! Я ему не очень доверяла в душе. Я только упомянула о размерах дарений, но никогда не говорила ему, какой у меня капитал в действительности. Однажды он вообразил, что у меня денег куры не клюют, и захотел, чтобы я включила его в завещание.

– Но вы никогда ему всего не рассказывали?

– Никогда.

– И никогда не говорили, сколько у вас денег точно?

– Нет.

Если я тогда правильно подсчитал, завещанные ею дары тянули на двадцать миллионов. Значит, адвокат знал по крайней мере о такой сумме, раз он составлял завещание. Возникает очевидный вопрос: сколько реально имеет эта драгоценная маленькая женщина?

– Вы мне скажете, сколько у вас всего денег?

– Может быть, завтра, Руди. Может, завтра и скажу.

Мы выходим из кухни и направляемся во внутренний дворик. У нее здесь устроен новый фонтан около розовых кустов, который она мне хочет показать. Я любуюсь им с восторженными восклицаниями.

Теперь мне ясно, что мисс Берди богатая старая женщина, но она не хочет, чтобы об этом кто-нибудь знал, особенно ее семья. Она всегда жила с комфортом и сейчас ни у кого не вызывает подозрений, она просто восьмидесятилетняя вдова, которая проживает свои более чем достаточные сбережения.

Мы сидим на вычурной железной скамье, попивая холодный кофе в темноте, пока я наконец не привожу должное количество причин, извиняющих мой уход.

Чтобы иметь возможность вести, с моей точки зрения, широкий образ жизни, я в последние три года работал барменом и официантом в «Йогисе», студенческой забегаловке у самого входа в кампус. Забегаловка известна сочными бургерами с луком и молодым пивом. Это – шумное местечко, где с ленча до закрытия время пролетает как один счастливый час. Кружка разбавленного водой светлого пива стоит один доллар по понедельникам, когда идет программа «Вечерний футбол», и Два бакса во все другие дни.

Хозяин забегаловки Принс Томас – странный парень с волосами, завязанными в «конский хвост», с массивным телом и еще более весомым "я". Принс один из самых заметных городских деловых людей, настоящий антрепренер, который любит, когда его фотографии появляются в газетах, любит порисоваться в последних известиях на телевидении. Он организует марафоны ползком на животе и состязания по игре в шары.

Он подавал петицию городским властям о разрешении таким заведениям, как его, не закрываться на ночь. Городские власти, в свою очередь, не раз преследовали его по суду за различные прегрешения. Грешить он любит, только назовите какой-нибудь грех, а уж он постарается организовать группу практикантов и легализовать его.

Принс осуществляет в «Йогисе» свободу управления. Мы, работники, сами устанавливаем часы работы, распоряжаемся чаевыми и не слишком-то заботимся о порядке. Но не надо ничего усложнять. Следи главным образом за тем, чтобы всегда было в наличии пиво, а в кухне достаточный запас мяса, и заведение будет работать с удивительной четкостью как бы само собой. Принс предпочитает быть на виду. Он с удовольствием приветствует хорошеньких молоденьких студенточек и любит сопровождать их к столику или в телефонную будку. Он флиртует с ними и вообще выставляет себя на посмешище. Он любит присесть у столика за занавеской и делать ставки на игроков. Это большой, сильный мужчина с могучими бицепсами, и время от времени он затевает драку.

Есть в Принсе что-то темное, говорят, он связан со стриптизными заведениями. В нашем городе они процветают, и все предполагаемые партнеры Принса имеют криминальное прошлое. Об этом было в газетах. Его дважды привлекали за нечистую игру в карты и на бегах, но оба раза присяжные запутывались в деле из-за происков противной стороны. Проработав на него три года, я уверился в двух вещах. Первое: Принс снимает большую часть выручки из кассы для собственных нужд, наверное, не меньше двух тысяч долларов в неделю. Значит, сотню тысяч в год. И во-вторых, Принс использует «Йогис» как прикрытие для своей маленькой криминальной империи.

Он отмывает здесь наличные и каждый год ведет дело с убытками, чтобы платить поменьше налогов. Внизу в подвале у него собственный кабинет, довольно укромное и безопасное местечко, где он встречается со своими дружками.

Мне все это совершенно безразлично. Ко мне он относится хорошо. Я зарабатываю по пять долларов в час и занят примерно двадцать часов в неделю. Наши посетители – сплошь студенты, так что чаевые у нас маленькие. Во время экзаменов я могу менять часы работы. К нам сюда заглядывают по крайней мере по пять безработных студентов на день в поисках места, так что я чувствую себя счастливчиком, имея работу.

А кроме того, что бы еще ни происходило в «Йогисе», он классная студенческая забегаловка. Несколько лет назад Принс отделал зал в голубых и серых тонах, цветах Мемфисского университета, и на всех стенах сверху донизу развешаны фотографии в рамочках спортивных звезд и вымпелы разных команд.

Ребята гуртом валят сюда провести несколько часов, болтая, смеясь и флиртуя.

Сегодня Принс наблюдает за игрой по телевизору. Бейсбольный сезон только начался, но Принс уже уверен, что «Храбрецов» ждет большой успех. Он делает ставки на всех, но «Храбрецы» – его любимцы. Не имеет значения, кто из них играет, с кем и где, кто подает, кто получил травму, Принс все равно на их стороне и будет их всячески подбадривать.

Сегодня в моем распоряжении главный бар, и моя главная задача – следить, чтобы стакан Принса с ромом и тоником не просыхал. Он взвизгивает, когда Дейв Джастис делает удачный мощный бросок, приносящий команде лишнее очко. И затем отбирает часть выручки у коллеги болельщика. Они спорили, кто сделает этот бросок первым – Дейв Джастис или Барри Бондс. Я видел, что Принс поставил на то, какой будет первая подача игроку, чья очередь бить будет вторая и как он будет подавать мяч, сильным ударом или нет.

Хорошо, что сегодня я не обслуживаю столики. Голова у меня еще болит, и двигаться надо как можно меньше. К тому же я могу потаскивать пиво из холодильника, хорошее пиво в зеленых бутылках марки «Хайнекен» и «Музхед». Принс не возражает, что бармены тоже немножко между делом потягивают пивко.

Да, мне будет не хватать этой работы. А может, не уходить? Передняя кабинка полна наших студентов, все знакомые лица, но я бы предпочел с ними не встречаться. Они все, как и я, студенты-третьекурсники, и, наверное, у всех есть работа по специальности.

Можно быть барменом и официантом, пока ты еще студент-первокурсник или даже учишься на втором, есть даже некоторый престиж в том, чтобы подрабатывать в «Йогисе».

Но что за цена этому престижу через месяц, когда я окончу колледж!.. Тогда положение мое будет хуже, чем у студента, пытающегося свести концы с концами, и я стану жертвой, потерпевшим, статистической единицей, свидетельствующей о неудаче, еще одним студентом юридического колледжа, который не смог удержаться в тенетах юриспруденции и оказался никому не нужным.

Глава 7

Честно говоря, я не могу вспомнить, какие критерии я для себя сформулировал и потому применил на практике для первой попытки найти место работы. Я тогда остановился на «Юридическом заведении Обри X. Лонга и К°», но думаю, это отчасти зависело от их приятного и даже достойного на вид любезного объявления на желтых страницах телефонного справочника. Там же была помещена довольно невнятная черно-белая фотография мистера Лонга. Юристы, к сожалению, так же склонны помещать всюду свои фотографии, как предсказательницы судьбы по руке. Он производил впечатление человека искреннего, примерно лет сорока, с приятной улыбкой в противоположность неухоженным физиономиям, снимки которых обычно помещаются в юридических журналах. В его фирме работали четыре адвоката, специализировавшиеся на автокатастрофах. Они во что бы то ни стало стремились к восстановлению справедливости и предпочитали иметь дело со случаями увечья и с делами по страховке. Они изо всех сил сражались за интересы своих клиентов и гонорар брали, только добившись для них возмещения ущерба.

Но, черт возьми, должен же я был с чего-то начать. Я нашел адрес, по которому в городе находилась фирма, – в небольшом квадратном, решительно безобразном на вид кирпичном здании рядом с бесплатной парковкой. Она тоже была упомянута в телефонном справочнике. Когда я толкнул дверь, зазвенел колокольчик. Полноватая невысокая женщина, сидевшая за столом, заваленным бумагами, приветствовала меня чем-то вроде насупленной ухмылки. Я помешал ей печатать.

– Могу быть вам полезна? – спросила она, и ее жирные пальцы повисли в непосредственной близости от клавиатуры.

Черт, тяжелый случай. Я выдавил из себя улыбку.

– Да, возможно. Я хотел бы знать, нельзя ли увидеться с мистером Лонгом?

– Он в федеральном суде, – сообщила она и ударила двумя пальцами по клавишам. Что значит одно маленькое слово!.. Не просто «в суде», а в «федеральном». Слово «федеральный» подразумевает отношения с большими корпорациями, так что, когда юрист Обри Лонг имеет дело с федеральным судом, он, черт возьми, считает себя обязанным сообщить это всему свету. И его секретарша должна озвучивать эту информацию. – Так чем могу быть вам полезна? – повторяет она.

Я решился на самую жесткую правду. Уловки и мошенничество могут и подождать, хотя и недолго.

– Меня зовут Руди Бейлор. Я студент-третьекурсник юридического колледжа Мемфисского университета, вот-вот окончу его и хотел бы… ну… я как бы подыскиваю работу.

Теперь секретарша ухмыляется открыто. Она убирает руки с клавиатуры, поворачивается на вертящемся стуле и смотрит мне прямо в лицо, затем покачивает головой.

– Мы никого не берем на работу, – говорит она с явным удовлетворением, словно она глава отборочной комиссии по найму.

– Понимаю. А можно мне оставить анкету и письмо на имя мистера Лонга?

Она брезгливо берет документы, словно они вымокли в моче, и роняет их на стол.

– Я подложу их к таким же, как ваши.

А я, оказывается, еще в состоянии усмехаться:

– Много же нас здесь оказывается, а?

– Наверное, каждый день кто-нибудь приходит с предложением.

– Ах так? Извините, что побеспокоил.

– Нет проблем, – ворчит она под нос и опять поворачивается к машинке. Когда я ухожу, она уже яростно стучит по клавишам.

У меня много заявлений и много экземпляров анкеты. И я провожу уик-энд, сортируя бумаги и тщательно продумывая план наступления. Сейчас я очень много думаю о стратегии натиска, почти не испытывая оптимизма. Я планирую, что в ближайший месяц я каждый день буду посещать две-три небольшие фирмы, и так пять дней в неделю, пока не окончу колледжа. А там кто знает… Букер убедил Марвина Шэнкла прочесать все юридические коридоры в поисках работы для меня, а Маделейн Скиннер тоже, наверное, висит на телефоне, требуя, чтобы кто-нибудь меня нанял.

Может быть, кому-то и нужен работник?

В плане поисков под номером вторым значится фирма с тремя служащими в двух кварталах от той, где только что я побывал. Я уже наметил поход в нее заранее, так что легко смогу переместиться от одного отказа к получению второго.

Нечего зря время терять.

Согласно проспекту, «Нанли, Росс и Перри» – фирма с широким спектром судебных дел, которыми занимаются три парня, каждому из них немного за сорок. В фирме нет больше никаких служащих и подсобных юристов. И как будто большая часть дел связана с недвижимым имуществом – как раз тем, что я не выношу, но сейчас нельзя быть разборчивым.

Фирма размещается на третьем этаже нового железобетонного здания. В лифте душно, и поднимается он медленно.

На удивление, приемная оказывается очень приятной на вид. Линолеум с узором под дубовый паркет покрыт ковром с восточными мотивами. Стеклянный кофейный столик завален экземплярами газеты «Народ и мы». Секретарша опускает телефонную трубку и улыбается:

– Доброе утро. Чем могу служить?

– Пожалуйста, я хотел бы увидеться с мистером Нанли.