Золотой дождь

– Мое расписание заполнено до отказа, ваша честь, – возвещает Драммонд, не вставая. Разумеется, жизнь любого крупного адвоката вращается вокруг одного-единственного светила – расписания судебных заседаний. Драммонд столь высокомерным образом извещает нас с Киплером, что в ближайшем будущем слишком занят, чтобы возиться со свидетельскими показаниями какого-то мальчишки.

Четверо его лакеев дружно хмурят лбы, кивают и потирают подбородки: поразительное совпадение, но и их расписания безнадежно забиты.

– Есть у вас копия заключения доктора Корда? – спрашивает Киплер.

– У меня есть, – отвечает Драммонд.

– Вы их читали?

– Да.

– У вас основания усомниться в его выводах?

– Дело в том, что…

– Отвечайте «да» или «нет», мистер Драммонд. Есть у вас основания для сомнений?

– Нет.

– Значит все понимают, что молодой человек находится при смерти. И вы не возражаете против взятия у него показаний, чтобы в один прекрасный день жюри присяжных могло с ними ознакомиться?

– Безусловно, ваша честь. Я хотел только сказать, что в настоящее время мое расписание…

– А как насчет следующего четверга? – перебивает его Киплер, и по ту сторону прохода воцаряется мертвое молчание.

– Меня устраивает, ваша честь, – громко говорю я. Мою реплику пропускают мимо ушей.

– Через четверг, – подчеркивает Киплер, подозрительно взирая на защитников. Драммонд откапывает в папке документ, который искал, и внимательно его разглядывает.

– С понедельника я занят в федеральном суде, ваша честь, – говорит он наконец. – Вот, можете взглянуть, это предварительное слушание дела. Около двух недель займет.

– Где это будет?

– Здесь, в Мемфисе.

– Есть надежда, что дело не дойдет до суда?

– Призрачная.

Киплер изучает собственное расписание.

– А что вы скажете насчет следующей субботы?

– Прекрасно, – снова вставляю я. И вновь никто меня не слышит.

– Субботы? – переспрашивает Драммонд.

– Да, двадцать девятого.

Драммонд смотрит на Т. Пирса; ясно, что теперь настал черед того изворачиваться. Т. Пирс медленно встает, бережно держит перед собой ежедневник, словно тот сделан из чистого золота, и произносит:

– Прошу прощения, ваша честь, но я уезжаю на весь уик-энд.

– Куда?

– На свадьбу.

– Вашу?

– Нет, моей сестры.

Со стратегической точки зрения, им, разумеется, выгодно тянуть время до самой кончины Донни Рэя – тогда присяжные не увидят иссохшее лицо бедолаги и не услышат его исстрадавшийся голос. Очевидно также, что на всю пятерку этих стряпчих отводов наберется предостаточно, чтобы тянуть резину до тех пор, пока даже я не откину копыта от старости.

И судья Киплер прекрасно это понимает; он их насквозь видит.

– Взятие свидетельских показаний назначается на субботу, двадцать девятого, – заключает он. – Прошу прощения, если кому-то из представителей защиты это не удобно, но Бог свидетель – вас, господа, тут предостаточно. Отсутствие одного или двоих не повлияет на исход дела. – Он закрывает записную книжку, облокачивается на стол и, глядя с ухмылкой на команду «Прекрасного дара жизни», добавляет: – Еще вопросы есть?

Ухмылка его выглядит безжалостной, хотя сам судья человек вовсе не жестокий. Да, конечно, одернул он их раз пять-шесть, но вполне по делу. На мой взгляд, он безукоризнен. И я прекрасно понимаю: настанет день, когда в этом зале во время очередного предварительного слушания или внесения ходатайства и мне достанется на орехи.

Драммонд стоит во весь рост, глядя на разложенные бумаги и пожимая плечами. Я чую, что его так и подмывает высказать нечто вроде: «Благодарю покорно, судья». Или: «Может, лучше сразу присудить истцу миллион долларов?» Но, как обычно, профессионализм одерживает верх.

– Нет, ваша честь, у нас все, – говорит он таким тоном, словно Киплер из кожи вон лез, помогая ему.

– А у вас, мистер Бейлор? – обращается ко мне его честь.

– Нет, сэр, – отвечаю я с улыбкой. На сегодня с меня хватит. В первой же серьезной схватке на судебном ристалище я разнес противника в пух и прах, и искушать судьбу не намерен. Хватит и того, что мы со стариной Тайроном всыпали этим ребятам по первое число.

– Очень хорошо, – говорит он, негромко стуча молоточком. – В слушании дела объявляется перерыв. И, мистер Морхаус, не забудьте позвонить мне насчет того дела, рассмотрение которого вы ускорили.

Т. Пирс болезненно морщится.

Глава 28

Первый месяц работы бок о бок с Деком принес неутешительные результаты. Совокупный наш гонорар за это время составил тысячу двести долларов: четыреста нам достались от Джимми Монка, магазинного воришки, за которого Дек бился в городском суде, двести – за защиту водителя, управлявшего машиной под хмельком (мне до сих пор непонятно, каким образом Деку удалось его выгородить), и ещё пятьсот – за дело по неуплате жалованья рабочим, которое Дек умыкнул из конторы Брюзера в тот день, когда мы дали деру. И ещё сотню заработал я за составление завещательного распоряжения для пожилой супружеской пары, завернувшей к нам по ошибке. Муж с женой покупали какую-то рухлядь в антикварной лавке «Тайные сокровища», на выходе по чистой случайности толкнули не ту дверь и – оказались в нашей конторе, где я сладко позевывал за столом. Мы разговорились, слово за слово, и вот кончилось все тем, что я напечатал пару завещаний прямо в присутствии этой милой четы. Заплатили мне наличными, которые я должным образом сдал Деку, нашему счетоводу. Дек тут же отстегнул мне причитающийся гонорар.

Мы отдали полтысячи долларов за аренду, ещё четыреста заплатили за канцелярские принадлежности и визитки, около пятисот пятидесяти – за установку всякой офисной аппаратуры, восемьсот – за монтаж и первый месяц эксплуатации телефонной системы, триста – в качестве первого взноса за столы и прочую обстановку, предоставленную нам владельцем помещения, двести долларов мы потратили на взносы в адвокатскую ассоциацию, ещё триста ушли на разные мелкие расходы, семьсот пятьдесят мы выложили за аппарат факсимильной связи, четыреста – за установку и первый месяц использования дешевенького компьютера, и наконец ещё полсотни – за рекламу в местном ресторанном справочнике.

Всего мы истратили четыре тысячи двести пятьдесят долларов, правда, по счастью, расходы эти большей частью были закупочные и дополнительных затрат не требовали. У Дека все буквально до цента просчитано. По его прикидкам, через месяц после раскачки наш ежемесячный доход должен составлять тысячу девятьсот долларов. Пока же Дек строит хорошую мину при дурной игре и делает вид, что дела наши идут как по маслу.

Только слепой не заметит его рвения. Дек не вылезает из конторы. Он разведен, детишками не занимается, да и живет вдали от родного города. Не представляю, чтобы он мог тратить время на вечеринки. Об одном лишь развлечении он как-то вскользь обмолвился – казино в Миссисипи.

Обычно Дек появляется на работе на час позже меня и, уединяясь в своем кабинете, все утро висит на телефоне, названия невесть кому. Впрочем, я не сомневаюсь, что он либо выискивает новых клиентов, либо проверяет сообщения о несчастных случаях, либо просто кого-то консультирует. Каждое утро Дек спрашивает, не нужно ли мне что-нибудь напечатать. Мало того, что по части обращения с пишущей машинкой Дек даст мне сто очков вперед, так он ещё и буквально горит желанием отпечатать для меня любые письма и документы. И вообще усердия у Дека хоть отбавляй – он отвечает на все телефонные звонки, готовит кофе, подметает пол, размножает документы на копировальном аппарате. Он напрочь лишен честолюбия и готов угождать мне во всем.

Сдавать экзамен на звание адвоката Дек больше не намерен. Стоило мне как-то раз завести об этом разговор, и он поспешил сменить тему.

Ближе к полудню Дек обычно назначает встречи и вскоре исчезает по каким-то делам. Есть у него свои места – суды по делам о несостоятельности или муниципальный суд, – где он выискивает людей, которые нуждаются в адвокатах. Мы это не обсуждаем. А по ночам Дек обходит больницы.

В считанные дни мы навели в нашей небольшой конторе порядок и распределили обязанности. Деку хотелось бы, чтобы я проводил больше времени, прочесывая бесчисленные дворцы правосудия в поисках клиентов. И я нутром чую: Деку кажется, что мне бы следовало быть понахрапистее. Мои доводы о профессиональной этике и такте его утомляют. Мир нас окружает жестокий и враждебный, и в нем рыщут полчища алчных адвокатов, которые знают толк в игре по правилам рыцарей плаща и кинжала. Ждущий у моря погоды рискует попросту околеть от голода. Шансы на то, что стоящее дельце подвернется само собой, равны нулю.

С другой стороны, я Деку необходим. У меня есть лицензия, дающая право на практику. Деньги мы делим поровну, но вклад в общее дело у нас не одинаковый. Дек прекрасно понимает, что из нас двоих им можно пожертвовать скорее, поэтому и не чурается самой грязной работы. Он охотно гоняется за автомобилями скорой помощи, слоняется по судебным закоулкам и устраивает засады в травматологических пунктах – наша договоренность, согласно которой все заработанное нами делится пополам, вполне его устраивает. Лучших условий ему нигде не предложат.

Нам нужно сорвать один настоящий куш, не устает он повторять. Впрочем, большинство наших коллег разделяют это мнение. Один раз попадешь в «яблочко» и – можешь удалиться на покой. Вот почему адвокаты пускаются на все тяжкие и, засучив рукава, рекламируют себя – размещают цветные объявления в телефонных справочниках, оплачивают расклейку плакатов в автобусах и на рекламных тумбах, дают консультации по телефону. Не давай себе ни отдыху ни сроку, отбрось подальше всякие моральные устои, терпеливо сноси плевки и унижения со стороны высокооплачиваемых коллег из крупных контор во имя того, чтобы один-единственный раз заполучить в свои сети по настоящему крупную добычу.

И Дек одержим стремлением напасть на её след.

Пока он неутомимо прочесывает Мемфис, я занят другими делами. Большой Мемфис разбит на пять небольших районов, имеющих статус самоуправления. Каждый из них может похвастать собственным муниципальным судом, и в каждом разработана своя система назначения начинающих адвокатов для защиты малоимущих нарушителей, совершивших мелкое преступление или какой-либо процессуально наказуемый проступок. И судьи и обвинители молоды, часто меняются, большинство из них – выпускники юридического колледжа Мемфисского государственного университета и почти все получают за свои труды менее пятисот долларов в месяц. Практикуют они, в основном, в предместьях, и каждую неделю проводят несколько часов в судах, участвуя в свершении правосудия. Не раз я наведывался к этим парням, улыбался, пожимал руки, выпрашивал себе милость поупражняться в их судах, но добивался своего далеко не всегда. Сейчас, скажем, я веду дела одновременно шести безденежных ответчиков, уличенных во всевозможных грехах – от владения наркотиками и мелких краж до сквернословия в общественных местах. Больше сотни долларов мне ни за одно из этих дел не светит, но и тянутся они не свыше двух месяцев. Обычно на знакомство с таким клиентом, выяснение степени его виновности, обсуждение дела с обвинителем и поездку в местный суд для участия в процессе у меня уходит часа четыре. Таким образом, на круг выходит двадцать пять долларов в час, не считая накладных расходов и налогов.

Однако эти дела позволяют мне поддерживать форму, да и кое-чего подрабатывать. Я общаюсь с людьми, раздаю визитки, прошу новоиспеченных клиентов рассказывать друзьям, что именно мне, Руди Бейлору, по плечу разрешить все их юридические проблемы. Представляя при этом, какие именно проблемы могут возникнуть у их друзей, я содрогаюсь. Сплошные невзгоды и напасти. Разводы, банкротства, уголовные преступления. Такова уж наша, адвокатская участь.

Дека так и подмывает при первой же возможности развернуть рекламную компанию. Он считает, что мы должны провозгласить себя защитниками всех покалеченных и давать рекламу на кабельном канале по утрам, чтобы застать работяг дома до того, как они отправятся получать увечья на работу. И ещё он постоянно слушает радиостанцию, которая крутит негритянский «рэп». Не потому, что любит такую музыку, но потому, что рейтинг у этой радиостанции весьма высокий и, что удивительно, никто из адвокатской братии до сих пор к ней не присосался. Нашел все-таки Дек свободную нишу. «Рэпные» адвокаты!

Да поможет нам Бог!

* * *

Мне нравится шататься в конторе окружного суда, перекидываться шутками с тамошними служащими, держа ушки на макушки. Материалы дел, рассмотренных в ходе судебных заседаний, становятся достоянием общественности, а стенограммы их заносятся в компьютер. Разобравшись с системой компьютерного поиска, я отыскал несколько старых дел, которые вел Лео Ф. Драммонд. Последнему из них полтора года, а самому старому – восемь. Упоминания о «Прекрасном даре жизни», правда, ни в одном из них нет, но зато во всех случаях дело касалось защиты какой-либо другой страховой компании. Все дела были доведены до суда, и в каждом Драммонд добился оправдательного вердикта.

За последние три недели я вдоволь покорпел над этими делами, делая многочисленные пометки, снимая бесчисленные копии. С их помощью мне удалось составить объемные вопросники – списки вопросов, которые одна сторона отсылала другой для письменных ответов под присягой. Способам облечения подобного рода вопросов в слова несть числа, но я заметил, что моя манера составления вопросников весьма схожа с драммондовской. Покопавшись в файлах, я составил длиннющий список документов, которые собирался затребовать у «Прекрасного дара». В некоторых случаях оппоненты Драммонда в зале суда держались вполне достойно, в других же не вызывали ничего, кроме сочувствия. Как бы то ни было, Драммонд неизменно одерживал верх.

Я зачитываюсь стенограммами его выступлений, заявлений и ходатайств, записями представленных суду документов и его комментариями по поводу документов, представленных противной стороной. Лежа в постели, я изучаю на сон грядущий показания, взятые им под присягой у свидетелей. Я заучиваю наизусть его инструкции на стадии предварительного рассмотрения дел. Я даже читаю его записки, адресованные суду.

* * *

По прошествии месяца, в течение которого я намекал, задабривал и умасливал Дека, мне наконец удалось уговорить его смотаться на машине в Атланту. В течение двух дней он без устали собирает сведения. Проводит две ночи в самых дешевых гостиницах. В этой командировке не до развлечений.

И вот сегодня Дек вернулся с новостями, которых я ожидал. Все совокупное состояние мисс Берди тянет на сорок две с хвостиком тысячи долларов. Ее второй муж и в самом деле унаследовал приличную сумму от брата во Флориде, с которым почти не поддерживал отношений, однако его доля наследства не дотягивала до миллиона долларов. До того, как заключить брак с мисс Берди, Энтони Мердайн был женат дважды и имел шестерых детей. Дети, адвокаты и налоговая служба оттяпали львиную долю полученного от усопшего брата наследства. Мисс Берди досталось всего сорок тысяч, которые она по какой-то неведомой причине поместила под трастовое управление одного из крупных банков в Джорджии. После пяти лет отчаянно рискованных операций её капитал возрос на две тысячи.

К части юридических документов доступа не было, однако Деку удалось найти людей, согласившихся за небольшую мзду предоставить ему нужную информацию.

– Ты уж извини, – сказал он, закончив свой рассказ и вручив мне копии некоторых судебных постановлений.

Я, конечно, разочарован, хотя и не удивлен.

* * *

Поначалу мы планировали взять показания у Донни Рэя Блейка в нашей новой конторе, что, признаться, стоило мне изрядных треволнений. Пусть мы с Деком трудимся и не в грязных трущобах, однако комнатенки у нас крохотные и практически не обставленные. Даже шторы на окна мы до сих пор не приобрели. Да и унитаз в тесном туалете то и дело течет.

Я вовсе не стыжусь этого помещения, напротив, есть тут даже нечто оригинальное. Вполне подходящее скромное гнездышко для едва оперившегося орленка-юриста. Однако господам из «Трень-Брень» будет над чем поехидничать. Они привыкли к роскоши, и мне заранее противно представлять, как они будут морщиться и брезгливо поводить носами, угодив в столь убогую обстановку. У нас и стульев-то не хватает, чтобы рассадить всех за узким столом «конференц-зала».

Однако в пятницу, за день до назначенного срока, Дот извещает меня, что Донни Рэй прикован к постели и не в состоянии покинуть дом. Он так нервничает из-за предстоящей дачи показаний, что совсем ослабел. Что ж, если Донни Рэй не может выйти из дома, то допросить его можно в одном-единственном месте. Я звоню Драммонду, слышу в ответ, что он не согласен переносить место допроса свидетеля. Поясняет, что закон есть закон, и мне придется перенести время взятия показаний на другой день и заново всех уведомить. Разумеется, ему очень жаль и прочая. Ясное дело, этот сутяга предпочел бы дождаться похорон Донни Рэя, чтобы допросить его на том свете. Тогда я вешаю трубку и перезваниваю судье Киплеру. Несколько минут спустя судья уже сам звонит Драммонду, и после короткого обмена репликами место действия вновь возвращается в дом Дот и Бадди Блейков. Удивительно, но Киплер собирается лично присутствовать при взятии показаний. Это крайне необычно, но у судьи есть свои причины. Дни Донни Рэя сочтены и, вполне возможно, что другой возможности допросить его нам уже не представится. Поэтому времени нам терять нельзя. К тому же во время допроса между адвокатами истца и ответчика нередко вспыхивают серьезные перепалки. Порой в таких случаях возникает необходимость срочно связаться с судьей, чтобы тот уладил конфликт. Если найти судью не удается, а стороны непримиримы, то, случается, допрос на этом прекращают и назначают новую дату. У Киплера есть основания подозревать, что Драммонд и сотоварищи могут попытаться затеять свару, после чего с оскорбленным видом покинут место действия.

А вот в присутствии Киплера допрос должен пройти без сучка и задоринки. Его честь будет держать бразды правления в своих руках и не позволит Драммонду мутить воду. Вдобавок, как сказал сам Киплер, в субботу он все равно свободен как ветер.

Я же думаю, что наш судья обеспокоен тем, как я справлюсь с первым своим допросом свидетеля. И, признаться, повод для беспокойства у него есть.

В ночь с пятницы на субботу я долго не мог уснуть, ломая голову над тем, как организовать взятие показаний в доме Блейков. Там мрачно, сыро, а освещение ужасное, что совершенно недопустимо, поскольку показания Донни Рэя будут сниматься на видеокамеру. Присяжные должны сами увидеть, что бедняга дышит на ладан. Да и кондиционирование у Блейков совсем дохлое, поэтому в доме несусветно жарко, градусов под тридцать пять. Уму непостижимо, чтобы пять или шесть адвокатов, судья, судебный репортер, видеооператор и сам Донни Рэй разместились в этом доме в условиях, даже мало-мальски не походящих на комфортные.

В пригрезившемся мне кошмаре мы почти задохнулись в клубах сизого дыма от вонючих сигарет Дот, а потом Бадди пытался добить нас, методично обстреливая окна бутылками из-под джина. В итоге я и трех часов не проспал.

К Блейкам я приезжаю за час до назначенного срока. Дом кажется мне ещё теснее, чем прежде, и духота стоит неимоверная. Донни сидит в постели, настроение у него приподнятое, боевой дух взыграл. За последние дни мы с ним обсуждали предстоящую сцену в деталях, а неделю назад я вручил ему подробный список своих вопросов наряду с вопросами, которые нам следовало ожидать от Драммонда. Донни Рэй заверяет меня в своей готовности к испытанию, и я чувствую, насколько он возбужден. Дот варит кофе и отмывает стены. Как-никак, впервые дом собирается посетить столь внушительная группа юристов во главе с судьей и, по словам Донни Рэя, мать занималась уборкой всю ночь напролет. Я передвигаю софу в кабинете, и в это мгновение мимо проходит Бадди. Он вымыт и выбрит. Рубашка сияет чистотой и аккуратно заправлена в брюки. Я даже не представляю, в каких выражениях поносила его Дот, чтобы достичь такого эффекта.

Итак, клиенты мои землю роют, чтобы иметь приличный вид. Я горжусь ими.

Прибывает Дек, увешанный сумками. Он занял у какого-то приятеля допотопную видеокамеру, которая раза в три превосходит по размерам современные. Заверяет, что функционирует чудище превосходно. Он впервые видит Блейков. Супруги меряют Дека подозрительными взглядами, особенно Бадди, которого Дот отрядила стереть пыль с кофейного столика. Дек осматривает кабинет, гостиную и кухню, после чего доверительно шепчет мне, что в доме негде повернуться. Как бы в подтверждение своих слов он втаскивает в кабинет трехногий штатив, опрокинув по пути этажерку, и удостаивается недоброго взгляда Бадди.

Весь дом загроможден небольшими столиками, скамеечками для ног и прочей модной в начале шестидесятых годов рухлядью, заставленной дешевыми безделушками. Духота с каждой минутой усиливается.

Появляется судья Киплер и знакомится с хозяевами: почти тут же его прошибает пот, и тогда судья говорит: «Давайте прогуляемся». Он шествует следом за мной через кухню, и мы выходим в небольшой, вымощенный кирпичом внутренний дворик. У самой изгороди, в углу, напротив принадлежащего Бадди «форда-ферлейна», возвышается раскидистый дуб, посаженный, наверное, одновременно с постройкой дома. Он затеняет добрых полдворика. Мы с Деком следуем за Киплером по только что подстриженной траве, по которой, правда, не успели пройтись граблями. Судья обращает внимание на «ферлейн», на ветровом стекле которого нежатся кошки.

– А чем здесь плохо? – вопрошает судья, стоя под сенью дуба. Изгородь с обеих сторон поросла густым кустарником, скрывающим нас от посторонних глаз. Вдобавок меж кустами торчат мачты четырех высоченных сосен. Их кроны с востока отгораживают утренние лучи солнца, поэтому под дубом мы чувствуем себя вполне сносно. Пока. Да и света здесь предостаточно.

– Да, весьма недурно, – соглашаюсь я, хотя в силу нехватки опыта мне до сих пор не доводилось взимать свидетельские показания на свежем воздухе. Я мысленно возношу хвалу Господу за вмешательство Тайрона Киплера.

– А удлинитель у нас найдется? – интересуется судья.

– Да, я принес, – кивает Дек и семенит по траве к дому. – Сто футов.

Весь участок шириной меньше восьмидесяти футов, а длиной около сотни. Передний двор просторнее заднего, поэтому и внутренний дворик оказывается совсем близко. Как и «ферлейн». Собственно, он там и стоит, совсем рядом. Царапка, сторожевой кот, величественно восседает на крыше драндулета, не спуская с нас бдительного взгляда.

– Давайте принесем стулья, – предлагает Киплер, принимая деловой вид. Он закатывает рукава сорочки. Мы с Дот и судьей притаскиваем из кухни четыре стула, покуда Дек возится с удлинителем электропровода и устанавливает оборудование. Бадди куда-то слинял. Дот великодушно разрешает нам расставлять стулья по своему вкусу, а потом отыскивает в чулане ещё три складных стула, грязных и покрытых ядовитой плесенью.

Всего несколько минут физических упражнений, и мы с Киплером уже взмокли. И – обратили на себя внимание. Соседи Блейков повыползли из своих нор и теперь взирают на нас с нескрываемым любопытством. Что это за чернокожий тип в джинсах таскает стулья и расставляет под дубом? Или – нелепый мозгляк с непомерно огромной головой, который ухитрился совершенно запутаться в проводах, и теперь тщетно пытается освободиться? Что вообще за чертовщина тут творится?

До девяти остается всего несколько минут, когда приезжают две женщины – судебные репортерши, – и, к превеликому сожалению, дверь им отпирает Бадди. Уже почти случается непоправимое, и женщины с оскорбленным видом поворачиваются, чтобы уйти, когда на выручку поспевает Дот и проводит обеих дам на задний двор. Счастье еще, что на женщинах брюки, а не юбки. Репортерши, одна из которых стенографистка, а вторая – профессиональный видеооператор, перебрасываются с Деком репликами насчет света и проводки.

Драммонд со своей командой заявляется ровно в девять, тютелька в тютельку. С ним только двое помощников, Б. Дьюи Клей-третий и Брэндон Фуллер Гроун, вырядившиеся как близнецы: темно-синие пиджаки, белые хлопчатобумажные сорочки, накрахмаленные брюки защитного цвета, мягкие кожаные туфли. Только галстуки разнятся. А Драммонд вообще без галстука.

Они замечают нас на заднем дворе и, похоже, зрелище застает их врасплох. Мы с Киплером и Деком уже мокрые как мыши, но нам наплевать, что о нас подумают вновь пришедшие.

– Как, вас только трое? – спрашиваю я, обводя взглядом поредевшие ряды противника, но никто даже не улыбается.

– Вы сядете здесь, – говорит его честь, указывая на три кухонных стула. – Только поосторожней с проводами. – Дек все вокруг обтянул проводами и шнурами, а Гроун, похоже, всерьез боится, что его убьет электрическим током.

Мы с Дот помогаем Донни Рэю встать с постели и проводим его во двор. Юноша едва держится на ногах, но отважно пытается идти сам. Мы приближаемся к дубу, и я внимательно наблюдаю за лицом Драммонда, который видит Донни Рэя впервые. На самодовольной физиономии адвоката ровным счетом ничего не отражается, и меня так и подмывает сказануть ему нечто вроде: «Присмотритесь как следует, Драммонд! Видите, что натворили ваши клиенты?» Но не вина Драммонда в том, что случилось. Решение отказать Блейкам в выплате страховой премии было принято кем-то в компании «Прекрасный дар жизни» задолго до того, как об этом прознал Драммонд. Просто сейчас он подвернулся под горячую руку.

Мы усаживаем Донни Рэя на обложенное подушками кресло-качалку. Дот суетится, как наседка над цыпленком, и из кожи вон лезет, чтобы сыну было удобнее. Дышит Донни Рэй с трудом, на лице испарина. Он выглядит хуже обычного.

Я вежливо представляю его участникам: судье Киплеру, обеим дамам, Деку, Драммонду и его коллегам из компании «Трень-Брень». Донни Рэй слишком слаб, чтобы обменяться с ними рукопожатием, поэтому он только кивает и пытается выдавить улыбку.

Мы направляем камеру прямо на него, объектив находится всего в четырех футах от лица юноши. Дек пытается установить резкость. Одна из двух женщин – та, которая видеооператор, – поясняет Деку, чтобы он не путался под ногами. Кроме лица Донни Рэя, на пленке ничего больше не будет. Все голоса, конечно, запишут, но никаких других лиц присяжные не увидят.

Киплер усаживает меня по правую руку от Донни Рэя, а Драммонда – по левую. Сам судья устраивается рядом со мной. Мы все рассаживаемся и придвигаем стулья поближе к свидетелю. Дот стоит за спиной женщины-оператора и внимательно следит за каждым движением сына.

Соседи, вне себя от любопытства, налегают на обтянутый металлической сеткой забор в каких-то двадцати футах от нас. Где-то неподалеку громко заливается Конвей Твитти, но пока это нам не мешает. Сегодня суббота, и с разных сторон доносится отдаленное стрекотание газонокосилок и жужжание машинок для подрезания кустов.

Донни Рэй отхлебывает воды и пытается не обращать внимания на адвокатов и судью, которые не спускают с него глаз. Он понимает, с какой целью учиняется допрос: присяжные должны услышать его показания, поскольку к началу суда его уже не будет в живых. И он должен пробудить в них сочувствие. А ведь каких-то несколько лет назад его допрос проводили бы совершенно иначе. Судебный стенографист дотошно зафиксировал бы вопросы и ответы, аккуратно отпечатал стенограмму, которую во время судебного процесса мы зачитали бы присяжным вслух. Однако в наши дни, в эпоху технического прогресса, все изменилось. Теперь допросы многих свидетелей, а в особенности умирающих, фиксируют на видеокамеры и затем демонстрируют записи жюри присяжных. Но в нашем случае, по просьбе Киплера, будет сделана и подробная стенограмма. Это даст возможность всем заинтересованным сторонам, а также судье при необходимости справляться с текстом, не просматривая всякий раз всю видеозапись.

Сумма, в которую обернется сегодняшний допрос, целиком зависит от его продолжительности. Судебные стенографисты получают оплату постранично, поэтому Дек предупредил, чтобы я задавал вопросы четко и лаконично. Поскольку свидетель наш, платить за взятие у него показаний должны мы, а итоговая сумма выльется, по подсчетам Дека, долларов в четыреста. Да, в наше время тяжбы влетают в копеечку.

Киплер спрашивает Донни Рэя, готов ли тот приступить к процедуре, после чего просит судебную репортершу принять у свидетеля присягу. Донни Рэй клянется говорить правду. Поскольку это мой свидетель, и цель его допроса совершенно очевидна, в отличие от обычных попыток выудить интересующие сведения, я не хожу вокруг да около, а сразу беру быка за рога. Я нервничаю, но присутствие Киплера добавляет мне самообладания.

Я спрашиваю Донни Рэя, как его зовут, где он проживает, когда родился, задаю дежурные вопросы про родителей и семью. Сущие пустяки, все это мы с ним щелкаем, как орешки. Донни Рэй отвечает неспешно и глядя прямо в камеру, как я его и наставлял. Все мои вопросы известны ему наперед, как и большая часть из того, о чем может его спросить Драммонд. Юноша сидит спиной к могучему дубу – очень удачный фон. Время от времени он утирает лоб носовым платком, старательно избегая чьих-либо взглядов.

Хотя я даже не пытался надоумить его выглядеть как можно более больным и немощным, Донни Рэй производит впечатление человека, дни которого сочтены. Кто знает, может, так и есть.

Напротив меня, буквально на расстоянии вытянутой руки, Драммонд, Гроун и Хилл сосредоточенно строчат в блокнотах, стараясь не упустить ни одного слова Донни Рэя. Интересно, сколько они взыщут со своих клиентов за сверхурочную работу в выходной день? Допрос ещё только начался, а пиджаки уже сняты, галстуки развязаны.

Все идет спокойно, как вдруг громко хлопает задняя дверь, и во двор, спотыкаясь, вываливается Бадди. Рубашку он сменил, и теперь на нем знакомая красная майка, испещренная темными пятнами, а в руках угрожающего вида бумажный пакет. Я пытаюсь сосредоточиться на своем свидетеле, но краешком глаза невольно замечаю, как Бадди ковыляет по двору, подозрительно взирая на нас. Я прекрасно знаю, куда он направляется.