Золотой плен (№3) - Повелитель волков

— Крепость показалась мне пустыней в твое отсутствие, дитя мое, — воскликнул он, не выпуская из объятий.

— Весь мир казался мне без вас пустыней, дорогие мои, — отвечала она.

— Давайте же поскорее вернемся, друзья, — предложил Рагвальд, продрогший на холодном влажном ветру. — Мы привели с собой еще одного твоего старого друга, с чьей помощью ты легко преодолеешь любое расстояние, — восторженно добавил Рагвальд. Он обернулся в сторону молодого грума, одетого в костюм грубой домотканой шерсти. Мальчик выступил вперед, ведя под уздцы Героя.

Невольно вскрикнув от радости. Мелисанда подошла к скакуну и погладила бархатную морду. Благородное животное отшатнулось от неожиданности, но тут признало свою хозяйку. Подавшись вперед, жеребец потерся мордой о ее плечо. Она радостно рассмеялась.

— Ах, Герой, ты все еще помнишь меня!

— Не похоже, чтобы он тебя позабыл, — послышалось за ее спиной.

Конар. Он снова стоял вплотную за ней. Как всегда. Она скрипнула зубами, вспомнив его заверения за пиршественным столом прошлым вечером, что отныне ей понадобится боевой конь.

Внезапно глаза ее наполнились слезами обиды. Можно подумать, что она сию минуту собирается отправляться на войну! Неужели непонятно — она наконец-то вернулась домой. И больше всего нуждается в мире и отдыхе. Пусть только попробует после всего, что было с ними, попытаться лишить ее счастья прокатиться на жеребце.

Она невольно опустила отяжелевшие от слез ресницы и вся напряглась, снова услыхав его голос:

— Ну же, сударыня. Позвольте подать вам стремя.

— Благодарю, — осторожно отвечала она, с недоверием взглянув на него.

И вот она уже в седле. Она с нетерпением ждала, когда же, наконец, бросит якорь шедшая самой последней ладья Конара — он построил ее специально для того, чтобы везти в ней своих лошадей. Подобному тому, как он не желал пускаться в путь без Бренны, он не желал пускаться в путь и без Тора. Наверное, в этом и заключалась главное отличие привычек Конара от привычек его отца, грабившего когда-то побережье Ирландии. Однако еще со времен их прародителя, Олафа, Норвежского Волка, у викингов повелось перенимать обычаи покоренных народов. Так, Конар стал использовать в боях верховых лошадей, которых возил за собой. И его не волновало, с какими трудностями придется столкнуться его людям при перевозке живого товара через морские просторы.

Экипажи его ладей были достаточно многочисленны и состояли из выносливых проверенных ветеранов — они быстро причалили и разгрузили свои суда. И вот уже кавалькада стремительно несется по направлению к крепости.

Здесь почти ничего не изменилось!

Вот они, каменные стены, которые воздвиг ее отец, по-прежнему охраняют фермы и усадьбы предместья. Вокруг стен раскинулись тучные угодья, а жители предместий и замка: прачки, кузнецы — словом, весь мастеровой люд — столпились у ворот крепости, приветствуя Мелисанду. Она сердечно поздоровалась с ними, въехала в ворота и спешилась с помощью отца Мэтью. Боже правый, какая суета поднялась вокруг их кортежа! Словно и не было этих долгих шести лет разлуки.

Но вот она, наконец, прошла сквозь толпу встречающих, поднялась по лестнице в цитадель и устроилась возле камина в просторном зале своего замка. Рагвальд трогательно настаивал на том, что ей непременно нужно согреть ноги, хотя нуждался в тепле сам. Несмотря ни что, ей так приятно было ощущать снова его заботу, видеть его преданное обеспокоенное лицо! Мари тут принесла ей кубок сладкого подогретого вина, однако поговорить им так и не дали: каждый из вновь приходящих считал своим долгом произнести приветственный тост, вино и эль лились рекою.

Улучив минутку, она огляделась, и отметила про себя насколько уютнее выглядел зал у Рианнон, благодаря украшавшим его маленьким светильникам. Солома, устилавшая пол, была отнюдь не первой свежести, а голые, без занавесок, окна легко пропускали внутрь комнат ночной холод. Она дала себе слово, что раз уж вернул домой, то должна позаботиться о былой славе и великолепии детища своего отца.

Но тут же Мелисанда вспомнила о том, насколько важно, прежде всего, привести в порядок внешние укрепления замка — и лишь потом можно будет заняться внутренним убранством. Даже при беглом осмотре было ясно, что стены требуют основательного обновления. Кроме того, она должна быть уверена в том, что стража на стенах достаточно надежна.

Она оглянулась. Конар не спускал с нее глаз, словно читал ее мысли. Его взор как будто предупреждал ее, что впереди их ждет немало сражений.

Она с трудом отвела от него взгляд.

— Вы должны рассказать мне абсолютно обо все что случилось здесь в мое отсутствие, — обратилась она к Мари и Рагвальду, а потом требовательно посмотрела на стоявших за ними Филиппа с Гастоном. — Как чувствуют себя наши вассалы? Кого мы потеряли?

— В последнем сражении погиб Вильям из южного удела, — сообщил Гастон, почтительно кланяясь. — Жаль его — он был хорошим арендатором и доблестным воином. Его сын, тоже Вильям, принес клятву верности вам и графу Конару. Но поскольку вы были в отъезде, принял молодой Свен.

Она кивнула, потупив глаза. Свен! Слуга ее мужа. Она по-прежнему относилась с недоверием к этому человеку.

Им нужно было сделать и обсудить так много, что Мелисанда не заметила, как промчался этот день. Как только разнеслась весть о ее возвращении, в замок потянулись один за другим ее вассалы, желавшие продемонстрировать свои верноподданнические чувства. Она еще раз убедилась в том, что лишь угроза вторжения викингов в их христианский мир заставила укрепиться это феодальное государство — ведь они клялись в верности не столько ей или Конару, сколько крепким стенам их цитадели. Они приносят ей присягу, они работают на нее три дня в неделю, они повинуются ей как сюзерену. Они живут на ее землях. Она вольна даже распоряжаться их жизнями. А взамен она гарантирует им свое покровительство.

За окнами уже сгущалась ночная тьма, когда поток верноподданнически настроенных мастеровых, воинов и горожан, наконец, иссяк, и в пиршественном зале остались лишь обитатели цитадели. Для них накрыли роскошный стол — и каких только яств на нем не было! Хотя теперь она смотрела на родной замок немного иначе — несомненно, он не в силах тягаться с Дублином в размерах, роскоши или числе жителей. И все же, вспоминая изящно украшенный зал Рианнон, Мелисанда не без гордости созерцала мощные укрепления своего замка и безыскусную преданность, и силу его защитников.

Светильники уже почти погасли — вероятно, и час был поздний — когда Мелисанда вдруг ощутила, насколько утомил ее этот суматошный день.

— Мари, ты не могла бы проводить свою хозяйку в постель? — спросил вдруг Конар, и она взглянула на него, пораженная его способностью читать ее мысли и угадывать желания.

— Я еще не настолько утомилась… — начала было она, возмущенная тем, что он без ее участия обсуждает со Свеном, Гастоном, Филипом и другими мужчинами особенности укреплений вокруг ее замка. Но усталость взяла свое. В конце концов, он сегодня не стал препятствовать ее поездке верхом на Герое. Завтра, когда она не будет такой усталой, она позаботиться о том, чтобы восстановить свой авторитет, а сейчас у нее нет для этого сил.

— Хотя, возможно, ты и прав, — произнесла она, утомленно прикрыв глаза, и Мари торопливо поднялась следом за ней. О, как же она была рада вновь оказать дома. Она снова пожелала спокойной ночи слугам, преданно охранявшим ее отца, обняла Рагвальда и следовала по лестнице, ведущей во внутренние покои замка.

— Мелисанда!

Она услышала этот негромкий оклик и обернулась, недовольно прикусив губу. Она намеренно не хотела с ним прощаться, но все же наклонилась и запечатлела легкий поцелуй на его челе, обрамленном золотистыми локонами. Он постарался поймать ее взгляд.

— Я скоро приду, любовь моя.

— Ну что вы, сударь, вам незачем спешить. Можете провести здесь всю ночь, если того потребуют дела.

— Нет, миледи, я не перенесу столь длительной луки. Я уверен, что ваше одиночество не затянется.

Стиснув зубы, она заставила себя улыбнуться и шла из зала.

И вот Мелисанда поднялась в опочивальню своего отца. Комната была и вправду огромной — в точности такой, какой она ее помнила — и после промозглого зала в ней показалось очень тепло. Возле очага ее ожидала теплая ванна, а на кровати была приготовлена рубашка из мягкой ткани. С помощью Мари она погрузилась в воду, без конца болтая о том, что успела повидать время долгих странствий — но при этом почему-то гая упоминать в своих рассказах имя Конара.

Однако про себя она не переставала думать о нем. В отцовскую опочивальню был перенесен весь ее багаж.

И его тоже.

Наконец она выбралась из ванны. Мари завернула в теплое пушистое полотенце, а потом подала ей мягкую рубашку. Мелисанда никогда раньше не видела ее.

— Откуда эта рубашка? — спросила она у Мари.

— Граф Конар привез ее в своем багаже, Мелисанда, — ответила та.

— Ах, вот как? — пробормотала Мелисанда, пока Мари помогала ей одеться.

Они поцеловались и обнялись на прощанье, и Мелисанда в который уже раз пообещала, что отныне и вовеки они больше не расстанутся. Наконец Мари удалилась. Сидя в одиночестве в отцовской опочивальне и бездумно глядя на огонь в очаге, Мелисанда прикидывала, когда же это Конар успел купить эту рубашку и предназначалась ли эта покупка именно для нее.

Или для Бренны? Или еще для какой-то другой женщины?

Мелисанда собралась было снять с себя эту рубашку, по услышала за дверью шаги Конара и поспешила юркнуть в постель под одеяло. Она закрыла глаза и притворилась спящей.

Вот его шаги замерли возле кровати. Прошло несколько томительных мгновений; он стоял неподвижно. А потом она услышала, как он раздевается.

Вот он откинул одеяло. Она почувствовала возле себя его нагое тело.

— Взгляни же на меня, Мелисанда.

Она не отвечала.

— Я знаю, что ты не спишь.

Он улегся на нее, и она почувствовала, как тепло, исходящее из его тела, проникает в нее. Она невольно открыла загоревшиеся ответным пламенем глаза. Она старалась не видеть его литого, жаждущего любви тела.

И в особенности она старалась не видеть того, что в ожидании любви столь охотно поднималось всякий раз, стоило им оказаться наедине.

Она отважилась заглянуть ему в глаза, которые в эту ночь не полыхали мрачным огнем, а были темными и загадочными.

— Почему ты так поступаешь со мной? Почему отворачиваешься от меня, избегаешь меня? Почему ты без конца борешься со мной?

— Я вовсе не борюсь с тобой…

— Неправда! И я не могу этого понять, поскольку знаю, что мои ласки тебе не противны. И меня приятно удивило, как ты на них отвечала.

«С какой готовностью я на них отвечала», — мысленно добавила она.

С трудом переведя дыхание, она постаралась не отводить в сторону взор.

— Я борюсь с тобой, — еле слышно произнесла она, — потому что ты отобрал у меня все, что я когда-то считала своим.

— Я взял лишь то, что ты не в состоянии была удержать, — покачав головой, возразил Конар.

— Конечно, ты же викинг, — фыркнула Мелисанда. — Ты только и умеешь, что отнимать!

— Ну что ж, увы, значит, мне снова придется взять тебя, хочешь ты того или нет!

И она приготовилась бороться с ним хоть до самого утра, отталкивать его и изворачиваться, но напрасно. Он и не собирался прибегать к силе. Он просто обнимал. Он гладил ее и ласкал.

Он целовал ее.

Пока ее пальцы не стали ласкать его в ответ, пока руки не сомкнулись в объятии.

Пока он снова не одолел ее.

Как это было чудесно — оказаться дома! Слышать повсюду родную речь, гулять по окрестностям, проводить время в обществе Рагвальда, Мари, Филиппа, Гастона и других слуг, которые так любили ее. Ей было не так уж трудно избегать в течение дня Конара — тем более что он вплотную занялся укреплением стен. Однажды вечером он сообщил ей, что нашел несколько точек, весьма уязвимых для штурма.

Мелисанда горячо стала защищать творение своего отца, и Конар нетерпеливо возразил ей, что дело не в ошибках строителей, просто время и непогода сделали свое разрушительное дело. Им придется заняться укреплением стен, как только они вернутся из Руана.

Однако когда они туда отправятся, он ей не сообщил. Он по сути дела вообще ничего не сообщал ей.

А если ему вдруг хотелось просто побыть в женском обществе, он разыскивал Бренну, с которой мог беседовать часами.

Это произошло на четвертый день после их возвращения. Мелисанда рано удалилась в опочивальню, но прошел не один час, а Конара все не было.

Окончательно разозлившись на него и подозревая, что могло быть причиной столь длительной задержки, Мелисанда решила спуститься в зал, но на полпути остановилась.

Наконец-то все стало ясно. Бренна. Он сидел подле нее у очага и беседовал. Блики пламени играли на их золотистых шевелюрах. Сначала она хотела ошеломить их своим неожиданным появлением — спустилась якобы для того, чтобы выпить бокал вина или эля на ночь — но вместо этого ринулась прочь, проклиная эту парочку.

Мелисанда уже стала засыпать, когда, наконец, услышала его шаги. Это несколько утешило ее. Как всегда, Конар быстро сбросил с себя одежду и скользнул под одеяло. Несколько мгновений спустя он заговорил, причем голос его прозвучал непривычно холодно и сдержанно.

— Если тебя так интересуют мои разговоры с другими людьми, ты могла бы не скрывать этого, а принять в них участие, и извлечь кое-какую пользу для себя.

Она не отвечала, и он продолжил:

— Тебе незачем было нас подслушивать, Мелисанда.

— Я и не собиралась вас подслушивать, — наконец заговорила она. — Просто я надеялась, что в зале никого нет, и я смогу насладиться одиночеством, сидя возле очага.

— Но, миледи, если меня не было в опочивальне, то где же я еще мог находиться в это время, как не в зале возле очага?

— Одному Богу известно, куда тебя может занести нелегкая!

К ее удивлению, он лишь молча вздохнул и повернулся на другой бок.

В эту ночь он так и не прикоснулся к ней.

Утром следующего дня она почувствовала какое-то беспокойство и решила, что ей необходимо прокатиться верхом, Она вспомнила, какой чудесный ручей протекает в поместье у Эрика, и подумала, что неподалеку от замка есть местечко ничуть не хуже.

Она не стала разыскивать Конара, да к тому же ей претила сама мысль о том, чтобы отчитываться перед ним в своих действиях. И она поехала на прогулку одна, так что ни Рагвальд, ни Мари не знали, куда она собирается.

Лишь мальчишка-конюх видел, как она брала в конюшне Героя.

Она и не думала, что поступает опрометчиво. У нее в мыслях царила такая сумятица, что единственным желанием было устроиться где-нибудь в укромном уголке и спокойно разобраться во всем. Она быстро добралась до памятного ей ручейка, соскочила с Героя и легко перебежала на другой берег по каменистому броду, оставив жеребца пастись на чудесной сочной траве. Она нашла уютное местечко на берегу, скинула туфли и уселась, опустив в воду ноги.

Давным-давно, еще маленькой девочкой, она приходила сюда со своим отцом.

Им постоянно приходилось держаться настороже из-за возможности нападения викингов. Но ведь эти морские волки рыскали лишь по побережью, и их ладьи издалека можно было заметить со стен крепости. До того, как не объявился Джеральд, никто и не слыхал об угрозе со стороны внутренних земель.

В детстве она очень любила играть у воды. Возможно, именно поэтому она так полюбила и ручей в Вессексе.

Щеки ее вспыхнули при воспоминании о том, как настиг ее Конар возле того ручья, что протекает в далекой Англии, и она прижала к лицу холодные от ледяной воды руки. Она никогда не забудет, как вспыхнули его глаза, когда он увидел ее, стоявшую на берегу в обществе Грегори.

Она потрясла головой, словно стараясь избавиться наваждения, и плеснула себе в лицо несколько пригоршней свежей воды. И тут ей все стало ясно.

Несомненно, все дело в Конаре.

Недаром она с самой первой их встречи относилась к нему с настороженностью, тщетно пытаясь сохранять между ними дистанцию. Наверное, она уже тогда предчувствовала, что может оказаться в зависимости от него, позволить себе чересчур привязаться к этому человеку, безрассудно подчиниться его влиянию…

Хотеть его. Бешено ревновать его к другим женщинам. Из-за этой ревности проклинать всех других женщин, желать им отправиться хоть на дно морское, на съедение рыбам. Потерять голову от любви к нему.

Она невольно выпрямилась, скрестив руки на груди, и тут же принесла себе клятву, что никогда не полюбит его, что надо быть уж совсем безмозглой дурочкой, чтобы влюбиться в такого мужлана, как он.

Но в следующее мгновение она уже проклинала минувшую ночь. Проклинала его холодность. Что же ей теперь делать? Ведь это невыносимо — знать, что он является к ней от Бренны или еще от какой-нибудь из его бесчисленных любовниц. Что могло бы помочь ей? Ведь не будет же она открывать перед ним свое сердце и изливать на него тепло своей души! Ни за что на свете! Что же это будет за жизнь?

О, каким мрачным будет отныне ее существование, даже несмотря на то, что она дома, что она любит всех, кто окружает ее, и они дарят ей ответную любовь. И все же жизнь ее будет пуста. Ни в Дублине, ни в Вессексе она не чувствовала этой пустоты. Обитатели этих твердынь не чуждались ни веселого смеха, ни нежной любви — той особенной, неповторимой любви, которая может возникнуть лишь между мужчиной и женщиной.

Нет, она не может позволить себе полюбить его, она должна бороться с этой любовью, бороться беспощадно, пусть эта битва испепелит ей сердце, иссушит ей душу — и тело.

— Мелисанда!

Она услышала, как кто-то окликнул ее пугающе знакомым голосом. Она посмотрела на другой берег ручья, и душа ее ушла в пятки.

Жоффрей Сюр ле Монт. Сын Джеральда, такой же кареглазый, темноволосый, он сильно возмужал за эти годы и стал очень похож на отца. И взгляд его стал таким же лживым и алчным.

Она в ужасе вскочила на ноги.

Он остановился возле самой воды, не сводя с нее глаз, не делая попыток приблизиться.

— Не надо бояться, — торопливо заявил он.

— А я и не боюсь, — так же торопливо соврала Мелисанда. Она вдруг поняла, что стоит босая в ледяной воде, что туфли лежат в траве, а Герой пасется по ту сторону потока.

— Я слышал, ты недавно вернулась, — продолжал Жоффрей. Он по-прежнему стоял неподвижно. Как и его отец, он был высок, хорошо сложен, а продолговатое лицо с чистыми чертами было даже привлекательным.

Если бы не этот предательский алчный блеск в глазах, не двусмысленная усмешка, кривившая его рот. При виде этого выражения лица у нее возникало ощущение, что он раздевает ее глазами, что она стоит перед ним совершенно голая, а он бесстыдно разглядывает ее.

— Ну да! Как ты можешь заметить, я действительно вернулась, — машинально пробормотала она в ответ.

— Ты чудесным образом изменилась, Мелисанда.

— Да неужели?

— Я еще не встречал такой соблазнительной женщины, как ты.

— Не преувеличивай, Жоффрей.

— Но я правда так думаю.

— Наверное, ты просто плохо знаешь женщин, — в смущении пролепетала она.

Он сделал шаг вперед, балансируя на скользких корнях, как незадолго перед этим делала она сама.

— Ты ошибаешься, — возразил он. — Я отлично разбираюсь в женщинах.

Она торопливо натянула туфли, не заботясь о том, что может их намочить. В любой момент ей, возможно, придется спасаться бегством, и она не хотела делать это босиком.

— Постой! — торопливо окликнул ее Жоффрей. — Я не причиню тебе зла. Я хочу только поговорить с бой, — она замерла в нерешительности, и он заговорил медленно, словно в раздумье. — Ты знаешь, нас когда-то должны были обручить.

— Прости, Жоффрей, — сердито тряхнула она головой, — но я не верю ни одному твоему слову. Твой отец заманил моего отца в ловушку, бессовестно предал его и убил! И ты не докажешь мне, что это неправда.

— А в отместку твой викинг прикончил моего отца.

— Он не викинг, — услышала она свой ответ.

Жоффрей иронически приподнял одну бровь, его губы искривились еще больше. Он приблизился к ней на шаг.

— Этот союз не принесет тебе счастья, Мелисанда. Предки твоего мужа были дикарями, и как бы они ни прикидывались цивилизованными христианами, в душе своей они продолжают оставаться кровожадными викингами, неподвластными голосу разума и любви. Конар бился с моим отцом только ради того, чтобы обладать тобою. Вот посмотришь, когда его народ вернется сюда, это будет все те же бешеные псы, что и прежде. Ты просто еще не знаешь, их так, как я.

— Жоффрей, мне очень жаль…

— Я никогда не откажусь от тебя, Мелисанда. И ведь твой отец прочил тебя мне в жены.

— Жоффрей, но ведь церковь никогда не освятит такого союза.

— Церковь лишь подтверждает то, что устанавливается с помощью силы!

— Жоффрей, — решилась она наконец, — но ведь твой отец приберегал меня для себя, он скорее умертвил бы меня, чем позволил принадлежать тебе.

— Ты всегда была мне желанна, Мелисанда, и помяни мое слово, я еще отвоюю тебя у этого норвежского ублюдка! Отвоюю — или освобожу тебя от него. Чем прикажешь это считать, Мелисанда?

— Я никогда не забуду, что твой отец убил моего отца! — вскричала она. — И я не желаю иметь с тобой никаких дел!

В ответ он решительно двинулся через ручей. И тут со стороны замка раздалось лошадиное ржание и топот копыт. Жоффрей застыл на месте. А в следующий миг Мелисанда увидела, как сквозь заросли на том берегу Ручья несется Конар верхом на Торе, в сопровождении Свена и Гастона.

Он был грозен, словно бог войны. Встряхнув золотистой шевелюрой, он, не спешиваясь, полоснул Жоффрея холодной сталью синих глаз.

— Ах, а вот и досточтимый Повелитель Волков соизволил явиться к нам собственной персоной! — злобно пробормотал себе под нос Жоффрей. Он отвесил Конару шутовской поклон и громко воскликнул: Я слышал, что ты вернулся, Конар, и что ты привез с собою мою родственницу. А когда я натолкнулся возле ручья на Героя, решил позаботиться о ее безопасности. Но — как ты и сам можешь убедиться — она пребывает в полном порядке, нетронутая, живая и здоровая.

— Ого, да мы вовремя подоспели! — гневно воскликнул Гастон.

— Если я должен отвечать за дела своего отца, равным образом отвечать должен и ты. Твой родитель корчит из себя повелителя Дублина, но по моим понятиям он захватил свои нынешние владения в диких набега незаконно присвоив себе права сюзерена. Ну а потом захотел приобрести некоторую респектабельность и женился на дочери Ард-Рига, не так ли?

— Я прикончу тебя, не сходя с этого места! — холодно произнес Конар. В его спокойном голосе послышалось бешенство.

Мелисанда злорадно заметила, как побледнел Жоффрей, и все же Сюр ле Монт пытался сохранить достоинство.

— Ты убьешь безоружного, ни в чем не повинного человека! — провозгласил он, подняв руки, чтобы убедились, что в них не было оружия. — Нет, милорд Повелитель Волков, такой поступок не прибавит вам уважения в глазах французского дворянства, — ехидно закончил он.

— Ну так убирайся, покуда цел, — приказал ему Конар. — И учти, если я снова застану тебя с моей женой…

— Меня с твоей женой или твою жену со мной? — издевательски переспросил Жоффрей.

Конар вдруг послал Тора вперед. Огромный, черный как ночь, боевой конь ринулся на Жоффрея, и Гастон, не выдержав, вскричал:

— О Боже, граф, придержите жеребца, ведь он затопчет этого негодяя!

Конар заставил Тора остановиться всего в нескольких дюймах от Жоффрея.

— Убирайся! — взревел он, не в силах больше сдерживать ярость.

Жоффрей проворно выскочил на берег ручья, но, удалившись на приличное расстояние от Конара, не преминул послать Мелисанде глубокий поклон. Затем он вскочил на своего коня и воскликнул:

— Желаю приятно провести день, графиня!

Дав шпоры скакуну, он поднял его в галоп и быстро скрылся из глаз. Мелисанда смотрела ему вслед, ощущая на себе суровый взгляд Конара. Она еле заставила себя поднять на него глаза, опасаясь гневной вспышки.

— Ты сама виновата во всем, Мелисанда! — упрекнул он ее.

— Виновата в чем?

— Садись на лошадь.

— Но…

— Я не собираюсь ничего обсуждать с тобой здесь и сейчас! — рявкнул он.

Она невольно перевела взгляд на Свена с Гастоном. Оба слуги — и золотоволосый юноша, и седобородый ветеран — чувствовали себя крайне неловко.

Вне себя, оттого что Конар позволяет себе так грубо командовать ею в присутствии слуг, она, оступаясь на скользких камнях, поспешила к Герою и вскочила в седло.

Герой был на диво резвым скакуном. Она легонько тронула стремена, и он рванулся вперед быстрее птицы, вперед, вперед, через поля, по направлению к замку. И хотя Конар изо всех сил понукал своего Тора, тот все равно остался далеко позади.

Возле южной башни она грациозно соскочила с седла и бросила поводья подбежавшему груму. Торопливо поднявшись вверх по лестнице, она юркнула в свою комнату и захлопнула было дверь, но в ту же минуту дверь резко распахнулась, так что Мелисанда едва успела отскочить в сторону. В комнату ворвался Конар. Он взглянул ей в глаза, а потом невольно опустил взор на ее грудь, трепещущую от быстрой ходьбы и волнений. Сердце Мелисанды сжалось.

— Напрасно ты пытаешься спрятаться от меня! — грозно произнес он.

— Сударь, ежели вам угодно, чтобы я не пряталась от вас, то потрудитесь не распускать язык, когда говорите со мною в присутствии слуг. Совершенно ни к чему рявкать на меня и понукать так, словно я малое дитя!

Он двинулся внутрь комнаты, и она отскочила, испугавшись, что он прибегнет к силе. Однако он лишь прошел в дальний угол и, к ее удивлению, принялся рыться в одном из ее сундуков — причем не в том, что был привезен из Вессекса, а в старом, который слуги принесли из ее бывшей девичьей комнаты.

В нетерпении он вынимал и отбрасывал в сторону одну вещь за другой.

— Я не могу не говорить с тобой, как с ребенком коли ты постоянно ведешь себя, как ребенок, притом не самый умный.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что ты очертя голову ускакала невесть куда одна без охраны, не предупредив ни одну живую душу!

— Но… — от гнева она на секунду онемела. — Я не пленница!

— Тебе нельзя выезжать за стены!

— Ты не имеешь права говорить мне такие вещи! — гордо вздернув подбородок, она приблизилась, чтобы видеть, что он вытаскивает из ее сундука. — Там, в чужих землях, ты годами держал меня на положении пленницы. Но никто не вправе запретить мне прогулки верхом, когда я нахожусь в своем собственном доме…

Он повернулся к ней резко, и она замерла, завороженная его взором, не заметив поначалу, что он держит в руках.

— Мелисанда, тебе нельзя отныне и впредь выезжать на прогулки одной. И я могу и должен сказать тебе об этом.

— Но… — начала было она, и в этот момент ее глаза, уловили тусклый блеск предмета, который держал в руках Конар. Присмотревшись, она узнала кольчужную рубаху, удивительно тонко сработанную каким-то искусным кузнецом, — подарок ее отца.

— Что ты делаешь? — вскричала Мелисанда.

— Смотрю, добротно ли она сделана, — отвечал он. — Боюсь, что впредь тебе можно будет выезжать за стены крепости лишь в этой рубахе.

— Нет! Нет! — и она с неожиданной яростью набросилась на него, молотя кулачками по его груди, так что он даже попятился при виде столь сильного натиска. — Нет!

Он отбросил кольчугу в сторону и поймал ее руки, стараясь успокоить ее. Она в бешенстве уставилась ему в глаза.

— Ты не посмеешь! Это его последний дар, это последний подарок моего отца. Если только ты еще прикоснешься к моей кольчуге, я возненавижу тебя до конца дней! Клянусь тебе, клянусь!

— Ха, да ты и так меня уже ненавидишь! — возразил он.

— Ты еще не знаешь, что тебя ждет! — мрачно пообещала она.

Похоже, что ее угрозы все же подействовали. По крайней мере, Конар на миг задумался.

— Хорошо, я больше не прикоснусь к твоей кольчуге, но пообещай и ты мне…

Конару явно претила эта торговля, однако он твердо решил добиться своего.

— Что я должна пообещать?

— Что ты больше не выедешь за стены крепости без моего ведома. Что ты отныне будешь прогуливаться либо со мной, либо с теми провожатыми, которых я тебе назначу.

— То бишь с твоими дружками-викингами, — ледяным тоном добавила она.

— Я жду твоего обещания, Мелисанда.

— Обещание недолго и нарушить, — съязвила она.

— Но не по отношению ко мне. Я позабочусь о том, чтобы ты все исполняла в точности.

Она упрямо прикрыла глаза. Он отпустил ее руку и наклонился, чтобы поднять с пола кольчугу. Взяв ее у него из рук, она, не спеша, направилась обратно к сундуку и аккуратно уложила отцовский подарок на место.

— Я все еще жду, — напомнил он. Напряженно выпрямившись, она повернулась к нему спиной.

— Можете считать, что вы получили мое обещание милорд викинг, — неохотно буркнула она.

«Ну, теперь-то он уберется отсюда, — подумала она. — Ведь он добился своего». Однако, обернувшись Мелисанда увидела, что Конар все еще стоит возле двери.

— Завтра на рассвете мы отправляемся в Руан, — был ответ на ее вопросительный взгляд.

Сердце замерло у нее в груди. Губы скривились горестной улыбки.

— Ах, Руан! — едва слышно произнесла она. — Если не ошибаюсь, милорд, вы выбрали именно это место для того, чтобы я повторила данные вам обеты перед Богом и толпой вассалов?

— Вы не ошиблись, сударыня, именно этого я от вас и жду.

— Ну что ж, посмотрим, что у вас выйдет, — мрачно прошептала она.

— О да, посмотрим, что у вас выйдет, — согласился он, отвесил ей глубокий поклон и удалился.

В этот вечер он вновь допоздна засиделся в зале у очага. Она лежала одна в опочивальне, не смыкая глаз, ожидая, борясь с накатившей на нее волной горя и отчаяния.

Огонь в очаге начал угасать, глаза у нее наконец-то закрылись, и она погрузилась в легкую дремоту.

Поначалу ей показалось, что она все еще спит. Она почувствовала, как кто-то с величайшей нежностью коснулся ее губ, стал ласкать ее плечи, нежно целовать ее напрягшиеся груди, ложбинку между ними; он спускался все ниже и ниже, скользил языком по ее животу и бедрам и наконец медленно стал раздвигать ее ноги… Тут она поняла, что это не сон, и распахнула глаза.