Бурк как будто не слышал; он принялся целовать ее веки, шею, губы неистовыми обжигающими поцелуями. Отыскал ее грудь и принялся ласкать и гладить ее до тех пор, пока Элизабет громко не застонала. Внутри у нее происходило что-то странное. Как будто по венам пробежало пламя, тело начало вздрагивать от его сильных, но в то же время нежных прикосновений, а губы будто плавились под огненными поцелуями. Она никогда, никогда в жизни не испытывала ничего подобного. На мгновение Элизабет вспомнила жадные грубые пальцы Хокинса и его противные поцелуи, оставляющие чувство гадливости. Нет, то, что происходило с ней теперь, не имело ничего общего с тем, что было раньше. Тогда она чувствовала только боль и отвращение, а теперь, несмотря на насилие и борьбу, ее тело стало реагировать на прикосновения Бурка. Его пальцы заставляли ее дрожать от возбуждения, и вдруг Элизабет поняла, что сама отвечает на пылкие требовательные поцелуи почти с такой же страстью, как и он. С ней происходило то, чего она совершенно от себя не ожидала. В какой-то момент Элизабет почувствовала боль — сладостную, грызущую боль между бедер, а потом из недр ее существа вырвался какой-то странный, дикий огонь. Вдруг Александр Бурк раздвинул ее бедра, и она почувствовала в себе сильные, ритмичные, волнообразные движения его тела. Теперь уже ослепляющая, жгучая боль пронзила ее столь сильно, что ей захотелось закричать во весь голос, однако он закрыл ей рот поцелуем, боль быстро прошла, и она забыла обо всем на свете, кроме ощущения этих движений глубоко внутри нее. Инстинктивно Элизабет старалась подладиться к движениям, руками обвила Бурка и выгнула спину, как бы раскрывая себя ему навстречу; из воспаленных глаз потекли слезы, экстаз захватил ее и понес, как ураган. И каюта, и корабль, и сама реальность — все провалилось в никуда, на их месте остались только сокрушительная радость и чувство исполненного желания, от которых ее сознание погрузилось в забытье…
Через некоторое время она уже лежала на руках у Бурка и как бы сквозь туман слушала нежные нашептывания. Его губы почти касались ее уха, его властные руки поглаживали ее с удивительной нежностью. Она лежала в полудреме, совершенно расслабленная под защитой этого могучего мускулистого тела, и память об их любви медленно и сладостно просачивалась в ее сознание. Элизабет вздохнула.
— Что-нибудь случилось, моя сладкая? — спросил он мягко, и она увидела его смеющиеся глаза.
— А… нет, — ответила Элизабет все еще в полудреме. Ей захотелось придвинуться к нему как можно ближе, но при попытке сделать движение она нащупала внизу, на простыне, что-то липкое. Элизабет похолодела. Затем быстро откинула одеяло и увидела на белой простыне темное кровавое пятно. Кровь! Это ее кровь! Наконец ясное сознание того, что же сейчас произошло, поразило ее в самое сердце. Сонная умиротворенность мгновенно улетучилась. Она подняла на Бурка полные ужаса глаза.
— Ты… ты меня обесчестил! — с ужасом прошептала Элизабет. — Посмотри, что ты сделал!
— Лиззи, — начал он, стараясь дотронуться до нее, но она оттолкнула его руку и откинулась на подушки в конвульсивных рыданиях.
— Не прикасайся ко мне! — кричала Элизабет. — Ты — грязное животное, пират! Я ненавижу тебя, ненавижу!
Бурк напрягся, и в его глазах появилось упрямство.
— Тем хуже для тебя. Тебе еще придется проводить в моей компании много времени — здесь, в этой постели.
Ее рыдания становились все сильнее и громче. Бурк вскочил с постели и начал нервно одеваться. С нахмуренным лицом он решительно направился к двери, но, на секунду задержавшись, бросил через плечо последний взгляд на плачущую девушку: ее тело сияло в свете лампы, золотые волосы были рассыпаны по подушке.
— С рассветом, как всегда, я буду ждать тебя на палубе, — бросил он хмуро. — Мой корабль должен прибыть на Мадагаскар в наилучшем виде, а от твоей нерадивости слишком много вреда, впрочем, как и от всех этих увальней! — Дверь с шумом захлопнулась за его спиной.
Элизабет долго еще плакала, лежа в постели. Мысль о потере невинности заставляла ее вздрагивать от отчаяния. Что с ней теперь будет? Она обесчещена, уничтожена. Какой мужчина захочет теперь обратить на нее внимание — ведь она уже не девственница? «Многие захотят, — с горечью отметила она про себя, — но никто из них не сделает своей женой». И даже если ей посчастливится на Мадагаскаре сбежать с корабля, все равно девственности ей не вернуть никогда.
Но гораздо хуже, чем это, гораздо унизительнее было для нее сознание того, что она отвечала на ласки Бурка, отдавалась любви так же пылко и нетерпеливо, как и он сам. Блаженство обернулось стыдом, от которого краснели ее щеки — теперь уже не от страсти, а от горького унижения. А вместе со стыдом в ней зародился новый, еще неизведанный ею страх. Теперь, более чем когда-либо, она начала бояться Александра Бурка, единственного мужчину, который смог поднять ее на такие головокружительные высоты страсти, который обладает властью над ней и способен возбудить ее настолько, что она теряет всякое представление о реальности. Элизабет боялась этой власти, боялась человека, обладавшего ею, но более всего она боялась собственной слабости, понимая, что теперь, несмотря на все попытки обуздать свое тело и разум, она и в следующий раз снова легко станет его жертвой — как только он того пожелает. Почему Бурк — один из многих — обладает этой властью, было для нее необъяснимо. Она определенно знала, что влечение, которое начала к нему испытывать и от которого так решительно хотела избавиться, теперь с неодолимой силой вспыхнет снова. Элизабет оставалось надеяться только на то, что Бурк никогда не узнает о ее слабости. Всеми силами ей следует постараться, чтобы он никогда не догадался о том, что имеет над ней такую власть.
Пока Элизабет лежала в мучительном одиночестве на окровавленной постели, Александр Бурк искал уединения в прохладе ночи, чтобы успокоить свои измученные нервы. Но даже стоя у поручня над морским простором, который так любил, он не находил покоя. Его преследовали эхо рыданий Элизабет и ее полные ненависти слова. Все это смешивалось со сладким воспоминанием о свершившейся любви. Ну вот, он так жаждал увидеть ее лицо, озаренное страстью, почувствовать под собой ее мягкое тело в горячих конвульсиях, — и сегодня получил желаемое. Однако совершенно не принял во внимание чувства. Ибо даже теперь, овеваемый свежим прохладным ветром, Бурк опять почувствовал в крови огонь желания и понял, что хочет ее снова. Теперь он точно знал, что не сможет уже отказаться от нее и захочет обладать ею бесконечно. Бурк никогда не испытывал ничего подобного к другим женщинам; да, он хотел их, но не с такой жадностью, неистовостью, какую вызвала в нем эта золотоволосая английская девушка, заявившая, что ненавидит его. Она стала ядом, от которого он никогда не сможет избавиться.
Бурк ударил кулаком по деревянным перилам. Он не хотел дальше копаться в своих чувствах. Да, конечно, есть физическое влечение, но есть нечто гораздо большее, то, что ему совершенно не хотелось извлекать на поверхность. Ни при каких обстоятельствах он не должен позволить проклятой девчонке узнать о его чувствах, а то она использует эту слабость против него самого. Красивые женщины хорошо знают, как это делать. Что бы ни случилось, но будь он проклят, если позволит ей сделать его своей игрушкой, которой она сможет манипулировать по своему желанию. Определенно, у него начинало быстрее биться сердце, когда вспоминал о ее глазах, светящихся голубым огнем, о ее разгоряченном лице, о теле, которое так страстно и беззаветно отдавалось ему еще совсем недавно.
Глава 9
Остров Мадагаскар располагался в двухстах пятидесяти милях от юго-восточного побережья Африки в Индийском океане и долгое время являлся опорным пунктом английских, французских, а теперь еще и американских пиратов, которые нападали на европейские торговые суда, плывущие в Индию, Индонезию и Китай. Но уже к концу восемнадцатого столетия все большее число английских и французских военных кораблей патрулировали в этом районе, и пираты стали реже нападать на торговые суда, хотя все еще представляли собой реальную опасность.
Малагасийцы с удовольствием предоставляли пристанище пиратам на своих берегах, и именно по этой причине Александр Бурк осмотрительно решил направиться туда. Он собирался захватить еще один британский торговый корабль и только после этого вернуться в Америку. Мадагаскар должен был стать для него надежным убежищем, а также давал возможность пополнить запасы продовольствия и устранить кое-какие поломки, полученные во время схватки с «Молотом ветров». Но главное, здесь можно было устроить превосходную засаду на очередную жертву. Торговые связи между Британией и Индией были очень развиты. Бурк ни минуты не сомневался в том, что не пройдет и месяца, как очередной ничего не подозревающий торговый корабль обязательно войдет в зону его досягаемости и окажется в расставленной ловушке.
«Шершень» вошел в бухту и пришвартовался в порту, расположенном неподалеку от деревни Таматав. Это произошло в полдень, когда тропическое солнце пылало над головой после сильного ливня. Задолго до этого корабль вошел в Индийский океан и на себе почувствовал всю прелесть тропиков. Элизабет стала работать на палубе босиком и часто закатывала рукава. Но все эти ухищрения мало помогали: солнце палило безжалостно, обжигало кожу, оставляя в горле сухой комок.
Теперь рядом с ней уже не работал Бен Тукер. Бурк сменил его на сухопарого длинного матроса по имени Грей, который был очень молчалив, постоянно погружен в себя и почти не глядел в сторону Элизабет. Разумеется, его общество не шло ни в какое сравнение с теми товарищескими отношениями, которые установились у нее с Беном. Работа на палубе становилась все более невыносимой, и наконец в одно прекрасное утро, когда небо было ослепительно голубым, а солнце необыкновенно жарким, она упала в обморок — как была, со шваброй в руке. Элизабет случайно обнаружил Генри, который опрометью бросился к капитану. Бурк собственноручно отнес ее в каюту, смочил лицо холодной водой, а затем сурово приказал оставаться в постели весь день. После этого она прекратила работать на палубе.
— Если ты начнешь все время падать от солнечных ударов, ночью от тебя будет мало пользы, — объяснил он ей со своей насмешливой улыбкой.
Корабль пришвартовался без всяких приключений к маленькой деревянной пристани. Элизабет с каменным лицом наблюдала, как Бурк отдавал короткие приказания команде, инструктировал Симса и корабельного казначея, чтобы они вместе с Генри отправились в деревню пополнить запасы; другим надлежало немедленно начать ремонт корабля. Третья группа наблюдала за всеми попадающими в поле зрения кораблями. Небольшая команда, находившаяся до этого на «Молоте ветров», теперь должна была присоединиться к остальным на «Шершне», предварительно осмотрев разбитый в сражении корабль и представив список повреждений. Когда все распоряжения были отданы, а планы согласованы, Бурк в задумчивости приблизился к Элизабет и коротко объявил ей о том, что теперь ей надлежит сопровождать его на суше.
— Куда мы идем? — поинтересовалась она угрюмо.
— В деревню. Мне надо поговорить с одним человеком.
— А разве не опасно находиться среди этих… людей?
Он засмеялся.
— Эти люди вполне цивилизованны, уверяю. Они вовсе не собираются поджарить тебя на масле, чтобы съесть на ужин.
Несмотря на его слова, Элизабет испытывала некоторый трепет, когда спускалась за Бурком по трапу и с опаской поглядывала на туземцев, толпой стоящих на набережной. К ее большому огорчению, они, в свою очередь, также бросали на нее оценивающие взгляды, полные нескрываемого любопытства. В основном здесь стояли мужчины. У них был темный цвет кожи и прямые черные волосы. Они смотрели исподлобья мрачными глазами, и в их чертах просматривалось некоторое сходство с полинезийцами, однако цвет кожи наводил на размышления о близости Африки. Плечи накрыты широкими шалями, из-под которых выглядывали длинные яркие одеяния, похожие на широкие, свободного покроя платья, надетые на мешковатые белые брюки. Все они были босы. На головах широкополые соломенные шляпы — для защиты от палящего тропического солнца, которое периодически появлялось на небе в перерывах между почти нескончаемым дождем. Как раз теперь солнце ярко сияло на небе, хотя земля под босыми ногами Элизабет была еще влажная. Они спустились по трапу и ступили на заросшую травой тропинку.
— Далеко до деревни? — спросила она одними губами, пока они шествовали между глазеющих туземцев. Элизабет старалась как можно ближе держаться к Бурку и не отставать от него ни на шаг.
— Нет. — Он говорил, не оборачиваясь и не замедляя свой шаг. Бурк решительно и быстро шел по грязной скалистой тропинке.
Элизабет только покачала головой и постаралась по возможности идти с ним в ногу. Страх и беспокойство, вызванные необычностью окружающей действительности, не мешали ей восхищаться обступившей ее со всех сторон экзотической красотой. Теперь они шли через густой лиственный лес, где тропинка почти терялась в чаще переплетенных деревьев и кустарников. Лес был наполнен голосами тысяч птиц, которые яркими пятнами мелькали здесь и там, перелетая с ветки на ветку. Теплый воздух благоухал невообразимыми ароматами орхидей и других сказочных цветов. Совершенно очарованная тропической природой, Элизабет старалась хорошенько запомнить дорогу: чем ближе окажется деревня от побережья, тем больше шансов на успешный побег.
Очень скоро тропинка вывела их на открытое пространство, где располагалась группа деревянных строг ений, поднятых на высокие, вбитые в землю сваи. Между ними проходило что-то вроде улиц, вымощенных пучками тростника. Позади строений протекала зеленая река, извиваясь далеко по равнине и постепенно теряясь в лесу, за которым на горизонте поднимались холмы. Мимо них проходили ярко одетые мужчины и женщины, открыто рассматривающие Элизабет и ее спутника. Бурк приблизился к полной темнокожей женщине с вьющимися волосами, и между ними начался короткий разговор, во время которого женщина энергично кивала головой и показывала жестами на один из деревянных домов на дальней стороне улицы. После этого Бурк снова повернулся к Элизабет, взял ее под руку и повел по направлению к указанному дому.
— Только не говори мне, что ты понимаешь их язык! — воскликнула пораженная Элизабет.
Он пожал плечами.
— Кое-что понимаю. Но, к счастью, тот человек, с которым нам надо поговорить, немного знает английский, так что с ним можно будет объясниться.
— А что это за человек?
Лицо Бурка осветилось слабой улыбкой.
— Его зовут Ки Нарунда. Один мой знакомый, который совершенно погряз в пиратстве, посоветовал обратиться к нему, если мне понадобится помощь во время моего путешествия!
— Какие у тебя очаровательные знакомства!
— Спасибо. Но в любом случае здешние аборигены по разным причинам симпатизируют пиратам, и этот человек, Нарунда, сможет мне сказать, есть ли в этом районе британские корабли — а это именно то самое, что я хотел бы узнать прежде всего.
Они подошли к дому и остановились. Казалось, это была очень прочная конструкция, покоящаяся на естественной платформе, поддерживаемая толстыми бревнами. Вокруг не было видно ни души.
— Нарунда! — позвал Бурк. Некоторое время он подождал ответа. — Ки Нарунда! — повторил он своим сильным властным голосом, который она так хорошо знала.
В дверь просунулся тощий пожилой мужчина и остановился на высокой платформе, глядя на них узкими щелочками глаз, которые почти терялись на лице, покрытом сплошной сеткой морщин. Бурк сказал ему несколько слов. Элизабет не поняла ничего, кроме имени «Фредерикс». Это звучало совершенно абсурдно в столь экзотических местах. Однако как по мановению волшебной палочки маленький старый малагасиец тут же начал приветливо улыбаться, показывая ряд испорченных желтых зубов, и кивать головой так энергично, что его нечесаные волосы, все еще темные, несмотря на возраст, упали на лицо и почти закрыли его до подбородка.
— Фредерикс! — повторял мужчина с видимым удовольствием. — Мандроса, мандроса! — при этом он указывал на шаткую деревянную лестницу, ведущую на платформу, приглашая войти в дом.
Оказавшись внутри, Элизабет спокойно села на тростниковую циновку, предложенную хозяином, и стала ждать, пока он и Бурк о чем-то беседовали в другом конце комнаты. У нее было много времени, чтобы осмотреться в этом странном маленьком домике с бамбуковыми стенами, толстыми тростниковыми циновками на полу и нитками бус, свисающими в дверном проеме, ведущем, как ей показалось, в следующую комнату. В углу стоял ткацкий станок, закрытый ярко-оранжевой материей. Рассматривая все эти вещи, вспоминая яркие одежды людей, которых встретила по дороге сюда, Элизабет удивлялась тому уровню цивилизации, в котором жило население этой прибрежной деревни. Конечно, ничто здесь не напоминало утонченное лондонское общество, но все же она не могла не почувствовать некоторый стыд за то, что вначале боялась аборигенов, принимая их за дикарей. Только теперь с достаточной ясностью Элизабет начала понимать, насколько замкнутой была ее жизнь в Англии. Она выросла в полнейшем неведении относительно существования других людей на земле, непохожих на нее. Общество, в котором выросла Элизабет, привыкло проклинать всякого, кто хоть чем-то отличается от него самого, просто по той причине, что он другой. Тут она устыдилась собственного невежества, и глубоко внутри нее зародилось стремление обязательно расширить свое образование и узнать побольше о разных народах, живущих на земле. Теперь Элизабет чувствовала себя взволнованной при виде совершенно незнакомого для нее окружения.
В тот момент, когда она собиралась подняться со своего места и потрогать материю, лежащую на ткацком станке, нити бус в дверном проеме раздвинулись, и в комнату вошла девушка. Элизабет взглянула на нее. Девушка была прекрасна! Тоненькая и гибкая, как ива, с темно-коричневой кожей и черными волосами, которые свободной волной лежали на плечах, она была одета в ярко-желтый саронг[2], подчеркивающий красивый цвет ее гладкой кожи. У нее были большие миндалевидные глаза с пушистыми ресницами и изящные брови, а губы розовые и чувственные. Все ее движения полны невыразимой грации. Войдя в комнату, она слегка помедлила, ее глаза остановились сперва на старике, потом скользнули по сильной, мускулистой фигуре Бурка, а под конец обратились к Элизабет, примостившейся на полу. Элизабет не вызвала у нее интереса, и глаза снова вернулись к Бурку.
Старый малагасиец что-то быстро сказал ей, она кивнула, грациозно подошла к ткацкому станку и уселась за него, поместив под ним свои длинные ноги.
Элизабет видела, что глаза Бурка проследили за девушкой, и та, внезапно обернувшись, поймала его взгляд и улыбнулась. Сверкнули белые зубы. Капитан что-то сказал хозяину, тот засмеялся. Бурк был заметно оживлен, глаза его дерзко смотрели на девушку.
Элизабет почувствовала холодный озноб. С молниеносной отчетливостью она вдруг осознала, насколько проигрывает в сравнении с девушкой: эти мешковатые штаны и засаленная рубашка, грязные, нечесаные волосы, спутанной копной лежащие по плечам и обрамляющие обгоревшее лицо, босые, выпачканные грязью ноги. В данный момент скорей она сама была похожа на дикаря — замызганного, оборванного, вонючего дикаря, который не мылся многие месяцы. Неизвестно, кого Элизабет в тот момент ненавидела больше: Александра Бурка, чьи холодные серые глаза неотрывно смотрели на девушку с нескрываемым восхищением, или саму девушку, сверкающую чистотой и обворожительную.
— Сколько еще времени мы пробудем в этой хибаре? — спросила она. Элизабет хотела, чтобы ее голос звучал равнодушно и презрительно, однако неожиданно даже для нее самой слова прозвучали почти просительно.
Бурк обернулся к ней, и его взгляд немедленно стал суровым.
— Даже несмотря на то что наш хозяин не может нас понять, все равно очень прошу тебя, чтобы ты говорила более вежливо, — сказал он холодно. Широкими шагами пересек комнату и одним рывком поднял ее на ноги.
— Мы уже уходим?
— Нет. Нарунда пригласил нас к себе на обед сегодня вечером, а также предложил воспользоваться его гостеприимством ночью.
— Ты что, хочешь сказать, что мы будем здесь ночевать? — Ее голос прозвучал угрожающе, и в глазах появилась яркая искра.
Он улыбнулся ей злобной улыбкой:
— Разумеется. Я не собираюсь обижать нашего хозяина отказом. Кстати сказать, я очень многого жду от этого вечера.
— Я в этом не сомневаюсь! — с вызовом ответила она, и ее глаза с презрением обратились к девушке, которая работала у станка быстрыми тонкими пальцами.
— Ах да, Нарунда сказал мне, что это рабыня. Она исполняет всякую домашнюю работу, но… но иногда от нее требуются некоторые дополнительные услуги…
— Можно предположить, что на этот вечер он уступит ее тебе? — воскликнула Элизабет оскорбленно.
— Она вполне для этого пригодна, — холодно ответил он.
Элизабет почувствовала непреодолимое желание выцарапать ему глаза или плюнуть в его спокойную физиономию. Однако не сделала этого, а постаралась выдержать его взгляд, ответив на него холодно и насмешливо.
Наконец Бурк не выдержал и засмеялся.
— Лиззи, мне неудобно об этом говорить, но тебе следует помыться.
— Не больше, чем тебе, капитан, — ответила она, сверкнув глазами.
— Это правда. Нарунда рассказал мне об одном месте на берегу реки, где мы можем спокойно помыться. Пошли, нам нужно привести себя в порядок, прежде чем начнется обед.
Он грубо подтолкнул ее к двери, там задержался еще на несколько минут, чтобы перекинуться несколькими словами с ухмыляющимся хозяином.
На тенистом берегу реки позади деревни пышно цвели дикие орхидеи, наполняя воздух густым едким ароматом, а трава была такой свежей и зеленой, какой Элизабет никогда не видела в Англии. При одном взгляде на чистую журчащую воду она вскрикнула от удовольствия и немедленно начала стаскивать с себя опостылевшую грязную одежду. День выдался жаркий и влажный, от пота волосы липли к шее. Все тело было измученным и скованным. Боже, что за наслаждение искупаться в этом сверкающем чистом потоке. Про Алекса она совершенно забыла, ее нагота не представляла для него ничего нового. Он уже успел разглядеть и потрогать каждый дюйм ее тела за время долгих ночей в океане, протекших с того проклятого вечера. Свою девственность она утратила, а вместе с ней и свою невинность, и теперь прекрасно понимала, что не имеет никакого смысла притворяться скромницей. Элизабет беззаботно сбросила с себя одежду и кинулась в манящую воду, ныряла и смеялась от удовольствия, позволяя прохладным потокам смывать весь пот и грязь, которые въелись в ее кожу за месяцы путешествия. Пока она играла и плескалась в воде, Бурк стоял на берегу, расставив ноги, и с интересом наблюдал за ней. Через несколько минут он достал из кармана брюк мыло, принесенное с «Шершня», и бросил его Элизабет. Кусок упал в воду рядом и обдал ее фонтаном брызг.
— Приветствую вас, — ехидно сказал он.
Она взглянула на него с ненавистью, а Бурк засмеялся и тоже стал раздеваться.
Пока он окунался, Элизабет намыливалась. Она чувствовала себя ослепительно чистой. Потом ее взгляд упал на Бурка, который направлялся к ней. Загорелая грудь блестела от пота, мускулы играли на руках, несмотря на глубину, он шел легко и свободно. Черные волосы рассыпались по лицу, и из-под них опасно сверкали глаза. Элизабет немедленно кинулась прочь, бросив в сторону кусок мыла, и тревожно посмотрела на него, однако он только засмеялся, взял мыло и стал намыливаться. Элизабет презрительно отвернулась и принялась промывать волосы.
— Прекрасный денек для купания, — заметил он.
— Да, — ответила она, — но мне кажется, что ты не подумал о том, что нам придется надеть ту же грязную одежду, в которой мы пришли, и в ней вернуться в деревню. Купание пойдет насмарку.
— Все совершенно не так, Лиззи. Мика, та самая рабыня, принесет нам одежду через некоторое время. Мы так договорились с хозяином.
— Ты хочешь сказать, что эта девушка придет сюда? — спросила она недоверчиво. — И найдет нас в таком виде?
Он засмеялся:
— Пустяки, Лиззи. Какой смысл тебе передо мной разыгрывать оскорбленную невинность?
— Ты невыносим! — вскрикнула Элизабет и стала выбираться на берег.
Неожиданно он обрушил на нее целый каскад воды, она не успела отреагировать, и Бурк сгреб ее сзади — одной рукой за талию, другой — за горло. Элизабет едва успела сделать вдох перед тем, как он бесцеремонно окунул ее в воду. Через секунду дал ей выбраться, и она с проклятиями, кипя от негодования, принялась колотить его, пытаясь освободиться, но из объятий выбраться было невозможно. Все еще смеясь, Бурк окунул ее снова, на этот раз дольше прежнего. Элизабет почувствовала, что у нее раскалывается голова, а перед глазами замелькали маленькие огоньки. Потом он дал ей вынырнуть, и она обессиленно пыталась отдышаться, но ноги не держали, Элизабет повисла на нем, стараясь откашляться. Бурк, довольно посмеиваясь, вытащил ее на берег, положил на траву, а сам растянулся рядом и, подперев голову, с любопытством наблюдал за ней.
Элизабет чувствовала себя несчастной — слабой и оглушенной, но разъяренной. Собираясь с силами, она довольно долго лежала, пока наконец дыхание не пришло в норму. Бурк рядом с ней дружелюбно улыбался. Тогда, улучив момент, она неожиданно на него набросилась и впилась ногтями в лицо. Из груди у нее вырвался крик ненависти. Бурк схватил ее запястья, но она все же была довольна, видя, как у него по расцарапанной щеке течет струйка крови. Он перекатился вместе с ней и придавил ее к земле. Элизабет сжалась, как разъяренная львица; золотые волосы спутались, щеки раскраснелись, глаза сверкали огнем, ненависть придавала ей силы. У нее не было никаких шансов с ним справиться, она поняла это, еще когда они покатились по траве, поэтому боролась с безнадежной одержимостью, выплескивая всю ненависть к этому человеку, который так часто и зло унижал ее, приписывал ей дурные наклонности, мучил и потешался над ней.
Бурк снова засмеялся и прижал ее раскинутые руки к земле. В то же время его тело совершенно лишало ее возможности двигаться. Лежа под ним в бессильной ярости, она тяжело дышала и извивалась.
— Ты восхитительна, Лиззи, — пробормотал он, губами коснувшись ее глаз, и это заставило ее бороться с новой энергией. — Ты действительно бесподобна, но тебе еще надо кое-чему поучиться у нашей знакомой Мики. Да, конечно, она тоже рабыня, как и ты, но между вами есть существенная разница. Ты видела, какая она послушная? Ты о себе слишком высокого мнения, моя сладчайшая. И в мои обязанности входит тебя приручить…
С округлившимися от возмущения глазами Элизабет прошипела ему в лицо:
— Ты никогда меня не приручишь, гнусный бунтовщик! Ты зверь, животное!.. Ты…
Бурк не дал ей договорить, закрыв поцелуями рот, и овладел ею грубо, неистово, требовательно, причинив ей боль. Он опять насиловал ее, управляемый только собственным желанием и потребностью, но, к своему стыду, Элизабет почувствовала, что отвечает с жаром, не меньшим, чем его. Так было всегда. Ее молодое и полное жизненных сил тело отказывалось слушаться, а разум безнадежно пытался подчинить его себе. Тело предавало ее, покорялось страсти, а потом исчезало все — и мысли, и реальность, уступая место ослепительному экстазу, после которого она чувствовала себя безвольной и измученной. И этот раз тоже не был исключением.
Когда все было кончено, она лежала на его руках, и у нее по щекам текли слезы стыда. Вокруг было очень спокойно. Солнце ярко сияло над головой, по воде пробегали маленькие серебряные вспышки, и только легкий шелест травы нарушал тишину.
Бурк гладил ее волосы, чистые и сухие.
— Мы поступаем очень мудро, что наслаждаемся, нока можем, — сказал он. — Завтра утром мы отплываем.
— Утром? — Слезы моментально высохли, и она глядела на него с удивлением. — Но я думала, что ты намереваешься провести здесь несколько дней. Разве ты не собирался захватить еще один торговый корабль?
— Да, но у Нарунды неприятные новости. На прошлой неделе в бухте Таматав стоял британский фрегат, и ходят слухи, что в этом районе их еще несколько. — Он угрюмо усмехнулся. — Даже на «Святой Марии» пираты объявили полную боевую готовность, а, насколько мне известно, это один из самых сильных пиратских кораблей. В свете таких событий самое мудрое, что я могу сделать, — убраться восвояси как можно скорее.
Элизабет села, стараясь не выдать своего волнения.
— Значит, ты веришь, что в любое время сюда может подойти британский корабль?
— Это вполне возможно. — Бурк взял ее за подбородок и поднял голову так, чтобы заглянуть ей в глаза. — Но не расстраивайся, Лиззи, — сказал он мягко. — Мы уйдем на рассвете, тебя никто не успеет спасти из моего плена.
— Какой ты подлый! — Она оттолкнула его от себя и попыталась подняться на ноги, однако он схватил ее, повалил на спину и начал целовать. Так они катались по траве, и их ноги и руки переплетались, но их мирное времяпрепровождение было прервано звуком легких шагов по траве. Элизабет с ужасом увидела, что к ним приближается Мика и в руках у нее большая бамбуковая корзинка с одеждой, а губы кривятся в легкой полуулыбке. С удвоенной силой Элизабет попыталась освободиться из объятий Бурка, но он держал ее крепко и только улыбался, глядя на подходившую девушку, и даже сказал той несколько слов, которые заставили ее засмеяться гортанным смехом.
Мика поставила корзинку с одеждой на берег и насмешливо взглянула на Бурка. Он заговорил с ней, а она снова расцвела в улыбке. Потом с изящным поклоном повернулась и неторопливо и спокойно зашагала в сторону деревни.
Элизабет, которая стала пунцовой при приближении девушки, яростно зашипела:
— Ты! Как ты мог такое допустить? И что ты ей сказал?
Он усмехнулся одними глазами.
— Что ты так переживаешь, Лиззи, я просто обещал ей, что сегодня ночью наступит ее очередь заниматься любовью со мной.
От этих слов Элизабет просто потеряла дар речи. А между тем он встал и галантно подал ей руку.
— Я в восторге от этого дня, — сказал Бурк с изысканной вежливостью. — Однако мы обещали нашему хозяину, что вернемся прямо к обеду. Надеюсь, ты найдешь что-нибудь подходящее в этой корзине. Но прежде я предлагаю тебе выстирать нашу грязную одежду.