Братья Баркли - К дальним берегам

— О Роберт! — шептала она. — Благодарение Богу, что я встретила тебя!

Он обнял ее. Смущения и сомнения боролись в нем с внезапной, дикой надеждой.

— Прошу тебя, успокойся, моя дорогая, — утешал он ее, поглаживая мокрые спутанные волосы. — Что за причины так огорчаться? Почему бы тебе не рассказать мне все, что тебя тревожит?

— Ты должен… взять меня с собой! — попросила она, глядя на него огромными испуганными глазами. — Скажи, что ты возьмешь меня с собой!

Неужели случилось такое, что красавица в конце концов по нему соскучилась? Или эта перемена в ней объясняется скорым отплытием его корабля? Эгоизм Мабри выставлял все происходящее в выгодном для него свете, однако здравый смысл подсказывал гораздо более прозаические объяснения. Он протянул ей свой белый носовой платок с алой монограммой и постарался улыбнуться.

— Элизабет, расскажи мне, пожалуйста, почему ты так хочешь уехать вместе со мной в Англию? Наверное, твой дядя…

— Он умер. Теперь не осталось ничего, что бы задерживало меня здесь. О Роберт, ты ничего не понимаешь! Я должна уехать… должна!

В голосе снова послышались истерические всхлипывания, он обнял ее крепче, стараясь унять бьющую ее дрожь.

— Конечно, Элизабет. Как ты пожелаешь. Но не могла бы ты все же попробовать объяснить? Ты совершенно права, я ведь пока ничего не понимаю.

Взволнованно и сбивчиво, постоянно вздыхая, она начала объяснять ему все, слова находились с трудом, голос постоянно срывался. Элизабет рассказала Роберту про Бурка и про Синклера, про его отвратительные домогательства, про свидание с ним в тот самый вечер и, наконец, про бегство от Синклера. Какое это облегчение — выплеснуть наружу весь стыд и ужас, поведать обо всем Роберту — единственному человеку, который действительно ее любит, который всегда обращался с ней с нежностью и уважением. Она излила ему свою душу, а затем обняла его и уткнулась ему в плечо. Господи, теперь наконец все будет хорошо. Роберт защитит ее, возьмет под свое покровительство. Он увезет ее из этого проклятого города и доставит обратно в Англию. Больше никто и ничто не причинит ей никакого вреда. Между тем Роберт не произносил ни слова. Но когда наконец заговорил, его голос звучал несколько странно — натянуто и неестественно.

— Вот оно что! — пробормотал он как будто про себя.

— Да. — Элизабет вытирала платком мокрые щеки. — После того, как я увидела, что дядя Чарльз… после того, как увидела дядю Чарльза, я быстро покидала свои вещи в чемодан, вызвала экипаж и отправилась к тебе. У тебя дома мне сказали, что ты должен быть здесь. — Она попыталась через силу улыбнуться. — Надо заметить, на меня смотрели несколько странно, когда я стучала в твою дверь, но у меня не было другого выхода. — Выражение его лица заставило ее улыбку померкнуть. Что-то внутри похолодело и она насторожилась. — Роберт… ты меня понимаешь? Разве ты ничего не понял? — с сомнением прошептала она.

Он вдруг разразился отвратительным смехом.

— О да, Элизабет, я понял, и понял все очень хорошо.

Она смотрела на него с ужасом. Когда он снова заговорил, Элизабет едва поверила своим ушам.

— Я понял, что ты всего лишь прекрасная маленькая потаскушка. Да-да, моя дражайшая. Весьма высокооплачиваемая, но самая настоящая потаскушка. Расскажи мне на всякий случай, сколько же мужчин ты успела познать?

— Что ты говоришь! — Элизабет уже кричала. — Я же тебе все рассказала! Только Алекс Бурк, но клянусь тебе — он меня изнасиловал! Неужели ты мне не веришь?

Роберт грубо привлек Элизабет к себе, и она почувствовала на щеке горячее и прерывистое дыхание.

— Я готов поверить всему, что ты скажешь, Элизабет, моя крошка. И готов взять тебя куда тебе будет угодно. Но за услуги тебе придется заплатить.

Пораженная, она постаралась оттолкнуть его, но он только крепче прижал ее к себе.

— Не беспокойся, Элизабет. Цена не так велика. Брак, моя дорогая. — Он говорил спокойным, приятным голосом. — Я из тебя сделаю уважаемую женщину, а ты из меня — богатого мужчину.

Элизабет взглянула на него так, будто перед ней стоял незнакомец. Обходительный, воспитанный человек исчез. Элизабет увидела новое лицо — алчное, с горящими диким блеском глазами и пугающими складками вокруг рта. Оказывается, Роберт был совершенно таким же, как все остальные! Он не любил ее, никогда не любил! Все, что ему было нужно от нее, — это ее состояние!

— Нет! — прошептала она сдавленным голосом. — Я не выйду за тебя замуж. Не хочу связывать свою жизнь с выскочкой и охотником до чужих состояний!

— Очень хорошо! — отрезал Роберт. — В таком случае покинь немедленно корабль. Надеюсь, твое пребывание в Калькутте доставит тебе массу удовольствий.

— Ты не оставишь меня здесь!

— Как бы не так! Еще как оставлю! Да, я вовсе не собираюсь брать тебя с собой! Конечно, если ты не согласишься на мои условия.

Секунду она боролась с желанием закричать, выплеснуть все свое отвращение к миру. Но это быстро прошло. Элизабет прямо посмотрела в лицо Роберта Мабри, глаза ее сузились. «Очень хорошо, — решила она про себя. — Соглашусь, скажу Роберту, что исполню все его желания, — только бы вернуться в Англию. Но когда вернусь… тогда поговорю с ним по-другому. Он не сможет насильно жениться на мне. Я просто-напросто расторгну помолвку. И с этим он не сможет поделать абсолютно ничего».

— В случае, если ты намереваешься меня одурачить, — добавил Роберт мягко, как будто читая ее мысли и разбивая все ее планы вдребезги, — помни, что мне известны все подробности твоих здешних приключений. Я не буду колебаться ни минуты и вынесу их на всеобщее обозрение — в большой свет, как говорят в Лондоне. О, — продолжал Роберт дружеским тоном, как будто приглашал ее на прогулку, — разумеется, ты можешь от всего отказаться. Но в таком случае проведешь остаток своих дней в атмосфере постоянного скандала, чудовищных сплетен и сожалений, которые будут сопровождать тебя везде, где бы ты ни появилась. На мой взгляд, не слишком приятное существование.

— Ты грязный ублюдок!

Он с пониманием улыбнулся.

— Прекрасно, Элизабет. Так что же ты предпочитаешь? Соединить наши жизни в брачном блаженстве или остаться на пожизненное заключение в Калькутте с майором Синклером?

Она подняла подбородок. В ее синих глазах появилось ядовитое выражение.

— Хорошо, я выйду за тебя замуж, подлая, низкая змея. Но будь я проклята, если ты тысячу раз не пожалеешь о том дне, когда в первый раз меня увидел!

— В таком случае иди сюда. Зачем нам ждать медового месяца? — сказал он, снова привлекая ее к себе. — Я прекрасно могу насладиться прелестями, которые так хорошо известны другим мужчинам. — Роберт шутливо поцеловал ее, затем неожиданно оттолкнул от себя. В его глазах светилась веселая усмешка.

«Неужели я принимала его за порядочного человека?!» — с ужасом думала Элизабет. Теперь он вызывал в ней только отвращение. Роберт оказался порочным и вероломным человеком, использующим женщину в своих корыстных целях. Все это было омерзительно! Забыв о дожде, она смотрела на него с презрением. А дождь между тем хлестал ее по лицу.

Внезапно раздался глухой удар, и Роберт рухнул на палубу. Элизабет отпрянула назад, хотела закричать, однако чья-то рука грубо зажала ей рот, а другая схватила за талию. Она оказалась накрепко схваченной, не способной ни двигаться, ни говорить. Пока Элизабет безуспешно пыталась вырваться, из тени выступила чья-то фигура. Бен Тукер разглядывал поверженное тело Мабри, затем с удовлетворением щелкнул по своему мушкету.

— Готов, — провозгласил он.

Элизабет посмотрела на него умоляющим взглядом. «Сделай что-нибудь, спаси меня», — просили ее глаза. На лице Бена отразилась нерешительность.

— А что вы намереваетесь сделать с ней, сэр? — Его слова звучали так, как будто он вовсе не ожидал услышать ответ.

— Разумеется, взять с собой, — ответил голос, который Элизабет узнала бы в любом состоянии. Она забилась с еще большей энергией, но ее мучитель только рассмеялся.

— Что случилось, Лиззи? — насмешливо спросил Александр Бурк. — Ты беснуешься, потому что я нарушил ваш тет-а-тет?

Тут его голос изменился, став отрывистым и деловым:

— Быстрее, парень. Подай мне какой-нибудь обрывок веревки и любую тряпицу. Мы уберем ее с дороги.

Бен колебался, раздираемый противоречивыми желаниями.

— Ты меня слышишь? — рявкнул Алекс, так что Элизабет забилась с новой силой. — Разорви наконец свою рубашку, чтобы заткнуть ей рот, а потом найди веревку. А может быть, тебе больше понравится, если я оглушу ее ударом мушкета, как ты сделал с Мабри?

— Но, капитан… разве мы должны брать ее с собой?

— Я здесь командую, Тукер. Ты получил приказ, и я не собираюсь его повторять. Если и дальше будешь медлить, сюда успеют собраться все вооруженные силы Британии, которые имеются в Индии. Так что поторапливайся!

Бросив последний, беспомощный взгляд на Элизабет, Бен стянул с себя истрепанную, пропитанную грязью рубашку, оторвал от нее большой кусок и отдал Алексу. Затем поспешил к большому мотку веревки, лежащему возле поручней.

Элизабет почувствовала, как Алекс перестал зажимать ей рот, но в следующую секунду он набросил ей на голову эту тряпку и крепко привязал. Тряпка отвратительно воняла, на языке от нее оставался привкус крови. Элизабет почувствовала себя в ловушке: судьба позволила ей выскочить из рук одного подонка — но только затем, чтобы тут же попасть в руки другого, а потом и третьего — худшего из всех! И бороться бесполезно. Бен уже возвращался с веревкой, и через минуту ее руки и ноги были накрепко связаны. Теперь она могла только стонать от боли, но Алекс перекинул ее через плечо и потащил в хорошо знакомую ей каюту. Затем ударом ноги распахнул дверь и бросил ее с плеча прямо на пол.

— Я скоро вернусь к тебе, Лиззи, — пообещал он. — Ночь только начинается.

Дверь захлопнулась за его спиной, и она оказалась в одиночестве в темноте, с руками и ногами, скрученными веревкой, с кляпом во рту.

Элизабет прекрасно понимала бесполезность любых попыток освободиться от пут. Алекс сделал свое дело, и кроме того, после всех переживаний сегодняшнего вечера она чувствовала себя совершенно измученной и неспособной на дальнейшую борьбу. В голове ее проносились тысячи разных вопросов. Каким образом Алекс и Бен смогли удрать? Что здесь на самом деле происходит? И главное — что теперь будет с ней? Слишком много вопросов, на которые не было ответа. И к тому же в ее положении это уже не имело никакого значения. Она оказалась жертвой. Роберта или Алекса. В конечном итоге никакой разницы для нее нет. Свобода и уверенность в будущем ушли навсегда. Единственной реальностью стали вечная опасность и обман, и то, что она здесь лежит, — всего лишь короткая передышка в нескончаемом потоке истязаний, в который превратилась ее жизнь. Скоро вернется Алекс или Роберт, и пытки начнутся снова.

Элизабет не знала, сколько времени пролежала на полу. Сверху до нее долетали непонятные звуки — топот ног, толчки от переставляемых предметов. В конце концов она почувствовала, что корабль перестал просто покачиваться на волнах. Он начал двигаться. «Они отплыли? Но куда? — в страхе подумала она. — Под чьим командованием?» Возможно, это Роберт, который пришел в себя и собрал своих людей, чтобы подавить бунт, — ибо, разумеется, на корабле был настоящий бунт. «Но нет, — поправила себя Элизабет. — Наверняка это Алекс. Роберт никогда и ни за что не отплывет ночью. Ему приказано выйти в море утром. А вдруг теперь уже утро?» Лежа в темной, пустой каюте, она потеряла всякое представление о времени. Покорная и безропотная, решила больше не гадать. В конце концов какое это может иметь значение?

Вдруг снаружи раздались тяжелые шаги, в замке повернулся ключ, и дверь распахнулась. В комнату широкими шагами вошел Александр Бурк. Его темные волосы лежали спутанной, беспорядочной копной, серые глаза блестели опасным блеском. Сейчас он уже совершенно не был похож на того чистого, безупречного и аристократичного человека, который в первый раз ворвался в ее каюту на «Молоте ветров». Тогда Алекс был красиво одет, на боку висела шпага. Но даже теперь, в замызганном тряпье, обожженный солнцем и пропахший пылью и потом, он был пугающе прекрасен — Геркулес, полный сил и энергии, все сметающий на своем пути. Алекс бросил на пол ее чемодан, потом запер за собой дверь и тщательно проверил, до конца ли закрылась щеколда.

Элизабет наблюдала за ним сквозь полуприкрытые веки. Он быстро приблизился к ней и посмотрел. Под его взглядом она почувствовала себя обнаженной и до ужаса беспомощной, как никогда раньше. Ей показалось, что мгновение, пока он безмолвно глядел на нее, превратилось в вечность.

Затем Алекс внезапно наклонился, так что она непроизвольно заерзала, но он быстрыми шагами подошел к своему письменному столу, выдвинул верхний ящик, затем медленно вернулся к ней и опустился на колени. Элизабет увидела в его руках нож. Но прежде чем успела зажмуриться от страха, он перерезал веревки и освободил ее столь же быстро и умело, как и связал, а затем вынул из ее рта окровавленный кляп. Но привкус крови на языке остался. Ее губы кровоточили. Бросив взгляд на свои затекшие руки, Элизабет увидела на них капельки крови и на ногах в том месте, где веревки впились в кожу. Она почувствовала себя слабой, теряющей сознание, в изнеможении закрыла глаза, отстраненно ощущая, как ее тело подняли и понесли, а затем положили на что-то мягкое. Да… мягкое! Ей смутно показалось, что это была кровать. Затем все представления о том, что с ней происходит, куда-то уплыли, и она позволила себе погрузиться в какую-то невыразимую слабость, оставив все свои боли и сомнения где-то далеко на поверхности.

Когда Элизабет очнулась, то первое, что почувствовала, это было нечто холодное и мокрое, касавшееся ее губ, затем запястий. Она открыла глаза. Алекс колдовал над ее израненными, кровоточащими руками, прикладывал к ним мокрый платок и сквозь зубы что-то бормотал и чертыхался. Жизнь медленно возвращалась к ней. Внезапно она вдруг застонала, почувствовав в запястьях жалящую боль. Услышав стон, Алекс быстро взглянул на нее. И в первую минуту Элизабет показалось, что на его лице отразились тревога, забота и даже нечто очень похожее на облегчение. Но затем он как будто снова надел маску и мрачно произнес:

— Ну вот, ты уже и пришла в себя.

Слишком слабая, чтобы говорить, Элизабет молча наблюдала, как Алекс принялся проделывать то же самое с ее лодыжками, его пальцы при этом двигались нежно и умело. Все ее тело занемело и безумно болело. В горле пересохло, но Элизабет была слишком слаба, чтобы просить пить. Алекс как будто прочитал ее мысли, потому что внезапно оторвался от своего занятия, взял со стола глиняную кружку и помог ей сесть на кровати. Одной рукой поддерживая девушку, он другой поднес кружку к ее губам.

Бренди! Она пила с жадностью, густая горячая струя лилась в горло и дальше, в желудок, и от этого по всему телу распространялось живительное тепло. Элизабет снова свернулась калачиком, а Алекс молча поставил кружку на стол и отложил в сторону примочки.

— Сп… спасибо, — пробормотала она.

Он пожал плечами.

— За что, право? За возвращение тебя к жизни? Но ты же знаешь, Лиззи, что от тебя мертвой никому нет никакой пользы.

— А что… происходит?

— Мои люди захватили корабль и покинули порт. Рассвет только приближается, а мы уже набрали хорошую скорость. Пока твои английские друзья очухаются и бросятся за нами в погоню, мы уже будем вне их досягаемости.

Она постаралась вникнуть в то, что ей сказали. Потом вспомнила кое-что еще.

— А Роберт? — прошептала она слабо.

Алекс помрачнел.

— Мы выбросили его за борт, вместе со всеми остальными. Возможно, попав в воду, он оживет и даже сумеет доплыть до берега, — Алекс снова пожал плечами. — Впрочем, ни для кого не будет большой потерей, если он и не выплывет. Разве что для тебя, Лиззи. Но теперь это уже не имеет никакого значения, моя сладкая, даже для тебя. В любом случае ты его больше никогда не увидишь.

Элизабет почувствовала внутреннее облегчение. Следовательно, кошмарные проекты с принудительным замужеством отменяются. Она слабо вздохнула и провела рукой по глазам.

Александр Бурк по-своему истолковал ее жест и с отвращением отвернулся.

— Надо полагать, ты весьма сожалеешь о своем любовнике, Лиззи. Ах да, наверное, по обоим любовникам. А может быть, их было у тебя уже гораздо больше? Возможно, тебе мало было Синклера и Мабри, чтобы утолить свой голод? Имей в виду, я сделаю все возможное, чтобы тебя утешить.

Пока Алекс говорил, она смотрела на него с удивлением, но потом вспомнила, что он же видел ее вместе с Синклером и с Мабри. Он думает… Ну разумеется! Нетрудно догадаться, что он может подумать.

— Ты ничего не понимаешь, — сказала Элизабет устало, но он грубо перебил ее:

— Заткнись! Я не хочу слышать от тебя никакой лжи или оправданий. Какое мне дело, что ты не желаешь разыгрывать из себя проститутку. Только помни хорошенько: с этого момента ты будешь моей любовницей!

На глаза Элизабет навернулись слезы.

— У тебя нет никакого права говорить мне такие вещи! — сказала она с дрожью в голосе. — Ты даже представить себе не можешь, через что я прошла…

— Боже мой, через что же ты прошла, гнусная высокомерная шлюха! Вот я и мои люди действительно прошли через все: нас держали на цепи, как зверей, мы работали, как вьючные мулы, от восхода до заката! А ты в это время разъезжала в экипажах, разыгрывая из себя знатную леди!

Маска заботливости сошла с его лица, вместо нее на нем читались ненависть, бешенство, более яростное, чем когда-либо прежде. Инстинктивно Элизабет отодвинулась от Алекса. Увидев это, он улыбнулся холодной удовлетворенной улыбкой.

— Да-да, моя дорогая Лиззи, все твои страдания были не более чем обман этих несчастных мужчин в военной форме, вот и все. Все казались тебе неуклюжими, скучными дураками, не так ли? У них не было ни малейшего представления о том, как следует удовлетворить женщину. Поэтому я собираюсь показать тебе, какими бывают настоящие мужчины.

С этими словами Алекс придвинулся к ней ближе и стал снимать с нее платье. Она вскрикнула и попыталась ударить его по лицу, но он спокойно увернулся от удара, схватил ее поудобнее и продолжал раздевать. В его глазах при этом можно было прочитать одновременно злость и желание.

— Черт возьми! До чего же я истосковался по этому! — бормотал Алекс прерывающимся голосом.

— Нет! Пожалуйста… — стонала Элизабет, но он уже целовал ее в шею, плечи, зарывался лицом в ее грудь. Потом внезапно обнял и принялся неистово целовать в губы. Вначале она сопротивлялась изо всех сил, которые у нее еще оставались, но потом, прежде чем что-либо поняла, принялась целовать его столь же неудержно. Желание сопротивляться куда-то исчезло, и Элизабет дала волю своей страсти, с которой ничего не могла поделать. Снова, в который раз ее тело отвечало на ласки этого человека. Когда Синклер касался ее, она содрогалась от отвращения. Целоваться с Робертом было приятно. Но никогда не испытывала она ничего подобного: тело инстинктивно подлаживалось под движения Алекса. Элизабет жадно искала его губы, их языки вели свое собственное сражение. Наконец она снова почувствовала всю тяжесть его тела и уже сама старалась обнять Алекса как можно крепче, прижать к себе, снова в ее жилах вместо крови заструился огонь. Элизабет кричала от счастья, забыв о том, что стыдно любить этого человека. Теперь она была в экстазе. И вот их страсть достигла ошеломляющей кульминации… затем еще… еще…

Наконец Алекс скатился с нее и лег, опершись на локоть, чтобы лучше разглядеть Элизабет. Ее золотые волосы спутались, лицо горело, полузакрытые глаза казались затуманенными — картина, которую так хорошо помнил. Как он мечтал снова ее целовать!

А у Элизабет момент радости прошел, и чувство вины — ужасное, сковывающее, тяжелое, как якорь, — захватило ее, погасив огонь, горевший еще минуту назад. Да, это правда, она не более чем шлюха. Получать наслаждение с человеком, который не любит ее, который полон желания унизить, который использует ее тело для того, чтобы удовлетворить свою похоть! Это невыносимо!!! По щекам медленно потекли горячие слезы.

Увидев это, Алекс почувствовал комок в горле. Ему вдруг захотелось узнать, плакала ли она каждый раз, когда отдавалась Синклеру или Мабри. Скорей всего нет. Ведь она выбрала их сама, сделав своими любовниками. Но тут его захватила другая мысль. Интересно, неужели она с такой же страстью реагировала и на их ласки? Неужели целовала их с таким же жаром, с каким целовала его, доводя до исступления своими губами, зубами, языком? Вся радость от близости с ней погасла. Сама мысль о том, что Элизабет отдавалась другим мужчинам, совершенно убила его. С ледяным самообладанием, подавив внутреннее бешенство, Алекс быстро отвернулся от нее и засунул стиснутые кулаки под подушку.

— Иди спать, Лиззи, — прорычал он сквозь зубы. — Завтра мы продолжим.

Глава 16

Оглядываясь на события той сумасшедшей, хаотичной ночи в Калькутте, Элизабет видела их сквозь какую-то дымку. Она помнила о них точно так же, как другие помнят свои сны, лучше сказать, ночные кошмары, которые вызывали настоящий, вполне реальный ужас. Однако сами события расплылись и стали неотчетливыми, как будто на самом деле их вовсе не было. Однако же они были! И все обстоятельства, с ними связанные, нельзя было забыть, какими бы нереальными они ни казались. Эти события резко изменили ход ее жизни, в результате она оказалась на пути в Америку.

Когда Бурк в первый раз сказал ей об этом, Элизабет долго билась в истерике, кричала, что он погубил ее жизнь, что обращается с ней, как с неодушевленным предметом, с бездушной невозмутимостью бросая туда, куда ему заблагорассудится, Алекс не обращал внимания на ее выпады до тех пор, пока однажды она не запустила в него глиняную кружку, пролетевшую всего в нескольких дюймах от его головы. Тогда он поднял на нее свои холодные серые глаза, некоторое время с любопытством рассматривая растрепанную одежду и всклокоченные волосы, и наконец коротко заявил, что все эти выступления закончатся тем, что ее выкинут с корабля. Разумеется, она ни на минуту не поверила в то, что ее выбросят за борт, но в дальнейшем постаралась воздерживаться от каких-либо выпадов в его адрес. Когда Элизабет обнаружила, что Алекс не обращает внимания на ее слезы и проклятия, то отказалась от них, охлаждая свой гнев с помощью ледяного молчания, периодически нарушаемого едкими замечаниями. Это и задало главный тон их дальнейшим отношениям в то время, пока корабль выходил в Атлантику. На лице Элизабет застыла маска холодного отчуждения, Алекс же относился к ней с открытым презрением. Эта пропасть между ними все ширилась — не без помощи, конечно, обоюдной ненависти.

В противоположность их предыдущему путешествию Бурк не настаивал больше на том, чтобы она драила палубу, однако приказал ей помогать на кухне, а также исполнять множество других обязанностей, таких как починка прохудившихся парусов, латание дыр на штанах и рубашках. Не сильно обремененная этими обязанностями, Элизабет могла теперь совершенно свободно бродить по кораблю — привилегия, которую использовала с величайшим удовольствием, часто часами стоя на палубе и глазея на открытый голубой простор. Мыслями при этом она переносилась на тысячи миль отсюда, мечтая об Англии, о своем родном доме, который не увидит больше никогда.

Однажды утром, прекрасным и жарким, когда золотое солнце вовсю искрилось на безоблачном небе цвета нежного шелка, а море лениво колыхалось за бортом, как сонный ребенок на руках у матери, с вершины фок-мачты ей помахал рукой Бен Тукер. Он в это время прилаживал зацепившийся за что-то парус.

— Хо, Лиззи! Какой денек, а? — окликнул ее Бен дружелюбно.

— Да, просто чудо, — ответила она, подлаживаясь под его тон. Стоял июль, и погода действительно была на редкость ровная и теплая. Ее волосы не были заколоты шпильками и спадали свободной волной на плечи, развеваясь на легком ветерке. Элизабет носила теперь мужскую полосатую рубашку с закатанными до локтей рукавами и грубые голубые штаны, которые доставали ей только до колен. Стройные красивые ноги были босы, ибо она не удосужилась в такую погоду надеть чулки и башмаки. Наблюдая, как Бен ловко слезает с мачты, Элизабет усмехнулась, представив, что сказала бы миссис Лоретта Хэмпшир, если бы увидела ее в таком виде. Без всякого сомнения, эта достойная леди с трудом узнала бы в ней ту гордую элегантную молодую леди, которую она сопровождала когда-то на приемы в лучшие лондонские дома. Теперь это была беззастенчивая, видавшая виды девица, спокойно и бестрепетно перегибавшаяся через скользкие перила и глубоко вдыхавшая соленый воздух, всей своей обнаженной загорелой кожей впитывая солнечное тепло.

— Что это ты? — поинтересовался Бен, присоединившись к ней на посту возле перил.

— Ерунда, — ответила она, блестя глазами. — Просто подумала о том, что сказала бы моя компаньонка, увидев меня теперь.

Бен оценивающе посмотрел на нее.

— А по-моему, ты выглядишь замечательно, — заверил он Элизабет. — Ну, разумеется, я не твоя компаньонка, а у этих дам всегда имеется собственное мнение, — Да, разумеется, — серьезно ответила Элизабет, пряча улыбку. Бен еще раз внимательно осмотрел ее.

— Знаешь, — произнес он задумчиво, — ты, конечно, родилась для другого, но мне кажется, что теперь ты выглядишь почти счастливой, несмотря на то что едешь в новую для тебя страну, где ты никого не знаешь, в страну, которая находится в состоянии войны с твоей родиной. — Бен покачал головой. — Но, Лиззи, ты не выглядишь даже расстроенной.

— Разве? — спросила она смущенно, и румянец вспыхнул на ее щеках. — Ты имеешь в виду, что я ничуть не расстроилась из-за того, что сменила шелка и атлас на эту гадкую одежду? Очень хорошо, Бен Тукер, я тебе кое-что расскажу! У меня достаточно здравого смысла отказаться от роскоши ради удобства — но это касается только одежды! И это вовсе не значит, что я счастлива быть захваченной грубыми варварами, которые увозят меня в почти нецивилизованную страну! Это вовсе не значит, что я счастлива плыть на этом грязном, вонючем корабле туда, куда у меня не было никакого желания плыть, и жить в компании каких-то идиотов, которые… — Но тут она внезапно прервала свою речь, заметив обиженное выражение в обычно веселых голубых глазах Бена.

— О Бен! Прошу прощения! — закричала Элизабет, сжимая его руку. — Я вовсе не имела в виду тебя! Честное слово, я совершенно не имела в виду…

— Все в порядке.

— Нет, не в порядке. Я напрасно говорила такие вещи, и теперь сожалею об этом. Очень сожалею! — Она заискивающе улыбнулась ему. — Дело в том, что я совершенно не хотела признаваться в этом, но… у меня в Калькутте были некоторые неприятности. И теперь чувствую умопомрачительное облегчение от того, что убежала оттуда!

— А что за неприятности?

— Прошу тебя, не спрашивай, я бы предпочла их не обсуждать, — сказала она, качая головой.

— О'кей, — Бен пожал ее руку, принимая ответ с обычной своей безмятежностью, которая делала его столь надежным другом. Наступило короткое дружелюбное молчание, во время которого они глядели в открытое море.

«А ведь Бен говорит правду», — подумала про себя Элизабет. Она действительно была счастлива. Ведь у нее был выбор: остаться в Калькутте или плыть в Англию с Робертом Мабри… Она даже поежилась от этой мысли. Нет, теперешнее положение было, во всяком случае, более предпочтительным, чем та судьба, которая ее ожидала при другом стечении обстоятельств. Кроме того, она наслаждалась плаванием в открытом море: могла смотреть на океан часами — он всегда такой разный. В один момент может казаться ослепительно чистым и спокойным, а в другой — вспененным и злобным, с белыми барашками на волнах. Он ревет, клокочет, качает корабль и дает ей восхитительное ощущение страха. Она чувствовала себя здоровой и полной жизненных сил и, несмотря на тесные рамки корабля, поразительно свободной. Да, Бен был прав. Она была счастлива.

— Бен, расскажи мне об Америке, — неожиданно попросила Элизабет, прерывая молчание.

Он удивленно посмотрел на нее.

— Об Америке? А что бы ты хотела о ней узнать?

— Как ты думаешь, она мне понравится?

Бен усмехнулся.

— Почему бы и нет? Это очень красивое, пригодное для житья место, особенно когда кончится война. Давай-ка подумаем, Лиззи, сейчас июль 1778 года. Это значит, что мы находимся в состоянии войны с Англией уже третий год. — Он печально покачал головой. — Это очень долгий срок для войны.

— Но что заставляет вас воевать? — спросила она. — Я никогда не могла взять в толк, почему колонии совершили такую глупость. Неужели все дело в этих дурацких налогах?

— Они совершенно не дурацкие, — мрачно ответил Бен, его лицо потемнело и нахмурилось. — Конечно, все началось с налогов, но затем дела пошли все хуже и хуже, и наконец это стало просто невыносимо! У нас есть права, Лиззи, а ваш король Георг отказывается их признавать! — Он с силой ударил кулаком по перилам. — Вначале мы просили его просто признать наши права. Почему нас понадобилось облагать таким непомерным налогом и размещать британских солдат в наших городах, в то время как мы не имеем даже представительства в парламенте? Мне кажется, это вполне резонный вопрос.

— Да, надо полагать, — ответила Элизабет неопределенно, несколько пристыженная его горячностью.

— Король даже не удосужился ответить. Нас это не удовлетворило, и мы снова и снова пытались добиться своих прав, стать полноправными британскими гражданами. Но король не считал нас своими полноправными подданными. А потом дела пошли еще хуже. У нас не оставалось другого выбора, кроме как воевать. Если король не хочет дать нам, как британским гражданам, наши законные права, мы получим свои права как американские граждане!

— А кто же будет у вас королем? — спросила Элизабет презрительно.

Бен пожал плечами.

— Откуда мне знать. У нас есть континентальный конгресс, который почти то же самое, что и парламент, и в нем мы имеем своих представителей. Ага, — он внезапно повернулся к ней, — неужели тебе никто об этом не рассказывал в Лондоне?

— Со мной никто вообще не говорил о войне, а тем более о ее причинах. Считается, что женщин не должны интересовать такие вещи.