Братья Баркли - К дальним берегам

— Лиззи! — Его голос остановил ее. Она повернулась к нему.

— Надеюсь, ты оставишь один танец для меня на завтрашнем балу?

— Александр, — это имя прозвучало в ее устах сладостно и распевно. — Это приказ?

— Черт возьми, да! Приказ!

— Тогда конечно. Я посмотрю, что можно сделать, — обещала она ему, и ее фиолетовые глаза светились. Дверь за ней мягко закрылась, Алекс смотрел на нее несколько мгновений с какой-то странной полуулыбкой и понял вдруг, что с нетерпением ждет этого бала.

Элизабет легла в постель в мечтательном настроении. Завтра вечером… на балу… Перед ней откроются неограниченные возможности и надежда, что Александр Бурк в конце концов оставит свою холодность и уступит ее чарам. Она знала, что малиновое бархатное платье выглядит сногсшибательно, да и на свои волосы у нее были особые планы. А если к этому добавить звучание музыки, и танцы, и освещение… такое колдовство должно быть весьма действенным. Может быть, Алекс все же попадется в эти сети.

А если нет… Но она не хотела даже думать об этом. Элизабет знала, что рано утром сразу же после бала Алекс уезжает, и это известие расстроило ее больше, чем она могла себе вообразить. На целый месяц, а может быть, и на два! Звучит так, как будто навеки! И если в завтрашнюю ночь она не продвинется вперед в завоевании его сердца, ну что ж, в таком случае можно окончательно распрощаться со всей этой затеей. Разлука, ожидающая их впереди благодаря этому путешествию, только углубит между ними пропасть, и после возвращения найти взаимопонимание будет еще труднее.

Ей остается единственный шанс! Все будет зависеть от бала завтра вечером.

Глава 22

Рассвет принес с собой легкий весенний бриз, затем золотой брошью на небе появилось солнце. Элизабет села на кровати и потянулась. Мэри в это время уже разводила в камине огонь. Элизабет прямо в постели выпила чашку горячего шоколада и расправилась с маленькими сливочными бисквитами, принесенными прямо из печки.

В дверях показалась Дженни.

— Доброе утро! — сказала она. — Почему бы нам не отдохнуть сегодня хорошенько и не провести утро в приготовлениях к ванне? Я приказала подать завтрак в мою гостиную, а потом у нас будет сколько угодно времени на одевание. Разве все это не звучит прелестно?

— Это звучит божественно! — воскликнула Элизабет, улыбаясь. — Что за грех немного полениться?

— Может быть, и грешно. — Дженни пожала плечами. — Но я всегда думала, что немного расслабиться перед балом в порядке вещей. — Дженни исчезла, дверь закрылась за ней с легким стуком.

Элизабет провела день в отдыхе. Сперва искупалась в белой фарфоровой ванне, впитывая в себя удовольствие от теплой надушенной воды и с наслаждением промывая свои длинные светлые волосы, как она это умела делать — тщательно и заботливо. Покончив с мытьем, завернулась в толстое полотенце, а другое замотала на голове, как тюрбан. Ее кожа просто излучала розовое сияние, когда она наконец вытерлась и облачилась в голубой атласный пеньюар. Затем уселась за туалетный столик и начала расчесывать перед зеркалом волосы медленно, до тех пор пока они не стали пушистыми и шелковыми. Элизабет с удовольствием покачала головой, видя, какие они легкие и блестящие. Завтрак вместе с Дженни и Сарой прошел очень весело. Им подали холодное мясо и горячий бульон, на десерт были очень вкусные пирожные с кофе. После завтрака Элизабет погрузилась в легкий безмятежный сон без сновидений, чему во многом способствовали чистые шелковые простыни и толстое клетчатое одеяло, которое укрывало ее до самого подбородка. В камине весело шумел огонь. Было уже далеко за полдень, когда она проснулась и поняла, что настало время одеваться к балу. В предвкушении чего-то очень важного Элизабет вытащила из гардероба малиновое бархатное платье.

Примерно через час, приведя себя в порядок, она посмотрела в высокое зеркало, висящее над туалетным столом, и кивнула сама себе, вполне удовлетворенная осмотром. Губы ее скривила легкая улыбка. Пусть только попробует Александр Бурк противиться ей сегодня вечером!

А в это время внизу в гостиной Алекс и Адам сидели и попивали бренди. Вошла Дженни, одетая в очаровательное платье из абрикосового атласа, которое очень шло к ее пышным бронзовым волосам и большим темным глазам, сверкающим от возбуждения. Ее муж, красивый и подтянутый, одетый в коричневый атласный камзол и такие же штаны до колен, поцеловал жену и воскликнул с восхищением, что он будет на балу счастливейшим мужчиной.

— Подожди! — предостерегла его Дженни, — вот увидишь Элизабет! Я мельком видела ее, когда спускалась сюда. Она великолепна!

Алекс допил свой стакан, и сестра оглядела его. Он выглядел превосходно — именно так, как она обещала Элизабет. Черный бархатный камзол сидел как влитой на широких плечах, из-под него выглядывали белые кружевные воланы сорочки на шее и на руках. Штаны из черного бархата, а чулки — из дымчато-серебристого шелка превосходно обтягивали мускулистые, сильные ноги. На правой руке сверкал изумрудный перстень, который достался ему от отца. Он выглядел необыкновенно красивым, несмотря на то, что казался суровым и властным. Дженни как бы невзначай подумала о том, что сегодня вечером они составят с Элизабет ошеломляющую пару.

На лестнице раздались шаги. Все трое подняли головы и просто замерли, глядя на Элизабет, которая спускалась по винтовой лестнице, как королева.

Алекс смотрел на нее жадными глазами. От ее красоты перехватывало дыхание. Это было величественное, колдовское видение, облаченное в малиновый бархат. Необыкновенной красоты платье сидело на ней превосходно. Глубокий V-образный вырез обнажал трепетную белую грудь. Ткань, туго собранная в поясе, подчеркивала талию, а затем падала широким изящным колокольчиком. Рукава от самых плеч ниспадали пышными воланами и были отделаны богатой малиновой вышивкой очень сложного рисунка. На белоснежной шее Элизабет сверкали рубины, такие же серьги были в ушах, волосы она собрала на макушке и заколола гребнем из эбенового дерева. Две заколки из того же дерева и в том же стиле довершали убор, позволяя при этом нескольким тонким прядям завиваться вокруг ушей. Чистый овал лица оттенялся сиянием фиолетовых глаз, во всех движениях сквозила прирожденная грация. Она была вся пропитана чувственностью, как тончайшими духами.

Алекс почувствовал непреодолимое желание вскочить на ноги, заключить ее в объятия, почувствовать под руками нежное, томящееся тело. Ему захотелось зарыться лицом и руками в шелк ее волос, вышвырнуть мешающий гребень и увидеть, как золотые пряди упадут свободной волной. Он мучительно боролся с собой, пытаясь взять себя в руки, как делал многие годы, воюя со своими чувствами. Алекс чувствовал опасность — единственную, которой боялся.

«Идиот! — мысленно обругал он себя. — Ты не должен обнаруживать слабость перед этой ведьмой! Она использует свою власть, чтобы уничтожить тебя!» Алекс наблюдал за Элизабет Трент все последние недели и месяцы и видел, как она ставит ловушки многочисленным воздыхателям — мужчинам слишком слабым, наивным или просто глупым, чтобы противостоять ее прелестям. Он смотрел, как они пляшут под ее дудку, словно безмозглые куклы, подчиняющиеся буйному воображению девушки. Алекс думал об этом с отвращением. Да, ревность терзала его сердце, когда он видел ее улыбку, знаки внимания, которые она дарила другим. Но больше всего Алексу не хотелось попадать в ее ловушки наподобие остальных мужчин. Он не хочет плясать под ее дудку! Ни одна женщина не сможет сделать из Александра Бурка дурака! Он старался относиться к Элизабет с холодной учтивостью, избегал ее, где только мог, и кое-как ему это удавалось. Но сегодня… Надо собрать всю свою силу, чтобы справиться с собственной слабостью! Он со злостью думал о том, с какой радостью ожидает этого вечера, особенно после того, как она раздразнила его вчера днем. Нет, этого не может быть! Он этого не допустит! Сегодня вечером, как и всегда, эта женщина слишком опасна. Богиня любви, переполненная чувственностью, искусительница с невинными глазами и белой кожей, внешне спокойная и собранная, но внутренне пылающая, готовая разгореться от малейшего прикосновения. Руки Алекса невидимо для всех сжались в кулаки. И вот, когда Элизабет уже спустилась на последнюю ступеньку и задержалась там, все его чувства пересилил страх перед той опасностью, которой он подвергался.

— Прекрасно, прекрасно, — наконец выдавил он из себя. — Скажите, пожалуйста, кого это мы видим перед собой — богиню или куртизанку? — В ту же минуту Алекс с болью почувствовал нежный запах фиалок, идущий от ее волос.

Дженни издала сдавленный стон, Адам почти прострелил его осуждающим, нахмуренным взглядом. Но он не видел этого, потому что был занят только Элизабет. Она в ужасе посмотрела на него, как будто ее ударили.

Алекс заставил себя засмеяться, надеясь, что его смех прозвучит весело.

— Ответа нет, Лиззи? — подстрекал он ее.

В этом злобном настроении Алекс чувствовал спасение. Завораживающие чары были разрушены.

— Нам нечего сказать друг другу, мистер Бурк, — ответила она сдавленным голосом.

— Ах Боже мой, нам пора! — заторопилась Дженни.

— Да-да, конечно, надо идти. — Адам торопливо взял ее под руку и проследовал к двери гостиной.

Алекс снова насмешливо взглянул на Элизабет и с жесткой улыбкой на губах предложил ей руку. Но она отвернулась от него так резко, что взвилось и зашуршало ее бархатное платье, и проследовала за Дженни и Адамом в теплую мартовскую ночь. Алекс ощутил волну облегчения. Теперь между ними стоит барьер злости, и следует постараться, чтобы он не пропал.

В карете царило подчеркнутое молчание, нарушаемое вымученными попытками Дженни и Адама завести разговор. Однако они оставили это, понимая, что не удастся снять отчуждение или прервать тишину, переполненную невысказанными мыслями.

Когда они наконец приехали, шум бальной залы являл собой разительный контраст с их недавним молчанием в карете. Бал был устроен в городском собрании — длинной комнате с высокими потолками, которая была переделана для такого случая в весьма импозантную залу. Гигантские подсвечники с зажженными свечами излучали свет, отражающийся в натертом до блеска паркете. Комнату обрамляли мягкие диванчики, обитые голубым шелком, и кадки с живыми растениями. На одном конце залы стоял длинный стол, покрытый серебряной скатертью, сервированный тарелками с нарезанной индюшатиной и пирогами. Вино было на столе в необыкновенном изобилии. По зале витали звуки музыки, и некоторые пары уже весело кружились в танце, разодетые в платья всевозможных цветов и оттенков. Элизабет и ее компанию встретили взрывы смеха, которые сразу же разрушили атмосферу злобного молчания. Немедленно после своего появления они стали центром всеобщего внимания, потому что поклонники Элизабет слетелись к ней, как стая саранчи.

— Мисс Трент, вы никогда еще не выглядели так великолепно!

— Мисс Трент, не окажете ли вы мне честь потанцевать со мной?

— Мисс Трент, нельзя ли вам принести чего-нибудь прохладительного?

Элизабет весело отвечала, однако ее кокетство только прикрывало царящее внутри смятение. Окруженная поклонниками, она тут же была оттеснена от своих спутников. Оглядевшись, увидела их в центре группы во главе с Гренгером. Алекс выглядел сумрачным и скучающим, и она с тоской наблюдала, как он бесцельно слоняется по зале, ловко увертываясь от танцующих пар.

— Благодарю вас, Эдвард, я с удовольствием потанцую, — отвечала Элизабет автоматически и разрешила Эдварду Ленгстону отвести ее в центр залы. Однако она совершенно не обращала внимания на своего взволнованного, раскрасневшегося партнера, вместо этого ее глаза неотступно следили за передвижениями Алекса. Видя его угнетенное состояние, Элизабет пыталась подавить вздохи отчаяния. Вот некоторое время он церемонно стоял перед Сэлли Херберт, затем поклонился ей. Вот повел ее танцевать, а она в соблазнительном, слишком открытом платье насыщенного зеленого цвета, с рыжими волосами, свободными кольцами падающими на плечи, смотрела на него своими зелеными глазами самым вызывающим образом.

Элизабет торопливо отвернулась, ослепительно улыбаясь своему партнеру.

— Эдвард, вы замечательный танцор! — сказала она.

— Сп… спасибо, мисс Трент. Я чувствую себя так, как будто у меня две левые ноги, — признался он, вспыхивая еще больше.

В ответ зазвенел ее смех.

— Ерунда! Вы все делаете замечательно! — Она чувствовала, что у нее начинает кружиться голова и перехватывает дыхание. Теперь ей хотелось, чтобы это кружение длилось бесконечно.

Для Элизабет вечер тянулся томительно долго и нудно. Она танцевала, пила вино, флиртовала с каждым мужчиной, который попадался на пути, на лице постоянно сияла чарующая улыбка. Но внутренне вся сжималась от отчаяния — сердце ее болело и замирало. Несколько насмешливых слов, произнесенных Алексом в начале вечера, совершенно разрушили все надежды. Барьер, воздвигнутый им, был непреодолим, и чем скорее она примет это к сведению, тем будет лучше для нее же самой. Однако это подействовало на нее странным образом: сделало ее беспокойной, неугомонной, она чувствовала потребность постоянно двигаться и не давала себе ни минуты покоя, чтобы не думать. Порхая по большой зале, раскрасневшаяся от выпитого вина, Элизабет как будто с цепи сорвалась. Она не могла остановиться, не могла пропустить ни одного танца. Партнеры менялись — череда сильных рук и алчных, влюбленных глаз, — но Элизабет их как будто не замечала. Ее руки обнимали их в танце, но при этом они все казались ей на одно лицо, как две капли воды похожими один на другого — какие-то расплывчатые, ничего не значащие пятна.

Она отклонила предложение выйти замуж за Эдварда Ленгстона и начала почти истерично смеяться, когда оказалась в руках Гренгера. Он внимательно изучал ее и предположил, что Элизабет выпила слишком много вина. «Нет-нет, совершенно немного…» — смеялась она, и на глазах у нее появились слезы.

На этом балу, богато разодетый в голубой бархат, только чуть-чуть более темного оттенка, чем его прозрачные голубые глаза, Гренгер показался ей более близким, чем всегда. Когда она сказала ему об этом, он откинул назад голову и засмеялся:

— Теперь я точно знаю, что вы выпили слишком много!

К ней подошел Бен Тукер, пригласил потанцевать и сказал, что Кэрри сейчас говорит с его матерью и отцом.

— А, так твои родители здесь? — удивилась Элизабет. — Мне бы страшно хотелось с ними увидеться!

— Прекрасно, Элизабет! Но, может быть, для начала будет лучше спуститься обратно на землю.

Она засмеялась, услышав суровый тон его голоса.

— Ай-ай-ай, сэр!

— Ну же, Лиззи, возьми себя в руки, — Бен дышал ей в ухо. — Я никогда раньше не видел тебя в таком состоянии!

— Я никогда не чувствовала себя так раньше! — говорила она, но в глазах светилась безнадежность. — О Бен…

— Все в порядке. Я понимаю. — Он помолчал минуту. Веселье и смех вокруг них продолжались, однако их охватило странное спокойствие, хотя они двигались в танце. — Я должен поблагодарить тебя, Лиззи, за то, что ты уладила дело между мистером Бурком и мной.

— Так он с тобой поговорил?

— Да. И кстати, убедил меня вернуться на работу за весьма внушительную прибавку к жалованью.

— Я очень рада, Бен. — Теперь ее улыбка была вполне искренней.

— А Кэрри сказала мне, что ты подарила ей чудесное платье, которое сейчас на ней. Так вот, Лиззи, я хочу, чтобы ты знала: я сделаю все — все! — чтобы тебе помочь. После того, что ты для меня сделала…

— Бен, это очень мило с твоей стороны, но никто и ничто на свете мне уже не сможет помочь.

— Неужели дела так плохи? — Его обычно веселые глаза теперь были серьезны.

Она глубоко вздохнула.

— Мне очень неприятно, но это так. Но, ради Бога, не беспокойся обо мне. Я ведь на балу первая красавица! Разве ты ничего не замечаешь? — На ее лице снова появилась маска веселья.

— Разумеется. Но замечаю также, что ты весьма старательно делаешь вид, чтобы казаться счастливой. Но я же прекрасно тебя знаю.

Музыка прекратилась.

— Надо полагать, что так, — сказала она тихо. Элизабет взглянула в его глаза и увидела в них беспокойство. — Со мной будет все в порядке, — заверила она его весело, но в голосе ее слышалась тоска.

В этот момент их беседу прервал Джон Херберт, приблизившийся к ним с высокомерным и заговорщическим видом.

— Мисс Трент, разрешите пригласить вас на следующий танец? — спросил он, склоняясь в глубоком поклоне над ее рукой.

— Конечно! — Элизабет последний раз улыбнулась Бену через плечо и последовала за Джоном в центр залы. Но они танцевали там совсем недолго, вскоре она поняла, что он ведет ее куда-то в дальний конец залы, к занавешенной шторами двойной двери, за которой находилась небольшая терраса.

— Куда мы идем?

— На террасу. Я уже отчаялся улучить момент остаться с вами наедине!

— Ах, что вы, Джон! — Элизабет все еще продолжала улыбаться ему сквозь опущенные ресницы, безвольно разрешая вести ее куда он хочет. На террасе было прохладно и тихо, она чувствовала блаженное облегчение после шума и суеты бальной залы. Ночь была спокойной и безмятежной, более похожей на апрель, чем на март, легкий нежный ветерок теребил ветви все еще голых деревьев. В нескольких шагах от дорожки Элизабет заметила кролика по его дрожащим дергающимся ушкам. Внезапно он со всех ног бросился в кусты.

— Ну теперь наконец вы получили то, что хотели? — с улыбкой промурлыкала она своему спутнику.

— Я хочу вас, — ответил Джон хриплым голосом, со странным демоническим блеском в глазах. Элизабет подумала при этом, до чего же он похож на свою сестру: такой же лукавый и самоуверенный. В шикарной голубой форме, рыжие волосы заплетены в напудренную косичку — даже сейчас он выглядел всего лишь напыщенным юным интриганом, готовым на все ради достижения своей цели.

— Вы мне льстите, — заметила Элизабет.

Джон сделал к ней шаг и дерзко положил руки на талию.

— Выходите за меня замуж, Элизабет, — зашептал он страстно.

Она отвернулась, чтобы избежать его поцелуя.

— Я очень благодарна вам за ваше предложение, Джон, — начала она автоматически, — но…

— Не желаю слышать никаких но! — Он стиснул ее еще крепче и быстро поцеловал.

— Джон! — крикнула она раздраженно, пытаясь вырваться из его объятий. — Дайте же мне уйти наконец!

— Ясно! Мягкое обращение бесполезно в этой ситуации! — Его приглушенный смех прозвучал чрезвычайно самодовольно. — В таком случае я выбираю другую тактику. Вы очень красивая женщина, Элизабет, но вам нужна твердая рука. — Он притянул ее ближе и начал целовать в ухо, как ему казалось, на романтический манер. Однако Джон Херберт недооценил Элизабет.

— Дайте мне уйти, вы, невоспитанная обезьяна! — Она стряхнула с себя его руки, собрав для этого все свои силы, и посмотрела на него злобно.

Херберт потерял равновесие, чуть не упал и смотрел на нее с удивлением. Он-то ожидал встретить небольшое, мягкое и томное сопротивление, но вовсе не это. По всей видимости, она была гораздо сильнее, чем казалась, и уж, во всяком случае, гораздо более решительной. Он начал медленно наливаться гневом.

— Я сделал вам вполне респектабельное предложение! — запальчиво прокричал Джон.

— И сделали это совершенно недопустимым образом! — отпарировала Элизабет. Она дышала взволнованно и быстро, глаза ее сверкали, как два бриллианта. Хорошо хоть, что этот нахальный дурак не испортил ей прическу! Напоследок она рассмеялась коротким, презрительным смехом и отвернулась от него, собираясь вернуться в бальную залу. За сегодняшний вечер это было второе предложение, и Элизабет получила от него столь же мало удовольствия, как и от первого.

Именно в этот момент она увидела, что в дверях стоит чья-то высокая фигура и загораживает проход. Занавески сомкнулись. Элизабет остановилась как вкопанная. Александр Бурк с отсутствующим видом встал на ее пути, и на его лице застыло выражение холодной скуки.

— Добрый вечер, кузина. — Он кивнул ей, а затем как бы невзначай перевел взгляд на Джона Херберта, который чувствовал себя в это время, как загнанная в угол лисица. — А, мистер Херберт, — протянул Алекс, и в его голосе послышалось легкое презрение. В глазах появился металлический блеск.

— Добрый… вечер, мистер Бурк. — Херберт попытался проговорить сквозь стиснутые зубы: — Я тут как раз… мы тут… мы так…

— Разумеется. — В одном-единственном этом слове можно было услышать бесконечное презрение. Алекс лениво повернулся к Элизабет: — Насколько я помню, вы обещали мне танец, кузина?

Она кивнула так же церемонно и отстранение, как и он, и разрешила ему провести себя под руку в центр бальной залы. В то же время, до их ушей донеслись первые торжественные звуки менуэта.

— В этот вечер вы совершенно неотразимы, — сказал Алекс, и его руки крепко сжали ее талию.

— Да, некоторые так думают, — ответила она, глядя на него с вызовом. — Скажите, обязательно сжимать меня с такой силой?

— Да, я очень истосковался по твоему телу. — Он улыбнулся. — Я истосковался по тому удовольствию, которое мы оба испытывали, когда лежали в нашей большой постели в моей каюте…

— Прекрати! — зашипела Элизабет. — Неужели обязательно быть таким грубым и отвратительным даже здесь?

Он пожал плечами.

— Когда я увидел, как ты спускаешься по лестнице сегодня вечером, воспоминания с новой силой нахлынули на меня. Ты выглядела столь приподнятой… столь возбужденной и возбуждающей. Даже здесь, когда твои глаза так лихорадочно блестят от вина, а лицо пылает…

— Как вы смеете! — не вытерпела она и наверняка выскользнула бы из его рук, если бы он не держал ее с такой силой.

— Ну-ну, Лиззи, ты же не хочешь устроить сцену на глазах у всех этих заинтересованных людей, — ухмыльнулся он.

Элизабет оглянулась вокруг. Ей действительно показалось, что все внимательно смотрят на них. Что в самом деле их так интересует, подумала она вскользь. Ее взгляд упал на Дженни, сидящую на другом конце залы и беседующую с полной, солидной вдовой с седыми волосами, убранными по последней моде в прическу, напоминающую улей. Элизабет как можно ласковее улыбнулась ей и получила в ответ такую же улыбку.

— Почему они смотрят только на нас? — пробормотала она сквозь сжатые зубы.

— Наверное, потому, что мы представляем собой уж очень интересную пару.

— Может быть, — ответила Элизабет холодно. Избегая его взгляда, она огляделась вокруг себя еще раз. Очень может быть, что он правильно угадал причину такого внимания. А может быть, и нет. Все очень странно. Они наверняка представляют собой весьма импозантную пару: он высокий и массивный, с иссиня-черными волосами и ясными серыми глазами — и она, тоненькая блондинка, хрупкий цветочек в его руках. Боже мой, какой разительный контраст они представляют собой!

Элизабет знала, конечно, что, несмотря на это, у них есть очень много общего. Например, оба они обладают прямо-таки неукротимой гордостью, а также упрямством и неугомонным характером. Нельзя не вспомнить и бешеный темперамент. Она вздохнула. Ничего удивительного нет в том, что они не могут найти общий язык: их одинаковые огненные натуры заставляют их сталкиваться постоянно в бесконечных конфликтах. Нужно было понять это давным-давно: Александр Бурк и она безнадежно не подходят друг другу.

Менуэт кончился. Несколько мгновений они стояли и смотрели друг на друга, и Элизабет все еще. ощущала его руки на своей талии. Затем рядом с ней кто-то негромко кашлянул, новый поклонник уже появился возле нее и с надеждой произнес:

— Прошу прощения, мисс Трент. Могу ли я иметь честь пригласить вас на следующий танец? Если я не ошибаюсь, это будет «Барабан Вирджинии».

Она узнала говорящего, его звали Льюис Уотсон, сын той самой вдовы с прической в виде улья. Это был смазливый мальчик не более восемнадцати лет, и его юношеская наивность показалась ей забавной и трогательной.

— Конечно. — Она быстро отвернулась от Александра Бурка.

— Одну минутку, если позволите, — сказал Алекс спокойным и бесстрастным голосом. — Разрешите мне воспользоваться этой возможностью и пожелать вам всего хорошего, кузина. Как вы знаете, я на рассвете уезжаю.

— Вы хотите сказать, что уже покидаете бал? — спросила она дрожащим голосом.

Он кивнул:

— Мисс Херберт оказала мне честь, разрешив проводить ее до дома.

— Я понимаю. — Элизабет усилием воли постаралась улыбнуться. Так, значит, это правда, теперь действительно все кончено. Она проиграла.

— Я желаю вам приятного путешествия, кузен. — Слова с трудом связывались одно с другим и звучали до абсурда официально. Не смея взглянуть Алексу в глаза, Элизабет взяла под руку терпеливо ждущего ее мальчика. — Мистер Уотсон, мне кажется, «Барабан Вирджинии» уже начался.

Льюис вымученно улыбнулся и повел ее с робкой застенчивостью к танцующим. Элизабет ослепительно улыбалась, всем своим видом давая понять, что в восторге от предстоящего танца. В это время уже зазвучал веселый мотив, а танец требовал от танцоров предельного внимания и энергии. К концу бала все уже и так были усталыми. Никто не заметил, что, несмотря на то что мисс Трент лучезарно улыбается, ее лицо бледно, губы дрожат, а глаза при этом необыкновенно яркие и влажные. Ни один человек не знал, что несравненная красавица, звезда бала, мечтает оказаться в собственной комнате, чтобы выплакать там боль своего сердца.

«Наверное, уже около трех часов ночи», — подумала Элизабет. Она лежала, ворочаясь, в своей пуховой постели, слишком несчастная и возбужденная, чтобы уснуть. Этот бал, казалось, будет длиться целую вечность — один сплошной кошмар, демонстрация вымученной веселости, — однако возвращение домой не принесло ей ни малейшего облегчения. Подушка была мокрой от слез, но успокоения не наступало. Александр Бурк уезжает, и она понимала, что теряет его навеки. Ей до боли стало ясно, насколько глубоко он презирает ее.

Но одна мысль жгла больше остальных. Сегодня Алекс, без сомнения, проведет ночь в постели Сэлли Херберт. Она будет наслаждаться его ласками и поцелуями.

Единственным утешением было то, что Сэлли Херберт никогда не сможет пробить железную броню, в которую он закован. Познает — в лучшем случае! — только его страсть и ласки, но никогда не добьется успеха в том, чтобы тронуть его непроницаемое сердце. Ни одна женщина этого не сможет — благодаря его матери.

Элизабет отбросила клетчатое одеяло и несколько минут просидела без движения. Сон не шел к ней. В своем отчаянии она не видела выхода. Уютная спаленка казалась душной. Босая, в одной сорочке, Элизабет вышла в коридор, спустилась по лестнице, добралась до входной двери…

На улице было тепло и спокойно, светили звезды, в их мягком сиянии ночные тени казались не такими сумрачными, как раньше, легкий ветерок раздувал ее ночную сорочку и закручивал ее вокруг голых колен. Она вышла во двор и пошла по направлению к конюшне. Было очень тихо, в кустах шуршали и скреблись разные ночные зверюшки. Кролик перебежал ей дорогу, с голого дерева поодаль внезапно заухала сова. Когда она с трудом открыла дверь конюшни, внутрь проникла лунная дорожка и осветила пол, покрытый кипами соломы, лошадей, переступающих с ноги на ногу в своих стойлах. Очень тихо закрыв за собой дверь, Элизабет медленно вышла на середину. В нос ей ударил сильный запах свежей соломы и лошадей. Она направилась в угол и опустилась на мягкую солому, зарывшись в нее лицом. Снова побежали слезы, и Элизабет начала сотрясаться от рыданий, не в силах примириться со своим безнадежным горем. Никогда в жизни она не чувствовала себя столь одинокой и заброшенной.

Девушка не слышала, как тихо звякнул запор, не заметила, как дверь открылась и в конюшню вновь проникла лунная дорожка. Александр Бурк молча загородил собой проход и стал разглядывать Элизабет, плачущую на соломе. Ее волосы, цвета спелой пшеницы, спутанной массой лежали на плечах, тонкое изогнутое тело просвечивало сквозь ночную сорочку, ноги были босы. Она выглядела нежной и утонченной, в ней была какая-то незащищенность, как в хрупком красивом цветке. Алекс почувствовал комок в горле. Вот она, все еще рыдая, разметалась на своем ложе из соломы.

Он мягко закрыл дверь, но на этот раз Элизабет услышала звук. Она подняла голову и вскрикнула от ужаса.

— Не пугайся, — произнес он странным голосом.

Она закрыла заплаканное лицо руками.

— Что вы здесь делаете? Уйдите, ради Бога! Неужели вы не можете оставить меня в покое?

— Но ты вовсе не в покое. Что с тобой, Лиззи?

Вместо ответа она только покачала головой, отказываясь смотреть в его сторону.

— Уйдите!

Он сделал шаг к ней. Черный камзол был расстегнут у горла и обнажал массивную, заросшую волосами грудь. Волосы в беспорядке падали на брови, а серые глаза испытующе смотрели на нее.

— Лиззи…

— Прекратите! — Элизабет почти кричала. Теперь она подняла голову и посмотрела на него. — Что вы здесь делаете? Как вы меня нашли?

Он пожал плечами.

— Я шел за тобой.

— Как? Вы снова хотите меня изнасиловать? Не рассчитывайте на это! Я подниму такой крик, что разбужу и мертвого, сюда сбегутся слуги и вся ваша семья. Вы не можете больше использовать меня, как делали это на дорогом вашему сердцу корабле, капитан Бурк! — Теперь ее голос звучал ядовито. — Кроме того, разве сегодня ночью вам показалось мало? Или, может быть, Сэлли Херберт не совсем удовлетворила ваше страстное желание?

На его губах появилась мрачная улыбка.

— О Господи, сейчас ты выступаешь в роли сварливой женщины, не так ли? — заметил он.

Эти слова вызвали у нее новый приступ рыданий. Почему она должна вечно с ним сражаться? С человеком, который причинил ей столько горя! И вот теперь она перед ним в таком виде… униженная, растрепанная, у его ног! Нет, это невыносимо!

— Лиззи, пожалуйста, скажи мне причину всего этого! Прямо здесь и сейчас! — приказал он выразительно, наклоняясь над ней.

Она начала непроизвольно и истерично смеяться.

— Это что, приказ, капитан?

— Да.

Но тут неожиданно ее настроение изменилось. Элизабет захлестнуло чувство невыразимой слабости, вся гордость и запальчивость куда-то исчезли, и больше не было сил продолжать этот ужасный спектакль. У нее возникло непреодолимое желание сказать правду, которая владела ее существом, иссушала ее душу все последнее время, — и остатки гордости окончательно исчезли. Она загнанно посмотрела на него и прошептала сквозь слезы: