— Я вас люблю.
Эти слова привели его в шоковое состояние. На его лице отразилась смесь недоверия, изумления и потрясения. Он смотрел на нее так, словно хотел проникнуть в самую душу.
На губах Элизабет появилась горькая улыбка. Она кивнула и прошептала снова:
— Господь видит, я вас люблю. — И опять зарылась лицом в солому и зарыдала с новой силой.
В следующий момент Элизабет почувствовала, что он встал на колени, его руки потянулись к ней, нежно обхватили, губы покрыли ее лицо поцелуями.
— Нет! Нет! Прекратите! — Она пыталась сопротивляться, сбросить с себя его руки, защититься от поцелуев. — Я не позволю снова меня использовать! Как вы можете быть таким жестоким? Вы меня… убиваете…
Но он продолжал ее целовать, не обращая внимания на протесты. У самого ее уха раздался его голос — хриплый и одновременно до странности нежный:
— Нет-нет, Лиззи, я вовсе не жесток, и я вовсе тебя не использую.
Как всегда, от его ласк она почувствовала, что слабеет и все больше усилий требуется для того, чтобы сохранить самообладание.
— Пожалуйста… — умоляла она, извиваясь в его руках.
— Тихо! — Губы Алекса заставили ее замолчать, и она бессильно лежала на его руках с закрытыми глазами и чувствовала, что кровь в жилах пульсирует с новой силой. А потом он прошептал тихо и нежно:
— Я люблю тебя, Лиззи.
Ее глаза открылись. Она смотрела в загорелое лицо, так близко склоненное над ней.
Алекс улыбался, его серые глаза светились такой нежностью, какой она ни разу в них не видела.
— Это правда, моя любовь. Я боролся с собой слишком долго. — С этими словами его губы снова нашли ее и слились в поцелуе, который был неистовым и нежным одновременно.
Она почувствовала, что в ней закипает такой же жар, руки страстно обнимают его, как будто стараясь удержать навеки. Неужели он ее любит? Да смела ли она в это поверить? Да разве в самом деле это может быть правдой?
Несколько мгновений здравый смысл боролся в ней с чувствами. Элизабет пыталась погасить смущение в своей душе, однако потом рассудок отступил, все мысли уступили место захлестнувшей ее волне чувств. Его руки сдернули с нее тонкую рубашку и медленно начали свою сладостную игру. Груди Элизабет налились, он целовал ее, гладил, ласками доводя до экстаза. Под его руками она воспламенялась, становилась одновременно требовательной и податливой и возвращала ему нежность и поцелуи. Элизабет захватило чувство неизмеримой, безбрежной свободы, перед которой бледнели все остальные переживания и оставалась только радость момента — и знание, уверенность в том, что он ее любит.
После этого они лежали в объятиях друг друга, измученные и умиротворенные. Алекс прикрыл их обоих своим черным камзолом, под которым было очень тепло и пахло свежей соломой. Они тихонько и нежно переговаривались. Элизабет вдруг почувствовала необыкновенную легкость и без всякого стеснения смогла ему рассказать обо всем, о чем раньше ей мешала говорить гордость. И о Роберте Мабри, и о Томасе Синклере. О том, как они пытались воспользоваться ее бедственным положением и принуждали совершить неприемлемые для нее поступки.
— Ты единственный человек, которого я когда-либо любила, — бормотала она почти застенчиво, глядя в его глаза. — И единственный мужчина, который был у меня. Других у меня не было.
Алекс видел, как нежно светятся ее глаза, и трогал мягкие волосы, которые шелковыми прядями падали на плечи и грудь. Он прижал ее крепче и снова начал целовать розовые жадные губы.
— А насчет Сэлли Херберт… — начал Алекс, но она остановила его, закрыв руками рот.
— Прошу тебя, я не хочу ничего о ней слышать.
— Ах ты глупышка, да тут нечего и слышать. Проклятая девчонка заставила меня проводить ее домой, и это все. Правда, пригласила остаться, и, уж конечно, такого рода приглашение в ее устах означало многое, но меня это мало интересовало. Черт побери, Лиззи, ты единственная женщина, которую я хочу, единственная женщина, которую я когда-либо любил!
Лиззи. Она вспомнила, как будто это было в другом столетии, о том, как он первый раз назвал ее этим именем и каким отвратительным оно ей показалось. А теперь слышала в нем нежность и любовь и задрожала от восторга, услышав его на этот раз. Элизабет спрятала лицо на его груди, едва веря своему счастью.
Немного позже они оделись и он понес ее на руках, как будто она была ребенком, в дом, в ее спальню. Там они провели остаток ночи. Но прежде чем заснуть, Алекс крепко ее обнял и прошептал в самое ухо:
— Да? — полусонно пролепетала она.
— Я уезжаю утром. Всего лишь через два часа. Ты представляешь, мы любили друг друга почти целую ночь.
— Мм… Да-да, знаю. Хорошо. — Она прижалась к нему теснее.
— Когда я вернусь, мы объявим о нашей помолвке. Я хочу жениться на тебе как можно скорее.
Элизабет улыбнулась ему не открывая глаз.
— Да-да, как можно быстрее, — прошептала она счастливо.
Он поцеловал ее в глаза и прикорнул рядом. Элизабет лежала в блаженной полудреме, наслаждаясь миром, спокойствием и его присутствием, отдыхая от всех своих горестей и невзгод, которые захлестнули ее в последние месяцы. И вдруг Элизабет охватил какой-то странный озноб: ей показалось, что чьи-то ледяные пальцы коснулись легонько спины. Предчувствие чего-то неизвестного и страшного нарушило ее спокойствие. Это продолжалось только мгновение, а потом исчезло, растаяло. Как будто тень прикрыла на минуту луну. Может быть, это ночной кошмар? Она не понимала.
Элизабет открыла глаза, посмотрела на спящего Алекса. Как чудесно лежать вот так рядом с ним. Она снова к нему придвинулась, чтобы почувствовать его сильное, надежное тело. Все наконец хорошо закончилось. Они нашли друг друга, преодолели препятствия, которые их разделяли, пронесли свою любовь, несмотря на все сомнения. А когда он вернется, они поженятся.
Глава 23
Над ее головой склонились буйно цветущие ветки деревьев, в воздухе стоял неумолчный птичий перезвон. Крупная коноплянка вспорхнула с дерева, потом вернулась с веточкой в клюве, которую деловито добавила к своему почти готовому гнезду. «Должно быть, малыши появятся на свет очень скоро», — с улыбкой подумала Элизабет.
У нее был повод улыбнуться. Стоял поздний апрель, везде цвело множество цветов, их густой медовый аромат пронизывал воздух, а на деревьях уже начали распускаться очаровательные зеленые листочки. И к тому же сегодня ночью Александр Бурк возвращается из похода.
Она была полна лихорадочного нетерпения, страстно мечтала снова увидеть его красивое, благородное лицо, поцеловать нежные любимые губы. Три дня назад от Алекса пришло известие, что именно сегодня его следует ждать домой. Скорее всего это произойдет поздно вечером, поэтому не стоит беспокоиться с обедом — так говорилось в послании. Она стала напевать про себя какой-то веселый мотивчик и продолжала прогуливаться по вымощенной бревнами дорожке. В предвкушении вновь увидеться с любимым Элизабет находилась в приподнятом настроении. Она очень соскучилась по нему, но старалась скрыть рвущиеся наружу чувства от Адама и Дженни, решив, что не стоит менять что-либо в их взаимоотношениях до тех пор, пока Алекс не вернется и они официально не объявят о помолвке, как было условлено. Однако это было невыносимо трудно — не открывать своей любви к Александру Бурку.
К счастью, теперь уже все позади. Всего несколько часов — и они снова будут вместе, объявят наконец о своей любви на весь мир.
Элизабет снова улыбнулась сама себе. Она испытывала необыкновенное волнение по поводу еще одной новости, которую ей надо будет сообщить Алексу сегодня вечером. Все ее существо просто переполняло удовольствие, когда она думала об этом.
У нее будет ребенок.
Пока еще беременность была очень ранняя, поэтому незаметна для постороннего человека. Разве что счастливый жар, который обволакивал тело Элизабет, и сияющее счастьем и здоровьем лицо могли бы выдать ее слишком уж дотошному наблюдателю.
Прогуливаясь по дорожке и периодически останавливаясь только для того, чтобы нарвать сирени с диких кустов, она удивлялась тому, что Гренгер захотел увидеть ее именно сегодня. И более того, настаивал при этом на полной секретности. Вчера днем Элизабет встретила его случайно в городе, когда по поручению Дженни покупала кое-что из галантереи. Гренгер сказал ей, что дело очень серьезное, хотя совершенно частное, и что он должен обязательно обсудить его с ней.
— Очень хорошо, — ответила она, улыбаясь. — Может быть, мы вместе прогуляемся? Мне как раз в данный момент совершенно нечего делать.
— К сожалению, у меня сейчас одно неотложное дело, — ответил он с сокрушенным видом. — Мне очень неприятно беспокоить вас специально, но может быть, нам отправиться на прогулку завтра днем?
Она согласилась, спросив только, в котором часу он за ней зайдет.
— Мисс Трент, приношу тысячи извинений за все причиняемые мной неудобства, но я бы предпочел встретиться с вами уже по дороге. Было бы лучше, чтобы Дженни и Адам ничего не узнали о нашей встрече. Это касается Алекса.
Удивленная, она согласилась, и они договорились встретиться на уединенной улочке недалеко от дома Бурков. Элизабет обещала ни слова не говорить Дженни или Адаму, хотя и задумалась, что же это за дело, которое они собираются обсуждать, и почему оно столь срочное и конфиденциальное.
Любопытство выгнало ее из дома очень рано в тот день. Еще не было трех часов, когда она вышла на улицу в легком голубом муслиновом платье с распущенными волосами, которые лежали на спине мягкими золотыми локонами. Утро выдалось пасмурное, на горизонте клубились мрачные грозовые облака, в воздухе чувствовались предгрозовая духота и наэлектризованность. Днем стало еще жарче, и теперь, выйдя на прогулку, Элизабет несколько пожалела о своем нетерпении. Вспотевшие волосы мокрыми прядями свисали на лицо, платье прилипало к спине. Очень хорошо, молча бранила она себя, это научит ее быть более терпеливой. Вместо того чтобы встретить Гренгера в назначенном месте, Элизабет решила прогуляться четверть мили до его дома. Но теперь, когда полуденный зной был в самом разгаре, а темные облака собирались на грозовом небе, она пожалела о своем решении. Элизабет остановилась на тенистом газоне, присела под пирамидальным вязом, стоящим поодаль от дороги, надеясь, что у нее еще останется достаточно времени, чтобы вернуться домой, немного отдохнуть и принять ванну перед возвращением Алекса. Она хотела выглядеть к его приходу свежей и красивой.
Элизабет едва успела сесть, прислонившись спиной к мощному стволу вяза, когда до нее донесся цокот копыт. Она выглянула из-за дерева, чтобы разглядеть того, кто проедет мимо нее, надеясь, что, может быть, это окажется кто-нибудь из знакомых. Однако увидела двух незнакомых мужчин, едущих навстречу друг другу с разных концов улицы. Что-то в их облике заставило ее сжаться на своем месте и не двигаться, спрятавшись в густой тени кроны дерева.
Всадники остановились недалеко от нее и поприветствовали друг друга с грубой фамильярностью. Один был громадным неуклюжим брюнетом с широким плоским лицом. На нем были пропыленная одежда и треуголка. От него несло крепким запахом пота, маленькие капельки блестели на чернобородом лице, а рукава просоленной полосатой блузы закатаны до локтей. Другой мужчина был смуглым и тощим, все его движения были быстрыми и нервозными. Его голос, ясно доносившийся до ушей Элизабет, звучал с какой-то смешной хныкающей интонацией.
— Все готово? — проскрипел смуглый раздраженно.
— Да-а. Он, право же, хладнокровный человек — спокойнее, чем морская черепаха в панцире. Когда должен прибыть Бурк?
— Когда стемнеет, — ответил смуглый, его руки в это время беспокойно теребили поводья лошади.
Элизабет напряглась, внезапно почувствовав настоящую тревогу. Кто эти люди, и почему они ни с того ни с сего обсуждают Алекса? В горле у нее пересохло, она старалась не пропустить ни слова из их дальнейшего разговора.
Теперь заговорил громадный, его голос звучал медленно и басисто:
— А ты уверен, что никаких неожиданностей не будет с этой Трентихой? Она не откажется?
— Она не откажется, — скрипуче заверил его другой и гадко хихикнул. — Когда я возьму ее в оборот, она станет послушной, как глина, в наших руках. Можешь на меня положиться. Завтра в это время Бурк уже будет мертв — и ни одного свидетеля. У нас только одна проблема — чтобы Кэсс не вздумала плясать на его могиле. — Он снова сплюнул и вытер рот рукавом своей рубашки. — А теперь, Торн, тебе надо спешить в гостиницу и удостовериться, что его превосходительство на месте. Все полетит к чертям, если хоть одна деталь нашего плана даст сбой.
Громадный кивнул и поднял свою устрашающую лапу в знак прощания. Затем пришпорил черного в яблоках жеребца и поскакал по улице, по которой совсем недавно прогуливалась Элизабет. Второй в это время не менее поспешно поскакал в другую сторону. На том месте, где они стояли, осталось только облачко пыли.
Элизабет почувствовала леденящий ужас, ее мысли путались и прыгали. Против Алекса возник заговор — они хотят его убить! Она силилась взять в толк, что могло все это значить.
Завтра в это время Бурк уже будет мертв!
Но ведь она должна помочь. Гренгер должен ей помочь. Он же лучший друг Алекса. Нужно идти к нему!
Она вскочила и побежала, не обращая внимания на первые капли дождя, падающие с потемневшего неба. Дом Гренгера совсем недалеко, за углом. Вспотевшая, задыхающаяся, Элизабет бежала не разбирая дороги, спотыкаясь о корни деревьев, выступающие из-под земли. Она боялась задержаться хоть на минуту. Если должно что-то случиться — это случится очень скоро. Значит, у нее и Джоффри очень мало времени, чтобы остановить преступление.
Только добежав до двухэтажного каменного дома Гренгера, она подумала о том, что это, должно быть, та самая причина, по которой Джоффри решил с ней встретиться. Возможно, он уже знает о заговоре и хочет ей помочь, не желая в то же время тревожить Адама и Дженни. Однако для того чтобы обдумать все более тщательно, у нее не было времени. Взбежав по ступеням, она начала судорожно трезвонить в дверной колокольчик. Казалось, прошла вечность, прежде чем наконец дверь отворилась и на нее с неодобрением взглянул лакей.
— Да? — прогудел он.
Элизабет прошмыгнула мимо него и закричала:
— Джоффри! Быстрее!
Наверху раздались шаги, и Гренгер появился на лестнице, одетый для прогулки, с тростью в руках.
— Мисс Трент! — Через секунду он оказался возле нее и отпустил лакея одним движением руки. — Я как раз собирался выходить к вам навстречу. Что-нибудь случилось?
— Я… должна с вами поговорить!
— Ну разумеется. Пойдемте в кабинет и выпьем по стакану вина. Моя дорогая, вы совершенно промокли!
Элизабет позволила ему отвести ее в высокий просторный кабинет, заставленный рядами книг и канделябрами. Из хрустального графина он налил два стакана вина, затем настоял, чтобы она села на один из обитых голубым плюшем стульев. Гренгер в это время облокотился на мраморный столик и стал задумчиво изучать ее.
Элизабет выпила глоток вина, чтобы успокоить взвинченные нервы, надеясь остановить дрожание рук, которое было слишком заметно. Затем она быстро отставила от себя стакан.
— Джоффри, вы должны мне помочь! Оказывается, существует заговор против Алекса. Кто-то хочет его убить!
Он продолжал на нее смотреть.
— Успокойтесь, моя дорогая.
— Но… вы не понимаете. Это правда. Я случайно слышала по дороге, как разговаривали два человека… всего несколько минут назад! Они договорились его убить!
Джоффри нахмурил брови и медленно отпил большой глоток из своего стакана.
— А что именно вы слышали?
— Не так уж много! — Она судорожно вздохнула. — Только то, что все уже подготовлено, что завтра в это время он уже будет мертв и что каким-то образом я должна в этом участвовать! Я совершенно не могла понять, о чем это они говорят! — Ее голос осекся. — Джоффри, мне страшно!
— Не бойтесь. — Его бледные голубые глаза все еще не отрываясь смотрели на нее, но выражение их было неопределенно. — Нет никаких причин для страха. Раз уж вы должны в этом участвовать, значит, вам не угрожает никакая опасность.
— Участвовать?.. — повторила Элизабет машинально. — О чем это вы толкуете?
И тут наконец она все-поняла. Недоверчивость отразилась на ее лице.
— Так значит… значит, вы замешаны в этом заговоре…
Он спокойно кивнул.
Она моргала глазами, силясь собрать в единое целое разрозненную картину, все еще не в состоянии поверить тому, что ей открылось.
— Но ведь вы же друг Алекса — его лучший друг. Почему вы хотите причинить ему вред?
Гренгер снова лениво потянулся к графину и наполнил свой стакан.
— Может быть, еще вина? Нет? Ну хорошо, если отвечать на ваш вопрос, моя дорогая мисс Трент, я вовсе не хочу причинять ему вред — это просто необходимость.
— Не понимаю! — Ужас и страх изменили ее голос, ногтями она впилась в обивку стула, на котором сидела.
Гренгер пожал плечами.
— Мы находимся по разные стороны. Вы понимаете, Элизабет, я сохраняю верность своей родной стране. К сожалению, вы и Алекс оказались не со мной.
— Так вы же предатель! — воскликнула она с презрением.
— Нет. Я совершенно законопослушен Англии.
— Но ведь вы же предаете своих друзей!
И снова он пожал плечами.
— Только необходимость вынуждает меня к этому. У меня есть более важные обязанности, чем узы дружбы.
Она вспомнила, что однажды уже слышала от него нечто подобное. Тогда они обсуждали вопрос каперства. «Никто из нас не любит причинять вред отдельным людям, тем более из личных соображений, однако иногда необходимость заставляет это делать ради достижения высших целей».
— Так, значит, цель оправдывает средства, — прошептала она. — Даже если это означает убийство лучших друзей.
— Именно так. — Он снова поставил стакан на столик рядом с собой. — Скажите мне, Элизабет, неужели вам совершенно неинтересно узнать, каким образом вы должны участвовать в этом плане?
Она оставалась безмолвной, хотя стук ее сердца, казалось, наполнял собой всю комнату. Он же просто играет с ней, и к тому же наслаждается игрой. Теперь ей казалось удивительным, почему это раньше она не замечала холодность его бледно-голубых глаз, никогда не испытывала недоверия к этому мурлыкающему голосу.
— Я собирался встретиться с вами сегодня днем, как мы и договаривались, а затем доставить вас сюда. Но вы предусмотрительно избавили меня от беспокойства по этому поводу. — На его губах играла улыбка. — Ну а с этого момента все пойдет по задуманному плану, включая и все услышанное вами по дороге: Бурк умрет с вашей помощью.
Она попыталась прервать его, но он поднял руку с наманикюренными ногтями.
— Одну минуту, пожалуйста. Разрешите мне все объяснить до конца. — Он достал из ящика стола лист бумаги и гусиное перо. — Вы должны будете написать письмо — весьма преступное послание, боюсь. В нем сознаетесь, что украли документы из потайного сейфа Бурка и приготовились переправить их своим соучастникам — именно тем, кому это письмо будет адресовано. — Так как Элизабет приподнялась со своего места, Гренгер наклонился вперед и толкнул ее обратно почти без усилий. — В этом письме вы также укажете место и время встречи, причем очень подробно, — сегодня в полночь возле старой каменоломни, которая находится в лесу. Предполагается, что вы принесете туда украденные документы. — Он улыбался почти ласково. — То, что вы англичанка, сыграет большую роль, вы понимаете. Это придаст вашему участию абсолютную правдоподобность. А тот факт, что я украл эти документы у вас в подходящий момент и переправил их обратно, только добавит против вас улик.
— Продолжайте, — пробормотала она сквозь стиснутые зубы.
— Письмо в нужный момент будет потеряно, я же его найду. А вы между тем в это время самым таинственным образом исчезнете. — Гренгер с жестокой улыбкой покачал головой. — Зная Алекса, можно сказать с полной определенностью, что он впадет в бешенство и поклянется пустить вам кровь. Естественно, он соберется пораньше отправиться в назначенное место, чтобы захватить вас и ваших мерзких сообщников врасплох, а я предложу себя в качестве сопровождающего в этой его рискованной миссии.
— Ублюдок, — сказала она тихим затравленным голосом.
— Как угодно. В любом случае мои сообщники будут его ждать, а мы приедем немного раньше полуночи, и все вместе уничтожим Александра Бурка.
— А почему вы должны обязательно его убивать? — начала она беспомощно. — Вы ведь н так имеете нужные вам бумаги.
— И для меня это было бы идеальным вариантом. Я был ключевым агентом, который организовывал нападения на курьеров по дороге в дом Бурков и обратно и получал в руки документы первостепенной важности. Но вы понимаете, Элизабет, рано или поздно Алекс и другие все равно начнут что-то подозревать, станут проверять людей, причастных к получению информации, чтобы открыть причину нападений. И вполне вероятно, что меня разоблачат. Именно поэтому, — он поднял к губам свой стакан и посмотрел на нее с удовлетворением, — вина за всю предыдущую утечку информации ляжет на вас, ибо вы — отправленная сюда с миссией британская шпионка. Ах да, прошу прощения, Элизабет, но ведь правда о вашем происхождении наверняка выплывет наружу при расследовании: ваши британские связи окажутся вполне уместными. Какой стыд в самом деле! Я сперва надеялся, что вы станете для меня ценной помощницей, и весьма желанной. Но после нашего разговора — в тот день, помните, когда мы ехали верхом, — я понял, что любая помощь от вас должна носить непреднамеренный характер.
Элизабет склонилась вперед на своем стуле.
— Вы все еще не ответили на мой вопрос. Почему надо обязательно убивать Алекса? Разве недостаточно все свалить на меня? Это снимет с вас все подозрения, а я уеду! Я вам обещаю! Нет никакой необходимости его убивать!
— Боже мой, неужели вы так ему преданны? Я подозревал нечто подобное, но это не имеет значения. Алекс в жизни не верил ни одной женщине, а при том, что все улики будут против вас, включая ваше собственное письмо, он попадется на удочку с готовностью. Отвечая на ваш вопрос, скажу: убить Алекса приказало мое начальство. Возможно, они рассуждают, что это приведет к расколу среди интеллигенции. Естественно, все поймут, что вы и ваши сообщники его убили, а сами исчезли. Рапорт об этом я с большой радостью обязательно подготовлю.
Он стал задумчивым.
— Вне всякого сомнения, после этого мрачного преступления все жители Филадельфии дважды подумают, прежде чем станут предлагать свои дома, или услуги, или явки для шпионов повстанцев. К тому же, — его голос стал насмешливым, — если такой человек, как Александр Бурк, может быть убит, то насколько большая опасность подстерегает олухов?
Ее глаза сверкали от бешенства.
— Вы омерзительны! — набросилась она на него. — И если вы думаете, что я хоть пальцем пошевельну, чтобы помочь вам, то вы глубоко ошибаетесь!
За окном раздался удар грома, после него наступила напряженная тишина. Ветер со стоном раскачивал деревья, капли дождя барабанили в зашторенное окно. Но внутри атмосфера казалась не менее наэлектризованной и взрывоопасной.
Гренгер взял в руки лист бумаги и перо.
— А теперь вы напишете это письмо, — произнес он спокойно.
Вместо ответа пальцы Элизабет еще сильнее сжали стакан с вином, и вдруг одним решительным движением она вскочила со стула и выплеснула остатки вина в его лицо. Затем бросилась к двери, распахнула ее настежь и поняла — все пути к бегству отрезаны. За дверью стоял смуглый человек, которого она видела сегодня на дороге. Она вскрикнула и попыталась проскользнуть мимо него, но он с легкостью сгреб ее в охапку и впихнул обратно в кабинет. После этого скрутил ей руку за спиной, схватил за горло и принялся душить. Задыхаясь и хрипя, Элизабет боролась, пытаясь освободиться, но все было напрасно: железные клещи не под силу было разжать. Все, что она могла сделать, это устоять, пытаясь тем самым успокоить боль в вывернутой руке.
Гренгер подошел к двери и хладнокровно закрыл ее изнутри, в то время как смуглый человек выпихнул Элизабет на середину комнаты и, по-видимому, стал ждать дальнейших приказаний.
— Как я вам уже говорил, Элизабет, вы будете с нами сотрудничать, — промурлыкал Джоффри лениво, подошел к графину и налил себе еще один стакан вина. Затем начал пить стоя, глядя на нее.
— Пожалуйста, позвольте уйти, — умоляла она, едва в состоянии выдохнуть слова. Боль накатывалась на нее сокрушительными волнами. — Прошу вас… остановите его.
— Ах, так ты согласна?
— Будьте вы прокляты, нет! — Каким-то образом она нашла в себе силы выдавить эти слова. — Я никогда не соглашусь.
По знаку Гренгера смуглый человек внезапно ослабил свои клещи вокруг горла и некоторое время что-то нашаривал в кармане. Но прежде чем Элизабет смогла среагировать, в его руке сверкнула сталь. Нож. Элизабет невольно вздрогнула и почувствовала, как у нее подгибаются колени.
Он не сделает этого. Это невозможно! Почти теряя сознание, Элизабет подумала, что это кошмар, от которого она должна вот-вот пробудиться. Однако все говорило о том, что это вовсе не кошмар. Это реальность. Опасность, близкая и страшная, угрожала ей теперь — угрожала ей и ее малышу. Ребенку Алекса. Путаясь в пелене слез и боли, ее разум искал ответа. Она должна защитить не только себя и Алекса в этой ситуации. Нужно думать о ребенке, которого можно было потерять в любой момент из-за страданий, боли и истязаний, которым она подвергается. Этот новый страх был сильнее, чем все предыдущие, сильнее, чем нож, и Элизабет поняла, что они сейчас с ней сделают. С трудом, как будто издалека, она услышала голос Гренгера, мягкий и бесстрастный, который говорил:
— … если необходимо, хотя так неприятно уродовать столь прекрасные черты. Но вы можете еще спасти себя от этой неприятности.
— …хорошо… — Это был шепот, стон, едва слышный. Но Гренгер, наверное, его услышал, потому что поднял руку, и ее истязатель убрал свои руки весьма поспешно, а затем ухмыляясь спрятал нож.
Написать проклятое письмо и подписать его не заняло много времени, хотя перо при этом дрожало в ее руке. Когда все было кончено, Элизабет горько зарыдала.
— Хорошо сделано, — весело ободрил ее Гренгер, помахивая письмом в воздухе. Выглядела Элизабет очень плохо: спутанные, всклокоченные волосы, измятое голубое платье, разорванное на плече. Гренгер покачал головой.
— Теперь вам совершенно не о чем беспокоиться, Элизабет. Вы находитесь в полной безопасности.
Она не ответила, все еще продолжая рыдать.
— Роллинс отвезет вас в гостиницу «Золотая лошадь». Там вас будет ждать кое-кто, кого вы, вероятно, хорошо помните и кто прямо-таки горит желанием увидеть вас снова. Между прочим, он намеревается подержать вас при себе некоторое время — во всяком случае до тех пор, пока будет чувствовать к вам привязанность, так что не бойтесь, ваша жизнь в безопасности.
Элизабет посмотрела на него сквозь слезы.
— Боже мой, о чем вы говорите? Кто это?..
— Всему свое время. Роллинс…
Смуглый человек снова приблизился к ней вплотную, и Элизабет съежилась на своему стуле, но на этот раз он просто засмеялся и схватил ее запястья.
— Прошу простить за столь маленькое неудобство, но, поверьте мне, это совершенно необходимо. Вы не должны быть узнаны по дороге в гостиницу и уж тем более когда будете в нее входить. — Пока Гренгер говорил, Элизабет наконец поняла, что происходит. Роллинс связывал ее.
— Ах, нет… прошу вас… — протестовала она слабо, но Гренгер ее оборвал:
— Это необходимо. — Не имело смысла с ним спорить, таким безжалостным голосом это было произнесено.
Когда ее руки и ноги были связаны, Гренгер принес белый носовой платок и быстро сделал из него кляп. Затем Роллинс поднял ее на руки и вынес из кабинета.
Пока ее несли, Элизабет с ужасом смотрела вокруг. Они проходили мимо множества слуг, которые казались слепыми и глухими и не обращали ни малейшего внимания на ее отчаянное положение. Все были замешаны в этом злодействе, абсолютно все. Свою ненависть она могла выразить только глазами и мысленно желала им смерти. Роллинс вынес ее через скрипучую дверь на кухню, а затем и на улицу, где все еще бушевала буря. Дождь лил как из ведра. Элизабет погрузили на старенькую повозку. В нее были впряжены не менее старые тощие клячи, стоявшие под дождем с понурыми головами. Подойдя к повозке, Роллинс вытащил оттуда большой грязный мешок наподобие тех, в которых носят картошку. Последнее, что видела Элизабет, это был Джоффри Гренгер. Он стоял в дверях и махал им рукой. Затем ей на голову набросили мешок, и она оказалась в полной темноте.
Элизабет услышала, как Роллинс сел на место кучера и стал понукать лошадей. Повозка двинулась вперед, подскакивая на размокшей, ухабистой дороге.
— Господи, помоги мне и моему ребенку, — молилась Элизабет. Ей казалось, что она задыхается в мешке, воздух был сырой и удушливый. Элизабет ощущала одновременно тепло и уют укутывающего ее мешка и холодную сырость от промочившего ее до нитки дождя. Связанная и с заткнутым ртом, неспособная двинуться или говорить, она чувствовала, как ее покрытое синяками тело болезненно ныло, пока повозка шатко двигалась по вымощенной камнями мостовой.
Ее везли в гостиницу «Золотая лошадь» — как она знала, место встречи матросов, путешественников и купцов. Смутно Элизабет пыталась вообразить себе, что это за человек, упоминавшийся Гренгером, тот, который собирается «подержать ее у себя». Ее мучил страх за себя и за жизнь своего ребенка, но в то же время сердце переполнял и другой страх.
Алекс! Ему грозила ужасная, неминуемая, смертельная опасность. И хуже всего в этом то, что он умрет, веря, что она предала его. По ее щекам текли горячие слезы. Если бы только она могла избавить его от этой ужасной боли — гораздо худшей, чем Гренгер мог бы придумать. Боль измены.