Глава 18

Элизабет проснулась утром от звука льющейся воды. Она потянулась, зевнула и сонно села на кровати, глядя, как Мэри выливает горячую воду из больших глиняных кувшинов в сияющую фарфоровую ванну. Над ванной поднимались густые клубы пара, в то время как в камине весело потрескивали дрова.

— О Мэри! Ванна! — закричала Элизабет в восторге, проворно соскакивая с кровати.

— Да, мисс. — Мэри добродушно улыбалась, глядя на нее и поправляя выбившуюся из-под чепца седую прядь волос. — Миссис Уоррен решила, что вам захочется с утра окунуться, если вспомнить, что вы так долго плыли на этом ужасном корабле и все такое прочее.

Следующие четверть часа прошли в восхитительном блаженстве. Мэри добавила холодную воду в ванну, размешала, и Элизабет с восторгом погрузилась в нее, смывая с себя пот, грязь, усталость, намыливая волосы и кожу лавандовым мылом. Через некоторое время, завернутая в пушистое полотенце, она уже расчесывала свои длинные волосы, сидя за туалетным столиком перед чудесным зеркалом. Как прекрасно чувствовать себя чистой и хорошо пахнущей. Она размышляла о том, что скажет Алекс, когда увидит ее. Однако потом вспомнила, что накануне весьма обозлилась на него за невыносимое обращение с ней перед его родственниками. Элизабет мысленно начала проклинать Алекса, потом отвернулась от зеркала, чтобы помочь Мэри, которая в это время копалась в ее гардеробе. Надо сказать, что эта достойная женщина уже успела вычистить и выгладить некоторые из ее платьев, и Элизабет оставалось только деловито заняться выбором — какое из них лучше всего подойдет ей сейчас.

Наконец выбрала бледно-зеленое муслиновое платье и заколола в волосы подходящие банты.

Некоторое время спустя она уже входила в гостиную, где увидела Дженни, сидящую за резным столиком из вишневого дерева, сервированным горячим, только что испеченным хлебом, фруктами и тарелкой холодного мяса.

— Доброе утро, — поздоровалась Элизабет еще от двери, глядя с сияющим лицом на Дженни.

Та была поражена, почти испугана столь разительным изменением, происшедшим с внешностью девушки, ибо теперь Элизабет была совершенно не похожа на ту несчастную оборванную замарашку, которую Алекс грубо втолкнул к ним в прихожую.

— Мисс Трент! Какое чудо! Вы выглядите так прекрасно! — воскликнула Дженни, когда обрела наконец дар речи. — Не хотите ли разделить со мной завтрак?

Элизабет приняла приглашение и уселась за стол, изучая в то же время хозяйку дома с большим интересом. Накануне ночью у нее сложилось впечатление о ней как о юной красавице, и теперь это впечатление только укрепилось. Дженни Уоррен было, наверное, около восемнадцати лет, у нее были темные волосы и серые глаза. В утреннем свете, который струился из широких окон, Элизабет сразу увидела сходство между Алексом и сестрой, которая была мягкой, женственной копией своего мужественного, красивого брата. Но одновременно с этим сходством между ними был и разительный контраст, что Элизабет также отметила. Дженни обладала какой-то внутренней чарующей умиротворенностью, которая резко отличала ее от вечной неуспокоенности Алекса, его властности и порывистости. Он был похож на необъезженного жеребца, вечно разгоряченного, не терпящего никакой узды; она — на лебедя, мирно созидающего свое гнездо. «Странно, — подумала Элизабет, — брат и сестра одновременно так похожи друг на друга и так не похожи».

— Надеюсь, вы хорошо спали? — продолжала Дженни, наливая Элизабет кофе в тонкую китайскую чашечку.

— Да, благодарю вас, очень хорошо, — ответила Элизабет. — Ванна с утра просто восхитительна. Как это мило с вашей стороны предусмотреть такое.

Воцарилась тишина. Женщины сидели скованно, каждая беспомощно искала слова для продолжения разговора, однако подходящих слов не находилось. Пикантность ситуации заключалась в том, что простой тривиальный разговор казался бы смешным и неуместным, а серьезный разговор, который занимал все их мысли, они не знали как начать. Наконец Дженни сделала еще один глоток кофе и решительно взяла инициативу в свои руки.

— Мисс Трент, хочу вас заверить, что нахожу поведение брата совершенно отвратительным. Захватить вас в плен, а потом привезти сюда! Мне трудно выразить это должным образом, но… — Она слегка помедлила, а потом продолжала жалостливым тоном: — Когда я думаю о том, что он совершил, мне хочется свернуть ему шею!

— Я сама подумывала сделать то же самое! И весьма часто, смею вас уверить, — ответила Элизабет с кривой усмешкой. — Но скажите мне, что сейчас делает ваш отвратительный брат?

— Он уехал. У него неотложные дела, которые требуют его присутствия в городе. Но сказал, что вернется не позднее, чем через неделю. Однако мне трудно даже вообразить, что вы жаждете снова его увидеть!

— Разумеется, нет! — Элизабет сделала вид, что очень занята тем, что намазывает масло на кусок горячего, ароматного хлеба, внутренне стараясь побороть инстинктивную волну разочарования. Ах, так он уехал, не так ли? Очень хорошо! Она будет последним человеком, который пожалеет о его отсутствии. Элизабет подняла глаза и увидела, что Дженни внимательно за ней наблюдает. Фиолетовые глаза встретились с серыми, и Элизабет вдруг явственно осознала, что сестра Алекса обладает той же самой способностью обезоруживать человека взглядом, как и он сам. Вопреки собственному желанию она вдруг почувствовала, что вспыхивает под этим пронизывающим взглядом.

— Миссис Уоррен, — сказала она торопливо, пытаясь отвлечь ее внимание от своих собственных чувств. — Разрешите мне поблагодарить вас за доброту ко мне, несмотря на то что я попала в ваше общество столь неожиданно и насильственно. Наверное, вы считаете меня очень…

— Прошу вас, Элизабет, не говорите больше ни слова! Вы не должны думать, что мы обвиняем вас в чем-то! Это было бы абсурдным! Во всем виноват Алекс! Все наши симпатии на вашей стороне, ибо для всех совершенно ясно, что вы были подвергнуты грубому и несправедливому насилию, и я прямо сказала об этом Алексу сегодня утром, перед тем как он ушел, — и без всяких околичностей!

Мысленно представив себе картину того разгона, который Дженни учиняет своему несносному брату, Элизабет не смогла скрыть улыбки. Дженни также с гордостью улыбнулась ей в ответ.

— Ну вот и хорошо. Надеюсь, мы станем друзьями. Я настаиваю на том, чтобы вы звали меня Дженни — миссис Уоррен звучит слишком официально! А я буду звать вас Элизабет — если вы, конечно, не возражаете.

— Конечно, не возражаю. Наоборот, я очень люблю друзей. — Элизабет почувствовала, что ей все больше нравится эта милая, красивая и добрая женщина. О, если бы только ее брат обладал теми же самыми качествами!

После завтрака Дженни повела ее показывать дом. Это было трехэтажное внушительное строение в георгианском стиле. Сперва они поднялись на самый верх, в башню. Элизабет увидела, что весь дом обставлен, что называется, по высшему разряду, с соблюдением самых высоких требований вкуса и элегантности. В доме было несколько просторных гостиных, заполненных мебелью в стиле чипендейл[3], мягкими диванчиками, обтянутыми дамасской тканью с богатой вышивкой, по стенам висели искусно выполненные гобелены, множество картин, написанных масляными красками. На чудесных резных кленовых столиках размещались китайские вазы, фарфоровые статуэтки, серебряные подсвечники. В доме имелся изысканный кабинет, отделанный кленовым деревом, в окна которого вставлены цветные стекла, отчего основное пространство освещалось причудливым таинственным светом. В нем стоял диван, обитый розовым бархатом, и подходящие к нему стулья в стиле чипендейл. Под ногами лежал затейливо расписанный восточный ковер. Элизабет была слишком хорошо воспитана, чтобы громко выражать восхищение, но вся эта роскошь и изысканность поразили ее воображение. Она спокойно расположилась на одном из бархатных диванов и стала наблюдать, как Дженни достала корзинку с рукоделием и принялась вышивать цветными нитками. Пальцы Дженни работали проворно и уверенно, цветные нитки складывались в сложный и четкий орнамент. Несмотря на то что в голове Элизабет все еще вертелось множество вопросов относительно Алекса, богатство этого дома, хорошие манеры его сестры говорили сами за себя. Годами отработанная выдержка не позволила ей пуститься в банальные расспросы.

Все сложности отпали сами собой, когда дверь в гостиную неожиданно распахнулась и вошел мистер Адам Уоррек. Его хромота теперь была заметна меньше. Он прошел через комнату и наклонился, чтобы поцеловать жену.

— Доброе утро, дорогие леди, — улыбнулся он Элизабет. — Надеюсь, вы хорошо провели ночь, мисс Трент.

— Элизабет, если вы не возражаете. Да, очень хорошо, благодарю вас. — Теперь ее внимание переключилось на Адама: она стала наблюдать, как он подошел к маленькому письменному столику вишневого дерева, открыл ящик, достал эмалевую табакерку. У него была приятная внешность человека, не придающего значения собственным достоинствам. Своим спокойствием он разительно отличался от Алекса, любящего подавлять других. Он был одет в простой сизо-серый шелковый камзол, белую гофрированную сорочку и полосатые серые с белым чулки. На ногах — вычищенные до блеска башмаки с серебряными пряжками. Каштановые волосы заплетены в косу и густо посыпаны пудрой. «Очень благонадежный человек, — подумала Элизабет, — и к тому же с такими добрыми глазами».

— Ну как дела на верфи сегодня утром? — спросила Дженни. — Ты сообщил всем о приезде Алекса?

— Да, и они были счастливы до глубины души услышать это. Настроение поднялось, несмотря на надоевший всем снег.

Тяжелые парчовые занавеси были подхвачены лентами по обеим сторонам прямоугольных окон, за ними виднелся заснеженный пейзаж с высокими деревьями. Деревья сгибались под тяжестью шапок снега, но сильный снег все продолжал падать. Несмотря на это, в бледном небе тускло мерцало солнце, заставляя снег блестеть и переливаться, как будто за окнами простиралась не суша, а сияющий морской простор. Элизабет рассеянно смотрела в окно: холодный пейзаж не слишком привлекал внимание. Гораздо больше ее заинтересовали слова Адама.

— Верфь? Это там, где вы были сегодня утром? — Вот наконец где лежал ключ к благосостоянию этой семьи!

— Да, — ответил он. — Наверняка вы проходили мимо нее, когда высаживались с корабля прошлой ночью. Направо от пристани.

— Да, да, я помню.

— Адам управлял всеми делами во время отсутствия Алекса, — объяснила Дженни. — Надо сказать, — добавила она, улыбаясь мужу, — что у него тут было полно работы и он успел сделать много полезного.

— Да, да, — пробормотала Элизабет. — Так, значит, Алекс владеет судоверфью?

— Да. Отец оставил ему ее в наследство, так же как и Дженни в качестве приданого. Ну, это дело сейчас переживает бум.

— Ах так? Меня удивляет в таком случае, почему Алекс оставил его ради того, чтобы стать капером.

— О, Алекс всегда был искателем приключений, — засмеялась Дженни, откладывая в сторону рукоделие. — Тем не менее в самом начале, когда он получил письмо с каперским свидетельством от континентального правительства, то совершенно не собирался отправляться в плавание сам, а просто намеревался оснастить корабль и отправить его в путь. — Она сделала паузу, как будто собираясь сказать что-то еще, но передумала и сжала губы.

Адам продолжал вместо нее:

— Когда меня ранило в одном сражении, я должен был вернуться домой. И вот тогда Алекс увидел в этом прекрасную возможность последовать желанию своего сердца и стать командиром корабля, а на меня оставить в его отсутствие ведение всех дел.

— Как это похоже на него! — воскликнула Элизабет. — Могу себе представить, что ему ни разу не пришло в голову, что вам, возможно, нужен отдых, чтобы восстановить свои силы, и вы вовсе не хотите влезать в его глупый бизнес, в то время как он будет мотаться по океанам, выставляя себя истинным дураком!

Наступило напряженное молчание. Затем Адам произнес очень спокойно:

— Вы ошибаетесь, Элизабет. Прежде всего мы с Алексом являемся партнерами в этом деле, и у меня есть в нем собственный интерес. А во-вторых, решение оставить меня управляющим делами основывалось на самых добрых побуждениях, а вовсе не на чьем-либо эгоизме, как вы предполагаете. — Адам заколебался на минуту, его глаза встретились с глазами Дженни, затем он снова продолжал спокойным, ровным голосом:

— После того, как меня ранило и я был не способен продолжать службу в армии, у меня наступил период жестокой депрессии. Это очень трудно объяснить. Я чувствовал себя бесполезным, как будто висел на шее у других тяжелым грузом. Алекс понял это и решил, что, сделав меня единолично ответственным за все дела на верфи, возможно, поможет мне восстановить силы. О, это правда, что его манили также волнения и приключения дальних странствий, однако прежде всего он был заинтересован в том, чтобы помочь мне. Что Алекс и сделал, — добавил Адам, нежно поглаживая рукой по мягким каштановым волосам Дженни. — Он прямо-таки принудил меня погрузиться в дело и прекратить заниматься оплакиванием самого себя, заставил понять, что я все еще способен работать, быть полезным членом общества, даже несмотря на то что моя нога причиняла мне непрестанные страдания.

— О, я… понимаю, — только и нашлась что ответить Элизабет. Казалось, что чем больше она считала Алекса эгоистичным, черствым и полным ненависти к окружающим, тем больше узнавала о нем нечто совершенно противоположное. Сейчас более чем когда-либо он казался ей человеком, сотканным из противоречий, совершенно непредсказуемым.

— Я очень рада, — заметила наконец Элизабет с горечью, — узнать, что он помог вам. Однако в то же время Алекс очень хорошо преуспел в том, чтобы загубить мою жизнь. Теперь можно предположить, что меня станет презирать вся Филадельфия, и только потому, что — заметьте, в этом не было моей вины! — я была скомпрометирована вашим дорогим великодушным Алексом! — Эти слова вылетели у нее, прежде чем она успела подумать. Хотя Адам и Дженни выглядели сосредоточенными, все же нельзя было сказать, что они недовольны. Элизабет стала рассыпаться в извинениях за свою грубую вспышку, Адам поднял руку, чтобы она не беспокоилась.

— Все нормально, Элизабет. Мы все понимаем, и поверьте мне, очень сожалеем о том неприятном положении, в котором вы оказались. Алекс, Дженни и я обсуждали этот вопрос сегодня утром, и очень обстоятельно, и пришли, как мне кажется, к некоторому приемлемому решению.

Элизабет покорно вздохнула.

— Да? — спросила она. — И каково же ваше решение?

— Мы решили, что путем небольшой подтасовки сможем спасти всех нас от множества неприятностей. Вы понимаете, мы решили объявить вас нашей кузиной из Нью-Джерси. Мы скажем, что Алекс посетил вас во время своего путешествия на обратном пути и застал вашу семью в кризисе. Например, можно сказать, что ваши маленькие брат и сестра серьезно заболели и мать была чрезвычайно озабочена тем, чтобы отправить вас куда-нибудь в другое место, чтобы вы не заразились лихорадкой. Услышав это, Алекс взял вас с собой, чтобы вы пожили немного у Дженни. — Адам очень серьезно смотрел в глаза Элизабет. — Что вы думаете об этом? Такая версия вам нравится?

— Разве у меня есть выбор?

— Нет, — откровенно согласилась Дженни. — Конечно, это не лучшее решение, я с вами совершенно согласна, но оно может сойти. Не думаю, чтобы кто-нибудь стал вникать в это дело очень уж глубоко, а родство с Алексом сделает ваше совместное путешествие вполне объяснимым. Право же, Элизабет, я искренне верю, что эта история многое упростит.

Элизабет смотрела то на одного, то на другого. Все было правдой: эта история, точно так же, как та, другая, которую она рассказала Роберту Мабри, когда он захватил каперов, поможет ей спасти репутацию. Ей следовало быть признательной за заботу о ее репутации, но она так устала от всякой лжи, от всего этого притворства. Почему она должна идти на все эти ухищрения только ради того, чтобы избежать оскорблений? Иногда это кажется просто глупым.

— А как быть с матросами? — спросила Элизабет устало. — Разве они не расскажут все женам, родным? Сплетни распространяются быстро.

— Алекс взял с них клятву о том, что они будут хранить секрет под угрозой наказания. Ручаюсь, матросы попридержат свои языки. — Адам поднялся и подошел к окну. — Кроме них, правду знают еще только четверо — мы и Гренгер. Он заходил сюда в ночь, когда Симс принес известия с корабля. Но не беспокойтесь относительно Джоффри. Он будет придерживаться истории, которую мы сочинили.

— А кто это Гренгер?

— Джоффри Гренгер, — объяснила Дженни, — владеет лесопилкой, которая снабжает лесом нашу верфь. К тому же это самый старый и близкий друг Алекса. Они выросли вместе. У них были общие занятия, они плавали вместе в Шуликиле, скакали на лошадях, как демоны, вечно затевали совместные шалости! Я думаю, что вам понравится Джоффри, Элизабет. Возможно, он зайдет сегодня днем, и у вас будет шанс с ним познакомиться.

— Так он похож на вашего брата? — спросила Элизабет, заинтригованная тем, каких людей выбирает себе Алекс в самые близкие друзья.

— Надо полагать, что да, в некотором смысле, — ответила Дженни задумчиво. — Впрочем, вы сможете убедиться сами. Прежде всего он истинный джентльмен.

«В таком случае, — подумала про себя Элизабет, — он наверняка сильно отличается от Алекса». Но вслух, однако, не сказала ничего. Она все еще мысленно ругала себя за недавние высказывания об Алексе в присутствии его семьи и дала себе слово больше не задевать их родственные чувства своей грубостью. Дженни и Адам Уоррен были хорошими, добродушными людьми, и у нее не было никакого права выплескивать на них гнев на Алекса. Даже несмотря на то что он уехал, не попрощавшись с ней, едва они оказались в Америке, забыв при этом позаботиться о ней, — без всякой мысли о ней вообще! Все равно это не причина для того, чтобы оскорблять других за то, что они ему так преданны. Нет, она выплеснет все свои жалобы ему самому при первой же возможности. Это доставит ей величайшее удовольствие — высказать все, что она о нем думает!

Ее мысли были прерваны приглашением на второй завтрак, и она последовала за Адамом и Дженни в столовую. Еда была простой, но вкусной: поджаренные цыплята, горячий с маслом горох, огромный высокий пудинг и не менее огромная тарелка замечательного подрумяненного картофеля. После завтрака Адам должен был вернуться на верфь, а Дженни повела Элизабет наверх, в детскую, где ее представили Саре Уоррен, милому трехлетнему ребенку с длинными темными кудряшками и шоколадными глазами. Маленькая девочка была очень похожа на свою мать, но в то же время в ней было что-то и от отца — в манере сводить подвижные брови, когда она хмурилась, или поднимать их в знак удивления.

Элизабет также увидела Ханну, ширококостную, веселую женщину с шапкой белых волос на голове и добрыми голубыми глазами, глубоко посаженными на пухлом, изборожденном морщинами лице. Ханна нянчила еще Дженни, а теперь Сару. Казалось, она так удобно помещается в кресле-качалке у огня, так уютно держит маленькую девочку на одном колене, а с другой стороны — корзинку с шитьем, как будто уже стала частью этой комнаты, такая же теплая и уютная, как и сама детская. Следующие несколько часов Элизабет провела в детской, играя с Сарой, которая оказалась веселой и подвижной, как щенок, и с удовольствием болтала на своем детском языке о всякой всячине. Для Элизабет день был приятным, как никогда, такие дни не выпадали на ее долю уже очень давно. Она вдруг осознала, как болезненно переживала все это время отсутствие женского общества, как соскучилась по спокойной, беспечной, ни к чему не обязывающей болтовне, по ленивым дням, проведенным возле камина. Воспоминания о тесном, холодном и вечно качающемся корабле исчезли, и Элизабет почувствовала себя почти примиренной со своей новой жизнью. Все было очень похоже на Лондон, как будто она снова попала домой… почти…

В этот самый день, после полудня, когда они с Дженни пили чай в гостиной, Элизабет впервые увидела Джоффри Гренгера. Он спокойно вошел в дом. Закутанный в длинный бордовый плащ до самых ботинок, на голове у него сидела странная заломленная набекрень шляпа, из-под которой вились густые черные кудри, рукой, затянутой в перчатку, Гренгер небрежно помахивал блестящей черной тростью. Ее набалдашник из слоновой кости был отполирован до блеска.

«Он двигается, как кошка», — немедленно подумала Элизабет, пораженная волшебной, поистине кошачьей грацией этого человека. Дженни поднялась со своего места и поспешила навстречу гостю, а Элизабет, после того как были сделаны соответствующие представления, изящно протянула ему руку. Он поднял ее пальцы к своим губам с непринужденностью и уверенностью, и она почувствовала, как кончики его усов слегка пощекотали ее руку. Потом, когда глаза их встретились, сердце Элизабет бешено забилось. Что-то было в этом человеке — необыкновенно знакомое. «Возможно, — сказала она себе, — все дело в том, что он похож в каком-то смысле на Александра Бурка». Он был высокого роста, приблизительно такого же, как и Алекс, с такими же широкими плечами. У него были блестящие голубые глаза — светлее и холоднее, чем у Элизабет, похожие на замерзшую воду.

— Мисс Трент, я счастлив познакомиться с вами, — тепло обратился он к ней, улыбаясь и глядя прямо в глаза. — Хотя в то же время я бы хотел, чтобы обстоятельства нашего знакомства были другими. Мне кажется, мой друг Алекс — как бы это сказать? — был несколько опрометчив.

С удивлением она поняла, что не чувствует никаких неудобств от того, что ей напомнили о ее несчастьях. По всему было видно, что Джоффри Гренгер бывалый человек, но ведь и она больше не невинная девица. Элизабет без робости встретила его взгляд и ответила со сдержанной улыбкой:

— Вы очень добры, мистер Гренгер. Как приятно узнать, что у Александра Бурка есть такие благородные и благовоспитанные друзья.

Благородство. «Дженни была права, назвав его джентльменом. Это именно то слово, которое к нему подходит больше всего», — размышляла про себя Элизабет. Это чувствовалось во всем: в том, как он снимал плащ и шляпу, как ставил в угол трость. Когда он занял свое место и Дженни налила ему чай, Элизабет принялась изучать его, замечая все: и замечательный покрой черного атласного камзола, и превосходно накрахмаленные складки рубашки у воротника и на рукавах. Жилет его был вышит розовыми и серыми нитками и украшен маленькими золотыми пуговицами, а чулки серебристо-серого цвета прекрасно обтягивали изящные сильные ноги. Во всей его внешности чувствовались безупречность, элегантность по первому разряду — то, что достигается только хорошим воспитанием… и богатством. Она не смогла не сравнивать его с Алексом, который, несмотря на свои аристократические манеры, бросавшиеся в глаза сразу же, при первом взгляде на него, обладал независимым характером, граничащим с высокомерием, некоей энергией и силой, которую невозможно было удержать. Элизабет предположила, что, возможно, именно его грубость, способность к безрассудному действию более всего привлекали ее в Бурке — и одновременно столь же сильно отталкивали. С другой стороны, Гренгер, насколько она заметила, пока он пил чай, изящно держа хрупкую тонкую чашку из дельфтского фарфора тонкими аристократическими пальцами, был, по-видимому, совершенно лишен этой грубости. Он был сама вежливость и утонченность, что не лишало его вместе с тем мужественности, манеры были дружелюбными и мягкими, а это служило безошибочным признаком самого лучшего воспитания.

Элизабет наблюдала за ним из-под опущенных ресниц, удивляясь в то же время, почему он вызывает в ней такой сильный интерес, почему она находит в его внешности что-то знакомое, а в движениях — что-то волнующее. В конце концов она оставила все попытки разобраться в этом вопросе. Он просто очень красивый человек, прекрасно воспитанный и, по всей видимости, чрезвычайно умный, разбирающийся во многих вопросах. Естественно, встреча с таким человеком могла ее заинтриговать. Это все, что она могла предположить.

— Таким образом, Алекс снова куда-то удрал, не так ли? — Гренгер говорил очень мягко. — Как это не по-товарищески с его стороны, Дженни, вы не находите?

— О Джоффри, вы же его знаете. Алекс не может сидеть спокойно до тех пор, пока не поделит деньги между своими людьми. И к тому же он чувствовал себя обязанным лично доложить обо всем капитану Робинсу.

— Деньги? — Глаза Элизабет от удивления расширились. — Какие еще деньги? Алекс и его люди едва спасли свои шкуры, убегая из Калькутты, и по дороге не захватили ни одного британского корабля.

— Да, они не захватили ни одного корабля, — сказала Дженни, — однако в ночь бегства успели ограбить торговое судно, которое стояло в порту в полной готовности к отплытию, и захватили большую часть его товаров, а кроме того, несколько мешков золота. Разве Алекс не говорил вам об этом, Элизабет?

— Ни разу не обмолвился ни словом, — прошептала пораженная Элизабет. Затем, когда смысл сказанного до нее дошел в полной мере, она очень расстроилась. — Бедный капитан Милз! — воскликнула Элизабет, почти бросив чашку на блюдечко и расплескав при этом чай. — Ведь именно его корабль стоял в порту, готовый отплыть утром в Англию! Можно себе представить состояние капитана Милза, когда он увидел, что его груз расхищен! О, как это подло! И низко! Красть у невинных людей… — Тут она оборвала себя на полуслове, понимая, что для Дженни и Джоффри Гренгера капитан Милз представляет собой «врага». Элизабет плотно сжала губы и уселась с мрачным видом.