На далеких рубежах

      Так Байрачный и сделал. Но нелегко оказалось забросить петлю. Попытка за попыткой заканчивались неудачей. Один раз летчик чуть не слетел со скалы в пропасть: каменный выступ, за который зацепилась петля, сорвался и с грохотом покатился вниз.
      Байрачный еще раз осмотрел скалу, на которой сидел, и нашел небольшой карниз. Если по этому карнизу пройти немного влево, то можно обойти висящий над головой выступ и путь к вершине горы будет открыт.
      "А если сорвусь?" -- спрашивал себя Байрачный, с ужасом поглядывая на глубокое дно ущелья.
      И все же решил рискнуть. На всякий случай один конец веревки привязал к куполу парашюта, а другой -- к ремню. Шаг за шагом, ощущая неуемную дрожь в коленях, он передвигался по карнизу, пока наконец не очутился на естественной площадке, откуда начинался пологий, с множеством таких же площадок и каменных выступов подъем к вершине горы. Здесь летчик обрезал веревку, навсегда таким образом распрощавшись со своим верным другом -парашютом.
      Гора, на которую взобрался Байрачный, имела со всех сторон почти отвесные стены. Спуститься с нее было совершенно невозможно, и летчику ничего не оставалось, как сидеть и ждать помощи.
      Полчаса спустя над горами показался первый самолет. Байрачный замахал руками, дескать, сюда, сюда давай! Летчик не заметил его. "Миг" походил, покружился в стороне и улетел. То же самое повторилось и со вторым самолетом, и с третьим. Последний пронесся почти над самым ущельем, громом прогремел в горах, вызвал стоголосое это за далекими утопающими в солнечном мареве хребтами.
      -- Да вот я, сюда! -- надсадно кричал Байрачный, как будто его могли услышать.
      В небе появился легкомоторный Як-12. Подобно пчеле, порхающей с цветка на цветок, опускался он в ущелья и снова взвивался над горами. Издалека и вправду Як-12 напоминал пчелу -- распростерты крылья, свисающие ноги...
      -- Ну сюда! Ко мне! -- манил "пчелу" Байрачный.
      День постепенно угасал. Сгущались темные, как серебро с чернью, тени в ущельях. Поблекла последняя киноварь заката. На светлом небе затеплились волшебные огоньки звезд.
      Все сильнее мозжила раненая нога. Каждый шаг отдавался в плечо.
      Снова над горами загрохотали самолеты, мигая разноцветными бортовыми огнями. Будь сейчас у Байрачного ракетница -- быстро разыскали бы его. К сожалению, у него не было при себе даже электрического фонарика. А сколько раз и командир полка, и командир эскадрильи, и командир звена твердили летчикам: "Берите с собой в полет фонарики". Считая, что фонарик при полетах днем совершенно не нужен, Байрачный не взял его в этот полет. Вот и выходит теперь боком его непослушание. Стой и хлопай глазами. Найти-то найдут, но уж и всыплет командир за разгильдяйство.
      Байрачный, будучи уверен, что командир выслал на розыски пешие команды, изредка стрелял из пистолета, обозначая свое местонахождение.
      И только наутро увидел ракету, пущенную в ответ теми, кто производил розыски.
      Бибиджан осталась ночевать в поликлинике. Расчет был прост: если Гришу найдут -- обязательно привезут сюда, а она встретит его.
      Она легла на диване у раскрытого окна, прислушиваясь к гулу самолетов. Только на рассвете задремала. Разбудил ее чей-то зычный голос:
      -- А ну-ка, поживее, а то сейчас должен прибыть вертолет. Да не забудьте прихватить с собой все, что необходимо для первой помощи.
      Медсестра узнала по голосу старшего лейтенанта Телюкова.
      -- Я человек штатский. Никогда не летал, -- возражал дежурный врач-стоматолог. -- Вызывайте военных.
      -- Так какого же лешего вы здесь сидите! -- возмущался Телюков.
      Бибиджан поднялась. На дорожке, постеленной вдоль коридора, играли солнечные зайчики. Летчик курил, синий дымок тянулся к распахнутому окну.
      -- Не полечу, -- твердил врач. -- Вызывайте военных.
      -- Я полечу! -- вызвалась Бибиджан, сразу догадавшись, за кем собираются лететь.
      Телюков покосился на медсестру.
      -- Нужен врач, а вы...
      -- Я все умею...
      Медсестре повезло -- послышался гул вертолета. Времени оставалось в обрез. Телюков вынужден был согласиться:
      -- Ладно, полетели!
      Бибиджан накинула через плечо санитарную сумку, вышла вслед за Телюковым, села в NoПобеду".
      -- Нашли Гришу? Он ранен? Тяжело? -- засыпала она вопросами летчика.
      Телюков ехидно прищурил левый глаз и присвистнул:
      -- Эге, сестричка! Плюньте мне в глаза, если вы по уши не влюблены в Байрачного.
      -- А он жив?
      -- Теперь мне понятно, -- продолжал Телюков, -- почему вы так испугались своих земляков, приезжавших на "Москвиче". -- Телюков ближе пододвинулся к медсестре. -- Биби, а ведь вы прехорошенькая, ей-богу! Я не раз приглядывался к вам... Но если вы любите другого.... Эх, Биби, а мне вот не везет! -- И уже серьезно начал перед ней изливать душу. -- Грубый я какой-то, шелопутный...
      Бибиджан успокоилась. Если бы с Гришей случилось что-нибудь серьезное, летчику было бы не до шуток.
      На аэродроме они пересели в вертолет, в котором находились уже лейтенанты Скиба и Калашников и двое солдат. Одного из них Бибиджан уже знала. То был Баклуша, тот самый Баклуша, которого она по ошибке угостила спиртом. Увидя медсестру, Баклуша что-то прошептал на ухо товарищу, и оба весело ухмыльнулись.
      Бибиджан никогда не приходилось летать на самолете, да и в вертолет она попала впервые. И когда над головой зашумели мощные крылья и вертолет поднялся, как лифт, девушка почувствовала страх. Бледная и встревоженная, поглядывала она то на офицеров, то на солдат. Но из спокойствие благотворно повлияло на нее. Вскоре и она успокоилась, повернулась к окну, загляделась на землю. Широкий и необозримый аэродром лежал теперь среди песков маленькой полоской, по сторонам которой выстроились игрушечные самолетики. Вдали виднелась Кизыл-Кала. Коттеджи напоминали оброненные кем-то спичечные коробки...
      Вкоре и аэродром, и городок затерялись среди песков, тронутых позолотой утреннего солнца. Внизу показались горы. Сперва низкие, приплюснутые, с отлогими склонами, затем высокие и скалистые, между которыми зияли глубокие провалы. Вдали горы сливались в сплошную темно-синюю массу, из которой смутно проступали многочисленные конусы и пирамиды. Порой между ними проплывали нежные, как дымок, облака.
      Вертолет поднимался все выше и выше, но горы не отступали. Казалось, и они подымались вслед за машиной, стремясь зацепить ее своими остроконечными вершинами. При одной мысли об этом у Бибиджан замирало сердце.
      Телюков поглядывал то в окно, то на карту, разложенную на коленях. Бибиджан недоумевала, как он ориентируется в этом беспорядочном нагромождении гор? Должно быть, много надо знать и уметь летчикам! И каким нужно быть мужественным, чтобы не бояться летать здесь...
      -- Слева ракета! -- сообщил Телюков летчикам вертолета, сидящим впереди в остекленной кабине.
      -- Где? -- Бибиджан поспешно припала к окошку.
      Вертолет обогнул высокую, как колонна, скалу и начал спускаться.
      -- Вот он, вот он, голубчик! -- Телюков показывал куда-то вниз.
      -- Да где же? -- засуетилась Бибиджан и вдруг увидела на вершине горы фигуру человека.
      "Гриша... Машет руками... О, любимый мой! Но как же нам добраться до тебя?"
      Из-под ног уходил пол -- вертолет снижается. Вот он совсем низко повис над горою. Бибиджан видит на Гришином лице улыбку.
      Счастлив и рад, что нашли! А рад ли будет неожиданной встрече?
      Распахнули дверь. Солдаты крутят лебедку, разматывают лестницу-трап. По ней спускается Телюков. Байрачный что-то кричит ему. Вот они уже обнялись. А вертолет подпрыгивает как ретивый конь.
      Телюков подводит Байрачного к трапу, привязывает ремнем.
      -- Давай! -- показывает жестом.
      Солдаты и офицеры крутят лебедку. Туго наматывается трап на барабан.
      -- Держите, -- говорит Скиба товарищам и протягивает за борт руку.
      Показалась голова в шлемофоне. Григорий, как всегда, улыбается...
      Солдаты снова спускают трап -- для Телюкова. Байрачный садится на скамейку и только теперь замечает Бибиджан.
      Он молча глядят друг на друга. Он видит ее измученное лицо, и острая жалость заливает сердце.
      -- Биби!
      -- Гриша! Живой..
      Она переводит взгляд на его ногу, на разорванную штанину и марлю с пятнами крови.
      -- Сейчас я сделаю перевязку.
      Байрачный пододвинулся к ней и нежно сжал ее маленькую руку.
      Телюкова не поднимали лебедкой -- он взобрался сам.
      -- Крепости не сдаются! -- бодро крикнул он, забираясь в вертолет. -- А знаешь, Григорий, кто тебя сбил? Орел. Орел врезался в самолет. Перья и когти нашли в обломках самолета.
      -- Да ну? -- удивился Байрачный.
      -- Честное слово! А тебя все считали погибшим. Ведь на обшивке самолета обнаружили кровь. А Бибиджан, знаешь... -- Телюков подсел к Байрачному, -сама изъявила желание лететь за тобой. Врач побоялся, а она полетела. Чертовски счастливый ты, Григорий!
      -- Это правда, Биби? -- спросил летчик.
      -- Правда, -- ответила смущенная девушка. -- Я и колхозникам передала, чтобы ехали искать тебя.
      И в то время, как вертолет, оставив позади горы, спускался на равнину, рядовой Баклуша заметил караван верблюдов, двигавшийся к Копет-Дагу.
      -- Это, вероятно, и есть земляки Бибиджан? -- заметил лейтенант Скиба.
      -- Они! Конечно они! -- ответила Бибиджан и не ошиблась. Но каково же было удивление старого Бояра и его сподвижников, когда из вертолета, который приземлился возле каравана, вышла Бибиджан.
      Она сказала, что летчика уже нашли, поблагодарила Бояра и попросила его повернуть обратно.
      Байрачного тотчас по возвращении на аэродром отправили в поликлинику.
      А когда в конце дня лейтенанты Скиба и Калашников пришли навестить друга, Абрам Львович сказал сердито:
      -- Нет его здесь. В авиационный госпиталь уехал и медсестру самовольно увез.
      Глава четырнадцатая
      Командира полка и его помощника по огневой и тактической подготовке вызвали к генералу Щукину. Вылетели они из Кизыл-Калы на двухместном учебно-боевом самолете.
      На аэродроме пересели в специально поданную им "Волгу".
      -- Ого, нас встречают, как Героев Социалистического Труда, -- не без удовольствия заметил Семен Петрович.
      Покачиваясь на мягком сиденье "Волги" и посасывая свою неразлучную трубку, он делал самые различные предположения относительно причины этого вызова. Для "протирки" как будто никаких оснований не было. Полк успешно наверстывал упущенное. Правда, авария все же произошла, но ведь в этом никто не повинен. Но от кого не зависящая случайность -- самолет напоролся на орла.
      -- А вы какого мнения, Иван Васильевич? -- в который раз допытывался Семен Петрович. -- Похоже на то, что вас назначат моим заместителем.
      -- Вряд ли, рановато еще повышать меня в должности. А с вас, конечно, должны снять взыскание.
      -- Почему рановато? Я ходатайствовал за вас, Иван Васильевич, и комдив не возражал, -- признался Семен Петрович.
      -- Спасибо, товарищ полковник, за заботу обо мне, но не будем гадать заранее, а то еще просчитаемся.
      -- Это верно. Приедем -- узнаем.
      Пропуска в штаб были заказаны и выписаны. Пройдя в гардеробную, офицеры почистили обувь, привели себя в порядок и, поднявшись на второй этаж, пошли по коридору к кабинету генерала. В приемной их встретил адъютант, стройный, подтянутый лейтенант.
      -- Садитесь, пожалуйста, -- обратился он к полковнику. -- Я сейчас доложу генералу о вашем прибытии.
      Долго ждать не пришлось.
      -- Прошу вас, товарищ полковник, -- сказал адъютант, выйдя в приемную. А вы, товарищ майор, немного подождите.
      Семен Петрович приосанился и бодро зашагал к генералу.
      -- Товарищ генерал, полковник Слива по вашему приказанию прибыл!
      Генерал подал руку, приподнявшись над столом, внимательно оглядел полковника и указал на кресло. Прежде чем начать разговор, он снял очки, положил их перед собой на бумаги и спросил:
      -- Как чувствует себя лейтенант Байрачный после вынужденного оставления самолета?
      -- Ничего, товарищ генерал. Был на проверке в авиационном госпитале. Все в порядке. Мы уже провезли его на "спарке". Летает нормально.
      -- Молодец, не растерялся. Хороших летчиков воспитываете, полковник. Да вы сидите, пожалуйста. Ну, а майор Гришин как? Все воюет против Поддубного?
      -- Да, они не в ладах.
      -- Получили мы письмо от Гришина. Жалуется на Поддубного. Толковал я здесь по поводу этого письма. Вздор и клевета. Гришин оказался трусом и перестраховщиком, кроме того, начал еще сплетничать. Решено вызвать его на партийную комиссию. А я, по своей командной линии, решил убрать его из полка. Худую траву -- с поля вон. А вы какого мнения?
      -- Гришина лучше было бы использовать как штурмана наведения. В штурманских расчетах он силен.
      -- Это верно?
      -- Совершенно верно, товарищ генерал. У нас в полку называют его Лобачевским.
      -- Не слишком ли? Лобачевский был не только великим математиком, но и прекрасным педагогом. А Гришин, насколько мне известно, обучать не умеет. Его помощник ведь не сумел навести на меня перехватчика!
      -- Вам виднее, товарищ генерал. Но в штурманских расчетах Гришин силен. Это подтвердит каждый.
      Генерал задумался. На его широком лбу образовались три параллельные морщины.
      -- Хорошо, посоветуюсь еще со штурманами. Возможно, что переведем Гришина на КП дивизии.
      Полковнику Сливе было приятно, что генерал похвалил его за Байрачного. И не только приятно. После этой похвалы он чувствовал себя вполне уверенно. "Протирки" не будет. Ясно одно: раз Гришина снимают, заместителем станет Поддубный. За тем, очевидно, его и вызвали сюда. Но одно несколько смущало и настораживало Семена Петровича -- уж больно как-то пристально поглядывает на него генерал. Семен Петрович чувствовал, что генерал еще не коснулся самого главного.
      И предчувствие не обмануло его.
      -- А вам, Семен Петрович, не надоело еще в полку? Кажется, давно командуете?
      -- Так точно! -- У Семена Петровича екнуло сердце.
      -- Да, засиделись, очень засиделись.
      "Или повышение, или отставка", -- промелькнула мысль.
      -- Засиделись, -- повторил генерал, вертя в руках очки. -- А как вы, Семен Петрович, посмотрите на то, если мы переведем вас в штаб заместителем начальника отдела?
      Видя, что его предложение обескуражило полковника, командующий предложил ему хорошенько подумать, поразмыслить наедине.
      -- А потом заходите. В любой момент заходите, Семен Петрович!
      Полковник Слива понял, что вопрос о нем решен заранее. Оставалось одно: либо соглашаться с этим решением, либо подавать в отставку.
      -- Да, пожалуй, я подумаю, -- ответил полковник.
      -- Вот и хорошо. Только вы, Семен Петрович, не волнуйтесь, не переживайте. Гнать мы вас не собираемся. Кстати, я вчера подписал приказ о снятии с вас взыскания.
      Эти слова подбодрили полковника. Однако -- штаб... Нет, ни в коем случае! В штаб он не пойдет...
      Майор Поддубный, который ожидал в приемной своей очереди, не мог не уловить на лице своего командира растерянности и озабоченности. И по тому, с какой неловкой поспешностью полковник, выйдя из кабинета генерала, шарил по карманам, ища свою трубку, он понял, что произошло что-то необычное. Он намеревался спросить полковника, но тотчас же услышал из уст генерала свою фамилию. Генерал вызвал его сам, минуя адъютанта.
      С тяжелым сердцем зашагал Семен Петрович по коридору, попыхивая спасительной трубкой. Штаб, отставка -- вот слова, которые вертелись на уме. Он решительно не знал, какому из них отдать предпочтение. Оба они приносили ему боль и обиду.
      Выкурив трубку, он набил ее вторично. Поддубный все еще находился там, за массивной дверью кабинета генерала. Наконец он вышел из приемной.
      -- Ну что? -- поспешил к нему полковник.
      -- Можете поздравить меня, Семен Петрович.
      -- Заместителем назначили?
      Поддубный заколебался: сказать или нет? Пожалуй, лучше сразу сказать.
      -- На командира полка представляют.
      -- Правда? -- искренне обрадовался полковник. -- В Кизыл-Калу?
      -- Якобы да.
      Полковник пожал майору руку и, оставив ему горящую трубку, поспешил в кабинет генерала.
      Добрых полчаса, если не больше, ожидал Поддубный полковника. За это время он успел побывать в отделе боевой подготовки и в инженерном отделе, выяснил интересовавшие его вопросы, а полковник все еще не выходил от генерала. Наконец он появился в приемной. Лицо у него было какое-то растерянное. Он то улыбался в свои пышные, тронутые изморозью усы, то мрачнел как туча.
      Всю дорогу до самого аэродрома молчал, курил не переставая трубку за трубкой.
      Когда они вышли из машины и остановились возле самолета, он сказал с плохо скрытой обидой в голосе:
      -- А меня все же отстранили...
      Поддубному было жаль Семена Петровича. Хотелось в эту минуту сказать ему что-то теплое, успокаивающее, но не находились нужные слова.
      Инженер доложил полковнику, что самолет готов к вылету, осмотрен и заправлен, но придется малость обождать, пока оформят документацию. Семен Петрович взял своего, теперь уже, можно сказать, бывшего помощника под руку, провел шагов десять.
      -- Да, отстранили. -- Полковник тяжело вздохну. -- Оно-то, собственно, уже пора. Годы, Иван Васильевич, годы! Но есть и радость у меня: полк, который для меня дороже всего на свете, я передаю в надежные руки. Разве это не радость для меня, старого полкового служаки?
      -- Спасибо вам, Семен Петрович, за такое доверие, -- взволнованно произнес Поддубный. -- Постараюсь быть достойным его.
      Полковник пристально поглядел своему преемнику в глаза.
      -- А теперь скажи мне, Иван Васильевич, всю правду, без околичностей... что там у вас с моей дочерью? Только давайте начистоту.
      Поддубный, не ждавший такого вопроса, заметно растерялся:
      -- Боюсь, Семен Петрович, нанести вам еще один удар.
      -- Говорите, только всю правду.
      -- Кривить душой, Семен Петрович, не умею. Я давно собирался... Вот и прошу вас как отца и командира. Я люблю вашу дочь. Будет ли она счастлива со мной -- это как получится, но любить ее и уважать -- обещаю вам как отцу.
      Поддубный заметил, что его слова не удивили и не огорошили полковника.
      -- Вот сукин сын... Кругом обскакал. Так давай же я тебя расцелую, разбойник!
      Старый Слива обнял Поддубного, поцеловал крепко и смахнул непрошеную слезу.
      -- Годы, Иван Васильевич, годы! Я уже свое отлетал и засиделся в полку. Но ты посоветуй, как все-таки быть? Предлагает генерал солидную штабную должность. Как видишь, не гонят старика. Так вот, идти или, может, и впрямь пора уже, как настаивает Харитина Львовна, карасей ловить в родной Ворскле?
      Поддубный размышлял. Помолчав, он сказал:
      -- Если предлагают, послужите еще. У вас ведь огромный опыт, Семен Петрович! И душа у вас богата...
      Совет пришелся полковнику по душе.
      -- Спасибо тебе, сынок, а теперь вези меня домой.
      Через несколько минут они вылетели.
      Семен Петрович нет-нет да и скажет какое-нибудь слово по СПУ.
      -- Ты у меня теперь второй сын-летчик! А Лиля же как, будет кончать институт?
      -- Обязательно, -- ответил Поддубный, следя за приборами.
      На Кизыл-Калымском аэродроме их ждал с машиной Челматкин. Из самолета -- в машину, из машины -- в коттедж.
      -- А ну, жена, погляди-ка, какого зятя я привез тебе! -- воскликнул Семен Петрович, переступая порог своего дома. -- Приготовь-ка нам чего-нибудь! Да побыстрее.
      -- Какого зятя, что ты мелешь, батюшка! -- недоумевающе переспросила Харитина Львовна, выходя из кухни и сталкиваясь на пороге с Поддубным. -Ой, простите, Иван Васильевич!..
      -- Лиля! -- позвал полковник. -- Иди сюда!
      Лиля вышла из комнаты. В лице ее не было ни кровинки. Очевидно, она слышала слова отца.
      -- Любишь его? -- строго спросил Семен Петрович.
      -- Люблю...
      Неделю спустя все формальности с передачей и приемом полка были окончены. Полковник Слива попрощался со своими подчиненными перед строем. Но этого ему показалось мало. Ходил и прощался с каждым отдельно. И редко дело ограничивалось пожатием рук. "Прощай, дружок!" -- скажет Семен Петрович, тут же растрогается, сгребет в охапку своими сильными руками летчика или авиационного специалиста и давай целовать, щекоча его пышными усами, которые как будто еще больше за это время побелели.
      В тот день, когда за ним должен был прийти транспортный Ли-2, Семен Петрович посетил стартовый командный пункт, над которым реял флаг Военно-Воздушных Сил.
      Проходили полеты. Истребители взмывали парами, звеньями, группами. Эскадрилья майора Дроздова поднялась в воздух в полном составе.
      Далеко в поле, среди барханов, на искусственном бугре вертелась антенна радиолокатора.
      Полетами руководил майор Поддубный. Он сидел за столиком и держал в руках трубку микрофона, которую столько лет неизменно держал в своих руках Семен Петрович.
      Выполнив задание, летчики возвращались на аэродром.
      Только что приземлилось звено старшего лейтенанта Телюкова. Теперь он уже не старший летчик, а командир звена. Возмужал, стал гораздо серьезнее. Отличный вырастет из него авиационный командир!
      Телюков направился на СКП. Издали видно: задание выполнил успешно -лицо сияет.
      -- Товарищ полковник, разрешите обратиться к майору Поддубному, -вытянулся перед Семеном Петровичем Телюков.
      -- Обращайтесь.
      -- Товарищ майор, задание выполнено! Бомбардировщики перехвачены и атакованы.
      Поддубный пожал Телюкову руку.
      -- Отлично действовали, старший лейтенант! Объявляю вам благодарность.
      -- Служу Советскому Союзу!
      Над аэродромом журавлиным клином промчалась эскадрилья Дроздова. Как на параде! До чего все-таки красиво! Дроздов, за ним, чуть поодаль, его ведомый, затем ведущий второй пары, и так, один за другим, самолеты заходят на посадку.
      -- Посадочные щитки и шасси выпущены, -- докладывает солдат-наблюдатель.
      Вскоре прибыл на СКП и майор Дроздов.
      -- Товарищ полковник, разрешите...
      -- Обращайтесь, обращайтесь, -- не дал закончить фразу полковник. -- Я уже здесь не хозяин.
      -- Товарищ майор, задание выполнено!
      Авиационные специалисты и воины обслуживающего подразделения тем временем подготавливали самолеты к повторным вылетам. Работа на аэродроме проводилась с точностью часового механизма.
      Но вот над аэродромом появился транспортный самолет.
      "Это за мной", -- догадался полковник Слива и позвонил по телефону на квартиру.
      -- Ты, Харитина? Выезжай, -- голос его дрогнул. -- Самолет прибыл.
      "Как тяжело расставаться ему с полком", -- с невольной горечью подумал Поддубный.
      Сел Ли-2. А вскоре прибыл и грузовик с вещами. Харитина Львовна и Лиля приехали на "Победе". Солдаты перегружали вещи из машины в самолет.
      Весть о том, что полковник Слива улетает, быстро разнеслась по аэродрому. И офицеры стекались к СКП. Каждому хотелось еще раз пожелать старому командиру счастливого пути, поглядеть на него. Кто знает, придется ли еще встретиться?
      -- Хороший человек!
      -- Душевный! -- то и дело слышалось в толпе.
      Семен Петрович спустился по ступенькам вниз и в сопровождении Поддубного направился к Ли-2. За ним потянулись все остальные. Харитина Львовна вытирала слезы и что-то говорила, обращаясь к дочери.
      Вещи погружены. Через несколько минут запустят моторы. Поддубный помог Харитине Львовне подняться по трапу в самолет. Вслед за ними поднялась и Лиля. Приблизился к трапу и Семен Петрович. Поднялся на две ступеньки, повернулся, снял с головы фуражку и обвел взглядом всех присутствующих. Впереди стояли майор Дроздов, капитан Марков, майор Гришин, инженер-подполковник Жбанов, замполит Горбунов, старший лейтенант Телюков, техник-лейтенант Гречка. За ними, как в строю, стояли молодые летчики -Байрачный, Калашников, Скиба.
      -- Ну что ж, товарищи, -- начал Семен Петрович взволнованным и слегка сдавленным голосом. -- Я убываю от вас. Уверен, что мы с вами еще встретимся. Среди вас немало таких, с которыми мне довелось вместе сражаться на фронте, а есть и молодые. Вы здесь для меня все одинаково дороги и близки. Меня радует то, что среди вас нет ни одного, кто когда-нибудь не выполнил бы моего приказа. Значит, вы хорошие воины и такими будьте впредь, честно служите нашей Родине! Помните: я буду радоваться каждому успеху вашего полка и вместе с вами переживать неудачи и неприятности. Но лучше давайте служить и выполнять свои обязанности так, чтобы не было неудач!
      Чуть помолчав, полковник продолжал:
      -- Мы, воины старшего поколения, с честью выполнили свои обязанности перед Родиной, перед народом. Будьте же достойны своих старших боевых товарищей, бдительно оберегайте небо Отчизны, будьте готовы к тому, чтобы до конца разбить врага, если он посмеет пойти на нашу страну войной.
      Майор Дроздов захлопал в ладоши, и его примеру последовали все остальные.
      Подождав, пока стихнут аплодисменты, полковник сказал:
      -- Кизыл-Кала -- это красная крепость. Слышите? Красная крепость! Смотрите же, сыны мои, чтоб она оставалась и впредь неприступной, эта крепость!
      Полковник решительно натянул на голову фуражку и уже собрался подняться в самолет, как вдруг вышел замполит Горбунов.
      -- Разрешите заверить вас, товарищ полковник, что наш полк будет первым в соединении.
      -- Будем первым!
      Из самолета вышла Лиля. Прибрали трап. Ли-2 порулил на старт, развернулся неуклюже и начал разбег. К окошку припала Харитина Львовна. Лиля помахала ей на прощание.
      Минута -- и самолет оторвался от земли. Набрав высоту, он описал над аэродромом прощальный круг и медленно поплыл над песками.
      С тучами и дождями пришла в Каракумы зима. Холодные и набухшие влагой облака порой опускались до самой земли, лизали шершавые гривы барханов, простирались туманами над такырами. А верхний край облачности иной раз достигал стратосферы. Но это было именно то, чего много месяцев не хватало летчикам.
      На аэродроме, в клубе, в учебных классах пестрели лозунги: "Летчик-истребитель, настойчиво овладевай полетами в облаках!"
      Этот лозунг, по предложению замполита Горбунова, коммунисты сделали порядком дня очередного партийного собрания, и последние два месяца учебного года летчики днем и ночью штурмовали облака, летали на перехват самолетов "противника", сдавали зачеты на классность. У кого был третий класс -- тот получил второй, кто имел второй -- добился первого. Старые первоклассные летчики летали в роли инструкторов.
      Осуществилась заветная мечта Телюкова -- он украсил свой мундир знаком летчика первого класса, а вместе с тем получил и очередное воинское звание -- капитан.
      -- Капитан! Это уже звучит солидно! -- говорил он друзьям.
      По этому поводу Телюков устроил у себя на квартире небольшую пирушку. В свою рюмку Телюков опустил две звездочки -- "обмыл их", чтобы ржавчина не пристала. Так полагалось.
      -- Ну, товарищи, -- сказал он и первым осушил рюмку. Потом вынул "обмытые" звездочки, снял мундир и обратился к Байрачному:
      -- А ну, Григорий, прицепи-ка их туда, где им давно уже пора находиться.
      Байрачный и Скиба исполнили свой "коронный" номер: спели "Где ты бродишь, моя доля..."
      Семен Петрович, как и во время летнего отпуска, частенько позванивал в Кизыл-Калу Поддубному:
      -- Ты, Иван? -- гудел его бас.
      -- Я, Семен Петрович, здравствуйте!
      -- Здоров, здоров, сын! Деревья там еще не засохли?
      -- Нет. Но ведь зима...
      -- Гляди...
      Иногда трубку брала Харитина Львовна, и разговор шел о письмах от Лили, о здоровье, самочувствии, о предстоящей поездке всем семейством в отпуск на родную Полтавщину...
      Кончался учебный год, и начштаба полковник Асинов все чаще и чаще садился со счетами за план-график летной подготовки и прочую летную документацию, подводил итоги, подсчитывал налет. Картина получалась довольно отрадная. Полк не только наверстал упущенное, но и перевыполнил план по главным показателям боевой подготовки. Чего доброго, еще первенство займет. Особенно показателен был для полка декабрь. Состоялись летно-тактические учения, и кизыл-калынцы перехватили все воздушные цели, не пропустили ни одного самолета "противника". Кругом сто!
      Прошли слухи, что многие из летчиков представлены к правительственным наградам. Телюков, втайне мечтавший об ордене Красного Знамени, несколько ошибся. Его наградили орденом Ленина. Это была высокая и достойная оценка самоотверженного труда летчика. Слова Указа Президиума Верховного Совета он знал назубок: "За достигнутые успехи в овладении авиационной техникой и полетами в сложных метеорологических условиях, за проявленное мужество и отвагу при испытании новых видов оружия наградить летчика-истребителя капитана Телюкова Филиппа Кондратьевича орденом Ленина".
      Ордена Ленина получили также комэски майор Дроздов и капитан Марков. Девять летчиков удостоились ордена Красного Знамени, а инженер-подполковник Жбанов -- ордена Красной Звезды.
      Правительственные награды вручал генерал-майор авиации Щукин.
      Стоял погожий ясный день. Над строем реяло боевое Знамя полка. Сверкали на солнце трубы духового оркестра.
      -- Служу Советскому Союзу! -- отвечали все, кто получал правительственные награды.
      Вручив награжденным ордена, генерал поздравил весь личный состав полка с выдающимися достижениями в боевой и политической подготовке.
      Церемониал закончен. Но, видимо, генерал еще что-то собирался сказать. Вот он выходит из-за покрытого кумачом стола. Весь как-то сразу нахмурившись, он пытливо оглядывает авиаторов. И вдруг, совсем не официально, а просто и искренне, даже с оттенком грусти, говорит:
      -- А теперь, дорогие товарищи, позвольте мне с вами проститься и пожелать новых успехов. -- Помолчав, он продолжал: -- Получен приказ: ваш полк должен перебазироваться в другое место. Куда -- скоро узнаете.
      Он приблизился к подполковнику Поддубному. Да, именно подполковнику. Он только вчера получил это звание. И замполит Горбунов уже не капитан, а майор. Генерал протянул руку Поддубному: