Изумрудное пламя

– Я? Ничего. Леди Джоанна сделала свой выбор, – и он с интересом стал рассматривать свою черную тунику.

– Аи deтi! Разве я вам не говорила, сэр Ричард, что это ничего не значит? Почему вы сдаетесь? Она же не любит золотоволосого Годфри, уж поверьте мне! Пусть он красивый, но у нее не загораются глаза, когда она смотрит на него... не то что когда она смотрит на вас! Я старуха, лорд Ричард, и могу умереть в любое мгновение, – улыбаясь, проговорила леди Габриэла. – Пожалуйста, позвольте мне уйти с миром, зная, что ни вы, ни она не совершили самую страшную ошибку.

Ричард ухмыльнулся и легонько ущипнул Габриэлу за щечку.

– Ах, боюсь, вам еще придется пожить, старушка. Я еще не знаю, что буду делать.

Однако Габриэла стояла на своем.

– Сэр Ричард, покажитесь Джоанне, какой вы есть... веселый, добрый, ведь она вас таким не видела. Разве неправда? Вы все время с ней очень серьезный, или потому, что хотите внушить ей, что она дурочка, или потому, что страстно желаете ее, si? Улыбнитесь ей, милорд, и она не устоит перед вами!

С этими словами Габриэла ушла, уверенная, что он не будет терять время даром.

Наверное, старуха была права. Ричард многое отдал бы, чтобы посмеяться вместе с Джоанной, посмотреть, как ее розовые щечки заливает румянец, а глаза сверкают, словно изумруды.

Второго мая, несмотря на противный мелкий дождь, Джоанна подвела Робина к Королевским воротам. Никого из паломников еще не было видно, но Джоанну это не огорчало, потому что она сама изо всех сил старалась выпутаться из не отпускавшей ее паутины сна.

Вечером она долго не могла уснуть из-за предотъездного возбуждения, а главное, из-за того, что не могла признаться Габриэле в истинной цели своего паломничества, которая должна привести ее не в Уолсингем, а в Уиллоуби. Бог знает, правильно ли она делает? Может, надо было бы послушаться Ричарда и не испытывать судьбу, чтобы не попасть ненароком в руки к разбойникам? Ну, хорошо, даже если она узнает, что хочет, в Уиллоуби, принесет ли ей это покой? И вообще, может, барон Роджер не пустит ее в замок или, узнав, чего она хочет, выгонит ее? Она ворочалась на кровати, не в силах заставить себя не думать, и кровать недовольно скрипела под ней, напоминая о том, что уже давно пора спать.

В конце концов Джоанна угомонилась и даже задремала, но тут пришла Габриэла с вином и хлебом.

– Пора вставать, дорогая, – произнесла она, как всегда нараспев, и тихонько потрясла ее за плечо. Рядом с ней в ночной рубашке стояла принцесса Элеонора и что-то держала в руках.

– Вот, леди Джоанна, я хочу вам подарить, – объявила девочка, когда Джоанна стала надевать новое теплое платье. – В него вы можете зашить ваши деньги, так делают все паломники, – и она торжественно протянула ей маленький кожаный кошелек, который можно носить на поясе.

Растроганная Джоанна чуть не расплакалась. Она знала, что будет скучать по Элеоноре не меньше, чем та по ней.

– Ведите себя хорошо, принцесса Элеонора. Слушайтесь ее милость и леди Габриэлу и не обижайте девушку, которая придет на мое место.

– Никто не придет на ваше место, – ответила принцесса. – Если вы раздумаете выходить замуж, приезжайте и будьте со мной.

Когда же Габриэла раскрыла объятия, Джоанна не выдержала и слезы закапали у нее из глаз.

– Будьте осторожны, дорогая, – напутствовала ее кастилька. – Vaua соп Dios. Помолитесь за меня Пречистой Деве Марии.

– Я привезу вам святого молока, – пообещала Джоанна сквозь рыдания.

– Ах, дорогая, не забудьте попросить, чтобы она наставила вас в выборе мужа, – Габриэла была серьезна, как никогда. – Откройте Святой Деве ваше сердце, ведь она тоже все-таки была женой.

Джоанна удивилась, поняв, что Габриэла против Годфри, хотя до этого та не сказала о нем ни одного худого слова. Однако они не могли говорить в присутствии принцессы, да и, если честно, Джоанна не желала слушать похвалы Ричарду Кингслиру после того, как обручилась с другим. Так или иначе, но уже пора было бежать.

Джоанна распрощалась с леди Габриэлой и принцессой Элеонорой в своей комнате, чтобы не устраивать прилюдных сцен. Да и что еще могли они сказать друг другу? Джоанне надо было справиться со своими страхами, а этому никак не способствовали их озабоченные лица.

Ее конь, которого привел паж, вдруг заржал и переступил с ноги на ногу, и, подняв голову, леди Джоанна увидела направляющихся к ней монахов в серых рясах.

– Доброе утро, мадемуазель. Это вы леди Джоанна Хокингем? – спросил один из монахов, подошедший к ней первым.

Учтиво присев в реверансе, Джоанна кивнула. Монахи, которые должны были повести паломников, были не похожи друг на друга, как день и ночь. Тот, который заговорил первым, назвал себя братом Уиллибрандом. Он был высокий, тощий, с горящими серыми глазами и с лысой головой.

Другой монах, брат Томас, был, наоборот, толстым и с густой шевелюрой вокруг тонзуры.

Он одарил Джоанну широкой улыбкой.

– Бог в помощь, леди Джоанна. Хорошее утро нам выпало для начала!

И словно не было туч, и дождь не мочил ей лицо. Он ей сразу понравился, и только через некоторое время она поняла, что это брат Уиллибранд знал дорогу и отвечал за безопасность паломников, а его веселый напарник полагался на счастливый случай и уповал на лучшее.

– Остальные скоро будут, – сказал брат Томас, и, как по команде, из-за угла показались четыре человека.

Из четырех только одна женщина была верхом на старом муле. Еще две – монахини-бенедиктинки, а четвертый – серьезный молодой человек с посохом, к которому он привязал свою котомку.

Все начали знакомиться друг с другом. Джоанна кивнула, когда ее представили пожилой женщине, вдове торговца, по имени Марджери Эпплфилд, и та тоже ответила ей кивком. Глаза у нее были красные, словно она недавно плакала. Монахинь звали сестра Мария-Анжелика и сестра Егелина, и глаза у них блестели, как у девчонок, вырвавшихся на волю.

Молодой человек по имени Адам Фифилд улыбнуться не пожелал, и Джоанна подумала, что он больше подходит в напарники брату Уиллибранду, чем весельчак брат Томас.

– Ну что ж, пойдемте, – сказал брат Уиллибранд, взглянув на небо, где солнце вроде бы начало пробиваться сквозь тучи. – До Лондона мы дойдем за два дня, даже если не будем особенно торопиться.

– Жаль, что мы только две на лошадях, фыркнула Марджери Эпплфилд, подгоняя своего мула, чтобы он шел рядом с конем Джоанны. – Так будет гораздо дольше.

Она даже не позаботилась понизить голос, словно остальные, не запасшись лошадьми, нанесли ей публичное оскорбление.

– У меня богатый отец, и у него целая конюшня, – сухо проговорил Адам Фифилд, – но я подумал, что паломникам больше приличествует идти пешком.

– Ну нет, молодой человек, не все тут молодые и здоровые, – возмутилась вдова и посмотрела сверху на Адама. – Не понимаю я вашего благочестия, если вы не почитаете старших, тем более вдову, недавно потерявшую... – и слезы закапали на ее морщинистые щеки.

– Всех нас Господь Бог не оставит своей милостью за наше святое желание помолиться у гроба его матери, все равно как мы туда будем добираться, – поспешила вмешаться в спор сестра Мария-Анжелика.

– Пожалуйста, я могу время от времени идти пешком, если кто устанет, – предложила Джоанна, почувствовав себя виноватой, стоило ей заметить раскрасневшиеся щеки брата Томаса, одолевшего всего несколько сотен ярдов.

Никто не бросился тут же ловить ее на слове, но по заулыбавшимся лицам она поняла, что достигла своей цели и открестилась от хныкавшей вдовы.

Они уже были за чертой города и шли по дороге, повторявшей все извивы Темзы, на которую то и дело поглядывала Джоанна. Король Эдуард созвал Большой Парламент, чтобы утвердить несколько новых законов, и только вчера вечером отправился в Лондон по реке. Как было бы приятно сидеть на барже и смотреть, как она тихо плывет мимо лесистых берегов. Но Джоанна тут же одернула себя. Приятное путешествие не имеет ничего общего с паломничеством!

Они молча спускались в зеленую долину с холма, на котором был воздвигнут норманнский замок, а вокруг вырос город. Миновали охотничий домик саксонских королей, стоявший в лесу еще до прихода завоевателей. Солнце наконец-то пробилось сквозь тучи и принялось разгонять туман, без которого не обходится ни один даже самый короткий дождь. На деревьях весело запели птички.

– Давайте рассказывать, почему каждый из нас отправился в паломничество, это нас немножко развлечет, – предложил брат Томас, вытирая рукавом рясы пот со лба. – Это наше с братом Уиллибрандом четвертое паломничество с тех пор, как умер старый король и воцарился мир, – объявил он и беспокойно взглянул на Джоанну. – Может, мне не надо было этого говорить, поскольку вы подопечная короля?

Она улыбнулась ему, показывая, что ему нечего бояться.

– Я не принадлежу к королевской, семье, добрый брат. Мне было совсем мало лет, когда король Генрих и бароны под предводительством Симона де Монфора сражались в Льюисе и Ившеме, но я до сих пор помню, сколько шума было из-за этого тогда. Даже королю Эдуарду, я думаю, известно, что немногие оплакивают его отца. Исполняя же вашу просьбу, могу сказать только, что совершаю паломничество, дабы помолиться о душе моей сестры, графини Алисии Уиллоуби, которая умерла в родах около пяти лет назад.

Джоанна медленно переводила взгляд с одного лица на другое, но эти люди, жившие совсем в другом мире, не слышали о позоре Алисии и сочувственно кивали головами.

– Она была очень молодой, ваша сестра? Как ужасно, – пожалела ее сестра Егелина. – Что касается моей сестры и меня, то нам повезло. Мы представляем наш монастырь, и нам доверили сделать особое подношение святой Деве, чтобы она заступилась за нас в наших непреходящих бедах.

– О чем вы, сестра? – спросил ее брат Уиллибранд.

– Брат, умерла наша аббатиса, – продолжала сестра Мария-Анжелика. – И мы не знаем, которой из двух наших сестер занять ее место. Ни одна не хочет уступить другой. Мы уж и постились, и молились, да все без толку. Так что мы подумали, может, Матерь-Заступница окажет нам такую милость и вразумит нас.

– Я отправился в паломничество, чтобы доказать отцу, что мое истинное призвание монастырь, а не сыромятня, – заявил Адам Фифилд. – Хочу уйти от мира, а не то придется мне провести всю жизнь среди вонючих шкур.

– И ваш отец поверит вам? – не утерпел брат Томас.

– Да он не знает, где я, потому что я убежал от него. А когда я вернусь, скажу ему, что мне было видение Святой Девы, и ему придется мне поверить. Ведь будет видение, правда?

– Мне кажется, это нехорошо – волновать отца, который, наверно, любит вас, даже ради монашеского призвания, – задумчиво произнесла сестра Анжелика.

– Разве Господь не остался в Иерусалиме, когда его родители ушли, и не сказал отцу, что это его не касается? У меня тоже так, – сверкнул глазами Адам.

Монахиня сочла за лучшее промолчать.

– Наверно, я тоже должна рассказать, тяжело вздохнула Марджери Эпплфилд, хотя никто не смотрел в ее сторону. – Я отправилась в паломничество по настоянию моих детей. Они очень беспокоились за меня, потому что мне было ужасно тяжело после смерти моего дорогого супруга, и они решили, что перемена обстановки пойдет мне на пользу. Но я никогда не перестану оплакивать его! Никогда!

– Пусть Пресвятая Дева успокоит ваше горе и оставит вам лишь приятные воспоминания о вашем покойном супруге, – пожелал ей брат Уиллибранд.

Джоанна подумала, что брат Уиллибранд очень добрый человек, если сумел пожалеть особу, которая и так только и делает, что жалеет себя. Сама Джоанна смотрела в сторону, словно ее ужасно интересовал лес, чтобы не выдать себя улыбкой. Да дети просто устали от мамашиных терзаний и нашли благовидный предлог убрать ее с глаз долой.

Днем они остановились перекусить в тенистой дубовой роще, достав из котомок скромную еду. У всех был и хлеб, и сыр, завернутые в тряпку. Поев, они немного отдохнули. Сестра Егелина даже заснула, и другой монахине пришлось ее разбудить, когда все направились к дороге.

Вечером они добрались до маленького монастыря, где им предстояло переночевать. Джоанна не привыкла так много времени проводить в седле и чувствовала себя совершенно разбитой, однако молчала, предоставляя Марджери Эпплфилд стонать и причитать за двоих.

Когда, не сказав ни слова, монах увел лошадей, все разошлись по комнатам в доме, что стоял несколько поодаль и был предназначен для путешественников.

Монахини отправились к себе, и Джоанне ничего не оставалось, как разделить комнату с вдовой.

– Прилягу-ка я на минутку, а потом пойду на ужин, – устало объявила Марджери и тотчас захрапела, да так, что до нее невозможно было добудиться, когда в дверь постучали, сообщая, что ужин накрыт в гостевой трапезной.

Гостеприимные бенедиктинцы приготовили простой, но сытный ужин, но Джоанна клевала носом от усталости и почти не могла есть. Когда она вернулась в свою комнатушку, Марджери все также лежала поперек кровати, однако Джоанне удалось подвинуть ее и освободить немного места для себя. Она так устала, что сразу же уснула, и ей даже не мешал громкий храп вдовы.

На другой день паломники пришли в Лондон.

– Мы остановимся на ночлег в доме, который принадлежит нашему ордену. Это рядом с Новыми воротами, – сообщил брат Уиллибранд.

Все, кроме Джоанны, были разочарованы, потому что никогда не бывали в Лондоне и ожидали увидеть великолепные церкви, высокие дома, нависающие над узкими улочками, и Тауэр. Братья-францисканцы успокоили паломников, сказав, что все они увидят завтра, ибо им надо будет пройти чуть ли не весь город, чтобы выйти к Епископским воротам, которые ведут прямо на Горностаеву дорогу, идущую на север.

Первые несколько месяцев после отъезда из Уиллоуби Джоанна провела в королевских апартаментах в Тауэре и знала, что, несмотря на всю свою величественность, Лондон вонючий и грязный город, на узких улицах которого обычно скапливаются горы мусора. Какой-нибудь неудачливый путешественник, если зазевается, вполне может быть облит из ночного горшка, опрокинутого ему на голову дамой с верхнего этажа. Комнаты в Тауэре были темные, сырые от близости Темзы и очень неудобные, так что она была счастлива, когда король Эдуард после коронации переехал со всем королевским семейством в Виндзорский замок.

Въехав в город через Новые ворота, даже самый непритязательный путешественник был бы разочарован, потому что в западной части города располагалась скотобойня и там стояла ужасная вонь. Марджери Эпплфилд поднесла к носу надушенный платок и заявила, что немедленно лишится чувств, если это так будет продолжаться.

– Эй, веселее, вдовушка Эпплфилд, подбодрил ее брат Томас. – Вот придем в аббатство, и там дышать будет полегче.

Джоанне показалось, что толстенький брат втайне забавляется стенаниями вдовы, что он и подтвердил, подмигнув ей. Джоанне стоило немалых усилий не рассмеяться.

Ей не терпелось поскорее увидеть других паломников, которые должны были ждать их в аббатстве, и они не разочаровали ее.

Эдвин Блекхерст был преуспевающим торговцем, ввозившим вина из Гасконии, и не преминул сразу же сообщить, что у него большой дом в Лондоне. Но, хотя он явно любил прихвастнуть, нрава он был столь веселого и незлобивого, что никто не обратил на его похвальбу внимания.

Джон и Мэри Бейкеры тотчас сообщили, что они только что обвенчались и в паломничество отправились помолиться о здоровье отца Джона, который вдруг ни с того ни с сего начал худеть и кашлять кровью. С первого взгляда было ясно, что они любят друг друга и паломничество для них что-то вроде медового месяца, хотя они сами понимали, что им вряд ли удастся провести много времени наедине друг с другом.

Не только они ждали чуда от святыни. Леди Кларисса де Саттон, болезненная на вид дама с гладко зачесанными волосами, объявила, что, несмотря на многолетнее супружество, ни разу не была в тягости и надеется после паломничества в Уолсингем обрести наконец желанное дитя. Когда она говорила, губы у нее жалко дрожали, и Джоанна подумала, уж не боится ли она, как бы муж не оставил ее и не завел себе другую, способную родить ему наследника.

Две краснолицые торговки рыбой, Бесс и Роза, представились после леди Клариссы. Казалось, они были изрядно смущены, что попали в общество графини и много дней проведут вместе с леди Клариссой и тем более Джоанной, которая не скрыла своего удивления, каким образом им удалось заплатить так много денег, на что Роза сразу сказала, что они пять лет откладывали каждый пенни. Ничего особенного они от паломничества не ждали, просто для них это должно было быть, по-видимому, самое замечательное событие в жизни.

В углу, покачивая бледненького мальчика лет четырех, сидела еще одна женщина, привлекшая внимание остальных безостановочным криком ребенка. Ее звали Мод Малкин, как она сказала, виновато глядя на сына, который продолжал плакать, несмотря на все ее старания успокоить его. Уолтер болен с самого рождения, и у него часто синеют губки, поэтому она взяла его с собой в надежде, что Святая поможет ему Она была так уверена в его выздоровлении, что Джоанна не могла не потянуться к ней всем сердцем. От души она пожелала Мод, чтобы ее мечта исполнилась.

– Ну вот, кажется, все. Остался только старый рыцарь, сэр Нивард. Он будет ждать нас завтра у Епископских ворот, – сообщил им брат Томас. – Похоже, он будет из нас самым ученым, потому что бывал в Кентербери, в Кампостелле и в Иерусалиме.

– Деньги, которые вы заплатили, пойдут еще на уплату четверым воинам, которые будут охранять нас в пути, – объявил брат Уиллибранд. – Он тоже будут ждать нас у Епископских ворот.

Джоанна поняла, что Годфри заплатил ее часть, и умилилась его доброте, а также тому, что он не сказал ей об этом ни слова. Она ощутила довольно болезненные уколы совести, вспомнив, что почти не думала о нем с тех пор, как покинула Виндзор, и решила помолиться за него, когда они будут в соборе Святого Павла. Все захотели там побывать, так как до ужина еще оставалось время. Она ничем не заслужила любви такого замечательного человека, корила себя Джоанна, направляясь вместе со всеми в знаменитый собор.

9

Величественное деревянное сооружение привлекало путешественников из самых отдаленных мест в Англии, и паломники стояли, задрав головы, в изумлении вглядываясь в высочайший шпиль, тогда как Джоанна посматривала кругом. Слишком много народу собралось во дворе собора, а паломники, насколько она поняла, склонны были к излишней доверчивости. Однако стоило им на мгновение ослабить внимание, и они рисковали своими кошельками, потому что в толпе шныряло множество самых подозрительных людей, которые не боялись самого сурового наказания за воровство.

Эдвин Блэкхерст, как житель Лондона, держался поближе к Джоанне, распознав в ней человека, хорошо знакомого с красотами города. Правда, ей приходило на ум, что таким образом он старается избавиться от притязаний Марджери Эпплфилд, не замедлившей расставить сети на вдовца.

В соборе, однако, можно было меньше опасаться воров, и пока остальные паломники обходили огромное здание, восхищаясь алтарями и статуями святых, Джоанна решила исполнить свое обещание и помолиться за нареченного, о чем она и сообщила Блэкхерсту.

– Молитесь на здоровье, леди. Очень даже похвально. Хотите, я пока подержу ваш кошель?

Преклонив колени в одном из боковых притворов, Джоанна постаралась выкинуть из головы все мысли, не имеющие отношения к ее будущему мужу.

– Господи Иисусе, благослови моего жениха сэра Годфри Лингфилда и помоги мне стать ему хорошей женой... Охрани его, Господи, от всех напастей, пока мы с ним в разлуке...

Она мысленно произносила нужные слова, но сердце ее оставалось холодным, и ей не давали покоя ледяной пол под коленками и громкий говор толпы. Наверно, это потому, что учтивый лондонец не сводит с нее глаз, в чем она убедилась, оглянувшись на него, прежде чем снова воззвать к Богу.

– Благослови меня и спаси, пока я иду поклониться Святой Деве Марии и помоги мне узнать, отчего умерла Алисия...

Больше она ничего не могла придумать, и, помедлив немного, вновь подошла к краснолицему торговцу.

– Вы знаете кого-нибудь в Лондоне, леди Джоанна? – спросил он, возвращая ей кошель.

– Нет. Как будто весь двор теперь в Виндзоре. Не могу вспомнить. Почему вы спросили?

– Тут один господин не сводил с вас глаз, пока вы молились. Мне показалось, что я видел его во дворе. Вон там он стоял, и оттуда ему было хорошо видно вас.

– Он молодой, светловолосый, красивый?

Джоанна почему-то подумала, что сэр Годфри решил сопровождать ее, хотя она ему запретила.

– Нет, миледи. Он старый и седой... Вон он... Возле колонны!

Джоанна быстро обернулась, однако старик оказался проворнее, и она заметила лишь какое-то движение возле колонны. Подойдя поближе, Джоанна все же разглядела непомерно большой головной убор и увесистую палку. Эдвин Блекхерст встал рядом с ней.

– Да, это он глазел на вас. А что удивительного? Вы очень привлекательная леди, смею вас уверить. Может, и он так подумал?..

Джоанна покраснела. Старый торговец, хоть и показался ей бесцеремонным, но как-то по-доброму, по-отцовски, и ей не захотелось обижать его. Наверно, соглядатай рассматривал алтарь. Джоанна улыбнулась Блекхерсту и предложила присоединиться к остальным, чтобы вместе идти в аббатство.

Во время ужина рядом с ней села леди Кларисса.

– Вы не возражаете, если мы займем одну комнату, мадемуазель, поскольку мы почти равны по...

Марджери Эпплфилд, сидя по другую сторону стола, где ей удалось захватить торговца, который был слишком учтив, чтобы отказать даме, по-хозяйски посмотрела на Джоанну.

– Леди Джоанна делила комнату со мной, – прошипела она, словно они были в пути уже по меньшей мере несколько недель.

Джоанна, несомненно, предпочла бы общество графини, потому что стоило утром вдове открыть глаза, как она тотчас принялась ворчать. К тому же Джоанна боялась, что у Марджери вши, которых она до ужаса боялась, хотя их немало водилось в старых половиках на полу. Однако вступать в открытые пререкания ей не хотелось.

– Прошу вас, добрая женщина... Я не привыкла делить постель с двумя, а комнат не так уж много, – попросила графиня, но в голосе ее было столько железа, что Джоанна только диву далась. – Вы же не думаете, что я поселюсь в одной комнате с торговками? А вы могли бы пригласить Мод...

Марджери поняла, что проиграла графине, и обиженно посмотрела на Джоанну.

– Мальчишка все время плачет. Он не даст мне заснуть.

Потом она обратила свой взор на несчастную мать, пытавшуюся хоть немножко накормить сына.

– Ну вот, – довольно вздохнула леди Кларисса. – Так немного лучше, вы не находите, cherie?.

Джоанна благодарно кивнула.

Их комната, скромно, но довольно уютно обставленная, примыкала к той, что заняли молодые супруги, Джон и Мэри Бейкеры. Это и Джоанна и леди Кларисса поняли сразу же, как только молодой муж решил заняться любовью со своей женой и пошли стоны, крики и даже удары в стену к великому смущению графини Клариссы и Джоанны.

– Неплохо! – сказала, покраснев, леди Кларисса. – Даже в аббатстве он не может сдержать свою похоть. Мне очень жаль, что невинная девушка вынуждена слышать это все!

Джоанна подумала, уж не кроется ли причина ее несчастья в том, как она относится к естественным и освященным церковью желаниям.

– Они недавно обвенчались... – проговорила Джоанна дрогнувшим голосом и стала рассматривать свои руки, словно она смутилась не меньше леди Клариссы, хотя мысленно ругала себя за ханжество.

Интересно, будут ли они с Годфри так же буйно вести себя в постели. Что бы молодой муж ни делал со своей женой, ей это было явно по вкусу. И тут Джоанне вдруг пришло на ум, не останови она тогда Ричарда вопросом, неужели он тоже заставил бы ее кричать, выплескивая из себя радость и муку?

– Я вам говорила, что обручена? – спросила она графиню, чтобы как-то заполнить молчание по эту сторону стены.

Графиня, радуясь, что Джоанна отвратила ее мысли от жарких стонов, захлопала в ладоши.

– Нет еще! – она бросила на Джоанну игривый взгляд. – Значит, вы тоже узнаете, что бывает, когда мужчина ложится на вас, и привыкнете к его постоянным требованиям еще, еще, еще! Ладно, расскажите мне о вашем женихе, дорогая. Он красивый?

Хотя паломникам не пришлось посмотреть на Тауэр, оказавшийся им не по дороге, они не уставали восхищаться всем, что видели в Лондоне.

Торговец появился утром на невысоком коренастом коньке, достаточно выносливом, чтобы не упасть под ним. Леди Кларисса тоже была верхом. Ее белая лошадка прядала ушами и старалась незаметно пнуть терпеливого мула вдовы. Остальные паломники Джон и Мэри Бейкеры (с черными кругами под глазами), Роза и Бесс, Мод Малкин с больным ребенком шли пешком, и Джоанна про себя решила, что Мод с сыном или по крайней мере ребенок будут как можно больше времени ехать на Робине.

Пять человек, тоже верхом, ждали их возле больницы Святой Марии Вифлеемской. Четверо в кожаных рубашках с нашитыми на них железными кольцами были, по-видимому, те самые, которым заплатили, чтобы они охраняли паломников. Хотя все они учтиво кивнули и даже подняли руки в знак приветствия, выглядели они страшновато.

– Господи, да они похожи на разбойников! – прошептала Марджери Эпплфилд.

– Чепуха! А вы кого хотели? Архангелов с огненными мечами или рыцарей с золотыми шпорами? – надменно проговорила графиня. – Не сомневаюсь, что все они честные люди, хотя и простые.

Джоанна тем временем не отрывала глаз от пятого всадника, который наклонился, о чем-то беседуя с францисканцами. Лицо его было скрыто от нее огромной шляпой, какие часто носят паломники, и ей были видны только седая борода и такие же седые усы. Значит, это и есть сэр Нивард, тот самый старый рыцарь, который должен был ждать их тут.

В его шляпу был воткнут высушенный кусок пальмового листа, что говорило о его пребывании в Святой земле. («Вот почему нас называют паломниками», – пронеслось в голове у Джоанны.) Впереди на шляпе была прикреплена раковина в знак его паломничества к гробу Святого Иакова в Кампостелле, и еще небольшая непрозрачного стекла склянка висела у него на шее, потому что он посетил место мученичества Беккета в Кентербери. Поверх кожаной рубашки он надел плащ из грубой шерсти, а с седла свисал меч, по виду самой лучшей работы. Когда он повернулся к ней, Джоанна разглядела, что один глаз у него закрыт черной повязкой.

Даже когда он сидел на коне, было ясно, что это высокий крепкий человек, хотя он и сутулился в седле... Может, от старости или из-за болезни?

По просьбе францисканцев все паломники представились сэру Ниварду, который продолжал молча горбиться на своем коне, словно ему было нечего сказать.

– Стесняется, бедняжка... Старый воин, он не привык к женскому обществу, – шепнула леди Кларисса Джоанне. – Смотрите! Я его сейчас разговорю.

– Сэр Нивард, я леди Кларисса, графиня Саттон. Для нас большая честь, что вы едете с нами в Уолсингем. Нам сказали, что вы посетили святыни и у вас, наверное, масса интересных историй об Испании, Кентербери и даже Иерусалиме!

Старый рыцарь долго молчал, потом заговорил таким сиплым голосом, что его было еле слышно.

– О нет, леди. Я несчастный грешник, а не рассказчик. И в Уолсингем я еду, как и раньше, покаяться в грехах. Меа cиlpa, теа cиlpa!

И он принялся бить себя в грудь и стонать, словно его грехи приводили его в неистовую ярость.

Графиня поглядела на Джоанну округлившимися глазами и сказала:

– Ладно!

Джоанна не знала, то ли ей смеяться, то ли сочувственно кивать рыцарю, который вовсе не был великим raconteur, как им обещал брат Томас. Кажется, больше всего на свете ему хотелось, чтобы к нему никто не приставал.

Из больницы вышел священник, чтобы благословить паломников. Джоанна склонила голову и ей стало страшно, потому что предстоящая дорога в Уолсингем, а потом в Уиллоуби показалась ей не короче, чем дорога в рай, а цель, которую она поставила перед собой, столь же недостижимой, как обещанное спасение. Наверное, ей надо было, не мудрствуя лукаво, с благодарностью принять в мужья красивого рыцаря, которого послал ей брат, и ждать, что после смерти ей откроются все тайны, которыми окутана гибель Алисии.

Ну нет, отступать поздно. Разве она все еще та девочка, которая покорно приняла безразличие к себе отца и матери, отославших ее Уиллоуби, вместо того чтобы оставить в родном Хокингеме и найти в ней опору для себя? Теперь ей уже было бы невмочь подчиниться чужим приказам и жить во тьме, когда она чувствовала в себе силы выбраться на свет.

Внезапный покой снизошел на нее после благословения священника. Все будет хорошо. После «Аминь!» все перекрестились, а когда она подняла голову, то увидела, что старый рыцарь смотрит на нее. Их взгляды скрестились, и он отвернулся.

– В путь! – воскликнул брат Томас, и паломники с шутками вышли на дорогу, впереди два стражника, потом монахи-францисканцы, потом леди Кларисса и Джоанна, Эдвин Блэкхерст и Марджери Эпплфилд (вдова уже прилипла к немолодому торговцу, который был слишком учтив, чтобы отвязаться от нее), за ними Джон и Мэри Бейкер, Мод Малкин с ребенком, Бесс и Роза. Позади ехали еще два стражника, а за ними, словно считая себя неподходящей компанией для остальных, старый рыцарь, сгорбившись и оплакивая свои грехи.

Священник, благословив паломников, ушел, но остался другой, который смотрел вслед немногочисленной процессии, пока она не скрылась с глаз.

Его кошель – кошель покойного Хокингема, напомнил он себе, ухмыльнувшись, – заметно похудел после того, как он расплатился со стражниками, и еще похудеет, когда они вернут ему леди Джоанну живой и невредимой. Ему было все равно, что они сделают с остальными паломниками... хотя, вроде, у них нет с собой ничего ценного, разве что у торговца и бледной графини. Если разбойники, которых он нанял, захотят изнасиловать всех женщин и перерезать глотки всем мужчинам, чтобы забрать их одежду, пусть их, лишь бы они не тронули наследницу. И тогда сбудутся его мечты.