Премьер откинулся в кресле. Наверное, его не зря считали хорошим стратегом. Подумав не более пяти минут, он обратился к Макинтошу:
      — Джон, пометьте в блокноте. Пусть завтра в первой половине дня ко мне зайдёт министр финансов.
      Доктор Глостер и Сэмюэль сидели с каменными лицами, но под столом директор лаборатории ТР одобрительно похлопал своего зама по ноге, что, впрочем, не укрылось от внимательных глаз Джона Макинтоша. А премьер-министр поднялся с кресла, несколько раз, нахмурившись, прошёлся по залу и заговорил:
      — Конечно, основной интерес Британии — противостоять агрессии. Но мы не дети, мы понимаем, что лучшая оборона — это нападение. В качестве превентивной меры следует подорвать возможность развития агрессора в прошлом. Вы сказали, что это или американцы, или русские. Я думаю, это всё же Америка. Она взяла под свой протекторат Сибирь, помешав сделать это нам, хотя это мы воевали с Россией в 1939-м. Она стравила Японию с Китаем, развязала войну с нами в 1980-м и вообще отняла у нас Китай. Нас также интересует август 1914 года и Англобурская война… Но, как вы мне сказали, весь двадцатый век для нас недоступен. И девятнадцатый тоже.
      — Мы даже не можем предотвратить завоевание независимости Североамериканскими Штатами в 1783 году, сэр, — подсказал Джон Макинтош. — До этой даты меньше трёхсот лет.
      — Да, и это печально.
      — И не можем противодействовать развалу Германии в 1919-м, после Первой мировой войны.
      — Вот что меня совершенно не интересует, так это Германия, — отозвался премьер-министр. — Германские земли под полной нашей защитой, снабжают нас продовольствием, а когда надо, дают рекрутов. Пусть дерутся между собой; их драка — залог нашего влияния.
      И премьер, не садясь в кресло, нетерпеливо махнул рукой:
      — Ну, ведите показывайте, что у вас есть.
      Премьер-министр, его помощник и всё руководство лаборатории потянулись к дверям. Уже когда они вышли, вслед за ними через ту же дверь выскользнул из зала совещаний о. Мелехций, на протяжении всего этого часа сидевший, никем не замеченный, прямо среди них.
 
      Когда начальство вышло в оперативный зал, все сотрудники встали. Доктор Глостер подвёл премьера к экрану, на котором на фоне контурной карты мира сиял десяток широких кругов разной яркости и бежали строки цифр, и пояснил:
      — Это, ваше превосходительство, экран главного монитора. Яркие кружочки показывают места совершения тайдингов. Треугольник посередине — это мы в Англии. Карта условная, на самом деле мы лишь иногда знаем, в какой стране действует «ходок». Вот эти три точно в России — она, как вам известно, раньше была излишне большой, трудно ошибиться. Вот эти кружочки — в Европе, но где именно, сказать невозможно.
      — Если не во Франции, то нам оно пока не интересно, — буркнул премьер. — Излишняя самостоятельность Франции меня беспокоит, а остальная Европа и так наша.
      — А вот единственная точка в Америке. Но мы пока этим тайдером не занимались.
      — Почему?! Это же самое важное!
      — В тех временах, куда мы попадаем, плавание через Атлантику сопряжено с большими трудностями. Чтобы попасть на корабль, нужно иметь хоть какие-то деньги, а наши люди оказываются в прошлом голыми, без связей и поддержки. А чтобы внедрять их в прошлое непосредственно в Америке, там надо оборудовать нашу базу, завезти аппаратуру…
      — Это нежелательно.
      — Совершенно верно… А вот точки, сигнал которых настолько слаб, что даже нельзя определить эпоху. Возможно, эти тайдеры действовали слишком давно — две-три тысячи лет назад. А может, и недавно. Они, как видите, в Индии и Африке. Мы запускали туда фантомы, но их съедают настолько быстро, что выяснить ничего не удалось.
      — Кто съедает?
      — Кто угодно: тигры, люди, крокодилы. Там все кушать любят.
      — Не надо тратить на это энергию.
      — Слушаюсь, ваше превосходительство.
      — А как вы определяете, кто есть кто и где?
      — Процедура сложная, сэр. Простите, но это вам лучше объяснит мистер Бронсон.
      — Если коротко, — начал Сэм, — в неизвестной нам нематериальной субстанции темпорального колодца имеется малое количество физических частиц. Когда матрица человека проходит через субстанцию, она вбирает эти частицы и выкидывается в физический мир в виде призрака или фантома. Массированный замер соотношений позволяет делать выводы, как вы сказали, «кто и где». Нулевой трексмазывает картину, а выход в режим насыщения приблизительно…
      — Достаточно, я понял, — быстро прервал его премьер.
      Отец Мелехций давно уже собирал коллекцию кретинов и кретинизмов. Сегодня, неотрывно следуя за премьером, он получал большое эстетическое наслаждение. Заметив, что директор подзывает премьер-министра к одному из мониторов, он придвинулся поближе, чтобы не пропустить ни слова.
      — Ваше превосходительство, — сказал доктор Глостер, — обратите внимание: тут более подробно показана ситуация в России. Одна из точек — вот она, видите? — появилась недавно, сразу после ликвидации нами русского ходока Никодима.
      При этих словах о. Мелехций с надеждой посмотрел на премьера, и его ожидания были вознаграждены:
      — Агрессор усиливает нажим! — пробормотал премьер сквозь зубы, сурово глядя на экран и хмуря брови.
      — Проблема в том, сэр, что практически одновременно две другие точки погасли.
      — Война разгорелась не на шутку, — играя желваками, произнёс премьер. Отец Мелехций тихо радовался: его коллекция пополнялась на глазах.
      И тут Джон Макинтош не выдержал.
      — Сэр, они вас дурачат! — закричал он. — Ведь это же прошлое,там всё уже было,там ничего не может ни прибавиться, ни исчезнуть!
      — Разве? — удивился премьер.
      — Да, — подтвердил доктор Глостер. — Если говорить о времени,то так оно и есть. Но ведь я уже имел честь доложить вам, что мы имеем дело не со временем. Это что-то другое, вроде перекрёстка идеального и материального миров, к тому же уходящего вглубь.
      Премьер-министр ужасно не любил, когда его выставляли дураком. Он надулся:
      — В таком случае, что вы мне показываете на своих мониторах? Я думал, тут научная лаборатория, а у вас «идеальный мир»? Мракобесие?
      — Сэр, «идеальный» не в смысле религиозных мифов, а как отражение, так сказать… Сэм, да помоги же!
      Бронсон, подняв руку, остановил начавшуюся было свару и объяснил:
      — Представьте, ваше превосходительство, завод. Производство. Дым, гарь, грохот станков, мастера ругаются с рабочими, проблемы с поставщиками. А рядом с этим существует бухгалтерский учёт, где — то же самое производство, но без дыма, гари, грохота, ругани и проблем. Идеальное отражение в цифрах. Реальная виртуальность!
      — И что? — буркнул премьер.
      — Обычно только происходящее в реальном мире отражается в мире идеальном, а не наоборот. Произвёл завод лишнюю тонну болтов — бухгалтерия отразила это в отчётах. А что, если бы бухгалтер приписал к отчёту тонну болтов, и они тут же появились бы в натуре?
      — Это было бы очень и очень хорошо, — сказал премьер-министр с явно преувеличенным энтузиазмом; так он старался скрыть своё незнание, что такое болты.
      — Так вот, мы нашли способ «скрестить» эти миры.
      — И с болтами теперь всё будет в порядке?
      — Д-да… Надеюсь. А заодно мы получили возможность видеть, как в прошлом передвигаются «ходоки».
      Премьер-министр был доволен. Он уже решил, что оставит новое знание в секрете. В нужный момент — о, он всегда тонко чувствует, когда наступает нужный момент! — он это выкатит на оппозицию. Да, он убьёт их одной фразой: мы на перекрёстке материального и идеального миров!
      — Это хорошо, — внушительно сказал он. — Думаю, совместными усилиями мы сумеем добиться победы.
      — Сэр, вот только трудности с энергией, — влез в его мечты доктор Глостер.
      — Это решим.
      — Дешевле отправлять одного, но надёжнее двух. Кстати, сэр, интересная загадка: рост фантомов иной, чем тайдеров. Профессор Биркетт в семнадцатом веке был карликом, а полковник Хакет — великаном. Он был выше Биркетта почти вдвое, они специально измеряли. А в реальности почти одинаковые.
      — Профессор был выше меня на один дюйм, — пробасил от стены полковник Хакет.
 
      Пока очарованный всем услышанным премьер-министр в сопровождении сотрудников лаборатории бродил по рабочим кабинетам, Джон Макинтош думал свою какую-то думу. И наконец изрёк:
      — Нужны подтверждения, сэр.
      — В чём дело, Джон? — спросил премьер.
      — В том, сэр, что я должен быть бдительным. Пока, кроме слов и этих жужжащих ящиков, нам не предъявили ни одного доказательства, что всё это правда.
      — Есть, есть доказательства, — обрадовался доктор Глостер. — Китайские каменные солдаты!
      — Это ещё что такое?
      — В Китае, под землёй, нашли восемь тысяч каменных солдат, Они как настоящие, а весят по полтонны! И никто не может объяснить, кто и как их сделал. А мы-то знаем, что чем дальше в прошлое, тем больше физических частиц собирает матрица и тем больше будет масса фантома. То есть или он получится громадным, но всё же будет жив, или у него будет огромная плотность, но тогда он, значит, будет мёртв. Эти каменные солдаты — фантомы, отправленные в помощь древнему императору Цинь Шихуану. Правда, они одетые, а наши всегда получаются голыми, но это технически решаемая проблема. Эти китайские солдаты в силу повышенной, из-за дальности времени, плотности так и не ожили. Вот вам и доказательство.
      — Доказательство! — фыркнул Джон. — Опять слова!
      — А противник этого императора, Чи-ю, получил откуда-то обученных бойцов; у него служили одинаковые, как горошины из стручка, братья, восемьдесят один человек. Легко понять, что, раз эти фантомы были живыми, их отправлял, по одному, один и тот же тайдер из более близкой к тем временам эпохи или при помощи более совершенной техники.
      — Кто их отправлял? Когда? — спросил премьер.
      — О братьях, служивших у Чи-ю, я вам ничего сказать не могу, из-за отсутствия останков, — ответил доктор Глостер. — А происхождение каменных фантомов очень интересное. Анализ их плотности показывает, что их отправили из Китая в 1960-х годах.
      — Я так и думал! — расхохотался Джон Макинтош. — Вы только забыли, дорогой доктор, что до Англо-американской войны, то есть как раз в 1960-х, Китай был наш. И уж кто-кто, а я бы знал, если бы китайцы имели такую технику.
      — А вы забываете о темпоральной агрессии. Кто-то поменял прошлое, чтобы лишить Китай этого оружия! В нашейреальности Китай был наш. В предыдущей,исчезнувшей реальности он мог быть сам по себе!
      — Тогда почему же китайские фантомы, эти каменные идолы, остались в прошлом? Они должны были исчезнуть.
      — А с чего это они должны исчезнуть? Возьмите профессора Биркетта. Мы его похоронили на прошлой неделе, но если вы сейчас отправитесь в Московию 1666 года, то найдёте его в монастыре. Он там слегка тупой, но живой.
      — Как это слегка тупой? — переспросил премьер.
      — То есть совершеннейший дебил, сэр! Так что никуда не исчезают даже живые фантомы. А про мёртвых и говорить нечего. Вот стоит полковник Хакет. А поднимите документы страховой компании «Ллойд» за 1671 год, и в списке утонувших вы найдёте его имя.
      — Слова, доктор. Одни слова! В докладах вашихсотрудников, в ваших — ваших\— рассказах о якобы сделанных вамирасчётах и в найденных вамисписках.
      — Доктор, — спросил премьер, — а чем кончилась та древняя китайская заварушка? Кто победил?
      — Победил Цинь Шихуан. Но как? Неизвестный мудрец дал ему компас! Очевидно, что это был ещё один фантом.
      — «Очевидно»! — с издёвкой сказал Джон Макинтош. — Очами видно! Очами! Чего вы тут видите-то, это же мифы!
      — А големы?! — вскричал доктор Глостер, игнорируя Джона и обращаясь прямо к премьер-министру. — Они описаны даже в Ветхом Завете. Так вот, однажды мы запустили полковника Хакета в десятый век. Да вы, наверное, помните, ваше превосходитгльство, тогда ещё вся Восточная Англия осталась без света. И что бы вы думали? Хакет превратился в голема!
      — Неужели? — удивился премьер, оборачиваясь к полковнику. — В десятом веке?
      — Так точно, сэр! — гаркнул Хакет. — Я был величиной с башню и едва мог передвигаться. Копья вязли в моём теле! И тогда эти чёртовы уроды выбили мне глаз камнем из пращи, сэр.
      — Благодарю за службу, полковник!
      — Служу королю!
      — И это не единственный случай, — вмешался Сэмюэль. — Капитана Бухмана возили в клетке по всей средневековой Европе как самого большого человека в мире, а отец Мелехций — знаменитый теолог и доктор истории, вот он стоит — лично встречался с Вильямом Шекспиром.
      — Мы пили с ним чай, а потом гуляли по аллее, — мелодичным тихим голосом сказал о. Мелехций.
      — А вы, конечно, из благодарности подарили ему сюжет Гамлета, — ядовито заметил Джон Макинтош.
      Отец Мелехций с доброй сочувственной улыбкой посмотрел на него и ничего не ответил, но Сэм Бронсон возмутился:
      — Джон, извини, я тебя люблю как друга и уважаю как государственного служащего, но можно ли отпускать шуточки про Шекспира? Он слава Британии, наш кумир, наш гений, мы преклоняемся перед ним.
      — Ну что, Джон, Шекспир вас убедил? — спросил премьер-министр.
      — Слова, слова, слова! — прокричал Джон. — Предъявите фотографию Шекспира.
      — Ты же знаешь, это невозможно, — ответил Сэмюэль.
      — В том-то всё и дело! — осклабился Джон в ироничной улыбке.
      — На что вы меня подбиваете, Макинтош? — спросил премьер. — Чтобы я ради проверки превратился в голема? А что скажет оппозиция, если об этом станет известно?
      — Нет, сэр. Вами рисковать нельзя. Но сам я хотел бы попробовать. Сэм, сколько времени это займёт?
      Сэмюэль Бронсон развёл руками:
      — Подумай лучше, Джон! Зачем тебе это? Здесь пройдёт от пяти минут до часа, но тамтебе, возможно, придётся провести много лет!
      — А, вот как? Опасаетесь за меняили за себя?
      — Ну, как знаешь. А что скажете вы, господа?
      Премьер-министр и доктор Глостер переглянулись и кивнули. Сэмюэль вздохнул и пригласил всю компанию к лифту: они находились на уровне минус третьего этажа, а операторский зал располагался в цокольном этаже здания.
      — Куда тебя отправить, Джон? — спросил он.
      — Хочу, Сэм, попасть в благословенные Елизаветинские времена. До всех наших революций. Если ты прав, поживу на природе, в своё удовольствие. Может, и Шекспира встречу. Еслиты прав.

* * *

      … Поскольку на нём не было никакой одежды, его тащили за волосы, а для ускорения ещё и поддавали по ягодицам палками.
      — За что?! — кричал он разбитым ртом, сплёвывая кровь в пыль дороги. — Я ни в чём не виноват!
      — Видали? — издевательски квакал кто-то из экзекуторов. — Не виноват!
      Его подтащили к человеку в грязной судейской мантии, накинутой на грязную блузу, сидящего на траве возле высоченного дерева. Дерево — Боже праведный! — было увешано трупами, как новогодняя ёлка — праздничными игрушками!
      — Ваша честь, схватили бродягу! — доложил ему один из негодяев. — Шляется голый, оскорбляя общество, это раз! Дома не имеет, это два. Работы у него нет. И он говорит, что ни в чём не виноват!
      — Я помощник премьер-министра! — визжал Джон Макинтош. — Я знаком с королём! Я уважаемый, образованный человек!
      Негодяи, избившие его и притащившие к этому ужасному дереву, громко хохотали. Судья в грязной мантии участливо улыбался.
      — Слова, уважаемый, одни слова, — мягко попенял он Джону. — Если бы ты был помощником премьер-министра, то на тебе была бы хотя бы мантия, а если бы ты был образованным, то знал бы, что у нас не король, а королева. Но закон милостив. Закон разрешает тебе назвать имена свидетелей, которые подтвердят, что у тебя есть дом и работа. Назови их, тебе от этого будет польза.
      — Я не могу никого назвать! Я издалека! Я здесь никого не знаю!
      — Итак, ты при этих добрых людях признался, что ты бродяга. Запишем это в протокол. Назови своё имя, чтобы писец оформил протокол как положено.
      — Меня зовут Джон Макинтош.
      Хохот грянул с новой силой.
      — Джон Макинтош! — надрывались в толпе. — Джон, иди сюда!
      — Джонни, где ты? — крикнул судья.
      Из-за дерева, вытирая руки о фартук, появился дюжий парень с длинными волосами и с откинутым на спину колпаком палача.
      — Вы меня звали, ваша честь? — пробурчал он, одновременно пытаясь что-то проглотить.
      — Джонни, — сказал ему судья. — Этот человек утверждает, что он Джон Макинтош.
      — Он врёт, ваша честь, — ответил парень. — Джон Макинтош — это я. И на сто миль в округе нет больше ни одного Джона Макинтоша.
      — Прекрасно. Что мы имеем? М-м-м… — И судья сделал знак писцу. — Оскорбление общественной нравственности. Бродяжничество. Присвоение полномочий. Лжесвидетельство. Думаю, этого достаточно. Приговариваю тебя, назвавшийся Джоном Макинтошем, к смертной казни через повешение.
      — Но это беззаконие!
      — Э, нет. По закону. Закон принят парламентом и утверждён королевой, а поскольку она у нас глава Церкви, то и Господом одобрено. А незнание закона не освобождает бродягу от виселицы. Говоришь, образованный? Тогда ты обязан знать хотя бы это. Ты или твои родственники можете обжаловать приговор в течение недели после приведения в исполнение.
      — Подождите! Подождите! Ваша честь! — Джона сшибли с ног, но он полз к судье, протягивая руку, а тот брезгливо её отпихивал. — Ваша честь, вы великий человек, великодушный и мудрый, но я тоже юрист. Подумайте сами. Здесь два Джона Макинтоша! Разве можно приводить приговор в исполнение при таких обстоятельствах? Кого вы приговорили к виселице? Ведь это же circulus vitiosus; по вашему приговору, может, надо повесить не меня, а его!..
      Толпа угрожающе загудела. Судья, доставший из корзины квадратную бутылку, в которой содержимого было ещё дюйма на четыре, и приготовившийся было отхлебнуть из неё, замер с широко раскрытым ртом.
      — Нет, нет, господа! — срывающимся голосом крикнул Джон толпе. — Я вовсе не желаю смерти этому чудесному, доброму человеку. Он мне так нравится, и его зовут как меня. Я говорю только, что ни его, ни меня нельзя вешать до разрешения проблемы.
      — Ха! — возмутился судья. — Какие проблемы?! Я приговорил не Джона Макинтоша, а тебя, бродягу, назвавшегосяэтим именем. А сейчас отправляйся к праотцам.
      Кто-то пихнул Джона к дереву; слёзы брызнули из его глаз.
      — К праотцам! — взвизгнул он. — Но ведь вы и есть мои праотцы! Вот этот прекрасный юноша — он наверняка мой пра-прадед! Ваша честь! Мы нашли бы с вами тему для разговора. Давайте… Я так много хотел бы…
      Теперь хохотали уже все, включая судью, и только палач молчал, сосредоточенно снимая верёвку с какого-то несвежего покойника.
      — Иди, иди, — смеясь, отмахнулся судья от цепляющегося за его мантию Джона Макинтоша, приговорённого. Тот перевёл безумные глаза на Джона Макинтоша, палача, и, увидев, что тот делает, пролепетал:
      — Верёвочка… Разве можно вешать меня на чьей-то чужой верёвочке?
      Палач взревел:
      — Тебе что, не нравится наша верёвка?! — И крикнул судье: — Ваша честь! Ему не нравится верёвка! Разрешите отдубасить его как следует?
      — Разрешаю, но сначала повесь, — отозвался судья, вытирая выступившие от смеха слёзы.
      — Ишь ты, верёвка ему не нравится, — орал палач, натягивая свой колпак на голову. — Прекрасная верёвка из русской пеньки! Да из таких верёвок сделан такелаж всего английского флота!.. Где ты там? Иди сюда!
      Но Джон не мог уже никуда ни идти, ни даже ползти. Пришлось добровольцам поднять его и подтащить.
      — Не задерживай сам себя, встань на пенёк, — велел палач. — Встать, я сказал! Петлю поправь на шейке. Так, научился, жаль, больше не пригодится. Прощай, внучек.
      И Джон Макинтош повесил Джона Макинтоша.

* * *

      — Что? Не удалось? — воскликнул премьер-министр.
      Джон помотал головой и сел.
      — Снимите с меня провода, — глухо выговорил он.
      — Джон, что случилось? — вопросил Сэм. — Не прошло и минуты! Мы едва успели положить тебя на кушетку.
      Джон, хрустя пальцами, прошёлся по залу, выпил стакан воды. Опять лёг, полежал, встал, посмотрел на часы.
      — Ваше превосходительство, — сказал он премьер-министру, — полночь. Поедемте по домам. Завтра много дел; я привез к вам, сэр, министра финансов. В восемь часов утра.
 
 
       Сёла Николино и Плосково-Рождествено,
       26-28 июня 1934 года
 
      Первым удивительную новость принёс в Николино приехавший на велосипеде сынок начальника Плосковской почтовой станции, два раза в неделю привозивший проф. Жилинскому газеты. Поначалу, правда, мало кто что понял: по его словам, в монастыре за алтарём нашли африканскую ёрническую книгу,в которой бес и анафема,и кто её прочитает — ослепнет, а кто в руки возьмёт, навеки рук лишится…
      Было утро вторника. Игорь Викентьевич занимался со студентами в церкви, и поскольку здесь, в Николине, пить ему было не с кем (как это Стас себе понимал), по утрам он пребывал в прекрасном расположении духа.
      — Какую-какую книгу? — рассмеялся он. — Африканскую? Ёрническую? Сборник неприличных анекдотов из жизни кенийских негров, что ли?..
      Мальчишка обиделся.
      — Да, да, вот вы смеётесь, а это правда! Правда! Все знают! — прокричал он, вскочил в седло и умчался прочь, вихляя тощим задом.
      — Что-то в этом духе я, кажется, читал недавно у Честертона… — сказал Жилинский, отсмеявшись. — Как там было?..
      — They who looked into this book… — вспомнил Стас.
      — … Them the Flying Terror took! — завершила цитату Алёна. Стас с удивлением глянул в её сторону и припомнил давно
      позабытое: как когда-то он ей читал вслух по-английски рассказ «The Blast of the Book». Они потом долго играли в эту игру: стоило одному из них открыть какую-нибудь книгу, как другой тут же декламировал этот стишок. Эх, было же времечко, наполненное детскими играми и детскими влюблённостями! Вернётся ли оно к нему? Вряд ли.
      Посмеялись да забыли бы, но в среду вечером из Рождествена вернулась бабка Прасковья, навещавшая мужа, занятого на строительных работах в монастыре, и тоже заговорила о бесовской книге. Название ей не запомнилось, но адский огонь, вылетающий из книги и выжигающий глаза читателю, в её рассказах тоже присутствовал. А когда она упомянула о приезде научного светила из столицы и назвала фамилию академика Львова, Жилинский разволновался не на шутку. С Андреем Николаевичем Львовым он был хорошо знаком. Пламя не пламя, но если уж учёный такого масштаба прикатил в эту глухомань — и впрямь, видать, случилось нечто из ряда вон выходящее.
      Решено было в четверг с утра поехать в Плосково-Рождествено и разобраться на месте, что там за африканское ёрничество обнаружилось, ради которого академики прилетают на рысях.
      Поначалу профессор собрался ехать поутру вместе с Маргаритой Петровной, оставив студиозусов под опекой местного батюшки. Но девицы, которым вся эта практика уже до смерти надоела, тут же окружили учительницу и стали жалобно канючить, причём наиболее умело — то есть максимально противно — это делала Саша Ермилова: мол, расстаться с вами, дорогая Маргарита Петровна, нам невмочь, и т. д. Лишь Ангелина Апраксина и Катенька Шереметева не участвовали в этом show; они были благородные,такого поведения не могли себе позволить и стояли в сторонке, смущённо улыбаясь.
      Но вот кому-кому, а Стасу сообщение о найденной за алтарём книге добавило ударов сердца. Первая, ликующая мысль была: «Это же моя книга!» Вторая, отрезвляющая мысль: «Этого не может быть, ибо сны не становятся явью, а всегда только наоборот». И третья, совершенно убийственная: «А если это правда, и книга в самом деле та, любимый, заветный Афродитиан?..»
      В общем, он решил немедленно идти в Плосково. Если отправиться в путь прямо сейчас, к полночи доберётся. Положим, до утра они с Матрёной найдут чем заняться: шутка ли — он её пять лет не видел, соскучился же! А с первыми петухами — в монастырь, небось не откажет отец Паисий ему в лицезрении находки. И он ушёл бы, но тут девчонки дожали-таки Маргариту; она поговорила с профессором и вернулась с вестью, что «все едут, если удастся решить вопрос с транспортом». После чего пригласила к Жилинскому Стаса. Выяснилось, что решать «вопрос с транспортом» именно ему и придётся.
      — Говорят, что вы, Станислав Фёдорович, с лошадьми управляетесь не хуже крестьянина, — сказал профессор. — Здешний староста готов нам предоставить лошадь с дрожками, но без возницы. Если бы вы соблаговолили… э-э-э… исполнить данную обязанность, я был бы вам весьма… э-э-э… тэк-сэзэть…
      — Да ведь в дрожки-то все не уберутся! — перебил его Стас.
      — То-то и оно! — закивал профессор. — Если бы вы… тэк-сэзэть… взяли на себя труд переговорить со старостой, чтобы дали подводу…
      — Ежели вы, Игорь Викентьевич, к поездкам на дне подводы непривычны, — честно сказал Стас, — то давайте лучше пойдём пешком. У неё же рессор нету.
      — Пешком?.. — переспросил профессор с некоторым ужасом.
      — С другой стороны, не Бог весть какой конец, — сжалился над ним Стас. — Можно и вытерпеть.
 
      Выехали настолько рано, насколько смогли, то есть совсем не рано. Дорога была грунтовой, и, разумеется, скорость приходилось держать оскорбительно небольшую. Стас мог бы и наддать, но сдерживал лошадку, поскольку на каждом ухабе из подводы нёсся невыносимый визг. Василиади с Вовиком не выдержали этого акустического сопровождения, вылезли из подводы и пошли пешком; вслед за ними выскочил из подводы и Витек Тетерин, а за ним и Санёк Ваховский. Парни быстро скрылись из виду, обогнав подводу. Как они шли — загадка, но в Рождествене появились позже остальных. А Стас довёз основную группу к полудню.
      Дорога шла сперва обрывистым берегом реки, вдоль поля, колосящегося налитым ячменём, затем свернула в лес. Здесь к мучениям, которые испытывали ехавшие в подводе пассажиры, прибавились жирные лесные комары — непуганые наглые твари. Стас, впрочем, их не замечал; привык за пять лет жизни в Ондриевом граде.
      К монастырским воротам подъехали одновременно с пролёткой, из которой, отдуваясь, выкарабкался крупный пузатый господин с обширной окладистой бородой и в сюртуке и принялся шёпотом ругаться с извозчиком.
      — Кто это? — спросил Стас у Жилинского.
      — Никак, сам господин Горохов пожаловал, — ответил профессор и, кряхтя, потянулся. — Да-с, вы были совершенно правы насчёт отсутствия рессор… И откуда он…
      — А кто такой этот Горохов? — Стас уже начал ревновать к своей книге.
      — Он краевед из Костромы. Большой оригинал!
      Стасу немедленно вспомнилась путаная книжка про историю Рождественского монастыря, которую он прочитал перед тем, как ехать на практику. Уж не тот ли это краевед, который перекроил к чертям собачьим всю хронологию и отнёс сроки постройки собора чуть не в наполеоновские времена?.. Впрочем, Стас точно теперь не помнил, куда кто и что перенёс: для него с тех пор, как он читал об этом, прошло оченьМного времени.
      — Похоже, занятия краеведением в наши дни больших доходов не приносят?.. — заметил он, увидев, как кривится краевед, торгуясь с извозчиком.
      — Не судите по первому впечатлению, — ответил ему Жилинский. — Наш ниспровергатель основ держит магазин канцтоваров, с доходов от которого и живёт. А мне вот интересно, откуда он узнал про находку. Ведь всего два дня прошло! Может, кто телефонировал?
      Тут из ворот монастыря показались трое: плотный джентльмен лет шестидесяти с розовой лысиной в обрамлении седых воздушных завитков, без штанов, но в махровом халате, и, чуть позади, молодой человек с девушкой. Девушка тащила две корзины, накрытые полотенцами, а молодой человек нёс портативную жаровню и ещё одну корзину, из которой торчали горлышки бутылей и топорище. Жилинский, улыбаясь довольно искренне, двинулся им навстречу, ведь розовый джентльмен был его знакомец, академик Львов.
      — Ба! — воскликнул академик, раскинув руки. — Игорь Викентьевич! Какими судьбами?
      — Слухами о вашем приезде, Андрей Николаевич, земля полнится… — ответствовал помятый в поездке Жилинский. — Вот-с, примчался лично выразить почтение…
      Учёные мужи слегка приобнялись и похлопали друг друга по плечам.
      — А ещё чем она полнится? — спросил академик.
      — Честно говоря, чёрт-те что рассказывают… — сказал Жилинский. — Даже не хочу при вас повторять эти глупости. Надеюсь от вас, из первых уст, так сказать, услышать…
      — Тогда приготовьтесь, коллега, ахнуть и упасть в обморок!
      Академик говорил громко, с удовольствием, явно красуясь перед публикой. Ведь кроме парочки его ассистентов, маявшихся с корзинами в руках, и любопытствующих деревенских подростков, тут же стояли студенты-практиканты во главе с Маргаритой Петровной и, рядом со спокойной пегой кобылой, на которой они сюда приехали, Стас, держа вожжи в руках. Доцент Кованевич была одета, как всегда, в гимнастёрку и полевые брюки, тоже цвета хаки.
      — Кто это с вами? — спросил академик, плотоядно уставившись на неё. — Представьте-ка меня, коллега.
      Жилинский, притоптывая от любопытства и нетерпения, представил:
      — Доцент Кованевич, Маргарита Петровна.
      — Марго-о! — протянул академик. — А это что за племя младое, незнакомое? — И он скользнул взглядом по выпуклым формам некоторых девиц.
      — Студенты мои, Андрей Николаевич. У нас, изволите видеть, практика здесь.
      — Удачно, весьма удачно-с… — промурлыкал академик, переводя взгляд обратно на Марго.
      — Виноват, Андрей Николаевич, — не вытерпел Жилинский. — Так что там за находка?..
      — Где? А, это… Чудесно выглядите, сударыня. — Львов приблизился к Маргарите. — Стиль милитари на фоне древних стен …Воительница, амазонка… Защитница славянских рубежей, Марфа-посадница…