Впрочем, пока ему, Клаусу, не удалось тут сделать вообще никакого вклада.
      В тойжизни, при подготовке к этойжизни, у него вся надежда была на папашку. Он и сам знал историю, но как? С пятого на десятое. Поэтому их разговоры «о деле» быстро превратились в учебный курс: отец объяснял, когда и что важное, с его точки зрения, происходило в разных странах, что и как надо поменять, и заставлял его запоминать даты. Так они прошли почти весь девятнадцатый век, и он как раз зубрил даты и имена эпохи Наполеона, когда его попёрло.
      Вот почему он лучше всего знал эту эпоху.
      Наполеон отнял у Англии Индию и Канаду, скотина. Правда, Индию он обещал Павлу, но, конечно, надул. А Павел, не будь дурак, оттяпал у Америки Калифорнию, на которую Штаты уже раскатали губу, и, желая иметь незамерзающий порт в Тихом океане, заставил принести себе присягу гавайского короля Камеамеа I. Набить бы морду этому Камеамеу, ведь русский император, вместо того чтобы сделать что-нибудь хорошее папуасам, или кто там у них на Гавайях живёт, устроил на островах базу подводных лодок .
      А главное, они — Наполеон и Павел — растоптали Великую Германию! Вот почему папашка раз за разом талдычил ему одно и то же: надо укокошить Наполеона и Павла. «Роль личности в истории велика, сынок, — говорил он Клаусу, — и велика роль этих двух негодяев, но ты, убив их, окажешься личностью более великой».
      А я согласен. Почему нет? Стать самой великой личностью в истории — очень приятно. Можно при случае намекнуть подружке: я-то, мол… Крутой, ващще… Решаю судьбы мира на досуге, между кофе и яичницей… Но всё же лучше получить in cash , и вперёд.
      Вопрос — кто заплатит. Совершив свой подвиг, я, вернувшись в своёвремя, никому ничего не докажу, даже папашке, и ни с кого никаких денег не возьму! Поэтому получить плату желательно здесь,и денежки — в банк, в банк их, на двести лет! С указанием в договоре: получить их может только Клаус фон Садофф, 01 июля 1983 года рождения, город Харрисвилл, в скобках — Гаррисбург. Сочтут за сумасшедшего? Плевать. Лишь бы заплатили.

* * *

      «Вы б знали, как сложно в 1798 году заработать в Америке денег, чтобы свалить в Старый Свет и начать совершать свои подвиги!
      Ведь жизнь — она затягивает. Кушать хочется каждый день. Так ведь? То-то же. А кто накормит? Пришлось мне искать работу. И что обидно, работы — навалом! Но каковы мои умения? Водить машину — здесь этого не надо. Регистрировать входящую корреспонденцию в банке — тоже мимо. Ну, значит, остаётся, как и в прошлом моём погружении,когда я спас Билли Пенна, ухаживать за свиньями, плотничать, валить лес и гробить время прочими идиотскими способами.
      А ведь я не за тем сюда попал! У меня были планы!
      Что ещё я умел? Стрелять. Да уж, чего-чего, а пострелять в этих кукол я был готов. Кстати, таким умельцам ещё и passe port выправляют; от настоящего не отличишь.
      … А потом чуть не спятил, заговариваться стал. Это после первого «дела» началось: и вправду стал говорить сам с собой. Нет, не сам с собой, — с тем молодым белобрысым почтальоном с Нижних территорий, которого пристрелил в упор, чтобы взять денежные переводы. Приходил он во сне пару раз… Болтунишка…
      А потом встретил серьёзныхлюдей.
      В общем, на дорогу в Европу заработал».
      … Обо всём об этом Клаус фон Садофф мог бы рассказать графу Палену. И о многом другом…
      Когда он прибыл в Париж, 1800 год уже катился под горку. Клаус знал, кто согласится заплатить за голову Наполеона: глава банкирского дома Натан Ротшильд, — и даже вёз рекомендательное письмо от своего бывшего патрона; тот сообщал, что «The bearer of this in different skills is rather skilful» .
      Имевшаяся у Ротшильдов монополия на банковское управление позволяла им руководить общественными процессами, по своему усмотрению изымая или запуская в обращение необходимую денежную массу. Желая ускорить обороты, а значит, и свои прибыли, Натан заказал специалистам новый идеологический проект. Те изобрели бренд «демократия» и предложили красивый лозунг: «Свобода, равенство и братство». Но — всякое бывает. Некоторые люди ничего не поняли и затеяли резать как раз тех, кому должны были стать равными братьями.
      Тогда Натан Ротшильд выбрал генерала Наполеона Бонапарта на роль «твёрдой руки» — разумеется, ожидая от него определённой благодарности, хотя бы крупного государственного займа. Но и этот ничего не понял: захватив Париж и взяв власть, укусил кормящую руку, отказался присоединиться к банковской империи Ротшильдов, отказался взять у них деньги в долг, а в довершение обиды учредил Французский национальный банк.
      Ну, это вообще хамство. Натану такой вождь нации был не нужен. Его агенты наняли роялиста Сен-Режана организовать покушение, а сам банкир, от греха, уехал в Лондон. А Сен-Режан начал готовить подрыв кареты Наполеона, заранее зная, что 24 декабря 1800 года тот будет ехать в Парижскую оперу на первое исполнение оратории Гайдна «Сотворение мира» по улице Сен-Никез. А заранее он об этом знал оттого, что и билеты в оперу, и кучера с каретой предоставили Наполеону люди Ротшильда.
      Эх! Что за недоумок сказал, будто «революции замышляют гении, совершают фанатики, а их плодами пользуются проходимцы»?.. Лажа всё это, словоблудие на потребу плебса и журналистов-недоумков. И замышляют, и совершают, и пользуются плодами всегда одни и те же люди — финансисты. Те, кто держит руку на крантике, из которого текут денежки. Те, кому денежек всегда хватает, чтобы самим оставаться в тени и только дёргать за ниточки, управляя движениями гениев, фанатиков и проходимцев.
      Финансисты — они не лучше, не умнее, не сильнее и уж далеко не красивее тех, кем управляют, кого посылают на убой, кому отдают приказ стрелять в себе подобных, кого возносят над толпой, чтобы после за ненадобностью бросить под ноги этой же самой толпе. Но они в нужное время оказались рядом с мешком денег, на который не погнушались наложить лапу!
      Клаус фон Садофф готов был любить таких людей и готов был их всех поубивать, только бы самому оказаться в числе держателей самого главного мешка.
      Но он, как всегда, опоздал. И, не застав в Париже начальника, Натана Ротшильда, не зная, кто ещё в курсе деликатного дела с убийством Наполеона, стал болтать со всеми сотрудниками банка подряд, намекая, какой он великий специалист, и предсказывая, что покушение на первого консула сорвётся.
      Он-то рассчитывал, что к нему, притащив с собою тот самый мешок денег, прибегут, чтобы нанять, но никто его не нанял, а когда покушение Сен-Режана действительно сорвалось, на него начали охотиться и люди Ротшильда, предполагая, что это он им подгадил,и люди Наполеона.
      Ему оставалось одно: to clear out , направив стопы свои в Санкт-Петербург, тем более что до покушения на императора Павла оставалось три месяца. Но путь был только через Испанию, Танжер и Стамбул; в итоге в Петербург он попал в самый канун покушения — 11 марта 1801 года.
 
      Так что времени не было совсем. Выяснять, с кем его путают, Клаусу было некогда. Ну есть тут другой Садов, и чёрт с ним. Фамилия не из редких.
      — Граф, — сказал он Палену, нарушая все приличия. — Мне известно о задуманной вами маленькой l'escapade . — Заметив, что Жеребцова страшно побледнела, а граф поднял левую бровь, поспешил успокоить их: — И я на вашей стороне.
      Если Ольга Александровна Жеребцова всем своим видом, всемповедением выдавала, что сразу поняла, на что намекает собеседник, то граф Пален был невозмутим.
      — О чём вы? — удивлённо спросил он.
      — Я о том, ради чего вы только что виделись с Александром Павловичем, ради чего собираетесь вечером у генерала Талызина, ради чего, наконец, в Петербург пришла сегодня английская яхта.
      — И ради чего, по-вашему? — Пален был спокоен.
      — Чтобы убить императора Павла.
      — Чушь! Глупость! Да, с наследником мы обсуждали некоторые проблемы, и собираемся у Талызина, и даже, быть может, пойдём к Павлу Петровичу, но лишь затем, чтобы поговорить с ним!
      — Surely . А военная английская яхта будет последним вашим аргументом. Вы поймите, граф, я говорю с вами об этом не потому, что хочу вас выдать. Просто мне известно, что ваша авантюра обречена. Иначе бы я не стал вмешиваться.
      — Что известно, откуда?
      — Известно, что некий солдат в некое время поднимет некий полк и вас всех схватят, часть убьют на месте, часть повесят позже — в том числе и вас, граф. Англичане вас не спасут; лорд Уинтворт уйдёт от ответа, поскольку он дипломат; он спокойно уплывёт в Англию и женится там, совсем не на вас, графиня.
      — А на ком?! — вскричала Жеребцова.
      — Давайте не будем отвлекаться на пустяки.
      — Ничего себе, пустяки! Да это же самое главное!
      — Тихо, — внушительно сказал граф Пален. — Как вы можете знать о том, что будет, и про этого солдата?
      — Неужели княгиня Радзивилл? Ха-ха-ха! — кричала Жеребцова. — Или княгиня Толстая? Кто? Скажите.
      — Он не может этого знать, дорогая, — попытался успокоить её Пален. — Подумайте сами: откуда?
      — Нет: кто? Кто?
      — Какая вам разница, графиня, если вы будете на каторге? — удивился Клаус.
      — Откуда ему знать, кто, когда и на ком женится? — топнул ногой Пален.
      — Вы мне не верите? — улыбнулся Клаус.
      — Помилуйте, но ведь нужны доказательства.
      — Сегодня же вечером. Ведь это так понятно!
      — Не знаю, что вам понятно, а я вам не могу доверять.
      Клаус прошёлся туда-сюда, размышляя. Его собеседники с тревогой следили за ним. Что он мог им сказать? Что солдат по имени Степан успеет поднять полк и спасёт Павла? Он уже это, по сути, сказал, скрыл только время и место: почти полночь, Преображенский полк. Граф не поверил. А ведь это всё, что ему известно! Рассказывать, как об этом Степане напишут оперы и снимут кинокартины? Глупо. Он даже описать его не может.
      Придётся блефовать.
      — Вот так же мне не поверили в конторе мсьё Ротшильда в Париже, — сказал он. — И что? Покушение на Бонапарта не удалось.
      — Он знает, знает про Ротшильда, — зашептала графиня, дёргая Палена за рукав.
      — Молчите, графиня, — сквозь зубы ответил тот.
      — Ну что ж, я уехал оттуда, уеду и отсюда. Мне-то какое дело, — сказал Клаус, делая вид, что уходит. — Прощайте, господа. Завтра посмотрю, как вас, граф, провезут по Невскому в клетке на осмеяние толпы, и уеду.
      — Стойте, — сказал Пален. — Чего вы хотите?
      — Сто тысяч рублей, и я выдаю вам солдата, который готов сорвать ваш business .
      — Ха! Ха! Так я и думал! Деньги! Где ж их взять? Если бы у меня были такие деньги, я бы не… Тьфу! — И граф демонстративно отвернулся.
      Клаус посмотрел на госпожу Жеребцову:
      — Ну как, графиня, сказать ему, где взять деньги? Вы ведь уже поняли, что я знаю всё.
      Графиня засуетилась:
      — Граф! Неужели вы не найдёте такой малости? Я вас умоляю!
      — Ну ладно, — махнул рукой граф. — Что, если мы вам отдадим Берг-коллегию? А? Президентом будете?
      — А что это? — удивился Клаус. Он впервые слышал о такой конторе, как Берг-коллегия. Но Пален понял его вопрос иначе.
      — Это контроль над всеми горными предприятиями России, — сказал он. — Алябьева всё равно надо менять. Павел метит на его место Соймонова, у Александра Павловича нет своего мнения, а я предложу вас.
      — Сырьё? — задумался Клаус. — Это интересно.
      — Конечно, вам, как специалисту, это должно быть интересно. Теперь я даже рад, что вы с нами.
      — Но ведь это же просто обещание, граф! А деньги, они, знаете ли, деньги. Давайте так: двадцать пять тысяч наличными сейчас и ваше обещание этой должности… как её… после успеха дела. Идёт?
 
      Степан скакал на коне, которого дал ему барин Николай Викторович, и повторял про себя пароль, чтобы не забыть. Он долетел до казарм за двадцать три минуты. И тут — кто бы мог этого ожидать? — из кустов выскочили вооружённые люди, и среди них — он же, его барин Николай Викторович! Люди суетились без толку, они, кажется, были пьяны; стащили Степана с лошади, бросили на землю.
      — Это он, он! — кричал барин.
      Генерал, которого Степан раньше не раз видел, но не знал по имени, грозно спросил:
      — Ты кто? Зачем тут?
      Степан посмотрел на своего барина.
      — Ведь ты Степан, не так ли? — ласково спросил барин знакомым голосом, с таким привычным акцентом.
      — Знамо, Степан.
      — Ты ехал, чтобы спасти своего доброго императора?
      — Я за императора завсегда готов, — удивлялся Степан Что тут происходит наконец? Как барин мог сюда успеть раньше его?
      Генерал пнул его ногой.
      — С-скотина, — сказал он и, обернувшись, велел кому-то: — Начинайте! Пора кончать мартышку!
      Часть людей побежала к Михайловскому замку, где жил император Павел Петрович.
      — Ну вот. А нам осталось только один вопросик выяснить, — И генерал снова пнул Степана. — Кто тебя, скотина, сюда послал?
      Степан непонимающе посмотрел на барина и сказал:
      — Так вот же, вот Николай Викторович и послали. Вот же они стоят.
      — Что ты врёшь, дурак! — крикнул барин.
      — Что-о?.. — протянул генерал и указал на Клауса. — Точно? Он тебя послал?
      — Он, он, ваше высокопревосходительство. А зачем же вы меня остановили, ежели вы заодно с ним? И почто бьёте меня?
      — Понятно, — протянул генерал, повернулся к барину и стал теснить его всем телом. — Поня-ятно. Сам этого дурака послал, сам его нам сдал и за это денег получил и все недра российские в свою власть? Хитёр! Ой, хитёр! Впервые вижу такого афериста!
      — Да врёт он! Не может он меня знать! Я только нынче в Петербург приехал!
      — А я ещё удивлялся — как же вы, драгоценный наш академик, Николай Викторович, могли успеть в Париж съездить? А оно вот оно что! Руби его, ребята!
      Барин завизжал, пытаясь что-то объяснить, но те, кто окружал генерала, уже валили его на спину и резали горло ножами. Степан тихо откатился к кустам — старый всё-таки вояка! — а там вскочил и опрометью кинулся к казармам с криком:
      — Вставай, ребята! У меня письмо от батюшки-царя! Убивают императора!
      Кто-то выстрелил, и он упал.
      — Не стрелять, не стрелять! — кричал генерал. Но было поздно: крики и выстрел разбудили казарму. Заметались огонька свечей, загомонили солдаты, послышались команды унтер-офицеров. Опять кто-то стрелял в сторону казарм, и оттуда ответили. Один выстрел, второй, третий… перестрелка становилась всё чаще.
      — Разоружить полк! Выкатывай пушки!
 
      …Кончено дело. Павлушка мёртв. Преображенский полк усмирён, в других воинских частях волнений не допустили. Ох, как же мы напились… Не надо было… Мне же к Александру… Объявить… Заставить дурачка подписать Жалованную грамоту расейскому народу…
      А что убили папашу его? Так ничего, простит. Он теперь царь.. Господи, какой из него царь?.. Только благодаря нам. Мне.
      — Воды! — прохрипел граф Пален. Ему никто не ответил; все валялись, пьянее пьяного. Сам нашёл стакан с водой. Выпил, остатки вылил себе на голову. Бр-р.
      Шатаясь, вышел в дверь. Утро? Не может быть. Март же. Да. светает. Куда подевались эти сучьи денщики с лошадьми?.. Сейчас отолью, и к новому императору. Докладать… Мол, так и так, апоплексическим ударом…
      А эт-то что такое?!
      По набережной, с непокрытой головой, беспрестанно озираясь, шёл Николай фон Садов. Не может быть! Ведь его зарезали? Я сам велел. Или не велел? Или то был не я? Или то не он?
      Ах ты, ак-кадемик сраный. Аферист. Бесчестный тип!
      Граф с трудом вытащил из-за пояса тяжёлый пистолет. Резко откинувшись назад, сумел поднять руку и выстрелил не целясь. Ах ты ж…
      А? Каков я стрелок? Навскидку, спьяну, при боковом ветре, по движушшайся цели — влепил точно в голову! Эт-то выстрел века. И никто не видел… Не поверят жа… Бл… Бл… Бр-р… Эээ…

Петроград — Балтика, 4 августа 1934 года