Хронотрон - Другая история литературы
ModernLib.Net / История / Калюжный Дмитрий Витальевич / Другая история литературы - Чтение
(Ознакомительный отрывок)
(стр. 4)
История совершенно упускает из виду, что в средневековье существовало как минимум две Греции и два Рима. Византийскую (Ромейскую) империю называли Грецией (на Руси даже в XVII веке), а южную Италию с Сицилией, подчиненные Константинополю, называли даже Великой Грецией. До распада единой империи, включавшей в себя и всю Европу тоже, на две части, восточную и западную, Константинополь (он же Царьград) был Римом, столицей римских императоров, и итальянский Рим тоже был Римом. Итак, имеется две Греции, и в каждой столица — Рим. Когда Скалигер сочинял свою историю, он события греческого Рима (Константинополя) сдвинул дальше, чем события итальянского Рима. В результате получилось, будто поэты «древнего Рима» не знают своих современников, поэтов Греции, но знают их предшественников, — которые на самом-то деле и есть их современники, и вся их «сложная» история — это история средневековья и Возрождения. С. Аверинцев продолжает:
«В конце III в. до н. э. влиятельные аристократы города Рима Фабий Пиктор и Цинций Алимент излагают отечественную историю на международном языке эллинистической цивилизации (на греческом), как до них Берос излагал на этом же языке вавилонскую историю, а Манефон — египетскую. За ними последовали Публий Корнелий Сципион Африканский, сын Сципиона Старшего, Гай Ацилий, Авл Постумий Альбин, превращавшие римскую аналистику в составную часть учености эллинизма. Довольно характерно, что Ацилий говорил об основании Рима греками».
Итак, в эпоху Возрождения еще помнили «об основании Рима греками». Да, скалигеровская хронология задает множество загадок. Тем, кто не до конца разобрался в ее оккультных корнях, постоянно приходится говорить о фальсификации письменных источников. И немудрено! Ведь на сочинениях писателей и историков эпохи «древнего» эллинизма то и дело лежит отпечаток Ренессанса, времени великих географических открытий и предвидения успехов науки XVII века. Дополнительную сложность дает бытование в какой-то период двух государственных языков империи: греческого и латыни. Фабий Пиктор (точно римлянин) пишет о римской истории по-гречески, а грек Ливий Андроник пишет о приключениях Одиссея на латыни. Как же расставить их на этой схеме? Куда поставить африканца Теренция или кельта Станция Цецилия? Закономерное развитие культуры требует, чтобы в литературном процессе не возникало полос бесплодия, хотя традиционная хронология и вынуждает литературоведов как-то объяснять их наличие. Можно допустить, что римские авторы проявляли повышенный интерес к греческой литературе многовековой давности. Но почему их интерес к современной им греческой литературе так ничтожен? И почему греческие авторы не переводили римлян, принадлежащих в империи к власть имущим? В целях пропаганды «римского образа жизни» их следовало обязать к такому труду, но этого не было сделано, — и этот факт необъясним в рамках традиционной истории, но понятен, если перейти к нашей версии. Нужно учесть и другие важные обстоятельства. В средневековье писатели и ученые часто брали себе прозвища знаменитостей прошлого, или их называли громкими именами в знак признания заслуг. Например, астронома Ал-Кушчи (XV век) звали «Птолемеем»; Ибн Сина и Ибн Рушд могли носить прозвища неких
Авиценныи
Аверроэсаиз XII–XIII веков, известных в Европе, и сами были, скорее всего, европейцами. Ну, не было до какого-то момента слов «астроном» и «географ», а был слово
птолемей, и каждого, кто занимался тем же, чем и Птолемей, вполне могли прозывать так же. А имена некоторых из числа упомянутых в книге Данте героев, таких как Саладин, Сципион и т. п., могли принадлежать просто мифическим персонажам, и уже средневековые европейцы награждали ими своих современников, будь те из XII или XVI века. То, что Сципион, упомянутый в книге Данте — «Африканский», является мнением комментатора, а на деле Сципионов (в том числе «Африканских») в традиционной истории немало: Корнелий Сципион Публий, консул (218 до н. э.); Корнелий Сципион Публий Африканский, консул (205 и 194 до н. э.), победитель Ганнибала во 2-й Пунической войне; Корнелий Сципион Эмилиан Публий Африканский (185–129 до н. э.), разрушивший Карфаген и, вполне может быть, победивший в 3-й Пунической войне очередного Ганнибала, ведь Ганнибал — тоже родовая фамилия, имевшая «ответвления», например, Газдрубалов. У Тита Ливия упомянуты три разных пунийских военачальника по имени Ганнибал, и семь по имени Газдрубал. У Данте мы встречаем Зенона, но что это за Зенон — из Китиона или из Элеи, — тоже неизвестно. А такими именами, как Карл Великий или Юстиниан (что значит «Законодатель»), могли звать вообще любого правителя любой губернии. Кстати, очень показательно, что Данте расположил римского императора Юстиниана в раю. Это наш 2-й трак, линия № 6, а VI век по «византийской» волне = XIV реальному веку. Скорее всего, сам Данте жил в то время, когда Юстиниан правил в Константинополе, и в таком случае имя Законодателя мог носить Михаил IX Палеолог. Сам «Законодатель» так представляется в поэме:
Был кесарь я, теперь — Юстиниан…
Что это означает? «Раньше я был Тиберий» (или Траян, или любой другой кесарь), «а теперь — Юстиниан»?.. В таком случае, почему не Михаил IX Палеолог?.. Все это, как и то, что поэты средних веков сочиняли стихи за древнегреческого Анакреонта, как и многое другое, хорошо известно историкам и литературоведам, но обычно не афишируется, чтобы не порождать в умах излишних сомнений. А нам стесняться нечего; истина дороже. Историкам очень хорошо известно, что правивший в XIII веке император Священной Римской империи Фридрих II Гогенштауфен именовался в документах Цезарем Августом; его Конституции носят название «Книг Августа»; на чеканившихся им золотых монетах (августалиях) он изображен в лавровом венке и одеянии «римских» цезарей, на обороте — римский орел и надпись: «Римский император Цезарь Август». Перед нами чистейший, без примесей римский император! И точно так же, как «исторические» римские императоры, он воевал с христианством! Манифесты папы Григория IX, направленные против этого Августа, написаны языком Апокалипсиса, с прямыми заимствованиями из этого документа, будто бы и не промчалось более тысячи лет:
«Выходит из моря зверь, преисполненный богохульства, ноги у него, как у медведя, а пасть у него, как пасть у бешеного льва, а другие члены, как у леопарда, и изрыгает он хулу на имя Божие… Своими железными когтями и зубами жаждет он все сокрушить и своими ногами растоптать мир».
Так пишет папа в 1239 году, а затем сообщает о ереси Фридриха, — якобы он заявлял, что мир ввели в заблуждение три обманщика: Иисус Христос, Моисей и Магомет, что «глупцы все, кто верит, что Бог мог родиться от девы». В «Божественной комедии» Данте упомянут канцлер и фаворит этого императора Пьер делла Винья, который впал в немилость, был заточен в тюрьму, ослеплен, и покончил с собой в 1249 году. Он спокойно называет своего императора Августом («Ад», песнь 13, 58), и это не вызывает возражений у беседующих с ним:
Я тот, кто оба сберегал ключа
От сердца Федерика и вращал их
К затвору и к отвору, не звуча,
Хранитель тайн его, больших и малых,
Неся мой долг, который мне был свят,
Я не щадил ни сна, ни сил усталых.
Развратница, от кесарских палат
Не отводящая очей тлетворных,
Чума народов и дворцовый яд,
Так воспалили на меня придворных,
Что Август, их пыланьем воспылав,
Низверг мой блеск в пучину бедствий чёрных.
Но в «Божественной комедии» нет целой толпы других римских императоров: Калигулы, Клавдия, Нерона, Веспасиана, Адриана и прочих. Или они жили позже Данте, или в поэме названы только их средневековые имена, и один лишь Цезарь Август именуется также и Федериком. Поэт живет в XIV веке, лучше всего знает деятелей XIII и XIV веков (в которых встречает императора Августа) и по тем же линиями — деятелей (в том числе императоров) I века до н. э. — I века н. э., но не пишет ни о каких греках старших «линий», и не упоминает не только многих героев римской истории, но и византийской. Из византийцев у него нет императрицы Ирины, императоров Константина Копронима (Навозоименного) и Михаила Пьяницы, очень известных в свое время, если судить по истории, и многих, многих других. Пропало все иконоборство, начиная от Льва Иконокласта (VIII век). Кто-то из «пропавших» деятелей относится к линии № 7, и Данте просто до них не дожил. Но нет в его книге византийцев IX века, а век этот расположен на линии № 5 «византийской» волны и относится к родному Дантову XIV веку. Куда же девались эти императоры и другие деятели? Видимо, вместо их греческих имен Данте использовал их латинские прозвища, и они тоже оказались в «Древнем Риме». Туда же, в число героев мифической «древней» истории могли попасть отсутствующие в «Божественной комедии» участники Крестовых войн. Нет у Данте ни папы Иннокентия III, ни императоров Латинской крестоносной империи, ни королей Иерусалимских, нет вообще всей этой эпопеи. Ведь это невозможно: зная о Гомере и о Троянской войне минус XIII века, Данте ни словом не вспоминает о важнейших событиях и героях своего родного, реального XIII века. И речь не только о крестоносцах! Чингисхан, величайший и ужаснейший завоеватель всех времен и народов, умер лет за сорок до рождения самого Данте, но в списке поэта такого имени нет ни среди попавших в ад, ни среди удостоенных рая. Нет его и в чистилище. Неужели Данте его не знает?! Допустим, что не знает, но хотя бы имя Батыя, воевавшего с европейцами на европейской же территории, ему известно?.. Нет. Вообще он не знает Монголии, при его жизни владеющей половиной мира, а «на том свете» если и отыскивает каких-то военных гениев, то только совсем древних, вроде Александра Македонского. Итак, Данте — автор линии № 6, знает персонажей человеческой истории, живших на линиях не выше линии № 6. Посмотрим же теперь, кого упоминают в своих произведениях авторы более высоких линий, например, Франсуа Рабле (1494–1553, линия № 8). По поводу его романа «Гаргантюа и Пантагрюэль» литературоведы сообщают нам, что:
«…роман его стоит у высокого подъема ренессансной волны, как „Божественная комедия“ Данте стоит у истоков Ренессанса. Обе книги по своему охвату — энциклопедии…»
Что ж, продолжим экспериментальную проверку теории о совпадениях по «линиям веков». У Рабле должны упоминаться античные философы, поэты, политические деятели вплоть до линии № 8.
Сюда не вписаны персонажи 4-го трака, линия № 4, — герои Гомеровского эпоса минус XIII века Ахилл, Агамемнон, Нестор, Приам и Пирр. Без них общая таблица по книге Рабле такова:
К сожалению, это не полный список; некоторых персонажей не удалось датировать или идентифицировать. Однако нас интересуют не отдельные упоминаемые лица, а общая тенденция: в романе Рабле римляне и греки линий № 7–8 встречаются сплошь и рядом! И опять, как и в случае с Данте, автор линии № 8 не знает многих «древних» деятелей своей линии и вообще никого — линии № 9. Рабле не известны: Филон Ларисский, Антиох Аскалонский, Стратон, Панэтий, Посидоний, Гиппарх, Гиппал, Полибий… А кстати, для нас очень показательно, что Франсуа Рабле (1494–1553) не знает историка и писателя Полибия (200–120 до н. э.), а Жан Боден (1530–1596) очень его любит, постоянно на него ссылается и ставит другим в пример. Это может быть только в том случае, если Полибий жил одновременно с Рабле, но стал известен позже. Ведь тогда не то что сети Интернет, но даже газет и научных журналов не было. И в самом деле, по возрасту Боден младше Рабле на 36 лет, пережил же он его на 43 года. В отличие от Данте, Жан Боден интересуется в большей степени историей, а потому своих «современников»-антиков упоминают чаще, чем современников просто. На линии № 9, то есть выше его собственной жизни, обнаруживаются только два лица, и оба минус I века, это Страбон (64–20) и Веллий Патеркул. Таблица упоминания персонажей для Бодена выглядит так:
Если же сравнить графики, составленные для Рабле и для Бодена без учета нашей синусоиды, то есть по всей «шкале времен», то и в этом случае мы увидим ненормальное распределение — с необъяснимыми «взлетами» и провалами, как и в случае с Данте. Надо, конечно, учитывать, что у этих авторов были разные сферы интересов: один был писателем, другой — историком права.
График для Рабле:
График для Бодена:
Чосера, который умер в 1400 году (окончание линии № 6) тоже считают энциклопедией — «Энциклопедией английского средневековья». Хоть у него упоминается менее полусотни исторических деятелей, будет интересно сравнить данные по Чосеру с двумя другими «энциклопедиями»: Данте и Рабле. В его списке встречаются люди линии № 7–8, чего не должно быть, но объясняется двояко. Тем, что не только даты жизни Чосера приблизительны (он мог жить в начале XV века), и тем, что его Кентерберийские рассказы были очень популярны и могли быть дополнены переписчиками после его смерти. Недаром литературовед И. Кашкин пишет, что это произведение «выходит за рамки средневековья».
График для Чосера без разбивки по линиям веков выглядит так:
Примечательна таблица для Макиавелли (1469–1527). Ни одного персонажа выше линии № 8, и так же, как у других авторов «Возрождения», нет никого ниже линии № 3. Однако античных греков и римлян Макиавелли знает существенно больше в количественном отношении, чем своих современников, а «пробелы» в знаниях этого эрудита достигают 800 лет!.. Это ли не доказательство, что вся хронология смонтирована Скалигером? В своих книгах Макиавелли дат жизни упоминаемых им персонажей не указывает, эти даты появились позже, и в результате искусственность нашей традиционной истории ярко проясняется в таблице распределения упоминаемых в трудах Макиавелли исторических персонажей.
А чтобы сделать картину еще более яркой, приведем суммарный график для всех упомянутых в этой главе авторов: Данте, Рабле, Чосера, Бодена, Макиавелли. Здесь кривая pis-1 показывает значения по всем линиям только 1-го трака, а кривая pis-2 — значения по общему результату, включая 1-й трак. Как и в предыдущих случаях, по оси абсцисс отложены номера линий веков от 1 до 9, по оси ординат — условная численность упоминаемых человек.
Суммарный график:
Численность названа условной, потому что график построен по методу наименьших квадратов, а его распределение нормировано, то есть интеграл первой и второй кривой одинаковый. В реальности суммарный график pis-2 должен быть в два с половиной раза выше графика pis-1 (по 1-му траку), что понятно, поскольку в общую сумму входит и численность персонажей 1-го трака. «Всплеск» на уровне линий № 5–6, или XIII–XIV века вызван тем, что отсюда мы и начали наше исследование — с Данте, жившего в XIII–XIV веках. До линии № 3 никто из авторов «Возрождения» не упоминает участников исторического процесса, а имена, упомянутые у Данте, известны всем последующим. Также отметим, что нет среди авторов ни одного, прожившего целиком XVII век, а Данте не прожил до конца и XIV век. А теперь добавим к нашему исследованию еще одного автора — Плутарха (ок. 45 — ок. 127), знаменитого древнегреческого писателя и историка, автора «Сравнительных жизнеописаний» выдающихся греков и римлян. Вот на его графике
мы никаких всплесков не найдем. А ведь вся разница между ним и, например, Данте, в том, что Плутарх не упоминает в своих работах северных итальянцев, поскольку был жителем самой сильной империи мира. Точно также в современных русских «светских» журналах две трети упоминаемых лиц — американские актеры, а в журналах США, наверное, не пишут о русских знаменитостях.
График «античного» Плутарха на фоне суммарного графика «возрождавших античность» писателей:
Если даже эти расчеты и графики историки не сочтут доказательством неверности традиционной хронологии, то тогда мы и не знаем, что может послужить для них доказательством. Разве что изобретение машины времени и непосредственная проверка на месте. Но не будет ли достаточным, что «на месте» побывали Данте, Чосер, Макиавелли, Рабле, Боден, Плутарх?..
ЛЮБОВЬ И СТРАСТЬ
Н. А. Морозов о литературе
Философы XVIII века любили сравнивать развитие всего человечества и отдельной человеческой личности.
«Просвещение — это выход человека из состояния несовершеннолетия, в котором он находился по собственной вине… — писал Иммануил Кант. — Несовершеннолетие — это неспособность пользоваться своим рассудком без руководства кого-то другого. Несовершеннолетие по собственной вине имеет причиной не недостаток рассудка, а недостаток мужества пользоваться им без руководства кого-либо другого…»
Это в целом верно, причем в приложении не только к отдельной личности, но даже ко всему человечеству. Мозг — такой же орган, как и рука, и умение пользоваться им должно тренировать. Если человек не утруждает свои руки физическими упражнениями, они сами по себе не приобретают излишней силы. Точно также и разум остается в пределах природных своих возможностей, не развивается, если не делать некоторых усилий. Но ведь потребность в таких усилиях не возникает сама по себе, она зависит от того умственного окружения, которое имеется у человека! Иначе говоря, для того, чтобы начался умственный прогресс отдельных личностей и всего человечества, в обществе предварительно должна сложиться прослойка образованных, научившихся думать людей, которые были бы способны не только давать образование новым ученикам, но и воспринимать идеи самых продвинутых мыслителей. Вот на возникновение такой прослойки и потребовалось двести тысяч лет нашей эволюции. Человек осознает себя, но на это способен и медведь. Чтобы действительно стать человеком разумным, следовало осознать это осознание, развить способность подниматься над «суетными словами» в мир информации и абстрактных понятий. Ни медведь, и никто другой, кроме человека, сделать этого не смог. Первоначально же редкие искры мыслей, не относящихся к повседневному быту и превышавших уровень усвоенных с детства представлений о мире, залетая в головы людей, казались им настолько удивительными, что воспринимались не иначе, как непосредственный Голос Бога. И они говорили свои соплеменникам: мне Бог сказал. Что интересно, это — наша довольно недавняя история. Рассказами о людях, услышавших голос Бога, переполнены все религиозные источники, в том числе христианские и мусульманские. Даже если не менять хронологию, получается, что мыслить «по современному» люди начали всего лишь полторы — две тысячи лет назад. Легко понять, что только после этого могло начаться развитие литературы от простых сказок к сложным формам. Н. А. Морозов в третьем томе своей книги «Христос» посвятил некоторое внимание различным типам беллетристических произведений. Он показал, что высшие из этих типов возникают из сложения первичных элементарных сообщений, подобно тому, как сложные организмы возникают из сложения первичных клеточек. И возникаю так же не беспорядочно, а в виде систематических комплексов, связанных между собою переходными мостиками, нередко построенными тоже очень художественно. Позже ученый потратил еще немало усилий для прояснения хронологии литературных произведений. Среди его рукописей имеется целая книга «Миражи исторических пустынь», которую сам он считал за девятый том книги «Христос» и посвятил литературе. Поскольку книга эта никогда не была издана,
а приводимые в ней соображения очень интересны, мы в этой главе процитируем из нее «Основной закон эволюции человеческой литературы»:
«Всякий законченный в самом себе по смыслу комплекс сообщений (т. е. отдельных фраз) соответствует волокну сложных организмов и целому организму у несложных. Несложными литературными композициями являются молитвы, лирические стихотворения, басни и короткие детские сказки. А сложными произведениями являются большие поэмы, повести и романы, в которые такие отдельные композиции входят как волокна в сложные организмы, переплетаясь между собою всевозможными способами и соединяясь в одно целое переходными мостиками, как цементом.
Разъясню эту параллель более детально.
Возьмем, например, то время, когда большинство русского народа было еще безграмотно, тогда дети даже привилегированных сословий удовлетворяли потребность своего воображения так называемыми „нянькиными сказками“, а взрослые люди песнями баянов, т. е. первобытных поэтов. Конструкция таких сказок и песен была проста, через весь рассказ проходила только одна нить последовательности. Слог очень элементарен, фразы почти без придаточных предложений. И вся композиция не превышает двух-трех или нескольких страничек современной печатной книжки. Сюжетами были большею частью боевые или охотничьи приключения с невероятными вмешательствами говорящих зверей, птиц и рыб, и нередко сверхъестественных существ. Если затрагивался любовный сюжет, то не иначе как унесенная волшебником похожая на куклу принцесса-красавица, которую нужно было освободить.
В нашей русской баянской поэзии излюбленным героем был богатырь Илья Муромец, и о нем создалось до XX века много былин, т. е. элементарных описаний того или другого из приписываемых ему подвигов.
Представьте теперь, что в период уже развившейся письменности какой-нибудь любитель-грамотей, человек начитанный и не без собственного литературного таланта, собрав в своей жизни и записав в отдельности несколько десятков, или даже не одну сотню таких рассказов, захотел бы составить из них нечто цельное, воображая таким образом восстановить полную биографию своего героя, если по легковерию своему считал эти сказания правдивыми, а если нет — то цельную поэму об Илье. Расположив их в одной последовательности по своему вкусу и соединив переходными мостиками перерывы при скачке от одного независимого сказания в другому, в виде связующих вставок или перестановок действия, с неподходящих на подходящие места, он легко составил бы большую суставчатую поэму, вроде Илиады или Одиссеи, и тем более легко, что размер стиха в эпической поэзии всегда один и тот же — в греческой, например, гекзаметр.
Таково образование всех длинных эпопей, похожих на многосуставчатых червей, в которых каждый членик представляет как бы самостоятельное целое, и у которых при разрезе пополам обе половины начинают жить самостоятельно. Но и эти эпопеи, как мы видели, могли возникнуть лишь в период развитой письменности, так как для их записи в таком виде, как мы имеем, недостаточно простого уменья писать каракульками, вырисовывая каждую букву, а необходимо уменье писать скорописью, что дается только продолжительной практикой, как в письме, так и в чтении, и необходим дешевый материал вроде бумаги, так как на листках древесной коры такой эпопеи не напишешь, а пергамент слишком был дорог, чтоб употреблять на несерьезные произведения.
Перейдем теперь к современному роману.
Первоначальной его формой был фантастический рассказ, к которому только в конце XVIII века присоединился реалистический, — без сверхъестественных вмешательств и невероятных приключений и с введением психологических подробностей. Сначала его особенностью являлась почти всегда романтическая канва взаимных отношений девушки и молодого человека до их вступления в брак, и кончалось на этом событии, или происходила трагическая развязка. Только уже потом — со времени Бальзака — стали вводить в романы главными героинями и замужних женщин.
Отличительной особенностью всех романов является их сложная планировка, при которой вместо одной нити рассказа переплетаются две: начав рассказ о героине, автор прерывает его обыкновенно на самом интересном месте, возвращается вспять, описывает иногда на нескольких листах, что делал и чувствовал в это время герой романа и искусно подводит его к тому критическому положению, на котором он оставил героиню. Соединив на этом месте обе нити рассказа, вновь возвращается к отдельным повествованиям, иногда примешивая к ним еще и третью нить, и затем приводит к развязке, к которой оказываются приспособленными уже все детальные сообщения, которые были даже и в самом начале. Такой роман аналогичен уже позвоночным животным, со скелетом и взаимодействующими друг с другом разнообразными органами, которых уже нельзя разрезать на две части, не разрушив целого. Это скелетный роман.
Эра такого романа только с XIX века, а место его вплоть до конца того века была только Европа, да Северная Америка, как ее самая культурная колония.
Переходом к этому типу литературного творчества является лучистый тип, соответствующий лучистым животным классификации Линнея, вроде морских звезд, морских ежей, морских лилий и т. д.
Он композируется очень просто.
Сначала рассказывается, как несколько человек разными путями сошлись вместе. Каждый из них затем сообщает историю о своих приключениях, приведших его в компанию с остальными, а вместе с тем и в общее затруднительное положение. Они пытаются, помогая друг другу, выпутаться из беды, и достигают этого тем или другим способом.
Читатель сам видит, что это средний тип между суставчатой и скелетной композицией. Отсюда ясно, что и по времени своего возникновения он должен помещаться после суставчатого и ранее скелетного типа.
Но это еще не значит, что высшая форма вытесняет в литературе низшее. Нет! Здесь происходит то же, что и в органической природе, где, несмотря на более позднее появление скелетных животных, продолжают существовать и развиваться и суставчатые, и лучистые, и даже одноклеточные организмы».
Такова основная схема эволюции литературного творчества на земном шаре, описанная Н. А. Морозовым. Все, что противоречит этой схеме, должно быть признано неправильно размещенным по векам или по народам, пишет ученый.
Сказки
Русские народные сказки всем известны. Крайне простой сюжет, четкость характера героев, повторяющиеся рефреном ключевые фразы — вот их отличительные черты. «Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел»; «Как выпрыгну, как выскочу, полетят клочки по закоулочкам»; «Дед бил-бил, баба била-била…»; «Козлятушки, ребятушки…», «Ходит медведь за окном: скирлы-скирлы…». Таковы были первые повторяющиеся рассказики, ставшие затравкой всей большой литературы. Конечно, те сказки, которые знаем теперь мы, прошли большую обработку, первоначально же они наверняка были еще примитивнее. Затем, наряду с продолжавшимся бытованием простейших сказок, появились сказки посложнее. Даже сами их названия: «Иван-царевич и серый волк», «Марья-искусница», «Василиса Прекрасная», — показывают нам, что составляться они стали уже после широкой христианизации Руси, которая привнесла в русскую жизнь не только новые имена людей, но и умение слушать и произносить длинные речи, проповеди. Так, обучаясь шаг за шагом, сказители осваивали новые умения в сложении слов. Простейшие сказки, затем сюжетные — посложнее, затем эпические произведения, а позже и наряду с ними работы религиозного характера, имеющие, конечно, свои особенности. Письменность позволила увеличивать размеры произведений, а широкое развитие грамотности закрепляло в культуре народа правила художественного словесного творчества. А как представляют себе начало национальных литератур специально наученные разбираться в них люди, литературоведы? Оказывается, по их мнению, литературы всех народов начинались с развитых эпических форм и дидактических произведений религиозного характера, и лишь затем перешли к сказкам. А дальше, надо полагать, уже можно было и алфавит придумывать.
«Прежде всего, как свидетельствует сравнительная история литератур Древности, становление этих литератур обычно начинается с появления религиозных сводов и эпоса», —
пишет П. Гринцер. Но давайте скажем прямо: «прежде всего» вывод литературоведа основан на неверной хронологии. Сказали ему: «вот эта эпическая поэзия и есть самая древняя литература», и он бубнит о сравнительной истории литератур Древности. А ткнули бы его носом: «смотри, из этого зернышка сказок выросло дерево эпоса», он бы так и говорил. Но в рамках скалигеровской истории здравому смыслу места нет, и вот мы читаем:
«Первыми произведениями китайской литературы считаются „Шуцзин“, „Шицзин“ и „Ицзин“, вошедшие в конфуцианское „Пятикнижие“, история иранской литературы открывается Авестой, еврейской — Библией, греческой — „Илиадой“ и „Одисеей“. Среди древнейших памятников месопотамской, угаритской, хеттской и египетской литератур преобладают фрагменты мифологического эпоса и ритуальных текстов. С этой точки зрения представляется закономерным, что начало развития индийской литературы ознаменовано созданием литературных комплексов (ведийского, буддийского, джайнского и эпического)…»
Здесь надо отметить наличие некоторой недоговоренности, свойственной литературоведению.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9
|
|