В паре с 'сотым'

      Бывалые летчики, уже понюхавшие пороху, проводя меня с чемоданом в дверь, тут же незамедлительно стали изощряться в остротах:
      - Эй, парень, куда это ты с таким пульманом собрался?
      Понятное дело - авиация без шуток не может, и шутников во все времена на аэродромах хоть отбавляй. Но как бы там ни было, мне стало неловко, и уже на следующий день я поспешил избавиться от "пульмана" и лишних вещей. Себе оставил только пару белья да фотоаппарат "ФЭД", с которым я впоследствии прошел всю войну и который мне помог многое сохранить на память.
      Фронтовики нас встретили дружелюбно. Распределили по эскадрильям - и началась наша новая жизнь. Мы готовили материальную часть, расчищали взлетно-посадочную полосу, которую все время заносило снегом...
      Время было трудное. Полеты производились редко: не хватало горючего, запасных частей. А тут еще мартовская слякоть, грязь, перемешанная со снегом.
      Унты и одежда у нас были вечно мокрые, а за день так находишься, что к вечеру еле добираешься до койки. На наш вопрос "Почему мало летаем?" майор из штаба недовольно буркнул:
      - Погодите, налетаетесь еще!
      Каждый вечер, сгрудившись у старенького репродуктора, мы слушали сводки Совинформбюро, спорили, обсуждали создавшуюся обстановку. Бои на всех фронтах шли по-прежнему ожесточенные.
      Я, как и большинство из нас, все время думал о фронтовой жизни, рвался поскорее начать боевые дела. Но вот к нам приехал начальник штаба полка и зачитал приказ Верховного Главнокомандующего, в котором говорилось: всех летчиков-инструкторов, прибывших в марте, вернуть обратно в свои школы.
      Это известие свалилось на нас, как снег на голову. И хотя мы понимали, что возражать и доказывать что-то бесполезно, - приказ есть приказ, - все же попросили командование полка повременить денек-другой: может, в Москве передумают - все бывает! - летчики-то очень нужны фронту.
      - Вот именно, очень нужны фронту, - отпарировал начальник штаба полка. - Так что езжайте и готовьте летчиков фронту.
      Как же мы теперь будем смотреть в глаза своим товарищам, когда вернемся в школу? Но ничего не попишешь - приказ! Как назло, и документы на этот раз нам выдали тут же, незамедлительно, без всяких проволочек. А мы еще надеялись: пока оформят документы, пока то, да се... А там глядишь... Но ничего этого не случилось, и пришлось нам возвращаться обратно.
      Настроение у всех было пресквернейшее. Но мы зря расстраивались. В школе нас встретили как фронтовиков, хотя ни одного вражеского самолета мы не видели, даже в воздухе.
      Командир эскадрильи майор Михайлов сказал:
      - А мы знали, что вы вернетесь - и ваши группы курсантов снова закреплены за вами.
      Вскоре мы привели себя в порядок, успокоились: кто-то ведь должен, действительно, готовить летные кадры для фронта.
      И все же вышло по-нашему! Правда, не сразу, но вышло. Как-то нам, "горемыкам", поручили перегнать самолеты УТИ-4 на один из аэродромов, расположенных на юге страны. Здесь находился центр комплектования и пополнения фронтовых частей летным составом. Был, это, своего рода, перевалочный пункт летчиков. И с кем ни поговоришь - каждый уверен, что без него фронт не обойдется и что именно ему кто-то из штаба обещал ускорить оформление в боевую часть. Мы сдали самолеты и ждали оформления документов, прислушиваясь, кто что говорит.
      - Ну вот что, хлопцы! - сказал как-то один из нашей группы, Дубровский. - Победителей не судят. Давайте, пока мы здесь находимся, потревожим начальство, "постучимся", может, и нам откроют? А выгонят - так выгонят, нам не привыкать!
      Так мы и постановили. И уже на следующий день с утра обратились к начальнику штаба запасного авиаполка со своей просьбой, рассказав ему по порядку всю историю, приключившуюся с нами.
      - Ну и народ! - сокрушенно покачал он головой. И к нашей неописуемой радости вдруг сказал:
      - Хорошо. Обещаю. Заберем вас в действующую авиацию! Только сразу это сделать пока невозможно. Сейчас у нас организуются ККЗ - курсы командиров звеньев, хотите там заниматься? Начало занятий со следующей недели.
      Хотим ли мы? Что за вопрос? Конечно. Мы с радостью согласились. Наш острослов Ахапкин тут же расшифровал ККЗ по-своему - "кое-как зацепились!".
      Начальник штаба свое слово сдержал, и через несколько дней мы приступили к занятиям. Они были организованы хорошо; проводили их опытные фронтовые летчики и инженеры. Учеба нас захватила, особенно нам нравилось изучать тактику воздушного боя и использование самолетов различных типов в воздушном бою.
      Недели две спустя нашу группу вызвали утром в отдел кадров полка. Начальник отдела кадров сказал, что с нами желает побеседовать командир штурмового полка. Встреча с ним состоялась в тот же день. Мы, конечно, догадались, что нам будут предлагать перейти в штурмовую авиацию, которая уже тогда становилась грозной силой в борьбе с наземными войсками фашистских захватчиков.
      Командир штурмового полка оказался опытным боевым летчиком и хорошим агитатором. На его груди сверкали орден Ленина и три ордена Красного Знамени. Он радушно встретил нас в штабе, познакомил с летчиками своего полка, у которых на гимнастерках, как и у него, сверкали ордена и медали.
      Тут, в части, мы неожиданно для себя увидели портрет нашего товарища по Ульяновской школе Сынбулатова. На его груди было немало орденов. Внизу под портретом надпись, говорящая о том, что этот летчик является гордостью полка. Сынбулатов смотрел на нас с фотографии и точно спрашивал: "Что задумались, друзья? Профессия штурмовика не хуже профессии летчика-истребителя!" Командир полка повел нас к самолету Ил-2, показал нам его, сообщил тактико-технические данные и боевое применение.
      - Это, товарищи, грозная машина, фашисты называют ее "черная смерть". Летчик-штурмовик, как никто другой, видит плоды своей работы, видит панику и ужас в фашистских колоннах. Его, как родного брата, любят и ждут наши пехотинцы.
      Так говорил командир полка, и мы почувствовали, что он по-настоящему влюблен в свое оружие и в совершенстве владеет им.
      - Ну что, товарищи, кто желает в наш полк? Мы быстро переучим - и на фронт!
      Тут же несколько наших товарищей дали согласие перейти в штурмовой полк. Командир с радостью принял их.
      Мы же - "твердые истребители" - остались верны своему призванию и решили, что у нас еще будет не меньше шансов рассчитаться с гитлеровцами за все их злодеяния, за все их черные дела. По интенсивности нашей подготовки мы почувствовали, что скоро, очень скоро пойдем в боевые полки!
      Так оно и произошло. Через несколько недель нас, оставшихся летчиков, вызвали в отдел кадров, выдали нам предписания и отправили прямо на фронт в 229-ю ИАД (истребительная авиационная дивизия), которой командовал генерал-майор авиации Шевченко. Нас распределили по полкам. Дубровский, Сокольский и я попали в 40-й ИАП, а остальные ребята - в 84-й ИАП.
      Мне на первых порах не повезло: я подхватил где-то малярию, и уже по дороге на фронт она меня начала трепать - температура временами доходила до 39o. Мы добирались, как говорят, на перекладных - на машинах, на открытых железнодорожных платформах. Болезнь от этого только прогрессировала. Не успел я приехать на место, где размещался наш полк, как меня сразу же отвезли в лазарет. Итак, вместо строевой части я оказался... в лазарете.
      Лечение проходило медленно. Иногда я сидел у окна и с грустью думал: "Мои друзья уже, наверное, воюют, а я ничем не могу им помочь".
      Целыми днями мне слышен был гул самолетов, уходящих на боевые задания и возвращавшихся обратно. Порой сквозь рев наших моторов пробивался пронзительный звук "мессершмиттов", и тогда раздавался грохот зениток, стучали пушечно-пулеметные очереди. Все это мне говорило о том, что идет воздушный бой. С каким нетерпением в такие минуты я ждал своего выздоровления! Как хотелось мне скорее прийти своим товарищам на помощь!
      Однажды вечером меня навестили Дубровский и Сокольский. Они сообщили, что моего товарища Женю Шахова сбили "мессеры" прямо над нашим аэродромом. Группа пришла тогда с задания и стала заходить на посадку. В это время два "мессера" атаковали самолет Шахова, и он прямо на глазах всего полка сгорел в воздухе.
      Я не мог представить себе, что Евгения уже нет в живых, ведь я хорошо знал его! Мы с ним много поработали в школе в одной эскадрилье, даже сидели в летной столовой за одним столом. И вот его нет...
      Да, к бою надо готовиться как следует, и во фронтовое небо взлетать нужно во всеоружии! Война не признает слабых, не прощает тем, кто допускает промахи. Значит, надо учиться у летчиков, которым довелось уже не раз и не два встретиться в бою с фашистскими асами, нужно знать тактические приемы врага, знать слабые и сильные стороны немецких самолетов.
      Здоровье мое вскоре пошло на поправку: шатаясь от слабости, я начал выходить на воздух, выбирал место поудобнее и наблюдал за небом. Меня одолевали противоречивые чувства: с одной стороны, я понимал, что я еще слаб и идти в бой мне сейчас нельзя, а с другой, как-то неловко, стыдно было лежать в одной палате с раненными в воздушных схватках. Мне хотелось немедленно покинуть лазарет. Я стал торопить врачей, досадуя на медицину, что не придумала еще лекарство, которое бы сразу излечивало от малярии.
      - Ох, парень, парень! - сказал мне с грустью главный врач лазарета. Разве на одну малярию нужно быстровылечивающее лекарство? Нам бы препарат такой, чтобы смертельно раненные и безнадежные выживали - какие люди уходят...
      Да, и он, врач, и я, летчик, оба понимали, что такого волшебного лекарства пока нет и что лучшее лекарство сегодня - это смерть врага. Чем больше будет уничтожено фашистских захватчиков - тем больше хороших людей останется жить на земле.
      Наконец через двадцать дней меня выписали из лазарета, и я возвратился в полк. К тому времени мои товарищи Дубровский и Сокольский уже летали на боевые задания. И хотя не имели еще на своем счету сбитых фашистских самолетов, но уверяли, что сбивать их можно!
      Меня представили всем летчикам полка. Я смотрел на них и думал, что мне крепко повезло: я попал в семью опытных воздушных бойцов, таких, как Чупиков, Баранов, Шлепов, Додонов, Пилипенко...
      Я уже физически окреп, и меня стали "провозить" на УТИ-4 по кругу и в зону. Затем, когда я восстановил технику пилотирования, командир эскадрильи капитан Пилипенко слетал со мной в зону и дал "добро" на самостоятельную работу.
      Приказом по части за мной закрепили боевой самолет. Это был уже старенький истребитель И-16, вооружение его состояло из двух крыльевых пулеметов "ШКАС" нормального калибра и двух "РС". Но я и такому самолету был рад. Чтобы успешнее воевать, на разборах воздушных боев я внимательно прислушивался к выступлениям командиров, к рассказам опытных летчиков, делившихся впечатлениями после удачно проведенных схваток с врагом. Даже самые разрозненные, отрывочные данные, касающиеся тактики немецких истребителей, я старался как-то осмыслить, понять.
      В скором времени погибли мои друзья Дубровский и Сокольский. Дубровский был сбит в воздушном бою, а Сокольский погиб при штурмовке вражеской механизированной колонны.
      И вот я узнаю, что завтра лечу на задание. Значит, завтра я получу боевое крещение. Скрывать не Стану: поволноваться мне пришлось изрядно. Я пытался мысленно, по рассказам своих боевых товарищей, нарисовать картину завтрашнего боевого вылета, а в голову лезла другая мысль: "А может быть, полет практически будет проходить совсем не так, как я предполагаю?"
      Одно дело - слушать рассказы о боях и боевых вылетах, другое - самому слетать и провести бой. Меня волновали многие вопросы воздушного боя и боевого вылета. Например, как быть, если я лечу самым крайним в строю или, как в авиации говорят, замыкающим, а в это время мне в хвост для атаки заходят "мессеры"? Что же я должен делать? Какой надо выполнить маневр?
      Мне отвечали:
      - Ты должен развернуться "мессеру" в лоб и атаковать его. Затем, после атаки, пристроиться к свой группе.
      Это говорили опытные летчики, побывавшие не раз в боях и имевшие на своем счету сбитые самолеты. Не верить я им не мог. Но и понять их мне тоже было трудно. "Как же так, - размышлял я, - мне в хвост для атаки заходит пара "мессеров", я разворачиваюсь им навстречу и, открыв огонь, тоже перехожу в атаку. Но моя ведь группа продолжает идти дальше на цель. Значит, атакуя "мессеров", я отрываюсь от нее и улетаю в противоположную сторону. Но после такого маневра мне долго придется догонять свою группу, чтобы пристроиться к ней. Да и "мессеры" этого не допустят..."
      Другие товарищи говорили, что, наоборот, ни в коем случае отрываться от группы нельзя, иначе сразу же собьют. Кому же верить? Я придерживался второго мнения. И решил, что если завтра при выполнении задания сложится такая обстановка, то любыми путями буду держаться в строю.
      На следующий день полк выполнял прежние задачи: штурмовал наземные укрепления врага, сопровождая истребителей-бомбардировщиков - "чаек" на боевые задания, вел воздушную разведку.
      После обеда командир звена лейтенант Григорьев подозвал меня к себе:
      - Товарищ старший сержант Голубев, готовьтесь к вылету на боевое задание.
      - Есть! - ответил я и побежал к своему самолету. Наконец-то!
      Техник был у самолета и заполнял формуляр.
      - Самолет готов к вылету? - спросил я.
      - Так точно!
      Мы еще раз, уже вместе с техником, осмотрели мой истребитель, и я, убедившись в его готовности, пошел в эскадрилью.
      В четыре часа дня командир полка подполковник Чупиков собрал летчиков, участвующих в очередном вылете, и поставил задачу: двумя шестерками истребителей И-16 сопровождать истребителей-бомбардировщиков И-153 и совместными бомбардировочно-штурмовыми ударами уничтожить скопление живой силы и техники противника в районе Малгобек. Боевой порядок на маршруте истребителей-бомбардировщиков - колонна двух восьмерок. Первую прикрываю я своей шестеркой, вторую - капитан Пилипенко; Высота полета до цели-1500 метров, над целью - 1000 метров. Встреча с истребителями-бомбардировщиками в воздухе над аэродромом. Вылет в 17 часов.
      - Вопросы ко мне будут? - обратился к нам Чупиков. Все молчали.
      - По самолетам!..
      ПЕРВЫЙ БОЕВОЙ ВЫЛЕТ
      В 17.00 раздается команда: "По самолетам!"
      Я спешу к своему "ишачку". Механик докладывает о готовности показывает большой палец. Пулеметы снаряжены полным боекомплектом, под крылья подвешены реактивные снаряды. Это уже не учебные стрельбы - это вылет на боевое задание.
      Команду на взлет пока не дают, и кажется, что сижу я в кабине целую вечность. Смотрю на часы: 17.05. Еще раз мысленно повторяю задачу, осматриваю кабину, приборы. Наконец, самолет ведущего группы поднимает пыль и спешит к старту. Взлетаем парами. Мы со старшим лейтенантом Григорьевым в последней паре. Ко второму развороту вся группа в сборе. Едва набираем высоту, как замечаем ударную группу истребителей-бомбардировщиков. Любуюсь их четким строем.
      Летим к линии фронта. На высоте 1500-2000 метров видимость ухудшается, появляется дымка. Погодные условия довольно сложные, земля еле просматривается, а ведь и нам - истребителям прикрытия придется наносить удары по наземному противнику в такую погоду, и, чего доброго, могут неожиданно, на большой скорости подойти "мессеры".
      Мне становится смешно от таких дум: для чего же мы тогда в небе, если "чего доброго" бояться? Бьют же их ребята - и я попробую. Подумаешь, невидаль - "мессеры"; волков бояться - в лес не ходить!
      Иногда сквозь густую дымку проглядывает земля, и вот, совсем неожиданно в большом "окне" я увидел линию фронта.
      Чем ближе подлетаем к ней, тем рельефнее картина: отчетливо видно, как горят дома, сараи, видны линии окопов, подбитая техника на дорогах.
      На горизонте справа появляется несколько точек. Вскоре становится ясным, что это "мессершмитты". Набирая высоту, они, как на воздушном параде, оставляя за собой шесть легких дымков, заходят нам в хвост. Мы заметили врага вовремя, начинаем маневрировать: сходимся и расходимся на разных высотах, делаем, как говорят летчики, ножницы. А "мессеры", не обращая внимания на наши маневры, тем временем выходят на прямую для атаки. Вижу, заходят на крайнего. А крайний - я...
      Мысль работает спокойно, четко. "Так... Как раз тот вариант, о котором я думал, тот, о котором не раз спрашивал у более опытных летчиков. Развернуться им в лоб? Но ведь тогда я оторвусь от своих и наверняка не смогу удачно выйти из неравного боя. Что же делать? Маневр! Пока маневр, и не давать им вести прицельный огонь, а дальше будет видно".
      Начинаю маневрировать. Первые трассы проходят где-то в стороне... Но что это? Все шесть "мессеров" резко взмывают вдруг вверх и выходят из атаки. Вскоре выясняется: это подошли на выручку "лагги" и связали фашистские истребители боем.
      Под нами - передний край. В небе, справа и слева, выше нас и ниже вздуваются разноцветные шары - оранжевые., серые, коричневые, желтые: бьют немецкие зенитки.
      Стараясь сохранить боевой порядок и строй, маневрируем. "Мессеры" ведут бой выше нас с истребителями ЛаГГ-3. А истребители-бомбардировщики уже пикируют на позиции фашистских войск. Теперь наша задача - надежно прикрыть их.
      Десятки огненных пунктиров тянутся к самолету. Заглядись - и они прошьют тебя насквозь. Вижу, как истребители-бомбардировщики покрыли черными разрывами весь передний край. Обработав его, они набирают высоту. Теперь "чайки" сами прикрывают нас, а мы атакуем. Вперед! Я направляю машину к земле. Внизу - сплошные клубы дыма и пыли. Цели не видно. Куда стрелять? Но внизу - враг, и я нажимаю на гашетки.
      Ведя огонь, проносимся над султанами дыма. Ведущий выводит истребитель из атаки, то же делаю и я.
      На какой-то миг теряю из вида истребитель старшего лейтенанта Григорьева. И вдруг, что это? Прямо под носом моего самолета, как в проявителе, когда печатаешь фотоснимки, появляется камуфлированный, дымчатого цвета "мессершмитт". На крыльях черные кресты, кок винта желтый.
      "Мессер" появился так неожиданно, что я даже растерялся. Пока размышлял, что предпринять, "мессершмитт" правым разворотом нырнул вниз.
      В небе, как мне показалось, царила неразбериха: справа, слева, внизу и вверху проносились наши и вражеские самолеты, и я даже опасался, как бы не столкнуться с кем-нибудь из них.
      Конечно, позже я понял, что никакого хаоса тогда как раз и не было летчики обеих наших групп действовали смело, точно и решительно. Но для меня этот бой ведь был первым.
      От разрывов зенитных снарядов в небе образовались серые небольшие облака, которые постепенно расползались и вскоре совсем исчезли. Наши самолеты стали уходить из района атаки, и я, пристроившись к одному из И-16, следовал в общей группе истребителей.
      Только теперь я перевел дух и почувствовал, какими нелегкими были минуты над линией фронта. Нет слов и нет красок, чтобы описать и обрисовать тот ад, что творился на земле и в воздухе.
      Управлять машиной стало труднее - давала себя знать усталость. Гимнастерка прилипла к телу, но расслабляться еще рано, и я приказывал себе: "Держись. Внимание и еще раз внимание!".
      "Мессеры" нас не преследовали, хотя, по рассказам бывалых летчиков, в подобных случаях вражеские истребители долго "висят на хвосте".
      Через некоторое время ведущий группы истребителей-бомбардировщиков покачал с крыла на крыло, что означало: "Следуем домой". И-153 пошли дальше, а мы развернулись и вскоре увидели свой аэродром. На душе стало легко и радостно. Все хорошо, все в порядке! Вот и закончен первый боевой вылет.
      СТАНОВЛЕНИЕ БОЙЦА
      "Птицу видать по полету". Эта пословица как нельзя лучше применима к летчику во время боя. Действия опытного воздушного бойца неторопливы, рассчитаны по времени и месту в воздушном пространстве, но они же, когда требует обстановка, стремительны До Молниеносности. Именно это и обеспечивает успех.
      У молодого же летчика еще недостаточно выработано внимание, не хватает навыков, которые необходимы ему в бою.
      Быстро меняющаяся воздушная обстановка, ее скоротечность, резкие световые и звуковые эффекты, маневры противника - все это требует четких действий, быстрой реакции. Здесь неумолимо действуют и такие факторы, как инерционность сознания и памяти, различная степень реакции на ориентировку относительно земной поверхности и маневрирующего противника и, наконец, законы боевого азарта и самосохранения, в результате которых летчик или необдуманно храбро атакует - "лезет на рожон", либо, наоборот, начинает обороняться, уступая инициативу врагу.
      Нелегко учесть все эти факторы, все "за" и "против", не сразу приходит умение сосредоточить внимание на главном. Безусловно одно: надо безукоризненно владеть техникой пилотирования самолета, знать его технические и боевые возможности так, как знаешь себя самого. За каждую ошибку в небе, за каждый промах летчику нередко приходится расплачиваться собственной жизнью или жизнью боевого товарища. Жестокая расплата!
      Летчики 40-го истребительного авиационного полка были "втянуты" в боевые действия, имели уже значительный боевой опыт. Постепенно и у меня росло количество вылетов.
      Бои в небе шли непрерывно, но я не попадал в критические положения все больше приходилось действовать в группах, состоявших из опытных воздушных бойцов, я научился повторять их четкие, обдуманные маневры, прикрывать их атаки. Я стал лучше ориентироваться в боевой обстановке и уже начал делать первые, примитивные пока, попытки навязывать свою инициативу противнику.
      ...Разведка донесла, что на одном из аэродромов фашистское командование сосредоточило до двухсот самолетов различных типов. Необходимо было нанести удар. Для этой цели выделили 22 истребителя-бомбардировщика И-153 и 16 истребителей И-16. Командовать общей группой назначили командира полка истребителей-бомбардировщиков.
      Генерал Шевченко, наш командир авиадивизии, принял участие в разработке и составлении плана боевых действий сводной группы. Учли все: схему стоянок вражеских самолетов, какому летчику на какую цель заходить, кому дублировать заход, кому прикрывать группировку.
      В указанное время наши истребители попарно взлетают с аэродрома и в назначенной точке встречаются с группой истребителей-бомбардировщиков. Идем на штурмовку. Над линией фронта попадаем под плотный огонь, однако проходим на большой скорости удачно, без потерь.
      Аэродром противника открылся внезапно. Да, все было так, как нам говорили. Стоянки буквально забиты немецкими самолетами: здесь и Хе-111, и Ю-88, и Ю-52...
      Нас заметили - было видно, как по полю и на стоянках аэродрома забегали, засуетились фигурки. Гитлеровские летчики и техники спешили занять боевое положение. Заклубились две пыльные дорожки - это выруливали два дежурных "мессершмитта".
      Ведущий наших истребителей всей четверкой атаковал взлетающих "мессеров", и те вспыхнули, так и не успев подняться с полосы. Над стоянками выросли черные клумбы бомбовых разрывов. Наши самолеты встали в круг и начали поочередную штурмовку аэродрома. Земля окуталась дымом - вражеские стоянки почти не просматривались.
      Минут десять штурмуем. В воздухе, кроме наших самолетов, никого не видно. Но вот появляются "мессеры", вызванные по радио с соседнего аэродрома. Вступаем с ними в бой. Судя по действиям "мессершмиттов", летчики на них бывалые. Но и в нашей группе большинство знает почем фунт лиха. Начались петли, виражи, боевые развороты. Из стволов пушек и пулеметов вылетали длинные и короткие трассы очередей.
      В память врезалось вот это: навстречу друг другу несутся два истребителя - наш и фашистский. Бьют из всех огневых точек и сходятся в лобовую. Длится это мгновение. Кто первый отвернет, кто не выдержит? Огненное облако, оглушительный взрыв - и, кувыркаясь, летят к земле пылающие обломки, льется огненный дождь бензина, еще секунду назад наполнявшего самолетные баки... Все, что осталось от двух самолетов и двух летчиков...
      Кто он, наш летчик? Этого мы пока не знаем, я даже не успел заметить номер машины. Кажется только, что он из группы ведущего наших истребителей из тех, что уничтожили двух "мессеров" на взлетной полосе.
      В этом бою я прикрывал Григорьева, а он, в свою очередь, действовал в составе звена прикрытия наших истребителей.
      Ведущий нашего звена на вираже сбивает "мессера". Горит кто-то из наших ребят. Тянутся к земле черные шлейфы дыма...
      Время на исходе. Оттягиваемся к линии фронта, а затем пытаемся оторваться от "мессеров". Это не удается, так как нам надо прикрывать истребители-бомбардировщики, а они имеют меньшую скорость, чем наши И-16. Бой не прекращается и над линией фронта. Снова вспыхивают цветные огненные шары зенитных разрывов, тянутся с земли пушечно-пулеметные трассы. Мы теряем еще одного товарища - не успел, видимо, сманеврировать и попал в скрещение нескольких зенитных очередей.
      Приходим на аэродром. Нас двенадцать - четверо уже не вернутся. Но враги заплатили за их гибель дорогой ценой: по сообщению разведки, в воздушном бою сбито несколько "мессершмиттов", а на аэродроме уничтожено 32 фашистских самолета, большой склад боеприпасов, десятки машин и другой аэродромной техники. Уничтожено также и немало живой силы противника.
      Мы узнаем имя героя, совершившего лобовой таран над вражеским аэродромом: командир эскадрильи капитан Иван Пилипенко. В этом бою он уничтожил также и одного из взлетавших немецких истребителей.
      Весной 1943 года наш полк перебазировался в Сальские степи, севернее Кизляра. На этом участке линии фронта, как таковой, не было. Сыпучие пески, барханы... При небольшом, но постоянном ветре барханы кочуют с одного места на другое, засыпая встречающиеся на пути селения и дороги, не говоря уже об окопах и траншеях.
      Фашистское командование направило в Сальские степи специальные части, спешно переброшенные из Африки, солдаты которых имели опыт боевых действий в пустыне.
      Активно действовала вражеская разведка. На легких броневиках фашистские разведчики часто вклинивались в боевые порядки наших подразделений.
      Мы поддерживали боевые действия кавалеристов соединения генерала Кириченко. Порой он сам ставил нам боевую задачу на разведку и штурмовку гитлеровских войск. Частенько нам удавалось "засечь" застрявших в песках фашистских разведчиков. Рейды их броневиков но всегда сходили безнаказанно.
      Еще раньше кто-то в шутку прозвал наши И-16 "веселыми ребятами". Так вот, наши "веселые ребята" в те дни трудились на совесть.
      От вылета к вылету я продолжал думать о том счастливом дне, когда мне удастся поймать в прицел "мессера". Но время шло, а мне все не везло.
      ...Наша шестерка уходит на прикрытие наземных войск с задачей одновременно вести разведку. Я уже сравнительно неплохо ориентируюсь в воздушном бою - знаю, когда пойти в атаку, когда и каким маневром выйти из-под вражеского огня.
      Мы атакуем фашистскую часть, вклинившуюся в боевые порядки наших сухопутных войск, видим, как бегут и падают под нашими очередями вражеские солдаты, как бросают они боевую технику и оружие.
      Закончив штурмовку, некоторое время летим параллельно предполагаемой линии фронта, затем разворачиваемся и идем домой. Внизу однообразная картина - пески, пески...
      Но что это? Большое стадо скота, сверху похожее на колышущееся серое озеро, движется во вражеский тыл. Снижаемся: пастухи - немецкие солдаты. Овцы, коровы, испугавшись рева авиационных моторов, шарахнулись. в сторону, часть "пастухов" залегла, другие спешат забраться поглубже в стадо. Если так еще разок зайти, только теперь уже справа, то коровы и овцы побегут прямехонько в расположение наших войск. Наверняка не мне одному пришла в голову такая мысль. Вижу: старший группы капитан Шлепов дает сигнал "Делай, как я!" и заходит на стадо на бреющем. Следом за ним, только с интервалом, то же делаем и мы.
      "Пастухи" отстали от стада, мы дали по ним несколько очередей и "погнали" стадо к себе. Когда горючее было на исходе, ушли на свой аэродром. Доложили командованию о выполнении боевого задания и о нашей инициативе.
      Командир полка сразу же поднял в воздух четверку истребителей и послал их в район, где находилось стадо, а генерал Кириченко выслал навстречу подразделение кавалеристов: не пропадать же народному добру. Шутка ли, около 1500 голов скота отбили у врага! Вышестоящее командование, в свою очередь, отметило нашу инициативу благодарностью.
      Все это, конечно, хорошо: и задание командования выполнили, и народное добро спасли. Но как быть с личным боевым счетом? Я ведь - военный летчик!
      В очередном воздушном бою желание сбить вражеский самолет было настолько велико, что я, не раздумывая, пошел в атаку на одного из "мессеров". Как мне показалось, он мог бы стать моей первой боевой добычей. Да, это как раз тот вариант. Гитлеровец меня не видит. Сейчас я сближусь и... Но фашист меня заметил. Он сделал рывок и ушел в облака. Досадно! Оглядываюсь - моих товарищей тоже не видно. Набираю высоту - опять никого. Значит, увлекся и оторвался от группы. Взял курс на свой аэродром.
      Посмотрел на часы - времени в обрез. Вот-вот кончится горючее и мотор остановится. Надо срочно снижаться. Успокаивает то, что наверняка нахожусь над нашей территорией.
      Снижаюсь, выбираю подходящую площадку, вижу какое-то селение, десяток глинобитных домишек, пастуха и стадо овец... Мотор с минуты на минуту по моим расчетам может остановиться, и времени на развороты уже нет: заход только с прямой.
      Стадо, испугавшись рева мотора, шарахнулось как раз на выбранную мной площадку. Я прекратил выпуск шасси, пошел на второй круг, с волнением отсчитывая секунды: вот-вот мотор остановится, и самолет стремительно начнет снижаться. Отвлекся и забыл дотянуть шасси и поставить на замок. Так с полувыпущенными шасси я и произвел посадку...
      Не стоило бы вспоминать, но, как говорится, что было - то было. Шасси, конечно, убрались, самолет пополз по песку на "животе", а сам я - искры из глаз - удалился головой о приборную доску. Пришел в себя, ощутил горячую кровь на лице и на шее.
      Выбрался из кабины, осмотрел машину: винт погнут, капот деформирован.
      И это в то время, когда в полку каждый самолет на вес золота!
      В голове сплошной сумбур: смутные варианты ремонта самолета, отчета перед начальством и стыд - стыд перед боевыми друзьями и перед самим собой.