Глава 36

«Постельные интервью»

14 марта 1969 года, когда Джон и Йоко покинули Лондон в своем белом «роллс-ройсе», они приняли решение пожениться. «В интеллектуальном плане мы, конечно, не верили в брак, — объяснял Джон, — но любовь не бывает интеллектуальной». Как всегда в момент принятия важнейших решений, Джон поддался внезапному порыву и совершил один из самых решительных поступков в своей жизни. Их автомобиль направлялся в сторону Саутгемптона, и он спросил у Леса Энтони, можно ли сочетаться браком на пароме. Лес ответил, что понятия не имеет, и Джон послал его все разузнать. Сами Джон и Иоко ожидали его в Пуле, в расположенном на берегу бунгало, которое Джон купил в 1965 году для Мими.

Тот факт, что мысль жениться на Йоко возникла у Джона именно когда он ехал к Мими, — очень красноречив, так как трудно было бы найти человека, который противился бы этому браку больше, чем его тетка. Когда Леннон представил ей свою азиатскую принцессу, она чуть не лопнула от злости при виде этой коротконогой лохматой японки. Едва Иоко вышла во внутренний двор, чтобы полюбоваться видом на залив, Мими повернулась к Джону и резко спросила: «Это что за уродливый карлик, Джон?» Подобное оскорбление не могло не вывести Джона из себя, но ему не хотелось ругаться с Мими теперь. Он лишь вздохнул: «О Мими!», словно желая сказать: «Ну как ты можешь говорить такие ужасные вещи?»

Однако Мими была серьезна, как никогда. Она заявила Джону, что, закрутив роман с этой «Йо-Йо», он совершил большую глупость. Что он в ней нашел? Неужели ему не известно, что за люди эти японцы? Если к Синтии Мими всегда относилась с некоторой долей презрения, то ее чувство к Иоко больше походило на ненависть. Именно поэтому Джон не сообщил ей о принятом в пути решении. Мими узнала о свадьбе Джона точно так же, как в свое время о свадьбе Джулии, — когда было уже невозможно что-либо изменить.

Тем временем Джон буквально приплясывал от нетерпения в ожидании звонка от Леса. Наконец телефон зазвонил, и раздосадованный Джон узнал, что единственным судном, на котором можно было сочетаться браком, был большой океанский лайнер, который отправлялся уже через два часа. «Почему ты сразу не купил билеты?» — налетел Джон на растерявшегося шофера. Через несколько минут Лес перезвонил и сообщил, что с билетами они опоздали.

Джон приказал Лесу везти их прямо в Париж — идеальное место для медового месяца. Верный, но ворчливый шофер довез хозяина до ворот морского порта, и только тут выяснилось, что пассажиры не захватили с собой паспорта. Вне себя от разочарования Джон позвонил в офис и заявил Питеру Брауну, что желает обвенчаться в течение получаса! Браун лихорадочно шевелил мозгами: единственным местом, где эту проблему можно было решить без промедления, был Гибралтар. Но Джон не хотел в Гибралтар, он хотел в Париж. Тогда, арендовав частный реактивный самолет, он отправился в Ле Бурже.

Вероятнее всего, внезапное желание Джона Леннона жениться на Йоко можно объяснить бракосочетанием Пола Маккартни и Линды Истман, о котором пресса сообщила за два дня до этого. Событие оказалось неожиданным даже для самых близких друзей, но, учитывая тот факт, что Линда была уже на четвертом месяце беременности, они отнеслись к решению Пола с пониманием. И хотя Пол стал уже третьим Битлом, совершившим «правильный поступок», никто из группы не присутствовал на церемонии, состоявшейся в Мерилбоуне. Газеты не преминули бы сообщить об этом на первых полосах, однако в тот день разразился скандал: Джордж и Патти Харрисон были арестованы за хранение сигарет с марихуаной. Джон объявил бракосочетание Пола «пробным камнем» к его собственной свадьбе. Как это часто бывало и раньше, оба одновременно совершили одинаковые поступки, потому что давно уже плыли в одной лодке. (Когда Пол исполнил «Hey, Jude», Джон воскликнул: «Кллласс! Это мое!» Пол от удивления широко раскрыл глаза и запротестовал: «Да нет же! Мое!») Как и прежде, симметрия была идеальная.

Линда Истман, как и Йоко Оно, происходила из среды крупной буржуазии. Она жила в Скарсдэйле и посещала колледж Сары Лоуренс. Как и Йоко, она была разведена и имела шестилетнюю дочь от первого брака. Как и у Иоко, в ее жизни было много известных молодых мужчин, в свое время она была рок-фотографом и даже просто групи. Ей, как и Йоко, пришлось немало попотеть, чтобы заполучить себе Битла. (Когда осенью 1968 года она переехала к Полу в Сент-Джонс-Вуд, тот говорил Майлзу: «Надеюсь, теперь проблем не будет, а то когда она приезжала сюда в прошлый раз, мне пришлось выкинуть ее чемодан через ограду».) Ирония судьбы заключалась в том, что с самого начала Линде больше нравился Джон, тогда как Иоко позднее утверждала, что могла бы запросто отхватить себе Пола.

Джон и Йоко тайно пробыли в Париже четыре дня, а затем позвонили Элистеру Тейлору в «Эппл» и сообщили, что им нужны деньги и транспорт до Гибралтара. Тейлор встретился с ними в Ле Бурже, у трапа зафрахтованного самолета. Когда Питер Браун и его друг Дэвид Наттер — будущие свидетели на церемонии бракосочетания — прибыли в бюро регистраций, они застали Джона и Йоко облаченных в девственно белые наряды: на Джоне был белый свитер, брюки, длинный белый пиджак из рубчатого вельвета и теннисные туфли, а на Иоко — ослепительно белый трикотажный костюм с мини-юбкой и огромная шляпа с мягкими полями.

Во время церемонии, продолжавшейся ровно три минуты, Джон стоял с сигаретой во рту, засунув одну руку в карман, в то время как Иоко смущенно поеживалась. Наттер беспрерывно щелкал фотоаппаратом. Через семьдесят пять минут после прибытия в Гибралтар мистер и миссис Джон Леннон уже летели обратно в Париж. Французская пресса пронюхала об этом событии, и поэтому по прибытии в аэропорт Джона и Иоко обступила многочисленная толпа. «Мы оба — страшные романтики, — провозгласил Джон. — Мы очень желали, чтобы нас обвенчал архиепископ Кентерберийский, но это невозможно, поскольку он не венчает разведенных». — «Я только что пережила удивительные ощущения, — подхватила Иоко, — когда Джона спросили: „Согласен ли ты взять эту женщину себе в жены?“ Брачная церемония — это так старомодно. Это все равно, что надеть старинное платье».

Вскоре после этого, когда парочка, отобедав с Сальвадором Дали, возвращалась в отель, на Леннонов налетела стайка визжащих девиц, которые так и норовили потрогать и поцеловать Джона. Иоко в ужасе выскочила из машины и закричала. Она пыталась объяснить им, что они уже не могут так себя вести, ибо отныне Джон Леннон принадлежит только ей.

Через несколько дней Ленноны внезапно объявились в Амстердаме, где в номере отеля «Хилтон» состоялось их первое «постельное интервью». Идея использовать рекламную волну, вызванную собственной свадьбой, в целях пропаганды мира оказалась разумной — после того как Джон несколько раз объяснил это в прессе. Сам по себе замысел явился остроумным примером отношения Леннонов к жизни как к искусству и к искусству как к жизни. «Эти ребята расталкивали друг друга, пытаясь проникнуть к нам в спальню первыми, — вспоминал Джон о первых „постельных интервью“, — они думали, что мы будем заниматься любовью прямо у них на глазах: голые, в постели, Джон и Иоко, секс\» Но когда журналисты приближались к постели, их взорам открывались лишь два неподвижных тела, одетых в белое, словно пациенты на больничной койке. «На самом деле, — говорил Джон, — мы обращаемся с посланием ко всему миру, в основном к молодежи, ко всем, кто готов к протесту против любой формы насилия». В конце Джон резюмировал свою мысль одной, ставшей позднее крылатой фразой: «Дайте миру шанс!»

Джон всегда считал, что массовое сознание легко поддается воздействию зрительных образов и лозунгов. Он был убежден, что за годы существования «Битлз» он в совершенстве овладел техникой манипулирования средствами массовой информации, а кроме того, приобрел очень способного партнера в лице Иоко Оно, которая всю жизнь только и занималась тем, что рекламировала себя. Собственные усилия во имя дела мира Ленноны организовали по образцу ежедневной сетки программ какой-нибудь теле— или радиостанции. Каждое утро после завтрака — чашки чая с тостами — они выходили в эфир с десяти утра до десяти вечера с десятью одночасовыми программами, которые прерывались только тогда, когда горничная-португалка приходила менять в номере белье, причем эта операция была неоднократно запечатлена фотографами и нередко транслировалась по телевидению.

Каждый час в «студию постельного мира» допускалась новая группа журналистов, которые рассаживались на полу или выстраивались у стены и записывали радиовыступления. Джон и Иоко брали слово по очереди, оставаясь при этом совершенно бесстрастными, так как чаще всего находились под действием наркотиков. Даже при ближайшем рассмотрении они больше походили на персонажей из черно-белого фильма, нежели на живых людей из плоти и крови. И хотя они провели не одну сотню часов за рассуждениями о мире, ни Джону, ни Иоко так и не удалось сказать по этому поводу чего-нибудь заслуживающего внимания. «Когда нацизм обрушился с преследованиями на еврейский народ, — вещала Иоко, — это было не просто преступление Гитлера или Германии, это отображало стремление каждого отдельного человека, который сочувствовал преследованию евреев, — вы понимаете?.. Если где-то внезапно вспыхивает война, мы все виноваты в этом». Должно быть, голландцы извлекли из этих речей немало поучительного!

Хотя было бы странно ожидать от Джона или Иоко какого-то реального вклада в дискуссию на тему мира. Джон не имел ни малейшего понятия о политических процессах и не испытывал к ним ни капли доверия. Когда «Битлз» задумали однажды приобрести греческий остров, журналисты предостерегли их, объяснив, что этим поступком они сыграют на руку фашистскому режиму черных полковников. На это Джон ответил: «Мне наплевать, какое там правительство — фашистское или коммунистическое... Все они одинаковы». Что касается Иоко, то она разбиралась в политике еще меньше, чем Джон, и до того времени вообще не высказывалась на подобные темы. Однако было ясно, что инициатором «постельных интервью» стала именно она, вдохновившись скорее всего выступлениями японского артиста Яйои Кусама, проповедовавшего великую силу наготы. Если бы Иоко была замужем не за таким изначально сдержанным человеком, как Джон Леннон, не исключено, что «постельные интервью» могли приобрести значительно более эпатажные формы.

Кроме всего прочего, «постельные интервью» оказались очень эффективным средством преодолеть нелестное общественное мнение в отношении Леннонов. Вместо свихнувшихся на наркотиках и погрязших в адюльтере Джона и Иоко (а именно так представляла их пресса с тех пор, как они были вместе) перед публикой предстали гуру, наставлявшие прямо на брачном ложе.

В тех же самых средствах массовой информации, которые прежде писали о них бог весть что, «постельные интервью» пошли на ура. Джон и Иоко становились героями нового течения — всемирного антивоенного движения, которое, как и любое другое политическое движение, искало союзников и лидеров везде, где это было возможно. И поскольку Джону и Иоко было угодно проводить медовый месяц, лежа по двенадцать часов в день в постели и выступая за мир, они быстро стали символами этого движения, что им, безусловно, льстило.

В своих самых первых интервью в Амстердаме Леннон ясно дал понять, что выступление в защиту мира для него равнозначно борьбе против насилия. «Во мне столько же насилия, сколько в любом другом человеке, — заявил Джон в одном из обращений к голландской прессе, — и я уверен, что и в Иоко тоже. Мы жестокие люди, но я больше люблю себя, когда я не жесток». Однако его слова были лишь отчасти правдивыми, так как на самом деле в Ленноне было больше жестокости, чем в обычном человеке, и он это прекрасно знал. Объявляя крестовый поход против насилия, он стремился избавиться от своего прошлого, о чем сам говорил так: «Любовь и мир защищают обычно самые жестокие люди... Я — жестокий человек, который научился не быть жестоким и который сожалеет о насилии, которое совершал».

После недели, проведенной в постели, Джон и Иоко отправились в Вену, куда были приглашены на телевизионную премьеру своего фильма «Изнасилование». Остановившись в «Захере», элегантном отеле, расположенном за Оперным театром, Ленноны занялись подготовкой следующего рекламного трюка. Они начали с того, что развесили по малиновым стенам гостиной таблички с надписями КРОВАТЬ, МИР, ПОЛНАЯ КОММУНИКАЦИЯ, ОСТАВАЙСЯ В ПОСТЕЛИ, ОТРАСТИ ВОЛОСЫ, ЭТО ВЕСНА, Я ЛЮБЛЮ ДЖОНА, Я ЛЮБЛЮ ИОКО. Затем, когда в холле гостиницы собрались представители прессы, Джон и Иоко поднялись к себе в номер и сделали из белого постельного покрывала подобие большого мешка. «Мы залезли в этот мешок и спустились на лифте, — делился воспоминаниями Джон, — затем устроились поудобнее в центре гостиной, а после этого туда впустили и всех остальных».

Венские журналисты были озадачены, когда увидели на журнальном столике большой белый мешок. А когда они сообразили, что внутри мешка, то пришли в замешательство. «Это была очень странная сцена, — продолжал Джон, — потому что они никогда раньше нас не видели и не слышали. Некоторые из них стали просить: „Ну давайте, вылезайте“. А мы так и не дали им увидеть себя. Они просто стояли и спрашивали: „А вы правда Джон и Иоко?“ или „А что на вас надето и зачем вы это делаете?“ А мы отвечали: „Это полная коммуникация без малейшего вреда“. Было просто классно! Они попросили нас спеть, и мы исполнили несколько песенок. Иоко спела очень милую японскую народную песню. В результате они так нас и не увидели».

«Постельные интервью» позволили Джону и Иоко утвердиться в абсолютно новом образе. Отныне они становились не просто звездами или знаменитостями. Они попадали в ряды нового класса поп-величеств, наилучшими представителями которого были «папа» Энди Уорхолл и «раввин» Аллен Гинсберг, художники, ставшие лидерами целого поколения благодаря присущему обоим величайшему таланту саморекламы. Джон и Иоко, будучи вообще мифическими фигурами, подходили к этой роли еще лучше. Их миф получил свое название после выхода наскоро написанной песенки — «The Ballad of John and Yoko»[153]. В балладе говорится о том, как идеальные любовники подвергались нападкам со стороны прессы, арестам со стороны полиции, преследованиям со стороны остальных Битлов и были вынуждены уехать и спрятаться ото всех. Паранойя Джона достигла к этому моменту такого уровня, что малейшее происшествие принимало для него вселенские масштабы. И стоило представителям иммиграционной службы не разрешить им подняться на паром из-за отсутствия паспортов, как он поднимал несусветный скандал.

Каждый день Джон Леннон тщательно анализировал многочисленные высказывания прессы о нем и о его жене. Обнаружив критику, предпринимал контрмеры: от телефонных звонков до оскорбительных писем в редакцию или резких замечаний по радио или телевидению в адрес тех, кого считал своими обидчиками. Джон был абсолютно убежден в том, что множество людей сгорают от желания разделаться с ним, — и это придавало ему столько же решимости в стремлении разделаться с ними.

По завершении медового месяца Джон и Йоко решили изменить тактику. Теперь, вместо того чтобы прятаться дома, они будут постоянно находиться на людях и станут лидерами движения борцов за мир. Для осуществления столь честолюбивых планов им был необходим большой, хорошо оборудованный офис и многочисленные сотрудники. Все это они нашли в доме 3 по Сэвил-роу, где располагалась штаб-квартира «Эппл Корпс».

С момента своего образования «Эппл» была призвана удовлетворить требования бухгалтеров компании о создании сети коммерческих предприятий. Первым шагом по реализации этого замысла стало открытие модного бутика «Фул», торговавшего великолепной одеждой от самых лучших модельеров, которые создавали одежду в стиле «хиппи». Затем, в мае 1968 года компания обратилась с призывом к молодым артистам представить свои работы с целью их возможного дальнейшего финансирования. Сотни кассет, рукописей, разработок и дизайнерских проектов посыпались на «Битлз», как из рога изобилия. Пол и Джордж подписали контракты с молодыми талантливыми музыкантами, такими, как Джеймс Тейлор, Мэри Хопкинс и Бэдфингер. Джон провел пару недель за прослушиванием молодых конкурсантов, не скрывая при этом своего к ним презрения, а затем вообще умыл руки. Тем временем бутик, который принес за первые восемь месяцев немало убытков, неожиданно пошел в гору благодаря умелому менеджменту Джона Линдона; однако Йоко Оно, прочитав какую-то статью, в которой «Битлз» с издевкой называли барахольщиками, обратилась к членам группы, умоляя их закрыть «Фул». «Джон, эта лавка — просто посмешище, мы должны отделаться от нее, — убеждала она. — Мы должны все раздать даром, абсолютно все!» Как рассказывал Линдон, «Йоко налетела на „Битлз“ как вихрь, и в течение двадцати минут ей удалось убедить их закрыть магазин».

С финансовой точки зрения это решение обернулось катастрофой, так как в дополнение к потере находившегося на складе товара на сумму в 112 тысяч фунтов плюс расходы на ремонт помещения и т. п. компании пришлось оплатить стоимость уже заказанной осенней коллекции. Когда 31 июля магазин распахнул свои двери для всех желающих поживиться задаром, Джон и Йоко были в первых рядах. Они загрузили в свой белый «ролле» несметное количество пакетов с одеждой. Джон веселился от души, восклицая: «Это смахивало на ограбление!»

С тех пор Джон надолго оставил попытки заняться бизнесом. И вот весной 1969 года Леннон неожиданно вновь появился в «Эппл», точно король, вернувшийся из изгнания со своей королевой, и сразу взял бразды правления в свои руки. Он то посылал тридцать человек из служащего персонала собирать желуди, решив разослать их главам государств в качестве символа мира, то заставлял сотрудников отвечать на бесчисленные письма, которые потоком стекались к Леннонам в ответ на их призывы. «Домашний хиппи» Ричард Делелла считал, что "целью Леннона было максимальное насыщение средств массовой информации. На все лады, по любому поводу было необходимо все время повторять одно и то же: «Мир! Мир! Мир!»

Однако колесить по Европе, призывая к миру, было занятием немного странным, так как войну против вьетнамцев вели не голландцы, не французы и не жители Вены. Поэтому однажды в конце мая Джон и Йоко в сопровождении Киоко, Кокса, Дерека Тейлора, Тони Фосетта (своего нового помощника), двух кинооператоров, заняв двадцать шесть мест багажа, прибыли к причалу, у которого стояла готовая к отплытию «Королева Елизавета II». Когда они предъявили паспорта представителям иммиграционных властей, то к своему ужасу узнали, что их заявление на выдачу визы в Соединенные Штаты отклонено, поскольку в свое время Джон Леннон был признан виновным в хранении гашиша. Ничуть не растерявшись, Ленноны отправились в Хитроу и сели на рейс до Ямайки. Затем они снова изменили курс и полетели в Торонто, где после двухчасового ожидания в аэропорту их наконец-то впустили в страну. 26 мая Ленноны улеглись в постель в номере, расположенном на девятнадцатом этаже отеля «Королева Елизавета» в Монреале, и приготовились насыщать средства массовой информации.

Дерек Тейлор подсчитал, что в течение недели, проведенной Леннонами в постели в Монреале, они принимали примерно по 150 журналистов в день, разослав свои послания мира не менее чем в 350 радиостанций Соединенных Штатов. Во время одной из таких бесед радиокомментатор из Беркли поинтересовался их мнением по поводу разворачивавшейся в тот момент схватки между студентами и полицией за так называемый Народный парк. Леннон разволновался и призвал протестующих избежать побоища.

Но самым важным событием стали сочинение и запись песни «Give Peace a Chance»[154]. Леннон сочинил песню во время одного из «постельных интервью» и сразу же решил ее записать. В номер доставили портативный четырехдорожечный магнитофон, а среди поклонников, толпившихся на улице перед гостиницей, выбрали пятьдесят человек для хора. Как только прошел слух о звукозаписи, к Леннону присоединилась целая группа знаменитостей: Тимоти и Розмэри Лири, Томми Смозерс, Петыола Кларк, Мюррей К., Док Грегори, а также католический священник, раввин и глава канадского храма Радха Кришна. Развесив текст песни на стенах спальни, Джон энергично дирижировал пением прямо из кровати, в то время как комната была залита светом прожекторов съемочной группы.

В этот момент Леннон ощущал себя живым воплощением традиций американского движения за гражданские права. "В глубине души, — признался он, — я мечтал написать что-нибудь такое, что могло бы стать заменой «We Shall Overcome». «Give Peace a Chance» была мгновенно подхвачена миллионами голосов, поскольку выражала именно то, что было у всех на уме.